Глава 1

«Миранда, ну почему ты всегда такая правильная?! Я просто с ума сойду из-за тебя!»

Сейчас я сидела в классе на уроке английского, но эти слова Эммы продолжали звучать у меня в голове с тех пор, как мы поспорили с ней вчера вечером.

Эмма тогда стояла передо мной: руки в боки, с раскрасневшимся лицом; черные вьющиеся волосы растрепаны, поскольку она постоянно встряхивала головой.

— Не злись, — ответила я.

— Я не злюсь!

— Нет, злишься.

— Я просто... расстроена. Ты никогда ничего не делаешь просто так, ради развлечения.

— Какое же развлечение задерживаться после уроков?! Наши родители будут волноваться.

— Ну и что?

— Разве тебе все равно?

— Да!

— Совсем все равно?

— Да! Они мои родители! Они должны волноваться! Это их обязанность! А я всего лишь юная девушка. Я должна опаздывать. Развлекаться. Ну, давай. Боб подвезет нас до тропинки. Вечерняя прогулка. Это будет так захватывающе.

— Нет, — упрямо ответила я. — Мои родители доверяют мне. И они рассердятся, если я задержусь.

Я села на свой велосипед. Сейчас мы были перед домом Сью. Ее старшему брату Бобу захотелось прогуляться, и Сью попросила его взять нас с собой. Эта просьба вызвала у него смех. Ему с его друзьями явно были ни к чему несколько малолеток.

— Мы все равно никому не нужны в их компании, — заметила я Эмме. — Боб просто издевается над нами. Так ты едешь со мной или нет?

— Сама поезжай, — надулась на меня Эмма.

— Ты хочешь ехать до дома одна?

— Нет.

— Тогда поехали.

Крутя педали, я пыталась утешить ее.

— У меня завтра важная репетиция, — напомнила я Эмме.

Она вздохнула:

— Знаю. Но ты и так выступишь отлично.

— Отлично — этого не достаточно. Я должна быть великолепна. А для этого нужно упражняться, упражняться и еще раз упражняться.

Уже стемнело, и я не могла видеть, как у нее от удивления округлились глаза, но я знала, что так и есть. Однако я действительно должна быть великолепна. Другой вариант меня не устраивал. Я всегда танцевала лучше всех. Что, если я споткнусь? Что, если я проиграю?!

— Слышать тебя не могу, — набросилась на меня Эмма. — «Я должна вовремя приходить домой, я должна быть первой во всем, я должна быть само совершенство...» Никто не может быть совершенным!

Конечно же она была права. Вот почему я рада, что Эмма — мой лучший друг. Она единственная из всех, кто не хочет, чтобы я была совершенной. На какую-то секунду я подумала, что, возможно, я действительно слишком правильная. Но я не люблю долго размышлять на эту тему.

— Неудивительно, что моя мама без ума от тебя, — пожаловалась Эмма. — «Миранда так хорошо на тебя влияет...»

— А ты посмотри, насколько терпимы мои родители, — подколола ее я. — Ты нравишься им, потому что нравишься мне. И они никогда не говорят, что ты плохо на меня влияешь, хотя это и так.

— Я пытаюсь на тебя плохо влиять, — поправила меня Эмма. — Однако до сих пор мне это не удавалось.

***

И вот я сижу в классе, не обращая внимания на происходящее вокруг, и размышляю над ее словами. Я ее не понимаю. Родители Эммы вполне разумные люди. Но она этого не ценит. Она все время поступает наперекор им, лишь бы их позлить. Когда же Эмма действительно уверена, что они ошибаются, а она права, она обманывает и изворачивается, лишь бы поступить по-своему. Почему Эмма ведет себя именно так, а я — совсем иначе? Почему я такая хорошая, такая правильная? Может быть, это плохо — быть хорошей? Иногда мне кажется, что я не настоящая. Может, мне стоит начать спорить с родителями и тогда я стану нормальной? Признаюсь, я начинаю казаться самой себе маленькой колдуньей.

— Миранда, ты с нами?

Я чуть не подскочила от неожиданности. Ко мне обращалась наша учительница, миссис Дромбоски.

— Да, конечно.

— Может, поделишься с нами своими мыслями?

Рассказать всему классу, о чем я сейчас думала? Пожалуй, не стоит.

— Так о чем ты думаешь, Миранда? Мы сейчас как раз обсуждаем твою тезку из «Бури» Шекспира. Что Миранда подразумевает, когда говорит: «Как люди хороши! Прекрасен мир, где жители такие!»

— Ну, она думает, что эти ребята крутые. И радуется, когда их так много.

Все засмеялись.

— Крутые, — с улыбкой повторила миссис Дромбоски. — Ты, как обычно, права, Миранда. Именно это она имела в виду.

Наконец уроки закончились, и мы с Эммой поспешили к выходу.

— Наверняка это моя мама, — поморщилась я.

Машину было едва видно за спинами мальчишек, столпившихся вокруг маминого нового «Мерседеса» с откидным верхом. Передо мной расступились, я прошла и скользнула на переднее сиденье.

— Мама, поехали.

Она махнула рукой толпе жестом королевы, приветствующей своих подданных, и резко тронулась со стоянки.

— Классная машина, — сказала я, честно округлив глаза.

— Иногда ты бываешь ужасно консервативной, — улыбнулась мама.

Ветер трепал ее светлые волосы.

Нас часто ошибочно принимают за сестер — обе высокие, стройные, голубоглазые блондинки. Мы даже одеваемся в одном стиле: приталенные жакеты, обтягивающие брюки, всегда выглаженные блузки и кожаные мокасины. Я, честно говоря, не понимаю, зачем ей понадобилось покупать такую роскошную машину, но мама говорит, что эта машина ей нравится и мне нечего стесняться.

Мы подъехали к танцевальной студии, и я поспешила в раздевалку, чтобы надеть костюм. Большинство девочек уже были там и переодевались. У меня нет среди них подруг, но нет и врагов. Ну разве только Келли не любит меня. Она такая крупная, полная и неуклюжая. Я думаю, родители заставляют ее заниматься балетом, надеясь, что она похудеет и станет более изящной. Однако занятия для нее — сущая пытка.

Она старается компенсировать свою неуклюжесть, пытаясь шутить. Вот и сейчас, едва я появилась, она начала рассказывать анекдот. Она делает вид, что не замечает меня, но, услышав начало, я поняла — это камешек в мой огород.

«Когда блондинка перекрашивается в брюнетку — как это называется?» — «Искусственный интеллект».

Я смеюсь вместе со всеми, хотя знаю, шутка предназначена специально для меня.

Мой костюм — длинная черная юбка и ярко-красная блузка. Я танцую королеву-интриганку в постановке нашей преподавательницы мисс Линард. Она довольна моей техникой, но не моей игрой. Она вновь и вновь настаивает, чтобы я поглубже покопалась в себе и нашла в характере какие-то темные стороны. Мне непонятно, откуда она взяла, что у каждого должны быть в жизни темные стороны. По крайней мере, я таковых у себя найти не могу.

Мы собираемся в зале, и мисс Линард здоровается с нами. При этом вид у нее несколько отсутствующий. Она мне кажется человеком, который одновременно находится в двух разных местах. Интересно, что это за второе место?

— А-а-а, девочки, прекрасно... давайте я проверю ваши костюмы. Энджи, почему костюм на тебе болтается? Марлен, отлично. Майкл, все в порядке...

В нашей группе два мальчика, и один из них — Питер — очень талантлив. Он танцует короля.

— Так, Миранда, — инструктирует она меня перед началом. — Постарайся подумать о самом неприятном и обидном, если кто-нибудь тебе когда-либо говорил.

Я копаюсь в памяти, однако самое обидное, что удается вспомнить — это дурацкие шутки про блондинок.

— Миранда! — начинает сердиться мисс Линард. — У каждого в жизни бывали какие-то неприятные моменты! Ну там обидел хулиган в школе или обманула подруга. Соберись. Это нужно для твоей роли. Пока что ты для нее слишком положительная.

Я вновь пытаюсь вспомнить что-нибудь плохое, однако все мои воспоминания приятные. Если со мной и случалось что-то ужасное, то я об этом напрочь забыла. Я качаю головой.

— Извините, мисс Линард. Боюсь, у меня было очень счастливое детство.

В отчаянии она всплеснула руками:

— Ну тогда используй свое воображение. Представь, как надо разозлиться на кого-нибудь, чтобы захотеть ему навредить. Ты должна это почувствовать.

— Постараюсь, — обещаю я.

— Отлично, тогда начинаем.

Она идет к столу и ставит кассету.

— По местам!

Мисс Линард хлопает в ладоши. Мы занимаем каждый свое место. Звучит музыка. Принцесса — Рейчел и принц — Майкл открывают первую сцену. Я стою в стороне, жду своего выхода, пытаясь разозлиться.

Эта шутка про блондинку отвратительна, убеждаю я себя. Наконец ощущаю легкую злость. С другой стороны, думаю я, можно себе представить, сколько насмешек приходится ежедневно терпеть Келли. Наверно, ей так хотелось бы расквитаться с обидчиками, но она боится, что ей тогда придется еще хуже. А про меня она знает: я не стану отвечать. Поэтому... И тут я чувствую, что больше ничуть не сержусь на нее.

Я вздохнула. Мама зовет меня маленьким психологом. Еще когда я была совсем маленькой, я уже тогда могла объяснить, почему люди ведут себя так, а не иначе. А когда мне было пять лет, и мои родители устроили вечеринку, и дядя Роб напился, я объяснила папе с мамой, что у дяди Роба испортилось настроение из-за того, как хорошо мы живем, он же такой богатый и удачливый. Я помню, мои родители удивленно смотрели на меня, а мама сказала: «Знакомьтесь, мисс Фрейд». Я не поняла и потребовала, чтобы мне объяснили, кто такой этот Фрейд. И с тех пор они постоянно твердят, какая я умная.

