Пейдж покинула дом Ники на следующий день в шоке.

Она предполагала брачный контракт. В его положении было бы очень глупо не настаивать на этом. Но то, что одним из условий он поставит отсутствие детей, она находила чрезмерным. По контракту, если она забеременеет и родит ребенка, будучи замужем за ним, то потеряет все.

Ее никогда не преследовала навязчивая мысль иметь детей, но она не хотела и лишать себя этой возможности, тем более с письменным подтверждением и особенно с таким крутым наказанием за несоблюдение этого условия. Размышляя об этом, Пейдж крепко сжимала руль и давила педаль газа «астон-мартина», петляя вокруг каньона на обратном пути из особняка Ники.

– Нам остается устранить только одно маленькое препятствие, – такими словами он начал обсуждение брачного контракта, отправившись нагишом через комнату к своему портфелю, надевая очки и возвращаясь назад, в постель, с контрактом в руках.

Пейдж была готова к тому, что в этом документе обнаружит кое-какие детали, которые вряд ли ей понравятся. Уже сама идея брачного контракта не вызывала восторга. Но, начав читать, она была приятно удивлена.

– Я думаю, что ты сочтешь все это более чем сносным, – сказал он, наблюдая, как она просматривает страницы.

В начале Пейдж была довольна, даже в восторге, потому что условия оказались весьма благоприятными; она становилась очень состоятельной женщиной. Если бы с Ники что-нибудь случилось, если бы он умер, она бы унаследовала большое состояние. Даже если бы они развелись, и в этом случае она оставалась бы довольно обеспеченной.

Но не успели щедрые условия контракта как следует уложиться у нее в голове, как она наткнулась на роковое условие.

Если она забеременеет и решит оставить ребенка, он обеспечит лишь минимальные средства ребенку и ничего ровным счетом не оставит ей.

– Боже мой! Что ты имеешь против детей? – спросила она, пораженная до глубины души, и все же пытаясь сохранить видимость беспечности, залезая на него и обхватывая ногами за талию.

Кровать королевских размеров все еще была усыпана стодолларовыми купюрами, которые, казалось, дразнили ее. Она подняла одну из них, смущенно рассматривая загадочное выражение лица Бенджамина Франклина, – он как будто осуждал ее и ожидал услышать, как она справится с этой дилеммой.

– Неужели ты собираешься бросить меня, если случайно сделаешь мне ребенка?

В это трудно было поверить, но, заглянув в лицо Ники, она не обнаружила ничего обнадеживающего. Со смущенным видом он ответил:

– Послушай, в этом смысле – я эгоист. Я просто хочу тебя. Никаких детей. Ничего, с чем мне пришлось бы конкурировать. Только ты.

Он прижал ее к своей груди, гладя по волосам. Его взгляд смягчился.

– Видишь ли, Пейдж, я без ума от тебя. Я не хочу делиться тобой. Я хочу, чтобы мы с тобой могли путешествовать. Я хочу иметь возможность свободно сказать: «Давай завтра поедем в Италию», не чувствуя себя виноватым в том, что оставляю ребенка одного.

Пока он сидел и бился, пытаясь ей все это объяснить, она жаждала поспорить с ним, но не могла придумать, что сказать.

И самое странное, что она сама была не уверена, хочется ли ей того, что она собиралась отстаивать в споре. Скорее всего, ей просто не хотелось отсекать саму возможность иметь ребенка, а для этого надо было убрать последнее условие из контракта.

Конечно, Пейдж согласилась.

Он предложил показать контракт адвокату. Пусть это будет Сьюзен или кто-нибудь из ее юридической фирмы. Но Пейдж, едва дочитав до конца, взяла ручку и подписалась под своей судьбой.

Ожидая, пока зажжется зеленый свет на углу бульвара Сансет и Витте Драйв, Пейдж вдруг почувствовала такую тошноту, что свернула в парк, выскочила из машины и бросилась к обочине. Ее вырвало.

