Мы с Пенни возвращаемся к ней домой. Я в основном живу там со дня нашего знакомства, потому что в своей квартире я чувствую себя неуютно.
Пенни поручает открыть книжный магазин одному из своих сотрудников, поэтому мы можем валяться в кровати практически весь день.
Окна спальни выходят на восток, и в них льется яркий утренний свет.
Я пытаюсь уснуть, лежа рядом с Пенни, а в голове у меня со скрипом прокручиваются события минувшей ночи.
Пенни в трусиках и в мягкой футболке расслабленно привалилась к моему боку, ее голова лежит в углублении, которое образует мое плечо. Прядки ее волос щекочут мне подбородок и губы. Она тяжело и глубоко выдыхает.
После семейных откровений перед моими родными мне изрядно полегчало, с души свалилась часть гнетущей тяжести. Однако я до сих пор думаю, что мне следовало заверить всех в том, что мои разглагольствования в больнице насчет альтернативных реальностей были мимолетным замыкание синапсов.
Нынче ночью я забыл сделать запись. Пенни посоветовала мне каждый вечер, перед тем, как лечь спать, уделять несколько минут своему личному дневнику – этакий обряд для сохранения истинной памяти. Так я и поступал: печатал понемногу на ноутбуке. Но сейчас мир кажется мне безграничным, а слова – слишком незначительными, и превращение аморфной путаницы воспоминаний в аккуратные строки текста становится для меня невыполнимым делом.
А реальность, из которой я пришел, вновь расплывается перед моими глазами.
И если начистоту: что те воспоминания дают мне? Был ли я тогда хотя бы чем-то доволен? Нет.
Здесь, лежа рядом с Пенни, я чувствую себя счастливым. Сплетясь с нею на кровати, которую я воспринимаю как свой дом, я понимаю, что впервые сознательно отпускаю Тома на волю. Джон просачивается внутрь через щелку под дверью, как струйки дыма от пожара в подвале, он восхитительно спокоен по сравнению с вечным трепетом Тома. Всем, чья участь мне не безразлична, станет лучше, когда я уйду. Даже Пенни. Присутствие Тома делает мир таким трудным, суматошным и сложным…
Джон не стал бы пережевывать свои страсти. Он уже должен был сообразить, что его жизнь оказалась «не в фокусе», и прозреть. Джон бы понял, что он страдает от психического заболевания, которое еще с детства угнездилось в темном уголке его сознания. Он бы догадался, что когда его обороноспособность временно ослабла, недуг попытался взять над ним верх. Но Джон сильнее, чем его противник. У вируса по имени Том нет даже плана действий, есть только список требований. Том хотел стать главным, но, как это случалось с очень многими властными деспотами, не разработал никакой стратегии, кроме банального переворота. У него не было даже адекватного представления о повседневной рутине. Свергнуть правительство способен каждый. А вот управлять страной – гораздо труднее.
Пенни шевелится и поворачивается на бок. Она прижимается ягодицами, прикрытыми лишь тонкими трусиками, к моему бедру и подтягивает простыню под подбородок. Я тоже поворачиваюсь на бок, и она вжимается в меня. Ее волосы пахнут лимоном, розмарином и чем-то еще, но я засыпаю, так и не сумев определить этот аромат.