Я не планировал встречаться с Айзеком после того, как я уехал. Я просто должен был проложить достаточное расстояние между мной и той сумасшедшей жизнью, в которую Одри пыталась меня запихнуть, прежде, чем станет слишком поздно, чтобы убежать. И я был слишком сердит/расстроен/чувствовал отвращение, чтобы продолжать на нее смотреть.

Но затем мой телефон завибрировал, и я понял, что первый шаг к возврату моей жизни был прямо здесь, в моих руках. Ну, в моем заднем карман... но все же.

Это то, как я могу повернуть реку вспять, на сей раз на шумной, переполненной Фабрике Чизкейков. Они действительно должны построить какие-то приличные места, чтобы отдыхать в этой дрянной долине. Я втискиваюсь в кабинку рядом с Ханной, с Айзеком и Шелби через стол, наблюдающих за нами с самодовольными улыбками, которые есть у всех долгих пар, когда они наблюдают за своими друзьями на двойном свидании.

Вероятно ожидая, что я выкину на сей раз.

Глядя и зная Айзека, они, вероятно, сделали ставки.

Я не собираюсь ничего выкидывать сегодня вечером. Я оставил Одри и ее компаньонские навыки из ада, в пыли ее дома.

Что хорошо, потому что у меня большие планы в отношении меня и Ханны.

План номер один - поцеловать ее и доказать, что:

(a) я не нуждаюсь в Одри,

(b) я принимаю свои собственные решения, касающиеся моей жизни, и

(c) поцелуй - это только поцелуй.

И плевать я хотел на эту хрень про "связь". И я намерен доказать это.

Эта мысль заставляет мои ладони потеть, сердце биться, а желудок крутиться, как будто я проглотил что-то живое. Я говорю себе, это нервы.

Но я знаю, что это в основном вина.

Я чувствую вину перед Ханной. Это не, потому что она мне не нравится, она действительно хорошая. Даже хорошенькая. Немало парней оценили ее. Но когда она толкает мою ногу под столом или задевает руку, я не чувствую тепла. Вообще-то, я чувствую холод. Словно мое тело говорит мне, что я сижу рядом с неправильной девушкой.

Также есть другой тип вины.

Вина за предательство Одри. Обманываю ее просто, будучи здесь, с Ханной.

Это безумие. Она очень ясно дала понять, что она не хочет меня... по крайней мере, не на столько, насколько она хочет понравиться ее проигравшей армии.

Это ее выбор, не мой.

Ханна рассказывает несколько хоккейных историй - она настолько канадка, что даже забавно - и у меня есть возможность изучить Айзека и Шелби. Он держит руку на ее плече, его пальцы играют с ее мягкими рыжими кудряшками, обрамляющими лицо. Она прижалась к его боку, будто не желает оставлять ни миллиметра пространства между ними. Усмешка Айзека подсказывает, что он вовсе не против.

Все в них кричало о том, что они "пара". И я должен это перенять. Они выглядят счастливыми. Я имею ввиду, что знаю, почему счастлив Айзек. Шелби не из его лиги. Он неплох собой, или был бы неплох, если бы сбрил ужасные усы, на которых настаивает из спортивного интереса и которые удивительно тонкие и тощие, учитывая, что он полнокровный Мексиканец. Все другие парни в его семье - включая его четырнадцатилетнего брата - носят бороды.

А Шелби горячая. Длинные ноги, несмотря на то, что она маленького роста, и достаточно изогнутая, чтобы почти на каждой рубашке, которую она надевает, пуговицы были натянуты... не то чтобы я смотрел. Ну ладно смотрел, но не теперь, когда она с Айзеком.

Но Шелби выглядит еще более счастливой, чем Айзек. Когда она держится за его локоть. И она провела столько месяцев, так держась за него, что я почти не могу представить его без нее. Это отчасти раздражает, когда я хочу встретиться со своим другом без его девушки, которая присоединяется везде. Прямо сейчас, тем не менее, это прокладывает осторожное расстояние между мной Ханной, это чувствуется подобно Большому каньону.

Может быть, мне стоит попробовать настойчивее. Хана оставляет руку лежать на столе, и пока я не передумал, я беру ее.

Ханна вздрагивает, и я ослабляю свою хватку, понимая, что мое движение больше похоже на нападение, чем на романтический жест.

Айзек и Шелби обмениваются взглядами.

Первый страйк за Вейном.

