В 1976 году мы с Беллой решили узаконить наши отношения, и в день бракосочетания, 12 июня, я устроил импровизированный праздник, этому посвященный. Я ничего не хотел готовить специально, а желал только подлинного экспромта. Почему? Да просто потому, что все задуманное сколько-нибудь заранее обернулось бы показухой и фальшью.

Я не хотел превращать это событие в званый раут. Если не считать нескольких приглашенных, которые были с нами в загсе, дальше мы обрастали людьми стихийно. Произошло это стремительно, потому что известие о нашей свадьбе буквально взбудоражило московский круг знакомых.

Как только об этом узнал Эдмунд Стивенс – американский журналист, с которым мы были в приятельских отношениях, живший в Москве на широкую ногу, в отдельном особняке – он потребовал, чтобы мы немедленно приехали к нему домой. Стивенс экспромтом организовал роскошный банкет в нашу с Беллой честь.

Наш праздник продолжался целый день: начался утром, торжественный обед состоялся у Эдмунда, а вечером я призвал друзей прибыть ко мне в мастерскую.

Приехал Володя Высоцкий, весь вечер пел под гитару и украсил наш праздник.

С этого дня началось наше постоянное дружеское общение с Высоцким и Мариной Влади. Встречались мы и раньше, но эпизодически. Но этот день сыграл счастливую роль.

Сам я с Володей Высоцким познакомился в далеком 1962-м: балерина Большого театра Лиля Шейн позвала меня с женой Ниной Чистовой в гости. В то время Лиля соединила свою судьбу с молодым драматическим актером Жорой Епифанцевым. Жора производил сильное впечатление своей внешностью: высокий, статный, с крупной кудрявой головой, правильными чертами лица и горящими глазами. Очевидно фотогеничный, он привлекал внимание кинорежиссеров и к этому времени уже сыграл главную роль в фильме “Фома Гордеев”. В жизни он играл “безумного” (подразумевалось – гениального) художника на том основании, что расписал свою крохотную кухню в маленькой двухкомнатной квартирке в кооперативном доме Большого театра на Садово-Каретной улице. Буквально всю кубатуру маленького пространства он зарисовал какими-то причудливыми экзотическими растениями на фоне багрово-красного закатного неба, как бы продлевая и совершенствуя искусство Поля Гогена.

В этой маленькой квартирке за столом, уставленным бутылками, я впервые увидел Володю Высоцкого. Он держался крайне скромно, сидел в углу и молчал. Но каким-то образом выделялся своей внешностью и, быть может, застенчивостью среди других участников застолья. Наверно, потому, что его лицо было как будто вырублено неким божественным скульптором с довольно резким обозначением скул, лба и подбородка. Он притягивал к себе взгляды. Многие из присутствующих узнали его, и к концу застолья стали раздаваться просьбы спеть. Володя взял гитару и мгновенно завладел общим вниманием. Я был поражен интонацией, мощью и горловыми хрипящими раскатами его голоса.

Когда я думаю о возникшей близости с Володей и Мариной, я понимаю, что, видимо, произошло некое единение людей, проживающих похожую жизненную ситуацию. Мы с Беллой и Володя с Мариной совпали друг с другом в определенном возрасте и в определенном, довольно трудном соотношении, когда наши судьбы в значительной мере уже сложились. Все мы были достаточно известны. Каждому из нас надо было что-то в себе менять, чтобы соответствовать друг другу. Но владевшая нами страсть (я говорю это по своему ощущению) превозмогала те препоны, которые жизнь громоздила на нашем пути.

Мы с Беллой стали очень часто, я думаю, через день, бывать у Марины и Володи, а в какие-то дни они приезжали к нам в мастерскую. В их доме общаться было удобнее, потому что квартира отличается от мастерской камерностью, большей приспособленностью к уюту, хотя все мы были “неуютные” люди и ощущали себя мятежными душами.

Это была длинная череда встреч. Ритуал сложился сам собой. Мы созванивались с Мариной и приезжали на Малую Грузинскую, 9, в квартиру Марины и Володи часам к девяти вечера. Это близко от Поварской.

