Передо мной повисает плоский квадрат, на котором я вижу крупнозернистое зеленое изображение Пенни, спящей на кровати. Кроме нее в комнате находятся еще две женщины. Их лица закрыты кожаными балаклавами, поверх которых надеты массивные очки ночного видения, а в руках они держат топоры, будто собрались валить лес.

Третья женщина с закрытым лицом устанавливает на комод видеокамеру. В свободной руке она держит канистру и нащупывает пробку, пока ее напарницы, сжимая оружие, молча наблюдают за Пенни.

У меня нет никакого плана, одна лишь жалкая паника, так что я кидаюсь на Лайонела, но не могу добраться до него. Он взмахивает рукой и внезапно меня прижимает к холодному бетонному полу. Я не могу пошевелиться. Мне и дышать-то удается с трудом.

– Локальное гравитационное поле, – поясняет Лайонел. – Наподобие того, что работает в моих ножных экзоприводах. Я хожу при силе тяжести в три четверти земной. А вы испытываете учетверенное земное притяжение. Поэтому не старайтесь дергаться. При такой силе тяжести кровь не сможет нормально поступать к вашим мускулам и мозгу. Даже если бы вы нашли какой-нибудь рычаг, ваши связки не выдерживали бы напряжения. Вы бы просто оборвали свою конечность, а это весьма неприятно.

Я пытаюсь ответить, но мой язык немеет во рту. Мне удается лишь пускать слюни.

Парящий в воздухе экран перемещается на уровень пола, чтобы я видел все, лежа ничком. Рядом с ним образуются еще два, и на них я лицезрею зеленые изображения знакомых мне спален. В одной комнате находятся мои родители, в другой – Грета. Камеры установлены на штативах, рядом с кроватями, точно так же, как и в комнате Пенни. И в каждом помещении находятся по три женщины с закрытыми лицами и в очках ночного видения – две с топорами и одна с канистрой.

В комнате Греты злоумышленница с канистрой поворачивает затычку, и из сосуда вытекает какой-то газ. В этом нет никаких сомнений, поскольку облако молекул искажает изображение в светоусиливающем режиме и кажется искрящимся, как волшебная пыльца, которой эльф посыпает спящего ребенка. Однако эти эльфы прячут лица под матерчатыми масками и носят топоры, как дровосеки.

То же самое происходит и в комнате моих родителей – блестящий газ расплывается над их кроватью.

– Мое очередное изобретение – снотворный препарат, – комментирует Лайонел. – При столь умеренной дозировке никакого вреда умственной деятельности для них не предвидится. Они будут спать, пока не попадут сюда, в Гонконг.

Но в спальне Пенни что-то не ладится. Содержимое канистры (или баллона) с газом не желает вытекать наружу, и женщина отчаянно пытается повернуть крышку. Изображение не сопровождается звуком, и поэтому я не слышу, что же именно разбудило Пенни.

Три злодейки, как по команде, пялятся на нее. Судя по широко раскрытому рту, она громко кричит. Я ощущаю невольный всплеск гордости, поскольку Пенни кидается в бой, словно чемпион. Она выскакивает из постели, хватает лампу и швыряет ее в злоумышленниц. Но провод лампы включен в стенную розетку, поэтому она отскакивает назад, никого не задев. Но противницы вздрагивают, и Пенни получает секунду на то, чтобы ринуться к стене и ударить плечом выключатель. Если это спланированное действие, а не слепое везение, то план и впрямь отличный: ведь вломившиеся в дом преступницы носят очки ночного видения, и резкая вспышка света их ослепляет. Зеленоватые тени на экране сменяются насыщенными цветами. Пенни испуганно смотрит на три немыслимые фигуры в масках, неведомо откуда появившиеся в ее спальне.

Уверяю вас: в подобной ситуации я бы попытался удрать. Но Пенни принимает храброе решение вступить в бой. Сорвав со стены старинное зеркало в тяжелой раме, она с размаху обрушивает его на голову ближайшей тетки с топором. Та оседает на пол в россыпи серебряного крошева, а остальные поспешно сдирают очки со своих физиономий. Та, что с канистрой, продолжает крутить пробку, стараясь выполнить намеченное. Вторая женщина с топором преграждает Пенни путь к выходу, однако их двоих разделяет та напарница, которую Пенни уже сбила с ног – она катается по полу, обдирая кожу осколками.