Но я еще не выбит из игры. Ханна не вырывается, она расслабляет руку, переплетая наши пальцы.

Я ухмыляюсь Айзеку. Как я тебе теперь?

Это здорово. Я делаю это. Я на нормальном свидании, с нормальными друзьями замечательно нормальной ночью. Никаких сумасшедших ветров. Никаких разговоров о злых войнах, языков ветра или договоренностей о помолвке. Просто бессмысленная болтовня о кино, или музыке, или школе, или о чем угодно - в точности то, каким должно быть свидание.

Так  почему все в этот момент, выглядит не правильно?

Официантка приносит еду, и я улыбаюсь, когда вижу огромную тарелку пасты, стоящую перед Ханной. Девушка, которая ест, когда голодна. Очко Ханне.

Наступает неловкий момент, когда я смотрю на наши соединенные руки и пытаюсь решить что делать - ход второй. Затем я отпускаю руку Ханны, чтобы погрузиться в уплетание гигантского сэндвича и горы картошки фри. Я ем, не беспокоясь о полноте, словно в знак протеста.

На, получи, ты просто сумасшедшая сильфида, которая не ест и контролирует чужие жизни.

Я придвигаюсь ближе к Ханее, позволяя нашим ногам соприкоснуться. Кожа к коже, так как мы оба в шортах. Еще одно очко в пользу Ханны: она одета в точности для лета в пустыне. Не застегнута до самой шеи, не в смешной униформе.

Я все еще ничего не чувствую, прикасаясь к ней, но ее близость приносит своего рода острое ощущение. Ощущение успеха.

Ханна берет мою руку снова, наши пальцы плотно переплетены.

- Вейн, - зовет меня кто-то через шумный ресторан.

Мои сэндвич и картошка фри грозятся выйти наружу.

Айзек, Шелби и Ханна поворачиваются, чтобы посмотреть, кто меня зовет. Я созерцаю тарелку, интересно, думая смогу ли я зарезать себя насмерть ножом для масла?

Вейн, - повторяет Одри, ее голос теперь громче. Я задерживаю дыхание.

Тень падает на стол, но я не поднимаю взгляд. Мой план - притвориться, что ее здесь нет. Это не сработает, но это все, что я могу.

Айзек и Шелби молчат. Вероятно, предвкушают шоу.

Ханна елозит по сидению.

- Вейн, что здесь происходит?

Тон ее голоса подсказывает, что она вовсе не рада вновь видеть Одри.

- Я здесь, - отвечает вместо меня Одри. - Потому что я его девушка. И я бы была признательна, если бы ты убрала руки от него.

- Чувак, - говорит, наполовину смеясь, наполовину ворча, Айзек.

Он хрюкает, кажется, Шелби ткнула его локтем.

Я ничего не говорю. У меня неприятностей по уши, но, помоги Боже, все, о чем я могу думать - как хорошо из уст Одри звучит фраза "его девушка".

Я рискую взглянуть на нее... и, о Господи, она горячая. Несколько локонов выбилось из косы, и очертили ее раскрасневшееся лицо, и ее жакет раскрылся, ее черная майка еще больше обтягивала и была еще меньше, чем я помню. Я не уверен, что "горячая", достаточно сильное слово. “Пламенная” возможно более точное.

Ханна избегает моего взгляда, отдергивая руку, и отодвигается так далеко к стене кабинки, как это вообще возможно.

Я знаю, что каждый ждет от меня каких-то слов, но мой мозг не в состоянии справиться с ситуацией.

Айзек прочищает горло.

- Чувак, если у тебя есть девушка, должен был хотя бы сказать.

- А еще важнее, - прерывает Шелби. - Ты не должен был ничего затевать с Ханной.

- А никто и не затевает, - пробормотала Ханна так, словно сама идея заинтересовать меня была ей отвратительна.

- Да. И он ушел с тобой несколько ночей назад. Тогда у тебя тоже была девушка, Вейн?

- Эй, я, - начинаю я, не уверенный с кем я заодно.

- Это недавнее приобретение, - прерывает Одри. Затем она наклоняется и гладит пальцами мое лицо.

Не игриво.

Притягательно.

Я не вырываюсь. Может быть, я даже наклоняюсь к ее руке, когда десять тысяч искр проносится сквозь мою кожу от ее прикосновения. Что я могу сказать? Я слаб.

Разница между тем, как мое тело реагирует на Одри и Ханну - день и ночь. Все в них - день и ночь. У Ханны светлые волосы и голубые глаза - солнце, Одри черноволосая, черноглазая - ночь.

