Войдя в холл своего дома, Элизабет сразу же заметила маленький голубой конверт, лежащий на полу, и ее сердце заколотилось. Кошка Кэти радостно бросилась встречать хозяйку, но увидев незнакомый плоский предмет, остановилась около него и с подозрением обнюхала.
— Кэти… Я так и думала… — прошептала Элизабет, не сводя испуганного взгляда с голубого конверта. — Я знала, что… — Она наклонилась и осторожно, двумя пальцами подняла его.
Элизабет прошла на кухню, достала из ящичка нож и вскрыла конверт. Из него выпал листок бумаги с напечатанным текстом.
«Значит, он настолько осмелел, что решил написать мне послание? — с внезапной злостью подумала она. — Впрочем, ничего удивительного. Этого следовало ожидать. А почему, собственно, он? — вдруг спросила она себя. — Может, это кто-нибудь другой…»
Но кто другой? Дрожащими руками Элизабет развернула листок и прочитала отпечатанный на машинке короткий текст.
Дорогая Элизабет!
Я очень надеюсь, ты поймешь: все, что я совершил, я сделал ради тебя. Ты — необыкновенная, особенная женщина, и мне горько сознавать, что мои чувства к тебе не находят взаимности в твоей душе. Но надежда все равно остается, какой бы ничтожно малой она ни была. Когда-нибудь ты осознаешь, что мной двигала лишь безмерная, всепоглощающая любовь к тебе. Ты оценишь ее, и мы будем вместе. Навсегда.
— О Господи, — беззвучно прошептала Элизабет, бросая письмо на кухонный стол и выбегая из кухни. — Значит, он снова принялся за старое… Значит…
Она влетела в гостиную, бросилась к журнальному столику, схватила маленькую красную записную книжку и начала судорожно листать. Наконец отыскала нужную фамилию, села на диван, протянула руку к стоящему на журнальном столике телефону и набрала номер. Длинные гудки, один, второй, третий… Наконец на другом конце провода раздался негромкий, с ленивыми интонациями голос:
— Доктор Голком слушает.
— Здравствуйте, доктор. Это мисс Найт, надеюсь, вы меня не забыли?
— Мисс Найт? Да, конечно… Я вас слушаю.
— Только что я получила письмо от Дэвида Фергюсона, — выпалила Элизабет. — Хочу вам его прочитать.
— Пожалуйста…
Пока Элизабет читала послание, Голком внимательно слушал, не перебивая.
— Ну, что скажете, доктор? — с вызовом спросила Элизабет. — Вы продолжаете утверждать, что душевное самочувствие Дэвида Фергюсона в норме и его психика полностью восстановилась?
— А вы уверены, что письмо прислал именно он? — вдруг спросил доктор Голком.
— А кто же еще?
— Послание подписано?
— Нет.
— Но вы узнали его почерк?
— Оно напечатано на машинке.
— Почему же вы решили, что письмо написал непременно Дэвид Фергюсон?
— Как… почему? — опешила Элизабет, охваченная яростью.
Мгновенно перед глазами замелькали воспоминания и ощущения давно минувших дней: парализующий, ни на секунду не отпускающий страх, мрачное, тоскливое одиночество, бессилие перед тупыми полицейскими чинами, которым невозможно ничего объяснить. Ее бесконечные просьбы о помощи и их стандартный издевательский ответ: «Извините, но пока он не совершил никакого преступления, и нам нечего вменить ему в вину».
— Это письмо мог написать только Дэвид Фергюсон! — негодующе воскликнула Элизабет. — И вы тоже отлично это понимаете.
— Мисс Найт, не делайте поспешных выводов! — раздраженно бросил доктор Голком. — Вы — известная личность, привлекаете к себе всеобщее внимание, и написать вам это письмо мог любой из ваших фанатов.
— Но письмо подбросили под дверь! — возразила Элизабет. — А Фергюсону известен мой адрес!
— Мисс Найт, успокойтесь, не надо так волноваться. Даже… если на секунду допустить, что письмо действительно написал Дэвид Фергюсон, то уверяю вас, за этим не скрывается никакой угрозы. Обычное письмо, объяснение в любви, вот и все.