Мой выход приближался, а я по-прежнему не могла заставить себя разозлиться. Я начала считать про себя, внимательно наблюдая за Рейчел, поскольку с моим первым па я должна была вступить сразу после нее. Вдруг ее фигура расплылась у меня перед глазами. Я поморгала. Не помогло. Все вокруг затуманилось, потеряло очертания.

— Миранда! — мисс Линард остановила кассету. — Ты пропустила свой выход.

— Знаю, — прошептала я. — Но...

— Что случилось?

— Что-то со зрением. Я плохо вижу.

И только теперь я почувствовала страх. Сколько я ни моргала и ни трясла головой — это не проходило. Все вокруг меня было неясно и расплывчато.

Мисс Линард усадила меня на стул.

— Я сообщу твоей маме, — сказал она, явно обеспокоенная.

— Пожалуйста, скорее, — попросила я. — Я вижу все хуже.

 

Глава 2

Мама решила, что мне попала в глаз ресничка или песчинка. Я смирно сидела, а она оттягивала мне веки, пытаясь их обнаружить, но ничего не увидела.

— Надо отвезти ее к врачу, — сказала она мисс Линард.

Мама отвела меня в раздевалку, помогла переодеться и усадила в машину.

— Старайся не моргать и закрой глаза, — предупредила она меня. — Если там что-то есть, это может поцарапать роговицу.

Я старалась подавить овладевавшую мной панику. Дело в том, что я никогда не болела. Правда. То есть иногда у меня бывал легкий насморк или немного болело горло, но это были сущие пустяки. Однажды я подхватила желудочную инфекцию — и тогда все было ужасно. Правда, это произошло всего один раз. Эмма называет меня Супервумен, потому что, какая бы зараза ни гуляла в нашей школе, я никогда не заболевала, а она — каждый раз.

— Мама, что со мной? — жалобно спросила я. Перед глазами по-прежнему висела дымка.

Словно в парной в нашем спортивном загородном клубе. Все в тумане.

— Это случилось внезапно? — спросила мама. — Да.

— Я не знаю, что это, Мира, — ответила она. Так мама называет меня в особых случаях,

например, когда она беспокоится. Сейчас она явно была встревожена.

По возрасту я все еще числюсь на учете у педиатра, и нам пришлось пробираться в его приемную через ораву кричащих ребятишек и кучи игрушек. Меня провели в кабинет почти сразу — потому что эта больница принадлежит моим родителям. Собственно, у них больницы по всей стране — Конгломерат Кобурн. Назван так в честь моей бабушки, поскольку на ее деньги отец создал свою империю.

Доктор Корн поздоровался со мной. Он был серьезен, как всегда. Другие педиатры обычно шутят и, кажется, никогда не перестают улыбаться. Но только не доктор Корн. Не помню, чтобы я когда-либо видела улыбку на его лице. Он не брюзга и не зануда — просто он серьезный.

— Давай посмотрим, Миранда. Тебе что-то попало в глаз?

— Не знаю, — ответила я. — Я была на репетиции, ждала своего выхода. И вдруг все расплылось перед глазами. И до сих пор все, как в тумане.

Он посветил мне в глаза маленьким фонариком. Затем заглянул в мою больничную карту.

— В последний раз ты была у меня почти год назад. И со здоровьем у тебя все было в порядке.

— Да, — кивнула мама.

Он вновь осмотрел мои глаза.

— Миранда, мы должны тебя обследовать. И вдруг, так же внезапно, как это случилось, все прошло!

— Доктор Корн! Я опять хорошо вижу! Все в порядке! — воскликнула я.

— Подожди здесь немного, Миранда, — сказал врач и кивком предложил маме выйти с ним из кабинета.

Они закрыли дверь, но она не захлопнулась и осталась немного приоткрытой. Так что я слышала обрывки их разговора. «Обследование... что-то есть... невозможно... я опасаюсь... не может быть... не будем торопиться...»

Наконец дверь открылась, и они вошли. Мама была смертельно бледна.

— Что такое? — испуганно спросила я.

— Мы не уверены, Миранда, — сказал доктор Корн. — Но мне не нравятся твои глаза, с тобой что-то не в порядке.

— Что не в порядке? Ведь все прошло. Я отлично себя чувствую.

— Да, сейчас зрение восстановилось, но мы все же должны тебя обследовать. Договорились?

Естественно, я согласилась — как будто я могла отказаться. Сначала медсестра взяла у меня кровь, а потом мне померили давление, сняли электрокардиограмму, сделали рентген и какие-то процедуры, я уже не понимала, что именно.

Время шло, я проголодалась и испытывала раздражение. Где-то в середине обследований появился папа, естественно, с новым плюшевым мишкой, которого он купил по дороге. Каждый раз, когда меня что-то расстраивает — например, смерть принцессы Дианы, — тут же появляется новый мишка. Этот был большой, коричневый, мягкий, с умными, блестящими глазами. Папа вручил мне его, когда я вышла из рентгеновского кабинета.

— Спасибо, папа, — сказала я, обнимая его. Он крепко прижал меня к себе.

— Как ты, Мими?

Так он меня называет, когда чем-то расстроен.

Родители могут сколько угодно делать вид, что все в порядке, но я знаю: если они называют меня этими ласковыми прозвищами, значит, со мной произошла какая-то беда.

— Я чувствую себя хорошо. У меня что-то случилось с глазами, но потом все прошло... Хорошо, что я не боюсь тесного пространства, — добавила я, вспомнив про рентген.

— Некоторые люди его просто не переносят, — улыбнулся папа, — но ты у меня ничего не боишься.

Я улыбнулась в ответ. Мне не хотелось признаваться, как я испугалась, когда у меня все расплылось перед глазами.

— Ты у меня храбрая девочка, — сказал папа. — Я уверен, у тебя ничего серьезного нет. Просто врачи решили проверить на всякий случай.

Все обследования завершились лишь к восьми вечера, и мы отправились домой. Мама поджарила нам отбивные, а я приготовила салат. Было уже девять часов. Я чуть не падала в обморок от голода. Мы сели ужинать в кухне. Где-то в середине ужина в дверь позвонили. Мама пошла открыть и вернулась с доктором Корном. Он был серьезен, но он всегда такой, поэтому я постаралась не волноваться. Он нередко заходит к нам, чтобы обсудить с родителями дела, касающиеся больницы, поэтому в его появлении в нашем доме не было ничего необычного. Тем не менее во рту у меня пересохло, и хотя еще минуту назад я вовсю уплетала ужин, теперь кусок застрял у меня в горле.

— Миранда, заканчивай свой ужин, — сказал доктор Корн, — а я должен поговорить с твоими родителями.

Мама оперлась на спинку стула, а папа выронил нож, который со звоном упал на пол. Что происходит? Неужели у меня какая-то смертельная болезнь?!

— Что со мной? — спросила я срывающимся голосом.

— Я все скажу тебе, Миранда. Обещаю. Но позволь мне сначала поговорить с твоими родителями.

Они прошли в папин кабинет в другом конце дома. Я сидела, уставившись в тарелку. Наконец я почувствовала, что больше не могу. Я взяла трубку и набрала номер Эммы.

— Эмма?

— Привет. Как твоя репетиция?

— Случилось что-то непонятное. У меня все расплылось перед глазами, и мама отвезла меня в больницу, меня там долго обследовали, и теперь к нам пришел доктор Корн. Сейчас он говорит с родителями.

— Ничего себе! Но ты ведь не больна? Ты же никогда не болеешь.

— Я прекрасно себя чувствую.

— Ну и отлично... А зачем тогда пришел доктор Корн? — помолчав, спросила она.

— Хотела бы я знать. Он сказал, что ему не понравились мои глаза. Со мной не все в порядке.

— Что не в порядке?

— Я не знаю!

— Ладно-ладно! Без паники, — попыталась успокоить меня Эмма. — Возможно, какое-нибудь пустяковое воспаление. У Эми Горовиц было такое. Ее быстро вылечили.

— Но доктор говорит, что-то происходит не только с глазами, но и со мной.

— Ну... Ладно, главное — без паники.

Каждый раз, когда она повторяла это, я чувствовала, как паника охватывает меня все сильнее.

Мамин голос раздался так внезапно, что я чуть не выронила трубку.

— Мира, пожалуйста, пройди в кабинет. Нам нужно поговорить с тобой.

Она была настолько бледна, что, казалось, лицо отливало зеленым. Мне стало совсем не по себе.

— Эмма, я должна идти.

— Перезвони мне потом! — прокричала она, когда я уже опускала трубку.

— Ладно.

Я пошла за мамой в кабинет. Она вела меня за руку. Ее рука была холодна как лед и немного дрожала.

Я уселась в большое кожаное кресло. Доктор Корн стоял у камина.

— Миранда, к сожалению, у меня для тебя плохие новости.

Папа подошел и взял меня за руку. А мама так и застыла у двери, словно боялась войти в комнату.

— Миранда, обследования и анализы показали, что у тебя в голове, в области глаз, растет опухоль.

— Опухоль, — механически повторила я. — Это рак?

— Нет, это, собственно, не рак. Это довольно редкое и малоизвестное заболевание. Какое-то нарушение в сосудах. Из-за этого развиваются опухоли. У тебя еще опухоль в печени. Есть признаки поражения почек и легких.

Я молчала. Я не могла все это понять.

