За пятьдесят два часа до приема Джейн добавляет девичью фамилию к своему уже раздутому имени. Стикли раздает докладную записку на этот счет — Джейн сочла ее слишком срочной, чтобы распространять по обычным каналам. Путь в системе распространения документов может занять до четырех часов, а она не хочет, чтобы мы теряли драгоценное время и как можно раньше запомнили бы «Уайтинг». Прибавление ее среднего имени прошло не так гладко, как ей бы хотелось, пришлось вызывать пару несчастных недотеп к себе в кабинет за несвоевременное употребление «Джейн Макнил». Одного представителя по связям с общественностью даже уволили из-за оговорки в «Обсервере».

Записка написана на бумаге с большой фирменной шапкой, и Стикли кладет ее ко мне на стол со стоическим безразличием. Он старается сохранять храбрость, старается делать хорошую мину при плохой игре и все же прямо-таки излучает отчаяние. Стикли таким не занимаются. Они доставляют крестьян к королям, а не королей к крестьянам.

— Миз Макнил примет вас в половине второго, — говорит он парадным голосом, который мог бы заполнить амфитеатры.

Я мотаю головой. Не стронусь с места, пока не узнаю, что думает о моей статье Лейла Чишолм. Вдруг она ее возненавидит. Наверняка громко завопит прямо мне в ухо, что никогда в жизни не читала подобной дребедени. Я храбро вынесу ее презрение, даже не пискну. А потом положу трубку и заплачу.

Статья у меня на столе, но я не могу ее видеть. Слишком много раз я читала и уже не понимаю, хорошо это или нет. Я устала, не выспалась, не доверяю сама себе и думаю, что от гениальных идей, которые приходят в три часа ночи, добра ждать нечего.

— Полвторого мне не подходит, — говорю я, отрывая глаза от телефона. Если на него так и дальше смотреть, он никогда не зазвонит.

— Это очень важно.

Я приподнимаю бровь. Важных дел много, но у Аниты Смизерс преданный и трудолюбивый ассистент, и она о них позаботится. У Джейн важных дел нет.

— Правда?

Он кивает.

— Миз Макнил хочет обсудить, следует ли ей стоять перед красным флагом «Модницы» или перед синим.

Джейн ничего не обсуждает: она проводит опросы, экзаменует и читает лекции.

— А вы что сказали?

— На синем.

— На синем?

— Да, на мэм будет красное платье, так что есть опасность несочетания оттенков. — Стикли все еще говорит внушительным голосом и держится с достоинством, хотя тема совершенно для этого не подходит.

Я хвалю логичность этого соображения и прошу его сказать Джейн, что я тоже предпочитаю синий фон. Стикли хочет со мной еще поспорить — моя неподатливость его раздражает, — но ему уже пора. Ему надо раздать докладные записки быстрее, чем через внутреннюю рассылку.

Стикли уходит, и я возвращаюсь к наблюдению за телефоном. Когда Лейла Чишолм наконец звонит мне три часа спустя, я сплю за столом. Голова у меня повернута под неудобным утлом, а на щеке отпечатались следы скрепок. Звон телефона вырывает из сна как холодная вода, но в голове у меня все еще туман, когда я снимаю трубку. Мысли путаются, и мне требуется минута, чтобы понять, что я не провалилась с треском.

— Конечно, надо кое-что доработать, — говорит она и оттарабанивает список изменений, которые мне вот так сразу не ухватить. Я не привыкла к быстроте темпов в ежедневных газетах. — Не беспокойтесь, если вы не все запомнили. Я сейчас перешлю вам факсом свои замечания. Номер тот же самый?

Приняв факс, я иду в кухню за чашкой кофе. Заметки Лейлы детальные и обильные, и для них требуется внимание, на которое я сейчас не способна без дополнительных стимулянтов. Пролистывая перечень, я понимаю, что доработать — мягко сказано, но это не страшно. Я рвусь немедленно взяться за переработку.

А в остальном будущее прекрасно. Редактор из «Нью-Йорк таймс» выразила уверенность — к следующему разу я лучше уловлю их стиль.