К этому моменту у Марины уже был готов стол с прекрасными напитками и закусками. Мы начинали выпивать и разговаривать и долго сидели за столом. Володя приезжал часам к одиннадцати, после спектакля. При нас, в нашем с Мариной застолье, Володя никогда не выпивал. Он рассказывал всякие театральные новости, всегда был душой компании и всегда был на нервном подъеме. К концу ужина Володя говорил: “А хотите, я вам покажу (всегда слово – “покажу”) одну свою новую вещь?” Он брал гитару и начинал петь. Иногда врубал мощную технику и воспроизводил только что сделанную запись. И всегда это было для нас неожиданным, и всегда буквально пронзало сердце. Сидели допоздна – далеко за полночь. С ощущением праздника, который дарил нам Володя.

Сам Высоцкий исключительно высоко ставил творчество Беллы. В знаменитой анкете на вопрос “Кто ваш любимый поэт?” Володя отвечает: “Белла Ахмадулина”.

Февралем 1975 года помечено стихотворение, в котором Володя обращается к своим друзьям. Оно посвящено и Белле:

В январе 1976 года мы получили письмо-привет от Марины из Кёльна, во время их с Володей короткого пребывания в Германии. Это письмо передал удивительный человек по имени Бабек, о котором я расскажу позже. Воспроизвожу письмо с особенностями орфографии Марины:

Беллачка дорогая, мы остановились в Кёльне. Погуляли. Я про тебя думала и ришила, через Бабека, который скоро приедет в Москву, тебе кое что передать. Вот Боре наски американские и громадный привет! Тебя я целую и люблю

Марина

А дальше идет приписка Володи на бланке “Hotel Inter-Continental” с предложением писать буриме:

Расположились мы нагло и вольно

В лучшей гостинице города Кёльна!

И мы тебя целуем

А дальше – рифмуй, Белочка, продолжаем бу-ри-м-е-е-

Целую тебя и Бориса

Володя

6 января 1976

Белла откликнулась на призыв Володи:

После ухода Высоцкого из жизни мы все стали собираться по юбилейным датам, чтобы его помянуть, и мне начало казаться, что многие из присутствующих несут в себе, в своей повадке, разговоре черты самого Володи: выпивают на его манер, дружат неистово и, как бы сказала Белла, “кровопролитно”… И в целом они создают ощущение присутствия ушедшего друга.

Так случилось, что я знал почти весь круг друзей Володи Высоцкого. По существу, это был и круг моих хороших знакомых.

Самый, наверное, ближайший из Володиных друзей, Севочка Абдулов, жил в одном подъезде со мной, тремя этажами ниже. Он часто звал меня, когда Володя у него пел. Помню, как я отвозил на своем красном “москвиче” припозднившегося в гостях у Севочки Володю куда-то на Юго-Запад. Я выходил из дома с намереньем ехать по делам, а Володя, немного отоспавшись у Севы, еще только отправлялся домой.

У всех, кто бывал в доме у Севочки, сложились прекрасные, уважительные отношения с его мамой Елизаветой Моисеевной, красивой интеллигентной дамой. Отцом Севы был известный актер Осип Абдулов, который сильно хромал, ему было трудно находиться на сцене, но голос его очень часто звучал в эфире. Всю семью я знал с детства. Мне было известно, что у Абдуловых бывали Мейерхольд, Зощенко, Бабель, Ахматова.

Напротив и немного наискосок от нашего дома жил мой школьный товарищ Эдуард Жилко. Там часто протекали наши юношеские застолья. Я приглашал туда и Севу. Бывал и Лева Кочарян вместе с Машей Юткевич. Лева был человеком обаятельным и остроумным. Работал он вторым режиссером на “Мосфильме”. Киношники очень хорошо говорили о нем, называя “первым среди всех вторых режиссеров”. В компании он был неотразим, особенно когда хотел понравиться дамам: проделывал немыслимые трюки – прокалывал щеку иголкой с ниткой, затем продевал иголку во вторую щеку и вытаскивал ее уже снаружи. Или ставил на столе бутылку водки наклонно, и она держалась. Все хотели повторить этот трюк, но не могли, пока не распознали, что Лева подкладывает под скатерть спичку и на нее опирает поверх скатерти бутылку. Он умел жевать бритвы, закусывать фужерами и знал массу анекдотических историй, которыми интриговал публику. В то же время у него был особый талант чуткости, он всегда был очень внимателен к людям. Что, видимо, привлекло Володю еще в юности, и они стали добрыми друзьями, хотя у них была значительная разница в возрасте – Лева был старше на восемь лет.

