1

У моего друга, Сергея Павловича Голова, 1963 года рождения, был «козел». Дорожный мотоцикл «Минск» 1973 года. Черный, немного проржавевший на раме, по своей худобе он был сравним с мопедом. Серега катал меня на нем в окрестностях деревни Степановка. Недавно мы с ним стали друзьями.

Длилось лето. Это время года никогда не кончается, как и жизнь.

Серега рванул с горы и попытался сделать «свечку», потянув руль на себя. Вертикально поставить мотоцикл ему не удалось – я был легким. Я схватился за его пиджак. Обшлага распахнулись, как крылья. Замелькали низкие деревья и цветы. На резком повороте я задел плечом за крапиву и выругался. Тут же шмякнулся задницей об подштамповку под сиденьем. Мы затормозили на пляже, въехав в затвердевшую поверху коровью лепешку.

Дородная баба в полинялом сплошном купальнике загорала на вязаном половике.

– Почему не на дежурстве? – обратился к ней Голов. – Лишу тринадцатой.

– Получи сначала паспорт, чтоб со мной разговаривать…

Тогда Голов разделся по пояс.

Его шею и грудь украшал рваный шрам от бензопилы «Дружба», полученный в детстве. Шрам делал его старше и мужественнее. Многие боялись связываться с Серегой именно из-за шрама. В Сергее Палыче и впрямь было что-то зверское.

Вечером играли в волейбол в свете уличного фонаря. Вдвоем. Вели счет, поочередно подавали, нападали, блокировали, вытягивали самые немыслимые атаки. В лагере отзвучал отбой. На территории находился парень из деревни, которая считалась враждебной нашей трудовой организации, но нам это было фиолетово, а начальство дрыхло.

Мы сыграли уже партий десять. Счет был ничейным. Несколько очков туда, несколько – сюда. Силы оказались равными. Голов нигде не учился волейболу: природное дарование.

Расставались, как в индийском кино. Мы были подростками: таким можно.

Назавтра были объявлены танцы. Деревенские приезжали к нам, чтобы показать себя. Девушек приглашали редко. Просто стояли толпой и гоняли понты. Популярной была медленная песня «O mamy blue» – «Тоска по матери». Мы думали, что это песня о деньгах.

Перед танцами на велосипеде приехал Пузырь с Зоны (из поселка Зональная). Он ходил по баракам и бил комсомольцев под дых. Денег ему было не надо. Его интересовал национальный вопрос. Он подходил к ребятам и спрашивал одно и то же:

– Ром?

Никто не понимал, что он хочет. Мямлили, переспрашивали и тут же получали в солнечное сплетение. С оттягом. Когда Пузырь подошел к Сашуку, тот оскалился, как положено. Лапин был смелый парень. Блондин с Зональной даже призадумался, как с ним быть.

– Бахталэс, – сказал кто-то у входной двери. – Чаялэ, вали отсюдова. Мэ тут уморава.

Голов знал несколько слов по-цыгански, Пузырь не знал. К тому же Степановка была намного сильнее Зональной.

До дома мы гнали Пузыря на мотоцикле. Он вертел педали, а Голов ехал следом, тычась в его заднее колесо. Потом резко крутанул руль. Мы уронили его в канаву и поехали с Серегой на дискотеку. Мне нравилась Марина в клешеных брюках. Она всегда ходила с подругой, и я стеснялся пригласить ее на медленный танец.

2

Когда Серега взял «Иж-Юпитер», мы поехали на Обь. Я помню большой теплый бензобак этого мотоцикла с пластиковыми панелями для коленок по бокам. Байк был салатового окраса, выглядел огромным. Голов хотел обкатать обновку.

До спортивной базы, где Иветта жила со своей подругой, было километров пятьдесят. Мы добрались до места минут за сорок. Ночевали в палатке. Иветта приходила ко мне полежать, но потом ушла. Она была в синих спортивных трико, которые делали ее необыкновенно нежной на ощупь. Голов выходил на полчаса из палатки и над нами не подшучивал. К любви деревенские относились с уважением. Он даже похвалил ее глаза, назвав их задумчивыми.

Иветте, напротив, мой друг не понравился. В ней кипел социальный снобизм, она презирала его одежду. Голов одевался по блатной моде того времени. Широкие клешеные брюки, заправленные в обрезанные резиновые сапоги, яркая рубашка с большим воротником, отложенным поверх пиджака. Если воротник забирался под пиджак, Серега регулярно расправлял его и выставлял наружу. Носил крест на черном гайтане. От рабоче-крестьянского загара, черноты ногтей и зловещего шрама гайтан казался грязным.