— Мы постараемся сделать для тебя все, что возможно, — добавил доктор Корн.

— Но ведь я чувствую себя хорошо! Отлично!

Я посмотрела на папу. Может, он возразит доктору.

— Не волнуйся, Мими. Мы поможем тебе. Мы знаем, как это сделать.

Он помолчал.

— Мы с мамой... нам трудно в это поверить. Ты всегда была такой здоровой, и мы никогда не думали, что ты вдруг заболеешь, но мы готовы помочь тебе. И всегда были готовы.

— Элан! — осуждающе вскрикнула мама.

— Я ничего такого не сказал, — ответил отец, будто оправдываясь. — Просто я имел в виду, что не надо слишком волноваться...

Я взглянула на доктора Корна:

— Меня будут оперировать?

— Это дало бы тебе лишь небольшую отсрочку. Опухоли появятся снова.

— Я не понимаю! — закричала я. — Папа говорит, они мне помогут. А вы говорите...

— Я всего лишь сказал: операция против таких опухолей бессильна. Но у твоих родителей большие связи, они имеют доступ к самым современным исследованиям, к лучшим специалистам. Они ответили мне, что знают кого-то, кто способен помочь. Давайте подождем его решения, а уже потом будем делать окончательные выводы.

— Ты будешь здорова, — попытался подбодрить меня папа. — Я обещаю тебе.

Подошла мама и тоже взяла меня за руку.

— С тобой ничего не случится, Мира. Ничего! В ее взгляде была такая решимость, что я невольно испугалась.

Я попыталась собраться с мыслями. Итак, мне сообщили, что у меня неизлечимая, смертельная болезнь. И тем не менее они каким-то образом хотят спасти меня. Но как можно спасти от смертельной болезни? Наверно, они просто утешают меня.

Мои глаза наполнились слезами:

— Я умру?

— Нет! — одновременно воскликнули мама с папой.

Доктор Корн легонько похлопал меня по плечу.

— Я знаю, Миранда, для тебя это ужасное потрясение. Однако больницы Конгломерата Кобурн лучшие в штате. Они испробуют все средства.

Доктор Корн ушел. Мама его проводила. Потом она вернулась, и они с папой сели по обе стороны от меня.

— Доктору Корну не известен человек, с которым мы сотрудничаем, — сказал папа. — Тебе не надо волноваться. Конечно, мы с мамой сначала тоже испытали настоящий шок. Но я обещаю: с тобой все будет хорошо.

Папа никогда не бросает слов на ветер. Но как он хочет вылечить меня от неизлечимой болезни?

 

Глава 3

Утром я по привычке встала и собралась в школу, хотя за ночь так и не сомкнула глаз. Я лежала и смотрела в темноту. Как это страшно — представить, что тебя не будет. В какой-то момент я испытала такой пронизывающий ужас, что выбежала из дома и уселась под лимонным деревом. Сидела в темноте, вдыхала сладковатый аромат, смотрела на звезды и старалась ни о чем не думать.

Когда мама везла меня в школу, перед моими глазами все время стояли опухоли, которые растут в моем теле, полностью захватывая его. Удивительно, но мама была в хорошем расположении духа.

— Я сейчас поговорила с одним специалистом, — рассказывала она. — Он обнадежил нас и сделает все возможное. Когда ты придешь из школы, мы с папой тебе все подробно объясним. Прости, мы вчера себя так вели — конечно, мы испытали шок. Мы думали...

— Что вы думали? — спросила я, чувствуя: она чего-то не договаривает.

— Ничего.

— Ладно, а что вызывает эту болезнь? Почему я заболела?

Она предпочла уйти от ответа.

— Мы все тебе расскажем, когда ты вернешься из школы, Миранда.

— У этой болезни хотя бы есть какое-то название?

— Ван Хиппель-Линдау, — последовал ответ.

— Это так называется моя болезнь? Название словно взято из какого-то дурацкого фильма. Надо мной все будут смеяться.

Мы подъехали к школе. Мама положила мне руку на плечо.

— Ты не должна волноваться. Все будет хорошо.

Я покачала головой и вышла из машины. Родители просто обманывают себя. Они не могут посмотреть правде в лицо. Прошлой ночью, когда я лежала без сна, я мечтала, чтобы у меня, как и у всех остальных, тоже были простуды и ангины. Может, думала я, теперь я расплачиваюсь за то, что никогда не болела. Теперь у меня одна болезнь, зато смертельная. Я думала, может, мне помолиться, хотя у нас в доме никогда не говорили о Боге и не молились. Я сомневалась, возможно, Он — или Она — рассердятся на меня за то, что обратилась к Богу лишь сейчас. Еще вчера я переживала, не слишком ли я хорошая. Как бы я теперь хотела, чтобы это оставалось моей единственной проблемой. Как мне не хочется умирать!

В обеденный перерыв мы с Эммой пошли в библиотеку, прихватив с собой Сьюзен. Она самый большой компьютерный гений в классе и просто хорошая подруга. Теперь, когда я знала название болезни, я не хотела дожидаться возвращения домой, чтобы почитать про нее в собственном компьютере. Сьюзен нашла ее в одну минуту. То, что я прочитала, повергло меня в еще большую депрессию, хотя, казалось, сильнее уже невозможно. Слепота. Вот к чему приведет рост опухоли в области глаз. И какое от этой болезни лечение? Только трансплантация всех пораженных органов. Единственный светлый момент моей болезни — она незаразна. А то Эмма уже явно начала беспокоиться из-за того, что проводила столько времени со мной. И еще выяснилось — болезнь генетическая.

— Генетика, — размышляла вслух Сьюзен. — Значит, это было в тебе с самого рождения.

— Что ты имеешь в виду?

— Это в твоей ДНК. В тебе самой.

— Почему же я сразу не заболела?

— Тут написано, что болезнь обычно не проявляется до наступления половой зрелости. Как бомба с часовым механизмом. Тикает себе, пока не взорвется.

— Но мне уже почти четырнадцать, — возразила я. — Получается, я должна была заболеть еще два года назад.

— Может, тогда болезнь и начала развиваться. Или в часовом механизме что-то неисправно. Мне непонятно другое — почему твои родители так удивились? Ведь один из них тоже должен страдать этим заболеванием. Именно это подразумевает генетика. Ну, в смысле — передается по наследству.

— Но они оба абсолютно здоровы! — Я тоже была озадачена.

Сью вновь погрузилась в чтение.

— Вот и объяснение болезни твоей, — сказала она через несколько минут. — Пять процентов случаев этого заболевания могут быть вызваны внезапными мутациями.

— Это значит, — размышляла я, — что мои гены сами собой испортились и мутировали в эту дрянь. Но почему?!

— Кто знает, — вздохнула Сью. — Может, твоя мать подверглась какому-то неблагоприятному воздействию, когда носила тебя. А может, это просто несчастная случайность.

Она подняла голову от экрана.

— Извини, Миранда, но все это выглядит очень неутешительно.

— Сьюзен, поклянись, что ты никому не скажешь. Я не хочу, чтобы в школе начали меня жалеть.

— Или станут бояться заразиться от тебя, — усмехнулась Эмма. — Люди вполне могут так реагировать, хотя это и глупо.

Она замолчала, не зная, чем еще меня утешить. Я видела, что она с трудом сдерживает слезы, но не хочет, чтобы я видела, как она огорчена. Что ж, она моя лучшая подруга.

— Идите-ка вы обедать, а я перечитаю все это еще раз.

Они неуверенно направились к выходу. У двери Сью бросила на меня сочувственный взгляд.

Известных способов лечения нет. Неизвестных способов лечения нет. Я перечитывала снова и снова. Папа с мамой, видимо, просто хватаются за соломинку. Никто ничего не сможет сделать. Но почему это случилось с моими генами? Почему?! Я чувствовала себя такой беспомощной. До сих пор я всегда все контролировала — упорной работой, дисциплиной, силой воли. В моей жизни был идеальной порядок. И вот теперь все рушилось.

Я встала из-за компьютера, забрала из шкафа свой рюкзак и вышла из школы. Я не могла больше там находиться. Мне хотелось на свежий воздух.

Был чудесный день, весна вступала в свои права, и даже становилось жарко. Я стояла на углу, любуясь пальмой, и вдруг сообразила, что не знаю, как доехать до дома на автобусе. Я никогда этого не делала. И я не могу дойти пешком. Наш дом расположен за городом на двадцати акрах земли — до него много миль от школы. Ну вот, даже когда мне плохо и я хочу сбежать из школы, я и то не могу этого нормально сделать.

Я достала из рюкзака мобильный и позвонила маме.

— Ты можешь приехать забрать меня? Я на углу Пэлм-Драйв, рядом со школой.

— Сейчас подъеду, — ответила она, не уточняя, в чем дело.

Солнце било мне прямо в лицо. Я вдруг спохватилась, что сегодня утром не протерла лицо увлажняющим лосьоном от солнца. Потом громко рассмеялась. Какое это теперь имеет значение! Я умру слишком скоро, чтобы волноваться из-за опасности рака кожи.

Когда мама подъехала за мной, вид у нее был почти бодрый.

— Я ведь сказала, чтобы ты не волновалась. Я говорила это вполне серьезно.

Я не ответила. Мама была явно не в себе — видимо, сказался стресс. Я обречена, а она не может с этим смириться. Я включила приемник погромче, чтобы она не могла со мной разговаривать.

Когда мы приехали, папа был уже дома, говорил по телефону. Увидев меня, он положил трубку и подошел ко мне.

— Послушай, Мими, — сказал он, — ты не должна так расстраиваться. У нас все под контролем.

Ничего у них не под контролем! Они оба свихнулись!