Близким другом Володи Высоцкого был Артур Макаров. Племянник знаменитой актрисы Тамары Макаровой. Учился в одно время с Беллой в Литературном институте. И тоже был исключен. В какой-то момент его путь для нас потерялся. А потом, помню, мы с Беллой встретили его внезапно на бульваре около Пушкинской площади. Незадолго перед этим мы прочли в “Новом мире” рассказ “Близкая даль”, подписанный его именем. Рассказ нам очень понравился. Белла тогда сказала: “Неужели это Артур написал?”

И вот, когда мы его встретили, Белла сразу же спросила:

– Артур, это ты написал рассказ?

– Да, я… – ответил он.

Белла захлопала в ладоши и тут же пригласила Артура к нам в мастерскую. С тех пор он стал бывать у нас, когда приезжал из своего добровольного заточения под Псковом. У него там был свой дом. Он занимался охотой, ходил на медведя. И писал как одержимый. Туда к нему приезжала его возлюбленная – актриса Жанна Прохоренко.

Артур был весьма дружен и с Василием Макаровичем Шукшиным. Снялся в роли бандита в фильме “Калина красная”. С Высоцким они дружили еще со времен Большого Каретного (“Где мои семнадцать лет?..”).

К сожалению, Артур прожил слишком короткую жизнь и творчески многого не успел сказать…

Другим близким Володе человеком был Вадим Туманов. Володя познакомил нас осенью 1976 года. Туманов казался немного медлительным, но в нем угадывалась огромная внутренняя сила. Знакомя нас, Володя сказал, что Туманов – золотоискатель, имеет свою артель. Позднее он показал пачку фотографий, где они сняты в карьере вместе с другими людьми, которых они вместе узнавали и называли по именам. Володя отзывался о них чрезвычайно уважительно. Все это было ново и волновало: артель, Сибирь, золотоискатели – смелые люди, официально получающие большие деньги. Вадим стал рассказывать, что он покупает в Ялте дом вместе с землей и приглашает нас с Беллой туда пожить.

Наша дружеская связь продолжалась, и мы имели возможность оценить благородство характера Туманова, который в трудные для нас минуты оказывал нам бескорыстную помощь.

Прошли годы, со временем Вадим блестяще себя проявил, написав прекрасную книгу о своей жизни. О том, как служил во флоте, об аресте по доносу за критические высказывания о советской действительности, о годах, проведенных в неволе. А в конце книги написал и о своей артели – зародыше капиталистической системы в стране, находившейся в тупике социалистической экономики. Он достойно прошел через все испытания, травлю, которую организовала советская власть в отношении первопроходца новых экономических отношений. Мощный характер талантливого самородка был тонко и вовремя оценен Высоцким.

Из книги Вадима Туманова “Все потерять и вновь начать с мечты” мне хочется процитировать абзац, касающийся Беллы:

С Беллой Ахмадулиной я познакомился у Высоцкого на одном из его дней рождения. Я и прежде читал ее стихи, но в первый раз видел ее царственно вскинутую голову, экзотические черные глаза и слышал очаровательный, покоряющий “этот голос странный”. Белла была одной из немногих, кто действительно хотел, чтобы Володя был напечатан, очень старалась помочь. И Володя ценил это и с нежностью относился к ней. В минуты грусти я и теперь перечитываю автограф Беллы на оттиске ее стихов, когда-то подаренных мне: “Дорогой мой, родной Вадим! Спасибо тебе – за Володю, за меня – всегда буду верить, что твоя сердечная расточительность охранит твое сердце, твою жизнь. Всегда твоя Белла»”.

В одном доме с Володей жил еще один его друг – Валерий Нисанов. Будучи по профессии фотографом, он интересовался всем на свете и пробовал все. Так, уехав с семьей (женой Аришей и двумя детьми) в США, неожиданно занялся там изданием русскоязычной газеты. Мы с Беллой останавливались у него на одну ночь в Нью-Джерси. Он выпустил номер газеты, целиком посвященный Белле. Потом издал книгу фотографий, посвященную Высоцкому. Мечтал об издании альбома со стихами Беллы и моими рисунками.

Судьбе было угодно сделать Валеру Нисанова свидетелем последних дней жизни Володи. Эти дни и часы он помнил лучше и достовернее всех.

