1
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ
Воспользовавшись моментом, лев неожиданно завалился на спину и стал крутиться, стараясь потереться гривой о ноги своей госпожи Анкесенамон. Он запрокинул голову с открытой пастью и не сводил с нее влюбленных глаз. Перебирая лапами, он урчал от удовольствия.
Небо было безмятежным. Легкий, как девичье дыхание, ветерок прошелся по террасе дворца Фив, приподняв подолы платьев находящихся там женщин, — трех придворных дам и царицы Анкесенамон. Держа в руках кубки из синего сирийского стекла, филигранно отделанные золотом, они смаковали гранатовый сок и обсуждали новости двора и городские сплетни.
Улыбаясь, Анкесенамон наклонилась к зверю и слегка коснулась рукой его морды. Лев лизнул изящную кисть, тронул языком массивное золотое кольцо, подарок Тутанхамона: скарабей из бирюзы, несущий на спине двойной картуш с именами царя и царицы.
— Это животное предано тебе как собака, — заметила Первая придворная дама.
— Он меня вылечил, — откликнулась Анкесенамон.
Она имела в виду ту ужасающую слабость, что овладела ею после известия о смерти ее возлюбленного Пасара, после чего у нее случился выкидыш. Пасар погиб в результате несчастного случая, подстроенного во время царской охоты. Получив согласие лекаря Сеферхора, ее кормилица Сати, служительница Кобры, привела к изголовью царицы одного из двух содержавшихся в питомнике львов. Вскоре об этом стало известно всему двору. Разумеется, в присутствии царицы никогда не говорили о постигшем ее несчастье, чтобы не вызывать у нее печальных воспоминаний.
— Доброта Секмет безгранична, — произнесла одна из придворных дам.
При упоминании имени богини с лица Анкесенамон сошла улыбка. Она задумалась о тайнах богов. Львица Секмет была богиней мщения, а последние годы царство потрясали преступления, вызывавшие у Анкесенамон отвращение. Неужели все это происходило с благословления Секмет? Может быть, она послала одного из своих сыновей царице в утешение?
Но как бы иначе она смогла утешиться после столь печальных событий?
Жрецы древних культов отомстили ее отцу Эхнатону за предание их забвению — он надеялся, что пески пустыни поглотят их вместе с богами. Он умер. Месть жрецов? Военных? Самой Секмет? Нефертити, ее мать, отомстила сводному брату и фавориту своего супруга Сменхкаре и стала бороться за власть. Причиной ее смерти стал яд. Поцарствовав семнадцать месяцев, Сменхкара последовал за нею в могилу — он тоже стал жертвой отравления. Пыталась ли отомстить ее сестра Мекетатон? Старшая сестра Меритатон испытывала к ней неприязнь, поскольку Мекетатон считала, что она соучастница отравления Нефертити; как бы то ни было, Меритатон исчезла. А кто отомстил Сменхкаре, ей было доподлинно известно: ее собственный дед Ай, жаждавший оказаться на троне. Но преемником Сменхкары стал Тутанхамон. И кто же отомстил ему? Опять Ай.
Действительно ли Секмет была ее защитницей?
Она вспомнила, в каком гневе пребывала Меритатон, когда по возвращении в Ахетатон обнаружила следы проведения магических обрядов, которые совершались, очевидно, по настоянию Мекетатон и были направлены против нее и ее супруга Сменхкары.
Колдовские чары оказались действенными: Меритатон и ее любовнику пришлось бежать — только так они могли спастись.
Она была слишком молода, чтобы поддаться всепроникающему ужасу, который воцарился во дворце. Частая смена власти превратила людей в хищников. Любой конфликт заканчивался смертельным поединком. Только сейчас, став вдовой после смерти Тутанхамона, она это поняла. Но она овдовела дважды — ведь она потеряла и Начальника конюшен Пасара — друга детства, а затем ее любовника. Горячо любимый Пасар, пусть твоя вечная жизнь будет спокойной!
«Я потеряла саму себя», — подумала она.
Наконец Ай сел на трон, чего он так долго ждал.
Напрасно она пыталась отогнать мысли о коронации, на которой должна была присутствовать, сидя неподвижно на троне в качестве супруги собственного деда. Второй раз ей пришлось занять это место во время церемонии: в первый раз она была супругой жертвы, а во второй — супругой убийцы.
Сати вытащила из шкафчика Сеферхора снадобье, приготовленное из горькой травы, и протянула его своей госпоже:
— Выпей. Тебе это необходимо.
Со времени смерти Пасара она доверяла своей кормилице как никому другому на этом свете.
— Что это?
— Вытяжка ката. Она укрепит твои силы и сделает тебя менее чувствительной — для того, чтобы ты смогла выдержать испытание.
Она выпила снадобье. На этот раз бесконечные ритуальные обряды в храме Карнака стали для нее настоящим кошмаром. Самым ужасным был момент, когда кровожадный старик начал обходить храм, что символизировало вхождение во власть. За ним следовали жрецы в масках богов. Сидя на троне, она с нетерпением ждала окончания этого маскарада.
«Клянусь Амоном, сущий кошмар!» Когда торжественное шествие завершилось и Ай вернулся в храм, важно шагая впереди выстроившихся в колонну жрецов, представителей знати и послов, возбужденный от их грубой лести, ей привиделось, что Анубис — божество с заостренной черной мордой шакала — набросился на старика и разорвал его на куски! Она готова была поклясться, что видела волочившуюся по узкому проходу ногу нового фараона, которого расчленили, как барана.
Чтобы сдержать неуместное веселье, она выпрямилась и вцепилась пальцами в подлокотники. Безумное видение! Увенчанный двойной короной, Ай вернулся, чтобы сесть рядом с ней. Она догадалась, что видение было вызвано снадобьем Сати.
Последняя из трех царственных жен второй раз становилась царицей. Самая старшая из них, Меритатон, сбежала вместе со своим любовником и отцом ее сына Неферхеру, а средняя, Мекетатон, покончила с собой, сама того не желая, став жертвой своего злобного ликования, когда узнала о смерти Сменхкары.
Она смотрела на восток, в сторону Великой Реки, вспоминая, какой вид открывался ей в детстве: полные роз сады, простирающиеся от дворца вдоль берегов Великой Реки.
Вновь увидела воздушного змея, которого Пасар запускал для нее, и ей даже почудился запах ила — как тогда, когда он ловил для ее развлечения рыбу. Ей снова виделись бьющиеся в корзине рыбы, которых он поймал.
Анкесенамон исполнился двадцать один год, но ей казалось, что она прожила все сто лет.
Царица без царя. Без ребенка. Без ничего. Почти статуя, вылепленная для украшения дворца.
Она вновь ощутила ужас, который испытала на похоронах Тутанхамона, организованных Аем наспех.
Когда она вошла в гробницу своего супруга в месте Маат, то оцепенела, узнав ритуальные предметы и часть погребального имущества своего отца Эхнатона, матери Нефертити и шурина Сменхкары!
И действительно, ввиду нехватки времени посланники Ая разграбили три царские гробницы, и даже те, что находились в усыпальнице Эхнатона, там, где покоились саркофаги Эхнатона и Нефертити. Не зная, где срочно взять необходимое для захоронения, они изымали оттуда все, что попадалось под руки, включая деревянные и алебастровые скульптуры, вазы и многое другое, что требовалось царским особам для вечной жизни. Но поди знай, кому какие вещи принадлежали в этих похоронных складах, которыми, по сути, являются гробницы!
Они обобрали покойников, дабы обустроить место для только что усопшего! Невиданное святотатство!
Да, времени было мало, так как Ай очень спешил со своей коронацией. Он боялся, как бы его соперник Хоремхеб, столь же яростно жаждавший занять трон, не опередил его. Положенный срок траура в шестьдесят дней был сокращен до сорока, что вызвало возмущение всех придворных и служителей культа.
Но верхом неприличия стало то, что у Ая не оказалось царской печати, которой следовало опечатывать двери погребальной часовни — не было времени ее изготовить. В результате пришлось использовать печать Тутанхамона. Такого никто никогда не мог представить — покойник сам опечатывал свою усыпальницу!
Еще она вспомнила о погребальной еде, доставленной в спешном порядке, — настолько Ай торопился возвратиться в Фивы.
Она ни о чем не хотела знать, но ее любовник Итшан, который был преданным товарищем Тутанхамона, рассказал о том, что при установке крышки на саркофаг Тутанхамона рабочие случайно разбили ее, и тогда Ай приказал ее починить и покрасить, чтобы замаскировать трещину! Ай заявил, что не может быть и речи о том, чтобы ждать изготовления новой крышки.
Итшан ей также рассказал, что Ай пришел в ярость, когда узнал, правда, слишком поздно, что его посланцы разграбили гробницу его собственной дочери ради обустройства склепа Тутанхамона.
Она также вспомнила, что еще привело ее в изумление во время посещения гробницы. В сопровождении Сати и одной придворной дамы она оказалась там одновременно с Аем, которого сопровождали Первый советник Усермон, казначей Майя, начальник охраны Маху и глава ведомства по иностранным делам Пентью, наместник Гуя и многие другие, пришедшие выразить свои соболезнования.
Она подняла глаза на потолок: роспись не завершена. Даже штукатурка не была отшлифована! Анкесенамон стала рассматривать фрески: у богинь Исис и Хатор были черты ее лица. Чуть дальше были изображены богиня-кобра Уаджет и богиня-коршун Нехбет, и обе с ее лицом. Еще она была представлена в образе богини Куеретхикау — госпожи Небесного Дворца! Какой смысл в этой лести, даже подхалимстве? В особенности учитывая размах этого сумасбродства.
Сати остановилась перед живописными панно и слегка подтолкнула локтем свою госпожу: Ай заставил изобразить себя в образе бога Амона!
— Я понимаю: все делалось в спешке, — позднее доверила она свои сомнения Итшану. — Но зачем столько имущества покойному царю? К чему все эти заботы?
— Ай хотел доказать двору, что он почитает царскую династию. Ты прекрасно знаешь, что многие люди, не только придворные или жрецы, а даже простые жители страны считают смерть Тутанхамона преждевременной и очень подозрительной. Показная набожность должна служить ему оправданием.
Охваченная гневом, она вдруг гордо вскинула голову. Этот человек, ее дед, был виновен в смерти Пасара из-за подстроенного по его указанию несчастного случая на охоте. А ведь погибнуть тогда должен был Тутанхамон! Заговор провалился. Но Ай не сдался, и некоторое время спустя, неведомо как, произошло падение Тутанхамона с дворцовой лестницы, ставшее причиной его смерти. Она интуитивно чувствовала: этот несчастный случай произошел не без участия Ая.
Следовательно, этот старик был первопричиной ее несчастий. Почему она не может пойти против него? Вот уже несколько лет она испытывает на себе трагические последствия борьбы за власть. Несомненно, организатором отравлений и покушений на жизнь царственных особ был этот отвратительный интриган. Если Секмет действительно была благосклонна к ней, послав одного из своих сыновей ради ее выздоровления и для ее защиты, сейчас она должна дать ей силу, чтобы она могла мстить.
Анкесенамон приняла твердое решение отправиться в храм Мут, чтобы принести богине жертву.
Она ожидала с нетерпением наступления сумерек, когда Итшан присоединится к ней во время вечерней трапезы, а потом останется на всю ночь.
По иронии судьбы или с каким-то дальним прицелом Ай назначил преемника Пасара на должность Начальника конюшен. Во дворце всем было известно, что Итшан стал новым любовником Анкесенамон.
Выкупавшись, побрившись и умастив кожу, он явился к Анкесенамон свежим и благоухающим. Церемонно поклонился ей. Мягкость жеста и искрящийся взгляд молодого человека, когда он поднял голову, привели ее в восторг. Итшан действительно был хорош собой, даже превосходил по красоте Пасара. Но он не был Пасаром.
— Хочу надеяться, моя царица, что этот день прошел благополучно.
Она неубедительно кивнула. Этот ритуал главным образом предназначался для придворных дам, находившихся возле царицы до наступления времени позднего ужина, затем они с ней прощались, если не получали от царицы приглашения остаться.
Она заметила украшенную цветами корзину, которую он держал в руке.
— Что это такое?
— Хлебцы, которые мне прислал царь.
Она нахмурила брови.
— Покажи.
Он поставил корзину к ногам Анкесенамон. Сорвав кусок материи, которой та была накрыта, она обнаружила там три стопки политых медом аппетитных хлебцев и посмотрела на них так, как хозяйка, обнаружившая мышей в горшке с овощами, которые готовила для семьи.
— Ни к чему не прикасайся!
Он встревоженно посмотрел на нее.
— Ты думаешь?.. — прошептал он.
— Я не думаю, я в этом уверена. Подарок! Хлебцы! Да неужели?
Она позвала слугу.
— Положите эти хлебцы где-нибудь в укромном месте. Пусть никто к ним не прикасается.
— Не хотел же он меня… — Итшан запнулся.
— Кто его знает. Надо постоянно быть начеку. Неизвестно, которая из попыток окажется смертельной. Возможно, уже эта.
Наутро она велела повару скормить один хлебец свинье. Животное прожило до вечера без каких-либо признаков недомогания. На следующий день с ним тоже ничего не произошло. Тогда свинье скормили оставшиеся хлебцы, так что та даже обожралась. Без особых последствий.
Эта тревога была ложной, но в любом случае хлебцы от царя хороши только для свиньи.
Позже Итшан дал ее телу ощутить воздействие бальзамов ночи. Чудесные, но кратковременные утешения. Оба любовника слишком хорошо знали: ситуация была шаткой.
Некому было наследовать трон.
2
НА МЕСТЕ СОЛНЦА — ЛУНА
Носить под сердцем ребенка и видеть, как его выдирают из твоего лона…
Ребенок Пасара. Ребенок, зачатый от мужчины, которого она любила как саму себя. Первый ребенок, которого она так ждала!
И потеряла в тот миг, когда ей сообщили о смерти его отца.
Она вспомнила те горькие мгновения, когда повитуха тянула бедное существо, набросок человека, которому бог всех богов, творец мира Амон отказал в существовании.
Воспоминания об этих ужасных днях возвращались к ней, подобно стае воронья, набрасывающейся на пшеничные поля, клацая клювами и шумно хлопая черными крыльями. То ли этих стервятников приносил порыв ветра, то ли они чувствовали, где могут поживиться. Она могла по нескольку часов и даже дней находиться в невменяемом состоянии, пока Сати или Итшан не принимались упрекать ее.
Царица! Нельзя же так, царица!
Однажды вечером Итшан нашел ее в состоянии безучастности ко всему, отчаяние охватило ее, будто она ощущала дыхание смерти.
Как обычно, он стал расточать нежные слова и ласки — ничто не действовало на нее.
— Твоя печаль бессмысленна, — сказал он.
И это говорил тот, кто прежде проявлял столько понимания! Она взглянула на него удивленно.
— Это ты мне говоришь? Ты же знаешь причины моей грусти.
— Да, действительно знаю. Ты считаешь себя бессильной жертвой, статуей. Ошибаешься. Большая часть придворных и знати Фив и Мемфиса воспринимают тебя как последний оплот божественной царской власти.
У нее широко открылись глаза.
— Что означают эти речи? — спросила она. — С каких пор я стала тем, кем, как ты говоришь, меня считают?
Бывший товарищ Тутанхамона по учебе и играм, новый Начальник конюшен был к тому же одним из сыновей военачальника фиванского гарнизона. Его старший брат был первым писцом Казначейства и вторым при казначее Майи. Его семья считалась одной из самых богатых в стране и возглавляла один из самых влиятельных кланов Верхней Земли, уступавший по значимости лишь клану Ая. Он не говорил необдуманных слов.
— Ты — некоронованная царица, но твоя власть реальна. Ай не может воспользоваться своей властью без твоего согласия. Наступило время осознать это. Доказательством является то, что Хумос, верховный жрец храма в Карнаке, сдержанно поинтересовался в присутствии моего отца вашими с Аем взаимоотношениями.
Оцепенение, в котором она пребывала всю вторую половину дня, неожиданно отпустило ее. Анкесенамон горделиво выпрямилась.
— Ай все это хорошо понимает, — заключил Итшан. — Он знает, насколько почитаема династия в стране. Это и есть причина, по которой он выставляет напоказ свое уважительное отношение ко всему, что касается царственного образа. Ты — не угроза для него, напротив, ты гарантия законности его власти. Ты напрасно ведешь себя так, будто безоружна.
Она вспомнила фрески в гробнице, на которых была изображена в образе божеств.
— Но что может дать мне эта власть, если я действительно обладаю ею? — произнесла она вполголоса.
Спустя два дня из витиеватых речей своего распорядителя церемоний Анкесенамон стало известно, что занимающий такой же пост в доме Ая старый Уадх Менех — живая мумия, повидавшая на своем веку достаточно ужасов, — сообщил ему о визите правителя.
Она насторожилась. Если Ай сдвинулся с места специально для того, чтобы ее увидеть, значит дело было действительно серьезным. На протяжении трех месяцев с тех пор, как он взошел на трон, они виделась только на дворцовых праздниках и обменивались лишь короткими фразами, звучавшими из ее уст весьма холодно.
Анкесенамон решила принять его на террасе, своем любимом месте во дворце. Она наблюдала за тем, как ее дед шел через анфиладу в сопровождении секретаря, носителей опахал и двух стражников. Перед дверью в прихожую он обернулся, что-то коротко приказал и продолжил свой путь один. Две придворные дамы также наблюдали за продвижением царя по отделанным плитами ступеням — он осторожно ставил ноги в золотых сандалиях, в такт шагам постукивая тростью.
Сначала расстояние в тридцать, затем в двадцать и вскоре в десять шагов отделяли ее от этого человека. Тяжелая походка. Кажется, две морщины, спускающиеся от крыльев носа к уголкам рта, стали более глубокими за прошедшее время. Складка между бровями уже не могла быть глубже — она прорезала кожу почти до кости. Горестно изогнутые губы, словно рассеченные саблей. Глаз не видно. Да, у этого человека не было глаз: только две дыры, которые, как две съежившиеся крысы, следили за тем, что происходило снаружи.
«Человек, которого надо уничтожить, — подумала она. — И это будет истинным удовольствием!»
На расстоянии в пять шагов он остановился и широко улыбнулся. Раскрыл объятия.
— Царица Анкесенамон! Внучка моя дорогая!
Только уже за это она готова была отдать его на съедение льву, который, между прочим, поднялся и сел у ее ног при виде посетителя. Словно наткнувшись на бдительный взгляд хищника, Ай остановился.
— Так ли необходимо присутствие здесь этого животного? — спросил он елейным тоном.
— Чистой душе нечего опасаться.
Фраза была рассчитана на то, чтобы посеять беспокойство в душе притворщика-царя.
— Впрочем, мне говорили, что в своем дворце в Ахмиме ты держишь гепардов, — добавила она.
Он покачал головой и подцепил на палец массивное кольцо, держа его так, будто предлагал ребенку лакомство, потом приблизился на один шаг и стал еще приторнее улыбаться.
Она не пошевелилась, взглядом отметая подарок.
— Это кольцо — для тебя, — сказал он, хотя это было очевидно. — Взгляни.
Она соизволила опустить глаза на кольцо — точно такое подарил ей Тутанхамон, она постоянно носила его, но только этот скарабей был красного цвета.
— На нем выгравированы два картуша с нашими именами, — произнес он, решившись преодолеть последний шаг, который отделял его от нее.
Она поднялась; он приблизил к ней лицо, которое точнее было бы назвать мордой. Тогда она подставила свою щеку для поцелуя. Он снова протянул ей кольцо, и она взяла его, раскрыв ладонь. Притворилась, что рассматривает. Он посмотрел на придворных дам.
— Наша беседа не для посторонних ушей, — сказал он серьезно.
Она повернулась к дамам и качнула головой.
— Чем обязана чести лицезреть тебя? — спросила она.
— Но… удовольствие видеть тебя… — начал он с той же приторной улыбкой. — Мои обязанности изнурительны. Столько накопилось документов! Столько приходится принимать решений! Ни минуты свободной.
Она подала ему кубок с гранатовым соком, он взял кубок и бегло осмотрел его.
— Судьба этой страны, Анкесенамон, в наших руках, — продолжил он. — Нам необходимо действовать сообща.
Во время их последней беседы перед коронацией он убедительно говорил о том, что будущее царства находится в ее руках; теперь он заявляет, что оно — в руках их обоих. Она оценила его ход. На самом деле в прошлый раз он хотел получить ее поддержку для того, чтобы иметь больше шансов занять трон. А теперь речь зашла об объединении их усилий. С каких это пор?
— Со времени смерти твоих родителей династия уже не так сильна, и тебе это известно, — заявил Ай. — Нелепая смерть Тутанхамона стала серьезным ударом по царству.
Ее охватило негодование: ведь именно он подстроил эту смерть после неудачи с якобы несчастным случаем на охоте. Как он смеет сожалеть об этом? Она почувствовала, что ее лицо стало багровым от гнева. Заметил ли он это? Его взгляд остановился на ней, Ай запнулся, но вскоре продолжил:
— Амон защитил меня для того, чтобы я остался жив и смог взять бразды правления в свои руки.
«Неужели это чудовище считает меня дурочкой? Организовал смерть Тутанхамона, так как существовала угроза того, что Хоремхеб свергнет царя, устроив военный переворот!»
— Ты ничего не отвечаешь мне, — заметил он.
— Я слушаю тебя.
Он покачал головой.
— Без сомнения, тебе известно о намерениях Хоремхеба захватить трон, — сказал он.
Но он же сам взошел на трон именно таким способом! Она высказала свое мнение.
— Ты не можешь игнорировать последствия, какие будет иметь для царства захват власти этим человеком, — заявил он грозно. — Династия окончательно потеряет влияние. Вместе с сестрами ты будешь изгнана из дворца, и вам придется вести жизнь простолюдинок. И это в лучшем случае. Все статуи, фрески, монументы — все то, что обеспечивает вечную жизнь твоим родителям и предкам, будет разбито, разрушено, упразднено.
— Он, между прочим, женат на моей тете, — напомнила она.
— Мутнехмет никогда не имела на него ни малейшего влияния. Сомневаюсь, что и нынче у нее есть возможность заставить себя слушать.
— Надеюсь, она не умерла? — воскликнула Анкесенамон встревоженно.
— Нет, моя дочь не умерла. Но он возьмет в супруги другую, помоложе. Артистку из дома танцев. Мутнехмет отправят жить во владения твоего отца, которые он ей оставил, — это недалеко от Мемфиса. Она ничего не сможет сделать, чтобы тебя защитить.
Анкесенамон пребывала в раздумьях. Она должна была признать, что, переполненная печалью по поводу смерти близких ей людей и ненавистью к Аю, не задумывалась о последствиях захвата власти Хоремхебом. Она подозревала, что этот жадный до власти солдафон более жесток, нежели Ай.
Он почувствовал, что, наконец, разбил раковину презрения, в которой она укрылась. И соизволил отведать гранатового сока.
— В настоящий момент, — продолжил он, — трон наш. Но сможем ли мы его удержать? Наше положение непрочно.
Он сделал ударение на последнем слове. И повторил его:
— Слишком непрочно.
Его крысиные глаза — или, может быть, глаза хорька? — так и буравили царицу, его родную внучку.
— По мужской линии никого больше не осталось.
Он приблизил свое лицо к ее лицу, скорее маске, и сказал, рисуя жуткую перспективу:
— Если я завтра умру, что тогда? Хоть под пыткой, но он вынудит тебя сочетаться с ним браком. Ты и ребенок, которого он тебе сделает, обеспечат ему трон!
Ее охватил ужас. Тысячи ситуаций, одна другой хуже, представляла она. Анкесенамон видела себя изнасилованной Хоремхебом. Но самым ужасным было то, что Ай, очевидно, намеревался сделать ей ребенка, дабы предотвратить эту угрозу. Она вытаращила глаза.
Лев поднял на нее взгляд.
«Секмет, приди на помощь!»
— Надо сделать тебе ребенка, — снова заговорил Ай. — И даже не одного.
Она в ужасе отпрянула.
— Но не я этим займусь. Я знаю, что ты мною гнушаешься, — сказал он с горькой усмешкой. — Ты меня ненавидишь, не понимая, кто виновник твоих несчастий. Но сейчас не время об этом говорить.
Она и правда не знала, что сказать.
— Если ты родишь ребенка, возможно, он успеет вырасти, чтобы мы могли заставить принять его как наследника.
Он снова склонился к ней.
— Иначе Хоремхеб захватит трон! — воскликнул он угрожающе.
Его громкий голос заставил льва настороженно вскинуть голову. Последовало молчание. В небе над Фивами парили два коршуна. Как зеркало, блестела поверхность Великой Реки. Проплывающие мимо лодки с парусами, казалось, клевали воду.
Анкесенамон уже не знала, что и думать. Она была растеряна.
— Все, что я делаю, пойдет тебе лишь на пользу, — сказал он устало. — Царской династии будет от этого только выгода. Ты не хочешь этого понять, но так оно и есть.
Она чувствовала себя опустошенной. Ощущать, как из тебя выветривается ненависть, столь же тягостно, как ощущать разрушение любви. Страсти подобны корсету, который придает жесткую форму; при отсутствии страстей душа становится бесформенной. Север оказывается на юге, а на месте солнца — луна.
— А годно ли семя Итшана? — спросил он.
Она была озадачена.
— Ты еще не забеременела? Если родится ребенок, я его, конечно же, признаю. Нам необходим наследник. Или наследница.
Она чуть не задохнулась. Это было уже слишком.
— А твои сестры? Если у тебя не будет потомства, так может, они об этом позаботятся? При условии, что отцом будет сильный мужчина.
У нее оставалось только две сестры — Нефернеруатон-Ташери и Нефернеферура. Анкесенамон ничего не было известно об их жизни. Неужели она должна навязать им любовников? Мужей? Последние слова Ая звоном отдавались в ее мозгу: если она не сможет обеспечить продолжение династии, произведя потомство, то должна будет уступить свое место одной из сестер.
Стало быть, царица является прежде всего самкой.
— Но как же твои сыновья? — спросила она, не узнавая своего голоса.
Насколько ей было известно, от всех жен гарема в Ахмиме у него было шесть или семь сыновей и столько же дочерей. И, без сомнения, в два или три раза больше внуков.
— Тогда надо, чтобы один из моих сыновей заключил брак с одной из твоих сестер. Это — крайний случай. Не знаю, как такое решение воспримут в стране.
Вновь молчание.
Наконец он заявил:
— Мне надо было тебе это сказать. Разумеется, нам много чего необходимо обсудить, но мне кажется, тебе трудно говорить. Мы скоро увидимся, так как это срочные вопросы. Бог Тот даст тебе совет.
Он встал. Будто следуя правилам хорошего тона, принятым у людей, лев тоже поднялся.
Анкесенамон смотрела, как царь в одиночку дошел до большого зала, а там уже носители опахал, Первый царский писец и остальные из его свиты двинулись следом за ним.
Она пребывала в растерянности, одна на террасе дворца.
Убийца мужа стал ее защитником. Теперь они были связаны друг с другом. Она даже стала его сообщницей.
Она должна была проглотить свою ненависть. Такого вероломства она не ожидала от Секмет. Да, богиня ее защищала, но какой ценой!
3
ТЕМНОЕ ДЕЛО ДОМОВ ТАНЦЕВ
С незапамятных времен яд считался излюбленным оружием почтительных людей, соблюдающих приличия; таких людей еще называют лицемерами. Он позволяет избежать скандала, часто сопровождающего убийство, и недоразумений, ложных обвинений и лживых оправданий, которые обычно за этим следуют. Зачастую случившееся объясняют превратностями судьбы. И только бальзамировщики по состоянию внутренних органов распознают жертв дурмана, белладонны, белены, цикуты, змеиного яда или яда жабы, а в целом яд позволяет сохранить спокойствие в обществе и соблюсти внешние приличия — в отношении как покойника, так и его убийцы.
У ядов существует определенная иерархия. Главенствуют здесь соки некоторых растений и яды, получаемые из разных органов животных. Это эффективные средства, действующие более или менее быстро; достаточно иметь немного опыта, и жертва никогда не догадается, что против нее используют яд. Таким образом, роза, шипы которой смочены ядом гадюки или крысы, легко отправит в ад любого, кто уколется о шипы.
За ядами следуют заразные заболевания. Они менее надежны и менее удобны в применении, да к тому же жертва может обладать достаточно крепким здоровьем и справиться с болезнью. Например, чахоточный плевок на хлебец может показаться радикальным средством. Но ведь потом можно измучиться от одного только вида человека, который меньше всего пострадал от этого, и существование которого бросало тень на его врага, приводя того в ужас. Даже самые зловредные советники только в крайнем случае предлагают такой способ избавиться от проблемы.
Магия, призыв карающих божественных сил — это тоже яд, хотя и неосязаемый. Его использование все-таки представляет некоторые неудобства: он эффективен, если истец уверен в своей правоте, но редки случаи, когда человек — конечно, человек неглупый — может поклясться, рассуждая по совести, что вся вина действительно полностью лежит на обидчике. Иначе божество, которому все известно, может рассердиться из-за того, что его побеспокоили напрасно. Таким образом, можно часто видеть, как колдовство поворачивается против тех, кто его применяет.
Список ядов завершает самый быстрый, имя которому злословие.
Госпожа Несхатор, хозяйка «Милого дома» — дома танцев, расположенного недалеко от главной улицы Фив, испытала его на себе. Растирая ноги, она размышляла над тем, как лучше отомстить одному из своих бывших клиентов, который воспользовался этим ядом.
Этот тип, назвавшийся Птапеседжем, что означает «Свет Пта», на самом деле был богатым землевладельцем. Он часто бывал в «Милом доме» до того дня, как в прилегающем здании у него случилась интимная близость с одной из танцовщиц. На следующий день вечером во время большого наплыва посетителей он вернулся, чтобы устроить скандал под предлогом, что его связь с девицей стоила ему воспаления полового органа. Скандал разгорелся, когда девица бесстыдно заявила, что наглец всем морочит голову, так как не имея члена нельзя пострадать от воспаления. Крики, на сей раз сопровождаемые тумаками, усилились. Несхатор уже сталкивалась с большими трудностями, которые могли уничтожить дело, поэтому надо было заставить удалиться незваного гостя и соблюсти приличия.
И все-таки с тех пор клиентов поубавилось. Действенность злословия как раз в том, что оно оставляет после себя грязь. И для госпожи Несхатор последствия скандала были серьезными.
Она решила открыться одному из своих постоянных, но тайных клиентов — это был нубиец Шабака, о теперешнем положении которого во дворце ей уже стало известно: доверенное лицо царя. Аю достало мудрости не назначать его на официальную должность — на самом деле Шабака обладал властью куда большей, нежели кто-либо из глав ведомств.
К счастью, в тот вечер он как раз пришел в заведение. До него дошли слухи об этом происшествии, но он не знал имени смутьяна. Она назвала имя.
— Птапеседж? В честь покровительствующего Мемфису бога? — уточнил он.
Пта был покровительствующим богом столицы Нижней Земли. В действительности мало кто из жителей Фив решился бы дать своему ребенку подобное имя.
— Да, думаю, он из Мемфиса, — ответила она. — Два раза в месяц он приезжает в Фивы по делам.
— Тебе известно, по каким делам?
— Кажется, он торгует льняной пряжей.
Шабака покачал головой.
— Я соберу о нем сведения, — пообещал он.
Несхатор горячо поблагодарила его за участие.
Спустя три дня явился Шабака, его лицо лучилось насмешкой. Ищейки Маху предоставили ему интересные сведения.
— Этот клиент, — сообщил он хозяйке заведения, — твой соперник. У него в Мемфисе такое же заведение, как у тебя, рядом с храмом Астарте. Оно называется «Сад розовых лотосов». Птапеседж вовсе не торгует льняной пряжей!