Слушая идиотские слова доктора, Элизабет крепко сжимала рукой телефонную трубку, и ее губы кривились в презрительной усмешке. Неужели Голком считает ее полной дурой и уверен, что она утешится подобными объяснениями? Поверит, что освобождение из заключения Фергюсона не таит для нее никакой опасности? Но ведь он уже сделал первый пробный шаг по направлению к ней! Он приблизился…
— Обычное объяснение в любви? — запальчиво крикнула Элизабет. — За кого вы меня принимаете? И вас, врача, даже не волнует то, что опасный хладнокровный убийца не без вашей помощи оказался на свободе? И теперь спокойно разгуливает по улицам нашего города, намечая следующую жертву? Вот что я вам скажу, доктор Голком: выступать в роли будущей жертвы я не намерена. И если я снова столкнусь с Дэвидом Фергюсоном, я убью его. Вы слышите меня, доктор? Убью.
— Мисс Найт… успокойтесь. Не бросайтесь такими страшными словами. Сейчас вы устали, ваши нервы напряжены…
Элизабет гневно швырнула телефонную трубку, не дослушав доктора Голкома. Для чего она вообще позвонила этому недоумку? А ведь ей сейчас необходимо подумать о том, что делать дальше. Как жить и что предпринять, чтобы обезопасить свою жизнь от посягательств сумасшедшего убийцы Дэвида Фергюсона.
Кэти бесшумно запрыгнула на колени хозяйки, а Элизабет закрыла глаза и начала ласково поглаживать ее шелковистую шерстку. Множество разных вариантов дальнейших действий закрутилось у нее в голове. Позвонить в полицию и сообщить о письме? Глупо, а главное, бессмысленно. Она уже имела печальный опыт общения с полицией десять лет назад.
Нанять охрану? Разумно, надежно, но ощущать себя каждую минуту под пристальным прицелом чужих равнодушных глаз? Неприятно. Может быть, позднее, когда…
Попробовать самой разыскать Фергюсона и поговорить с ним? О чем? Чтобы он оставил ее в покое? Бесполезно, он и слушать ничего не захочет. Убить его?
Перед мысленным взором Элизабет появилось большое, в позолоченной раме зеркало, откуда на нее смотрело множество лиц: молодых и пожилых, симпатичных и не очень, мужских и женских… Лица людей, волею судьбы оказавшихся в драматической, чрезвычайной ситуации и поставленных перед сложным выбором: отнять жизнь у человеческого существа, чтобы выжить самим.
«Вглядитесь в собственную душу…» Так она, Элизабет Найт, предлагает каждую пятницу своим многочисленным телезрителям. Теперь заглянуть в темный омут собственной души предстояло ей самой. Что она там видит? Пока ничего, лишь черную пустоту. Сможет ли она расправиться с хладнокровным убийцей Дэвидом Фергюсоном, если его безумие будет угрожать ее жизни? Возможно, очень скоро Элизабет узнает ответ на этот вопрос…
— О Господи, капитан, если вы решили сжить меня со свету, то у вас это неплохо получается, — закатив глаза, вздохнул Ник и стал барабанить пальцами по папке с документами, которую его начальник только что принес и положил на заваленный бумагами стол.
Капитан Боб Райерсон усмехнулся, взял папку в руки, раскрыл и сунул Нику под нос.
— Пойми, связь между двумя этими делами очевидна! Между убийством в госпитале и смертью того парня, которому размозжили голову бутылкой из-под шампанского.
— Его убили не бутылкой, — возразил Ник. — Коронер нашел в ране деревянные фрагменты. Он уверен, что парня стукнули по голове какой-то дубинкой, возможно с залитым внутрь свинцом. — Ник тяжело вздохнул и нервным жестом пригладил волосы. — Итак, какая же связь существует между этими двумя убийствами? — спросил он.
— Они оба — весьма странные, — ответил капитан.
— Большинство дел об убийствах кажутся странными!
— Оба убийства произошли в пятницу вечером.
— Как и многие другие, расследуемые в нашем управлении.
— Между одиннадцатью и половиной двенадцатого вечера, — продолжал капитан.
Ник взял папку и пролистал содержащиеся в ней документы.
— Значит, говорите, прослеживается связь… — пробормотал он, и его взгляд стал заинтересованным.
— Явная связь! — подтвердил капитан и самодовольно усмехнулся.
