Если честно, никаких альтернативных реальностей не существует. По крайней мере, в том виде, в каком их описывает Пенни. Возможно, при каждом действии, будь это столкновение двух атомов или двух людей, рождается бесконечное многообразие вариантов. Вероятно, флуктуации окружающей нас действительности происходят непрерывно, но мы неспособны обнаружить квантовые изменения нашими органами чувств. Хотя, может, наши органы восприятия являются неуклюжим органическим ситом, через которое хаос существования фильтруется в нечто, управляемое настолько, что вы в состоянии утром встать с кровати.

В таком случае, реальность, которую мы конструируем каждый день, представляет собой столь же безыскусное представление действительности, как картинка, намалеванная на тротуаре. Однако этот примитивный отпечаток не имеет ничего общего с настоящей реальностью, подобно тому, как аватар в Сети не сравнится с вашей возлюбленной, лежащей рядом с вами на помятых простынях и только что оторвавшей свои губы от вашего рта и все еще изогнувшей их в поцелуе.

Однако с точки зрения нашего опыта есть лишь одна реальность, в которой мы и живем.

Мой мир исчез. Я ликвидировал его в процессе взаимодействия с прошлым (неплохой эвфемизм для понятия «катастрофически испортил»). Никто не интересуется тем, куда я подевался, потому что моя реальность испарилась.

Зато появилась другая реальность.

Я детально объясняю все Пенни, но умалчиваю о моей влюбленности в нее. Странно, что я не прокололся! С тех пор как мы познакомились вчера вечером, я отчаянно пытаюсь не проявлять к Пенни мужского интереса.

– Правда заключается вот в чем, приятель: ты рассуждаешь о том, в чем ни черта не смыслишь, – заявляет она. – Ты толком не знаешь, что такое альтернативные миры, парадоксы путешествий во времени и перетекания сознания из одного состояния в другое. Но ты говоришь об этом с таким апломбом, что на душе становится спокойнее. Ты вроде как умеешь убеждать в том, что непостижимое поддается пониманию. Сбавь обороты, дружище, и радуйся тому, что цел и невредим. А еще тому, что ты умудрился разыскать меня в новой реальности.

Так я и поступаю. Но я уверен в своей правоте, хотя я и начинаю многое забывать.

Разыскав альбом Джона, я хотел привести в порядок сумятицу, овладевшую моим рассудком. В итоге я понаписал много чего о последних месяцах, которые я прожил в своем родном мире.

Это случилось несколько дней тому назад, но, просматривая заметки теперь, я с трудом вспоминаю факты, на которые опирался. Воспоминания стали смутными, неверными, свернулись в комок и забились в самый темный угол сознания, куда для меня закрыт доступ. Пожалуй, мозг тоже излечивает свои раны, обволакивает новой тканью острие занозы, которое обломилось, когда ты пинцетом выдернул все прочее, оставив кусок чужеродного вещества гнить внутри себя.

Когда я делал первые поспешные наброски, мне казалось претенциозным вносить в них бытовые подробности. Я зафиксировал главные события, но благодаря нарциссизму все же сделал серьезный перекос в сторону моих личных неприятностей, сомнений, вины и мук совести. Если бы я знал, что начинаю утрачивать воспоминания, то день за днем сидел и писал бы все, что помнил о своем мире. Я бы не думал о том, насколько важны, банальны или очевидны мелочи моей цивилизации.

К сожалению, сейчас у меня не осталось почти ничего, кроме этих страниц отрывочных инфантильных описаний. Но послушайте, все могло быть и вымыслом, как и сам автор!

В результате жизнь, мир, целая вселенная сжались до размера тетради, заполненной рукописными каракулями…

С каждым днем я все меньше ощущаю себя Томом. Я даже чувствую в себе метаморфозы.

Я превращаюсь в него – в Джона.