Валера очень тесно дружил с поэтом и переводчиком Митей Виноградовым, сыном Ольги Всеволодовны Ивинской. Она претерпела ужасные испытания – дважды была арестована и провела много лет в заключении. Потом написала изумительную книгу воспоминаний “В плену времени”, в которой тепло упоминает о Белле.

В доме Валеры мы провели счастливые часы общения с Ольгой Всеволодовной, излучавшей какой-то особенный внутренний свет несмотря на все тяготы жизни.

Марина Влади весьма строго относилась к отбору гостей, которых она принимала у себя в доме, и делала акцент лишь на нескольких именах. Наверное, это шло от существующей во Франции традиции общения людей довольно узким кругом. Быть может, это была ее реакция на поведение Володи, который очень любил друзей и широко с ними общался.

Перечислю тех немногих, что собирались в доме Марины и Володи по праздникам, а иногда и вместе с нами. Это, прежде всего, Севочка Абдулов, тогда актер МХАТа; Саша Митта, у которого Володя много снимался, и Сашина жена художница Лиля; Станислав Говорухин, в чьем знаменитом фильме “Место встречи изменить нельзя” с большим успехом сыграл Высоцкий; Эдик Володарский, близкий друг Володи, бывший с ним рядом всю жизнь. (По моему наблюдению, Володина интонация была заимствована у Володарского.)

Эдик был славен своими фантастическими приключениями. Однажды его вместе с Володей поместили в больницу для “оздоровления”. Володарский провел там короткое время и нашел способ оттуда бежать. Но мысль о том, что Володя остается в больнице один, заложником возникшей ситуации, не давала ему покоя, и он вернулся и сдался врачам.

Я обожал историю о том, как Эдик, отдыхая в Сочи, встретил в гостинице английского писателя Джеймса Олдриджа – автора переведенного на русский язык романа “Дипломат”, имевшего большой успех в нашей стране. Олдридж занимал весьма двусмысленную позицию, был известен своими компромиссными статьями, где оправдывал идеологическую линию советской власти, за что и имел широкую возможность печататься у нас. И вот Володарский, утром выпив в буфете рюмку водки, встретил в холле гостиницы писателя, обласканного режимом, и сказал ему: “Олдридж, ты г…”. На этом дело не кончилось. Днем Володарский, выпив еще одну рюмку, решил пойти на пляж и поплавать. Далеко в море он опять встретил английского писателя и опять сказал: “Олдридж, ты г…”. Вечером этого же дня, выпив очередную рюмку водки, он снова встретил, на этот раз около гостиницы, известного литератора и снова подошел к нему со словами: “Олдридж, ты г…”. Но в этот момент уже вмешалась милиция, и Володарскому пришлось прервать свой отдых на пятнадцать суток.

В доме Марины мы встречали Валерия Павловича Янкловича. В то время он работал заместителем директора Театра на Таганке и помогал Володе устраивать его гастрольные поездки, иногда проводя с Володей в поездках по нескольку недель. Меня всегда смешило, что директора Театра на Таганке Якова Безродного мы звали Яшка, а его заместителя Янкловича величали Валерий Павлович.

В гостях у Марины и Володи бывали красавица Инга Окуневская и ее муж Виктор Суходрев, знаменитый переводчик всех наших лидеров, начиная с Хрущева, продолжая Брежневым, Андроповым и Горбачевым. Приходила Таня Егорова из Театра на Таганке, югославский режиссер Владо Павлович, снявший Высоцкого в фильме “Единственная дорога”.

Иногда заходил Вася Аксенов, иногда – отец Володи Семен Владимирович. И конечно, незабываемы вечера, когда бывал Булат Окуджава, и они с Володей пели по очереди.

Мы все знали, что Володя очень хотел стать членом Союза писателей. Во-первых, это давало еще более независимое положение, во-вторых, ему было важно подтверждение, что он не просто певец-бард, но – поэт. Его не печатали и ему нечего было предъявить при вступлении в Союз. К тому же отдельные деятели Союза писателей категорически возражали против приема Володи.

Белла хорошо знала Мишу Луконина, члена правления Союза и в 1976 году первого секретаря Московского отделения этой организации. Этот в общем симпатичный мужик в молодости работал на Сталинградском тракторном заводе и играл в футбол за команду “Трактор”. Всем своим поведением и повадками он подчеркивал свое пролетарское происхождение.