— Пошли к бассейну. Лорна приготовил нам ланч.

Мы устроились за столом под большим желтым зонтом. Лорна приготовила мой любимый салат из шпината с жареным цыпленком и свежим кукурузным хлебом. Но я не могла есть. Мне было плохо.

— Мы поговорили с доктором Мулленом, — сказал папа. — Он работает в нашей специальной клинике здесь, в городе.

— Что за специальная клиника? — спросила я.

— Недалеко отсюда. Всего несколько миль. Она называется клиника Г.Р.Ф.

— Не знала, что у вас в городе есть еще одна клиника, — удивилась я.

— Ну, она закрыта для посетителей. На самом деле это исследовательский центр, — пояснил папа. — Они работают над проблемой трансплантации и над многими другими проблемами.

— Вы хотите пересадить мне органы. Но как же печень? Легкие? Ведь это же невозможно!

— Да, понадобится идеальная совместимость, — согласился отец. — Но доктор уверен, что сможет найти то, что надо.

Я покачала головой. Я не верила. Невозможно заменить легкие. Кроме того, доктор Корн сказал, опухоли все равно появятся вновь. Что-то неладно у меня с кровью или сосудами...

— Мы скоро отвезем тебя в эту клинику для обследования. А сейчас доедай.

Несколько минут мы молчали. Потом я заговорила:

— Я прочитала про эту болезнь в компьютере. Я знаю, она связана с наследственностью. Но ведь ни у кого из вас этой болезни не было?

Родители уставились на меня.

— Наследственность? — повторил папа. — Это значит, что болезнь передалась тебе от кого-то из нас. Но ни у мамы, ни у меня ее нет. Иначе один из нас давно бы заболел, разве не так?

Он спрашивает меня? Он, руководитель одного из крупнейших медицинских учреждений в стране. Похоже, я знаю об этой болезни больше, чем он.

Потом я подумала, наверно, он был так занят тем, чтобы договориться с врачом о моем лечении, что у него просто не хватило времени во всем разобраться.

— У нескольких процентов детей болезнь развивается внезапно. Видимо, мне повезло, — горько пошутила я.

Мама резко поднялась из-за стола.

— Наследственность... — пробормотала она.

Она повернулась и пошла в дом. Ее походка была настолько неровной, что она спотыкалась на каждом шагу.

Отец пожал плечами:

— Пойду поговорю с ней.

Я осталась сидеть в одиночестве, но потом не выдержала и пошла в дом. Едва войдя в прихожую, я услышала, как родители ссорятся в гостиной. Никогда раньше я не знала, что они ссорились. Теперь же я вдруг подумала, что это странно. Разве не во всех семьях бывают ссоры? У Эммы в семье ссорятся и у Сьюзен тоже. Самой случалось видеть. И мне рассказывали. Тем не менее я впервые слышу, как ссорятся мои родители.

Мать была в ярости.

— Он должен был как-то это предотвратить!

— Я уволю его! — кричал отец.

— Ты не можешь уволить его сейчас, он нам нужен! У нее это, видимо, было с рождения, — продолжала мама. — А он это пропустил. Он ведь ее наблюдал. Почему он не обнаружил болезнь раньше?

О ком она говорит? О докторе Корне? Вряд ли. И как это можно было обнаружить раньше?

Я ничего не понимала. Потом мама воскликнула:

— Я не смогу сделать это снова! Не смогу! Этого не должно было случиться!

— Как бы там ни случилось, — отозвался отец, — в любом случае прошлого не вернешь.

— Ты обвиняешь меня?

— Разве я это сказал?

— Ты говоришь так, как будто я виновата. Разве не так?

— Да вовсе нет! — окончательно рассердился отец. — Вот когда мы...

Тут он увидел меня.

— Миранда! Ты слушала наш разговор?!

Я кивнула.

Они переглянулись.

— Ты не должна была слушать, Миранда. Ты нас очень огорчила!

— О чем вы говорили? — спросила я. — Кто меня наблюдал?

— Ерунда, — отозвался папа. — Кстати, по-моему, у тебя скоро репетиция.

— Да, а я могу пойти?

— Ну конечно. Доктор Корн считает, что Нет никаких причин тебе не выступать завтра. Я уже говорил, что с тобой все будет хорошо.

Когда папа вез меня на репетицию, я снова спросила его, о чем они говорили. До сих пор они всегда были откровенны со мной, теперь же, когда речь шла о действительно серьезных вещах, они все от меня скрывали. Я так и сказала папе.

— Ты права, Миранда, права. Честность всегда была нашим принципом.

Он помолчал, как бы подбирая нужные слова.

— Когда ты была маленькой, за тобой очень тщательно наблюдали специалисты в Г.Р.Ф. Они обследовали тебя на предмет всевозможных болезней, а также проводили генетическое обследование, то есть проверяли твое генетическое здоровье. И ничего не нашли. Значит, либо они что-то упустили, либо ты права, и болезнь развилась позднее. Но мама считает, что они были невнимательны и вовремя ее не обнаружили.

— Звучит фантастически, — ответила я.

Он улыбнулся:

— Нет. Сейчас это в порядке вещей, теперь есть возможность выявлять генетические заболевания. Просто наши обследования немного более глубокие.

— Видимо, недостаточно глубокие, — с горечью заметила я.

Отец помрачнел. Теперь он выглядел подавленным.

— Ты права, — согласился он.

Мы подъехали к балетной студии.

— Что мне сказать мисс Линард, если она спросит, как я себя чувствую?

— Скажи ей, что у тебя небольшие проблемы со здоровьем, но все будет хорошо. Ей незачем знать подробности.

Однако мисс Линард и не нужны были подробности. Она обрадовалась, что я вернулась, и шоу может продолжаться. Правда, она попросила меня сразу же остановиться, если у меня вновь все расплывется перед глазами.

Девочки спрашивали меня, как я себя чувствую. Я отвечала, что хорошо. Мне ни с кем не хотелось откровенничать. Мне вообще не хотелось разговаривать. Я быстро надела свой костюм.

Еще вчера я считала себя абсолютно здоровой и собиралась быть на сцене великолепной. Сегодня я была разбитой и опустошенной.

Зазвучала музыка. Наступил мой выход. И я почувствовала злость. Я завидовала Рейчел, завидовала, что она будет жить, а я умру. Я завидовала всем им. Я всех ненавидела!

Когда мы закончили, мисс Линард радостно захлопала в ладоши:

— Ты нашла это, Миранда! Эту темную сторону в себе! У тебя получилось! Молодец!

Ну еще бы, подумала я. У меня смертельная болезнь, зато теперь я играю свою роль более убедительно. Однако ничего этого я не сказала, а, как хорошая девочка, ответила:

— Спасибо, мисс Линард.

Это несправедливо! Чем я это заслужила?!

 

Глава 4

Я лежала в постели, уставясь в потолок. Из головы все не выходил разговор родителей, который я сегодня услышала. Папа мне вроде бы попытался объяснить, но все равно ничего я не поняла, что имела в виду мама, когда сказала: «Я не смогу сделать это снова!» Я спросила ее, когда вернулась домой, но она ответила, якобы я все не так расслышала. А я уверена, все слышала правильно! Почему же они обманывают. Я снова спросила отца. Он ответил, что не помнит, чтобы мама так сказала, но даже если и сказала, то она была расстроена и сама не знала, о чем говорит. По-моему, они сейчас сами не понимают, как мне все объяснить.

Я не могла заснуть, поэтому встала и тихонько, чтобы не разбудить родителей, пошла в гостиную. Наш дом довольно большой, построен в виде ранчо. Спальни и папин кабинет расположены в одном крыле, в центре кухня, затем столовая, далее гостиная, напротив которой во дворе находятся бассейн и теннисный корт, затем вторая гостиная. Все из дерева, в светлых тонах. Очень красивый дом.

Я пошла в гостиную, где у нас хранятся альбомы с фотографиями. Я люблю иногда сидеть по ночам и рассматривать фотографии, снятые во время наших путешествий и на отдыхе, и вспоминать, как здорово мы проводили время. В прошлом году мы ездили в Лондон; я смотрела «Двенадцатую ночь» и «Бурю» в постановке Королевского шекспировского театра. Я так смеялась над «Двенадцатой ночью», что едва не упала с кресла.

Может, я стану актрисой, подумала я. И вдруг вспомнила, что мне нельзя строить планы. У меня нет будущего! Что бы ни говорили родители! В статье ясно написано — способов лечения нет.

Я продолжала листать альбом. Вот я на фоне Биг-Бена, а это у Британского музея... Из альбома выпала фотография. Я подняла ее. Так, это я... странно. Я внимательно рассматривала фотографию. Откуда она здесь? Да, это я на фоне какого-то большого замка, но такого точно не было в нашей лондонской поездке. И выгляжу я здесь лет на десять. Где же это снимали? Странно. Я совсем ничего не помню. А одежда! Неужели я когда-то так одевалась? Комбинезон? Не помню, чтобы я носила комбинезоны, даже в детстве! Я убрала фотографию в карман халата, чтобы утром спросить маму.

Был уже час ночи. Я включила телевизор, убавив звук так, чтобы никого не потревожить, и переключала программы, пока не нашла себе старый фильм с Джоном Траволтой.

***

Все мое тело вывернуто наизнанку. Сосуды, мышцы, сухожилия, красное и белое... И всюду большие черные опухоли, они размножаются, расширяются, они поглощают все вокруг себя. Я кричу, но кричать нечем. Где я?!

***

Я проснулась в гостиной, задыхаясь, в холодном поту. Пошла, встала под горячий душ и стояла, пока немного не успокоилась. Вытерлась и легла в постель. Я боялась заснуть. Наверно, я теперь никогда не усну.

