Эллисон из соседней со мной клетушки — это набор бесконечных историй, которые доносятся через разделяющую нас тонкую перегородку. Ее телефонные рассказы отрывочны, так что иногда она кажется не человеком, а сквозным персонажем, ну как Разрисованный Человек в книге Рея Брэдбери, который нужен только для того, чтобы связать цепочку историй в единое целое.

Мы с Эллисон регулярно видимся на совещаниях и у дамской комнаты, но обмениваемся только вежливыми кивками и ничего не значащими улыбками. Я столько знаю о ее жизни — о мужчинах, которые не звонят на следующее утро, об ужасных женщинах, с которыми встречается ее отец, о неудачных отпусках, о грибковой инфекции, с которой врачи никак не могут разобраться, — что с трудом могу смотреть ей в глаза. Мне не следовало бы всего этого знать. Я бы такое держала при себе, а не говорила об этом на работе. Уж если я захотела бы что-то обсудить, то вышла бы из кабинета и нашла телефон-автомат на улице. Я всегда до боли остро осознаю, что хрупкая стена между нами не толще полиэтиленовой пленки — если на нее посветить под нужным углом, она полностью исчезает.

Поэтому я балдею от удивления, когда светловолосая головка Эллисон возникает над загородкой и говорит:

— Виг, есть дело.

Наверное, здесь где-то имеется еще одна Виг. Оглядываюсь, ожидая увидеть эту другую Виг у себя за спиной, но в моей клетушке, кроме меня, никого нет. Я перестаю печатать.

— Можешь уделить мне несколько минут? — спрашивает она, слегка наклонив голову. — Это ненадолго.

Мне ли не знать, что это неправда. Ненадолго Эллисон не умеет. Коротких деловых пятиминуток, с помощью которых старшие редакторы поддерживают дела, в ее вселенной не существует. Ее постоянно в разговоре заносит в сторону, и часто она оказывается за миллион миль от того, что хотела сказать. К тому же вместо того чтобы прямо вернуться к делу, она медленно возвращается назад по своим же следам. Я не знаю, как это терпят те, с кем она разговаривает, но мне часто приходится встать и пройтись до автомата с водой, просто чтобы стряхнуть это с себя.

До шести надо переделать еще кучу работы, но я слишком любопытна, чтобы отказать ей. Интерес Эллисон ко мне — это что-то неслыханное. Едва ли такое повторится.

— Ладно, — говорю я, вставая, и вопросительно смотрю на нее.

— Не здесь. — Она кивает на коридор.

Эллисон и осторожность — это что-то новое, и на мгновение я пугаюсь — вдруг она меня сейчас уволит. Что за нелепость лезет в голову! Эллисон такой же редактор, как и я; у нее не те полномочия, чтобы кого-то увольнять. У нее вообще нет полномочий.

Раз такое дело, иду за Эллисон по коридору между выгороженными кабинками. Эти клетушки в «Моднице» — темные и мрачные, дневной свет можно увидеть только в личных кабинетах, тех, что за закрытыми дверьми. Мы проходим через приемную в рекламный отдел, где я никогда раньше не была. Тут уютно. Все сверкает чистотой, вместо обычных ламп дневного света какое-то мягкое освещение. Несколько поворотов, и перед нами дверь с табличкой «Дамская комната». Эллисон набирает на двери шифр и открывает ее. Мы оказываемся в душевой для VIP-персон, с тремя безупречными кабинками и небольшим помещением для отдыха, где имеется ковер на полу и черная кожаная кушетка. Там сидят Кейт Андерсон из отдела аксессуаров и Сара Коэн из фотоотдела. Кушетка, ковер и эта компания сбивают меня с толку. Я не так уж далеко отдалилась от своей территории, но ощущение такое, будто провалилась в кроличью нору, подобно Алисе.

— Привет, — говорю я озадаченно. Чувствую себя немного неловко, будто я села не за тот стол в школьной столовой. Но школа далеко позади, пора забыть свою неуверенность. Гляжу на Эллисон, ожидая объяснений. Та, в свою очередь, кивает Саре и Кейт, обе вскакивают.

— Спасибо, что пришла, — говорит Сара, кладет руки мне на плечи и силой усаживает на кушетку. Я неохотно подчиняюсь.

— Зачем звали?

— Ты же краеугольный камень, — говорит Кейт.

— Я? Камень?

— Да, краеугольный камень, — подтверждает Эллисон.

— Какой еще краеугольный камень? — Никак не возьму в толк, о чем они.

— Это камень, на котором все держится, — объясняет Сара.

Я с любопытством смотрю на всех троих.

— И что же на мне держится?

— Наш план, — говорит Эллисон.

— Ваш план?

— Наш план, — повторяет Эллисон довольным тоном.

— Какой план? — Можно подумать, что у нее уйма разных планов, всех не упомнишь.

— Наш хитроумный план сместить Джейн Макнил!