Она еще довольно долго оставалась там, скорчившись на коленях на траве и обхватив себя руками, напуганная и беззащитная.

Поздравляя себя с победой, она все-таки не могла понять своей реакции: конечно, Тори и Сьюзен не смогли бы согласиться с условием не иметь детей, но не Пейдж. Она никогда не относилась к тому типу чересчур «женственных» женщин, целью всей жизни которых было материнство.

Она даже не слишком увлекалась куклами. А когда все же играла с ними, то лишь для того, чтобы вообразить себе, как станет девушкой. Играя с Барби, она придумывала для нее потрясающие наряды и украшения. Вместе с ней путешествовала по всему миру, знакомилась со звездами кино и музыки. И в конце концов выходила замуж за великолепного, богатого красавца.

И уж во всяком случае она занималась этим совсем не для того, чтобы удовлетворить какие-то там непреодолимые материнские инстинкты.

Пейдж вдруг почувствовала, что скучает по матери. Ей вдруг захотелось поговорить с ней, где бы та ни была, даже на небесах, играя, возможно, со своими подругами в карты, маджонг или лото.

Она бы спросила мать, что ей делать. Ей было необходимо, чтобы мать поддержала ее, дала спокойствие, уверенность и силу.

Но, скорее всего, она лишь озадачила бы свою мать, которая понимала Пейдж не больше, чем своего мужа. У нее не было ни терпения, ни сострадания к мечтателям, к людям, которые пытались вырваться за пределы комфорта, этими попытками подвергая опасности свое благополучие.

Она была убеждена, что мать посчитала бы ее кошмарной личностью. Она и сама чувствовала себя такой.

Выйти замуж из-за денег, а не по любви. Даже вообще больше не веря в любовь.

А почему, собственно, она должна в нее верить? Любили ли друг друга ее родители? Нет, они лишь чувствовали себя виноватыми друг перед другом, одновременно друг на друга обижаясь.

Почему она не могла вспомнить хоть кого-нибудь, кто бы действительно любил друг друга, кто бы мог послужить ей примером? Тогда у нее появился бы идеал, за которым стоило следовать.

И сейчас у нее была бы причина порвать на кусочки брачный контракт и бросить его в знаменитую физиономию Ники.

Если бы она хоть чуть-чуть верила в идеальные отношения, то никогда бы не подписала контракт. Но, подписав его, она не была уверена, что сможет жить в мире с самой собой.

Какое предательство по отношению к ребенку, который, как она подозревала, рос в ней, и какое предательство по отношению к Марку.

Заливаясь слезами и рыдая так, как она не плакала с самого детства: с истерикой и удушливыми заиканиями, – она вернулась в машину и вместо работы поехала прямо в квартиру Марка.

Испуганная, отчаянно нуждающаяся хоть в капельке ласки, она устроилась на полу в коридоре под его дверью, моля, чтобы он пораньше вернулся с занятий.

– Пейдж?

Она чувствовала себя ужасно, находясь в какой-то отключке. Услышав, наконец, успокаивающий звук знакомого голоса Марка, она внезапно очнулась и увидела, что он приближается с портфелем под мышкой и ключом в руке. Он выглядел таким свежим, его кудрявые светлые волосы образовывали растрепанный ореол вокруг головы. Он был одет привычные джинсы и простой голубой джемпер, который она видела на нем в первый раз.

Когда Пейдж попыталась заговорить, мир перед ней вдруг потерял четкие очертания, и из глаз брызнули слезы.

Марк, озабоченно обняв за плечи, помог ей подняться, проводил в квартиру и усадил на кушетку.

Она совершенно не заметила, как просидела под его дверью почти целый день, и удивилась, обнаружив, что небо уже стало ярко-оранжевым.