— Миранда! Миранда!

Я открыла глаза. Это была Лорна.

— Вставай. Твоя мама приказала тебя разбудить. Тебе сегодня утром к врачу. Что ты наденешь? Синие брюки и синий жакет? Сегодня прохладнее, чем вчера. Может, наденешь новый коричневый свитер?

— Все равно, — буркнула я.

Лорна с самого моего детства следит за тем, как я одета.

— Сегодня у тебя важный день, — сказала она, бродя по комнате и прибирая вещи. — Волнуешься?

— Когда знаешь, что скоро умрешь, выступление в каком-то дурацком балете не кажется тебе важным событием.

Лорна выронила из рук одежду.

— Что?!

— Они тебе не говорили?

— Твои родители сказали мне, что ты болеешь, но скоро поправишься. Конечно же ты поправишься!

— Они врут.

Я сама удивилась, что смогла произнести эти слова! Лорна тоже была шокирована.

— Миранда, что на тебя нашло?! Я никогда не слышала, чтобы ты неуважительно отзывалась о родителях. И поверь мне, они этого не заслужили, — упрекнула Лорна, подбирая одежду с пола. — Если они говорят, что ты поправишься, значит, так и будет. Они...

Лорна застыла, словно наткнулась на стену.

— Где ты взяла эту фотографию?

Она держала в руках тот самый снимок, который я нашла прошлой ночью. Наверно, он выпал из кармана халата, когда я ложилась.

— Он был в альбоме среди лондонских фотографий. Очевидно, попал туда случайно. Снимок гораздо более ранний. Хочу спросить папу с мамой.

— Не надо. Я сама положу его на место. А ты одевайся.

Она быстро вышла.

Почему все вокруг ведут себя так странно? Я даже не успела спросить Лорну, когда сделан этот снимок.

Я вылезла из постели, умылась и натянула на себя то, что приготовила мне Лорна.

На кухне меня ждал йогурт и фрукты. Я быстро перекусила стоя. Мама спешила.

— Нам пора, дорогая.

— Куда мы едем?

— В клинику Г.Р.Ф., про которую мы тебе говорили. Доктор Мул лен ждет нас.

— Опять анализы?

— Совсем чуть-чуть. Он может использовать результаты прежних анализов. Но ему надо взять еще немного крови, он хочет сам провести обследование. На следующей неделе он планирует прооперировать тебя.

— Что?! Операция! Но ведь болезнь неизлечима! Я не хочу никаких сложных, болезненных операций лишь для того, чтобы умереть немного позже!

— Мира, не глупи. Будь умницей. Поехали. Доктор тебе все объяснит. Я еще раз повторяю: тебя вылечат!

Я пожала плечами, взяла рюкзак и пошла за мамой.

За последние два дня я здорово отстала в школе по английскому. А мне предстоит писать сочинение: сравнить Ариэля и Калибана. Я открыла томик Шекспира и читала, пока мы ехали.

«Из-за чего я волнуюсь? Если мне предстоит умереть, то не стоит беспокоиться о заданиях по английскому. С другой стороны, если мама права и я не умру, то лучше не запускать учебу».

Я громко рассмеялась.

Мама удивленно взглянула на меня.

— Не обращай внимания, — сказала я. — Просто, все это кажется мне несколько забавным. Не то чтобы мне весело, а просто все так плохо, что остается лишь смеяться. Не удивляйся моему поведению.

— Мира, это ужасное потрясение для всех нас, особенно, конечно, для тебя. Ты отлично держишься. Ни слез, ни истерик. Ты разумна, как всегда. Мы с папой ничего другого от тебя и не ждали.

Если бы я только смогла устроить истерику, мне, возможно, стало бы легче. Однако, видимо, я на это не способна. Поэтому я снова уткнулась в книжку и читала, пока машина не остановилась перед клиникой.

Клиника представляла собой большое трехэтажное, обсаженное пальмами здание на Кэньон-роуд, в стороне от шоссе.

Нам даже не пришлось звонить в дверь. Как только мы поднялись на крыльцо, нам открыла медсестра — высокая, худая, темные волосы собраны в пучок на затылке. Она улыбнулась и по ее желтым зубам я сразу поняла, что она заядлая курильщица.

— Пожалуйста, следуйте за мной.

Мужчина средних лет в белом халате шел нам навстречу по коридору.

— Так... Ты, должно быть, Миранда. Очень приятно.

У него были прозрачные голубые глаза и волосы цвета спелой пшеницы. Он говорил с приятным британским акцентом. Казалось, он рад меня видеть. О себе я этого сказать не могла. Я бы вообще не приехала сюда, если бы не была больна. Тяжело больна!

— Как у тебя сейчас со зрением?

— Нормально.

— Больше ничего не расплывается перед глазами?

— Нет.

— Прекрасно. Садись, Миранда. Джин возьмет у тебя кровь на анализ, а пока мы с тобой говорим.

Он провел меня в процедурную, где Джин начала закатывать мне рукав.

Доктор продолжал болтать:

— Ты не должна волноваться, Миранда. Конечно, болезнь серьезная, но мы можем вылечить ее. Вылечить тебя.

— Но в школе... в компьютере я прочла...

Он рассмеялся:

— Ну, это старые данные. Мы разработали новое направление в лечении генетических заболеваний. Возможно, тебе понадобится новая печень. Именно там опухоль разрослась наиболее сильно. Это странно. Обычно сначала опухоли поражают другие органы. В любом случае, цвет лица у тебя совсем не желтый, значит, печень все еще функционирует нормально, учитывая... В любом случае не волнуйся! У нас есть для тебя печень. А все другое мы вылечим.

— Но...

— Никаких «но»! Если понадобится заменить легкие и почки, мы и это сделаем. Ты, наверно, слушала разные медицинские передачи по телевизору и у тебя вопрос, как мне удастся найти органы, полностью совместимые с твоим организмом? Считай, это мой маленький секрет. Однако к концу года ты и думать забудешь о своей болезни.

Пока мы беседовали, медсестра взяла у меня кровь. Доктор посветил мне в глаза маленьким фонариком.

— Причин для беспокойства нет. Правда, для нас происшедшее довольно неожиданно, но мы к этому готовы. А теперь тебе пора в школу. Не следует запускать учебу.

Не успела я оглянуться, как мы уже ехали в машине в школу.

— Слушай, — обратилась я к маме, — тебе не кажется, что он напоминает сумасшедшего ученого. Ему следовало бы попить валерьянки, чтобы немного успокоиться.

Мама рассмеялась — впервые с тех пор, как на нас свалилась эта беда.

— Ты же слышала, что он сказал. С тобой все будет хорошо.

— Но когда он найдет органы, которые мне абсолютно подходят? И не придется ли мне потом весь остаток жизни сидеть на таблетках, чтобы не произошло отторжения? Я слышала по телику...

— Он же сказал, что соответствие будет полным. Твой организм не отторгнет новые органы. Никаких таблеток не понадобится. Ты будешь, как новая.

— Но как он найдет такие органы?

— У него они уже есть, — несколько раздраженно ответила мама. — Не задавай вопросов. Просто скажи «спасибо».

— Это благодаря папе? Он нашел подходящие органы в одной из своих больниц? Когда кто-то умер? Но я слышала, что донорские органы при трансплантации следует использовать немедленно. Сразу после того, как донор умер.

— Твой папа действительно помог, — быстро ответила мама. — Ведь у него столько клиник, большие связи. И, я думаю, они нашли способ сохранить эти органы... Впрочем, я не спрашивала. Но доктор Муллен — очень крупный специалист.

— Я никогда не слышала, чтобы чужие органы могли идеально соответствовать другому организму, — настаивала я. — Разве только у близнецов или что-то в этом роде...

— Прекрати! — внезапно взорвалась мама. — Довольно вопросов!

Эта ее вспышка поразила меня. Мама всегда была готова все мне объяснить, мы обсуждали любой предмет. Она никогда не обрывала меня, напротив, одобряла, если я задавала вопросы.

Я уставилась на маму. Что происходит?

 

Глава 5

В школе я появилась в середине урока английского. Миссис Дромбоски говорила о Калибане.

— Шекспир описывает его как «дикого и уродливого раба». Поэт явно не боится создать такое нелепое и безобразное чудовище. А как вы считаете, есть ли в Калибане что-то симпатичное?

— Мне его жалко, — сказала Эмма.

— Он попытался напасть на Миранду, — жестко отрезала Сьюзен. — Не за что его жалеть.

— Он говорит, что поумнеет, — возразила Эмма. — Он развивается, он меняется.

— Чудовище — оно и есть чудовище, — настаивала на своем Сьюзен.

— Миранда, а ты что думаешь? — обратилась ко мне миссис Дромбоски.

«Если бы не мы — я, Эмма и Сьюзен, — то миссис Дромбоски не с кем было бы вести урок, — внезапно подумала я. — Никто больше не участвует в обсуждении». Я оглядела класс. Каждый занимался своими делами. Селена была поглощена одним из своих кровавых детективов, спрятанным под томом Шекспира, Тод спал, Хуан делал домашнюю работу по математике, Мишель и Лара обменивались записками, Джейсон просто уставился в пространство... Поэтому, если бы не мы трое, то остальным волей-неволей пришлось бы обратить внимание на происходящее на уроке. Неудивительно, нас хвалят — не потому, что уважают или любят, а потому, что мы им полезны. И как это я раньше об этом не думала?

— Миранда, ты с нами?

— Чудовища необходимы, — ответила я, — чтобы мы могли их презирать и преследовать.