Наутро поехали втроем кататься на лодке. Нас снесло вниз по течению и прибило к прибрежному бугорку. Вонь от разложения какого-то мертвого животного стояла над всей округой. Иветта брезгливо сморщилась. Голов улыбнулся. За кустами возвышалась огромная коровья туша, изъеденная трупоедами.

– Куда ты меня привез? – заорала Иветта. – Что это такое?

Я сказал, что мы с Головым хотим набрать опарышей для рыбалки.

На обратном пути Голов высказался.

– Капризная, – сказал он. – Хочет, чтоб ей все служили. С такими трудно.

Я вспоминал его, когда меня отмочалили в спортивном лагере чуваки с Зональной. Отделался разбитым лицом и ссадинами на запястьях. Мы выиграли у кого-то не того. Вечером у лестницы, ведущей из столовой, меня ждала компания.

– Это ты сегодня стоял под сеткой?

– Иногда…

– Ты пять раз, сука, скинул на третью!

– Я и на вторую скидывал…

Наш тренер поймал обидчиков, привязал их к стульям и во время воспитательной беседы кидал им по очереди в морду обмотанный изолентой спичечный коробок с песком. Меня зачем-то посадили рядом, чтобы я созерцал расправу. Я не испытывал никаких чувств. Я думал, что проще позвать ребят со Степановки, и мы бы сами разобрались.

3

Когда мы увиделись снова, я уже окончил первый курс универа. Отдыхал в студенческом лагере на Оби. Школьные разборки казались детским лепетом. Коллективное животное, я был в коллективе. Пользовался в этом коллективе популярностью.

Серега приехал к нам на кроссовом мотоцикле «КР» с пятисоткубовым двигателем. Шикарный такой драндулет. Брутальный контур, громыхающий мотор, шины с глубоким рисунком протектора, походящие на ботинки «Мембрана». Голов стал мотогонщиком. Участвовал в кроссах по пересеченной местности, получал вымпелы и медали.

В тот день было закрытие сезона. Торжественная линейка. Прощальный костер. Конкурс самодеятельной песни. Кроме Голова ко мне приехали на украденном мотороллере Штерн и Лапин. Все думали, где добыть самогона. Пошли со Штерном в деревню, обошли с десяток дворов, но ничего не нашли. Люди с опаской поглядывали на нас: то ли получили указания от начальства, то ли проявляли гражданскую бдительность.

Мы сели на лавочке у местного клуба, наблюдая, как трахаются свиньи. Ранее видеть такое нам не доводилось. Умиляло бессмысленное выражение их морд, неприятные звуки, в которых невозможно было услышать ни сладострастия, ни порыва. Собаки и лошади делают это красивее. Мы курили и комментировали происходящее.

– Нравится? – самодовольно спросил нас потный подвыпивший мужик, выскользнувший из подворотни. – По рублю с рыла за концертную программу!

– Мы сейчас привлечем тебя за распространение порнографии.

Мужик не унимался:

– Эстонский беконный ландрас. Лучший осеменитель в районе!

– Слушай, Ландрас, а самогон у тебя есть?

Мужик опять удивился. На его лице читалось, что такие вещи мы должны знать по-всякому.

Мы развели огонь на берегу реки под обрывом с черными глазницами стрижиных гнезд. Всю ночь пили горилку, которую называли теперь «Ландрас». Напиток действовал отменно. Настоян на кедровых орехах. По цвету типа коньяк.

К нам присоединились две девушки с экономического факультета. Голов привез нескольких осетров в картонной коробке. Они были переложены крапивой и еще дышали. Мы ели их сырыми, обмакнув в уксус, посыпав перцем и обкурив сигаретами «Космос».

Ночью похолодало. С реки задул отрезвляющий ветер. Мы шли с Серегой вдоль береговой линии, когда он сказал вдруг со сладостью в голосе:

– Свободен. Я свободен, бляха-муха.

Оказалось, он отсидел год за кражу со взломом в составе организованной группы. Украли переносной магнитофон «Романтик». Один на пять человек.

Вскоре Серега умотал куда-то на мотоцикле с одной из девушек. К костру вернулись под утро. Они шли с Маргаритой обнимаясь, смотрелись восторженно и влюбленно. Провожая Серегу, девушка плакала. Он держался, но нервно отводил руку в сторону, словно танцует старинный танец. На рассвете его лицо стало совсем цыганским. К десяти утра ему нужно было в город.

Серега разбился через полчаса, на подъезде к мосту через Томь, напротив поста ГАИ. Я успокаивал себя, что в этой жизни я успел покататься на всех его мотоциклах. Во время нашего последнего разговора он сказал мне, что постоянно видит во сне высокий кувшин, который качается на столе, будто перед землетрясением. Серега сказал, что никогда не видел таких высоких кувшинов ни дома, ни в городе, ни на зоне.