В прошлом году я помог «расколоть» шпиона, схваченного в районе Гродно.

И вот снова вызвали.

Я был на гастролях в Горьком, как вдруг является посыльный от Абакумова и передает шифротелеграмму с просьбой помочь в расследовании, для чего мне следовало явиться в штаб Киевского укрепрайона.

Доставили меня самолетом, и вот я в штабе.

Встретивший меня Абакумов даже не предложил отдохнуть и поесть после долгой дороги, сразу ввел в курс дела.

А дело было в том, что удалось схватить связного, передававшего в Германию совсекретные сведения.

При этом, по словам связника, самого агента Абвера, окопавшегося в штабе, он не знает, поскольку выполнял черную работу: вынимал донесения из тайников и передавал дальше.

«Необходимо удостовериться, что связник не лжет», – дал мне задание Абакумов, и меня провели в кабинет следователя, где шел допрос.

Связной выглядел как пришибленный деревенский парубок, впервые оказавшийся в городе. Я увидел его со спины, приоткрыв дверь в соседний кабинет.

«Так вы утверждаете, гражданин Петренко, – монотонным голосом спрашивал следователь, – что не знаете в лицо того человека, который оставлял донесения в дупле и в проеме каменной кладки?»

«Та нэ знаю я ничого! – заныл парубок. – Забрав та отдав, и усэ!»

Я даже головой покачал: мыслил этот человек на чистейшем русском. Хорошо притворяясь неграмотным селянином, он лихорадочно искал выход из создавшегося положения.

Мелькнули имена «Петро» и «Павел Казимирович», причем обладатель первого имени представлялся связнику как боец, человек действия, а второй был важной шишкой, способным помочь – на кого надо «надавить», кого надо «подмазать».

Но вот немецкого агента связник, которого на самом-то деле звали Владиславом Ерофеевым, действительно не знал и не видел воочию.

Я передал собранные сведения Абакумову, и тот сразу же зашел в кабинет к следователю. Положил на стол бумагу, где своей рукой записал полученную от меня информацию, и сухо сказал:

«Ознакомьтесь».

Следователь внимательно прочитал, расписался для видимости и продолжил допрос тем же нудным тоном:

«Так вы продолжаете утверждать, что не знали того, кто с вашей помощью выходит на связь с немецкой разведкой?»

«Та ни сном ни духом, дядьку!»

Следователь внезапно ударил кулаком по столу и гаркнул:

«Говорите правду, гражданин Ерофеев!»

Это подействовало – связник настолько был шокирован и испуган, что чуть не свалился со стула.

«Кто такой Петро? – дожимал его следователь. – Где работает Павел Казимирович? Отвечайте!»

И связник «раскололся».

А для меня настало самое трудное – надо было «вычислить» того самого агента среди офицеров штаба.

Офицерами их называю я, по привычке, поскольку в СССР не существует такого понятия, тут все краскомы, то бишь красные командиры. А метод «вычисления» был прост: следовало прослушать мысли работников штаба в естественной обстановке.

Мне вручили папку, где на листах картона были наклеены фото офицеров – из тех снимков, что делают для паспортов и прочих документов.

И вот я должен был с нею ходить туда-сюда и помечать, кто агнец, а кто – козлище. Подобную процедуру я освоил еще лет десять назад или даже раньше, когда по просьбе князя Чарторыйского искал похитителя ценнейшей диадемы.

Признаться, первым делом я отправился в буфет, поскольку был до того голоден, что меня подташнивало и кружилась голова.

Перехватив сладких пирожков с чаем, я взбодрился – и сразу же занялся своими обязанностями.

Работники штаба, озабоченно сновавшие по коридорам, заглядывали в буфет – и попадали в поле моего зрения.

О чем думали офицеры штаба? Да о чем угодно: о карьере, о том, что некий Григорий Палыч засиделся на своем месте, о встрече с женщиной, о культпоходе в театр. О службе они тоже думали.

Битый час я просидел в буфете и послонялся около, после чего решил пройтись по зданию штаба.

Если же меня будут спрашивать иные рьяные блюстители дисциплины, кто я таков и что делаю на режимном объекте, то я должен был ответить: я, дескать, к Денису Ивановичу.

Так мне велел говорить Абакумов, а уж кто это такой – Денис Иванович, – я понятия не имел.

Правда, подозрений особых я не вызывал: в приличном костюме, в очках, с папкой в руке – я выделялся лишь своим партикулярным одеянием, но не все в штабе ходили в военной форме.

Все большее количество «галочек» я выставлял против фотографий, все меньше оставалось не прошедших проверку.

И вдруг, когда я спускался по лестнице, меня остановил строгий голос:

«Что вы тут делаете, гражданин?»

Я обернулся и увидел грузноватого человека в мундире, один из рукавов которого был пуст. В единственной – правой – руке он нес толстый портфель, а лицо, порядком обрюзгшее, выражало недовольство и скуку.

«Я ищу Дениса Иваныча», – отрапортовал я.

«Денис Иванович отбыл в Фастов и сегодня не будет».

Однорукий нахмурился – все это время я смотрел на него как зачарованный.

Его звали Йозеф Брудер, и думал он на своем родном языке.

Скучал по Марте, оставшейся в Дортмунде, насмешничал над русскими «недочеловеками», не доросшими до «орднунга», мечтал о поместье где-нибудь на Украине, когда доблестный вермахт захватит те земли и сделает их житницей Третьего рейха.

Уловил я и переживания: исчез связной.

Брудер вскинул голову и спросил с надменностью истинного арийца:

«Ваши документы, гражданин?»

Не зная, как лучше выпутаться, я ляпнул по-немецки:

«А ваши, господин Брудер?»

Лицо однорукого исказилось. Отступив, он бросил портфель и стал расстегивать кобуру.

Я стоял, оцепенев, и даже не пытался оказать сопротивление.

Но тут откуда ни возьмись подскочили молодцы Абакумова и скрутили агента Абвера.

Потом появился сам Абакумов и сухо сказал мне: «Спасибо».

Вот и вся история.

Далее записи отсутствуют. Следующая датирована октябрем 1941 года.