Очень легко растеряться, столкнувшись с наслоениями самомнения, раздражения, тщеславия и ожидания, которые угадываются в его тоне. Лайонел явно стремится доминировать, но у меня быстро складывается впечатление, что он отчаянно нуждается в моем одобрении и благоговении. И, пожалуй, Лайонел не может удержаться от намеков на то, что он весьма недоволен столь долгими поисками. Я практически ощущаю пропасть черного ужаса, сквозящую в его словах.

Я знаком с черным ужасом не понаслышке: я сам чувствовал его во время последней встречи с Пенни.

Это четкая боязнь того, что сведения, которые поставляет мне мозг, иллюзорны, и во мне просто произошла сверхсерьезная поломка. В такие минуты думаешь, что тебе уже не разбить призрачный барьер самооправдания, который является защитой от твоей же собственной дефектной проводки. Что, если я – Двигатель Гоеттрейдера с неисправимым дефектом, и вместо энергии произвожу витиеватый бред, который отравляет меня, как выброс радиации?

Дело в том, что мне чрезвычайно не хватает Пенни. Я постоянно думаю о ней. Я похожу на подростка, впервые охваченного любовной страстью, но – проклятье! – мне крайне трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме нее. Случившееся с нами было так неожиданно, и теперь, когда я не знаю, будет ли продолжение у нашей истории, меня гнетут тоска и чувство утраты.

Я сижу в супермобиле с самым умным человеком на Земле, ключом ко всему, что я искал, и он везет меня в секретное логово, но мой разум почти ничего не воспринимает. Безжалостное неустройство моего мозга все время заставляет меня покидать настоящее и перескакивать в прошлое, например, к тем мгновениям, когда я впервые поцеловал Пенни. Память точно сохранила ощущение соприкосновения наших ртов, обоюдное движение челюстей, пока мы искали наилучшее положение, ее верхнюю и мою нижнюю губу, щетину на моем подбородке, грубо цеплявшую ее нежную кожу…

Если Лайонел намерен сидеть на мешке с сокровищами, как персонаж волшебной сказки – на здоровье! Я же хочу только одного – чтобы Пенни вновь стала доверять мне.

Мое горло липким комом стискивает тревога. Неужели исход дела связан с девяностотрехлетним стариком, сидящим рядом со мной? Да, так и есть. Прошу прощения, если мои слова кажутся жестокими, но когда Лайонел злорадно сообщает, что соизволил предоставить миру сотовую связь и Интернет (правда, он вручил эти технологические новшества людям через несколько десятков лет после того, как изобрел их) – я думаю лишь одно: может, Лайонел тоже сумасшедший? Вдруг я нахожусь в эпицентре коллективного помешательства, вроде того, при котором фанатики-сектанты корчатся на полу и болтают на неведомых языках? Что, если мы страдаем от уникального психического расстройства, заставляющего нас думать, что мы происходим из альтернативной техноутопии и наши персоны крайне важны для мироздания?

Что, если встреча с Лайонелом не доказывает мою правоту, а лишь означает, что мы оба заблуждаемся?