«Как это подходит ко мне, — подумала я. — Ведь, по сути, я теперь чудовище. Если бы люди могли заглянуть внутрь моего тела, пожираемого отвратительными опухолями, они бы меня возненавидели».

Миссис Дромбоски удивленно подняла брови:

— Возможно, и так, Миранда, но тебе не кажется, что это несколько бессердечно?

Я пожала плечами.

После урока мы вместе с Эммой и Сьюзен направились в математический класс.

— Я сейчас кое-что поняла, — начала я.

— Что? — спросила Эмма

— Все остальные ...

— Классно вы выступили на уроке, — окликнула нас Мишель.

— Да, здорово, — поддержал ее Тод, поравнявшись с нами.

— Так что ты хотела сказать? — спросила Эмма, поскольку я не закончила фразу.

Я взглянула на Тода и решила отложить изложение своей теории до более удобного случая, когда мы будем одни.

— Нет, ничего, — ответила я.

— А где ты была? — поинтересовался Тод. — Ты ведь никогда не опаздываешь.

Я никак не могла придумать причину опоздания — сказать правду я не могла, но не могла и соврать.

— У ее матери сломалась машина, — пришла мне на помощь Эмма.

— Неужели? Вот неприятность! А что с ней случилось?

Машина моей матери ужасно интересует Тода. Думаю, расскажи я ему, что случилось со мной, он бы не проявил такого интереса.

— Ничего особенного, просто какая-то деталь стала барахлить. Компьютер это обнаружил. Пришлось ехать в гараж, чинить. Такое иногда бывает с новыми машинами.

Эмма умеет врать, хотя чему удивляться: у нее столько практики с родителями.

День тянулся своим чередом. Чувствовала я себя странно. То забывала, что больна, и все казалось мне нормальным. То вдруг вспоминала, все сразу становилось ужасным и хотелось плакать. Несколько раз я действительно не могла сдержать слез, и мне приходилось прятаться. А потом я начинала беспокоиться о предстоящем концерте. Возможно, это будет мое последнее выступление, и мне не хотелось провалиться.

После уроков мама сразу забрала меня из школы, чтобы я успела поесть и подготовиться к концерту. Я пошла в свою комнату собрать предметы для макияжа, но нигде не могла найти свою тушь. Небось опять Эмма, подумала я. Нет, конечно, она не ворует, просто иногда пользуется моей косметикой и машинально бросает ее к себе в сумочку. Я пошла в мамину комнату, чтобы взять ее тушь. Проходя по коридору, я услышала, как мама в спальне говорит с Лорной.

— Что она сказала? — Это был мамин голос.

— Она, конечно, удивилась. Она не помнит, чтобы была там.

Я замерла у двери.

— Я смотрела фотографии в других альбомах, — это вновь говорила мама. — Я была так расстроена. Наверно, снимок был у меня в руках, когда я смотрела альбом Миранды, и я нечаянно оставила его в нем.

— Альбомы следует держать под замком, — заметила Лорна.

— В этом нет никакой необходимости. Миранда никогда не роется в моих вещах.

— Но эта фотография удивила ее. Поэтому не рискуйте. Давайте я уберу альбомы в шкаф, в ящик, который запирается.

— Ладно, — вздохнула мама.

— Так надежнее, — продолжала Лорна. — Альбомы будут в вашей комнате, где вы всегда сможете их посмотреть. Пойду принесу.

Шаги Лорны направились к двери. Я не знала, что делать. Ясно, разговор не предназначался для моих ушей. Инстинктивно я немного отступила на несколько шагов. Когда Лорна выходила из комнаты, она, вероятно, подумала, что я только сейчас подхожу к двери.

Я быстро прошла мимо нее в мамину комнату.

— Мама!

— Что, дорогая?

Я хотела спросить ее о разговоре с Лорной, но не смогла.

— Мне нужна тушь для ресниц.

Она достала тушь и протянула мне.

— Ты уже все собрала?

— Нет.

Я помолчала, решая, стоит ли продолжать.

— Я видела фотографию вчера ночью, в альбоме. Я в комбинезоне перед каким-то старым замком. Где это? Я абсолютно ничего не помню.

— Ах это!

Ее лицо вспыхнуло. Что же происходит?

— Это!.. — повторила она. — Разве ты не помнишь? Это не настоящий замок. Тебя фотограф снимал, замок здесь — всего лишь декорация. А комбинезон мы на тебя надели так, шутки ради.

— Да? — удивилась я, напрягая память. — Не помню.

— Ну и что? Бог с ним. Если бы ты действительно посещала настоящий замок, ты бы не забыла, правда? А этот старый, глупый снимок... Чего тут помнить. Ну, ладно, иди собирайся.

Я вернулась с тушью в свою комнату и уселась на кровать, не зная, что и подумать. Мне нужна была Эмма. Я набрала ее номер.

— Эмма, хочешь сегодня после концерта остаться у меня ночевать? Мы завтра можем поспать, а потом пойдем гулять в каньон. Ну как?

— Отлично. Я согласна.

— Я сегодня услышала странный разговор. Я расскажу тебе, когда мы приедем ко мне.

— Ладно. Пойду спрошу маму.

Я размышляла. Оказывается, есть какие-то альбомы с фотографиями, которые мне нельзя смотреть. С тех пор как выяснилось, что я больна, родители ведут себя все более странно. Особенно мама.

— Миранда! Ты готова? Иди поешь? — позвала меня мама.

— Уже иду! — крикнула я, заканчивая укладывать вещи, и направилась на кухню.

Лорна приготовила мне суп, поскольку перед выступлением мне не следовало плотно наедаться. После концерта мы с Эммой, наверно, поедим пиццу.

Я молча ела, испытывая искушение расспросить маму, но не знала, с чего начать. Потом мама попросила Лорну отвезти меня, чтобы сама она могла не торопясь одеться и накраситься.

Для концерта наша студия арендовала на вечер небольшой зал в колледже. Там не было раздевалки, поэтому, когда я приехала, мисс Линард проводила меня в класс, где мы переодевались. Гримировались мы в дамской комнате. Все были возбуждены и нервничали. Мне было не по себе. Я решила сосредоточиться только на танце и ни о чем другом не думать.

Мисс Линард вывела нас на сцену, чтобы мы смогли к ней приспособиться. Каждый прошел свою партию. Стоя за кулисами в ожидании своей очереди, я слышала шум и смех в зале за закрытым занавесом. Я так волновалась, что едва помнила свои па.

Потом мы вернулись в класс и ждали, пока выступят младшие ученики, открывающие концерт. Наконец Питер постучал в дверь и, подражая мисс Линар, сказал: «По местам!»

Мы выбегаем и выстраиваемся за кулисами. Мисс Линард кивает. Звучит музыка. Выход Рейчел. Я считаю. Наконец моя очередь! Насколько я чувствую, все идет прекрасно. Мое тело движется в такт музыке. Теперь я знаю, что такое гнев злой королевы. Все остальные тоже танцуют слаженно. Никто ни разу не сбился. Зал замер. Полная тишина. Как будто время остановилось. Я танцую, я парю, я летаю... и вот все закончилось.

Гром аплодисментов. Делая реверанс, я вижу: весь зал на ногах.

Мисс Линард спешит на сцену и кланяется. Потом она выводит на сцену меня, Рейчел и Питера для отдельного поклона. Я краснею, но чувствую себя на седьмом небе. И тогда я думаю: если бы мне только знать, что когда-нибудь я смогу еще раз так же станцевать. Слезы катятся по лицу, и впервые с того дня, когда все это случилось, я испытываю жалость к себе.

Но я ненавижу это чувство! «Я буду сражаться! — говорю я себе. — Доктор Муллен говорит, что я могу выздороветь. То же самое говорят родители. Значит, я поправлюсь! Я не сдамся!»

Мы выбегаем со сцены, смеемся, болтаем, поздравляем друг друга. Быстро переодеваемся и бежим к родителям, они ждут нас в вестибюле. Там столпотворение. Все стараются перекричать один другого. Дети ищут родителей, которые их поздравляют. Ко мне подходят чьи-то папы и мамы, братья, сестры; все говорят, что я была великолепна. Я и раньше танцевала на разных концертах, и меня всегда хвалили, но сейчас — невероятный успех!

Папа приглашает всю группу поехать есть пиццу, и половина нашего класса, с родителями, соглашается. Мы отправляемся в ресторан «Калифорния Пицца». (Эмма с родителями тоже с нами.) Когда мы туда добираемся, для нас уже накрыты два больших стола в глубине зала.

Все шумят и веселятся. Я чувствую себя счастливой. Все должно быть хорошо, убеждаю я себя. Все будет хорошо.

 

Глава 6

Мои родители очень гордились мной. Впрочем, так было всегда. Невольно я задавалась вопросом, как бы они себя вели, если бы я провалилась. К счастью, отвечать на этот вопрос мне не пришлось. Когда мы приехали домой, я поблагодарила папу за то, что он устроил всем праздник, а потом мы с Эммой пошли в мою комнату.

Эмма не завидует моим балетным успехам, потому что у нее есть собственный талант — прекрасный голос. Она берет уроки вокала и мечтает стать оперной звездой. Сама она — хрупкая, с короткими каштановыми волосами и большими карими глазами — мало похожа на оперную певицу. Но голос у нее потрясающий.

— Ты была великолепна! — сказала мне Эмма, надевая пижаму.

— Тебе надо научиться танцевать, — ответила я (она уже не раз от меня это слышала). — Если ты будешь танцевать, да с твоим голосом — Бродвей окажется у твоих ног.

