Проснувшись, я ощущаю себя чистым. Нет, вычищенным. Или же опустошенным, но в хорошем смысле слова. Как будто, пока я был здесь, с Пенни, мой организм избавили от массивной опухоли.

Том покинул меня. Несчастный, жалкий нытик ушел. Никчемный бездельник исчез.

Счастливое избавление.

Он преследовал меня, как вампир, на протяжении всей моей треклятой жизни. Я думал, что, если выпустить его из клетки, станет легче, но он оказался жутким занудой, воплощением бессмысленной, беспредметной тоски.

Впрочем, я должен отдать ему должное: он разыскал Пенни. Выложил ее для меня на серебряном блюдечке. Без каких-либо усилий с моей стороны. И сейчас она лежит рядом со мной, готовая ко всему, что мне захочется. Поэтому я принимаюсь целовать ее шею, а когда она просыпается – стягиваю с нее трусики. Она пытается повернуться и взглянуть на меня, но я не позволяю. Возможно, я слишком груб, но ведь иногда бывает трудно обращаться с женщинами так, как им нравится, особенно если они об этом помалкивают.

Потом она и впрямь ничего не говорит. В конце концов спрашивает, что со мной стряслось. Я отвечаю, что никогда не чувствовал себя лучше. И я не вру. Никогда еще мой ум не был настолько ясным. Она ударяется в слезы. Спрашивает, что случилось с Томом. Я говорю ей, что он улетучился, и слезы превращаются в истерику.

Я направляюсь в ванную комнату. Давление в водопроводе – никудышное. Не знаю, кто строил эту помойку, но сантехники окончательно испортили дело. У душа даже нет дождевой головки. Пенни входит, голая, смотрит мне в глаза, одновременно пристальным и мягким взглядом.

Мы стоим под душем, и она спрашивает, здесь ли я еще. Я говорю, что не понял ее вопроса, а она отвечает, что говорит не со мной и обращается к нему – к Тому.

Я думаю, что, может, стоило еще на некоторое время притвориться им и овладеть ею, но мне уже не хочется ее. Незачем стараться.

Поэтому я лишь улыбаюсь и заявляю, что Тома больше нет, и он никогда не вернется, и оставляю ее хныкать дальше в ванной. Тем более что горячая вода уже начала заканчиваться. В моей квартире стоит другая нагревательная система, без идиотского накопительного бака.

Я надеваю дрянную одежду, которую выбрал для меня Том, и мчусь в офис. Не могу глазам своим поверить: как же сильно он напакостил! Прятался, убегал, извинялся и панически боялся принять решение, чтобы ненароком не ошибиться.

Подписываю пачку дурацких бумаг, нуждающихся в моей визе.

Ага… концертный зал в Чикаго – отличная работенка. Жирный бюджет, видное местоположение в центре, гражданская гордость и прочее. А им нужен просто уверенный тип вроде меня.

Что ж, более чем приличный приз. Надо набросать кое-какие идейки. Я просматриваю спецификации, присланные заказчиком, и подхожу к своему кульману.

Но что-то не рисуется. Обычно ведь как бывает: я смотрю на городской ландшафт и думаю о тех зданиях, которые видел во сне. Размышляю о канонической форме, масштабе и текстуре того строения, образ которого накатывает на меня. Однако на сей раз – пусто.

Но этому тоже есть объяснение. Том внедрился в меня задолго до того, как попытался полностью завладеть мной. Он обитал в моей голове с момента рождения. Его голос всегда слышался и был неодолим, как зуд в месте, до которого я не мог дотянуться. Но теперь с ним покончено. Возможно, это означает, что у меня никогда не будет свежих блестящих идей. Однако репутацию себе я в любом случае завоевал.

На том, что я получил от Тома, можно крутиться всю оставшуюся жизнь. Делать деньги, создавая чуть менее прихотливые варианты. Придерживаться простоты, не рваться за грань, позволять клиентам чувствовать себя умнее, чем они есть на самом деле, и брать с них столько, сколько им хватит глупости заплатить. Пусть облик мира изменяет кто-нибудь другой. Или еще лучше – пусть мир остается таким, как есть. Только слюнтяи, вроде Тома, любят перемены. Реальность плюет на твои наивные идеалистические мечты. Единственная цель мира состоит в том, чтобы уничтожить тебя и использовать твой труп в качестве топлива.

Кстати, некоторое время назад я сделал одолжение мамаше и взял на практику дипломницу с архитектурного факультета. Между прочим, у девчонки потрясающий зад. Мордашка у нее тоже неплохая, но вид сзади – выше всех похвал!

Итак, я должен спроектировать концертный зал. Я сделаю здание похожим на филейную часть практикантки. К чертям Тома с его идиотскими завитушками. В офисе сейчас только мы с девицей. Я наблюдаю за ней сквозь стеклянные стены. Она находится в комнатке, уставленной оргтехникой, занимается невесть чем, подшивает бумаги, что ли. Девчонка знает, что я подглядываю за ней, но, похоже, скромницу из себя строит. Или нет?.. Для чего она наклоняется то и дело, выпячивая вверх попу? Только не говорите мне, что она ни о чем не догадывается.

Ничего подобного!

Класс. То, что надо. Я даже не представлял себе, как сильно он сдерживал меня все эти годы. Сомнения. Вопросы. Рука на моем плече. Голос шепчет прямо мне в ухо: нет, никогда не поступай таким образом, а то, что ты хочешь, вовсе не означает, что ты этого заслуживаешь. Ха. Теперь нудное ворчание умолкло.

Я заслуживаю всего, чего хочу. Раз я могу что-то пожелать, значит, так и будет.

Просто смешно: я думал, что влюбился в Пенни, а ведь в нее как раз втрескался Том. Я молод. Я прекрасно выгляжу. Я намерен разбогатеть, и даже если это не получится, Грета даст мне, сколько я попрошу. Сестричка вообще не заботится о своих деньгах. Я, в некотором роде, знаменитость. Достаточно известен. И мне никогда в жизни не понадобятся новые идеи. Неужели я удовлетворюсь Пенни, когда в мире существуют практикантки с восхитительными задами и приличными физиономиями, которые с удовольствием спустят джинсы перед звездой Торонто?

Я с легкостью уболтаю любую девчонку.

И кому придет в голову надевать на работу такие тесные джинсы? Только женщине, цель жизни которой – отдаться мне.

Как же мне стало хорошо, когда Том сгинул!

Сам не знаю, зачем мне понадобилось записывать свой монолог. Полагаю, зануда ввел это в привычку и для меня. Так или иначе, но история Тома нуждается в завершении.

Конец.