Боб Райерсон и Ник О'Коннор были знакомы много лет, за эти годы между ними установились хорошие, почти дружеские отношения, на которые не влияли словесные перепалки. Коллеги Боба и Ника слышали эти перепалки: стены кабинетов были тонкими, и к разговорам на повышенных тонах все привыкли. Всем было известно: Боб и Ник с уважением относятся друг к другу, каждый ценит профессиональные и личные качества другого, но открыто в этом не признается.
Райерсон покачался на старом вращающемся стуле, помолчал, а потом достал из кармана сигареты и закурил. Сизый дым поплыл по маленькому кабинету. Ник недовольно поморщился.
— Курить — дурная привычка. Вредит здоровью. Если не бросите, то очень скоро у вас появятся проблемы.
— Как скоро? — ухмыльнувшись, уточнил Боб.
Ник взглянул на висящий на стене календарь с многочисленными пометками, сделанными красным карандашом, и с напускной серьезностью ответил:
— Через три недели четыре дня…
Райерсон рассмеялся.
— Значит, что касается этого дела, Ник. Убит старый мужчина, у которого никогда не было врагов. Он лежал в больнице, ему сделали тяжелейшую операцию, самочувствие его понемногу улучшалось, и вот… — капитан выразительно развел руками, — старику вкатили смертельную дозу морфина.
— Он был женат?
— Да. Жена сейчас в ужасном состоянии.
— Может, со стариком свели счеты какие-нибудь его бывшие деловые партнеры?
— Ник, о каких партнерах ты говоришь? В свое время он владел газетным киоском, но уже лет двадцать на пенсии. Нет, данная версия отпадает.
— А наследники?
— У старика две взрослые дочери — обычные женщины средних лет. А что касается наследства, то его просто нет. Или, во всяком случае, нет ничего такого, из-за чего со стариком стоило бы расправиться. Вот, взгляни. — Капитан достал из папки фотографию и вручил Нику.
Ник взял в руки снимок, вгляделся в мертвое лицо. Господи, как странно… Губы мертвого старика были перепачканы ярко-красной краской!
— Губная помада?
— Как видишь, ярко-красная.
— Откуда? Может, его жена…
— Она вообще не пользуется косметикой, — перебил его Боб. — И дочери тоже.
Ник удивленно взглянул в документ, где были указаны данные убитого.
— Но он был слишком стар и болен, чтобы заигрывать с больничными сиделками!
— Вот именно. Нет, об этом и речи быть не может. Здесь что-то другое, — задумчиво проговорил капитан. — Шприц, которым убийца ввел смертельную дозу морфина, валялся под кроватью. Спрашивается, почему он его не забрал с собой?
— А отпечатки пальцев есть?
— Ни одного, который мог бы нас заинтересовать.
— Значит, мы имеем дело с опытным, расчетливым преступником.
— И это обстоятельство усложнит расследование, — кивнул капитан.
Ник полистал документы, прочел предварительный отчет.
— Да, похоже, это действительно весьма странное убийство.
— Я же тебе говорил! Складывается впечатление, что здесь не обошлось без инсценировки. Так же как и в твоем деле о парне, которому якобы разбили голову бутылкой из-под шампанского.
— И оба эти преступления были совершены в пятницу вечером.
— Да, экспертиза утверждает, что в обоих случаях смерть наступила приблизительно в пятнадцать минут двенадцатого ночи.
— Ладно, вечером я внимательно почитаю дело, — сказал Ник и, усмехнувшись, добавил: — Благодарю за дополнительное домашнее задание. А то я все голову ломал: чем бы мне вечером заняться?
— Ладно, Ник, работа есть работа, — улыбнулся капитан. — Придется тебе напрячь мозги. Я пойду. — Боб поднялся и направился к двери. — Слушай, Ник, — добавил он, остановившись на пороге. — Давай как-нибудь на днях заходи ко мне домой. Посидим, отведаем пиццы, а? И моя старушка будет тебе рада. Знаешь, что она недавно про тебя сказала? Что ты очень приятный парень. Может, сегодня заглянешь?
— Нет, Боб, спасибо. Мне надо хоть изредка появляться дома, а то мать и младшая сестра забудут, как я выгляжу. Я же целыми сутками торчу на работе. Нет, сегодня мы с матерью и Ниной будем смотреть телевизор или видео.
— Ладно, тогда как-нибудь в другой раз.
— А своей старушке передайте: я просто без ума от нее. Рад, что наши чувства взаимны.