— Я начну учиться танцу, если ты согласишься брать уроки актерского мастерства. Я ведь знаю, ты мечтаешь об этом.

— И ты знаешь, как к этому относятся мои родители. В Калифорнии буквально все учатся актерскому мастерству. Папа с мамой говорят, что все учителя актеров годятся лишь для подготовки официанток, а они хотят для меня чего-то большего.

— Ты всегда обязана поступать так, как они тебе велят?

— Ну а как я, по-твоему, буду добираться на занятия, если мама не сможет меня отвозить?

— Тебе всего лишь придется дойти до ближайшей автобусной остановки.

— А чем я буду платить за уроки?

— Найдешь себе работу.

— Они ни за что не позволят мне работать. Сейчас, по их мнению, на первом месте для меня школа.

— Ты безнадежна! — воскликнула Эмма, бросая в меня подушку.

— Знаю, — вздохнула я, прижимая подушку к груди. — Ничего не могу с этим поделать... Слушай, — сказала я после минутного молчания, — тут у меня происходит что-то странное.

И я рассказала ей про фотографию и про разговор мамы с Лорной, который я услышала.

— Действительно странно, — согласилась Эмма. — Ты не устала?

— Ничуть.

— Отлично, тогда пойдем посмотрим твои альбомы с фотографиями. Те, которые от тебя не прячут. Может, найдем какие-нибудь другие снимки, которые не предназначены для тебя. А может, ты хочешь залезть в мамин запертый ящик?

— Нет, — скривилась я. — Да и зачем? Что она может прятать?

— Ну ты же знаешь родителей, — усмехнулась Эмма. — Они иногда придают значение совершеннейшей ерунде и пытаются «защитить» нас. Возможно, там и нет ничего такого.

— Наверно, ты права, — согласилась я.

— Пойдем. Спать все равно пока не хочется. Так хоть развлечемся.

Мама с папой беседовали на кухне. Мы взяли себе баночки с соком и запаслись попкорном.

— Смотрите кино? — спросил папа.

— Да, — ни минуты не колеблясь, ответила Эмма. Мы обе захихикали.

— Надеюсь, это кино не из тех, которые вам не следует смотреть? — спросила мама, бросая на нас подозрительный взгляд.

— Это мультяшка про Гуфи, — улыбнулась Эмма. — Мы пытаемся решить раз и навсегда, кто такой Гуфи.

— По-моему, это просто, — ответил папа. — Гуфи — это пес.

— Не уверена, мистер Мартин, — покачала головой Эмма. — Эта проблема требует научного исследования. Вдруг в лаборатории, где его создавали, произошла ошибка.

Папа улыбнулся, но мама резко встала и быстро вышла из кухни.

— Я сказала что-нибудь не то? — спросила Эмма.

— Нет-нет, — заверил ее папа. — Просто в последние дни у Линды сдали нервы, и она легко расстраивается.

— Спасибо, что напомнил, — сказала я, неожиданно расстроившись. — А то сегодня вечером я почти забыла о своих неприятностях.

Я опустилась на стул, чувствуя, как ощущение беды вновь навалилось на меня. Папа удивленно поднял брови. До сих пор я никогда не позволяла себе огрызаться на него.

Эмма взяла банку с соком и попкорн.

— Пойдем, Миранда.

Мы пришли в гостиную и закрыли за собой дверь.

— Ну и научилась же ты врать! — заметила я.

— Упражняться, упражняться и еще раз упражняться, — улыбнулась она.

На самом деле я знаю, Эмма не лгунья, не обманщица. Она врет лишь, разве что когда имеет дело с родителями, а это, по ее мнению, особый случай. «Я это делаю, только когда они становятся совсем уж невменяемы, — часто убеждает она меня. — Например, если они спрашивают, какой фильм я собираюсь смотреть. Они, наверно, думают, что я до сих пор должна обходиться диснеевскими мультиками!» Но при этом Эмма никогда не будет жульничать на экзамене и не соврет подруге. Иначе я бы просто не смогла с ней дружить.

Я достала альбомы, и мы начали их смотреть. Там было много трогательных детских фотографий: я на руках у мамы, я на руках у папы и тому подобное. Потом более поздние снимки: я уже старше, наши путешествия, я верхом на лошади, я впервые участвую в концерте...

— О! Посмотри! — воскликнула Эмма. — Это мы впервые снялись вместе. На моем дне рождения. Мне тогда исполнилось 9 лет. Помнишь? В тот год у нас в школе работал мистер Кук, и мы подружились, потому что он нам обеим симпатизировал и давал различные совместные поручения... Однако пока я не вижу ничего странного. Никаких комбинезонов или что-то еще...

— Кстати, ты не помнишь, я хоть раз надевала комбинезон?

— Не припомню.

— Вот именно. Но дело даже не в этом. А в том, что я слышала. Как они были расстроены! Не понимаю, почему они решили спрятать от меня те, другие альбомы. Мама, по-моему, прямо на шесте придумала всю ту историю про фотографа. Я никогда не видела, чтобы она говорила неправду, но, судя по всему, это был первый раз, когда она солгала. Она аж покраснела.

— Так давай выясним, в чем дело.

— Что ты имеешь в виду?

— Посмотрим другие альбомы.

— Эмма!

— Но ведь сами они не хотят тебе говорить. Ты же спрашивала. Ты дала маме шанс быть честной с тобой. А судя по тому, что ты рассказала, она этот шанс упустила. Поэтому ты должна сама все выяснить. В конце концов, это касается тебя.

— Но Лорна сказала, что запрет альбомы в ящик, — возразила я.

— А где твоя мама хранит ключ?

— Не знаю.

— Тогда нам придется обыскать ее комнату.

— Ты что?! Я не могу! Она убьет меня, если узнает. И она никогда не проверяет мою комнату. Короче, этого нельзя делать.

— Ты же ни разу не врала ей, — настаивала Эмма. — Твои родители явно этого не ценят. Подумать только, подросток, который никогда не обманывает родителей! Да они должны дать тебе медаль!

— Но мне никогда не нужно было обманывать их.

— До нынешнего случая.

Я была в замешательстве. В каком-то смысле Эмма была права — я действительно пыталась выяснить правду. Я прямо спросила маму про ту фотографию. Если она не скрывает ничего, то зачем прятать от меня альбомы? Но ведь мама до сих пор никогда не лгала мне! Зачем же ей делать это теперь? Во всем этом я не видела никакого смысла. В комнату вошел папа.

— Я думал, вы пошли смотреть кино.

— Мы собирались, — ответила я, — потом стали смотреть фотографии.

Тут мне в голову пришла мысль. Может быть, мама не говорила ему про историю с тем снимком, и если я спрошу его, то он прямо ответит на мой вопрос. Возможно, он подтвердит мамин рассказ про фотографа. А мама тогда покраснела не потому, что врала, а по какой-то другой причине: например, ей просто стало жарко.

Мне очень не нравилась идея Эммы обыскивать мамину комнату!

— Папа, — начала я. — Я прошлой ночью смотрела альбомы с фотографиями и увидела снимок, где я стою на фоне какого-то замка. Но я совсем не помню, где это было.

Я не стала рассказывать ему мамину версию.

— Ты стоишь на фоне замка? — переспросил он. — Действительно? Дорогая, я не уверен... А сколько тебе примерно лет на этом снимке?

— Не знаю. По-моему, не больше десяти. И я одета в комбинезон. А я никогда в жизни не носила комбинезоны. Ни в одном альбоме нет фотографий, где бы я была так одета.

— Да, наверно. Хм... Я не знаю... Точно не помню... Возможно, снимок сделан во время поездки в Англию.

— Папа! Когда мне было десять, мы ездили в Грецию!

— Ну, значит, это было там. В Греции полно старых замков. И ты наверняка носила комбинезоны, просто забыла.

Сердце у меня упало — он говорил совсем не то, что мама. Почему?

— Тогда почему мама сказала, что это был просто макет для заднего плана, и почему она сразу же забрала у меня эту фотографию? — спросила я.

Отец с удивлением уставился на меня.

— Миранда, если мама уже объяснила тебе про тот снимок, то зачем ты спрашиваешь меня?

Я молчала.

— Миранда!

— Папа, я не уверена, что она сказала мне правду! — выпалила я.

— Миранда! Разве мы когда-нибудь тебе лгали?!

Тут Эмма встала и, сказав, что ей хочется пить, выскользнула из комнаты. На самом деле, я думаю, она просто чувствовала себя неловко, вынужденная сидеть и слушать наша препирательства.

— Да, вы меня никогда не обманывали, — признала я. — Но теперь вы ведете себя очень загадочно. Например, каким чудесным способом вы собираетесь вылечить меня от неизлечимой болезни? И мне кажется, что мама сказала мне неправду про этот снимок. Ты прав, она никогда не говорила неправду. А тут покраснела, и у нее был такой вид, словно она прямо на ходу придумала эту историю.

Папа покачал головой:

— Мы все очень нервничаем, дорогая. Возможно, тебе в поведении мамы почудилось то, чего там и в помине нет.

— Тогда почему ты не помнишь, откуда этот снимок?

— Миранда, я не видел фотографии. Она была сделана давно. С какой стати я должен ее помнить? И почему ты должна ее помнить?

Он сел рядом и взял мои руки в свои.

— Мне кажется, ты раздуваешь историю на пустом месте. Ты, конечно, нервничаешь из-за болезни и предстоящей операции. И естественно, начинаешь тревожиться из-за какой-то глупой фотографии.

— Тогда почему Лорна решила запереть на ключ эту глупую фотографию, чтобы я не могла ее видеть?!

Это вырвалось у меня само собой. Отец побледнел и отпустил мои руки.