Вторая вооруженная, похоже, предполагает, что Пенни должна метнуться к двери, и поэтому с запозданием реагирует на ее бросок к ночной тумбочке. Она взмахивает топором. Пенни уклоняется, лезвие врубается в стену и застревает в гипсокартоне. Вероятно, именно поэтому люди редко сражаются топорами.

Пока обладательница холодного оружия пытается выдернуть его из стены, Пенни делает шаг назад и со всей силы ударяет ее в живот. Женщина складывается вдвое, ее начинает рвать. Она пытается сорвать маску, чтобы не захлебнуться в содержимом собственного желудка.

Первая вооруженная, сплошь покрытая кровоточащими царапинами, избавляется от рамы зеркала и наступает на Пенни с топором.

Но Пенни выхватывает пистолет из ящика тумбочки.

Я часто заглядывал в этот ящик, извлекая из его недр презервативы, и пару раз заимствовал оттуда маломерные носки Пенни, и потому знаю, что там никогда не было никакой пушки. Вероятно, до тех пор, пока Пенни не познакомилась с Джоном.

Пенни нажимает на спусковой крючок. С такого близкого расстояния трудно промахнуться, и плечо первой из вооруженных противниц обильно окрашивается кровью. Ее по инерции качает вперед, она ударяется головой об острый угол тумбочки и распластывается прямо перед Пенни.

Даже без звука, по одному лишь изображению, ясно, что стрельба изменила ситуацию в комнате. Пенни стреляет во вторую девицу, которую рвало в маску, и коленная чашечка противницы словно взрывается.

Женщина падает, как марионетка с перерезанными нитками.

Третья перестает возиться с пробкой и метко швыряет тяжелую канистру в Пенни. Та закрывается рукой, и я понимаю, что ей чертовски больно. Что еще хуже, удар заставляет ее отвлечься. Противница пользуется этим мгновением, чтобы метнутся через комнату и вмазать Пенни по лицу.

Пощечина ошеломляет Пенни, но она пытается поднять пистолет. Противница выкручивает ей руку, оружие падает, а следом на пол валится Пенни.

Преступница упирается коленом ей в спину.

Я не могу вообразить ничего хуже, чем смотреть, как женщина, которую я люблю, беззвучно зовет на помощь, а я при этом абсолютно бессилен.

Ситуация просто чудовищна. Я не могу пошевелиться, кроме того, нас с Пении разделяет семь тысяч восемьсот миль.

А через минуту выясняется, что самое страшное – впереди.

Женщина с простреленным коленом встает, балансируя на здоровой ноге, и волочит раненую конечность за собой. Она поднимает топор, размахивается и опускает обух на голову Пенни.

Глаза Пенни тускнеют. Она вытягивается на полу.

Это происходит в полной тишине, однако я ощущаю негромкий хруст, с которым твердая сталь соприкасается с волосами, кожей и костью, словно по моим артериям и венам проносится туча бритвенных лезвий. Я пытаюсь закричать, но из моей глотки вырывается лишь скрипучий гортанный стон. Я весь – страх и ненависть, жажда насилия и мести.

Женщина поднимает топор для повторного удара, но вторая что-то говорит напарнице, и та застывает на месте.

Обе переводят взгляды на камеру, стоящую на комоде. Одна женщина проверяет пульс Пенни и поднимает вверх два поднятых больших пальца. Вторая выключает камеру.

Изображение сменяется зернистым фоном. На других экранах видно, как родителей и сестру, пребывающих в бессознательном состоянии, поднимают с кроватей и уносят. Я отчетливо чувствую, как глаза заполняются слезами, четырехкратная сила тяжести что-то нарушает в их внутреннем строении. Влага странным образом накапливается и, в конце концов, вырывается из глаз потоком, как шарики, которые наполнили водой и сбросили с крыши дома на тротуар.

– Приношу свои извинения, – изрекает Лайонел. – Предполагалось, что никто не пострадает. Я привлек оперативников из своеобразной японской апокалиптической секты, а они, хоть и стараются угодить, не всегда бывают в должной мере управляемы. В основе их мировоззрения лежит фатализм, который порой мешает им быть по-настоящему надежными работниками. К счастью, ваша девушка и ваши родные живы. Уже через час их на частном самолете доставят в Гонконг.

Мой разум стремительно проясняется. Страх покидает меня – так же, как и ненависть.

У меня больше нет ни жажды насилия, ни стремления отомстить, ни целей, ни планов, ни надежды. Для меня чуть ли не облегчением становится осознание того, что я не должен принимать никаких решений – мне надо просто выполнять приказания Лайонела.