— Смотри у меня, О'Коннор! — погрозил пальцем Боб. — Если вздумаешь ухлестывать за ней, то…
— Успокойтесь, я пошутил, — улыбнулся Ник.
Он любил иронизировать над Бобом, называвшим свою жену старушкой, и подкалывать его. «Старушка» капитана была молодой привлекательной женщиной — блондинкой с хорошей стройной фигурой и моложе мужа на пятнадцать лет. Это обстоятельство всегда заставляло Боба ревниво следить за всеми мужчинами, приходящими к ним в дом, и даже за ближайшими друзьями.
Когда-то давно в семье Ника О'Коннора существовала хорошая традиция: воскресные дни проводить дома, с Розмари и Ниной. Но работа отнимала почти все время, и очень часто Нику приходилось находиться в своем рабочем кабинете или ездить по срочным вызовам и по воскресным дням. Сохранить добрую семейную традицию удалось наполовину. Теперь вся семья собиралась воскресными вечерами у телевизора или видеомагнитофона и смотрела фильмы, ток-шоу или развлекательные передачи. Как правило, для будущего просмотра выбирала кассеты Нина, она же варила эспрессо, ставила на журнальный столик чашки, сахарницу и печенье в шоколаде. Они с матерью садились на старый диван Ника, а сам он устраивался в отцовском кресле, время от времени бросал взгляды на разные старые вещи и безделушки, напоминающие ему о детстве и юности, и улыбался. Как хорошо находиться в кругу семьи, рядом со «своими» двумя женщинами и верным псом, обмениваться впечатлениями, перебрасываться короткими фразами, наблюдать, как Розмари вяжет или плетет кружева, а Геркулес, устроившись на полу, спит, тихонько похрапывая.
— Ну, что мы будем смотреть сегодня, малышка? — обратился Ник к Нине, которая внесла в гостиную поднос с дымящимися чашками кофе и вазой шоколадного печенья.
— Мама! Скажи ему, чтобы не называл меня малышкой! Я уже взрослая!
— Ник, Нине это не нравится, — улыбнулась Розмари, не отрываясь от вязанья. — Называй ее по имени, пожалуйста.
Ник подмигнул младшей сестре, а она демонстративно отвернулась. Это было тоже своего рода традицией, игрой, в которую они играли много лет, втягивая и Розмари, выступавшую в роли судьи. С годами обязанности по поддержанию семейной традиции все больше брала на себя Нина: теперь она варила кофе, сервировала столик, угощала мать и брата печеньем. Ник радовался, видя, как Нина повзрослела, и вместе с тем печалился, потому что старела Розмари.
Нина подошла к видеомагнитофону и вставила кассету.
— Сегодня мы будем смотреть кассету с записью «Темного зеркала», — объявила она.
— Ты выбрала ее? — удивился Ник.
— Разумеется, — рассмеялась сестра.
Передача началась, и Ник, глядя на экран, где появилась прекрасная Элизабет, подумал о том, что Нина сделала правильный выбор. Шоу действительно интересное, а смотреть на ведущую — одно удовольствие… Элизабет Найт, глядя в телекамеру, обращалась к зрителям, говорила о боли и страданиях людей, попавших в сложную жизненную ситуацию, предлагала каждому мысленно сделать собственный нравственный выбор… На экране яркая блондинка крадучись шла по коридору, прижимая к груди ярко-красную дамскую сумочку, и Ник недовольно поморщился. Контраст с элегантной Элизабет был очевиден и не в пользу блондинки-актрисы.
Шоу прервалось рекламой, во время которой Нина налила матери и Нику еще по чашке кофе и сунула спящему Геркулесу шоколадное печенье. Пес мгновенно проснулся, схватил его и проглотил.
— По-моему, вы с Ником очень балуете собаку, — заметила Розмари. — Ему вредно есть сладкое.
— А подкармливая его куриной печенкой, ты его не балуешь? — с улыбкой возразил Ник.