Он расхохотался.
— «Сад розовых лотосов»! — Он хохотнул. — Неплохо придумано.
Несхатор подала ему большую чашу прохладного вина. Умолчал он, правда, о том, что новая супруга Хоремхеба была танцовщицей в Мемфисе, так как это его заинтересовало по другим причинам, не имеющим никакого отношения к заботам содержательницы дома танцев.
— Но для чего он устроил скандал у меня? — возмущенно спросила она.
— Потому что он рассчитывает открыть такое же заведение в Фивах, недалеко отсюда. Он уже приступил к делу. Это большая барка под названием «Лотосы Мина», на которой дают не очень пристойные представления не только с участием девушек, но и юношей.
Несхатор широко раскрыла глаза.
— Юноши?
Шабака стал трясти головой с таким видом, будто это его сильно развеселило. Он понимал: у него есть возможность использовать данную ситуацию против Хоремхеба, но еще не знал, как это сделать, и решил рассказать об этом Аю.
— Что же мне делать? — со стоном спросила Несхатор. — Похоже, этот негодяй столь же могуществен, как и богат, а я…
— Позволь мне этим заняться, — сказал Шабака.
Этого Птапеседжа, должно быть, с Хоремхебом связывало нечто большее, нежели простое знакомство. Без сомнения, стоит бросить ему наживку, дабы все выяснить.
Неделю спустя на барке «Лотосы Мина» под натянутым над палубой тентом несколько молодых щеголей и девиц, почти голые, извивались под неистовые аккорды музыкантов. Места для зрителей были все заняты. Вдруг на танцевальную площадку выскочила коза. Животное явно было возбуждено. Оказавшись на подмостках, коза завертелась, и танцовщицы с криками отбежали в сторону. Один из зрителей попытался схватить козу, опасаясь ее копыт, но обескураженно отступил. Сам Птапеседж пытался удержать животное. Он раньше запретил провести козу на барку, когда один весельчак появился с нею на входе плавучего дома терпимости.
— Эй, Птапеседж! Надеюсь, ты доволен! Я привел тебе твою женушку! Она тебя всюду искала!
Зрители разразились смехом. Коза продолжала скакать по кругу и то и дело бодалась.
— Понятно, что у тебя воспаленный член, ты ведь на это жаловался! — бросил весельчак.
Несмотря на беспорядок, присутствующие стали хохотать еще сильнее. Тогда помощники владельца заведения бросились на этого несносного человека, чтобы его выставить. Их действия посеяли среди публики семя раздора. Вскоре началась потасовка. Один танцор свалился в воду, девушки стали кричать. По удивительному стечению обстоятельств мимо проплывала лодка речной охраны. Поздний час не помешал им составить протокол на хозяина барки за неуплату речного налога и учиненный скандал. Держась на значительном расстоянии, Шабака наблюдал за происходящим. Заведение «Лотосы Мина» вскоре было закрыто.
На следующий день, слушая рассказ главного зачинщика — человека с козой — о происшедшем, госпожа Несхатор смеялась, довольная великолепным результатом мести, и потчевала провокатора и яствами, и напитками. Шабаке же досталась самая длинная гирлянда комплиментов, какие он когда-либо слышал. Хозяйка заведения объявила, что отныне выпивка и услуги обитательниц «Милого дома» будут предоставляться ему бесплатно.
Этот случай развеселил Ая, которому в последнее время не часто доводилось смеяться. На его взгляд, с человеком, которому покровительствовал Хоремхеб, ловко поквитались.
Как и рассчитывал Шабака, этим дело не закончилось. По возвращении в Мемфис Птапеседж направился с жалобой к новой супруге Хоремхеба, которая раньше трудилась в «Саду розовых лотосов». Он был уверен, что скандал был подготовлен при участии фиванской охраны, то есть к этому делу приложил руку Маху, если не более высокие особы. Новая супруга пожаловалась своему мужу.
Полководцы не занимаются делами домов танцев, чтобы не рисковать своей репутацией, но Хоремхеб посчитал, что должен защитить Птапеседжа — богатого собственника, принадлежащего к его клану. Более того, истец свел его с очаровательным созданием, с этой женщиной он впоследствии сочетался браком, и это заслуживало благодарности с его стороны.
— Открывай снова свое заведение на барке, — сказал он Птапеседжу. — Больше к тебе не явятся козы с визитом.
По прошествии нескольких дней заведение «Лотосы Мина» вновь открылось. На входе стояла охрана — два наемника, состоящие на службе у Хоремхеба.
О повторном открытии этого заведения повсюду кричали городские глашатаи, дошло это известие и до Несхатор, Шабаки и Маху. Дело приняло серьезный оборот, так как агенты Маху быстро определили, чьи наемники стоят на входе. Только военачальник мог направить двух своих солдат для охраны подобного заведения, и кто, кроме Хоремхеба, мог это сделать? Больше не было сомнения в том, что теперь ни одна коза не сможет испортить удовольствие зрителям. Надо было придумать что-нибудь похитрее.
Именно Маху этим занялся. Вскоре после открытия «Лотосов Мина» он поручил одному пловцу уладить проблему в тот момент, когда музыканты заиграют на полную мощь. Пловца снарядили коловоротом и долотом. Как только раздались удары кемкем и волшебные звуки минот, флейт и лютней, он принялся за работу. Хлопанье в ладоши и стук каблуков о палубу перекрыли шум инструментов. Проделав в барке дыру достаточных размеров, пловец мощными гребками отплыл от этого места и выбрался на берег.
Сначала вода медленно заполняла корпус барки, и пассажиры, бдительность которых приглушили выпивка и веселье, не заметили, что судно начало крениться. Но вдруг кувшины с вином покатились на правый борт, и танцовщики с танцовщицами потеряли равновесие. Отовсюду послышались крики, вся публика кинулась к сходням. Но было слишком поздно: потерявшая равновесие из-за того, что все пассажиры оказались с одного борта, барка быстро стала тонуть. Кроме тех, кто уже выбрался на берег, все остальные попадали в воду. А был уже месяц Атир, когда вода в реке достаточно холодная. Просто чудом было то, что никто не утонул. Человек тридцать-сорок неверных супругов и легкомысленных сыновей богатых родителей возвратились домой промокшими и раздосадованными.
В последующие недели дела заведения госпожи Несхатор пошли в гору.
Птапеседж смог ускользнуть только от рыб и крокодилов. На следующий день начальник тайной охраны приказал арестовать хозяина заведения за то, что его клиенты и работники подверглись риску утонуть, и помимо запрета использовать в будущем барку в качестве дома танцев на Птапеседжа был наложен очень большой штраф. Судебный процесс провели быстро, и хозяин заведения вынужден был подчиниться.
Шабака доложил Аю об этом случае, и тот был доволен тем, что Хоремхеб остался в неведении по поводу его разоблачения. Отныне информированные круги в столице знали, что Птапеседж обеспечил Хоремхеба супругой, и подтрунивали над уничтожением барки, прозвав ее «баркой Апопа». Не меньше были довольны таким исходом дела жены, так как они считали дома танцев причиной разрушения супружеской гармонии и погибели сыновей.
Птапеседж разгадал, почему произошло кораблекрушение, но барка была сильно повреждена во время этого злоключения, поэтому он не мог обнаружить, что именно привело к ее потоплению. Преисполненный ярости, он вернулся в Мемфис и выразил свое негодование Хоремхебу.
Полководец подозревал, что это дело рук людей Маху, но произошло это не без участия самого Ая. Однако он не был человеком, который быстро сдается.
— Почему ты мне не говорил, что в Фивах есть еще один дом танцев? Выкупи его, — заявил он Птапеседжу.
— На какие деньги? За этот год я почти разорился!
— Я тебе выделю средства.
Птапеседжу уже хватало неприятностей, поэтому у него не было большого желания оспаривать у Несхатор возможность управлять похотью фиванцев. После их взаимных выпадов он не стремился вновь встретиться с ней. Но, с другой стороны, его поддерживал не кто иной, как самый влиятельный вельможа Нижней Земли, самый известный человек в армии Двух Земель! Да и сам он жаждал реванша. Не желая являться к Несхатор собственной персоной, он направил к ней одного из своих людей. Это был его подручный, достаточно хитрый, чтобы суметь принять важный вид и сыграть роль влиятельной особы.
Мужские хитрости, разумеется, таят в себе угрозу, но тонкое чутье сводниц позволяет их нейтрализовать. После крушения «Лотосов Мина» Несхатор поняла, что смысл ее соперничества с Птапеседжем не ограничивается возможностью ублажать развратных фиванцев и развлекать Шабаку. До нее дошли слухи о связи Птапеседжа с грозным Хоремхебом. Она вежливо встретила засланного к ней человека, притворившегося заинтересованным в сделке. Он якобы хотел поскорее удалиться в свой загородный дом и предложил сногсшибательную сумму — пять тысяч золотых колец. Она никогда не могла даже подумать, что этот дом терпимости может столько стоить. Придерживаясь инструкций Шабаки, она попросила время для размышлений и предложила посланнику прийти на следующий день. Как только он ушел, она спешно отправила гонца к Шабаке.
Шабака тотчас же прибыл, все больше возбуждаясь от всех этих перипетий. Это была его особенность: за двадцать лет службы у Ая в нем развился необычайный талант интригана и заговорщика. Он выслушал Несхатор и сказал:
— Постарайся немного увеличить сумму, но прими предложение.
— Как?! — воскликнула она удивленно.
— Ты слышала, что я сказал. Продавай.
— И что после этого? Я окажусь не у дел?
Он покачал головой.
— Ненадолго, — ответил он загадочно.
Со времени крушения «Лотосов Мина» она старалась прислушиваться к советам своего собеседника: он был не только влиятельным человеком, но и хитрым как змея. Она заметила, что он едва сдерживает улыбку.
— Скажи только своему покупателю, что тебе необходимо две недели, прежде чем ты уступишь ему свое дело, и что ты хотела бы, чтобы он подобрал другое название этому заведению.
Она приняла все к сведению, сгорая от любопытства и одновременно пребывая в растерянности.
Шабака обсудил это дело с Аем.
— Не хватало только, чтобы Хоремхеб держал дом танцев вблизи дворца! — возмутился последний.
Шабака изложил ему свой план. Ай его выслушал, затем разразился смехом и попотчевал преданного сына Апопа, ценя его ловкость и коварство лиса. Они расстались в приподнятом настроении.
Как только сделка была заключена, Несхатор сообщила об этом нубийцу. Тотчас же появилась группа рабочих. Они, оставаясь незамеченными, вырыли под «Милым домом» огромную яму. Шабака посоветовал Несхатор вывесить на двери дощечку с надписью, поясняющей, что заведение закрыто в связи с его продажей, но скоро снова распахнет свои двери.
В назначенный день прибыл новый хозяин в сопровождении писца. Договор о продаже был подписан. Несхатор притворилась, что едва умеет читать и писать, но разобрала имя настоящего покупателя: как она и предполагала, это был Птапеседж. Она взяла обручи, на которые были нанизаны пять с половиной тысяч золотых колец, — она все же сумела поднять ставку, — изобразив очаровательную улыбку. В конце концов, это состояние отныне принадлежало ей, и даже Шабака не мог бы это оспорить.
Вечером следующего дня «Милый дом» снова был открыт, но уже под названием «Лотосы Мина». Мужчины безумствовали, пытаясь попасть в заведение. Любители ночных удовольствий, которых в Фивах было великое множество, вспомнили, что в заведении под этой вывеской также предлагали привлекательных юношей.
К полуночи клиенты уже горели желанием лицезреть танцовщиков.
В это время пол заведения, теперь висевший над котлованом, что был вырыт рабочими Шабаки, провалился.
На сей раз были жертвы.
Как и в случае с крушением барки на реке, стражники явились незамедлительно. Они арестовали хозяина заведения, коим оказался Птапеседж, и посадили его в яму, но другую.
По городу распространили слухи, что в результате землетрясения прошлого года в земле образовались пустоты, а хозяин публичного заведения Птапеседж должен был убедиться в безопасности этого места. Несколько дней спустя заведение под названием «Милый дом» было открыто в другом месте, на другой улице. Госпожа Несхатор наконец утешилась после всех несчастий, выпавших на ее долю. Ей досталось пять с половиной тысяч золотых колец и новое заведение, которое обошлось ей всего лишь в пятьсот колец.
Рассказ об этих перипетиях вызвал у Ая злорадный смех. Когда в Мемфисе Хоремхеб узнал о таком исходе дела, он пришел в ярость.
Иногда сильные мира сего используют в своих целях подставных лиц, но так как в этом случае были задействованы сводники, ему пришлось смириться с невозможностью отомстить.
Вот такие методы использовали властители в начале правления царя Ая.
Может быть, и великие боги позволяли себе подобное. В конце концов, Сет также использовал хитрости для того, чтобы заткнуть рот Осирису.
4
ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНЫЕ ДЕВЫ
Сначала Анкесенатон не узнала пожилую женщину, о визите которой сообщил распорядитель церемоний. Неужели это действительно Мутнехмет? Они не виделись со времени последних похорон, но тогда румяна и приличия не давали проявиться человеческой сути. И вот открылась печальная реальность. От былой красоты, ставшей трофеем знаменитого полководца Хоремхеба, не уступающей красоте Нефертити, сестры Мутнехмет, мало что осталось. И только роскошные украшения свидетельствовали о былом великолепии этой женщины.
Посетительница протянула для приветствия обе руки, и Анкесенамон ответила тем же. Тетя и племянница обнялись, а затем расплакались. Женщины изливали душу в объятиях друг друга. Неужели независимо от того, царица женщина или булочница, ее судьбой рано или поздно становится одиночество? Вдова и отвергнутая, они теперь были одинокими.
Но одиночество не было единственной причиной их слез, потеря близких и необходимость смириться с неизбежным лишь усугубляли печаль.
Придворные дамы, не желая мешать, удалились. Лев, только что расправившись со своей едой, которую ему доставил смотритель Зверинца, лежал, изнемогая от удовольствия. Он соизволил открыть один глаз и взглянуть на посетительницу, но тут же его закрыл.
— Где твои сестры? — спросила Мутнехмет.
Царица велела позвать Нефернеферуру и Нефернеруатон-Ташери. Излияния чувств возобновились.
Первая супруга Хоремхеба прибыла на корабле в сопровождении одной только горничной. Анкесенамон велела приготовить для них покои. Слуги отнесли наверх дорожный сундук гостьи.
— Мне необходимо было вас повидать, — серьезно сказала Мутнехмет, когда все четверо устроились на террасе. — Династия в опасности.
«Если она решилась на эту поездку ради того, чтобы меня об этом известить…» — подумала Анкесенамон.
— Ай стареет, — продолжила Мутнехмет. — Исчезни он сегодня, и вас уничтожили бы! Я это знаю, поскольку Хоремхеб часто заявляет о том, что с него достаточно этих манекенов, свидетельствующих о вырождении царской семьи: Сменхкары, Тутанхамона и даже вас! Что плевать он будет на Царский совет, когда захватит власть, и что он не собирается жениться на одной из вас, чтобы узаконить свою власть.
У Нефернеферуры и Нефернеруатон-Ташери округлились глаза. Они поняли, что могут быть отданы на съедение крокодилам, поэтому ничего не могли сказать, настолько сильно они испугались. Их нежные лица исказились от страха, ярко накрашенные кошенилью губы открылись, девушки стали истерично трясти перед собой благоухающими ручками.
— Но он не сможет этого сделать! — пронзительно вскрикнула Нефернеферура. — Страна этого не допустит! Жрецы…
Мутнехмет пожала плечами и прервала поток сетований:
— Те, кто попытается ему противостоять, будут преданы мечу. Вот и все. Вы знаете довод лучше?
Воцарилась напряженная тишина. Медленно пережевывая кусочек фиги, Анкесенамон раздумывала о том, что услышанное от Ая соответствовало тому, что говорила Мутнехмет.
— Из-за того, что я возмущалась этими речами, он оставил меня, — снова заговорила Мутнехмет. — Единственной защитой для вас будут дети и мужья, достаточно сильные, чтобы противостоять Хоремхебу. Надо, чтобы вы вышли замуж, причем срочно.
— Выйти замуж? Но за кого? — возразила оскорбленная Нефернеруатон-Ташери.
— При дворе достаточно мужчин, — заметила ее тетушка.
— Уж не о простолюдинах ли идет речь? — воскликнула пренебрежительно Нефернеферура.
— Именно о них. Иначе смерть, — заявила Мутнехмет угрожающим тоном.
Обе царевны конвульсивно дернулись, как марабу в момент заглатывания рыбы. Было очевидно, что они еще не задумывались о замужестве.
— Вы мне не верите? — настаивала Мутнехмет, призывая Анкесенамон подтвердить ее правоту.
— Я тебе верю, — сказала та.
Обе девицы посмотрели на свою сестру недоверчиво: как, она тоже придерживается этого мнения?
— Проблема состоит в том, чтобы найти сильного человека, — продолжила Анкесенамон.
— Я об этом думала, — отозвалась Мутнехмет. — На примете есть несколько достойных мужей. Прежде всего командующий Нахтмин. Хорошо то, что он военный, к тому же он человек опытный и с характером. Впрочем, именно за это Хоремхеб его ненавидит.
Напуганные царевны слушали, как их сестра и тетя обсуждают их будущее. От одного имени Нахтмина их бросило в холод: военный! Быть супругой военного!
— Мне нездоровится, — простонала Нефернеферура. — Простите… Пойду прилягу… — сказала она, поднимаясь.
— Ты останешься здесь, — заявила Анкесенамон категорично, хотя она редко демонстрировала власть по отношению к сестрам.
Озадаченная непривычным тоном старшей сестры, царевна снова села.
— Никогда не выйду замуж за военного, — процедила она сквозь зубы. — Я уверена, что он грязный и грубый тип!
— Речь больше не идет ни о твоих обонятельных предпочтениях, ни о твоей изнеженности кувшинки! — закричала Мутнехмет возмущенно. — Речь идет о том, чтобы ты осталась в живых! О сохранении нашей династии!
— Наплевать на династию! — заявила Нефернеферура тем же тоном.
Не сдержавшись, Анкесенамон влепила ей пощечину. Та завыла.
— Замолчи! — грозно приказала ей Анкесенамон. — Я тебя отучу кощунствовать! Тебе наплевать на династию, дрянная девчонка? Если бы мать это услышала, она бы отстегала тебя до крови, маленькая дурочка! Теперь слушай меня внимательно, Нефернеферура, и ты тоже, Нефернеруатон. Это царица говорит: вы выйдете замуж, и одна и другая, за кого я велю. Вы меня поняли? Если понадобится, вас повезут в храм связанными!
— Ты — палач! — закричала Нефернеферура. — У тебя нет права распоряжаться моим телом!
— Пусть лучше я буду распоряжаться твоим телом, нежели бальзамировщик!
— Я убегу!
— Никуда ты не убежишь. С этого момента я запрещаю тебе покидать дворец. А теперь возвращайтесь в свои покои, я вас больше видеть не желаю!
Сопящие от раздражения, девушки направились к двери, волоча ноги. У Мутнехмет был удрученный вид.
— Что ты хочешь! — раздосадованно сказала Анкесенамон. — Со времени смерти нашего отца над ними не было никакой власти. Они все делали по своему разумению.
— Но они… они еще никогда не испытывали влечения к мужчине?
— Нет. Они даже не знают, чем с ним заниматься.
У Мутнехмет вырвался короткий смешок.
— Их обеих непросто будет выдать замуж, — заметила она.
— Ну, придется мужьям брать их силой! — воскликнула Анкесенамон. — Хотя ты права, Нахтмин был бы хорошей партией. Жаль, что я сама не могу стать его супругой.
Мутнехмет бросила на нее удивленный взгляд.
— Допустим, одна из них выйдет замуж за Нахтмина, — сказала она. — Тогда надо подыскать подходящую партию для другой. Еще есть Маху. Я также думаю о бывшем Первом советнике Сменхкары, Тхуту. Опытный человек.
— Он теперь не у власти.
— Почему?
— Мне не известно.
— А ты еще не беременна?
— Было бы неплохо, если бы так случилось.
Распорядитель церемоний известил о том, что кушать подано. Племянница и ее тетя поднялись.
Сытый лев блаженно спал.
5
ВЕЧЕР ВО ВРЕМЯ БУРИ У ПОЛКОВОДЦА ХОРЕМХЕБА
Пасмурное небо и тяжелые времена предвещали вспышку гнева всевышних, что редко бывало в Двух Землях даже в конце сезона дождей. Может быть, несвоевременное проявление чувств Апопа препятствовало перемещению Ра на Запад.
Гром грянул в тот момент, когда Хоремхеб вместе с преданным ему Хнумосом, начальником армейской разведки, прибыли в резиденцию военачальника, расположенную вблизи Мемфиса. Слуги торопливо поставили рядом с лошадьми табуреты, и всадники спешились. Вдруг по листве смоковниц забарабанил дождь. Оба мужчины поспешили войти в дом, а слуги повели лошадей в конюшню. Совсем близко молния расколола небо, и в следующее мгновение ужасный грохот наполнил ночь.
На этот раз уж точно Ра или Амон вступили в рукопашный бой с неутомимым Апопом, Глубинным Змеем.
— Где госпожа? — спросил Хоремхеб у дворецкого, который, с трудом поборов страх, отвел взгляд от неба.
— В своих покоях, высокочтимый господин.
Хоремхеб проследовал через внутренний дворик к той части дома, которая была отведена для его новой супруги. Он нашел ее укутанной в одеяло и забившейся в угол, с округлившимися от страха глазами. Вместе с ней в комнате были служанка и двое рабов, тоже напуганные.
— Да будет твой вечер счастливым, моя маленькая госпожа! — сказал он бодро. — Как твое самочувствие?
Она бросилась в его объятия. Прогремел гром, сопровождая молнию, которая словно целилась в этот дом. Женщина вскрикнула. Он погладил ее по голове.
— Это пустяки, маленькая госпожа. Буря.
— Молния поразит дом!
— Нет. Это ребячество! Ты уже поужинала?
И в этот момент следующая вспышка молнии залила все вокруг устрашающим мертвенно-бледным светом, так что даже храбрый полководец вздрогнул. Его жена завыла еще пронзительнее, и крики бедствия зазвучали во всех уголках жилища. От удара молнии прямо перед домом загорелась смоковница.
Прошло четверть часа.
— Ну хватит! — наконец сказал Хоремхеб. — Уйми свои волнения, я голоден.
Он оставил заплаканную жену, вышел и уже на другой стороне внутреннего дворика разглядел дворецкого, еще больше оцепеневшего от страха.
— Ужин готов?
— Да, высокочтимый господин! — прокричал несчастный, исчезая в глубине строения для прислуги, безусловно ожидая самого плохого, как и все остальные.
Хоремхеб присоединился к Хнумосу, находившемуся в том же зале, где он его оставил. Спасаясь от дождя, мошки тучами носились между лампами и полом, усеянном их мертвыми собратьями.
— Принесите нам вина! — прогремел Хоремхеб. — Ивритского!
Мужчины сидели друг напротив друга за столом, наскоро уставленным блюдами и кубками. Там же были горки хлебцев и кувшин вина.
— Вот люди! — сказал Хоремхеб, делая глоток вина. — В бурю они, можно сказать, уподобляются крысам, которые удирают от шакала!
Смешок Хнумоса напоминал хрюканье.
— Поверь мне, жителей этой страны необходимо загнать в казармы. Это позволило бы сделать из нее великую державу. Ничто так не придает силы человеку, как военная власть.
— Возрождение Двух Земель — дело даже не завтрашнего дня, — с сожалением произнес Хоремхеб. — Во всяком случае, вряд ли это произойдет при этом старом хрыче Ае. В этом доме, в конце концов, найдется что-нибудь поесть? — возмущенно крикнул он. — Я голоден!
— Да, господин, — с дрожью в голосе проговорил дворецкий. — Жареная баранина. Сейчас принесут.
Слуга поспешно поставил на стол блюдо с огурцами и еще одно с луком-пореем, сдобренным маслом.
— Ты считаешь, что солдат питается огурцами и луком? Где обещанная баранина? — гневно возмущался Хоремхеб.
Прибежали двое слуг с большим блюдом, на котором благоухал бараний окорок.
— Ну наконец подали то, что называется едой. Нарезай! — приказал полководец дворецкому. — И накладывай!
— Слушаюсь, высокочтимый господин.
И он отрезал от окорока четыре огромных куска, два из которых положил на блюдо своего господина, а два — гостю.
— А вино? Кувшин пуст.
Слуги поспешили принести еще вина.
— Да, Ай не сможет подстегнуть людей! — заметил Хнумос. — А он еще крепок, старый шакал, и вряд ли скоро подохнет.
Хоремхеб схватил кусок окорока и впился в него зубами.
— Досадно, — сказал он, выковыривая остатки жесткого мяса, застрявшие между зубами, которые были искусно укреплены придворным лекарем. — Пока он жив, моя племянница может родить одного или даже парочку детей, которые станут продолжателями династии.
— У нее уже был выкидыш, а это плохой знак.
— Да, но это случилось из-за сильного волнения. Вторая беременность может завершиться успешно. И две ее сестры тоже ведь могут родить.
— Ты имеешь в виду, что Анкесенамон родит от любовника?
— Вот именно, от небезызвестного Итшана, — сказал Хоремхеб, наливая себе еще вина. — Разумеется, не от Ая. Не думаю, что он пойдет на то, что обрюхатит родную внучку. К тому же она его ненавидит.
— Это точно. Но когда Ай умрет, противостоять армии не сможет ни Анкесенамон, ни ребеночек.
— Конечно, — согласился Хоремхеб. — Я почти убежден в этом. В любом случае, лучше, если бы вообще не было наследника трона.
— А что говорят жрецы?
— Они довольны, потому что Тутанхамон и Ай сделали все для того, чтобы их ублажить. Поэтому они ничего не говорят. Что-то мне подсказывает, что в данный момент они не желают ничего менять. Вряд ли меня сейчас поддержит даже бывший мой союзник Нефертеп, разве только некому будет наследовать трон.
— Получается, что мы теперь заложники утроб трех женщин, — заключил Хнумос.
Хоремхеб рыгнул и принялся за второй кусок баранины.
— Еще мы зависим от богов.
— От богов? — переспросил Хнумос удивленно.
— Да, от богов. Жители этой страны относятся к богам так, как будто те являются высокопочитаемыми членами их семейств. Именно по этой причине они не выносят, когда длительное время один бог имеет преимущество перед другими. Царь является воплощением Амона, поэтому трон можно будет захватить, только когда он окажется пустым. Народу всегда нужен бог на троне.
Дождь прекратился. Запах влажной земли проник через высокие окна и распахнутые во внутренний дворик двери. Хоремхеб позвал дворецкого.
— Госпожа ужинала?
— Нет, высокочтимый господин.
— Скажи ей, что буря прошла и ночь будет спокойной. И подай ей ужин.
— Слушаюсь, высокочтимый господин.
— Вот почему, — продолжил Хоремхеб, обращаясь к Хнумосу, — в наших интересах, чтобы у царицы и царевен не было потомства.
— Но как мы это сделаем?
— А я жду, что ты придумаешь, каким образом действовать.
Хнумос не удержался от улыбки. Ай действительно мог лишить его привилегии возглавлять армейскую разведку Нижней Земли, поэтому он был заинтересован поддерживать дружеские отношения с теми, от кого он зависел. Он всегда старался услужить им.
И у Хнумоса был план, каким образом оставить утробы царственных особ пустыми.
На поиски Тхуту, бывшего Первого советника Сменхкары, у Анкесенамон ушла неделя. Ему было доставлено ее послание с просьбой нанести визит в Фивы.
Она ожидала Тхуту во дворце. Но в это время прибыл юноша, который ничего не хотел сообщать ни стражникам, ни придворному, так как у него было для царицы устное послание. Никто не смог вырвать из него ни сути послания, ни имени того, кто его отправил к царице. Он казался слишком молодым для того, чтобы подозревать его в недобрых намерениях, в конце концов его отвели в покои царицы в сопровождении придворного и двух стражников, перед этим тщательно его обыскав. Его приняла Сати. Ее умилил вид посетителя: похоже, ему было лет девять или десять, и лицо его выражало обеспокоенность, взгляд был серьезным.
— Кто ты?
Он покачал головой.
— То, что я должен сказать, предназначается только для ушей царицы.
Сати пошла сообщить Анкесенамон о необычном посетителе, и та, заинтригованная, вскоре появилась. Мальчик посмотрел на нее так, будто испугался собственной дерзости, затем взглянул на Сати.
— Оставь нас, — сказала Анкесенамон кормилице.
Посланник напомнил ей Пасара, когда тот также пришел к ней, чтобы передать жизненно важное сообщение.
— Тот, кого ты ожидаешь, не явится во дворец, — сказал наконец мальчик.
— Ты — его сын?
Он энергично закивал.
— Почему он не хочет прийти?
— Во дворце полно шпионов. Он просит тебя назначить день и место, так, чтобы это было известно только тебе, и прийти туда одной в одежде простолюдинки.
Анкесенамон встревожили такие предосторожности. Но она также хорошо знала того, кто послал к ней своего сына, — некогда он был доверенным лицом во дворце. Она и сама подозревала, что дворец и прилегающие территории просто кишат шпионами, следящими за каждым ее шагом, за всеми ее поступками, чтобы сообщать о них Аю.
Между тем предложение Тхуту поставило ее в тупик. Города она почти не знала, поскольку покидала пределы дворца только для посещения храмов на другом берегу реки или участия в официальных шествиях, которые всегда проходили по одному маршруту: от улицы Амона к большому дворцу на берегу Нила.
— Он предлагает, — сказал мальчик, — встретиться через три дня на овощном рынке в одиннадцать часов.
Это время действительно было подходящим, и это мог знать только тот, кто был знаком с дворцовой жизнью и ее распорядком: в одиннадцать часов все слуги и рабы отправлялись трапезничать, значит, и слежка до трех часов дня велась не так тщательно.
— Я приду с кормилицей, — сказала она. — Города я не знаю, не хочу заблудиться.
Он захлопал ресницами. Анкесенамон размышляла, почему Тхуту не подумал о том, что появление этого странного посетителя вызовет у обитателей дворца подозрение. Сейчас шпионы должны были ломать себе голову над содержанием секретного послания, которое мальчик пришел передать. Она позвала Сати.
— Проводи этого мальчика до выхода из дворца, и когда он будет уже далеко, расскажи тем, кто окажется поблизости, что приходил сын бывшей кормилицы Меритатон сообщить о том, что ее сестра выходит замуж.
Один взгляд Сати сказал ей, что кормилица все поняла. Она взяла ларчик с румянами, которыми давно не пользовалась, и передала его мальчику.
— Скажешь, что это мой подарок к свадьбе.
На лице мальчика появилась едва заметная улыбка. Он взял ларчик.
— Как тебя зовут? — спросила Анкесенамон.
— Имамон.
«Нежность Амона». Она умиленно смотрела ему вслед, думая о Пасаре.
6
«ИСИС — ВЕЧНАЯ НЕВЕСТА ПЕЧАЛИ…»
Спустя три дня две женщины, покрыв накидками головы для защиты от солнца, с корзинами в руках шли не торопясь, шлепая сандалиями по каменным плитам большого двора. Сопровождаемые безразличными взглядами стражников, держащих копья у ноги, они миновали высокие ворота дворца. Это были Анкесенамон и Сати. Царице пришлось прикладывать усилия, чтобы не вертеть головой, рассматривая все вокруг. Прошло слишком много времени с тех пор, как она выходила на улицу. Она правила Двумя Землями, но почти ничего не знала о своей стране. Сати обернулась два или три раза, чтобы убедиться, что никто не идет за ними по пятам.