- Я бы хотела пойти домой, - объявляет Ханна. Ее голос звучит так, будто она сейчас расплачется.

Она не заслуживает этого.

Я обязан перед ней извиниться. Я просто не могу придумать, что сказать.

Она не ждет объяснений. Она даже не ждет, чтобы я встал и дал ей выйти из кабинки. Она поднимается ноги, потом на стул, потом на стол. Тарелки и стаканы подскакивают, когда она проходит по столу, спрыгивает и мчится к двери, как только она приземляется на пол. Шелби пихает Айзека из кабинки и бежит за ней... стреляя в меня смертельным взглядом на выходе.

Айзек смеется.

- Хорошо, я выручу тебя, парень. Ты находить самые невероятные способы разрушать свидания.

- Я...

Он поднимает руку.

- Я умираю, как хочу услышать то, что произошло, но я должен отвести девочек домой. Видишь, с каким ущербом нам нужно разбираться.

Я киваю, и он поворачивается, чтобы уйти.

- Кстати - он поворачивается и указывает на Одри, - Мииииииииииило.

Интересно, кто из нас покраснел сильнее я или Одри.

Когда Айзек исчезает из виду, а заставляю себя посмотреть в глаза Одри.

- Ты пошел на свидание? - рычит она. - Ты в своем уме?

- Я? - Мой гнев снова возвращается. - Я люблю, как ты думаешь, что можно просто сбросить с "подруги Вейна" шляпку всякий раз, когда это удобно для тебя. Дергать меня, портить мою жизнь, потом топтаться на моих чувствах, как только мы одни. Все, чтобы угодить твоей драгоценной Силе Бури.

- Мы не можем разговаривать здесь.

Она идет в сторону выхода, и я достаю бумажник и бросаю все деньги, которые у меня есть на стол, прежде чем я следую за ней.

Я думал, Одри будет в милях надо мной, летя домой, так она сможет разорвать меня в ту секунду, когда я доберусь туда. Но она стоит у моего автомобиля, ее руки скрещены, ее глаза бурят дырку в моем черепе. Я просто в ярости, но мое сердце по-прежнему замирает, когда я думаю о долгой поездке домой, только для нас двоих.

Она не смотрит на меня, когда я открываю ей дверь. Просто садится и захлопывает ее.

Я знаю, что моя машина маленькая. Но наполненная нами с Одри и всей горой запутанных эмоций между нами ощущается как коробка для обуви.

- Почему мы не едем? - спрашивает она.

- Ты должна пристегнуться. Или ты соблюдаешь только законы Бурь?

Ее вздох эпически длинный. Потом она возится с ремнем безопасности, создавая комическую ситуацию, крутя его всеми возможными и неверными способами.

- Как это адское устройство работает? - наконец, спрашивает она.

Я фыркаю и склоняюсь над сидением.

Она резко отодвигается.

- Что ты делаешь?

Я наклоняюсь ближе, мои глаза приклеены к ее, когда я беру ремень безопасности из ее руки и тяну его через ее тело. Мои пальцы проходят по ее руке, когда я защелкиваю ремень на месте, и я слышу, что ее дыхание перехватывает от моего прикосновения.

- О, - бормочет она, когда я отодвигаюсь.

Мы едем обратно.

Она смотрит на размытые пятна торговых центров, ее пальцы опираются на стекло. Я нажимаю на кнопку, и ее окно убирается, усмехаюсь, когда она подскакивает.

Ночь жаркая и липкая, но потоки ветра проходят через окно, и Одри протягивает руку, махая пальцами в бризе.

- Ты хотя бы понимаешь, что ты чуть не сделал сегодня? - Она не смотрит на меня, и ее голос трудно услышать сквозь ветер. Но она не сердится.

Я вздыхаю.

- Плевать я хотел на эту хрень со "связью".

- Это потому что ты никогда не испытывал ничего такого.

- А ты?

- Конечно, нет.

Мы останавливаемся на красный свет, и я поворачиваюсь к ней.

- Тогда откуда тебе знать, что это не очередная история, которые заставляют детей хорошо себя вести? Как родители, которые лгут о Санта Клаусе, чтобы дети слушались весь год? Откуда тебе знать, правда ли это, если ты никого никогда не целовала?

- Потому что я видела эффект, который имеет связь. Моя мать все еще привязана к моему отцу, даже все эти годы после его смерти. Она никогда не восстановиться от потери. И я сомневаюсь, что она когда-либо сможет восстановиться.