Прошел почти месяц с тех пор, как Пейдж была здесь последний раз, и его квартира теперь казалась ей гораздо меньше, чем прежде. Теперь она была скорее тоскливой, чем романтичной. Ткань на древней мебели, которую он собрал из разных мест, износилась, а может быть, просто была дешевой с самого начала. С того места, где она сидела, был виден почти каждый дюйм всей квартиры. Она попыталась представить себе Ники, похожего на Голиафа, в этой квартирке. Это было бы похоже на слона в посудной лавке.

– Все в порядке, – заверил Марк, когда она попыталась собраться с силами, чтобы объяснить свой неожиданный визит. – Ш-ш-ш. Не надо ничего говорить. Просто успокойся. Ничто не может быть настолько ужасным, мы все уладим.

Он сел рядом и прижал ее к себе. Она положила голову ему на плечо, и его рубашка быстро стала намокать от слез.

Так замечательно снова оказаться в его объятиях, так спокойно, и не нужно стараться быть «на уровне», можно расслабиться и просто побыть самой собой. Он целовал ее в голову, приговаривая что-то успокаивающее, заставляя расслабиться и излить все, что накопилось.

– Хочешь попить что-нибудь? – спросил он, на секунду отодвигаясь, чтобы взглянуть на нее.

Она кивнула.

– Немного сока? Молоко? Чего-нибудь покрепче?

Она кивнула, соглашаясь на «что-нибудь покрепче».

Он вышел и через минуту вернулся с бутылкой красного вина, штопором и двумя бокалами. Она знала, что это была одна из тех бутылок, которыми он дорожил, – подарок друга-профессора, и была тронута тем, что он открывал эту бутылку для нее.

Под мышкой он держал коробку салфеток, которую опустил ей на колени.

– Хочешь поесть что-нибудь? Ты голодная? – спросил он, вытаскивая пробку из бутылки.

Хотя было почти время обеда, а она не ела с утра, она отрицательно помотала головой, так как снова почувствовала приступ тошноты и прикрыла рот салфеткой.

Затем, после пары успокаивающих глотков вина, она повернулась к Марку. Опасаясь его реакции, и сама не зная, какую именно хотела бы увидеть, почти шепотом она произнесла:

– Марк, похоже, я беременна.

Марк порывисто вскочил на ноги, заставив ее вздрогнуть, и заходил по маленькой комнате, засунув руки в карманы джинсов так глубоко, что, казалось, они вот-вот лопнут.

– То есть, он мой? Или это его? Какой срок? – спросил он осторожно, не выражая радости.

– Я спала с Ники чуть больше месяца. Если я беременна, то срок по крайней мере, два месяца.

Марк понимающе кивнул, но по-прежнему никак не реагировал.

Стараясь снова не разреветься, она сделала большой глоток вина, надеясь избавиться от комка в горле.

Марк стоял, неловко прислонившись к книжной полке, и в растерянности тянул вино, не зная, что сказать.

Черт побери, она не плакала много лет, а теперь никак не могла остановиться. Приступы шли волнами, и она героически сражалась с неиссякаемым потоком, пытаясь высушить опухшие веки. Такая сдержанная реакция Марка убивала ее. Интересно, какая реакция была бы у Ники, если бы она сказала, что ребенок его, – изменил бы он свое мнение насчет того условия, и порвал бы он брачный контракт?

– Я слышал, что есть методы точно выяснить беременна ты или нет, – отрывисто сказал он наконец. – Почему бы тебе просто не сделать этот чертов тест?

Пейдж со стуком поставила бокал на стол и пристально посмотрела на него, уже жалея, что пришла сюда. Он ответил ей таким же взглядом и жестко спросил:

– Что ты хочешь от меня? Я только твоя игрушка, помнишь? Какой реакции ты ожидала? Черт побери, нельзя играть с людьми так, как ты это делаешь…

– Я знаю. Забудь это. Прости, – прервала она его, охваченная противоречивыми чувствами. – Марк, прости меня, я ухожу…

– Черта с два. Я имею право получить кое-какие ответы! Например, почему ты вообще рассказываешь мне об этом? Ты собираешься родить ребенка? Или ты будешь делать аборт? Что?.. – разразился он тирадой.