Анкесенамон с интересом разглядывала одноэтажные и двухэтажные дома; женщин, несущих корзины на головах; едущих верхом на осликах представителей знати; двух куражащихся на лошадях всадников; мастеров, возводящих дом; белье, которое сушилось на крыше. Спокойные и чистые в окрестностях дворца, дальше улицы становились более оживленными и захламленными. Громко разговаривали люди, смеялись дети, в водосточном желобе было полно мусора.
Через полчаса две женщины добрались до рынка. На огромном пространстве, прилегающем к берегу Великой Реки, в больших и маленьких лавках торговали вином, пивом, маслом и молоком, разлитыми в глиняные кувшины разных размеров. Тут и там стояли мешки с зерном, мукой, фасолью, горохом, чечевицей. Здесь же торговали шафраном, солью, пряностями из Пунта и Куша, оливками, солеными огурцами и медом. Разносчики держали над головами сплетенные из ивовых прутьев подносы со свежими или зрелыми сырами, хлебцами, лепешками, пирогами, яйцами… Торговцы мясом, стоя у жаровен, предлагали уток, разделанные на четверти туши ориксов, коз, баранов, свиней, обжаренных как на вертеле, так и в масле. Анкесенамон опьянела от вида жареной и вареной пищи, как голодный человек, только что вышедший из пустыни. Зловонный запах сопровождал женщин, пока они шли через ряды мясников, а дальше на прилавках засверкала чешуей рыба. Мухи также заключали сделки, летая повсюду, и мальчишки махали жесткими веерами, отгоняя их. Вход в мясные лавки застилал густой дым от горящих в расположенных на земле жаровнях листьев эвкалипта. Этот дым лучше мальчишек удерживал мух на расстоянии. Отовсюду доносились крики продавцов, восхваляющих свой товар.
Сати хорошо ориентировалась на рынке, поэтому Анкесенамон шла, держа ее за руку. Затем ее охватило беспокойство: как Тхуту сможет их отыскать в этой сутолоке? Они с Сати остановились перед прилавком, где продавали салат-латук и лук.
Вскоре прямо перед ними появился мальчуган. Анкесенамон подняла глаза и сразу узнала улыбающегося Имамона. Она почувствовала пристальный взгляд небритого мужчины в поношенной одежде, стоящего в трех шагах от нее. Она признала в нем переодетого Тхуту. Неспешным шагом он направился в сторону двух женщин, держа в руках вязанки лука и чеснока. Однако осанка и острота взгляда заставляли усомниться в том, что это простолюдин.
— Следуйте за мной, — шепнул он Анкесенамон. — За крайним строением на берегу никого нет.
Сати шумно торговалась, сбивая цену на огурцы и кабачки, но не сводила глаз с госпожи, чтобы не потерять ее из виду.
— По твоему приказанию я здесь, твое величество, — сказал Тхуту, когда они уже были на берегу реки за складскими помещениями, где хранились сосуды из-под масла и бочонки для сельди.
Она удивленно разглядывала его и, казалось, прочла во взгляде горечь и печаль. Он будто отстранился от мира.
— К чему все эти предосторожности?
— Мой сын тебе об этом говорил, твое величество. Во дворце полно шпионов. Мой визит встревожил бы Ая и его приспешников. Их бы заинтересовало, чего царица хочет от меня.
Мне известно слишком много секретов. Над тобой нависла бы опасность. Что касается меня, то я живу уединенно и не вижусь ни с кем из дворца.
— Ты не думал о том, что появление твоего сына тоже вызовет подозрения?
— Я подумал, что ты найдешь, как оправдать его визит. Ты придумала великолепное оправдание. Чем я могу быть тебе полезен, твое величество?
— Как умер мой супруг? — неожиданно спросила она.
Он обеспокоенно взглянул на царицу.
— Зачем тебе это знать? — произнес он устало. — Нынче ты находишься под защитой того, кому была выгодна смерть нашего царя. Ты — его последняя опора. Зачем пытаться проникнуть в опасные тайны? В твоем вопросе кроется ответ, твое величество.
— Но теперь Ая нет поблизости, — настаивала она. — Я узнала, что тогда он появился возле царя через четверть часа после случившегося.
— Я не был там в тот момент, твое величество, — сказал Тхуту после вздоха. — Но там был Пентью. Он сопровождал царя. Лестница, ведущая из царских покоев в Большой зал, достаточно крутая. Ступеньки скользкие. Царь опирался на трость. Он потерял равновесие. Пентью мог его поддержать, но не сделал этого. По крайней мере, я так думаю.
— Может, это Пентью его толкнул? — спросила она.
Тхуту пожал плечами.
— Мне это не ведомо, твое величество. Я не могу обвинять без доказательств. Виновный предстанет перед Маат и Анубисом. Я не смею заменить этих судей.
— Пентью действовал по приказу Ая?
— А кого же еще? Точнее будет сказать, что он действовал в интересах Ая. Я предполагаю, но это только предположение, что он лишь воспользовался случаем, представившимся тогда на лестнице, он ведь шел следом за царем, через одну ступеньку.
Она думала над сказанным, пытаясь восстановить эту сцену в своем воображении, и какое-то время молчала.
— Но зачем? — воскликнула она, словно очнувшись. — А перед этим был еще подстроенный несчастный случай во время охоты…
Ненадолго бывший Первый советник умолк и стал наблюдать за работником, разгружавшим барку, — тот переносил на спине тяжелые мешки с камнями.
— По причинам, носящим безотлагательный характер и имеющим далеко идущие последствия, твое величество, — ответил он. — Безотлагательность была вызвана тем, что Ай и Хоремхеб были увлечены жесточайшей схваткой за власть. Ай спешил занять трон, чтобы полководец не успел устроить государственный переворот. Тот уже предпринял безумную, но неудавшуюся попытку захватить Мемфис штурмом, который должен был возглавить бывший единомышленник Ая Апихетеп. Между прочим, именно при помощи Хоремхеба нам с Маху удалось овладеть ситуацией. Ай, тогда еще регент, испугался повторения такой попытки, которая на этот раз могла завершиться победой Хоремхеба. Я тебе уже говорил, что не могу быть судьей, но стоит задуматься, а не предотвратил ли он, действуя таким образом, крах династии? Но если бы это было так на самом деле, нам не пришлось бы сейчас беседовать с тобой скрываясь.
Династия! Она никогда прежде не придавала значения этому понятию, а в последнее время особенно.
— И что собой представляют эти далеко идущие последствия?
Он колебался с ответом.
— Твое величество, царь походил на голубя, из-за которого ссорятся два ястреба. У него не было сил противостоять ни одному ни другому.
Она часто заморгала.
— Я не понимаю…
— На троне должен быть человек сильный, твое величество. В последние годы своего правления царь — твой отец — ослабел. Царство также. Смерть пришла к нему вовремя. Его супруга — твоя мать — ненадолго сменила его, но и она покинула этот мир. Затем Сменхкара, а потом Тутанхамон…
Слезы хлынули из глаз Анкесенамон.
— Но кто же убил мою мать? — спросила она сквозь рыдания.
— Жрецы и военные, твое величество. Она намеревалась продлить правление своего супруга. Но это стало невозможным.
— Но тогда мы — не цари! — воскликнула Анкесенамон. — Мы — принесенные в жертву!
Тхуту тревожно огляделся. Никто на них не обращал внимания. Тем не менее он приподнял руку в знак того, что следует понизить голос.
— Я уже говорил, твое величество: корона не может держаться на клонящейся голове.
Она оперлась спиной о стену склада, опустошенная от этих разоблачений.
— Почему ты удалился из дворца? — спросила она. — Устал от власти?
Его губы тронула горькая улыбка.
— Человек должен уважать себя, твое величество. Сначала я защищал царя Сменхкару от Ая и твоей матери Нефертити. Затем должен был объединиться с Хоремхебом, чтобы защитить царя от Ая. Если бы я остался во дворце, сейчас мне пришлось бы защищать Ая от Хоремхеба… Я был предан короне. Мои усилия оказались напрасными. Все, что я защищал, рухнуло. Я служил чести. Думаю, что в настоящее время во дворце такая служба никому не нужна. Честь — это роскошь, не нужная покорным слугам.
Какое-то время они молчали. Она размышляла о горьких признаниях бывшего советника. Предложение Мутнехмет выдать замуж Нефернеруатон или Нефернеферуру за Тхуту было неосуществимо — этот человек больше не желал властвовать. Он сломался.
Они услышали крики — между работником и хозяином барки вспыхнула перепалка, так как последний считал, что разгрузка идет слишком медленно.
— И что теперь? — спросила она.
Тхуту долго смотрел на нее.
— Ай у власти, не так ли? Он знает, как защититься.
— Но он стареет.
— Пока жив Ай, твое величество не может сочетаться браком с другим. Пусть одна из твоих сестер станет супругой Нахтмина, ибо это единственный человек, по моему мнению, который способен противостоять Хоремхебу и сохранить власть династии. Об этом ты спрашивала, твое величество, или нет?
Она покачала головой, затем тяжело вздохнула. Итак, все эти убийства были совершены во благо династии; сама мысль об этом была невыносима.
— Но не женат ли Нахтмин?
Тхуту пожал плечами.
— Это не имеет значения, когда речь заходит о короне.
— Могу ли я тебя видеть чаще? — спросила она.
— В случае необходимости пошли кормилицу предупредить об этом зеленщика Сеннеджа. Я обитаю за городом — простым смертным лучше держаться от богов подальше. Кстати, жизнь вдали от золота и скипетра мне более приятна.
Такое признание удивило Анкесенамон.
— Что ты хочешь этим сказать?
Он мягко улыбнулся.
— Представь, твое величество, что кто-то из смертных был верным другом Сета или Осириса до начала их противостояния. Он выступил бы в защиту того или другого, и после убийства Осириса ему пришлось бы воевать за его приверженцев или против них. Теперь мы знаем, что Сет и Осирис установили перемирие между собой, но народ уже разделился. Сторонники и того и другого, в былые времена фанатики, оказались в результате не у дел. Как я уже говорил, их служба потеряла смысл. Разве цари не являются живыми богами? Разрушая свои союзы, люди вновь обретают изначально присущую им природу рабов.
Появились Имамон и Сати.
— А я? — спросила она. — Какова тогда моя роль во всем этом?
— Ты, твое величество, — богиня Исис, вечная невеста печали. Пасар умер. Умер Тутанхамон. Ты — вдова, твое величество. Всякая женщина — вдова с первого дня замужества.
Анкесенамон схватила его руку. Она готова была расплакаться. Он поднял на нее взгляд, как всегда улыбаясь — отстранение и опечаленно.
Почему она не сочеталась браком с Тхуту? Вдруг, подумав о бегстве Меритатон и Неферхеру, она поняла, что ее сестра была права, оставив этот народ, живущий в условиях вечного противостояния сильных мира сего. Своего сына она вырастит в мире и любви, возможно, родит еще ребенка, и не одного.
— Госпожа, — обратилась к ней Сати, — пора идти.
Она положила в корзину царицы мешочек с бобами, еще один с миндалем и три пучка салата-латука. Анкесенамон бросила последний взгляд на Тхуту и закрыла лицо покрывалом. Затем она последовала за кормилицей, которая несла тяжелую корзину с овощами. Вскоре женщины смешались с толпой. Слова Тхуту продолжали звучать в голове царицы:
«Ты — богиня Исис, вечная невеста печали».
7
ПОЖАР
Посреди ночи раздались крики. Люди выбежали из дворца во двор. Кругом гремели приказы. Чуть позже раздались сильные удары в дверь комнаты Итшана. В ту ночь Начальник конюшен спал в своих покоях, в западном крыле дворца.
Он открыл дверь и увидел запыхавшегося конюха.
— Господин, конюшни горят!
Итшан закрепил набедренную повязку и надел сандалии. Несколько секунд спустя он уже сбегал по лестницам следом за конюхом.
— Пожарные! — кричал он. — Вызвали их?
— Да!
Оба мужчины кинулись бегом к конюшням, находящимся рядом с дворцом, с южной его стороны. Пламя окрасило небо в темно-красный цвет, густой дым поднимался над постройками. По этим двум признакам Итшан понял, что горит солома.
— Лошади?
— Не знаю!
В конюшнях содержалось до тридцати ценных животных — гордость кавалерии. Их потеря была бы невосполнимой, а кроме того Итшан был к ним очень привязан. Те, что не сгорели заживо, рисковали задохнуться в дыму. Но, возможно, они сумели сломать засовы, на которые закрывали ворота конюшен?
Когда он оказался перед конюшнями, его сердце сжалось: сквозь дым было видно, что некоторые ворота еще оставались закрытыми. Сквозь рев пламени и грохот обрушивающихся перекрытий слышалось душераздирающее ржание. Итшан кинулся к воротам и отодвинул засов. Его чуть не затоптали выбежавшие лошади, обезумевшие от ужаса, с горящими попонами, гривами, хвостами.
Он побежал к следующим воротам. Там уже вовсю полыхал огонь. Лошади изнутри били копытами по воротам. Отодвигая засов, Итшан вскрикивал от отчаяния. Он тотчас же укрылся за одной из створок ворот. Сбившись в кучу, лошади выскакивали, толкаясь и издавая пронзительное ржание.
Теперь их надо было догнать. Но каким образом солома загорелась?
В дыму, который продолжал сгущаться, он почти уже не видел построек. Он закашлялся и побежал к третьим воротам. Но почему конюхи, эти придурки, не отодвинули засовы? С большим трудом ему наконец удалось открыть ворота.
В это время двое мужчин, чьи лица были обмотаны кусками полотна, бросились на него и стали заталкивать его в самое пекло, туда, где солома была охвачена огнем.
Завязалась борьба, в результате чего Итшана свалили, и он получил еще удар дубинкой по голове. Эти двое собирались уже закрыть ворота снаружи, но он сумел подняться, оттолкнул створку ворот и схватил одного из них за мужские органы. Он крутил их с такой силой, что чуть не оторвал. Пострадавший пронзительно кричал. Тогда Итшан нанес ему удар кулаком в лицо, и мужчина, согнувшись пополам, упал. Второй нападавший, вооруженный дубинкой, явно намеревался нанести Итшану смертельный удар, но из-за того, что ничего не было видно, он колебался лишние мгновения. Итшан увернулся, и удар пришелся выше его головы, и тогда он резко ударил нападавшего по печени. Тот потерял равновесие и упал. Итшан бросился на него, прижал лицом к земле и выкрутил ему руку, намереваясь сломать ее. Хруст ломающейся кости и крик боли свидетельствовали о том, что он добился желаемого. Первый из нападавших хотел было схватить дубинку. Итшан оказался проворнее: уже задыхаясь от дыма, который к тому же разъедал глаза, он нанес этому человеку сильный удар в грудь. Мужчина также упал. Итшан оттащил его подальше от горящей соломы и стал бить его по лицу до тех пор, пока тот не перестал двигаться.
Затем он возвратился к другому, со сломанной рукой, который пытался убежать. Итшан сделал ему подножку. Тот упал плашмя. Итшан схватил его за ногу и оттащил подальше от огня, как и первого.
Когда дым немного рассеялся, он увидел, что к нему приближается армейский командир. Причастен ли он к заговору? Продолжая держать за ногу нападавшего со сломанной рукой, он рассматривал военного, будто по выражению его лица можно было понять, предатель этот человек или нет.
— Что происходит? — вскричал армейский командир.
Итшан задыхался.
— Ты с ними заодно? — сумел он выговорить, хрипя.
— Что? — Командир растерялся, видимо не понимая, о чем его спрашивают.
— Держи этих двоих, пока я буду тушить пожар. Ты отвечаешь за них своей жизнью! — выкрикнул Итшан. — Они должны выжить!
Он закашлялся, сплевывая черную слюну, ударил ногой в висок мужчину со сломанной рукой и побежал к конюшням.
Пожарные сначала залили водой те отсеки конюшен, которые меньше пострадали от огня. Теперь они гасили пламя в других отсеках.
Нельзя было продохнуть от дыма.
К четырем часам утра пожар наконец удалось погасить.
Потеряв набедренную повязку и сандалии еще во время схватки, Итшан гасил огонь, будучи абсолютно голым. Когда пламя было побеждено, он направился к армейскому командиру, которого оставил охранять нападавших на него мужчин. Итшан нашел веревки и связал обоим задержанным лодыжки. Военный с трудом узнал Начальника конюшен в этом человеке, испачканном с головы до ног землей и сажей.
— Дай мне свою набедренную повязку, — приказал Итшан.
Тот повиновался, и Итшан закрепил повязку на бедрах. Затем он склонился к первому из нападавших, который уже пришел в сознание. Он вытаращил от ужаса глаза. Итшан обрадовался тому, что этот человек не умер. Ему еще предстояло сознаться во всем.
Затем он заметил, что перед конюшнями собралось несколько человек. Они направились к нему. Впереди шел Ай. За ним следовали Первый советник Усермон и начальник охраны Маху. Итшан пошел им навстречу. Ай его узнал и, сцепив зубы, протянул ему руку.
— Итшан! Но что…
— Твое величество, это был поджог. Я схватил двоих заговорщиков. Они пытались бросить меня в огонь!
Затем он долго отплевывался черной слюной. Ай издал рык.
— Где они?
Он пошел посмотреть на нападавших. Затем, указывая на них пальцем, он повернулся к Маху.
— Я хочу, чтобы их пытали до тех пор, пока они не заговорят, — сказал он. — Пытать! — вскричал он. — Я хочу знать имена их сообщников и организатора всего этого!
Он помолчал, восстанавливая дыхание. Затем схватил Итшана за руку:
— Начальник конюшен, Амон тебя защитил! Теперь ими займется Секмет.
Никогда прежде Итшан не замечал у него столь тяжелого взгляда.
Теперь вокруг конюшен собралась толпа. Конюхи уже догнали некоторых из убежавших лошадей. Только две лошади погибли от удушья.
Маху был поражен реакцией Ая. Он размышлял в течение дня и пришел к выводу, что именно любовник царицы был целью нападавших, а не конюшни. Со смертью Итшана рухнула бы надежда на появление потомства.
Осознав значимость происшедшего, он неутомимо помогал своему господину, проявляя, как и Ай, неслыханную жестокость при допросе захваченных преступников.
Оба заключенных были помещены в камеру в здании царской охраны, которое прилегало к дворцу. Надсмотрщик, то ли из сочувствия, то ли измученный стонами мужчины со сломанной рукой, велел закрепить на месте перелома дощечку.
Ай и Маху отправились взглянуть на заключенных. Их сопровождали два писца и два охранника, вооруженных топориками.
При виде топориков у обоих заключенных вырвался сдавленный крик. Ай сказал им:
— Вы посягнули на царское имущество. Вы пытались убить Начальника царских конюшен. Каждое из этих преступлений заслуживает единственного наказания — смерти. Вам ее не избежать. Этот приговор невозможно исполнить дважды, и поэтому перед смертью я заставлю вас страдать от пыток. Более того, вы не удостоитесь погребения. Не надейтесь, что вам удастся как-то выпутаться. Я приказал арестовать всех членов ваших семей: отцов, матерей, ваших жен, братьев, сестер и ваших детей. Их будут пытать на ваших глазах до тех пор, пока вы не сообщите, кто организатор заговора и кто ваши сообщники. Я велю им отрезать носы, уши, затем вырвать глаза — одному за другим. Мужчины будут кастрированы, а у женщин будут отрезаны груди. Затем я велю отрезать им руки, после — ноги.
Заключенные вскрикивали от отчаяния.
Оба писца, обязанностью которых было записывать признания заключенных, замерли от ужаса.
Маху велел привести родственников заключенных, которые непрерывно издавали душераздирающие крики. Все они, связанные, напуганные, не сомневались в неизбежности смерти.
У Ая в руке был кнут. Он стегал оголенные тела обвиняемых.
— Молчать! — кричал он. — Вас будут слушать, только когда вы будете отвечать на мои вопросы. Кто был организатором заговора?
Они оба медлили с ответом. Тогда один из охранников схватил старика, который был отцом одного из обвиняемых. Отец кричал своему сыну, чтобы тот пощадил их жизни.
И сын потерял сознание. Его привели в чувство струей холодной воды и пощечинами.
Этот заключенный все же заговорил.
Признания были короткими: оба обвиняемые были конюхами. У них был сообщник, но он сбежал. Охранники тут же бросились на его поиски. Военный, которого конюхи не знали, представился им как Хнумос, он пообещал каждому из них пять золотых колец за поджог конюшен и за то, чтобы в суете они бросили Начальника конюшен в огонь.
Ай покачал головой.
— Посадить их на кол! — приказал Маху.
Ай что-то прошептал начальнику охраны на ухо, и тот кивнул.
Столбы высотой в шесть локтей были установлены возле конюшен, восстановление которых уже началось.
К удивлению Итшана столбов оказалось четыре. А ведь были задержаны только два преступника. Анкесенамон, которой были известны результаты расследования, ввела его в курс дела.
После пожара гой ночью она больше не спала. Они с Мутнехмет были разбужены шумом и оставались настороже, пока Главный распорядитель церемоний Уадх Менех, трясясь всем своим немощным телом, не пришел к ним, дабы сообщить, что Начальник конюшен цел и невредим.
— Враг не дремлет, — мрачно заметила Мутнехмет.
Анкесенамон осыпала своего любовника нежностями, как никогда прежде: ведь на самом деле целью заговорщиков была она. Она это хорошо понимала. Любовник царицы был наиболее уязвимым из всех ее приближенных. Вновь она подумала о бегстве Меритатон и Неферхеру.
8
ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ ЗАУПОКОЙНАЯ РЕЧЬ В ЧЕСТЬ ПРЕДАННОГО, НО БЕЗРАССУДНОГО КОМАНДИРА
Стоя во дворе казарм Мемфиса, Хоремхеб нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Вот уже почти полчаса он ждал появления бывшего начальника армейской разведки Хнумоса, отныне занимающегося, по крайней мере официально, хозяйственными делами в гарнизоне. Во время последней бури крыши протекли, и теперь их надо было срочно починить. Хоремхеб договорился с Хнумосом обсудить последствия бури утром, в восемь часов.
Обычно Хоремхеб не вникал в хозяйственные дела, но почему-то захотел воспользоваться случаем, чтобы проверить вместе с Хнумосом перекрытия в собственных жилых помещениях.
— Кто-нибудь видел Хнумоса? — спросил он одного из командиров.
— Нет, полководец. Обычно он приходит сюда в одно и то же время, но сегодня я его еще не видел.
Хоремхеб нахмурил брови. Если бы Хнумос заболел, то, разумеется, его бы предупредили об этом.
— Пошлите к нему кого-нибудь, — велел он.
Часом позже посланец возвратился, вид у него был растерянный.
— Полководец, Хнумоса увезли на рассвете со связанными руками четверо приехавших из Фив военных.
— Что?! — вскричал Хоремхеб, выпучив глаза.
— Это сообщила его супруга, вся в слезах. Она как раз собиралась отправиться к тебе, полагая, что это ты приказал его арестовать.
Лицо Хоремхеба стало необычного цвета — нечто среднее между цветом резеды и зрелого плода фиги.
В прихожей раздался женский голос.
— Кажется, это она, — сказал посланец. — Все-таки пришла.
— Приведи ее.
И действительно, вошла супруга Хнумоса. Следы слез были заметны на ее щеках. Едва завидев Хоремхеба, она бросилась к его ногам.
— Полководец, умоляю тебя, какую бы ошибку он ни совершил, я заверяю тебя, что этот человек предан тебе, как собака! Молю тебя, прости его!
Опешив, Хоремхеб попросил посетительницу подняться.
— Женщина, ну сама подумай: если бы я приказал арестовать твоего мужа, то, очевидно, не заставлял бы после этого разыскивать его в собственном доме!
Выражение страха на лице женщины сменило отчаяние.
— Но тогда… — пробормотала она.
— Ты сказала моему посланцу, что его арестовали четверо прибывших из Фив военных. Откуда ты знаешь, что они из Фив?
— Они сказали, что увозят его туда… И он кричал, что не хочет ехать в Фивы…
Хоремхеб с яростью стукнул кулаком по столу. Слетел и покатился по полу свиток папируса. Два находившихся в комнате младших командира слушали, остолбенев от изумления.
— В Фивы? — гремел Хоремхеб. — Почему ты считаешь, что я мог отправить твоего мужа в Фивы?
— Но… разве не ты посылал его туда на прошлой неделе? — допытывалась она.
Удивление Хоремхеба возросло.
— Я посылал его в Фивы?
— Он мне сказал, что едет туда выполнять твое задание. Он взял с собой пятнадцать золотых колец…
— Пятнадцать золотых колец?
Эта деталь была важна, так как было очевидно, что кольца предназначались для официальных расчетов, потому как все платежи осуществлялись исключительно через писцов.
— Где он их взял? — спросил Хоремхеб.
Этого никто не знал.
На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Стали слышны команды, отдаваемые младшим командиром, он обучал новобранцев во дворе, за казармами. Это были отборные новобранцы: берберы ценились наравне с ливийцами.
— Что это еще за история? — ворчливо произнес Хоремхеб. — А вы знали, что Хнумос ездил в Фивы на прошлой неделе? — спросил он у командиров.
— Он действительно мне говорил, что отправляется туда по твоему заданию, полководец, сказал, что ты его отпустил, — ответил один из них.
Женщина удовлетворенно кивнула. Хоремхеб покачал головой.
— Я ему не поручал никаких дел в Фивах. Он вам сказал, чем собирается там заниматься?
— Нет, полководец.
— А тебе? — спросил Хоремхеб женщину.
— Он никогда не рассказывает мне того, что касается службы.
Все стало проясняться: Хнумос ездил в столицу по собственной инициативе. Вероятно, он разработал тайный план, но этот план провалился, раз арестовывать его из Фив явились четверо военных.
Супруга Хнумоса еще больше встревожилась.
— Значит, он арестован по приказу царя! — воскликнула она. — Он в опасности! Я тебя умоляю…
— Не надо меня умолять! — гаркнул Хоремхеб. — Мне ничего не известно об этой истории, поэтому я ничего не могу для него сделать.
— Но что с ним произошло?
— Мне это неведомо.
Он нервно барабанил пальцами по столу.
— Один из вас должен отправиться в Фивы, чтобы узнать, по какой причине арестован Хнумос и какая судьба ему уготована. Мерикей, — обратился он к одному из командиров, — отправляйся к полководцу Нахтмину.
После восшествия Ая на трон Нахтмин стал главнокомандующим армии царства. Двоюродный брат Ая и, конечно же, член его клана, он был заклятым врагом Хоремхеба. Хоремхеб не мог больше оставаться в неведении, ведь могли счесть, что он причастен к тому, что совершил Хнумос.
Он вызвал писца и продиктовал ему следующее послание:
Досточтимый главнокомандующий армии, полководец Нахтмин, глава военного ведомства царства,
Этим утром четыре человека, скорее всего военные, посланные из Фив, арестовали в своем доме младшего командира Хнумоса, занимающегося хозяйственными делами в гарнизоне Мемфиса. Буду тебе обязан, если ты сообщишь моему посланцу, командиру Мерикею, причину ареста, так как я об этом не был уведомлен.
Выражаю тебе, досточтимый полководец, свое уважение, — он запнулся и добавил: — и повиновение, — но потом велел вычеркнуть это слово. — Прими пожелания благополучия и славы от полководца Хоремхеба, начальника гарнизона Мемфиса и главнокомандующего армии Нижней Земли.
Седьмой день месяца Шему первого года господства нашего горячо любимого царя Ая.
Горячо любимый царь Ай! Эти слова кололи ему глаза! Он приложил свою печать. Когда краска высохла, папирус был скручен, после чего его вручили командиру Мерикею.
После многократно повторенных просьб защитить ее супруга женщина удалилась. Хоремхеб остался один, снедаемый мрачными предчувствиями.
По прошествии трех дней командир Мерикей возвратился в гарнизон Мемфиса.
Представ перед Хоремхебом, он вытащил из сумки свиток и протянул его своему начальнику. Тот поднял на посланца вопрошающий взор. По одному только выражению лица командира он понял, что новости были плохими. Он развернул папирус.
Досточтимому Хоремхебу, начальнику гарнизона Мемфиса и главнокомандующему армии Нижней Земли.
Я принял твоего посланца командира Мерикея и описал ему устно причины, по которым младший командир Хнумос был арестован по моему приказу четырьмя военными из армейской разведки царства.
После очной ставки с тремя его сообщниками, которым он обещал расплатиться пятнадцатью золотыми кольцами, младший командир Хнумос признался в совершении самого подлого преступления против царского имущества и посягательстве на жизнь Начальника конюшен царя. Разбирательство проводилось под руководством царя. Хнумос приговорен к смерти и посажен на кол этим же утром, чему был свидетелем командир Мерикей.
Я возмущен тем, что один из твоих командиров оказался способен на такое вероломство, и я догадываюсь об истинных причинах этого преступления. Я приказываю тебе не допускать среди твоих командиров и солдат подобных настроений.
Я отправил с твоим посланцем двенадцать из пятнадцати золотых колец, выделенных из царской Казны на обеспечение всем необходимым твоего гарнизона и изъятых у преступников. Мои службы не нашли трех недостающих колец. Я требую навести порядок во вверенном тебе гарнизоне.
Одиннадцатый день месяца Шему первого года правления нашего горячо любимого царя Ая.
Ни приветствий, ни уважительного обращения… Хоремхеб поднял глаза на посланца.
— Он посадил на кол одного из моих командиров! — воскликнул он.
— Я был вынужден при этом присутствовать. Это было чудовищно. Я попытался добиться, чтобы эту казнь заменили на обезглавливание, как подобает командиру, — сказал Мерикей, извлекая из своей сумки двенадцать золотых колец и раскладывая их на столе перед начальником. — Но Нахтмин был непреклонен. Без сомнения, он выполнял приказ Ая.
— Что Хнумос натворил?
Мерикей сокрушенно покачал головой.
— Много чего, полководец. Он организовал поджог конюшен. Ущерб оказался значительным. Двое конюхов подтвердили, что пытались бросить Начальника конюшен в огонь. Но этот человек дал им отпор. В результате он схватил нападавших. Охранники разыскали третьего сообщника. Им устроили очную ставку с Хнумосом. Вчера утром они были посажены на кол на площадке перед конюшней.
Хоремхеб вспомнил свой разговор с Хнумосом, состоявшийся около двух недель назад. Теперь он разгадал план Хнумоса. Командир попытался устранить любовника царицы, чтобы лишить ее возможности произвести потомство, чего не способен сделать Ай. Хнумос приступил к выполнению плана, не предупредив об этом своего начальника. Неужели он это сделал для того, чтобы Хоремхебу не были предъявлены обвинения в случае, если заговор будет раскрыт? Или же он стремился к громкой славе, надеясь, что его план сработает? Но этого не произошло.
Хоремхеб пришел к заключению, что отныне следует лишать власти тех, кто способен стать потенциальным родителем наследника.
— Хнумос признался, что им двигало? — вдруг обеспокоенно спросил он.
Мерикей был ему предан, но он не входил в круг доверенных лиц и потому не знал обо всех его тайных планах.
— Да.
Хоремхеба пробрала дрожь.
— Приближенный к Нахтмину командир сообщил мне, что Хнумос заявил о своей ненависти к нерадивым фиванским военным, из-за которых армия царства терпела поражения, покрывая себя позором. Он хотел уничтожить конюшни, которые были предметом гордости военных, считал, что те не заслуживали таких лошадей.
Хоремхеб перевел дух. Хнумос держал язык за зубами даже перед лицом смерти. Оставалось узнать, попались ли на эту удочку Ай, Маху, Нахтмин и другие. Они прекрасно знали, что, как бывший начальник армейской разведки Нижней Земли, Хнумос прекрасно мог отличить лошадей царя от тех, что принадлежали армии. Они догадались об истинных мотивах этого заговора. Нахтмин прямо заявил: «Я догадываюсь об истинных причинах этого преступления».