Мы встречались с Лукониным в Переделкине, его дача была напротив Беллиной, и он часто заходил к нам по-соседски выпить рюмку водки. Как-то у нас с Михаилом Кузьмичом и его женой Аней Антоненко случился день совпадений. Сначала мы встретились на приеме по случаю Дня независимости в посольстве США, по окончании приема мы с Беллой не захотели ехать домой и вспомнили о приглашении нашего знакомого, посла Венесуэлы господина Регулы, который настойчиво просил нас быть в его посольстве, тоже по случаю какого-то национального праздника. Регула был очень милый господин, охотно принимавший у себя московскую богему. И мы из посольства США двинулись прямо к нему. Там, среди толпы гостей, снова встретили Луконина с Аней. И снова выпили, после чего Миша сказал: “Что это мы все как-то случайно встречаемся? Давайте, ребята, поедем к нам домой и хорошо посидим с хорошей закуской, у нас все есть!” Мы согласились, тем более что Луконины жили совсем близко от моей мастерской – в угловом доме на Новом Арбате, на пересечении с Садовой.

Первое впечатление от их дома было ошеломляющим: мы попали внутрь золотой шкатулки. Золотыми были портьеры из парчовых индийских тканей и ламбрекены над ними. Мебель была позолоченная, прозрачные занавески на окнах из тонкого золотого тюля. Обои золотого цвета. А в проемах дверей свисали золотые колокольчики на тонких золотых нитях. Облик квартиры никак не вязался с образом хозяина…

Момент был, как нам показалось, подходящий, и мы заговорили о судьбе Володи Высоцкого, о том, что необходимо принять его в писательскую организацию.

Белла вспоминала этот разговор:

– Миша, может, можно как-то Высоцкому помочь – он беззащитный человек, подвластный режиссеру, как всегда актеры. Но в театре ему уже разрешают петь его песни со сцены. Это уже немало, значит, нет полного запрета на его творчество. Может быть, все-таки примешь его в Союз писателей?

– Только через мой труп!

И напрасно он это сказал… Но это, конечно, ничего не значит. Володенька Высоцкий – большой человек, очень большой поэт.

Как-то один корреспондент спросил Высоцкого:

– А вы хотите быть знаменитым?

И ответ Высоцкого:

– Хочу и буду.

Он понимал себе цену. По-моему, убедительно.

Понять отказ Луконина мы не могли. Было очевидно, что стихи Пастернака не должны ему нравиться: он их отвергал, как непонятные. Со стихами Бродского он вряд ли был знаком, но если бы знал, то, скорее всего, тоже бы отверг. Ему нравилось более простое, земное. Почему он при этом не воспринимал стихи Высоцкого?.. Думаю, потому, что он был, выражаясь языком Александра Зиновьева, “гомо советикус”, а советская власть не могла принять творчество с таким накалом искренности и свободолюбия, ведь оно было подлинным, как сама жизнь.

В Париже Марина и Володя бывали наездами. Марина снималась в фильме Марты Мессарош “Их двое” и постоянно летала на съемки в Венгрию. Володя, договорившись с Мариной о времени встречи, прилетал из Москвы.

Когда мы все снова встречались на улице Руссель, единственной темой наших разговоров было: как устроить, чтобы Володя мог подольше оставаться в Париже. Его занятость в любимовском театре была чрезвычайно высокой. Из Москвы раздавались звонки с требованием приезда на очередной спектакль. Особенно часто тогда шел “Гамлет”. Потом Володя возвращался, пару дней осматривался, в лучшем случае давал один-два концерта и должен был вылетать обратно в Москву.

Когда Володя попадал в Париж, он звонил Косте-болгарину – своему аккомпаниатору – и ехал с ним в какой-нибудь парижский зал, где стояла их аппаратура, – репетировать. Возвращался поздно, только успевая с нами поужинать. Он все время нервничал. И Марина переживала из-за этих беспрестанных поездок.

Марина старалась ввести Володю во французское общество: он пел для ее друзей в частных апартаментах. В это время он много занимался французским языком и уже мог объясняться со своими новыми знакомыми.

Мы непрестанно обсуждали вопрос о том, как Володе уменьшить зависимость от театра. Надо сказать, что он очень любил свой театр и Юрия Петровича Любимова. Но театр был ему нужен еще и потому, что директор театра Дупак подписывал ему характеристику для оформления документов на выезд. Виза была постоянной, но характеристику нужно было время от времени обновлять.