Реклама закончилась, на экране снова появилась вульгарная блондинка: она бесшумно подошла к одной из больничных палат, остановилась и, прежде чем войти, быстро огляделась. Камера взяла ближний план, и Ник, увидев табличку на двери палаты, вздрогнул и привстал с кресла. Номер 310. Мысли лихорадочно закружились в голове, перед глазами возникли листы документов из папки, которую ему недавно вручил начальник…
Блондинка тем временем приблизилась к постели больного, достала из сумочки шприц… Потом, после того как больной умер, она наклонилась к нему и коснулась алыми губами его рта. Шприц упал на пол…
Ник вскочил кресла, едва не наступив на Геркулеса, и изумленно воскликнул:
— Палата номер 310! Вы видели? Морфин, алая губная помада… Черт возьми!
— Ник, не выражайся в присутствии младшей сестры, — укоризненно промолвила Розмари. — Я много раз тебя просила…
— Мама, да ты только посмотри! Это же дело, которое мне поручено расследовать! Не может быть…
Он рванулся к столу, схватил свой кейс и достал из него папку с бумагами. Раскрыл ее, пролистал… Палата 310…
— Ну хорошо, — бормотал он себе под нос, — номер палаты может совпасть, такое бывает. Но ярко-красная губная помада, морфин, шприц, закатившийся под кровать… Нет… кто-то совершил убийство, скопировав его с передачи «Темное зеркало».
Ник выбежал из гостиной на кухню, а Нина с недоуменным видом последовала за ним.
— Ник, что случилось, объясни! — Она взяла брата за руку.
Но он ничего не ответил, а подскочив к кухонному шкафу, распахнул его, стал доставать перевязанные веревкой стопки газет и журналов и класть их на стол. В кухню вошла Розмари, и они с Ниной наблюдали, как Ник, разрезая ножом веревки, перелистывает журналы, в которых печатали анонсы телепередач.
— Ник, пожалуйста, скажи нам, что ты ищешь! — обратилась к сыну Розмари. — Нельзя ли нам с Ниной тебе помочь? Зачем ты развязываешь стопки журналов? Я собиралась их выбрасывать.
— Мне надо проверить одну вещь, — торопливо проговорил Ник. — Потом я соберу все журналы и свяжу их. — Он повернулся к сестре. — Нина, малышка, помоги мне. Посмотри журналы с анонсами телепередач.
Нина начала помогать брату.
— Вот, — сказала она, подавая брату журнал. — Что там смотреть?
— Когда выходит шоу «Темное зеркало»? — спросил он.
— По пятницам. В десять вечера.
— По пятницам? — Ника охватило знакомое ощущение: охотничий азарт, который всегда так помогает в работе. — В десять вечера?
— Да, но ты объясни…
Ник склонился над журналом и начал читать:
«Как всегда, в пятницу, в десять вечера, Элизабет Найт приглашает вас на очередную серию «Темного зеркала», в которой будет рассказана трагическая история о том, как педагог надругался над своей ученицей…» Ник замолчал и поднял голову: лицо его было напряжено, глаза блестели.
— Нина, ты смотришь каждую серию «Темного зеркала»?
— Обычно смотрю, но когда у меня свидание с Бобби…
— А ты видела серию про этого педагога?
— Да, она мне очень понравилась.
— Скажи, а чем его убила молодая девушка?
— Она шарахнула его по голове бутылкой из-под шампанского.
— «Дом Периньон»?
— Что?
— Бутылка была большая, темно-зеленая?
— Да… кажется. А почему тебя это так интересует, Ник?
— А после того как педагог был убит, в передаче показали разбросанное по полу женское белье? Бюстгальтер, разорванный спереди?
— Да, а ты откуда это знаешь, если не смотрел шоу? — удивилась Нина.
Вместо ответа Ник обнял сестру, крепко прижал к себе и поцеловал в щеку.
— Малышка, я тебя обожаю! — Затем подошел к Розмари, стоящей с удивленным видом около кухонного стола, наклонился и тоже поцеловал ее. — Мама, извини, но мне надо срочно уйти. Увидимся позднее, а вот когда именно, пока сказать не могу. Мои дорогие женщины, я вынужден вас покинуть!
Ник вернулся в гостиную, надел кожаную куртку, схватил кейс, ключи от джипа и побежал вниз по лестнице на улицу, к гаражу. Распахнул переднюю дверцу, сел за руль и, прежде чем завести мотор, подумал: «А ведь Нина даже не знает, что такое «Дом Периньон». Надо бы разориться, купить бутылку и подарить ей. Да, прямо сегодня же, на обратном пути. И не важно, что Нине всего семнадцать лет».