— Нахтмин был очень разгневан, — снова заговорил Мерикей, не отрывая взгляда от своего начальника. — Странно, какая муха укусила Хнумоса?
Неужели Мерикей сомневался в правдивости своего казненного товарища? Это было вполне возможно, так как многие военные в Мемфисе подозревали о существовании противоречий между полководцем и царем. И Хнумос поступил неосторожно, рассказав, что едет в Фивы по заданию своего начальника.
Хоремхеб покачал головой.
— Мне тоже не известно, что подтолкнуло Хнумоса на это. Но в результате мы потеряли превосходного командира.
Это была единственная заупокойная речь в честь командира Хнумоса. Они не раз пировали вместе, опустошили много кувшинов вина и волочились за многими девушками, но теперь Хнумос был мертв. Как заметил Тхуту, защита сильных мира сего — дело бесполезное и рискованное.
9
ЦАРИЦА ПОДЫСКИВАЕТ ЦАРЯ
Когда страсти, вызванные пожаром, улеглись, причина его стала явной, подобно пятнам плесени, которые проступают на стенах, похожие на раздавленных страшилищ. Избавиться от них можно, только заново отштукатурив стену, а для укрепления династии необходимо было царское потомство.
Неожиданно для себя Анкесенамон проявила заботу о династии. Она сделала все что могла, стараясь забеременеть. Теперь она понимала, что даже ребенка мужского пола будет недостаточно, чтобы защитить династию от посягательств Хоремхеба, — тот попытается захватить трон сразу же после смерти Ая. Надо было выдать замуж своих сестер, царевен.
И мужьями должны стать сильные мужчины.
Стремление найти наиболее подходящих кандидатов занимало ее полностью, первый раз в жизни Анкесенамон не волновал ее внешний вид, душевное состояние, разговоры о румянах и слабительных средствах, размышления относительно гардероба и сплетен придворных дам.
Нужен был такой человек, который одними только своими достоинствами, не обладая царской властью, смог бы противостоять сильным мира сего, и чьего единственного взгляда было бы достаточно, чтобы подчинить себе верхушку знати и верховных жрецов.
Она попросила Ая о встрече. Беседовали они в царском кабинете, Анкесенамон попала туда впервые после смерти Тутанхамона. Пришлось подавить тяжелые воспоминания. Ай ничего там не изменил, только статую покойного царя заменил на свою. Можно было подумать, что с минуты на минуту появится Тутанхамон, хрупкий, с серьезным выражением лица, и сядет в одно из находившихся в кабинете роскошных кресел.
В кабинете был Шабака. Он низко поклонился царице, придвинул ей кресло и по едва заметному знаку своего хозяина удалился.
Она села и расправила складки платья.
— Даже если у меня родится мальчик, этого не достаточно, чтобы защитить трон, когда тебя не станет, — сказала она сразу же.
Он поднял брови, затем улыбнулся.
— Кто из твоих сыновей способен стать твоим преемником? — спросила она.
— Трудно сказать, — задумчиво произнес Ай.
Такой искренний ответ удивил Анкесенамон.
— У меня два сына, Себамон и Сагор, двадцати шести и двадцати лет, — продолжил Ай. — Образованные и разумные юноши. Но я не подвергал их испытаниям. Был чересчур поглощен делами царства в последние годы. В любом случае, невозможно ягненка превратить в шакала.
«Странное сравнение», — подумала она. Стало быть, все мужчины должны быть шакалами? Ай смолк, как будто вдруг какая-то мысль пронзила его мозг. Она помнила обоих молодых людей, Себамона и Сагора. Они ведь были ее дядьями и присутствовали на похоронах и Эхнатона, и Нефертити. Два воплощения красоты, равной красоте их знаменитой сестры, но, как ни странно, от их красоты было мало проку. Они были красивы сами по себе, как если бы смыслом их существования было обольщение. Вероятно, чрезмерная красота не идет человеку на пользу, превращая его в хищную птицу желаний. Вовсе не такой красотой обладал Пасар. В его облике ощущалась душевная чистота и сила воли.
— Порой мне интересно, — снова заговорил Ай, — почему мужские достоинства в моем роду передаются только женщинам. Тиу, моя сестра. Нефертити, твоя мать. Мутнехмет. — Он вздохнул и потер подбородок. — Да, действительно, их мать была выдающейся женщиной. — Он посмотрел на свою внучку. — И ты, — добавил он с улыбкой.
Она была уверена, что у ее дедушки было еще много детей. Ей это стало известно от матери и из сплетен кормилиц еще в Ахетатоне: у Ая был гарем наложниц в Ахмиме. Впрочем, из них добрый десяток последовал за ним в Фивы, заняв целый этаж во дворце. Следовательно, у него должно быть по меньшей мере два десятка сыновей и дочерей. Почему же он упомянул только о двоих своих детях?
— Итак, — произнес Ай, — мы говорили о Себамоне и Сагоре. Разумеется, они женаты, но это препятствие преодолимо. Ты имеешь в виду себя или своих сестер?
Буквально на мгновение она задумалась.
— Первое место среди сильных мужчин этого царства по праву принадлежит Нахтмину, — стала рассуждать она. — Он из твоего клана и предан тебе.
Ай снова улыбался.
— Я молил Тота вернуть тебе мудрость, — сказал он. — Он внял моей просьбе.
— Мутнехмет также придерживается этого мнения, — добавила Анкесенамон. — Было бы неплохо, если бы Нахтмин сочетался браком с Нефернеферурой.
— Я об этом думал. Он женат, и у него четверо детей, но это препятствие преодолимо. Он может отвергнуть свою милую супругу, сделать ее наложницей. Однако характер твоей сестры может этому воспрепятствовать.
— Я ей все растолкую, — решительно заявила Анкесенамон.
— Ладно. Таким образом, нам остается обсудить это с Нахтмином.
— Причем срочно.
— Я это понимаю.
— Остается найти мужа для Нефернеруатон.
— Мне кажется, что с нею будет еще больше проблем.
— Я уже сказала, что это мое дело. Если придется, брошу их связанными на брачное ложе.
Ай едва удержался, чтобы не засмеяться.
— Надеюсь, нам не придется прибегать к таким крайностям!
Он придвинул круглый эбеновый столик, инкрустированный золотом, на котором возвышалась чаша с засахаренными финиками, начиненными миндалем. Жестом он предложил своей внучке угощаться, затем сам взял финик. У нее голова шла кругом от всего того, что произошло менее чем за два месяца.
— Сагор, — сказал он, — сделал бы лучшего преемника, чем его старший брат. Я его считаю более решительным и более дальновидным.
— А Маху?
Ай снова заулыбался: царица со знанием дела рассматривала все возможные партии.
— От него бы получился превосходный преемник, но он моего возраста, и я опасаюсь, что его здоровье оставляет желать лучшего. Кто-то помоложе должен заниматься защитой трона, пока Хоремхеб не присоединится к своим предкам. В действительности оба они мужчины опытные и с характером, но, как ты уже говорила, не первой молодости. Более того, это люди, отравленные ядом власти, как и наш драгоценный Тхуту, который выращивает нынче лук-порей и салат-латук!
— А Майя?
При упоминании этого имени лицо Ая перестало выражать добродушие.
— Мне он вовсе не кажется подходящей кандидатурой, — заявил он недовольно.
Он покусывал нижнюю губу. Для Анкесенамон его реакция была неожиданной.
— Я не уверен в этом человеке, — сказал он.
Она ждала объяснений.
— Майя тайно общается с Хоремхебом.
— Что они обсуждают?
— Мне это не известно. Они обмениваются устными посланиями посредством доверенных лиц, иногда Майя отправляется с визитом в Мемфис. Очевидно то, что не мы одни озабочены будущим династии. Я старею. Многие люди, как и Майя, задумываются над тем, что случится после моей смерти. Некоторые строят далеко идущие планы, поддерживая Хоремхеба, так как у нас нет потомства. Майя позволил себе бестактность: он сообщил о своих предпочтениях Гуе, наместнику царя в стране Куш, а тот мне об этом сообщил. Я не могу предъявить претензии Майе, потому что тогда он открыто станет на сторону Хоремхеба. Я предпочитаю вести за ним наблюдение. Во всяком случае, он не может быть подходящей партией ни для одной из твоих сестер.
«Снова интриги и интриганы, — подумала Анкесенамон. — В конечном счете, без этого не обходится наша жизнь». Она взяла еще один финик, вспоминая о встрече с Тхуту. Верно, этот человек уже ни на что не был годен. Ситуация становилась абсурдной: не было подходящей партии для царевны Мисра, прекрасной, как лотос в полдень и роза ночью! «И глупой, как паук», — добавила она мысленно. На самом деле речь шла о будущем царе, а не о подходящей партии для царевны.
— Должен тебе сказать, что лучшим моим преемником был бы Шабака.
Это заявление вызвало удивление у Анкесенамон. Она воспринимала нубийца как некое домашнее животное в человечьем обличье.
— Шабака?
— Он сведущ в делах царства так же, как я. У него характер хищника и ловкость змеи. Он — мой духовный сын.
— Ты видел когда-нибудь нубийца на троне?
Всех чернокожих она считала рабами.
Ай расхохотался.
— Он не намного чернее, чем твоя покойная прабабка Тиу, моя сестра.
Она казалась озадаченной.
— Мне надо над этим подумать. Давай начнем с того, что поговорим с Нахтмином.
Он охотно согласился.
— Я организую с ним встречу.
Анкесенамон встала. Она считала, что, без сомнения, Нахтмин недолго будет раздумывать, принять ли ему корону Двух Земель, гораздо труднее будет убедить в необходимости этого Нефернеферуру.
Она нашла Шабаку в приемной — он ожидал окончания беседы. Он снова с почтительностью поклонился царице и казался удивленным тем, что она задержала на нем свой взгляд. Это длилось мгновение, но все осознали важность этого момента. Как известно, судьбы целого народа иногда зависят от пустяка. Она направилась к выходу. Впереди шел Уадх Менех, а за ней — носители опахал.
Глядя на шедшую через Большой зал Анкесенамон, Нахтмин был удивлен: она смеялась, но смех вряд ли был позволителен в этом месте.
Анкесенамон ощутила его взгляд, хотя Нахтмин находился в двадцати шагах от нее. Она была восхитительно одета, парик украшала диадема из электрума и бирюзы, на груди — в несколько рядов жемчуг и бирюза, на запястьях — браслеты, на ногах — золотые сандалии. Ее платье из заложенного в складки льна, вышитое золотыми нитями, было схвачено в талии широким поясом, обшитым маленькими жемчужинами, что подчеркивало стройность фигуры. Молодая царица больше напоминала божественное видение, нежели земное создание.
Нахтмин был изумлен. Он видел царицу во время многочисленных церемоний, но сейчас она была особенно красива. Тонким вкусом и обольстительностью она превосходила даже свою мать, несравненную Нефертити.
По мере ее приближения четче вырисовывались нежный овал ее лица, небольшой подбородок, маленький карминный рот, глаза, подведенные сурьмой до висков.
Ай оценил эту сцену: царица не пожалела усилий, чтобы соблазнить полководца. Ай сдержал улыбку.
Даже Главный распорядитель церемоний Уадх Менех и слуги были обескуражены ее видом.
Она улыбнулась царю и произнесла:
— Пусть твой вечер будет наполнен удовольствием и радостью, мой царь.
— Твоя красота, моя царица, достойна Исис, и меня переполняют чувства, подобные тем, что испытывает Ра, когда Моат играет на лютне, чтобы очаровывать его.
Нахтмин не успел прийти в себя от вида Анкесенамон, как испытал новое потрясение. Не вникая в личную жизнь царской четы, он, тем не менее, знал о неприязни, испытываемой Анкесенамон к Аю, что было темой бесконечных сплетен во дворце. Не веря тому, что видели его глаза, он начал сомневаться и в том, что слышали его уши.
Анкесенамон повернулась к Нахтмину. Красивый мужчина. Массивная голова, тонкие черты лица, волевой подбородок.
— Свет славы полководца падает и на нас, — сказала она. — Добро пожаловать.
Он низко поклонился и поцеловал протянутую ему руку.
Она села и подала знак гостю сделать то же самое.
Ай также сел.
Помимо дворецкого, смотрителя блюд, виночерпия и пробующего пищу, еще человек двадцать слуг замерли в десяти шагах в ожидании малейшего знака своих хозяев. Анкесенамон едва приподняла руку.
— Виночерпий!
Тот подбежал.
— Подай мне сок граната пополам с вином, — велела она.
— Я тоже отведаю этот напиток, — подхватил Ай.
Полководцу ничего не оставалось, как выбрать то же самое.
Анкесенамон вновь повернулась к полководцу. Обменялись очередными официальными пожеланиями благословения богов, славы царству, здоровья и наслаждения царственной паре. Постепенно Нахтмин стал понимать, что обольстительные улыбки царицы, ее благосклонность, елейные речи, демонстрация уважения, пышность обстановки преследовали какую-то цель. Хозяева явно намеревались просить его об одолжении. Вряд ли он ошибался: готовилась сделка.
Наконец все расселись за столом. Три кресла, два из которых были роскошно украшены, стояли вокруг большого круглого подноса, установленного на подставке и покрытого пурпурной тканью, расшитой золотом. Нахтмин не знал, как себя вести. Прославленный полководец, он, даже будучи кузеном Ая, привык за ужином с сильными мира сего сидеть на корточках перед подносом с угощением. Он был озадачен и еще больше насторожился.
Слуги расставили перед гостями алебастровые блюда, ложки и кубки из голубого сирийского стекла, украшенные золотой сеткой. Все наблюдали за пробующим пищу. Тот стоял рядом и брал с огромного керамического блюда, которое поднесли двое слуг, по куску от каждого кушанья, чтобы затем заявить о том, что он удовлетворен их качеством. После этого дворецкий, в свою очередь, сообщил их величествам, что они могут приступить к трапезе. Тогда слуги поставили блюдо посреди стола. На нем были разложены жареные тушки молодых голубей, начиненные зерном и миндалем, обвязанные виноградными листьями. Тушки были обложены кусочками жаркого. Нахтмин наблюдал за тем, как царь, а затем и царица отведали кушанье, и только потом взял тушку птицы с блюда. Тогда виночерпий принес большой серебряный сосуд с прямой ручкой, сверкающий в свете лампы, и наполнил кубок, который ему протянул слуга; он попробовал вино, поднял глаза, поцокал языком и заявил, что напиток достоин живых богов. Слуги наполнили кубки. Затем все слуги отошли на десять шагов.
— Нахтмин, — заговорил Ай, снимая виноградные листки, в которые была завернута тушка птицы, — твое присутствие здесь в этот вечер — знак судьбы. Я попрошу Анубиса, хозяина снов и видений, о том, чтобы он помог тебе представить, как ты однажды будешь сидеть на моем месте рядом с божественной супругой и — а я этого страстно желаю — обретешь сына, который впитает твою мудрость и приумножит твои могущество и славу.
Полководец оценил изысканный вкус блюда и понял суть разыгрываемого фарса. Он был потрясен и, посмотрев на царя, затем на царицу, увидел две улыбающиеся маски.
— Как мне следует понимать эти речи? — спросил он.
— Когда я отправлюсь в свое вечное жилище, — начал пояснять Ай, — стране потребуется правитель с чистым сердцем и сильной рукой. Ты ведь с этим согласен? Мне хорошо известна острота твоего разума, чтобы предположить, что ты не видел себя в этом качестве. Итак, мы с царицей убеждены, что нет никого, кроме тебя, кто лучше бы подходил на роль правителя.
Держа кусок мяса в руке, Нахтмин смог отреагировать на эти слова только частым морганием.
— Твое величество, это честь для меня. Но разве я могу претендовать на это высшее звание?
— Да — заключив брачный союз с царевной, — ответила Анкесенамон.
Нахтмин стал осмысливать услышанное. Он наклонился вперед. Подбежал слуга и подал ему кусок полотна для того, чтобы он мог вытереть руки — хорошо, что Нахтмин вовремя вспомнил об этом редком обычае. Он перевел взгляд с царя на царицу.
— Твое величество, я — твой слуга. Разве могу я претендовать на эту неслыханную честь?
Ай, улыбаясь, покачал головой.
— Надеюсь, это не испортит тебе аппетит, — сказал он.
Он взял себе еще одну тушку голубя. То же самое сделала Анкесенамон, затем Нахтмин.
— Твоей супругой могла бы стать моя сестра Нефернеферура, — промолвила Анкесенамон.
— Меня смущает…
— Я тебя официально признаю своим сыном, — добавил Ай.
— Мне казалось, что такая благодать возможна только в загробном мире. Но вот меня не только позвали за стол богов, но еще и предложили воссоединиться с ними.
Он часто общался с влиятельными людьми и знал, как польстить правителям. Анкесенамон грациозно качнула головой, подставив пальцы под струю ароматизированной воды, которую слуга лил в чашу. Потом она отпила немного вина и стала есть лук-порей в масле.
— Ты знаешь, какая опасность угрожает трону, если со мной что-нибудь случится, — вновь заговорил Ай.
— Хоремхеб, — бросил Нахтмин.
— Вот уже многие годы он стремится захватить власть и стать единоличным правителем страны. Хочу надеяться, что когда ты взойдешь на трон, Маху, Пентью, Гуя и Усермон еще будут пребывать в этом мире. Все они люди опытные и преданные.
При имени Пентью Анкесенамон едва заметно вздрогнула. Она заметила, что Ай не назвал Майю.
— Хоремхеб — враг решительный, — подчеркнул Ай. — Он даже пытался, как ты знаешь, помешать мне возглавить процессию во время погребения царя. Тебе нужно будет заручиться поддержкой жрецов, чтобы заставить его относиться к себе уважительно.
— Но его поддерживает Нефертеп, — сказал Нахтмин.
— Я скоро объясню Нефертепу, что он ошибся, выбрав союзником Хоремхеба, ведь тот, придя к власти, ограничит влияние жрецов.
— Этот преступник спланировал поджог конюшен, — добавила Анкесенамон. — Он готов совершить любое злодеяние.
Нахтмин посерьезнел.
— Мы подвергли Хнумоса пыткам, чтобы вырвать у него признание, — сказал он.
— Он знал, что в любом случае его ждет смерть, — заметил Ай.
— Но мы даже пообещали ему помилование.
— Нет, — возразил Ай, — армия Нижней Земли не позволила бы, чтобы выдающийся военачальник был обвинен по доносу младшего командира. Мы обязаны были не допустить несвоевременное проявление силы. Казнь Хнумоса стала пушечным выстрелом. Хоремхеб был, таким образом, предупрежден о том, что мы не простим ему ни одной выходки.
— Тем не менее его поддерживает армия Нижней Земли.
— Как я понимаю, ты продолжишь чистку его окружения. Маху тебе в этом поможет.
Полководец кивнул.
— Она уже проводится.
— Время не терпит, — сказал Ай.
Нахтмин опустошил свой кубок, и виночерпий тут же подбежал к нему. Слуги поставили на стол еще большее, нежели первое, блюдо, на котором шипела нога ягненка, натертая чесноком. К аромату дичи примешивался запах гвоздики. Как только Смотритель блюд порезал мясо на куски, пробующий пищу выполнил свои обязанности, и его напарник обслужил царя, царицу, затем их гостя.
— У меня такое чувство, твое величество, — сказал полководец, когда слуги отошли на положенное расстояние, — что нам не будет покоя, пока Апопа не поразит копье Сета.
Последовало молчание. Анкесенамон широко открыла глаза. Снова об убийстве говорилось как о способе решения проблем царства.
— Как же взяться за это дело?
— Разве наш Апоп не отверг своей первой супруги, твоей дочери, чтобы взять другую?
— Танцовщицу, — уточнил Ай.
— Женщину легкого поведения, — заметил Нахтмин непринужденным тоном.
— Не мешало бы знать о нем побольше.
— Возможно, почтенная Мутнехмет даст нам совет относительно того, как действовать.
Анкесенамон рассматривала Нахтмина. Это был жестокий человек. Да, он смог бы зачать сильного царя.
— Мы это обсудим с Маху, — сказал Ай. — Но вернемся к главному вопросу. Ты расположен сочетаться браком с Нефернеферурой?
— Да, — ответил Нахтмин.
Вечер удался — цель была достигнута. Царица улыбнулась и удовлетворенно кивнула.
10
«КАКОВ ВЫСКОЧКА!»
— Этим вечером к нам на ужин придет командующий армией Нахтмин, — сказала Анкесенамон. — Разумеется, ты будешь присутствовать на ужине и станешь любезничать с ним.
Сидя перед нею на террасе, Нефернеферура упрямо хранила молчание.
— Я не хочу, — наконец произнесла она.
— Никто не спрашивает о твоем желании. Это — твоя обязанность. Недавно я тебе об этом говорила.
Анкесенамон мрачно наблюдала за своей сестрой; она замечала у нее те же отвратительные черты характера, что и у Мекетатон: деспотизм, упрямство, чрезмерное самомнение, высокомерие. Ей пришло в голову, что у нее все было по-другому: она встретила Пасара, у них одновременно пробудилась чувственность, они полюбили друг друга. Удовольствия тела были как роса для иссохшей души; как только ночь призывала жасмин источать аромат, душа раскрывалась, таяла, оживала. Она устремила на сестру взгляд ястреба. Да нет, тайного любовника у Нефернеферуры не было. Суховатые губы, ломкая жесткость в осанке свидетельствовали о том, что она девственница.
— Я неважно себя чувствую, поэтому не хочу видеть людей, — возразила Нефернеферура.
— Ты всегда готова болтать о пустяках, тогда ты чувствуешь себя прекрасно. Мне все равно, кто тебя притащит на ужин, будь то мои придворные дамы, слуги или даже стражники. Ты знаешь, что я не шучу.
— Я не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я вышла замуж за чужого мне человека.
— Потому что это в интересах династии.
На этот раз Нефернеферура не стала заявлять, что ей плевать на династию.
— Пусть Нефернеруатон выходит замуж вместо меня.
— Вы обе выйдете замуж. Ты увидишь, какое это утешение в жизни — иметь рядом мужчину, который сжимает тебя ночью в объятиях. Когда-нибудь ты чувствовала влечение к мужчине?
Нефернеферура посмотрела на нее так, как если бы она произнесла невероятную глупость.
— Да, я знаю, — сухо сказала Анкесенамон, — что ты развлекаешься с рабами.
Вновь оскорбленный взгляд.
— Я не хочу, чтобы ты стала старой девой. Тебе скоро двадцать лет. Уже пять лет назад ты должна была выйти замуж. Весь двор обсуждает вопрос: нет ли у тебя физических изъянов.
Удар попал в цель. Нефернеферура подскочила и бросила на сестру возмущенный взгляд. Ее самолюбие было задето, а проблемы полов ее не очень занимали.
— Ты это только что придумала.
— Я ничего не придумала. Супруга городского головы Фив думает, что у тебя какое-то врожденное уродство.
— Ах эта старая сова! Больше я не буду с ней здороваться!
— Сплетен от этого не станет меньше. Накануне жители Ахмима спрашивали у Ая, почему им не сообщили о твоих похоронах и по какой причине ты умерла.
Нефернеферура испустила ужасающий крик.
— Ты подрываешь наш авторитет, — с осуждением заявила Анкесенамон.
— Потому что я не хочу раздвинуть ноги перед мужчиной? — прокричала Нефернеферура.
— Как грубо! Нет, как грубо! Где ты воспитывалась? Со свинопасами? Ты полагаешь, что отношения с мужчиной сводятся только к этому? Тогда у тебя сердце из камня и влагалище из старого папируса! Люди правы. Ты испорченная. Но у тебя нет выбора. Ты выйдешь замуж за Нахтмина.
Нефернеферура бросила на нее полный ненависти взгляд.
— Пойди отдохни, — сказала Анкесенамон. — Я хочу, чтобы вечером ты хорошо выглядела. Я пришлю свою Хранительницу гардероба, она тебя оденет и подрумянит лицо.
Несмотря на то что в Большом зале дворца звучала музыка, танцовщицы развлекали приглашенных и не стихал гул голосов около сотни гостей, ужин в честь бракосочетания царевны проходил в тоскливой обстановке.
Нефернеферура, очаровательная, наряженная как статуя Осириса во время праздника, казалась бесчувственной. Она не могла связать и двух слов. Нахтмин же сиял. С подведенными глазами, в блестящем парике он оживленно отвечал на поздравления глав ведомств, своих первых помощников, представителей знати и их супруг и, вполне осознавая, что не мил своей супруге, время от времени склонялся к ней, чтобы прошептать что-нибудь приятное.
Сидя напротив них, Ай и Анкесенамон, как ястребы за добычей, следили за каждым жестом молодой супруги.
— Как обижена! — сердито шептал Ай царице. — Как будто ее тащат на казнь!
— Самое ужасное будет происходить в постели, — холодно заметила Анкесенамон, и царь хохотнул.
Праздник в честь бракосочетания царевны длился неделю.
Для брачной ночи был подготовлен небольшой дворец в северной части Фив.
Перед началом ужина накануне брачной ночи, на котором присутствовали высокопоставленные особы, в том числе Усермон, Майя, Маху, Пентью, оба сына Ая, Себатон и Сагор, и их супруги, Анкесенамон отвела Нахтмина в сторону.
— Моя сестра по духу — старая дева.
Он лукаво посмотрел на нее.
— Я это заметил, твое величество, она не удостоила меня ни одним многообещающим взглядом.
— Вас будет сопровождать одна рабыня.
Нахтмин казался удивленным.
— Это я отдала такой приказ.
Удивление жениха росло.
— Прежде чем идти в спальню к молодой жене, пошли туда рабыню. Она знает, что делать.
Нахтмин не мог сдержать короткого смешка.
— Когда молодая куропатка созреет, ты насадишь ее на вертел и приготовишь кушанье. Сделав дело, не позволяй ей подмываться до следующего утра. И надо будет усилить наблюдение за тем, чтобы она не пользовалась средствами, предупреждающими беременность.
Последовало молчание. Полководец потерял дар речи.
— Не забывай, полководец, главная цель — ребенок.
— Да, твое величество.
— Не подведи нас.
— Да, твое величество.
Раздавшиеся звуки цистр и флейт прервали их разговор. Появились танцовщицы. Анкесенамон присоединилась к Аю, а Нахтмин подошел к своей новой супруге. Царица бросила взгляд на сестру. То же похоронное выражение лица. Другая сестра, Нефернеруатон-Ташери, от которой не отходили две придворные дамы, была неподвижной как статуя.
«Очевидно, ты размышляешь о том, когда придет твоя очередь. Очень скоро, моя перепелка! Очень скоро», — подумала Анкесенамон.
Затем она бросила заговорщический взгляд на Итшана, который сиял почти так же, как и Ай. Наконец она повернулась, чтобы спросить взглядом Сати все ли в порядке, и увидела ее улыбающейся.
Придворные дамы и гости шептались по поводу пополневшей фигуры Анкесенамон.
Она была беременна.
С благословения богини Туерис, покровительницы беременных и рожениц, чуть меньше чем через месяц во дворце предполагалось отметить два счастливых события.
Время было подходящим: начинался второй год правления царя.
По прошествии двух недель, в начале сезона Сева, вышел царский рескрипт, согласно которому его величество царь Ай признавал полководца Нахтмина своим сыном и преемником.
Полководец и его супруга как раз возвратились из путешествия.
Официальная церемония признания наследника трона проводилась с невероятным блеском. Во дворе дворца были выстроены конный полк, полк лучников и полк пехотинцев. Все главы ведомств, другие высокопоставленные лица страны и иностранных государств, верховный жрец Амона Хумос и жрецы храмов Амона, Секмет и Мут в Карнаке расположились перед дворцом, напротив парадного входа, по бокам которого стояли огромные статуи покойного царя Аменхотепа Третьего.
В полдень лучи солнца отразились огненным блеском от золотых пирамидальных верхушек обелисков, стоящих перед дворцом. Раздались звуки труб. Ай и Нахтмин вышли из дворца. За ними шел Главный распорядитель церемоний Уадх Менех. Он выкрикнул их имена. Анкесенамон и обе ее сестры шли следом, соблюдая иерархический порядок: царица шла впереди в сопровождении носителей опахал и четырех придворных дам, Нефернеферура, супруга наследника престола, шла в трех шагах за ней, сопровождаемая носителями опахал и двумя придворными дамами, за ними вместе с Мутнехмет шла Нефернеруатон-Ташери в сопровождении двух придворных дам и без носителей опахал.
Глашатай дворца зачитал царский рескрипт: командующий Нахтмин отныне считался сыном его божественного величества и его преемником на троне Двух Земель. По тому же случаю его теперь следовало называть царевичем.
Трубачи завершили церемонию пронзительными триумфальными аккордами. Словно эхо им стали вторить рожки, когда на улице зазвучали здравицы в честь наследника.
Начался банкет для приглашенных. Анкесенамон, воспользовавшись случаем, поговорила с новоиспеченной супругой наследника, так как они не виделись после ее брачной ночи.
— Как себя чувствует моя горячо любимая сестра? — спросила она, наблюдая за тем, как гости занимают свои места.
— Как истерзанная кинжалом жертва, — прошипела Нефернеферура.
Анкесенамон была рада, что этого не могли слышать придворные.
«Истерзанная кинжалом». Стало быть, она узнала, что такое плотские утехи, и, без сомнения, не раз.
— Это бесчеловечно! — заявила Нефернеферура в том же тоне. — И он это делает снова и снова!
«Ну что ж, — подумала Анкесенамон, — главное, чтобы она забеременела. Плохо то, что она от этого не получает удовольствия». И она решила поговорить с Нахтмином, как только представится возможность.
Пришло время рассаживаться по своим местам, и разговор прервался.
Вскоре на улицах Фив зазвучала веселая музыка, по приказу Ая жителям города стали раздавать зерно, жареную свинину и баранину, вино и пиво. Люди были рады по случаю праздника вдоволь напиться и наесться за счет властей. Каждый квартал гордился своими музыкантами, певицами и танцовщицами. Гулянье продолжалось до глубокой ночи. Госпоже Несхатор, которая подготовила представления для этого праздника, удалось совершить выгодные сделки.
На следующий день глашатаи отправились в провинцию сообщать народу новости из дворца.
— Каков выскочка!
Таким был единственный комментарий Хоремхеба, когда он узнал о новом статусе Нахтмина. Майя и его собственные шпионы сообщили ему об этом.
В этом слове было столько ненависти, что она отзывалась потом веками.
11
БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ И ОБЫЧНЫЕ МАХИНАЦИИ
К северному крылу дворца Фив пристроили помещение, чтобы там принять наследника трона с супругой.
Утром Анкесенамон отправилась туда в сопровождении двух придворных дам для того, чтобы побеседовать с Нефернеферурой и узнать, есть ли какие-либо признаки беременности, хотя со времени брачной ночи минуло всего лишь сорок дней.
Ничего радостного Нахтмин не сообщил.
— Соитие проходило тяжело, твое величество, — поведал полководец. — Несмотря на мою осторожность и нежность, не говоря уже о том, что рабыня ее подготовила согласно твоим рекомендациям, все сопровождалось громкими криками, и не думаю, что она притворялась. У нее слишком узкий ход к любовной утехе.
Анкесенамон скорчила недовольную гримасу. Да, ей была известна такая особенность организма ее сестер Нефернеферуры и Макетатон — еще с тех пор, когда они вместе принимали ванны в Ахетатоне. Она надеялась, что с возрастом все придет в норму.
— Но стрела достигла своей цели, твое величество, — добавил военный.
«Судя по всему, — подумала царица, — Нефернеферура не очень этому обрадовалась».