– Я не знаю, что собираюсь делать Просто я запуталась и ничего больше не знаю. О'кей! Возможно, я не должна была прежде всего приходить сюда. Просто мне нужно было… – Ей пришлось остановиться на секунду, чтобы преодолеть очередную волну слез.

– Тебе было нужно что? – раздраженно торопил он.

– Мне нужно было поговорить с тобой. Мне нужно было… Я не знаю, что мне нужно было. – Она закрыла лицо руками, чтобы не смотреть на него, потому что собиралась нанести еще один удар.

– Этой ночью Ники сделал мне предложение.

Она почувствовала, как ярость Марка набирает силу.

– Поздравляю, – прошипел он, отдирая ее руки и заставляя в упор увидеть его боль. – Что ты сказала ему? Ты сказала ему, что беременна?

Пейдж отрицательно помотала головой.

Наступила длинная пауза. Марк пытался собраться с мыслями, а она следила за выражением его лица, но на этот раз оно ничего не выражало.

– Я не могу представить себе, чтобы ты сказала «нет» на его предложение. Для тебя это слишком жирный кусок, чтобы ты его упустила.

Молчание Пейдж подтвердило его правоту.

– Что ты собираешься делать? – напряженно спросил он.

Она неопределенно пожала плечами, чувствуя усталость. Пейдж сидела на кушетке и нервно крутила в руках книгу по примитивному искусству, которую нашла на кофейном столике.

– Зачем ты дал Сьюзен поговорить по телефону с твоей матерью? – спросила она импульсивно, внезапно снова начиная плакать.

– Что?

– Сьюзен рассказала мне, что у нее был очень милый разговор с твоей матерью. Ты никогда не давал мне поговорить с ней…

– А ты хотела?

– Может быть.

– Пейдж. Ты хотела, чтобы наши отношения не становились серьезными. Помнишь? – набросился он раздраженно. – Просто забава. Игра. Понарошку. Как, по-твоему, я должен был объяснить это моей матери? «Мама, позволь представить тебе девушку, с которой я сплю, но которая не хочет иметь со мной серьезных отношений, потому что для нее я недостаточно богат и имею недостаточно высокое положение в обществе, чтобы вписаться в ее честолюбивые планы».

Марк продолжил, разыгрывая весь разговор и повышая голос, когда говорил за мать. Он выпускал накопившиеся гнев и обиду, и не мог успокоиться, пока не выплеснул все это до конца.

ОНА: Честолюбивые планы?

ОН: Она хочет быть богатой. Отвратительно богатой. Она хочет быть настолько богатой, чтобы ей было не сложно ни чувствовать, ни думать – просто скользить по поверхности жизни с помощью своеобразного позолоченного автоматического управления этим плаванием, отгороженная от всего.

ОНА: Нет! А как же любовь? Что случилось с этой девушкой? Отчего она прячется?

Правда обожгла ее, как пощечина.

– Она не прячется, – защищалась Пейдж, – она просто устала. Она хочет, чтобы о ней заботились.

Затем, после долгой паузы, спросила:

– Теперь ты любишь Сьюзен?

– А что? Ты ревнуешь?

Это было больше откровением для нее, чем признанием.

– Да, – робко призналась она.

– Пейдж… я не знаю, – ответил он.

Казалось, вместе с вином иссяк и его гнев, и он снова наполнил бокалы.

– Ты спишь с ней? – спросила Пейдж в упор, зная, что не должна этого делать.

– Это не твое дело.

– Если я ношу твоего ребенка, то – мое.

– Ты ведешь себя как ребенок. Ты даже не знаешь, беременна ли. О чем же мы тогда говорим? А? Я думаю, что ты просто завидуешь, и ревнуешь, и жадничаешь. И испугалась выходить замуж за парня, который может быть тебе отцом. Ты не уверена, что деньги этого стоят. Это называется раскаяние покупателя. Не беспокойся. Это как двадцатичетырехчасовая простуда. Это пройдет. А хочет ли еще старый ублюдок иметь детей?

