– НЕТ!
Софи сама не поняла, передала она мольбу, или выкрикнула ее вслух.
Но она чувствовала всплески теплых покалываний, проносящиеся в сознании, и усиливающийся лазурный ветер.
– Прентис, пожалуйста!
– ПОЖАЛУЙСТА.
– Ты должен вернуться.
Не переставая кричать, она нырнула в осколки воспоминаний, не думая о хаосе, который окажется на другой стороне.
Ее ожидало черное ничто – настолько пустое пространство, будто Софи провалилась в бездну, и падала все глубже, глубже и глубже, так быстро, так долго, словно рухнула в центр вселенной.
Ветер погнался за ней – перегнал – сумел подхватить.
И она, дернувшись, остановилась.
Задумалась.
Как будто где-то вдалеке кто-то твердил ей: «Ты справишься! Ты справишься! Ты справишься!»
Уверенность смешалась с новым приливом тепла, и она постепенно вспомнила, что Прентис не мог исчезнуть.
Он просто спрятался. И она могла его найти. Главное – не сдаваться.
В ней разгорелась решимость, и она ухватилась за ветер, потянула, превращая его в перья – в великолепные синие крылья, трепещущие при малейшем колебании мысли, поблескивающие во тьме.
– Пожалуйста, Прентис, – передавала она. – Если не вернешься ради меня, вернись ради Вайли. Он любит тебя. Ты ему нужен.
Она умоляла его снова и снова, пока темнота не сжалась – пока она не обрела края. Границы, отражавшие ее слова и заполняющие пространство тихим бесконечным эхом.
Где-то в мыслях мелькнуло, что она уже сталкивалась с похожим эффектом, но Софи слишком сосредоточилась на добавлении новых образов, и не стала задумываться. Воспоминаний про Вайли у нее было мало – и многие из них оказались болезненными. Но Прентису стоило их увидеть.
Увидеть доказательство того, как сильно сын по нему скучает, и найти в себе силы вернуться.
Поэтому она показала ему, как спорит с разгоряченным Вайли об исцелении его отца, показала его отчаяние, когда он думал, что потерял Прентиса навсегда. Промелькнули даже раны, которые Вайли получил под пытками «Незримых». И закончила она последним увиденным воспоминанием, где Вайли цеплялся за ладонь отца и просил передать, что любит его.
– Он тебя ждет, – сказала она Прентису.
– Возвращайся.
– Возвращайся.
– Возвращайся.
Где-то далеко ее плечо сжали до боли – Киф предупреждал, что Прентис теряет контроль над эмоциями, – и под новым порывом она взмахнула крыльями, поднимаясь выше.
Но в сознании Прентиса слышалось только эхо. Тепло не ощущалось.
– Прошу, Прентис, – взмолилась она. – Ты нужен нам.
Она показала ему вину и отчаяние Алдена, раздражение и нетерпение Коллектива, скорбь и преданность Тиргана – и проблески его любви к Вайли.
Это не помогло, и тогда она добавила собственные эмоции – все слезы, которые она пролила из-за своей роли в его судьбе. Все кошмары. Все потраченные впустую дни.
– Ты что, не понимаешь, как ты нам важен? – спросила она. – Как сильно все тебя любят?
Может, ему нужно было доказательство.
Поэтому она собрала воедино абсолютно всю любовь, на которую была способна, и выплеснула ее во тьму раскаленным добела потоком.
Свет заструился во тьме, смешиваясь с ней и окрашивая все серым.
Этого не хватило, и она копнула глубже, до самого сердца, погрузилась в колодец необузданных эмоций, где все пылало совершенно новым жаром. Он выжег все мысли, стоило ей собрать его силу, и взорвался искрами, разнесшимися по сознанию Прентиса. А ветер раздул из искр пламя.
Безвредное пламя.
Полезное пламя.
Танцующее, потрескивающее, пожирающее мрак пламя.
За ним последовало тепло, но теперь оно шло изнутри; его становилось все больше, больше и больше, пока оно не расплавило острые осколки воспоминаний в единую массу. Мощная энергия понесла Софи вверх, выше, еще выше – так быстро и неожиданно, что она вернулась в собственное тело и заморгала, дрожа, жадно глотая воздух и ощущая, как ее голые руки стискивают чьи-то трясущиеся ладони.
Ее звали по имени, закидывали вопросами – голоса перекрывали друг друга, перемешивались в кашу из звуков.
Все, кроме одного.
Услышав его, все замолчали.
Взгляды обратились на Прентиса. Впервые за десятилетие его взгляд прояснился, стал светлым и чистым; он поморгал, и с губ, с которых раньше срывались лишь стоны, бормотания и капала слюна, слетели хриплые надтреснутые слова:
– Кажется… я вернулся.