— Стало быть, соитие было только однажды? — уточнила она.
— Нет, твое величество. За двадцать три дня это произошло одиннадцать раз.
Одиннадцать раз. Неужели они такие невезучие, что за все эти разы Нефернеферура так и не была оплодотворена?
— И все одиннадцать раз было так же тяжко?
Полководец улыбнулся.
— Нет, твое величество. Гимен был прорван. Но и в последующие разы моя супруга была все же очень напряжена. Лекарь Сеферхор предписал средство, которое надо было подливать ей в вино во время ужина. Разумеется, без ее ведома.
— И что же?
— Я склонен думать, что после этого она кричала скорее не от боли, а от избытка чувств.
Царица знала, что следовало учитывать, как могут обманываться мужчины из-за своего тщеславия. Но оба собеседника улыбнулись.
— Пожалуй, — заключила Анкесенамон. — Будь же всегда с нею ласков.
Вместе со свитой она явилась в покои Нефернеферуры. Та была в обществе Нефернеруатон. Анкесенамон попросила придворных дам ожидать в прихожей. Обе царевны смотрели на свою сестру довольно мрачно. Так как ей не предложили напитков, Анкесенамон напомнила им о приличиях.
— Я хотела бы выпить миндального молока с соком граната, — заявила она.
Был вызван слуга, и ему велели принести напиток.
— Ты пришла увидеть, каково состояние жертвенного зверя, — сказала Нефернеферура.
— Довольно забавно звучит, — заметила Анкесенамон. — Чем ты отличаешься от тысяч женщин этой страны, которые, выйдя замуж, не считают себя жертвами, совсем наоборот?
— Я — не такая, как эти тысячи женщин! — возразила Нефернеферура. — Я — дочь божественного царя Эхнатона.
— В таком случае, ты не отличаешься ни от своей царицы-матери, ни от царицы-бабушки. Царственное происхождение не мешает зачать ребенка ни женщине, ни мужчине. Больше не желаю слышать этих речей. Я тебе объяснила причины твоего союза с военачальником Нахтмином и больше к этому не хочу возвращаться. Я пришла справиться о твоем состоянии.
Нефернеферура сердито отвернулась.
— После того как этот солдафон проникал в меня не знаю сколько раз, я полагаю, что результат достигнут, и надеюсь, что больше не увижу этот чудовищный член. Теперь мой живот будет все раздуваться и раздуваться, и я стану походить на бегемота.
— Многие женщины были бы этим довольны. Были у тебя месячные?
— Нет! — яростно бросила Нефернеферура.
— Сколько дней задержки?
— Шесть.
«Хороший знак», — подумала Анкесенамон.
— Неприлично называть военачальника Нахтмина солдафоном. Это твой муж, и отныне он — наследник трона. Такие речи скорее подходят деревенщине самого низкого происхождения, хотя ты считаешь себя выше всех. Кроме того, он ведь был нежен с тобой.
Нефернеферура посмотрела на царицу, вытаращив глаза.
— Ты заставляешь шпионить у меня в спальне?
— Если бы в этом была необходимость, то я непременно именно так и сделала бы. Твое отвращение к любовным утехам не только противоречит природе, Нефернеферура, оно неискренне. Вполне возможно, что первая ночь стала для тебя испытанием, так оно бывает для всех женщин, но не думаю, что потом тебе было так уж неприятно.
«Да, нелегко быть царицей!» — подумала она.
У Нефернеферуры вырвался крик возмущения. Она встала и вознесла руки к небу.
— Но это немыслимо! За мной следили до самого влагалища!
Анкесенамон и Нефернеруатон, не вымолвившая до тех пор ни слова, не смогли удержаться от смеха.
— Твое влагалище — это один из источников божественной царской власти, — возразила на это Анкесенамон. — Вот почему оно является предметом оправданного внимания. И не только для меня, но и для всей страны.
— И как ты управляешься со своим? — вскричала Нефернеферура.
— Я им пользуюсь. Я беременна.
Она считала, что это чудесно. Придворные дамы в прихожей не могли знать причин взрывов смеха за дверью.
Предложение Нахтмина, высказанное во время ужина с Аем и Анкесенамон, не было забыто. Впрочем, сначала это семя пустило ростки в голове Ая. Если немного поторопить судьбу и заставить Хоремхеба исчезнуть, то во дворце все могли бы спокойно спать. Следовало отплатить этому гнусному вояке его же монетой, совершить нечто подобное тому, что сделал беззаветно преданный ему Хнумос, который пытался сжечь конюшни, чтобы устранить Итшана.
Оставалось решить, как действовать лучше всего. Проще устранить человека, делая сообщниками приближенных к жертве людей, так как им известны привычки этого человека. Зачем искать наемных убийц в чужих землях, ведь они о враге мало что знают. Но в Мемфисе жизнь протекала совершенно иным образом, нежели в Фивах, и, несмотря на отчеты шпионов Маху, о жизни Хоремхеба было известно совсем немного.
По этой причине Ай назначил встречу с отвергнутой военачальником супругой, своей дочерью Мутнехмет. Разговор он начал издалека.
— Моя любимая дочь, — сказал он, когда та вошла в царский кабинет и они обнялись, приветствуя друг друга, — ты знаешь, моя ноша весьма тяжела. Из-за постоянных забот не остается времени на то, чтобы побеседовать с тобой и узнать о твоем состоянии с тех пор, как ты покинула и супруга, и Мемфис. Я об этом очень сожалею.
Она бросила взгляд на Шабаку, стоящего в почтительной позе около двери; она хорошо знала нубийца, темную часть души своего отца, и знала также отца: назначив ей встречу, он преследовал тайную цель. Она не сомневалась в отцовской привязанности, но ей также был хорошо известен его талант махинатора.
Слуги придвинули кресло для дочери царя. Ай сел, и дочь последовала его примеру. Шабака остался стоять. Слуги подали разбавленное абрикосовым соком вино.
— Мне нужен твой совет, Мутнехмет. Когда ты видела Хоремхеба в последний раз?
Итак, ее отношения с Хоремхебом были темой, которая интересовал ее отца.
— Шесть месяцев назад у судьи при разделе имущества.
— Какие у тебя теперь чувства к нему?
— Отец! — произнесла она тихо, с упреком.
Он удивленно поднял брови.
— Что случилось, дочь моя?
— Отец, мы же достаточно хорошо знаем друг друга. Давай перейдем к сути дела. Хоремхеб — твой заклятый враг, и для тебя ничего не значат мои чувства к нему. Но вот что я могу сказать: несмотря на то что он отец двоих моих детей, уверяю тебя, этот человек — бешеный ястреб. Он не только твой враг, но также враг династии. Ты желаешь его уничтожить, не так ли?
Ай посмотрел на свою дочь, затем подавил смешок, сделав вид, что у него першит в горле, и опустошил свой кубок. Он бросил взгляд на Шабаку и заговорил, повысив голос:
— Я уже говорил Анкесенамон, что у меня иногда возникает такое чувство, будто таланты нашего рода перешли к женщинам.
Казалась, это ее озадачило. К женщинам? Без сомнения, он имел в виду Тиу и Нефертити. Тиу, вправду, была властной женщиной, но что касается Нефертити, Мутнехмет никогда не считала, что она обладала каким-либо талантом. Она и ее странный муж с женским телом думали, что могут изменить мир, но они только то и делали, что будоражили его.
— Да, — подтвердил Ай, — хочу его уничтожить. Не знаю лишь, как лучше это сделать. Что ты думаешь о его новой супруге?
— Танцовщице? Глупая болтушка. Как только он привел ее в дом, она испугалась своей тени. Хоремхеб вызывает у нее ужас. Не рассчитывайте использовать ее как сообщника. Однажды она скажет «да», но уже на следующий день — «нет».
— Яд?
Мутнехмет бросила на своего отца долгий взгляд. Яд. Может, уже хватит отравлений?
— Вся прислуга в его доме завербована в солдаты. Хоремхеб для них бог. Они с нетерпением ждут, когда он захватит власть, ибо даже повара мечтают стать полководцами.
Она покачала головой.
— Нет, не яд, они неподкупны.
— Но должно же быть какое-то действенное средство, — настаивал Ай. — В любых доспехах есть изъян. Можно ли представить это как бунт в армии? Группа командиров решила покончить с врагом царствующей власти?
— Можно представить, — ответила Мутнехмет. — Но и только. Все командиры, которых я видела в доме, преданы ему душой и телом.
В это время как раз вмешался Шабака:
— А ивриты? Их около двадцати тысяч. Судьба у них незавидная. Они могли бы поднять мятеж. Хоремхеба направили бы на его подавление, и во время боя или в другой подходящей ситуации он получил бы фатальный удар.
Мутнехмет повернула голову к нубийцу. Шабака снова подтвердил неисчерпаемость своего вероломства.
— Мне не ведомо, возможно ли это, — сказала она.
Но, очевидно, эта идея понравилась Аю.
— Да, — сказал он, наконец, — именно этот вариант годится. Ивриты.
Он предложил дочери позавтракать с ним, но после того, как она ушла, сразу же велел вызвать Маху и Нахтмина.
12
ДРЕССИРОВЩИКИ КРЫС
Не произнося ни слова, Маху, Нахтмин и Шабака слушали Ая до тех пор, пока он не закончил излагать свой план. Во вторую половину дня было душно, клубились облака пыли, досаждали мухи. Это был обычный час послеобеденного отдыха, и то, что царь его нарушил, вызвало недовольство и даже беспокойство.
— Это превосходная идея, — заявил Нахтмин. — Как только конфликт начнет разрастаться, мы направим туда войска, и тогда…
— Но с чего начать? — спросил Ай. — Из того, что мне приходилось слышать, можно сделать вывод, что этих ивритов не так-то легко приручить.
Только один раз за свою жизнь он побывал в Нижней Земле, сопровождая Эхнатона. Тогда они прибыли на корабле, как и вся царская свита. Знакомство со второй половиной царства ограничилось лицезрением украшенного по случаю коронации храма Атона в Аварисе, бывшей столице, основанной «принцами-пастухами». Он не припоминал, чтобы ему когда-нибудь доводилось видеть хоть одного иврита. Ему они были знакомы только по отчетам охраны и жалобам управляющих провинциями. Этих людей действительно отличал мятежный дух, поэтому сбор налогов в местах их проживания часто заканчивался столкновениями. Более того, они с презрением относились ко всем богам, кроме своих. Богиня-луна, которую они называли то ли Син, то ли Суен, щедро одаривала страстью ивритов, которую они берегли для отца солнца, Шамаша. Короче, люди одержимые и бунтовщики.
Эти кочевники прибыли следом за захватчиками, с которыми у них был общий язык, с ними они поддерживали дружеские отношения. После того как захватчиков изгнали, ивриты упорно продолжали приходить в Нижнюю Землю пасти свои стада, но возвращались в свои земли далеко не все. Некоторые из них затем присоединились к своим соплеменникам, которые остались в Двух Землях после изгнания захватчиков. По некоторым оценкам численность ивритов достигала двадцати тысяч. Большей частью это были скотоводы, хотя при необходимости их использовали как рабов — к примеру, при осушении каналов или строительстве административных зданий.
— Это вполне осуществимо, — заявил Маху, — но дело требует деликатного подхода. Мы внедрим в их среду своих агентов, которые заставят ивритов поверить, что их всех собираются вербовать на строительство нового храма и что в случае уклонения у них будут отбирать стада и дома. Это вызовет в их среде волнение, и с помощью двух или трех умельцев можно будет подбить их на мятеж. В Мемфисе этому только обрадуются, ведь ивриты там как бельмо на глазу, — с тех пор как они приняли участие в мятеже Апихетепа. И тогда нам останется только одно — послать войска на подмогу гарнизону Мемфиса.
— Как быстро можно осуществить этот план? — спросил Ай.
— Потребуется от десяти дней до двух недель. Одна неделя уйдет на вербовку агентов, так как необходимо найти тех, кто умеет говорить на иврите, а также на распространение слухов, другая — на разжигание страстей и организацию восстания.
— Немедленно приступайте к делу. И никому ни слова вне этих стен, — приказал Ай.
— Надо будет также позаботиться о том, чтобы Хоремхеб не использовал восстание для своих целей и не попытался захватить Мемфис, — заметил Нахтмин.
— Это — твоя забота, — сказал Ай.
Шабака улыбался — как кот, который только что загнал крысу в ловушку.
Господин Гемпта, землевладелец, проживающий в окрестностях Авариса, походил на большого — очень большого — ребенка. Вспыльчивого ребенка. Он размахивал перед городским головой, весьма представительным мужчиной, пухлым кулаком.
— Я попрошу, — говорил он задыхаясь, — чтобы этих людей изгнали из принадлежащих мне земель. Они разводят крыс! Хуже того: они их ловят и выпускают ночью в мои поля!
Обвинение казалось странным, если не надуманным. Голова удивленно поднял брови и спросил:
— Это действительно так?
— Я знаю, что говорю! Они посылают крыс пожирать мой урожай!
Даже предположение, что ивриты настолько ловки, что могут принудить лесных мышей разорять поля своего знатного соседа, было столь смехотворным, что это не стоило обсуждать. И все-таки у городского головы не было права выставить такого важного человека, как Гемпта, у которого были дружеские связи с влиятельными людьми в Аварисе и в самом Мемфисе.
— Какая выгода ивритам гнать крыс уничтожать твой урожай?
— Потому что они бедные, а я — богат, все просто! Из-за ненависти и зависти! Тебе же известно, что они все бедные? Кто видел когда-нибудь богатого иврита? Я требую, чтобы ты их изгнал из прилегающих к моему имению территорий.
— Чтобы я мог выполнить твои пожелания, ты должен подать иск. И еще нужны доказательства. Если ты их предоставишь, суд примет решение в твою пользу, и вот тогда я мог бы вмешаться и вынудить этих людей перенести свое поселение в другое место.
— Как я могу предоставить доказательства? Если направить людей в их поселение, они временно перестанут заниматься преступной деятельностью!
— Тогда я ничего не могу сделать, — заявил голова.
— Стало быть, моего слова не достаточно?
— Боюсь что нет.
— Ну а твоей власти? — спросил оскорбленный Гемпта.
— Мои полномочия определяет царская власть и закон, а не желания жителей царства. Если бы я принял неоправданные меры, притесняя ивритов, такие как снос домов, у них были бы основания требовать судебного разбирательства, меня сместили бы с должности или заставили бы отстроить им жилища в том же месте.
— Ты хочешь сказать, что ивриты подали бы иск против головы Авариса? — воскликнул Гемпта, еще больше распаляясь.
— Именно так. Такое бывает.
— Но это же чужеземцы, нищие!
— Да, но они имеют право взывать к нашему правосудию, — ответил голова, начиная сердиться.
Ему хватало банд разбойников, которые рыскали в округе, чтобы еще реагировать на бессмысленные требования, больше напоминавшие капризы сумасшедшего. Жалобщик уставился на голову, выпучив глаза. Голова поймал его взгляд, подумав при этом о том, как много времени уйдет на бальзамирование этой свиной туши.
— Очень хорошо, — надменно произнес Гемпта. — В таком случае я сам улажу это дело!
Голова подумал, что в этом районе Нижней Земли, вдали от столиц и царской власти, такие люди, как его собеседник, воображают себя вершителями правосудия. Неужели не сохранилось в памяти то время, когда знаменитый Апихетеп готовил масштабную операцию по захвату Мемфиса, чтобы заставить провозгласить себя царем Нижней Земли? Правда, ивриты тогда были наемниками.
— И как ты намереваешься его уладить?
— Я все улажу, — повторил Гемпта, вставая. — Я, между прочим, не собираюсь позволять подобной сволочи скармливать мои поля крысам! Я поеду в Мемфис и буду просить командующего Хоремхеба прислать отряд солдат, чтобы уничтожить их жилища.
«Это могло бы послужить причиной столкновения», — подумал голова. В окрестностях Авариса проживало около двадцати тысяч ивритов, и не было ни малейшего сомнения в том, что они придут своим на помощь. Надеяться можно было только на то, что командующий благоразумно постарается отделаться от этого взвинченного Гемпты.
С оскорбленным видом жалобщик ушел. У него была утиная походка, так как он не мог близко ставить свои ноги, настолько они были большими.
Голова надеялся, что за ночь этот толстощекий человек перестанет бредить. Он ошибся: двумя днями позже начальник охраны Авариса сообщил ему, что двое людей Гемпты пытались глубокой ночью поджечь дома в ивритском поселении, находящемся недалеко от имения их хозяина, но лай собак вовремя разбудил ивритов. Встревоженные появлением людей с факелами в руках, они подняли на ноги весь поселок. Людей землевладельца месте с хозяином изрядно поколотили, причем один из них так и остался лежать на земле — скорее мертвый, чем живой. На этот раз ивриты подали жалобу, и начальник охраны обязан был арестовать Гемпту и бросить его в тюрьму за поджог.
У городского головы округлились глаза.
— Ты бросил Гемпту в тюрьму?
— На рассвете я отправился туда со своими людьми. Слуги пытались оказать сопротивление, пришлось их утихомирить палками.
Дело принимало серьезный оборот.
— К тому же мне стало известно, что Гемпта отправил посланца в Мемфис к командующему Хоремхебу.
Голова скорчил гримасу. Начальник охраны выполнил свой долг, но все же было досадно, что он отправил в тюрьму столь знатного человека.
— В каком он состоянии?
— У него на теле кровоподтеки и глаз заплыл. Он еще жалуется, что ивритская собака искусала ему ягодицы. Я разрешил лекарю оказать ему помощь в тюрьме.
— Ты хорошо сделал. Но будет еще лучше, если ты прикажешь его отпустить.
— Ты думаешь?
— Он поднимет на ноги весь наш город а затем и Мемфис.
— Но этот тип безумен!
— Без сомнения. Но у него дружеские отношения с теми, кто наверху.
На следующий день Аварис гудел от слухов. Якобы освобожденный из тюрьмы Гемпта обратился к командующему Хоремхебу с просьбой снять с должности городского голову Авариса, который отказался защитить знатного человека от притязаний ивритов.
Голова пожал плечами: командующий Хоремхеб был начальником гарнизона Нижней Земли и не обладал властью, позволяющей снять с должности чиновника. Все это знали, за исключением, разумеется, Гемпты. Но это лоснящееся жиром чудовище могло оказать давление на наместника и все же отомстить городскому голове, который не внял бредовым требованиям господина из провинции.
Голова не сомневался, что этим дело не закончится.
13
ПРОВОКАЦИЯ, СМУТА И ПОТАСОВКА
Прибыв в Нижнюю Землю и выдавая себя за бригадиров строителей и каменщиков из Мемфиса, провокаторы Маху, разумеется, даже не мечтали о столь подходящей для бунта обстановке. Ивритские поселения, расположенные вокруг Авариса, были полны слухов, более или менее приукрашенных, о попытке слуг землевладельца по имени Гемпта поджечь дома местных жителей. Агенты Маху старались подлить масла в огонь, рассказывая о том, что их начальники, царские зодчие, планируют завербовать всех ивритов на строительство громадного храма Амона. Когда ивриты начали еще громче кричать, возмутители спокойствия стали говорить о том, что в случае уклонения от работы на стройке их скудное имущество будет конфисковано властями Авариса.
Опасаясь худшего, ивриты не могли больше спать. Власти Нижней Земли уже десятилетия использовали их в качестве рабов. Чаша терпения была переполнена. Ночами в своих жалких харчевнях они обсуждали, как защитить себя. Чтобы усилить возбуждение, агенты Маху указали жителям поселения на грозящую им опасность: войска гарнизона Мемфиса под командованием известного военачальника Хоремхеба непременно вмешаются, чтобы подавить мятеж. Военная хитрость возымела действие, и звучавшие речи переросли в бахвальство:
— Да из этого полководца я сделаю корм для моих собак!
— Конники гарнизона не способны даже крысу убить!
И еще много чего говорили. Наиболее здравые умы советовали вооружиться на случай конфликта. Но чем? Было очевидно, что ивриты не могли купить себе оружие из бронзы, которое надо было заказывать сирийским оружейникам, — стоило оно очень дорого. К тому же они получили бы его не раньше, чем по прошествии нескольких недель. На что они могли надеяться, так это на изготовленные ими самими луки. Оставалось узнать, было ли у них на это время, а ведь еще надо было изготовить стрелы. Прозвучали также высказывания в пользу деревянных пик с закаленными в огне остриями, которые предназначались для того, чтобы проткнуть сразу нескольких солдат.
Провокаторы лицемерно охали.
На вторую ночь лихорадочных тайных приготовлений один иврит, имеющий опыт в военных сражениях, предложил взять штурмом арсенал казарм Авариса. Предложение было принято единогласно. Провокаторы притворились, что возмущаются готовящимся против царской власти мятежом, тогда как это было их целью. Им стали угрожать, требуя держать язык за зубами. В конце концов будущие повстанцы, удовлетворенные, отправились спать.
На следующий день в соседние ивритские поселения были отправлены посланцы с сообщением о наборе добровольцев для создания отряда в пятьсот человек, способного взять штурмом арсенал Авариса. Близилась к концу первая неделя подготовки к мятежу, и агенты Маху начали падать духом: обсуждение грядущих событий продолжалось. Они считали, что подготовят мятеж за три дня, но вот уже прошло почти две декады, а кроме воплей и битья себя в грудь ничего не происходило.
Наконец отряд был собран, назначены командиры, но однажды вечером провокаторов заключили под стражу: по иронии судьбы их подозревали в измене, в том, что они собираются сообщить обо всем властям Авариса. Их пообещали отпустить после захвата арсенала.
Итак, они стали ждать, находясь под охраной нескольких крепких матрон и мальчишек, вооруженных кинжалами и дубинками, потягивая пиво, дабы убить время.
На рассвете они увидели, что налетчики возвращаются, вооруженные копьями, луками, стрелами и несколькими щитами, которые они захватили в арсенале, охраняемом несколькими сонными солдатами. Воспользовавшись суматохой, провокаторы сумели убежать. Наконец-то их план сработал! Они прыгнули в лодку и поплыли вверх по Великой Реке — в сторону Фив.
В семь часов утра взволнованный писец, выполняющий поручения в казармах, поднял городского голову Авариса с постели: ночью разбойники ограбили арсенал. Какие разбойники? Писец этого не знал, так как застигнутые врасплох солдаты не смогли четко описать нападавших. Итак, ситуация была тревожной: налетчики похитили пятьдесят одно копье, большое количество колчанов и стрел, двадцать шесть кривых сабель, сорок два кинжала и одиннадцать щитов. Кому и для чего понадобилось это вооружение? Голова послал гонца в Мемфис для того, чтобы предупредить наместника и командующего армией Хоремхеба. Было очевидно, что готовилась крупная операция: дерзкое ограбление арсенала позволяло предположить худшее.
Через два с половиной дня из Мемфиса прибыл отряд пехотинцев, затем подтянулся второй отряд, состоящий из пеших конников, и еще отряд лучников. Командиром трех отрядов был состарившийся на военной службе некто Соадж. Все же конница не спешила на подавление бунта в провинции, о котором, впрочем, ничего не было известно.
Маху холодно принял агентов: вот уже двадцать три дня, как они отбыли с заданием, а явились с новостями только сейчас! Кроме того, почему возвратились все трое? Достаточно было отправить одного в качестве нарочного. Итак, им было приказано отправляться обратно, чтобы оперативно, сменяя друг друга, информировать Фивы о происходящем.
Они добрались до Авариса почти в то же самое время, что и три отряда Хоремхеба. Узнав, что командовал этими отрядами Соадж, агенты Маху были разочарованы; на самом деле именно командующий должен был возглавить эту операцию, а не простой командир.
К тому же положение мятежников было неясным. Никому из властей Авариса и Мемфиса не было известно, кто похитил оружие, для чего налетчики намереваются его использовать, а особенно когда и где. Обладание красивым и добротным оружием придало ивритам еще больше решимости и пыла, но теперь возник вопрос, против кого и где они должны сражаться.
В этих обсуждениях прошла еще одна неделя. Агенты Маху не могли придумать, о чем же им сообщать в Фивы.
И в этот момент на сцене появился опечаленный Гемпта.
Узнав об ограблении арсенала, он застыл от ужаса. Убежденный в том, что это оружие попало в руки ивритов, — а в этом он действительно был прав — он лишился сна. Ибо именно во сне он отчетливо увидел себя мелко изрубленным саблей царя, находящейся в руках чужестранца. Он упрекал себя за то, что не последовал примеру других землевладельцев, которые создали отряды добровольцев, чтобы защищаться от разбойников. Он побывал у этих знатных особ и умудрился нагнать на них страху. Он уверял их, что ивриты намереваются атаковать следующей ночью. Что касается городского головы, то ему нечего было опасаться, так как он, по сути, не обладал реальной властью. Гемпте удалось собрать в одном месте десять человек, в другом пятерых, а в третьем — двенадцать добровольцев.
В конце концов в его распоряжении оказался отряд, состоящий из пятидесяти молодцев, готовых в любой момент броситься в рукопашный бой.
Около тысячи шагов отделяло его владения от поселения ненавистных ивритов, которых он так и не сумел изгнать. После ночной атаки на арсенал ивриты настороженно за ним наблюдали, не упуская ни малейшей детали. Увидев землевладельца, возвращавшегося с пятьюдесятью крепкими мужчинами, они решили, что час битвы близок.
И неизбежное случилось: Гемпта повел своих наемников в атаку. В поселении, как было известно, едва насчитывалось три или четыре сотни душ, включая женщин и стариков. Полсотни решительно настроенных мужчин вполне смогли бы вырезать всех и таким образом совершить то, что не удалось сделать несколько недель назад. На этот раз Гемпта укрылся в своем имении, ожидая результата операции.
Однако дело приняло неожиданный поворот: когда полсотни наемников толстощекого с факелами и дубинами в руках были уже около поселения, на них набросились ивриты, вооруженные не только кольями, но и копьями и саблями, похищенными из арсенала. Нападающие растерялись: Гемпта их не предупредил, что они будут иметь дело с вооруженными людьми, им сказали, что придется поколотить лишь нескольких инородцев, их детей и жен, затем поджечь дома. Они сразу же сообразили, что их дубины ничто по сравнению с копьями и саблями.
Впрочем, они недолго пребывали в растерянности: когда ивриты были уже в ста шагах, они повернули обратно и пустились наутек. Во время бегства они роняли факелы, и поля занялись огнем. Ивриты их преследовали до имения землевладельца, где наемники, очевидно, намеревались найти убежище.
Из окна Гемпта наблюдал за поражением своего отряда, а затем понял, что ему грозит настоящая катастрофа: поля — в огне, а ивриты окружают дом. Он побежал в конюшню, сел верхом на лошадь и помчался галопом в сторону Авариса. Он прибыл к спящей казарме и своими криками разбудил не только охранника, но и командира Соаджа, так как окно помещения, в котором он спал, выходило во двор.
— Война! Война! — вопил Гемпта.
Выслушав его бессвязный рассказ, Соадж заключил, что действительно что-то случилось и надо вмешаться. Впрочем, он уже начинал скучать и задавал себе вопрос, что он делает в Аварисе. На побудку и построение в походную колонну ушло более часа. Дав необходимые указания младшим командирам, Соадж решил с двумя из них и Гемптой отправиться к месту столкновения.
Минут через десять они увидели линию огня на горизонте, что свидетельствовало о масштабе ущерба: горели не только поля Гемпты, пламя перекинулось на имение. Гемпта чуть не сломал себе позвоночник, спешившись с лошади. Охваченный ужасом, он побежал к своему дому. В то время как слуги, выстроившись цепочкой, старались потушить пожар, передавая в сосудах воду из канала, заплаканные члены его семьи сгрудились на берегу, а наемники рассеялись по полям.
Никого подозрительного поблизости не было. В любом случае, никого не было видно, так как ночная тьма и дым скрывали все вокруг. Не было ни малейшего признака того, о чем вопил Гемпта. Но никто не собирался упрекать этого беднягу, который потерял все свое имущество по своей же вине. Командир Соадж был растерян. Не заметив поблизости врага, он все же решил дождаться прибытия своих людей.
Через час отряды прибыли на место, и забрезживший рассвет открыл панораму пожарища. Воняло сгоревшей соломой.
— Но как все это началось? — спросил Соадж наемников Гемпты: они имели плачевный вид, волоча свои дубинки по земле.
— Ближе к полуночи мы отправились к этим сыновьям Апопа, чтобы с ними поквитаться, но они оказались хорошо вооружены, и нам пришлось бежать. Они нас преследовали до дома нашего хозяина, но вскоре пламя охватило дом…
— Значит, именно вы напали на ивритов?
— Ну… да, — признался один из наемников, как будто это было вполне естественным делом — идти выяснять отношения к ивритам глубокой ночью.
— Но почему загорелись поля? — спросил Соадж.
— От факелов, — ответил другой наемник. — Убегая, мы роняли их на землю.
— А зачем вы брали с собой факелы?
— Чтобы поджечь поселение ивритов, командир!
Соадж и другие командиры были оглушены таким заявлением.
— Значит, именно ваши факелы подожгли поля и дом вашего хозяина?
Гемпта заметил, что командир расспрашивает его людей, и пошел к ним.
— Насколько я понял, — сказал ему командир устало, — ты послал своих наемников поджечь поселение ивритов, но они пытались защититься и стали преследовать твоих людей. Те побросали свои факелы на поля. Таким образом, именно твои люди виновны в пожаре! И более того, ты явился ко мне глубокой ночью, крича, что началась война. Это ивриты должны были меня призывать на помощь! К счастью, ты не мой командир; ты хотел сжечь поселение, а сжег собственные поля и свой дом!
Гемпта был ошеломлен. Он понял, что военные настроены против него.
— Они преследовали моих людей вплоть до моего имения! — заорал он.
— Разумеется! Вы ведь пошли поджигать их поселение! Я поступил бы точно так же!
— У них было оружие! — кричал Гемпта. — Спроси моих людей.
— Какое еще оружие?
— Огромные сабли, копья…
Это была единственная полезная информация из всего услышанного: если ивриты действительно угрожали наемникам оружием, тогда становилось ясно, кто разграбил арсенал. Соадж решил обыскать ближайшие ивритские поселения и начал с того, которое Гемпта пытался сжечь.
Ивриты наблюдали за происходящим издалека. Впрочем, они предусмотрели визит военных. Золото и оружие были закопаны в землю или спрятаны в разных местах. На виду остались только дубинки. Ивриты спокойно смотрели, как военные роются в их жилищах и дворовых постройках. В это время женщины занимались своими делами: пекли хлеб, чистили лук, рыбу и ощипывали домашнюю птицу.
— Что произошло этой ночью? — спросил командир у старейшины поселения.
— Приблизительно в два часа после полуночи мы увидели, что наемники господина Гемпты направляются к нам с факелами в руках. Это не походило на мирный визит, — заявил флегматичный старик. — Они уже пытались поджечь наши дома несколько недель тому назад. Мы их обратили в бегство. Они побросали факелы на поля своего хозяина.
— Как же вы их обратили в бегство?
— С помощью вот этого, уважаемый командир, — ответил старик, схватив лежавшую в углу дубинку.
Соадж рассмотрел ее: было очевидно, что это не оружие из арсенала, а сделали ее из ветки смоковницы.
Военные обыскали поселение и не нашли ни одного копья, ни одной сабли. Обыски еще трех ивритских поселений оказались столь же безрезультатными. Измученный, считая землевладельцев Нижней Земли сумасшедшими, командир решил со своими тремя отрядами возвращаться в Мемфис.
Во время привала в Аварисе ему нанес визит городской голова. Соадж не скрыл от него своего гнева:
— Страна дураков, господин голова! Отправляем три отряда из Мемфиса, чтобы решить проблемы землевладельца, у которого в голове долгоносики — ведь он хотел поджечь поселение ивритов!