Пейдж начала было врать, сказав, что не знает, но привычка говорить Марку правду заставила выложить все как на духу.

Его реакция, пока он слушал, была задумчиво-доброжелательной.

– Ты действительно хочешь выйти за него замуж? Сможешь ли ты так жить?

– Не знаю. Я боюсь. Я не знаю, чего хочу. Я не знаю, что делаю со своей жизнью. Я скучаю по тебе. Если я беременна, то это та часть меня, которая не хочет больше никогда видеть Ники и которая хочет сказать: «Черт с ними, с этими деньгами, пусть лучше у меня будут ты и любовь».

Марк сел рядом, снова обняв ее.

– Ты никак не можешь решить, что же на самом деле хочешь, так?

– Я знаю, чего хочу. – Услышала Пейдж свой голос. – Я хочу тебя. Я скучаю по тебе.

И она действительно скучала. Она скучала по его объятиям, хотела, чтобы ее баловали, чтобы ей потакали. Она хотела остановить время, превратив минуту в вечность. Она хотела, чтобы жизнь была не такой сложной, а ее потребности не так велики.

– Ты знаешь о чем я думаю? – спросил он.

Она покачала головой:

– Нет. О чем?

– Прежде всего, я думаю, что мы должны пойти в аптеку и купить тест на беременность. А затем, я думаю, тебе надо честно разобраться, чего ты хочешь от жизни, что сделает тебя счастливой.

– О, это простое предписание, – сказала Пейдж саркастически, осознавая, что вторая половина его может потребовать всей ее жизни.

– Пошли. – Прежде чем подняться на ноги, он мягко поцеловал ее в губы и заглянул в глаза.

Она хотела продолжать целоваться, но это был совсем не такой поцелуй.

Держась за руки, они шли по узким улицам Венеции, глядя на освещенный фонарями канал и уворачиваясь от велосипедистов и роллеров, по направлению к Мейн-стрит, где располагалась местная аптека, процветавшая там с незапамятных времен.

Когда они покупали тест на беременность, аптекарь посмотрел на них понимающим взглядом.

– Желаю удачи, – сказал он, по-видимому, имея в виду любую удачу, какая бы им ни была нужна.

Если бы Пейдж была одна, то чувствовала себя хуже некуда, замечая только мрачную сторону вещей и мучаясь над результатом теста и не зная, что с ним делать.

Теперь же, в квартире Марка, за новой бутылкой вина все стало намного проще и легче.

Ожидая результата, они постепенно пьянели от вина, роняя сентиментальные слезы над «Запоминающимся делом», ведущие роли в котором играли Кери Грант и Дебора Керр. Марк насыпал поп-корн в старинную железную миску. Знакомый вкус действовал успокаивающе.

– Ты азартен? Ты веришь в судьбу? – спросила Пейдж его, пока шла рекламная вставка.

– А что? – спросил он осторожно.

Она знала, что он испытывает неловкость от того, что находится с ней наедине. Она чувствовала это весь вечер, всякий раз, когда они оказывались слишком близко.

«Что бы он чувствовал, – думала она, – если бы у Сьюзен сегодня вечером не было совещания персонала в юридической фирме».

– Ну, просто – азартен, или нет?

– Это зависит… – протянул он, поднимая на нее покрасневшие от вина глаза.

– Если ты думаешь об этом, значит – нет…

– На самом деле, я полагаю – да, но я очень осторожный игрок. Я люблю рисковать, опираясь на известные перспективы и имея возможность анализировать шансы…

– О, не будь таким умным. Ты азартен? Да или нет?

– Ладно, – да, – уступил Марк, изгибаясь от того, что она уронила ему за шиворот кусочек поп-корна.

Она засунула руку под рубашку, чтобы достать его, одна из пуговиц расстегнулась, когда ее рука дотянулась до упавшего кусочка и задержалась там.

