Мы вчетвером поплелись к нашему летающему автомобилю мимо скособоченного дома, густо окруженного растительностью. Сяо и Эшер обогнали нас и перебрасывались отрывочными репликами о предстоящей свадьбе – Сяо был полон решимости проявить себя лучшим из мужчин. Я видел, что Диша очень хочет сказать мне что-то еще, но я не желал ее слушать и углубился в размышления о том, как они собирались втроем – без меня – и сокрушались о никчемности лучшего друга.

Остатки тротуара постепенно и неуклонно разрушались и дальше: из каждой трещины торчала поросль по колено высотой. Я внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться, и внезапно заметил блеск наполовину скрытого в земле кусочка металла.

С ума сойти, старинные карманные часы!.. Позолоченный корпус покрылся лишаями патины, но крышка была плотно закрыта, и стекло под ней оказалось не слишком поцарапанным. Главный фарфоровый циферблат был снабжен двумя стрелками для часов и минут, а в нижней его части располагался второй маленький циферблат с тонкой стрелочкой для отсчета секунд. Помимо прочего, там красовалась надпись «HAMILTON WATCH co., 1090».

Помните: тот, кто изобрел железнодорожный поезд, изобрел также и железнодорожную катастрофу? В начале двадцатого века подобные аварии частенько случались, поскольку поезда двигались по одним и тем же путям, и их маршруты не всегда были хорошо скоординированы. Точный отсчет времени являлся вопросом жизни и смерти. Часы, подобные моей находке, были сделаны для защиты людей.

В том мире, где я жил, все технические средства были связаны с глобальным хронометром, и их действия выверялись до микросекунд. Планета людей, живущих в унисон… Но эти карманные часы принадлежали эре временной изоляции, планете людей, каждый из которых существовал в своем собственном личном пространстве.

Примерно таким же ощущал себя и я. Диша, Сяо и Эшер разбросало по миру, однако они сумели синхронизировать течение времени друг с другом. Ну а я летел куда-то прочь в неизвестном направлении.

– Том! – окликнула меня Диша. – Тебе стоит на это взглянуть!

Раздосадованный, я еле удержался от того, чтобы ответить ей какой-нибудь колкостью, но промолчал.

Подняв голову, я увидел, что Диша подошла к двухэтажному коттеджу из красного кирпича, на деревянной отделке которого сохранились клочья кремовой краски. Диша пристально всматривалась в окно. Грязное стекло прорезала трещина, и, приблизившись к Дише, я сразу сообразил, что в комнате находится бывшая библиотека. На полу валялись сотни книг, а из наполовину перегнившей бумажной трухи росло с дюжину тонких молодых сосенок. Деревца тянулись к свету, который лился сквозь дыры в полуобвалившейся крыше.

Диша оглянулась на меня, вытаращив глаза, с игривым выражением, какого я не замечал у нее, пожалуй, лет десять. За прошедшие годы она обрела суровость, и я не имел представления о том, было ли то естественным развитием ее личности или явилось результатом разочарований. Мы были отнюдь не столь близки, как раньше, и бесшабашная открытость подростковой дружбы давно минула.

– Даже не знаю, будет ли у меня еще возможность поговорить с тобой откровенно, – произнесла Диша, нарушив паузу… – Ты живешь на секретной базе в Антарктиде, – констатировал я. – Это далековато.

– Существует телепортация, – ответила она. – Мы могли бы встретиться еще раз. По-настоящему поговорить.

Мне доводилось обсуждать с друзьями наши личные драмы, но в болтовне о сексе ограничивались немногочисленными похабными шуточками. И мы никогда не обсуждали Дишу. Между нами существовало молчаливое, но непререкаемое соглашение о том, что мы не должны переступать некую границу. А сейчас, когда я стоял рядом с ней, прикасался к ней плечом и глядел сквозь грязное стекло на деревья, растущие из преющих книжных страниц, меня вдруг осенило.

Вдруг эта невидимая граница не так уж непреодолима? В конце концов, для чего еще существуют границы, кроме как для того, чтобы их нарушали?

Сяо и Эшер добрались до автомобиля и запустили синтезатор на изготовление сэндвичей и пива. Обратно мы летели в молчании. Эшер отключил автопилот, Диша смотрела на мчавшиеся внизу кроны деревьев. Сяо задремал, прислонившись ко мне, я же пытался сосредоточиться на своей утрате, чтобы не думать о том, каково было бы целоваться с женщиной – с моим ближайшим другом. Интересно, есть ли на свете слово, обозначающее то, что ни в коем случае нельзя делать. Нечто такое, что будет нехорошо и неправильно, с какой стороны ни взгляни, но ты все равно твердо уверен, что обязательно сделаешь это? А может, я просто дал характеристику человеческой сущности?

Неожиданно я почувствовал в своем кармане старинные часы. Я не собирался брать их с собой. По международному закону, из биосферных заповедников нельзя ничего забирать. Свое первое преступление я совершил случайно.

Потом они превратятся в целую вереницу.

Спустя час мы попрощались с Эшером и Сяо. Дише я сказал, что мы можем по-настоящему поговорить, если у нее есть время. Я уже провел несколько ночей утешительного секса с Эстер, Меган и Табитой, и не мог притворяться, будто не знаю, чем заканчиваются подобные душещипательные беседы.

Уже дома я рассказал Дише о последней просьбе матери. Я плакал, она обняла меня, я поцеловал ее, мы переспали. Мог ли я найти другой способ, чтобы заставить отвернуться от себя человека, который искренне заботился обо мне? Наверняка. Но мне нравилось придерживаться классических канонов.

На следующее утро я согласился работать в лаборатории отца. Еще через три дня – познакомился с Пенелопой Весчлер.

Дишу, Сяо и Эшера я видел лишь один раз. Бар, вымученные шутки, натянутые улыбки, Диша держится отчужденно, напрягается, когда мы обнимаемся на прощание…

Старые друзья уходят, именно потому что они и есть – старые друзья.