— Ты пришел сюда вовсе не ради какого-то землевладельца, командир, — возразил голова. — А потому что разграбили арсенал.
Соадж отреагировал на это заявление, как взнузданный конь.
— Я не нашел этого оружия, — сказал он, вдруг успокоившись.
— Это меня беспокоит.
Когда командир со своими отрядами покинул Аварис, спокойствие возвратилось в город. Жители хохотали до упаду над тем, что Гемпта сжег дотла свой урожай, желая уничтожить поселение ивритов.
Агенты Маху сконфуженно признали, что их хитроумный план полностью провалился. Они долго спорили по поводу того, кому из них отправляться в Фивы с неутешительными новостями.
В своих бредовых предположениях Гемпта не так уж и ошибался: ивриты действительно умели приручать крыс, правда, в переносном смысле. Они сберегли свое оружие. Когда они вспомнили о слухах относительно принудительной вербовки, ставшими причиной паники, провокаторы были уже далеко.
Но был еще один господин в Нижней Земле, у которого однажды появится потребность в них как в наемниках и в их оружии, чтобы бросить вызов царской власти. Желание влиятельных господ из провинции избавиться от покровительства Фив приводило к смене многих правителей.
14
«У ТРОНА ВСЕГДА ТОЛЬКО ТРИ ТОЧКИ ОПОРЫ»
При известии о неудаче у Нахтмина и Маху вытянулись лица. Была упущена благоприятная возможность, и усилия за два прошедших месяца пошли насмарку.
Они собрались в приемной царя и только приступили к слушанию отчета посланца, как вошел Первый советник Усермон, которого Ай в конце концов тоже посвятил в тайный план. Узнав об исходе дела, он разочарованно застонал.
— Я не раз предупреждал, — пробормотал Ай. — Этими ивритами не так легко манипулировать.
Шабака отметил, что дело еще не завершено: раз ивриты настроились на войну, надо было поторопить зодчих и мастеров, чтобы те на самом деле начали вербовать этих людей на рытье траншей и изготовление кирпичей. В общем-то, пока единственным их врагом был взбалмошный землевладелец, но никогда не поздно возобновить операцию. Но Ай ничего не хотел знать. Он отказался от намерения поймать в ловушку Хоремхеба.
Возраст брал свое: с течением времени у стариков действительно в одних уголках мозга зарождается стойкое упрямство, а в других — отвращение, и все это кардинально меняет мир вокруг них. Однако Ай приближался к своему шестидесятилетию, будучи в прекрасной физической форме.
Иными словами, ненависть к Хоремхебу его грела и даже взбадривала.
Посланец ушел, и четверо первых лиц царства удрученно посмотрели друг на друга. Шабака, в свою очередь, тоже на них посмотрел, впервые осознавая, насколько шатко положение людей во власти.
«У трона, — подумал он, — всегда только три точки опоры».
Уже шел четвертый месяц беременности Анкесенамон и заканчивался третий месяц беременности Нефернеферуры. Последняя раздумывала над тем, стоит ей радоваться или огорчаться по поводу того, что ее спокойствие то и дело нарушалось чувственными атаками супруга. Сеферхор посоветовал Нахтмину пока прекратить осаду, поскольку цель была достигнута.
Речи Тхуту о вечной печали Исис потерялись в повседневной суете. Анкесенамон снова ощутила подъем, какой испытывала во время своей первой беременности. Но тогда она действительно чувствовала себя царицей. Она носила в своем чреве будущее царства. Она воплощала в себе царскую власть и питала ее своей сутью. Она была важнее, чем сам царь. Традиционно считалось, что царской властью могла наделить только женщина.
Она поручила Сати провести все необходимые обряды, чтобы ее беременность прошла успешно. Кормилица торопилась делать различные пожертвования, общие и частные, чтобы обеспечить успешные роды своей госпоже; она выполняла указания жрецов Туерис, богини родов, а также следовала требованиям тайного обряда слуг Кобры.
По мнению Сати, предзнаменования были замечательными: появились на свет три молодые кобры.
Чтобы узнать, кто родится — девочка или мальчик, — Анкесенамон решила прибегнуть к старому способу. Надо было взять два мешка, один с ячменем, а другой — с пшеницей. Каждый день она мочилась на них и следила, где раньше появятся ростки, — у ячменя или у пшеницы. Ячмень пророс раньше. Согласно этой примете у нее должен был родиться мальчик.
Она стала подыскивать ему имя.
Отныне вместе с Нефернеферурой они проводили большую часть своего времени в обществе их сестры Нефернеруатон и придворных дам. Как только спадала жара, часам к пяти пополудни, они устраивались на террасе, куда слуги подавали им свежие напитки, фрукты и хлебцы.
Лев все более бесцеремонно вел себя со своей хозяйкой, и теперь он дремал, сунув морду под ее платье, потому что оно защищало его от назойливых мух.
— Как ты чувствуешь себя теперь? — спросила царица свою беременную сестру однажды, в редкие минуты их доверительного общения, когда придворные дамы были заняты разными делами — готовили оригинальные смеси напитков или беседовали с хранительницами гардеробов о пустяках, например о париках, румянах и ароматизированных кремах.
Было очевидно, что Нефернеферура сильно изменилась. На ее лице отражались глубокие внутренние переживания, она как бы светилась изнутри. Изменилась походка: она больше не волочила ноги с печальным видом и немного сутулясь, а двигалась величаво и неторопливо. Если порой она и позволяла себе капризы и проявление высокомерия, то теперь это случалось намного реже, нежели необычные для нее проявления любезности. Она уже почти не грубила, и это наводило на мысль, что она взялась за ум.
— Да, я изменилась, и я еще к этому не привыкла, — сказала Нефернеферура.
— Ты по-прежнему ненавидишь Нахтмина?
Та лукаво взглянула на сестру.
— Нет, — призналась она. — Я скучаю, когда он не спит со мной. Мне нравится, когда он кладет руку мне на грудь или живот. Для чего нужен мужчина?
— Мужчина как мать.
Ответ удивил Нефернеферуру.
— Как это?
— Он согревает, он пробуждает тело женщины и защищает ее от опасностей. Еще он дает жизнь. — Она вспомнила о Пасаре и продолжила: — Женщине всегда нужен его сок…
Нефернеферура размышляла над этим объяснением, ее лицо выражало недоумение. Взяв себя в руки, она спросила:
— А ему для чего нужна женщина?
— По той же причине. И потому что мы бережем и взращиваем ту жизнь, которую он дает.
Царевна вздохнула.
— Стало быть, мы всегда жалели нашу мать?
Анкесенамон ответила не сразу.
— Мать — да.
— Но не царицу? — уточнила Нефернеферура, уловив оттенок смысла произнесенной фразы.
Анкесенамон посмотрела на сестру.
— Да, она прежде всего была царицей, и лишь потом женщиной. Когда мне исполнилось десять лет, она перестала быть для меня матерью.
— Это когда она уехала в Северный дворец обустраиваться?
Анкесенамон покачала головой.
— В тот момент, когда в жизни нашего отца появился Сменхкара, не так ли? Но скажи мне тогда, что наш отец нашел в Сменхкаре? Ведь он не был для него матерью!
— Нет. Я часто об этом думала и пришла к заключению, что Сменхкара был для него одновременно и сыном, и супругой.
Снова Нефернеферура недоумевала.
— Как это? — воскликнула она.
От приступа смеха у Анкесенамон подпрыгивали груди.
— Надо знать человеческую природу, моя дорогая. У мужчин также есть влагалище. Только они не могут рожать.
Увидев, что Нефернеферура возмущена, она искренне расхохоталась. Наконец Нефернеферура заставила себя улыбнуться.
В это время к ним подошла Нефернеруатон с компаньонками, и они прервали свой разговор.
Раз в месяц Майя ездил в Мемфис по делам царства: он проверял, каков доход от земледелия, скотоводства и от речных промыслов. Его не интересовало, известно ли было Аю и этому невыносимому Маху о тайной цели этих визитов, впрочем, ему до этого не было дела. Он навещал их злейшего врага, командующего Хоремхеба. Если бы Ай или этот нахал Усермон когда-нибудь упрекнули его в этом, он сослался бы на необходимость обсуждать расходы на содержание гарнизона Нижней Земли с его начальником.
Он прибыл в казармы Мемфиса, уважительно поздоровался со стражниками и прошел в кабинет Хоремхеба. Командующий принял его как обычно — крепким поцелуем, объятиями и рассыпался в любезностях.
— Какие новости? — спросил Хоремхеб, когда они сели.
— Я думал, это ты мне что-то расскажешь. Что это за история с налетом на арсенал в Аварисе?
Хоремхеб казался удивленным.
— Как ты об этом узнал?
— В последнее время Ай не однажды проводил в своем кабинете совещания с Маху и Нахтмином, на которые меня не приглашали, вероятно, скрывая что-то от меня. Кроме того, на этих совещаниях не присутствовали писцы, следовательно, не велись записи, чтобы никто не мог узнать о чем шла речь, порывшись в отчетах. Но я обнаружил в архивах Маху последнее сообщение городского головы Авариса об ограблении местного арсенала. Было похищено большое количество оружия.
— Знаю, — отозвался Хоремхеб. — Я посылал командира Соаджа разобраться с этим, но он не нашел похищенного оружия. Землевладелец из тех мест клянется, что именно ивриты его похитили, но этот человек явно не в своем уме, и нет доказательств того, что в арсенале побывали ивриты. В любом случае, не вижу связи между этим сообщением и тайными совещаниями у Ая. Ясно только то, что Ай сомневается в тебе.
Об этом Майя уже знал. Что касается истории с похищением оружия, то объяснения Хоремхеба его, казалось, не убедили.
— Но кто же тогда похитил оружие?
— Землевладельцы восточной части Нижней Земли почти все содержат отряды наемников для защиты от набегов разбойников из Сирии. Я не удивлюсь, если какой-то из этих отрядов совершил это ограбление.
— Ты проводишь расследование?
Хоремхеб пожал плечами.
— Оружие, скорее всего, спрятали, закопав в землю. А у меня нет полномочий, чтобы обыскивать землевладельцев, среди которых у меня есть друзья. Впрочем, я не думаю, что стоит придавать этому такое значение. Около пятидесяти сабель, несколько копий и щитов мало что изменят в случае столкновений.
— А что твои разведчики?
— После смерти Хнумоса я не занимался армейской разведкой.
Он настойчиво расставлял сети для ловли мух.
— Царица и ее сестра все еще беременны? — справился он.
— Да.
— Это также мало что изменит.
Он напоминал бегемота, который, рано или поздно, все равно погрузится в воду. Майе он показался слишком невозмутимым. Неужели этот человек полагает, что никто не помешает ему захватить власть?
Он воспринял размышления командующего с недоумением. Ему было известно, что излишняя самоуверенность свойственна властным людям и часто приводит к фатальным последствиям.
15
СРАЖЕНИЕ У ДЕРЕВНИ «ПЯТЬ СВИНЕЙ»
Вероломный Шабака никак не мог успокоиться. Он не мог примириться с провалом операции в Аварисе и безостановочно думал о том, как выправить ситуацию.
Вскоре после того, как взбудораживший ивритов посланец сообщил плачевные новости, Ай решил побеседовать с нубийцем по поводу того, что его волновало.
— Шабака, надо, чтобы ты соблазнил царевну Нефернеруатон.
— Твое величество, мой господин, я хотел бы обсудить с тобой безотлагательное дело.
— О чем ты?
— Как вытащить Хоремхеба из его логова.
— Снова за свое!
— Твое величество, мой господин, необходимо обезопасить еще не родившихся наследников.
— Ах да! Ты заботишься о том, что случится с тобой, когда меня уже не будет, негодяй. Как ты собираешься это осуществить?
— Подослать к нему секретного агента, который расскажет о том, что именно мы подстрекали ивритов похитить оружие из арсенала Авариса. Якобы мы хотим поднять ивритов против него. На этот раз информацию передаст один из его командиров.
Его это наверняка зацепит, и он сам отправится проверять достоверность сообщения. Тебе известно, какая у него тяжелая рука, поэтому ивриты взбунтуются. Тогда у Нахтмина появится основание вмешаться.
Какое-то мгновение Ай не подавал голоса. Только Шабака мог задумать столь опасный план. Затем он улыбнулся.
— Это план сумасшедшего. Но давай все же вызовем Маху, чтобы узнать его мнение.
Маху пришел в восторг. Он оценил хитроумный план Шабаки.
— Я предлагаю внести некоторые изменения. Мы передадим информацию Хоремхебу с помощью Майи.
На этот раз уже Шабака расхохотался.
— Как мы за это возьмемся? — спросил Ай.
— Есть несколько вариантов. Один из них — сообщить информацию секретарю Майи, якобы случайно.
— Он часто бывает у госпожи Несхатор в «Милом доме», — вмешался Шабака. — Если твое величество, мой господин, действительно позволит мне это сделать…
— Никаких письменных свидетельств! — посоветовал Ай.
— Ничего, кроме нашептывания! — поклялся Шабака.
Три дня спустя секретарь Майи входил в «Милый дом». Он посещал его обычно три или четыре раза в месяц, в основном когда получал жалованье. Он вдохнул запах сандала, которым был пропитан большой зал, еще более красиво украшенный, нежели в прежнем здании, с опорами изящной формы, выразительными фресками на темно-красных стенах. Он огляделся и увидел человека, лицо которого ему показалось очень знакомым. Так оно и было, потому что тот кивнул ему и улыбнулся. Секретарь направился к нему.
— Прости, не могу вспомнить, где я тебя видел, — сказал он.
— Я — помощник Маху, мы иногда видимся с тобой во дворце. Могу ли я предложить тебе отведать этого вина?
Секретарь принял предложение и устроился возле своего сотоварища. Вино лилось рекой, слышался хруст хлебцев в миндале. Сидящие за столом обменивались впечатлениями, глядя на танцовщиц. Затем пошли комментарии по поводу обитателей соседнего учреждения. Так как разговор стал доверительным, принялись обсуждать своих господ.
— Надеюсь, твой хозяин не такой требовательный, как мой, — сказал помощник Маху. — Что за гиена этот человек!
— Они все похожи. Наш тоже не дает ни минуты передышки. У него пятеро писцов, но иногда нет времени отойти спокойно справить нужду.
— Мой, кажется, полностью занят Хоремхебом, и не понятно почему. Этот командующий находится в Мемфисе и не занимается нашими делами.
Секретарь Майи насторожился.
— Занят Хоремхебом? — переспросил он.
— У меня иногда такое впечатление, что они хотят его сместить с должности. Пусть бы уже сместили, но только бы больше не говорили об этом!
— С чего ты так решил?
— Вот слушай, накануне… Но ты никому это не расскажешь?
— Я тебе клянусь.
— Накануне ивриты ограбили арсенал Авариса. В результате…
Секретарь Майи впитывал каждое слово своего собеседника.
— Именно они его ограбили?
— Конечно! Ты разве не знал? Представляешь, Усермон отказался проводить операцию, чтобы забрать это оружие! Он пришел к Маху и сказал: «Пусть у них остается это оружие. Они его повернут против Хоремхеба». Ух ты, взгляни на эту девицу! Посмотри, какая она гибкая!
Он вытащил из кошеля медное кольцо и бросил его девушке, которая поймала его животом. В зале расхохотались, и помощник Маху тоже хохотнул.
— Ты уверен в том, о чем говоришь? — спросил секретарь Майи.
— В чем? Что я втюрился в эту девицу? С благословения Мина…
— Нет, в том, что ты мне рассказал об ивритах.
— Как я могу быть в этом не уверен? Я как раз помогал писцам сдавать в архив их отчеты.
— Есть ли отчет об этом?
— Очевидно нет, как я тебе уже говорил. Но ты же не проболтаешься?
— Нет, я же тебе пообещал.
— Скажи мне, почему у них такое отношение к Хоремхебу? — спросил помощник Маху, стараясь, чтобы это прозвучало наивно.
— Они думают, что он хочет захватить власть.
— Хоремхеб? Захватить власть? — переспросил помощник, вытаращив глаза.
Секретарь Майи ломал комедию до того момента, пока их разговор не прервался выступлением рассказчика, который заполнял паузы дерзкими и веселыми историями.
Большие водяные часы дворца показали полночь в тот момент, когда двое мужчин, выйдя из дома танцев, расставались, причем помощник Маху притворялся пьяным. Секретарь Майи направился к себе домой, другой же, смеясь украдкой, стал стучаться в дверь соседнего учреждения.
На следующее утро Ай и Шабака с трудом сдерживали улыбки — Майя отправился в Мемфис. Военная хитрость сработала. Оставалось ждать, что за этим последует.
Сойдя на берег, взволнованный Майя сразу же явился к Хоремхебу.
— Ты видишь! — заявил он командующему, удивленному тем, что тот так скоро появился у него. — Я был прав!
Майя сообщил ему о секретах, которые его секретарь выудил у помощника Маху. Хоремхеб побледнел. Он долго не мог промолвить и слова, а потом стал бормотать:
— Эти дураки думают, что могут меня свалить с помощью нескольких крестьян, вооруженных саблями!
— В любом случае тебе лучше отправиться туда незамедлительно, чтобы забрать это оружие.
— Я пошлю туда Соаджа.
— Ты его уже туда посылал. Его там высмеяли.
— Хорошо, тогда я поеду туда сам.
На следующий день ивриты из поселения, которое называлось «Пять Свиней», — без сомнения, такое название поселению дали, чтобы досадить его жителям, так как те с отвращением относились к нечистой свинине, — вели свою скотину на водопой, когда увидели столбы пыли на дороге из Авариса. Вскоре они различили несколько всадников, затем следовавший за ними отряд конников и огромное количество пехотинцев. Всего воинов было, по крайней мере, человек пятьсот. Этот отряд свернул с основной дороги и стал двигаться по той, что проходила вдоль канала.
— Выкапывайте оружие! — крикнул один из ивритов.
— Нет! — приказал другой, постарше. — Мы покажем оружие только в крайнем случае. Давайте сначала узнаем, чего они хотят.
Все вышли из домов и стали смотреть, как приближаются солдаты.
Командир отряда остановился перед первыми домами поселения. Ивриты его не знали. Это был Хоремхеб. Он держал в руках кнут. Его окружала дюжина всадников.
— Где оружие, которое вы украли из арсенала Авариса? — закричал он.
Пожилой человек, который дал приказ не выкапывать оружие, вышел вперед.
— Один из твоих командиров, господин, уже приезжал несколько дней тому назад, он расспрашивал об этом оружии. Он перерыл все в поселении и не нашел его.
Удар кнутом — и пожилой человек упал.
— Оружие! — вскричал Хоремхеб.
— У нас нет оружия! — крикнул в ответ тот, который предлагал его выкопать.
Снова удар кнутом, но этот иврит оказался ловким: он ухватил на лету кожаные ремешки, сплетенные из буйволиной шкуры, и дернул так сильно, что вырвал кнут из руки Хоремхеба. Тот едва не упал с лошади. Выхватил из-за пояса саблю. Иврит хлестнул лошадь, та встала на дыбы, и снова Хоремхеб едва удержался на ней. Подтянулись конники. Бесстрашный иврит хлестнул по двум-трем лошадям. Началась схватка, сопровождавшаяся криками и лошадиным ржанием, не говоря уже о воплях женщин и детей. Конники пытались попасть в поселение, обогнув его. Человек сто ивритов загородили проезд, вооружившись кольями, которыми можно было вспарывать животы лошадям. Покрепче усевшись на лошади, Хоремхеб бросился на человека, который вырвал у него кнут, и попытался нанести тому удар саблей. Мужчина нагнулся, и удар пришелся по стволу пальмы. В ответ мужчина ударил еще раз хлыстом по лошади, и на этот раз Хоремхеб свалился с нее.
— Конники! К бою! — выкрикивал он, понимая непригодность лошадей на узких улочках поселения.
Конники уже сражались с ивритами врукопашную. Каждый раз, когда они пытались проткнуть кого-то из ивритов, один обороняющийся хватал копье двумя руками, а другой вонзал в конника заостренный конец кола.
Уже не пытаясь взобраться на лошадь, Хоремхеб преследовал человека с кнутом. Вдруг тот повернулся, и в тот момент, когда нападавший уже наседал на него, он нанес ему удар хлыстом, который заставил военного завыть от боли. В этот раз Хоремхеб чуть было не лишился сабли.
— Огонь! — закричал он в ярости. — Поджигайте!
Но ни у кого из его людей с собой не было ничего, чтобы можно было развести огонь. Кто-то из конников попытался взять головешку в очаге одного из домов. Хозяйка дома убила его ударом дубины.
У конников было неудобное оружие — копья были слишком длинными для улочек поселения. Единственная надежда была на поддержку пехотинцев. Вместе они сумели бы буквально раздавить всех ивритов. Между тем пехотинцы не могли приблизиться к месту схватки, а несколько ивритов, взобравшись на крыши своих домов, осыпали нападавших градом камней. Три конника уже лежали на земле — то ли мертвые, то ли раненые, никто не знал. Всадники повернули обратно и спешились.
Хоремхеб заметил старика с пикой в руках, которого он видел вначале. Он бросился на него и проткнул его саблей. Старик рухнул, хрипя. Тогда тот, что был с кнутом, подскочил к Хоремхебу и хлестнул его по лицу. Почти ослепленный, так как кровь стекала со лба, командующий был обязан своим спасением двум конникам, которые образовали вокруг него щит своими телами.
— Пехотинцы! — кричал Хоремхеб.
— Они пытаются пробиться, командир.
Они действительно пытались. Но в этот момент поднялся какой-то шум. Откуда он шел, Хоремхеб не мог понять. Он стер липкую кровь с глаз, но не мог разобраться, что происходит.
— Командующий! Подходят другие ивриты! Мы — в ловушке! Надо бежать.
Действительно, из соседнего поселения прибежали ивриты, поднятые по тревоге гонцами. Царские воины оказались в тисках, и пехотинцам, прибывшим последними, теперь предстояло с ними столкнуться. Сколько их было? На равнинной местности это невозможно было определить. Хоремхеб мчался по полю. Он видел своих пехотинцев, которых прибывающие рубили саблями. Они были вооружены саблями — в этом не было сомнения! И копьями. Началось массовое убийство. Царские войска численностью пятьсот человек сражались против более чем тысячи ивритов. Надо было организовывать отступление.
— Сюда! — кричал Хоремхеб Соаджу.
Он узнал свою лошадь, которая бежала от места схватки, и сумел, превозмогая боль, взобраться на нее. Всадники последовали за ним. Хоремхеб выстроил часть конников в полукруг, который выпуклой частью был направлен на все прибывавших ивритов. Он хотел прикрыть отступление конников и пехотинцев.
Солнце закатилось за горизонт. Последние солдаты царского войска бежали в направлении Мемфиса.
Хоремхеб вернулся в Мемфис мертвенно-бледный.
Потерпел поражение! Он! И исхлестан! По лицу! Он задыхался от ярости.
16
УНИЖЕНИЕ И НЕНАВИСТЬ
Ивриты направили в Фивы делегацию. Она прибыла туда в то же время, что и шпион Нахтмина, принимавший участие в атаке на ивритов у «Пяти Свиней». Ему повезло — он остался в живых.
Царское войско потеряло убитыми восемьдесят два человека из пятисот бойцов.
На радость Аю и Нахтмину, Хоремхеб все же угодил в капкан. Хуже было то, что он из него выбрался, но он был унижен, и это было им на руку. Престиж царской армии пошатнулся.
Ивриты просили у царя защиты от жестокого преследования и разорения их скромного имущества, что безосновательно происходило на протяжении вот уже нескольких недель.
Действовать надо было быстро, чтобы не упустить шанс спровоцировать второе сражение, в котором, согласно пожеланиям Ая, Нахтмина, Усермона и Маху, было бы возможно нанести Хоремхебу фатальный удар. Следовало также предупредить новое наступление Хоремхеба, ибо, с одной стороны, оно давало ему шанс стать победителем, что подняло бы его престиж, а с другой — могло помешать Нахтмину принять участие в схватке, в которой он намеревался уничтожить врага трона.
Все это требовало определенной сноровки, осторожности и чрезвычайной хитрости. От исхода этого хитроумного дела, возможно, зависела судьба династии. Нахтмин, Усермон, Маху и Шабака были вызваны в царский кабинет на срочное совещание.
Ивритов выпроводили, заявив, что подозрение в ограблении арсенала Авариса с них не снято и что необходимо провести расследование.
На рассвете Нахтмин выступил во главе трех тысяч солдат, имея при себе письмо царя, адресованное командующему Хоремхебу. Суть послания сводилась к тому, что царь встревожен неудачными действиями полководца, направленными против ивритских поселений, неопределенностью мотива таких действий, а также тем, что причиной поражения стало недостаточное количество сил. В связи с этим царь и главнокомандующий, царевич Нахтмин, считают необходимым восстановить порядок в Нижней Земле, как и престиж царской армии. Для этого направляются в помощь войска под командованием полководца Нахтмина.
Нахтмин с отрядом в шестьсот конников отправился по суше. Шестьсот лучников и восемьсот пехотинцев спускались к Мемфису на кораблях. Были мобилизованы все имеющиеся в наличии корабли, в том числе и очень старый корабль «Слава Амона», перестроенный для переброски войск. Нахтмина неотступно терзала мысль, что Хоремхеб уже предпринял очередное опрометчивое наступление.
Но это было не так. Укрывшись в казармах Мемфиса, Хоремхеб переваривал горечь поражения, которая постепенно превращалась в яд. Он обдумывал свою тактическую ошибку. Почему это он решил, что налет военных на ивритскую деревню сродни загородной прогулке? Местности он не знал, поэтому не предусмотрел того, что не сможет задействовать там конников. Небывалый случай: он потерял почти шестую часть своего войска и столько же своего престижа. Более того, ненависть к ивритам усиливалась из-за странного Гемпты, который теперь, очевидно, торжествовал. С руин своего наполовину сожженного имения толстощекий наблюдал за бойней и вскоре приехал в Мемфис выразить сочувствие Хоремхебу в связи с провалом его операции. В действительности Гемпта лишь разжигал гнев командующего, доказывая тому, что причиной неудачи стали недостаток информации и плохой совет городского головы, подставившего его тем самым под удар.
Хоремхеб тайно готовил новое наступление, которое раз и навсегда решило бы проблему ивритов. Досадно было то, что численность этих людей доходила до двадцати тысяч, а он располагал в общей сложности только десятью тысячами солдат, именно столько было войска во всей Нижней Земле. Кроме того, у ивритов не было крепости, падение которой означало бы их поражение: они жили на обширной территории — от Буто до Атрибиса и Мендеса, в тридцати поселениях, подобных «Пяти Свиньям», где всякое столкновение могло завершиться в их пользу. Хуже того: в нескольких поселениях проживали добропорядочные и верные царю ивриты. Вторжение могло повлечь за собой смерть невинных людей и таким образом спровоцировать мятеж большего масштаба.
Прибытие Нахтмина в Мемфис на колеснице под грохот труб и завывание рожков, под здравицы толпы, собранной вдоль большой дороги, не убавило, конечно же, ярости Хоремхеба. «Выскочка», как он прозвал Нахтмина, направился с визитом вначале к наместнику царя в Нижней Земле, чтобы сообщить тому о решении монарха, и только затем прибыл в казармы.
— Вот наконец прибыл главнокомандующий для наведения порядка, — прокомментировал военачальник, еще не отошедший от испытанного у «Пяти Свиней» унижения.
Посланный в кабинет Хоремхеба часовой едва успел доложить о визите царевича Нахтмина, главнокомандующего царской армии, как тот уже вошел.
Пару секунд они смотрели друг на друга в упор: молодой и сильный Нахтмин, олицетворяющий власть, и Хоремхеб — его подчиненный, старший по возрасту, толстый, с выступающим брюхом, более того, плохо выбритый, так как раны на лбу, щеках и шее, полученные собственным кнутом, еще не зарубцевались. Один раз в два дня ему приходилось терпеть обжигающую боль от бритвы, так как по уставу щеки должны быть выбриты. Нахтмин, впрочем, заметил характерные следы от удара кнутом, но не опустился до того, чтобы расспрашивать об этом собеседника. Хоремхеб вытянулся перед своим начальником.
— Добро пожаловать в твои владения, командующий, — зловеще пробормотал он и поклонился.
— Да будет счастливым твой день, — ответил Нахтмин на приветствие ледяным тоном.
Он обернулся и приказал закрыть дверь. У Хоремхеба было время заметить шестерых стражников-тебаинов, стоявших снаружи. Нахтмин принял необходимые меры предосторожности. Писец поспешил придвинуть кресло главнокомандующему, и тот сел.
— Садись, — бросил он Хоремхебу.
Это была мелочь, но Хоремхеб воспринял сказанное как унижение: начальник разрешал подчиненному сесть.
— Что же случилось, командующий? — спросил Нахтмин, держа в руке свиток папируса с царским письмом.
Увидев свиток, Хоремхеб догадался, что послание адресовано ему.
— Из тайных источников, — начал он, — мне стало известно, что это ивриты разграбили арсенал в Аварисе. Я взял людей…
— Пятьсот человек, — уточнил Нахтмин. — Насколько достоверно это сообщение?
— Такие сведения всегда сомнительны. Но эти оказались достоверными, так как я сам видел оружие в руках ивритов из первого поселения, как и у тех, кто прибежал к ним на помощь. Так вот. Действительно, я взял с собой пятьсот человек и отправился в поселение «Пять Свиней». Жители оказали сопротивление. Из-за тесноты мы не смогли ни задействовать конников, ни воспользоваться копьями. Бой длился больше часа. Несколько сотен ивритов примчались из соседних поселений и напали на пехотинцев с тыла. Нам пришлось отступить.
— И мы потеряли восемьдесят два человека.
Хоремхеб поднял брови: «выскочка» был хорошо информирован.
— Стало быть, ты не знал, на какой местности предстоит сражаться, — заметил Нахтмин.
Хоремхеб сжал челюсти. Неужели этот дурак собирался преподать ему урок тактики? Да, он совершил ошибку, надо было вначале послать кого-нибудь на разведку.
— Я не ожидал, что эти люди набросятся на нас с такой свирепостью.
— Сначала надо было выбрать позицию, — с укором сказал Нахтмин. — Как раз это мы собираемся сделать. Если выдвинутые нами требования не дадут результата, за дело возьмутся лучники.
Он протянул Хоремхебу царское письмо.
— Значит ли это, что я снят с должности? — спросил Хоремхеб.
— Читай.
Хоремхеб плохо знал грамоту, но не хотел вызывать писца для чтения послания, так как это было бы унизительно для него; он развернул папирус и с большим трудом попытался его прочесть. Дойдя до конца, он поднял глаза. Он получил выговор, еще один после того, который был ему объявлен за неудачный план Хнумоса. Значит, власти Фив в настоящий момент избегают открытого конфликта.
Вскользь он размышлял о представившейся ему возможности избавиться от Нахтмина прямо на этом месте. Он мог бы накинуться на него и задушить своими руками, а затем сообщить командирам, что царевич Нахтмин скончался из-за остановки сердца. Но такая военная хитрость вряд ли бы сработала. Командиры царевича потребовали бы предъявить труп своего начальника, и тогда начался бы кромешный ад. К тому же Нахтмин предусмотрительно оставил шестерых стражников у двери: они ворвались бы сюда при первом его крике. Этот смелый шаг мог бы стоить Хоремхебу жизни. Пришлось проглотить свой гнев, ожидая более подходящего случая его излить.
Только на следующий день, когда лучники и пехотинцы выгрузились с кораблей, Нахтмин смог собрать все две тысячи солдат, которыми он командовал. Он возглавил армию, за которой следовал Хоремхеб и собранное им войско. Таким образом, около двух тысяч четырехсот человек были задействованы для захвата поселения, численность жителей которого составляла от четырех до пяти сотен.