– На самом деле я слишком пьян, чтобы держать пари. Ты меня перехитришь, воспользовавшись моей слабостью.

«Воспользовавшись моей слабостью», черт подери! Мужики просто слабый пол. Таким образом, он, небось, будет оправдывать свою неверность Сьюзен.

Пейдж чувствовала, что он возбуждается, – об этом говорил его взгляд, каким он смотрел на нее еще месяц назад, – но упорно сдерживает себя. Его челюсти сжались и дыхание стало тяжелее. Было очевидно, что он заранее готовит извинение на случай, если не выдержит, если его влечение возьмет верх над силой воли и собьет с пути истинного.

«С верной любовью к Сьюзен покончено, – думала она, возмущенная его готовой эрекцией и мутным взглядом голубых глаз. – Все мужики похожи друг на друга».

Сколько раз она видела этот взгляд у Ники? Она могла вообразить его в подобной ситуации с другой женщиной, старающейся соблазнить его, так же как Пейдж делает это сейчас с Марком, и трудно было представить себе, что он устоит.

Марк, неверно истолковав ее слезы, снова прижал ее к себе, и когда она стала целовать его, ответил на ее поцелуи.

Пейдж обнаружила, что вцепилась в него, стремясь полностью отключиться от реальности. Столько всего зависело от этих результатов, которые были почти готовы, и она не хотела думать об этом. Она хотела продолжать целоваться, хотела заниматься с ним любовью.

– Ну, и что за пари? – спросил он хрипло.

– А такое пари, – выдохнула она ему прямо в губы, – что если я беременна, то мы сбежим и поженимся. А если нет, я отпускаю тебя на все четыре стороны и выхожу замуж за Ники. Результат теста будет для нас указующим перстом судьбы.

– Ты сошла с ума!

– Да, – согласилась она, стараясь сдержать отчаяние в голосе.

Целуя его со всей силой страсти, кусая его губы, она чувствовала, как его руки блуждают по всему ее телу и он полностью подчиняется ей, одновременно проклиная, так как не желал сдаваться. Это было то самое безрассудство, которое заставляло Пейдж чувствовать себя свободной и дерзкой, низкой, но неукротимой, низводя обстоятельства до значения ничтожности, так, что ей становилось просто наплевать на них.

Они скинули всю одежду и стояли, чуть касаясь друг друга. Марк пробежал пальцами по ее животу, как будто пытаясь выяснить правду через кончики своих пальцев. Он встал на колени и приложил ухо к ее пупку, пытаясь услышать биение предполагаемой жизни в ее лоне.

Она ждала, разделяя с ним томительное ожидание, как будто он обладал какой-то мистической таинственной силой. Он начал целовать ее талию и живот, рассыпая легкие нежные поцелуи. Кому они были предназначены: ей или ребенку, который, возможно, уже жил внутри нее. Она чувствовала, что он уже привязывается к малышу, которого, может быть, вовсе не существует.

Как будто подумав о том же самом, Марк неожиданно выпрямился и взял ее за руку.

– Мне нужно знать, – сказал он с такой настойчивостью, что она растерялась. – Эти чертовы результаты уже должны быть готовы.

– Сначала займись со мной любовью, – испуганно попросила она.

– Нет. Пойдем…

Он повернулся, чтобы идти в ванную, но она схватила его за руку.

– Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Сейчас.

– Я сказал нет…

– Почему?

Когда он посмотрел на нее, она увидела его смущение. Из-за Сьюзен. Она поняла это. В решающий момент совесть победила влечение. Неужели Сьюзен удалось вернуть его? Может быть. Но не окончательно.

– Сейчас же займись со мной любовью, или я уйду и никогда больше не захочу видеть тебя, – выкрикнула она безрассудно, чувствуя себя чудовищем, но не в состоянии справиться с собой.

Разум требовал от него одного, а его напряженное естество – совершенно другого. Полюбит ли ее кто-нибудь когда-нибудь достаточно сильно, чтобы ради нее совершить безрассудство? Похоже, что нет.