Ладно, это... печально. Но ничего не доказывает.

- Человеческие пары счастливы тоже, но это не значит, что они связаны или что-то вроде того. И потом, я думал, ты сказала, что со смертью узы разрываются.

- Это так.

- Таким образом, твоя мама могла быть не связана вообще. Возможно, она просто любила его.

Она ничего не говорит. Просто смотрит на звезды.

Я понятия не имею, о чем она думает, но я никогда не видел, чтобы ее взгляд был настолько печальным. Я хочу потянуться и взять ее руку, но я знаю, что не могу.

Свет становится зеленым, и мы начинаем двигаться снова.

- Ты не ответил на мой вопрос. Ты представляешь, чтобы случилось, если бы ты связал себя с той девушкой сегодня вечером?

- Нет, но я предполагаю, что твоя армия не была бы слишком довольна мной.

- Это мягко сказано. Тебя бы наказали. А я  была бы опозорена.

- Звучит не так уж плохо.

Она медленно вздыхает.

- Ты не понимаешь.

- Ты права... не понимаю.

Дальше тишина. Потом она шепчет, - Честь - это все, что у меня осталось. Бури. Моя клятва. Отними это, и у меня ничего нет.

Она говорит это без какой-либо жалости к себе. Но это заставляет меня простить ее в любом случае. Я не могу представить себе, как одиноко ей было последние десять лет, сидя на корточках в этом Ветхом домике.

- И это только начало, - добавляет она. - Ты - наш будущий король. Они могут расценить мой поступок как предательство. Запрут меня так глубоко под землей, что ветер будет не более чем воспоминанием.

- Они могут сделать это? За поцелуй?

- За связь. Связь нашего обрученного короля... та, которая была очень тщательно устроена. Твоя жизнь должна быть обработана лучшим возможным способом, чтобы принести пользу всем. Включая тебя.

- Обработана.

- У тебя есть огромная сила, Вейн. Они хотят удостовериться, что ты не превратишься в другого Райдена. Так как ты Западный ветер, никто не знает, как сила четырех повлияет на твой разум. Нет любых других Западных для тебя в пару, поэтому они выбрали Солану. Ее семья была самой кроткой, самой скромной из нашего рода... это причина того, что они были нашими королями. Мы выбрали правителей, которые ставили народ выше себя. Которые были бы щедры, добры и справедливы. И связь с ней будет укреплять эти качества в тебе. Сделает из тебя доброго царя.

- Но я не хочу быть королем!

- Но это не меняет того, кто ты. И это никак не меняет того факта, что часть моей работы - убедиться, что ты ни с кем не связался. Так что, если ты это сделаешь, я понесу за это ответственность. Может быть, тебя не волнует, что со мной происходит, но...

- Конечно, волнует. - Впереди загорается свет, и я медленно останавливаюсь, я благодарен, что могу снова посмотреть на нее. - Меня волнует, что с тобой происходит.

Это больше, чем я хотел сказать, и я отворачиваюсь.

Она елозит на сидении.

- Тогда пообещай меня, что ты будешь держаться подальше от той девушки.

Я смеюсь.

- Уверен, она бы пнула меня в пах, если бы я появился снова. Я пас.

- От других девушек  тоже, Вейн. Даже от меня.

Последние слова шепот. Почти мольба.

Я акцентирую свое внимание на дороге, когда нам снова нужно начинать движение.

- Ты должен быть с Соланой, - давит она. - Когда вы встретитесь, ты поймешь, что профукал все это драгоценное время и энергию, пытаясь предотвратить лучшее, что случалось с тобой.

Шанс, что это произойдет, равен нулю. Но нет никакого смысла с ней спорить. Не сейчас.

- Прекрасно, - бормочу я.

Она сглатывает несколько раз, прежде чем говорит снова. Когда она это сделала, ее голос звучит достаточно напряженным.

- Ты не пожалеешь. Я тебе обещаю.

Я в этом не уверен.

Но я уверен в одном.

Я никогда не испытывал ничего подобного, того, что я чувствую, когда я рядом Одри, и если бы мне было нужно убедиться, то, что я чувствовал с Ханной сегодня, доказало это.

Одри - та самая. Моя голова это знает. Мое сердце это знает. Даже мои чувства это знают.

Таким образом, если я смогу связать себя только с одной девушкой за всю мою жизнь, я знаю, кто это будет.