Ивриты с тревогой наблюдали за подходом войска, почти втрое большего предыдущего. Несомненно, военные были решительно настроены на то, чтобы изъять оружие. Ивриты не стремились к новому сражению, памятуя, что в последнем бою смерть настигла их предводителя Нахума, уважаемого старейшину, и еще тринадцать человек. То, что они убили намного больше царских солдат, доставляло ничтожное утешение. Они не желали постоянно жить в состоянии войны.
Но на этот раз военные применили другую тактику. Конники выстроились на расстоянии в двадцать шагов один от другого, окружив поселение. Затем один из командиров направился к поселению, пожелав говорить со старейшиной, и заявил ему о том, что его господин, командующий Нахтмин, дает полчаса по маленьким песочным часам на возвращение оружия, похищенного в Аварисе. В противном случае царские войска перевернут в поселении все и отдадут жителей в рабство. Сказав это, командир возвратился к своим.
Нахтмин надеялся на сопротивление.
Хоремхеб тоже. Он этого желал так сильно, поскольку задумал точно такой план, как и его соперник: убить его во время боя. Кроме того, он, наконец, смог бы проучить того человека, который хлестнул его по лицу кнутом, его, мужественного героя царской армии! Где бы тот ни был, он отыщет его — хоть в аду — и с наслаждением проткнет саблей насквозь!
Ивриты спорили между собой.
Через десять минут именно тот мужчина, который стегнул Хоремхеба его собственным кнутом, вышел вперед вместе с двумя другими ивритами. Они несли ту часть похищенного оружия, которая досталась их поселению.
Хоремхеб как раз находился возле Нахтмина, когда узнал иврита. Значит, именно он теперь был главным вместо сраженного саблей старика. Хоремхеб оскорбительно обругал его, крутясь на своей лошади, затем метнул в своего обидчика свирепый взгляд; тот выдержал его взгляд.
— Главнокомандующий! — прорычал Хоремхеб в то время, как три иврита передавали оружие пехотинцам, назначенным Нахтмином. — Главнокомандующий! — повторил он громогласно, указывая пальцем на иврита. — Я требую, чтобы этого человека убили!
Нахтмин холодно посмотрел на него.
— Командующий, мы здесь затем, чтобы забрать оружие, а не мстить безоружным после проигранного боя.
Снова пришлось Хоремхебу проглотить свой гнев.
Главный ивритов пошел к своим, даже не обернувшись.
За два дня девять ивритских поселений, расположенных в окрестностях Авариса, возвратили почти полностью оружие, похищенное из арсенала. Не доставало только двух копий, одного щита, пяти кинжалов и двух сабель. Нахтмин решил, что не стоит считать это casus belli.
Трудно представить более напряженную ситуацию: с одной стороны, Нахтмин уже не мог рассчитывать на мятеж, с другой — Хоремхеб публично был унижен «выскочкой», преподавшим ему урок тактики в присутствии его солдат, изъяв оружие, которое Соадж не смог найти, и отказавшись отомстить обидчику Хоремхеба.
Дело «Пяти Свиней» было закрыто. В результате взаимная ненависть военачальников лишь усилилась.
Как и предполагалось, действия военных вызвали нездоровые настроения в близлежащих деревнях. Проклятия сыпались в адрес ивритов, армии, городского головы, Гемпты, других землевладельцев и личных врагов одних и других; они остановились только тогда, когда «добрались» до царя. Как всем известно, вовремя стычки двух человек на улице порой достаточно одного неосторожного слова, чтобы началась общая потасовка.
На следующий день один крестьянин, шедший по дороге, разделявшей два хутора под названием Баран Пта и Щедрый Инжир, обнаружил труп кота Бубе, который был священным животным хутора Баран Пта и всегда выходил победителем в битвах с крысами, лесными мышами, полевыми мышами и другими грызунами. Крестьянина это не только поразило, но и возмутило. Вместо того чтобы идти своей дорогой, он взял останки Бубе и принес их в хутор. Вокруг него собрались люди. Женщины причитали, дети плакали.
— Но кто же мог убить Бубе?
— Слушайте, что тут не понятно? Это люди из Щедрого Инжира. Они всегда завидовали тому, что у нас такой кот.
— Они пытались его утащить, а он вырвался.
— Бедный Бубе, его никогда не заменит ни один кот!
— Ему и года не было, он уже гонял мышей… И вот уже шестнадцать лет, как он ни на мгновение не оставлял этого занятия!
— Эти люди из Щедрого Инжира просто преступники!
— Они убили наше божество! Это им не сойдет с рук!
— Да уж, надо высказать им наше возмущение!
И пятеро человек, вооруженные палками, отправились в Щедрый Инжир, решив разобраться с обидчиками.
— Это вы убили Бубе?
— Кого?
— Нашего кота!
— Почему вы решили, что мы убили вашего кота?
— Потому что вы завидовали нам!
— Вы считаете, что мы станем завидовать из-за кота?
— Разумеется, но вы в этом не признаетесь! Вы — не только преступники, но еще и трусы!
В центре хутора образовалась толпа.
— Но чего хотят эти люди? — спросила одна матрона из Щедрого Инжира.
— Они утверждают, что мы убили их кота.
— К черту их кота! Пусть убираются долой!
Один человек толкнул другого, тот ответил тем же, затем они обменялись тумаками, и вскоре завязалась драка. Люди из Барана Пта уже были изрядно помяты, когда к ним присоединились их соседи. Дрались все, даже матроны и мальчишки. В ход пошли палки. Два человека были убиты. Женщины кричали, возможно, предполагая, что их вопли подбадривают мужчин. Две женщины катались по земле, царапая друг друга.
Несколько стражников, оказавшихся поблизости, заметили драку и подбежали к драчунам. Удары хлыстом сменились ударами палками, и крики стражников перекрыли крики женщин. Спокойствие было восстановлено, но какой ценой! Сломанные конечности, шишки, разорванные губы, глаза с черными кровоподтеками. По приказу начальника стражников люди из Барана Пта отправились, наконец, в свой хутор.
Тело Бубе было поручено бальзамировщику, который отнесся к усопшему с тем трепетом, который всегда вызывали эти магические животные. Ему устроили красивые похороны и поместили в маленькую гробницу с трогательной надписью: «Бубе, божественному благодетелю хутора Баран Пта, который посвятил свою жизнь защите хлебных амбаров людей».
Никому не пришло в голову, что несчастный герой мог умереть от старости или его ужалила гадюка в тот момент, когда он схватил за хвост лесную мышь.
17
ОБОЛЬЩЕНИЕ ЦАРЕВНЫ
Хитрость не удалась. Хоремхеб остался невредим. Во всяком случае, появление Нахтмина послужило мятежнику из Мемфиса напоминанием о том, что власть находится в крепких руках.
Ай все свое внимание перенес на беременных женщин — царицу и царевну. Согласно расчетам, первая должна была родить в начале сезона Сева, а вторая — двумя или тремя декадами позже.
Советовались с астрологами: роды царицы должны пройти в благоприятный час, тогда как роды царевны доставят некоторые хлопоты.
Анкесенамон попросила Сати проверить по ее таблицам, как пройдут роды ее сестры. Кормилица отказалась.
— Речь не идет о событии, которое зависит от нашего желания или которое требует принятия решения, госпожа. Беременность твоей сестры протекает нормально, но если мы вдруг узнаем из таблиц что-то нехорошее, тогда именно твоя беременность окажется в опасности.
Однажды, когда Итшан был в отъезде, чтобы скоротать время ожидания, Анкесенамон организовала прогулку по Великой Реке на борту «Славы Амона», как бывало в прежние времена. Она взяла обеих своих сестер и, разумеется, Сати, но не решилась отрывать от дел ни Нахтмина, ни Ая даже на один-единственный день. Ай вместо себя прислал Шабаку.
— Это находчивый человек, — сказал он, — и умеет быть интересным собеседником, когда надо.
Нефернеферура сначала смотрела на нубийца пренебрежительно, а Нефернеруатон — с плохо скрываемым любопытством. Что же было поручено доверенному лицу царя?
Между тем Шабака сумел развеселить пассажиров, прикрепив к корме корабля двух бумажных змеев на очень длинных тоненьких веревках; один был сделан в виде кобры, длинный хвост которой комично извивался в воздухе, а второй изображал ястреба. Даже речников это рассмешило.
Затем он стал рассказывать разные веселые истории. Одной из таких историй была басня про кота, которому стало известно, что мыши льстят ему, чтобы не быть съеденными. Но когда кот поссорился со своей женой, та, устав слушать похвалы в адрес неверного супруга, сама съела певиц.
Слегка опьяненная от свежего ветра и качки, Сати расхохоталась, Анкесенамон погрузилась в воспоминания. «Как жаль, что нет с нами Пасара, — подумала она. — Ему бы понравилась эта басня».
Внезапно она очнулась и вспомнила, что Пасар умер.
Снова нахлынули воспоминания о прогулках и о том, как маленький Тутанхамон расспрашивал Сменхкару, где заканчивается Море. У нее навернулись слезы на глаза. Сати это заметила и склонилась к ней.
— Больше думаем о мертвых, чем о живых, — прошептала она.
Снова она тосковала по детству, своему и близких людей. Возле нее не было детей, но скоро у нее с сестрой будут дети. Детство убивали взрослые. Она устала от этого мира стариков и военных, обезумевших от власти. Впервые она ощутила тоску по своему отцу, который посвятил жизнь созерцанию Атона, и этому подростку, который пришел ему на смену и не смог избежать яда стариков. А эти последние считали, что обладают мудростью, в то время как пребывали во власти безумия.
Ей приятно было слышать неожиданный смех Нефернеруатон, когда Шабака рассказывал какую-то прибаутку. Вопреки легкомыслию и невыносимым капризам баловницы, младшая сестра сохранила остатки былой веселости, когда она разыгрывала сценки со своими куклами и деревянными собаками.
Итак, у Шабаки получалось ее укрощать. Но сможет ли он ее соблазнить?
Лишь бы это все хорошо закончилось!
По возвращении в Мемфис Анкесенамон велела своему распорядителю заказать лучшим ремесленникам столицы изготовление статуи ребенка Хоруса, приложившего свой перст к улыбающимся губам. Она хотела установить эту статую в своих покоях.
По прошествии десяти дней распорядитель представил ей изображение бога — сына Исис и Осириса — в алебастре, высотой до предплечья, с инкрустацией глаз гематитом. Скульптура вызвала у нее восторг, и она приказала щедро заплатить мастеру и сделать в ее спальне нишу, где бог стоял бы на возвышении с постоянно зажженным светильником у подножия.
Сати также выразила восхищение скульптурой.
— Это племянник Сета, — сказала она мечтательно.
— Сета? — переспросила Анкесенамон.
— Сет — брат Осириса. Раньше говорили, что он должен был скрываться в болотах и у бедняков Нижней Земли, потому что его дядя хотел убить наследника трона. Иногда Сет его находил, и два бога сражались, но Сет никак не мог убить своего племянника. Наконец разгневанный Хорус отправился жаловаться в суд богов…
Анкесенамон слушала, словно зачарованная. Сати знала все истории обо всех богах; она была неистощимой рассказчицей, поэтому ее хозяйке приходило в голову, что та была не только поклонницей Кобры, но еще и жрицей.
— И что потом?
— Хорус пожаловался, что Сет лишил его царства. Он выиграл дело и получил в качестве компенсации Нижнюю Землю, в то время как Сет оставался богом Верхней Земли.
— Но это несправедливо! — воскликнула Анкесенамон.
— Так же думали и жрецы. Поэтому изменили историю. Хорус стал наследником всего царства. Теперь они говорят, что Сет правит только воздухом, и что именно он заставляет гром греметь.
— Сет не должен быть богом, — уверенно заявила Анкесенамон.
— Однако он таковым является, — заметила Сати. — И его могущество безгранично. Он — бог, который устраняет тех, кто слишком силен и будоражит мир, как змей Апоп, и тех, кому не достает бдительности, как его брат Осирис. Мудрость Сета жестока, но необходима.
Анкесенамон пребывала в задумчивости. Был ли потаенный знак в том, что Ай был родом из Нижней Земли, царства Сета? И что именно он ускорил смерть Эхнатона, Сменхкары и Тутанхамона? И почему Сати думала, что мудрость Сета необходима?
От этих вопросов у нее началось головокружение. К счастью, пришло время умываться, а затем — ужинать.
Сияя улыбкой и драгоценностями, окутанная облаком благовоний, госпожа Несхатор вышла навстречу своему именитому гостю. Шабака пришел в сопровождении юноши. «Очаровательный молодой человек», — решила хозяйка «Милого дома». Неожиданно мелькнула мысль: уж не изменились ли у Шабаки предпочтения? Где нашел он столь красивого и изысканного молодого человека? Когда она провожала своих гостей к лучшим местам в заведении, в уединенный альков, у нее появилось подозрение относительно пола компаньона Шабаки.
Инстинкт сводницы ее не обманул. Таинственным компаньоном была не кто иная, как Нефернеруатон.
Сумев развлечь царевну во время путешествия, что уже было нерядовым событием, Шабака на этом не остановился. Догадавшись о том, что она скучает во дворце, постоянно видя одни и те же лица, он убедил ее познакомиться со своим царством. Уже сама идея была для нее сюрпризом: царевны покидали пределы дворца только в торжественной обстановке и со свитой — того требовал протокол, чтобы не давать им соприкасаться с реальностью. Но недозволенная шалость приятно возбуждала.
— Переоденься в одежду простолюдинки без каких-либо украшений, и мы потихоньку выйдем через помещение для прислуги, — посоветовал Шабака.
Позаимствовав платье у одной из своих служанок, она в сопровождении нубийца вышла за пределы величественного двора. Приключение началось со знакомства с рынком. Вид лавок и лотков, всевозможные запахи и простые лица словно перенесли ее в другой мир. Грубые выражения, крики, сочные шутки, вульгарные жесты, а больше всего смех, откровенный или плутовской, от которого тряслись животы у мужчин и груди у женщин, — все это изумляло ее. Она совсем не понимала этих людей. Во дворце так не смеялись; улыбались высокомерно или искусно трещали, и это было признаком принадлежности к высшей знати. И любой слуга, который осмеливался на шутку или оскорбление, столь же жесткое как те, что мимоходом ловил ее слух, был бы выпорот за это.
— Эй, мужик, твоя задница, как у бегемота, загородила мне проход! Здесь же не приливной канал!
Или еще:
— Это ты мне говоришь, дерьмо крысиное? Ты что, родился от трусливого пердуна?
У нее округлились глаза, а Шабака хохотнул.
— Они всегда так разговаривают? — спросила она.
— Царевна, это не боги, а люди.
Она была поражена. На рыбном рынке они остановились у прилавка торговца, который продавал порезанное маленькими кусочками поджаренное мясо. Шабака купил порцию и подал ей на большом листе инжира. Потом она пробовала рыбу, показывая удовольствие, как это делают кошки. Тогда торговец жареным мясом сказал Шабаке:
— Мой друг, твое сердце не устоит перед этой красотой!
У Шабаки на лице появилась понимающая улыбка, и царевна расхохоталась.
— Цветок, упавший с неба! — усердствовал торговец жареным мясом. — Он мог бы заставить лотосы устыдиться!
На обратном пути одна продавщица цветов, широко улыбаясь, подала лотос Нефернеруатон.
— Дарю тебе его, небесная красавица. Ты осветила мой день.
Шабака все же дал той монету.
— Тебе не показалось, что она меня узнала? — спросила царевна.
— Она тебя никогда не видела, царевна. Это было искреннее восхищение твоей красотой.
День за днем Шабака водил Нефернеруатон по кварталам золотых и серебряных дел мастеров, скульпторов. В квартале ювелиров он подарил ей браслет из слоновой кости, инкрустированный камнями, которые переливались всеми цветами радуги, в зависимости от того, под каким углом на них смотреть. В квартале скульпторов мастер предложил Нефернеруатон сделать ее портрет со следующим комментарием:
— Она прекрасна, как царевна!
На следующий день Шабака пошел за миниатюрным бюстом из терракоты, который явно имел портретное сходство с царевной, причем мастер передал очень тонко черты ее лица. Она поставила бюст в своей спальне и долго не сводила с него глаз.
Анкесенамон заметила, что царевна позволяет себе шалости, уликами стали браслет из слоновой кости, который та не снимала с запястья, и маленький бюст, занявший место в ее комнате. Она разгадала, что инициатором проделок был Шабака, но воздержалась от упреков. Любая защита не была излишней в том положении, в котором оказалась она со своими сестрами, а защита Шабаки была бы, конечно, очень кстати. К тому же, если родится ребенок от нубийца, это стало бы щитом, защищавшим от…
От чего? Смутное беспокойство, возникавшее иногда по ночам, облачалось не только в гнусную маску Хоремхеба, но и в маску Сета. Разговор с Сати о небесном враге тех, кто был слишком силен или слишком слаб, не шел у нее из головы.
Дело дошло до того, что Нефернеруатон уже не могла больше обойтись без Шабаки; он стал для нее недостающим развлечением, лукавым гением, который сорвал пелену, скрывающую мир. До поры до времени он не осмеливался ни на малейший неуместный жест, но возникающие во время их прогулок ситуации сближали их порой больше, чем это могло бы случиться в благоприятных условиях дворца. Однажды, оказавшись в середине толпы, они были прижаты друг к другу, лицом к лицу. В другой раз он должен был схватить ее за талию, чтобы отдернуть от мчащейся прямо на них тележки. Он испытывал волнение, хотя в свои тридцать четыре года ему довелось подмять не одну девицу. И она ничем не выражала неприязни.
Если его эбеновая маска с красноватым отливом иногда делала его обезьяноподобным, то, с другой стороны, точеные, почти аскетичные черты лица придавали ему обольстительную загадочность. Ни разу не взглянув на себя в зеркало, он об этом ничего не знал, так как только один цирюльник заботился о его лице. Но ему было ясно: он не внушал отвращения Нефернеруатон.
Они становились все ближе друг к другу. Вскоре уже осталось мало мест, которые он мог бы предложить посетить, чтобы вызвать любопытство у царевны. Однажды он спросил у нее:
— Царевна, ты повидала свое царство днем. Не желаешь ли увидеть его ночью?
— Ночью? — удивилась она. — Но тогда весь мир спит.
— Не весь, — ответил он с улыбкой. — Есть такие, кто только и делает, что развлекается.
— Каким образом?
— Музыка, танцы, созерцание гармоничных или сладострастных вещей, или и того и другого.
— Но как я выйду ночью? Только шлюхи выходят ночью.
— Ты можешь переодеться в мужчину.
— В облике мужчины! — воскликнула она, смеясь над собственным испугом, уже соблазнившись этим крайним нарушением правил. — Но моя грудь?
— Царевна, ее можно так перетянуть широкой лентой, что она расплющится, и никто ничего не заметит.
Предложение ее увлекло.
— И куда мы пойдем?
— Туда, где развлекаются мужчины.
Вот в таком виде — без румян, только с подведенными сурьмой глазами и с синеватыми мазками на подбородке и щеках, чтобы имитировать свежевыбритую кожу, Нефернеруатон появилась в «Милом доме».
18
ЛУКАВСТВО И БОГИ
Из глубины алькова она одинаково жадно смотрела на мужчин в зале и на танцовщиц на сцене. Дважды перебродившее имбирное вино, которое госпожа Несхатор берегла только для именитых клиентов, усилило ее ощущения.
О, эти мужчины с глазами, пылающими желанием!
И эти тонкие, как стрекозы, танцовщицы, которые исполняли безумные акробатические трюки! И эта непристойность! Да, рабы во дворце были нагими, но они не извивались так, разве что в руках своих хозяек, когда сон бежал от этих бездельниц. По большим праздникам во дворце также выступали танцовщицы, но плутовки становились целомудреннее перед влиятельными людьми. Здесь же они под звуки кемкем и тамбуринов привселюдно с неистовством изображали движения любви, поблескивая своими круглыми ягодицами и тряся маленькими карминными грудями…
Нефернеруатон никогда не слышала прежде звучания кемкем; оно никак не сочеталось с нежным звучанием лир и лютен, на которых играли во дворце. Звуки кемкем терзали ей сердце, а неистовые крещендо во время последних немыслимых фигур обжигали горло, как перец. Тогда она отпила немного этого дьявольского вина, чтобы восстановить дыхание.
Шабака видел, как воздействует представление на его спутницу. Госпоже Несхатор редко доводилось видеть столь зачарованное ее представлением лицо, за исключением нескольких юнцов из провинции, которых отцы привозили с собой, чтобы их обессолить, а скорее подсолить.
— Какой вечер! — воскликнула царевна, откинувшись на подушки. — Мы ничего не знаем во дворце о мире! — И, обернувшись к Шабаке, поинтересовалась: — Моя мать подозревала о существовании подобного места?
— Мне это не известно, но такое маловероятно.
— А мой отец? Приходил ли он сюда?
— Царевна, я не могу даже подумать об этом.
— Мне следовало бы привести сюда наших рабов, — сказала она со смешком.
— Царевна, сомневаюсь, что распорядители и, тем более, царь и царица на это согласились бы.
— Почему?
— Нежелательно подстрекать живого бога и его семейство к излишеству в удовольствиях.
Между тем вечер продолжался, и возбуждение Нефернеруатон немного улеглось. Она стала задумчивой.
— Как долго это длится? — спросила она.
— Иногда до рассвета.
— До рассвета! — воскликнула она.
— Соседнее заведение вообще почти не закрывается.
— Какое соседнее заведение? — спросила она с любопытством.
Шабака сомневался, стоит ли о нем рассказывать. Но у него было поручение от царя: он отвечал за соблазнение последней из внучек царя девственницы. Ай желал, чтобы было как можно больше наследников, и по возможности мужского пола.
Она с нетерпением повторила свой вопрос, он затягивал молчание.
— Заведение любви, царевна. Тебе не стоит такое видеть.
— Почему? Я хочу пойти туда!
Скрывая некоторое волнение, он расхохотался. Старый лис приготовился съесть утенка. И вдруг его охватило сомнение, стоило ли продолжать. Они поднялись, и Шабака на ходу подмигнул госпоже Несхатор.
Соседнее заведение отличалось от всех подобных мест для развлечений только своей роскошной обстановкой. Просторный зал, освещенный несколькими лампами, наполненный опьяняющими причудливыми запахами, переходил в альковы, одни из них были затянуты шторами, другие нет. В тех, которые были раскрыты, находились девицы, большей частью молодые и нагие, в расслабленных позах — они поджидали клиентов.
При появлении Шабаки, которого, очевидно, здесь знали, они поднялись и окружили пару.
— Ой, какой очаровательный молодой человек! — раздались восклицания.
И одна из них — сирийка со столь бледной кожей, что ее считали покрашенной свинцовыми белилами, — положила руку на грудь Нефернеруатон. Та едва не вскрикнула от неожиданности.
— Но…
Взглядом Шабака приказал ей молчать. Другие продолжали восхищаться нежными чертами лица мальчика; другая девушка взяла ее за руку.
Тогда пары имбирного вина ударили в голову и пробежали волной по телу Нефернеруатон.
— Пошли, выпьем вина в алькове, — предложила сирийка, которая обнаружила, что перед ней переодетая женщина.
Нефернеруатон последовала за нею. Было ли это жестом обольщения или боязни, но она повернула голову и посмотрела на Шабаку. Он пошел за нею. Почти подтолкнул ее к алькову.
Он задернул штору.
Сирийка подала питье, затем растянулась около Нефернеруатон и стала поглаживать ее лицо. Затем коснулась грудей, потом живота. Шабака, прислонившись к одной из трех стен, наблюдал за этой сценой. Девушка скользнула рукой под одеяние своей клиентки, затем приподняла его край, так что стало видно лобок. Тогда со знанием дела она начала ласкать его. Нефернеруатон закрыла глаза и издала стон.
— С разрешения госпожи Несхатор… — произнесла сирийка насмешливым тоном.
Без сомнения, хозяйка была против пребывания женщин-клиенток в стенах своего заведения.
Затем она добавила к ласкам рук ласки губ и языка. Казалось, Нефернеруатон забыла о присутствии Шабаки. В любом случае, ее это не беспокоило. Вскоре тела девушек сплелись, они крепко обняли друг друга. Опытной рукой сирийка развязала на спине Нефернеруатон повязку, которой была перетянута ее грудь, и прильнула губами к груди. Было очевидно, что Нефернеруатон неопытная девушка: она разделась полностью и отдалась ласкам, которые ей расточали.
Шабака неотрывно наблюдал за этой сценой. Над головами мерцал свет единственной лампы. Он быстро разделся.
Закрыв глаза и издавая стоны удовольствия, Нефернеруатон на коленях предоставляла себя любовным атакам сирийки. Вдруг она почувствовала другую атаку, совершенно незнакомую ей. Всем телом, на котором ощущалась выпуклость, Шабака прижался к ней сзади. Крик боли был задушен ртом сирийки.
Эта последняя атака была внезапной и жестокой, но боль смешалась с волнами удовольствия, которое сирийка усердно доставляла своей клиентке. Нефернеруатон не бунтовала. Напротив, она откинулась в объятия нубийца. Затем приспособилась к его ритму. Он был неутомим. Она издала крик, который снова был задушен поцелуем сирийки. Поняла ли последняя цель этого соития? Всегда отличавшаяся послушностью служанки, она подчинилась молчаливым требованиям постоянного клиента.
Раздался еще один крик, и Нефернеруатон ощутила спазмы находящегося в ней члена. Она уже поняла, чем обладает отныне — в настоящем и в будущем. Оставаясь на коленях и прижимаясь спиной к груди своего завоевателя, она расслабилась в руках Шабаки, в то время как сирийка продолжала воспламенять ее ощущения. Мужчина обхватил ее вокруг талии своей эбеновой рукой. Она хотела его ненавидеть, но не могла. Ее руки легли на его предплечье, в то время как другой рукой он гладил грудь своей добычи, а потом подставил ее губам сирийки.
Он был удивлен этой покорностью. Она подняла лицо к лампе, как если бы готовилась отдать богу душу. И вдруг почувствовала, что тело мужчины натянулось как струна. Буря закончилась. Наконец насытившись, она медленно опустилась на сирийку.
Перевернувшись на спину, она посмотрела на черное мускулистое тело, расположившееся возле нее на коленях, на которое падали отблески раскаленной меди лампы. Она нашла его красивым. Он тоже смотрел на ее трогательное хрупкое тело, на лоно, познавшее удовольствие, на груди, набухшие, как почки на деревьях после дождя, на преобразившееся лицо. Он понял, что никогда не испытывал подобного чувства. Их взгляды встретились. Она улыбалась.
Он чувствовал себя опустошенным.
Снова она положила ладонь на руку Шабаки.
— Ты, — прошептала она. — Значит, это должен был сделать ты.
Она притянула его к себе и вынудила своего любовника наклонить к ней голову. Затем обняла его.
Сирийка пыталась понять, что это значит. Ей было невдомек, что в ее присутствии, возможно, решалась судьба царства. Она получила три золотых кольца — неслыханную сумму.
Бывший Первый советник Тхуту наносил иногда визит Хумосу, верховному жрецу храма Амона в Карнаке. Он приносил тому несколько корзин с плодами своего урожая, в действительности в знак верности тому, кто был вначале его врагом, затем союзником, а нынче — всего лишь верховным жрецом. Когда-то пролитая ими кровь высохла, так как кровь тоже высыхает, и слова, написанные красным, со временем также покрываются пылью, как и те, что были начертаны черным.
Слуги, сопровождавшие его, доставили в резиденцию верховного жреца плоды сезона: яблоки и груши из собственных садов, поздние красные финики из своей пальмовой рощи, мешки с бобами, оливками и нутом, дыни, овощи с огорода… Хумос горячо его поблагодарил. За подарками явились жрецы, чтобы распределить их между Домом жизни, резиденцией верховного жреца и хранилищами, а часть выделить для бедняков.
— Стало быть, ты только обрабатываешь землю, — констатировал Хумос неуловимо снисходительным тоном.
— Ее щедрость меняется, но она никогда не бывает неблагодарной, — заметил Тхуту, понимающе улыбаясь.
Хумос задумался.
— Ты, должно быть, разочаровался в деле, которому служил. Вот что я тебе скажу: некогда мы действовали по-разному, но ты не понимал того, что, несмотря на все различия, мы служили одному и тому же.
Впервые верховный жрец предался воспоминаниям. Тхуту скорее догадался, нежели действительно понял смысл речей жреца.
— Ты защищал воплощения богов, меня, самого бога, — пояснил Хумос.
— Значит ли это, что эти воплощения были несовершенны? — спросил Тхуту с коварной улыбкой.
— Боги, советник, вечны, они везде. Мы видим только самую малую часть мира до тех пор, пока бальзамировщик не поместил наши внутренние органы в чаши и пока бог Тот рукой жреца не открыл наши рты, чтобы дать выход слову, отныне неслышимому для смертных. Боги являют собой мир. Вот в чем была ошибка Эхнатона, когда он намеревался их всех заменить единственным — Солнечным Диском, как если бы луна, к примеру, не была их проявлением. Он обеднял божество.
— И это привело к преждевременной смерти, — сказал Тхуту.
— На самом деле так и есть.
Цинизм, с каким делается признание, не заслуживает порицания; только люди с сильным характером безоговорочно признают свои преступления. Оба мужчины окинули друг друга ироничными взглядами.
— Он ослабил божественный разум, пребывая на троне. Это было преступлением не перед людьми, а перед богами. Вдова, как тебе известно, не исправила его ошибку. Для тебя не было секретом, что она готова была опрокинуть лодку Осириса.
Тхуту покачал головой. Именно по этой причине он защищал Сменхкару.
— Однако преемник пытался восстанавливать лодку, — отметил он.
Хумос покачал головой.
— И в это время начался последний акт. Сменхкара осознал необходимость сильной армии. Он мог сделать ее такой только при поддержке самого злостного врага Ая Хоремхеба. Этот человек, получив власть, стал бы неприступен. Ай не мог такого стерпеть. Яд сделал свое дело.
Они прогуливались по саду верховного жреца между кустами роз и лилиями, привезенными из Куша, с фиолетовыми сердцевинами. Трудно представить более жуткий контраст, чем между их разговором и окружающей красотой.
— Дальнейшее было предопределено, — продолжил Хумос. — Став совершеннолетним, Тутанхамон лишил бы Ая шансов взойти на трон. Ведь этот царь был намного моложе, чем Ай. Он мог оставаться на троне долго, и к тому же Хоремхеб не бездействовал. Неудачный государственный переворот Апихетепа показал, насколько ослаблено царство.
— Тогда ты ничего не сказал, — заметил Тхуту с упреком.
— Что я мог сказать? И что это изменило бы? Надо было, чтобы победил сильнейший, тот, кто сможет защищать трон. И ты, советник, сам тогда этого не понимал. Ты полагал, что Тутанхамон способен противостоять нападениям хищников, которые рыскали вокруг трона. Ты объединился с Хоремхебом, чтобы противодействовать планам Ая. Вспомни! Ты даже хотел, чтобы Ай предстал перед верховным судом.
Подавленный, Тхуту покачал головой; он слишком хорошо все это знал.
— Иногда я думаю вот о чем, — продолжил верховный жрец. — Как ты мог позволить бросить командующего Нахтмина в тюрьму! Командующего, который будет единственным сильным человеком в Фивах после исчезновения Ая! Единственного защитника династии! И еще более удивительно то, что ты повелел его освободить по указанию Хоремхеба!
Хумос говорил насмешливо, и теперь Тхуту это раздражало.
— Мне не было известно, что жизнь царя Тутанхамона окажется такой короткой! Смерть не была предусмотрена, — оправдывался он.