– Пейдж, ты должна сначала разобраться со своей жизнью. Я не могу сейчас заниматься с тобой любовью. Я, безусловно, хочу, но просто не могу. Господи, ты такая эгоистка. Как ты думаешь, я себя чувствую? Если ты беременна, то это и мой ребенок тоже. Но окончательное решение за тобой. Попытайся вообразить, насколько я расстроен. Ведь это не в моей власти. Вот если бы я носил ребенка, то инициатива была бы у меня.

Рука об руку, как дети, они отправились в ванную комнату, не смущаясь своей наготы.

Казалось, что они оба знали ответ еще до того, как зашли и увидели его.

Ярко-красное кольцо, появившееся в пробирке, не оставляло никаких сомнений.

Она беременна, это было яснее ясного. К несчастью, было совершенно неясно, что теперь делать.

Хотя в глубине души Пейдж заранее знала ответ, она была потрясена так, как будто стояла одна на краю огромной пропасти без дна, другого края которой не было видно. И все же ей предстояло сделать выбор, но серьезность любого из двух решений парализовала ее.

– Я действительно не хочу оставаться одна сегодня ночью, – тихо сказала она Марку, поворачиваясь к нему и желая отложить решение до утра.

Он с пониманием кивнул головой.

– Обещаю тебе – никаких совращений. Я просто хочу спать рядом с тобой в одной постели. Мне кажется, что иначе я сойду с ума.

Он кивнул.

– О'кей. Но не давай и мне соблазнить тебя.

– Ты действительно влюбился в мою подругу, правда? – сказала она, улыбаясь, но уязвленная внутри.

Выражение его лица подсказало ей ответ. Больше ничего не говоря, он снова взял ее за руку и повел в спальню, где они залезли на скрипучую неудобную старую кровать, по которой Пейдж будет скучать.

Сказав, что хочет попить, она на минуту исчезла в кухне, сняла трубку и положила ее рядом с телефоном. Это была ее последняя ночь с Марком, и она не хотела, чтобы им кто-то помешал.

«Извини, Сьюзен. Он весь твой. Но только завтра».

Он уснул, с ладонями на ее животе, как бы защищающими его, а она – щекой в лужице слез, мучаясь тем, что не может принять решение, и с мыслью, что никогда не уснет.

* * *

Какой изумительный день!

Какая тяжесть спала с ее души.

Мысли Сьюзен кружились так быстро, и она была в таком приподнятом настроении, что едва могла спокойно сидеть на совещании персонала.

О том, чтобы сосредоточиться, не могло быть и речи. Сидя за длинным столом в конференц-зале, она машинально что-то чертила карандашом и притворялась заинтересованной.

Прежде всего, она была удивлена тем, что ее не уволили. Со времени инцидента с забастовщиками она в томительном предчувствии ожидала того момента, когда ее вызовут в кабинет Кригла, чтобы выслушать его великую заключительную речь.

Ожидая, когда взорвется бомба, она была как на иголках. Но ничего не произошло.

Босс не произнес ни слова по поводу Джека Уэллса, за исключением сообщения о том, что снова поставил на это дело Джо Диксана, освободив ее для работы над контрактами шоу-бизнеса.

А в один прекрасный день, вернувшись в свой кабинет после завтрака, она обнаружила конверт, надписанный «Сьюзен Кендел Браун». С тревогой открыла пакет, почти готовая обнаружить там предупреждение об увольнении. С каким же облегчением она обнаружила пару билетов на круиз в Европу. Вместе с запиской от старшего партнера юридической фирмы, извещающей ее, что она стала партнером в фирме. Несколькими минутами позже в ее кабинет зашел Кригл и разразился тирадой о том, что, хотя ее поступок по отношению к Джеку был неблагоразумен, она слишком хороший адвокат, чтобы фирма могла так легко с ней расстаться. Делая ее младшим партнером, фирма тем самым сообщает ей, что у нее блестящее будущее и что от нее ожидают «великих свершений».

