Я сплоховал. Нечего тут рассусоливать и болтать о гендерных взаимоотношениях! И зачем я только начал писать о моих новообретенных родственниках (включая сестру Грету) и потерял основную мысль? Я ведь, образно говоря, опять перетасовал карты и увяз в собственном нытье. Мне следовало создать образы отца, матери и сестры и идти дальше.

Ладно уж… Я обедаю в доме родителей (куда пригласили и Грету) – и обнаруживаю, что без малейшего труда могу скользить вдоль разнообразных сюжетных линий чрезвычайно насыщенной мыльной оперы, которую представляет собой жизнь нашей семьи. Похоже, меня хотят ввести в курс дела обстоятельно и тактично.

Сперва начинает говорить мать, и вскоре мне кажется, что я действительно все знаю. Передо мной проносится вереница фактов: общественная жизнь ее факультета, проводимые университетом исследования, интересные и тупые высказывания ее коллег на совещаниях… Разумеется, после ее тирады бразды правления принимает мой отец.

Беседа течет неторопливо. Внезапно мать вспоминает недавнюю беседу с каким-то соседом, затем переключается на другого соседа, а потом и на третьего. Наверное, она хочет проверить мою память. Отец заявляет, что во время ланча со старым приятелем он услышал от него смешной (или, скорее, печальный) анекдот, вызвавший смех сквозь слезы.

Родительские диалоги приправлены язвительными комментариями Греты и разбавлены моими неуверенными шутками, на которые родители реагируют чересчур веселым смехом.

Как уютно и приятно. Насколько мне удобно сидеть за столом и поглощать пищу с совершенно незнакомыми людьми, хотя я постоянно твержу себе, что должен держать ухо востро.

Разве это моя семья? Уют и непринужденность – ложь. Верно лишь ощущение, что я занял чужое место.

Мои родители живут в прекрасном викторианском таунхаусе, где выросли мы с Гретой – в районе, который они называют между собой «Приложение», – за полдюжины кварталов от университетского городка. Мама полагает, что книжная полка – лучшее из всевозможных украшений для интерьеров, и дом служит доказательством этого кредо. Книги тематически распределены по комнатам: в столовой – современные произведения, в кухне – поваренные книги, в спальне – неантикварные издания викторианских романов, в моей бывшей комнате, которая стала кабинетом матери, – литературная критика, в ванной – отцовская коллекция разудалых научно-популярных книжонок. Конечно же, серьезные научные труды оккупировали кабинет отца. Гостиную заняли отлично сохранившиеся издания, разумеется, Викторианской эпохи. Кстати, самые редкие первоиздания хранятся в стеклянной витрине, которая приделана к стене и плохо сочетается с обстановкой.

Позже я понимаю: это сделано для того, чтобы держать книги на виду и защищать их от солнечного света.

Комнаты кажутся мне тесными и тихими: мощные деревянные стеллажи словно притискивают стены друг к дружке, а бумажная масса поглощает значительную часть звуков, которые доносятся снаружи.

Я торчу в отцовском кабинете и непринужденно осматриваю помещение в поисках книг о путешествиях во времени.

Внезапно на пороге появляется Грета.

– Ты странно ведешь себя, – фыркает она.

– Ничего подобного, – возражаю я.

– Ты много остришь.

– Неужели неудачно?

– Удачно. Но ты никогда не острил при родителях. При них ты всегда вел себя крайне серьезно.

– А что, если я хочу установить с ними равноправные взаимоотношения?

– Чушь собачья!

– Грета, что ты хочешь от меня?

– У тебя был серьезный нервный припадок, во время которого ты утверждал, что ты хрононавт, – выпаливает Грета.

– И ты смеялась надо мной, да?

– Но ты же не путешественник во времени!

– Ты права.

– А теперь, парень, ты ведешь себя диковато. Сыплешь шуточками, как будто ты – вовсе и не ты! Между прочим, пару дней назад ты нес какую-то ахинею. Но если вы все хотите здесь притворяться, что ничего не произошло – пожалуйста, делайте, как вам угодно. Но с тобой что-то явно случилось. Да, братец, что-то с тобой стряслось!

– Потому что я несколько раз сострил?

– Да. У моего брата – куча всяких особенностей. Но остроумие в их число не входит.

– Может, я берегу его для друзей, – парирую я.

– Каких друзей? – удивляется Грета. – У тебя их нет! У тебя есть нанятый персонал – да еще я.

Она тыкает меня кулаком в плечо – сильнее, чем нужно.

– У меня есть друзья, – настаиваю я. – Неужто ты думаешь, что я – затворник-одиночка?

– Ты лучше ответь мне: ты и впрямь считаешь, что прибыл из будущего?

– Нет, конечно!

Я не вру.

Я – из альтернативного вектора времени. Там тоже 2016 год. Только реальность совсем другая и никак не стыкуется с этой.