— Ну уж нет, советник! — протестовал Хумос. — Ведь ты — умный человек! Ничто не было столь предопределено, как смерть Тутанхамона! Она была неизбежна!
— Я это понял, но слишком поздно, — безутешно произнес Тхуту.
Слуги принесли на большом блюде фрукты, привезенные в подарок бывшим Первым советником. Хумос протянул руку за фиником и сразу же раскусил его на две части, чтобы вытащить косточку. Затем съел мякоть.
— Сочный, — отметил он. — Разумеется, советник, теперь ты понимаешь, что монархи и первые лица страны никогда не могут предвидеть, какие судьбы им ткут боги. Никогда. Они создают союзы, потом их разрушают и называют удачей то, что чаще всего не зависит от них, а является намерением богов, а в защиту своих интересов упрямство называют мужеством.
— По-твоему, все мы слепы?
— Все люди слепы, — ответил Хумос.
— И ты? — спросил Тхуту прямо. — Когда же твои глаза открылись?
— Глаза открываются для созерцания богов, Первый советник, в результате приложенных усилий, направленных на то, чтобы воссоединиться с ними и понять их желания. Тогда ты не возмущаешься тем, что ястреб сел на куропатку, клюющую зерна. Добыча привлекает хищника.
Оба замолчали. Тхуту думал о том, что понапрасну прикладывал усилия в течение стольких лет. Его преданность только способствовала созданию такой ситуации, которая, как он теперь признавал, была катастрофической.
— Что я должен был делать?
— То, что ты делал, Первый советник, ничего другого. Ничего другого. Избавь себя от сожалений и угрызений совести. Ты был игрушкой в руках небесных сил, и твоя мудрость позволит тебе это понять. Ты ушел из власти, потому что у тебя утонченная душа. Но все власть предержащие не могут поступить так же. Боги не могут обойтись без игрушек. Попроси сейчас у Амона для себя душевного спокойствия.
Именно об этом с горечью подумал Тхуту: служба трону была делом бесполезным.
— Теперь, — снова заговорил Хумос, — полагаю, эти битвы закончились. Нас ожидают другие.
«Что он хотел этим сказать?» — задумался Тхуту. Он спросил об этом взглядом у верховного жреца. Хумос пожал плечами и многозначительно улыбнулся.
— Кто остался во дворце? Старик и две беременные женщины.
— И Нахтмин! — возразил Тхуту.
— Да, Нахтмин, — согласился верховный жрец. — Было бы лучше, если бы он велел убить Хоремхеба, дождавшись подходящего случая, который один раз он уже упустил. Но он не осмелился. Жаль. Теперь Хоремхеб окопался в Мемфисе, поддерживаемый Нефертепом, который всегда надеялся, что командующий позволит ему перенести столицу в Мемфис.
Какое-то время Тхуту смотрел на него озадаченно.
— Ты хочешь сказать, что Ай проиграл партию?
— Он ее проиграл уже давно. Еще со времен Эхнатона. Но тогда он был слишком занят тем, что пытался снискать милость царя. Давай не будем забывать, что он был одним из самых фанатичных сторонников культа Атона. Не по личным убеждениям, как это было у царя, а потому что ему это было выгодно. Он думал, представь себе, править, опираясь на женщин. Сестра Тия. Дочь Нефертити. Еще одна дочь, Мутнехмет, которую он выдал замуж за Хоремхеба, надеясь таким образом его нейтрализовать. Внучку Мекетатон, единственную, кто был к нему привязан, он намеревался выдать замуж за Тутанхамона. За семнадцать лет он ни разу не поддержал ни одного мужчины, до Нахтмина. Слишком их боялся. Он ошибся.
Он схватил другой финик и проделал с ним то же самое, что и с первым.
— Лукавство — признак слабости, Первый советник. Какое-то время богов это может забавлять, но долго они не будут защищать такого человека.
19
ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПРОСТОЛЮДИНА
Столь поздно и с помощью такого пылкого мужчины познав удовольствия тела, Нефернеруатон стала яростно этим упиваться.
Следующим же вечером она тайно привела Шабаку в свои покои. Объятия с первым ее мужчиной были более продолжительными, чем в первый раз.
В следующую ночь все повторилось.
Анкесенамон и Нефернеферуру удивляли круги под ее глазами, блаженный или сонный вид, заметно изменившаяся походка. До недавних пор она ходила вразвалку, с неизменно скорбным выражением лица, шлепая сандалиями по плитам и время от времени выставляя напоказ ягодицы или груди.
— Что-то с ней случилось, — прошептала Нефернеферура.
— С ней может случиться только одно, и ты об этом прекрасно знаешь, — заявила Анкесенамон.
Они захихикали.
— Но с кем?
— Я почти уверена, чем это Шабака.
— Шабака? — воскликнула Нефернеферура возмущенно.
— Таково было пожелание Ая, и я полагаю, что трое основных заинтересованных в этом лиц довольны.
— Но он же слуга Ая! — возмутилась Нефернеферура.
— Разумеется. Но он сильнее, чем сам Первый советник.
Пришла Мутнехмет и стала со своими племянницами обсуждать эти перемены. Прием, который ей оказала царица, побудил ее к тому, чтобы занять свои покои во дворце, вместо того чтобы скучать в загородном доме. Таким образом, несчастье объединило всех, кто еще остался от их семьи.
Бывшая супруга Хоремхеба привезла с собою карлика Менея, и он, к удивлению всех, ладил со львом. Довольно забавно было смотреть, как хищник с карликом в обнимку катились по террасе или как насмешливый Меней сидел верхом на своем новом товарище.
— О чем вы говорили? — справилась Мутнехмет.
— Что Нефернеруатон теперь бурно проводит ночи, — ответила Анкесенамон.
— С каких пор?
— Наверно уже три или четыре последних ночи.
— Но известно, кто это? — забеспокоилась Мутнехмет.
Когда Анкесенамон поделилась с ней своими подозрениями, та воскликнула:
— Но он не может быть подходящей партией!
— Твой отец придерживается другого мнения, — возразила Анкесенамон. — Он также считает, что в крайнем случае он мог бы стать преемником, достойным его самого.
— А мой муж? — воскликнула, встревожившись, Нефернеферура.
— Ай еще не умер, и я тоже, поэтому, как говорится, бесполезно ждать пения жаб на заре.
— Но почему нам не говорят, что может произойти после смерти Ая? — настаивала Нефернеферура.
— Очевидно, Нахтмин будет назначен регентом.
— А Царский совет?
Анкесенамон пожала плечами. Со времени смерти Тутанхамона и прихода к власти Ая Царский совет более не действовал. Мутнехмет казалась задумчивой.
— Наилучшей новостью, которую я хотела бы услышать, могло бы стать сообщение о смерти Хоремхеба, — прошептала она.
Анкесенамон притворилась, что не расслышала этого. Она устала от смертей и насилия.
— Кажется, я чувствую, как ребенок шевелится во мне, — сказала она.
Ей было известно это ощущение — она его испытала, вынашивая ребенка Пасара. И снова она носила в себе будущего царя. Плодовую почку их потомства.
Теперь каждую ночь Шабака проводил у Нефернеруатон.
Первый подвиг был результатом лукавства, к которому он прибег по приказу хозяина. Но теперь он с нетерпением ждал ночи, чтобы отправиться в покои царевны.
За всю свою взрослую жизнь он всегда был лишь инструментом в руках властителя провинции, ставшего царем. Он знал, что о нем говорили: «проклятая душа», «исполнитель низких дел», «слуга». И смирился с презрительным отношением к себе.
Затем хозяин указал ему на исключительную добычу: царевна, более того, его собственная внучка. И для завоевания столь знатной персоны необходимо было сделать следующее: соблазнить ее и сделать женщиной.
Но произошло неожиданное: отношение царевны странным образом очистило его. Она влюбилась в человека, который не только ее растлил, но также открыл в ней женскую природу. Она постоянно ему об этом напоминала. Осыпая ласками, она возвела его в ранг царственного любовника.
А ведь она славилась своей красотой!
И отныне Нефернеруатон принадлежала Шабаке.
Бушевавшие в нем чувства быстро достигли неистовой силы. Он был безумно влюблен в царевну.
И вероятность того, нет, уверенность в том, что он оплодотворил Нефернеруатон, подстегивала его страсть. От него — «слуги» — появится царевич или царевна, и этот ребенок, возможно, наследует трон.
Он этого он приходил в лихорадочное возбуждение.
Как только они оказывались в постели, он щедро осыпал свою госпожу ласками, чего никогда не доставалось ни одной женщине. Он один стоил десяти чувственных рабов. Теперь он был одновременно и рабом, и господином.
На исходе десятой ночи, когда он уходил украдкой, карлик Меней поднялся с постели по острой нужде. Направляясь в уборную, он вышел в коридор и заметил нубийца, покидающего покои Нефернеруатон.
На следующее утро, подпрыгивая от нетерпения перед царицей, ее сестрами, Мутнехмет и придворными дамами, карлик кричал гнусаво:
— Это действительно дворец Амона-Ра! Черная тень покидает его на рассвете.
Анкесенамон зажала рукой рот, чтобы скрыть улыбку. Нефернеферура захлопала ресницами. Нефернеруатон улыбнулась, а Мутнехмет вытаращила глаза.
Новость быстро распространилась по дворцу. Вскоре царица сообщила своей младшей сестре, что намеревается поговорить с царем относительно того, что следует придать официальный статус ее связи с Шабакой.
Нефернеруатон не промолвила ни слова.
— Очень хорошо, — заключил Ай.
Какое-то время он пристально смотрел на Шабаку. Нубиец выдержал его взгляд, не моргнув.
— Если она беременна, — возобновил разговор Ай, — надо, чтобы ты с ней сочетался браком.
Главный распорядитель церемоний Уадх Менех возвестил о приходе царицы. Ай встал, чтобы оказать ей должное уважение.
— Моя царица желанна вдвойне, — заявил он. — Я беседовал с Шабакой о ситуации, которая, возможно, тебе уже известна…
— Я об этом знаю, — подтвердила она, глядя на Шабаку с полуулыбкой.
Он низко поклонился и опустился на одно колено.
— Поднимись, — повелела она.
Какое-то время все хранили молчание, Анкесенамон нарушила его. Она предложила:
— Думаю, следует позвать Нефернеруатон.
Ай передал приказ Уадху Менеху.
Несколькими минутами позже пришла Нефернеруатон, запыхавшаяся, обеспокоенная, вопросительно глядя на присутствующих.
— Давайте сядем, — предложил Ай.
Шабака выдвинул кресла для царицы и царевны.
— Ты тоже садись, — повелел ему Ай.
Впервые Шабака сел в присутствии царицы.
— Хочешь ли ты выйти замуж за Шабаку? — спросил Ай у Нефернеруатон.
От волнения лицо царевны порозовело. Она открыла рот, но не смогла произнести ни звука, а потом расхохоталась.
— Это мое самое заветное желание! — выговорила она наконец.
— Это хорошо. Шабака — человек опытный, так как всегда принимал участие в моих делах. Это также человек изворотливый, поэтому много раз мне приходилось призывать его на помощь. Вот уже многие годы он мой советник. Он тебе будет так же предан, как предан короне.
Он выдержал паузу.
— Стало быть, извещаем двор и царство о бракосочетании царевны Нефернеруатон и царевича Шабаки.
Последний подскочил. Царевна смотрела на него сияя.
— Как, на твой взгляд, такой титул ему подойдет, моя царица? — спросил Ай у Анкесенамон.
— Мне кажется, стоит опасаться реакции некоторых придворных, — сказала она.
— Я об этом предупрежу Нахтмина, — подытожил Ай.
Бракосочетание царевны взбудоражило Фивы. Буквально все задавали тот же самый вопрос, что и Нефернеферура, когда узнала о появлении Шабаки в жизни ее младшей сестры: Нахтмин или нубиец сменит Ая, когда того не станет? Некоторые из толпы придворных, существование которых проходило в ожидании царской милости, теперь, когда Шабака официально достиг таких высот, принимали важный вид, встречая нового царевича, надеясь в последующем добиться для себя определенных преимуществ. Другие, из тех, кому уже приходилось делать ему подношения, сожалели о том, что поскупились.
Во время церемонии бракосочетания вокруг храма Амона собралась большая толпа: каждый хотел увидеть того, кого злые языки называли бывшим слугой царя и уверяли, что именно его подвиги в постели позволили ему вознестись на такую высоту — стать царевичем и потенциальным наследником трона. Чем выше рангом был сплетник, тем более непристойным оказывался повод.
Удивление вызвало то, что среди почетных гостей был Гуя, наместник царя в Куше, и не было командующего армией Нижней Земли Хоремхеба. Бурно обсуждали беременность царицы: был ли это действительно плод ее дедушки? С умным видом рассуждали о семени стариков. Некоторые выдвигали предположение, что тот, кто оплодотворил царицу, как-то связан с командующим Нахтмином. Всё заметили, всё превратно истолковали, а чего не знали, то придумали.
На Празднике долины, который начали отмечать в некрополе Фив, не было ни Анкесенамон, ни Нефернеферуры, так как лекарь Сеферхор считал, что в их состоянии нельзя долго стоять, а этого требовали церемонии в храме предка, Аменхотепа Третьего. Кроме Ая, Нахтмина, Шабаки и Нефернеруатон, тоже беременной, но со сроком только в три месяца, там присутствовали также главы ведомств.
Итшан находился при Анкесенамон, он был еще более предупредительным, чем Сати, если такое вообще возможно.
Майя также был на празднике, наблюдая за всем, как сорока, — вороватым глазом. Придворные нашли, что он был необычно бледен.
Во время пиршества, которое сопровождалось принесением жертвы и украшением статуи царя розами, драгоценностями и цветками лотоса, в клубах дыма от фимиама, некоторые отметили, что Усермон, Маху, Пентью и Нахтмин находились в окружении большого числа людей, в то время как вокруг царского казначея было мало народу.
Говорили, что Майя беспокоился о том, как бы ему удержать литоту. Время шло, проходили месяцы, годы. Он мог убедиться в том, что царь находил все больше приверженцев, красавец Нахтмин тем более, и те несколько командиров, что теснились вокруг него, это также отметили. Этот лис Шабака стал царевичем, следовательно, был теперь защитником трона. Три дочери Эхнатона были беременными, и каждый ребенок мог стать продолжателем династии. Ай мог прожить еще много лет. И Хоремхеб не молодел. Но по выражению лиц придворных, казавшихся одновременно хитрыми и отстраненными, было ясно, что они, как и царь, разгадали его игру и знали о пособничестве Хоремхебу. Отныне он рисковал оказаться в немилости у царя.
Но что же предпринимал Хоремхеб? Майю охватывало отчаяние.
Когда он был очередной раз в Мемфисе, Хоремхеб показался ему чрезмерно флегматичным. Очевидно, буйвол не хотел атаковать старого шакала, так как рисковал быть искусанным — стать предметом грязных насмешек.
Все же Майя возвратился в Фивы, обдумывая, насколько удачным был его выбор. Его больше всего беспокоило то, что теперь он не мог уже перейти в другой лагерь.
Через два дня после начала сезона Сева, в шесть часов утра у Анкесенамон начались схватки. Ее поместили в кресло для родов, изобретенное ее бабушкой по материнской линии, Тиу, и Сати привела обеих повитух, которые уже несколько дней безотлучно находились в соседних комнатах.
Итшан пренебрег приличиями и присутствовал при родах, держа руку Анкесенамон в своих руках. Нефернеферура тоже сначала была рядом, но все же не выдержала и убежала, ужаснувшись мысли, что ей предстоит перенести то же самое. Чтобы наблюдать за тем, как головка новорожденного выходит из влагалища сестры, ей надо было принять успокаивающую микстуру.
По прошествии почти девяти часов царица родила мальчика. В Фивах, в Мемфисе и в других городах были организованы большие празднества. Царь повелел всем наливать вино и раздавать угощения. На празднике, как обычно, выступали певицы и танцовщицы, и это было еще не все.
От глашатаев народ узнал имя, которое царица дала принцу: Хоренет, «Тот, кого накормил Хорус».
«Неужели Амон отныне защищает эту семью?» — мысленно причитал Майя.
Позднее он возрадуется, но не будет этого показывать.
Минули две декады сезона Сева, когда судьба нанесла удар царской семье: родив девочку, царевна Нефернеферура умерла от потери крови, которую не смогли остановить ни Сеферхор, ни повитухи.
«По крайней мере, — сказал себе Майя, — хоть от нее больше не будет отпрысков этого проклятого рода».
На тридцать дней двор погрузился в траур.
«Нас было шестеро, а теперь осталось двое», — подумала Анкесенамон. Впрочем, на какое-то время она забыла о царстве и об остальном мире. Для нее существовали только ее сын, Итшан и Сати. И печаль.
Она гнала от себя видения, как бальзамировщики потрошат прелестное тело сестры, которое оказалось слишком хрупким для жизненных реалий.
Вечером, сидя вместе с Нефернеруатон на террасе, она плакала. К ее удивлению, лев стал лизать ей руку.
— Ты тоже моя семья? — сказала она ему ласково.
Расстроенные придворные дамы забеспокоились: уж не потеряла ли царица разум?
Нет, она не сошла с ума. Она возглавила похоронную процессию и держалась с надлежащей торжественностью. Нахтмин стоял в гробнице по другую сторону саркофага. Она возложила на золотую маску своей сестры венок, сплетенный из кувшинок, а он — венок из роз, они потом еще долго смотрели друг на друга.
У Нахтмина были влажные от слез глаза. Постепенно узнавая свою супругу ближе, он полюбил ее.
— Это Сет ее убил, — сказала ему Анкесенамон. — Будь сильным, защити тех, кто остался.
Тот Сет, который не любил слабых.
Она думала о словах Тхуту: «Исис, вечная невеста печали».
Спустя полторы декады после смерти Нефернеферуры гонец доставил во дворец свиток папируса для царицы. Стражники хотели его задержать, но гонец ускользнул от них.
Послание было передано по назначению.
Моя любимая сестра, нас снова постигло несчастье, и как я могу тебя утешить, если сама скорблю? Я могу только тебе сказать, что плачу вместе с тобой и Нефернеруатон, которая, как я знаю, сочеталась браком с Шабакой, без сомнения, по настоятельному желанию нашего предка. Не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе и обо всех вас, и мое сердце горит желанием воссоединиться с вами, с тобой и Нефернеруатон, и сжать вас в своих объятиях. Но я знаю, что если я это сделаю, то снова попаду в ад, из которого Неферхеру мудро меня вырвал. У меня два сына, которые великолепно себя чувствуют, и наше возвращение в это царство ядов подвергло бы наши жизни еще большей опасности, чем в былые времена. Дело Неферхеру процветает, и мы живем в достатке.Твоя любящая сестра.
Пусть Амон и все боги, которыми он управляет, принесет тебе душевный покой и здоровье.
Анкесенамон долго пребывала в задумчивости. Стало быть, Меритатон не сожалела о том, что покинула Две Земли, даже тоскуя о родных. Она выбрала судьбу женщины, а не царицы.
Для нее оказалось невозможным быть одновременно и женщиной и царицей. Царская власть лишала женщину плоти — она больше не принадлежала себе, становясь жертвой махинаций мрачных властителей, которыми боги управляли по своей прихоти.
Исис, вечная невеста печали! Слова Тхуту то и дело приходили Анкесенамон на ум. Он понял цену власти и удалился.
Посетила ее и другая мысль: сестры были вместе, даже находясь в разлуке. Возможно, они воссоединятся в загробной жизни.
Ее не удивило бы получение подобных посланий от тех, кто ушел навсегда: от Мекетатон, Нефернеферуры и Сетепенры.
Но как удавалось Меритатон быть настолько хорошо информированной о событиях во дворце в Фивах?
20
НЕЗАКОНЧЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
Нефернеруатон родила в середине сезона Жатвы.
Она постоянно опасалась худшего после смерти своей сестры при родах. Потребовались невероятные усилия Сати, Мутнехмет, Анкесенамон и Шабаки, чтобы убедить ее в том, что не все женщины умирают во время родов, иначе ни у кого не было бы матерей.
Анкесенамон была рядом с момента начала у сестры схваток. Шабака ее поразил: каким образом эта обезьяна, этот лукавец, смог превратиться в трепетного и заботливого мужа? Она видела, каким внимательным он был по отношению к своей супруге и какое смятение его каждый раз охватывало, когда Нефернеруатон кричала.
— Так всегда бывает, разве ты не знаешь? — говорила она, кладя свою руку на руку нубийца. — Первые роды наиболее мучительные.
Но она сама опасалась худшего, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица.
Итак, роды прошли очень хорошо.
Родился мальчик.
Акушерка перерезала пуповину и завязала ее, обмыла кричащего ребеночка и запеленала.
Шабака не мог сдержать дрожи. «Неужели он действительно любит Нефернеруатон?» — размышляла взволнованная Анкесенамон.
Служанки обмывали роженицу.
Анкесенамон и Шабака столкнулись головами, наклоняясь над новорожденным. Они рассмеялись. За столько часов это был первый смех. Шабака взял ребенка на руки, посмотрел на царицу, преисполненный почти небесной радости, затем подошел к постели своей супруги, сел на корточки и прошептал:
— Нефер. Мальчик. Посмотри!
Роженица повернула голову и недоверчиво взглянула на сморщенное и красное существо, которое вышло из нее. Она улыбнулась и взяла на руки орущего ребенка. К ее удивлению, крики стали раздаваться реже, затем постепенно стихли. Ребенок заснул.
«Итак, три ребенка», — подумала Анкесенамон.
В комнате находились три молодые кормилицы. Сати, притихшая и молчаливая, отошла от стены, на которую до сих пор опиралась, и подошла к одной из кормилиц.
— Ты, — произнесла она, указав пальцем.
Сеферхор держал в руках кувшин с кипяченым молоком, разбавленным кипяченой водой, с добавлением эликсира, тайну которого он бережно хранил. Он тоже сел на корточки около роженицы, наполнил чашу питьем и протянул ее царевне.
Внезапно в комнате воцарилась тишина. Сати увела двух кормилиц, повитух и служанок. Нефернеруатон и ее сын заснули. Анкесенамон осторожно забрала ребенка из рук матери и передала его кормилице, затем сказала Шабаке:
— Пусть она поспит немного.
Она вернулась к себе, чтобы заняться Хоренетом.
Дочери Нефернеферуры дали имя Неферибамон. Как объяснил Нахтмин, это имя выбрала ребенку покойная царевна-мать.
Сына Нефернеруатон назвали Аменхотепом, так как этого потребовал Ай. Такой выбор привел в задумчивость царицу: имя принадлежало основателю династии. Это вызвало волнение во дворце, оно передалось через придворных дам за пределы дворца. Все задавались вопросом: может ли сын нубийца дописать долгую историю, которая, как казалось, оборвалась, когда Аменхотеп Четвертый поменял свое имя, назвавшись Эхнатоном?
Анкесенамон решила не отвечать на эти вопросы: некоторые из придворных были, определенно, в большей степени монархистами, чем сам царь.
В конце второй половины каждого дня, когда слабел суховей, дующий из пустыни, и поднимался легкий бриз, обе матери, Мутнехмет и три кормилицы собирались на террасе. Двое младших детей оставались на руках у кормилиц, но Хоренет пытался проползти хоть несколько шагов под бдительным взглядом своей матери. Тогда Меней уводил льва на прогулку в сад, а затем его забирал смотритель Зверинца на кормежку и отдых в клетке вместе с его самкой. Правда, один или два раза хищник лизнул молодого царевича, но никогда не стоило пренебрегать мерами предосторожности.
Анкесенамон ощутила атмосферу своего детства: кормилицы и дети. Погремушки, которые Итшан принес своему сыну, вызвали у нее слезы на глазах; эти первые игрушки были такими же, как и у нее когда-то очень давно.
Несмотря на ощущение счастья, как царица Анкесенамон больше не могла избегать вопроса, который питал сплетни двора. И к тому же это в первую очередь касалось ее самой: когда не станет Ая, который из двух мальчиков будет наследником трона? Казалось очевидным, что это должен быть ее сын Хоренет, так как он официально был объявлен наследником. Но звучное имя, которое выбрал Ай для сына Шабаки, достаточно ясно указывало на то, что он видел в нем продолжателя династии.
Кроме того, она задумывалась над тем, кто станет регентом. В последний раз, когда она беседовала об этом с царем, они сошлись на кандидатуре Нахтмина, но в следующий раз всплыло имя Аменхотепа. Согласится ли отец царевича, которому поставили задачу возродить династию, остаться в тени?
Наступил месяц Хойяк, а вместе с ним и праздник Осириса.
Праздничное шествие традиционно проходило перед дворцом и было как никогда многолюдным. Царская семья находилась за балюстрадой большой террасы, выходящей на улицу Амона. Рядом с Аем, справа от него, стояла царица, держащая на руках молодого Хоренета, а слева расположились Нахтмин и Шабака, у которых на руках были, соответственно, Нефериб и Аменхотеп. Раздавались восторженные крики, в воздух летели цветы. Вот уже многие годы народ Двух Земель не видел детей на террасе дворца; казалось, что сок старого династического дерева высыхает. Тебаины и другие подданные короны, пришедшие со всех уголков Двух Земель, Омбоса, Йеба, Нехена, с воодушевлением отмечали первые плоды такого возобновления.
Трубный звук известил о том, что наступил час мужчинам из царской семьи возглавить кортеж. В этот момент Анкесенамон оказалась в Большом зале на нижнем этаже. Она видела, как Уадх Менех долго разговаривал со вторым распорядителем церемоний, заметила озабоченное лицо Шабаки и как тот удалился с раздраженным видом.
— Что происходит? — спросила она Уадха Менеха.
— Вопрос старшинства, твое величество.
Итак, не было сомнения, что это была ссора из-за старшинства между Нахтмином и Шабакой по поводу того, кто и в какой последовательности должен идти за монархом. Шабака намеревался идти в том же ряду, что и Нахтмин, но Ай этого не разрешил: как главнокомандующий царства и царевич Нахтмин был выше по рангу. На следующий день Анкесенамон отправилась расспросить обо всем царя.
— Я полагаю, будет полезно, если ты мне назовешь имя регента на случай, если с тобой что-то случится.
— Ты об этом знаешь, я не изменил своего решения. Нахтмин. Как главнокомандующего его уважают и ценят не только военные. Он полон энергии.
— Кажется, Шабака оспаривает его старшинство.
— Он немного перегибает палку, — заметил Ай, улыбаясь.
— Почему ты выбрал имя Аменхотеп для его сына? Это стало для него поводом питать большие надежды.
Ай вздохнул.
— У меня сложилось впечатление, что мы освобождаемся от кошмара после стольких лет распрей и полуцарей у власти!
«Полуцари» — это слово звенело в голове Анкесенамон. Это верно, Сменхкара и Тутанхамон были слабыми людьми. Но «полуцари»!
— Я хотел вернуть уважение этому знаменитому имени — Аменхотеп. Шабака из породы сильных людей. Его сын будет таким же, какими были основатели династии. Мне представился случай. Я его не упустил.
— И кто же будет наследным принцем? — спросила она.
— Если мои пожелания будут исполнены, то твой сын Хоренет должен будет сочетаться браком с Нефериб, дочерью твоей покойной сестры. Они образуют царскую пару под регентством Нахтмина.
— А Аменхотеп?
— Излишек товара не повредит, моя царица. Я предпочитаю, чтобы у нас были два принца вместо одного. Я не могу предусмотреть всего, что произойдет после моего ухода. Главное, чтобы у нас в роду были сильные мужчины.
Возможно, он был прав.
Несколько недель прошло без особых событий, не считая традиционных праздников.
То ли из-за того, что Нефернеруатон стала матерью, то ли в результате внезапного осознания себя женщиной, у нее все больше менялся характер. Безрассудная и странноватая девушка, какой она была в предыдущие годы, стала прекрасной матерью, внимательной ко всем моментам жизни своего ребенка.
Во время долгих бесед с сестрой и кормилицами она, некогда занятая лишь прическами, румянами и благовониями, интересовалась количеством молока и временем отнятия от груди.
— По крайней мере, по истечении года, — ответила Анкесенамон.
Но Сати покачала головой.
— Госпожа, поверьте мне, лучше пораньше приучить ребенка к обычной еде. Я советую отнять от груди на девятом месяце. Это делает детей сильнее.
Стало быть, для Хоренета наступил этот момент.
Совместные ужины также способствовали восстановлению былой семейной атмосферы. К ним присоединялся Нахтмин или Шабака, бывало что и сразу оба, а иногда и царь.
Как-то вечером Нахтмин пришел к царице на ужин, хотя знал, что будет и Шабака. Он казался озабоченным. Анкесенамон поинтересовалась у него о причине такого настроения.
— Когда ты видела царя последний раз? — спросил он.
Она встревожилась.
— Но… Этим утром…
— Я только что от него. Мне он показался очень усталым.
Анкесенамон резко поднялась.
— Не торопись, твое величество, — сказал ей Нахтмин. — Он попросил дать ему отдохнуть до завтра. Сеферхор рядом с ним.
В ту ночь во дворце никто не спал. На рассвете следующего дня царица, ее сестра, Мутнехмет, Шабака и Нахтмин встретились перед покоями царя, все были обеспокоены. К ним вышел спокойный Сеферхор. Несколько мгновений он молча на них смотрел, а затем сообщил, как будто его об этом спросили:
— Этим утром его величеству намного лучше. Он только что встал, чтобы умыться. Разумеется, он будет тронут вашим вниманием, но не заходите туда все одновременно.
Было очевидно, что именно Анкесенамон должна войти первой, а вместе с ней и Шабака. Они услышали голос Ая, доносящийся из ванной комнаты. Он отдавал приказы слугам. Все успокоились. Вскоре Ай вышел из ванной в сопровождении слуги, который вытирал ему поясницу. Царь окинул всех взглядом и весело сказал:
— Это случится, но не сегодня.
Шабака расхохотался.
— Как я этому рад, мой царь, мой господин!
Анкесенамон подошла к царю и поцеловала его в щеку. Он положил руку на ее плечо.
— Это Нахтмин вас встревожил? Вчера у меня было легкое недомогание. Думаю, сказалась загруженность работой. Или заботы.
— Заботы? — переспросила Анкесенамон.
— Маху сообщил мне, что вот уже на протяжении нескольких дней наблюдается непонятное передвижение войск от Мемфиса к Стене Принцев. Завтра я ожидаю донесения гонцов. Теперь позвольте мне одеться.
Царица сообщила тем, кто ожидал своей очереди за дверью, что царь восстановил свои силы. Все с облегчением вздохнули и вернулись в свои покои.
— Стена Принцев, — объяснил Шабака царице, когда они были в большом зале, — это высокая стена, выстроенная на востоке, чтобы помешать вторжению бедуинов. Какой же была причина передвижения войск, о чем сообщили шпионы Маху?
Следующий день прошел без инцидентов. Анкесенамон успокоилась, по крайней мере внешне.
На рассвете следующего утра она и Итшан были разбужены сдержанным, но настойчивым стуком в дверь. Анкесенамон встала, чтобы узнать, в чем дело. Приоткрыла дверь. В неясном свете вырисовалось лицо Уадха Менеха. Мертвенно-бледное. Перекошенное.
— Твое величество, — проговорил он с дрожью в голосе, — прости меня, но…
Он не мог говорить, но ему уже не надо было заканчивать свое сообщение.
— Подожди. Я сейчас оденусь, — сказала она.
Она набросила на плечи накидку и последовала за старым Распорядителем церемоний по еще прохладному коридору.
— Хранитель гардероба нашел его этим утром в своей постели… бездыханным…
Он не осмелился сказать «мертвым».
— Надо разбудить полководца Нахтмина и Первого советника, — повелела она, не узнав своего собственного голоса.