Она возликовала, что ей удалось одновременно и сохранить работу и остаться честной. Ей все же удалось повлиять на Джека Узллса: уволенные рабочие восстановлены и большинство требований учтено в контракте.

Господи, она была в таком восторге, что не могла дождаться, когда позвонит родителям и расскажет о новом статусе младшего партнера. Позвонит Лизе и Базу. Своим братьям. Они все сойдут с ума.

Но человеком, с которым она хотела разделить свой восторг больше всего, был Марк. Она не могла дождаться той секунды, когда кончится это бесконечное совещание, когда поедет к нему вечером и расскажет о новостях, увидит его реакцию на пару билетов на круиз в Европу. Они могут поехать вместе во время рождественских каникул.

Ко всему добавлялось чувство восторга, едва не вырывавшееся наружу от того, что она после всего нашла, похоже, своего суженого.

И Пейдж совершенно помешалась на деньгах, если всерьез полагает, что Сьюзен «должна добиваться своих целей», и имеет наглость выяснять, на сколько Сьюзен получает больше денег, чем Марк, как будто это самое главное. Она так устала все это выслушивать.

Марк умен. Честен. Талантлив. Добр. Не такой старый, как Ники Лумис. И вовсе не такой испорченный, как большинство из этих богатых подонков, которых они терпели. Марк уверенно стоял на земле. На него можно положиться.

Совещание персонала наконец подошло к концу. Все вокруг шутили, перекладывали бумаги с места на место, защелкивали портфели, сворачивая служебные дела. Ее со всех сторон поздравляли.

Улыбаясь всем в ответ, Сьюзен поднялась со своего места – портфель в одной руке, билеты в другой. Ей не терпелось скорее добраться до Марка.

Она поспешила в свой кабинет, чтобы поскорее позвонить ему. Было одиннадцать часов. Он говорил, что собирается провести вечер дома.

Его номер был в автоматической памяти, и все, что ей было нужно, это нажать на четверку. Она с воодушевлением сделала это.

«Привет, Марк…»

«Эй, плейбой, у тебя есть настроение отпраздновать?»

«Я не могу больше сдерживаться. Даже если это испугает тебя – я тебя люблю!»

Она стремительно перебирала в уме приветствия, отвергая одно за другим, пока, в конце концов, не решила, что скажет просто «привет».

Занято. Черт побери. Она запустила повторный набор.

Все еще занято.

Сьюзен установила режим автодозвона и села за стол, чтобы просмотреть деловые бумаги. Осознав, что просто перекладывает их с места на место, что не может ни на чем сосредоточиться – так ей хотелось его увидеть, она решила не пытаться дозвониться, а просто поехать к нему.

Ее восторг испарился в тот самый миг, когда она увидела «астон-мартин» Дастина Брента, припаркованный перед домом Марка Она не знала, что и подумать.

Была ли ее сексуальная подруга здесь в качестве экс-любовницы, соблазняющей Марка, или просто как друг?

Пытаясь не паниковать, Сьюзен сказала себе, что его мотоцикл, по-видимому, сломался, и Пейдж одолжила ему машину. А самой Пейдж там вовсе нет. Но его мотоцикл стоял здесь же, рядом с машиной, и казался полностью исправным.

Задрав голову и посмотрев наверх, она почувствовала, что все больше и больше беспокоится. Окна его квартиры были темны. То, чего она не видела, казалось ей гораздо хуже того, что она уже видела. Если он спит, то почему занят телефон?

Чувствуя себя слишком неловко, чтобы зайти в дом, и еше больше из-за того, что могла там обнаружить, Сьюзен объехала несколько раз квартал, убивая время и возвращаясь каждые двадцать минут.

Ее самые страшные подозрения подтвердились, когда, наконец, сдавшись, она поехала домой и обнаружила, что Пейдж там нет.