— Я слышала их разговор с мамой, — торопливо продолжала я. — Они так волновались из-за этого снимка, что решили запереть его и еще какие-то в маминой комнате.

Я замерла, надеясь, что услышу правдоподобный ответ. С минуту отец молча смотрел в пол. Потом встал.

— Я схожу за мамой. Не знаю, в чем тут дело, но, думаю, мы вместе во всем разберемся.

— А Эмма?

— Она пока подождет в твоей комнате, посмотрит телевизор. Надеюсь, она не будет возражать. Я сам зайду скажу ей.

Когда он выходил из гостиной, его плечи были низко опущены, как будто он очень устал.

Я не сомневалась, что Эмма разозлится на меня. Наверняка она уже предвкушала, как мы будем обыскивать мамину комнату. Но я не могла. Папа прав — будет лучше, если мы поговорим. Родители всегда говорили мне правду. Должно быть какое-то логичное объяснение происходящему.

 

Глава 7

Я сидела и ждала, когда придут родители. Как они все это объяснят?

Машинально я листала альбом. До сих пор мне в жизни везло. Очень везло! У меня были такие прекрасные отношения с родителями. У меня были все преимущества, которые только могут обеспечить деньги: модная одежда, поездки, платные занятия. Да, мне очень везло — до последнего времени.

Ждать пришлось довольно долго — 10 или 15 минут. Я уже начала подозревать, не сговариваются ли они, чтобы их истории совпадали иначе почему они не пришли сразу? Наконец они появились.

— Извини, дорогая, — сказала мама. — Я была в душе.

Волосы у нее были влажными.

«Ты становишься параноиком, — сказала я себе. — Прекрати! Выслушай, что они тебе скажут. Все должно проясниться».

— Папа сказал мне, что у тебя возникли какие-то подозрения, — начала мама.

— А у тебя бы на моем месте они не возникли? — парировала я.

— Да-да, возможно, — согласилась она. — Но, Миранда, ты не должна так накручивать себя. Это не улучшит твоего здоровья.

— Просто скажите мне, что происходит, — потребовала я, чувствуя себя ужасно усталой.

— Разговор, который ты слышала, он был... о некоторых глупых снимках, которые мы сделали с папой... мы тогда оделись в нелепые костюмы... дурачились... в общем, ерунда. Родители вовсе не обязаны рассказывать детям про свое глупое поведение.

Я взглянула на папу. Вид у обоих был смущенный. В самом деле, если они решили подурачиться, вряд ли им хотелось, чтобы я узнала об этом. И все же это не объясняет, почему они с Лорной вели себя, как заговорщики? Зачем запирать эти глупые снимки?

— А зачем было запирать снимки? — спросила я, внимательно глядя в глаза маме.

Она не покраснела, как в тот раз, но, прежде чем ответить, глубоко вздохнула.

— Ты же знаешь, в каком безумном мире мы живем. У твоего отца репутация серьезного бизнесмена. А представь себе, ты нашла эти фотографии, решила, что это смешно, и отнесла показать в школу. А, к примеру, Джейсон взял бы одну и показал своему отцу, и вскоре их уже крутили бы по Си-эн-эн.

— А что на этих фотографиях? Я могу посмотреть? — спросила я, все еще не полностью убежденная ее объяснением.

— Да, можешь. Я захватила несколько. Мама достала из кармана халата несколько

фотографий и протянула мне. На одной из них она была наряжена Клеопатрой, на другой папа изображал Геракла.

— Как будто вы нарядились для празднования Хэллоуина, — заметила я. — Только не понимаю, что такого особенного на этих снимках?

— Ничего, — ответила мама. — Просто, если мы вели себя легкомысленно, то не хотим, чтобы это стало всем известно. Вот и все. Видишь, ты напрасно подозревала нас.

— А комбинезон на мне?

— Ты в тот день тоже оделась необычно, я же тебе уже говорила.

— Но папа этого не помнит! — возразила я.

— Ну, Мими, я просто забыл. Я вообще выбросил из головы этот случай. Теперь я вспоминаю: в тот день мы дурачились и примеряли все костюмы, которые нам доставили из агентства, чтобы фотографироваться в различных ролях. Теперь ты вспоминаешь?

Я попыталась вспомнить. Видимо, это было очень весело. Как же я могла забыть? Я покачала головой.

— Не помню.

— Ничего, вспомнишь, — обнадежил меня отец. — Мозг — это загадочный механизм. Что-то мы помним, что-то — нет. Вероятно, ты еще вспомнишь, а если и нет, то ничего страшного.

— Могу я посмотреть остальные фотографии?

— Как-нибудь в другой раз, — ответила мама. — Сейчас уже поздно.

Я вновь взглянула на снимки, которые она дала мне. Что-то на них показалось мне немного необычным, но я не могла понять, что именно.

— Можно я возьму один? — спросила я.

— Хорошо, — согласилась мама. — А теперь иди в свою комнату. Уже поздно. Мы устали. И перестань попусту волноваться. Никаких тайн тут нет.

Она наклонилась и поцеловала меня. Папа последовал ее примеру.

Я взяла фотографию и пошла в свою комнату. Наверно, эти опухоли уже повлияли на меня сильнее, чем мне хотелось бы допустить? Эта мысль заставила меня содрогнуться. Рассказ родителей выглядел вполне правдоподобно. Мне нельзя быть такой подозрительной. И запретить Эмме подстрекать меня.

Эмма сидела на моей кровати, и, как только я вошла, подбежала ко мне и закрыла дверь. Ее глаза светились любопытством.

— Я должна сказать тебе... — начала она срывающимся от волнения голосом.

— Эмма! — прервала я ее. — Родители мне все отлично объяснили. Глупая история, но, вероятно, так и было. Зачем бы им такое придумывать.

— Что они тебе сказали?

Я пересказала ей их объяснение и показала фотографию. Она стала ее рассматривать.

— Что-то на этой фотографии не так, — пробормотала она. — Разве у твоей мамы такая прическа?

Я вновь взглянула на снимок. Мне и до этого показалось, что там есть что-то необычное, и тут я поняла!

— У нее здесь короткие волосы! А она всегда носила длинные, сколько я ее помню! На всех других фотографиях, даже где я совсем маленькая, у нее везде длинные волосы!

— Может, парик? — предположила Эмма.

— Конечно! — воскликнула я. — Вот простое объяснение. Хотя выглядит очень натурально.

Эмма подвинулась и вытащила из-под покрывала еще одну фотографию.

— А вот это будет не так просто объяснить, — сказала она.

— Что это?

— Может, ты мне объяснишь?

Я взглянула на снимок. Там была я, моложе, чем сейчас, на фоне школы. «Начальная школа Мэдисон» было написано на табличке.

Мэдисон?

— Но я ходила в начальную школу Ла Джолла, а потом в среднюю Джунипер, — пробормотала я. — А теперь мы в школе Рузвельт...

Я запнулась и взглянула на Эмму.

— Где ты ее взяла?

— Я слышала, как твой отец пошел за мамой. Они долго о чем-то спорили, но я не расслышала. Потом они направились к тебе, а мне захотелось пить. Тогда, на кухне, мне на самом деле не хотелось пить, просто я так сказала, чтобы уйти и не мешать тебе говорить с отцом. Так вот, проходя по коридору, я заметила в комнате твоей мамы лежащий на кровати раскрытый альбом.

— Но ты же не?..

— Я не смогла совладать с собой, подумала, может, это один из тех секретных альбомов, о которых говорила Лорна. Поэтому я проскользнула в комнату и быстро пролистала его. Там твои снимки. Но совсем с другими — незнакомыми — детьми, и они сняты не здесь, потому что на некоторых фотографиях виден снег.

— Снег?

— Да, снег.

Я тряхнула головой и села на кровать, уставившись на фотографию.

— Как ты думаешь, что все это значит? — спросила Эмма.

— Ну-у-у... — начала я медленно. — Наверно, я уже не в первый раз болею. Может, я болела раньше и частично потеряла память. Я слышала, что такое бывает. Амнезия называется. Это объясняет, почему родители мне ничего не говорят: потому что больного амнезией нельзя насильно заставлять вспоминать то, о чем он не помнит. Я видела в одном фильме. А может, опухоль в мозгу давит на что-то, и я частично теряю память, а родители скрывают от меня, чтобы не огорчать.

— Да, — печально откликнулась Эмма. — Я думаю...

Мысль о том, что мой мозг постепенно отключается, была ужасна. Я продолжала рассматривать фотографию, но вдруг изображение на ней расплылось.

— Эмма! — закричала я, хватая ее за руку. — Мои глаза! Опять все как в тумане!

— Я позову твоих родителей! — Эмма вскочила и бросилась к двери. Однако она вернулась и спрятала фотографию, которую мы только что рассматривали, в верхний ящик моего шкафа.

— Потом разберемся с этим, — сказала она. — Сейчас тебе нужно думать о том, чтобы поправиться. И ничего не говори родителям.

Она выбежала из комнаты.

Ничего не говорить? Меньше всего я сейчас думала об этом. Я была слишком напугана. Слепота — об этом было в компьютере. Неужели я сейчас ослепну? Все остальное не имеет значение. Но мама с папой намерены меня спасти! Я должна быть благодарна им за это, а не спрашивать, что они делают.

В комнату торопливо вошла мама.

— Мира, вставай, дорогая. Доктор Муллен хочет видеть тебя прямо сейчас.

— Сейчас?

— Да, сейчас. Он забирает тебя в клинику на два дня, а в понедельник тебе сделают операцию. Вставай, я помогу тебе одеться.

— Я боюсь, — прошептала я.

— Не бойся, моя радость. Я ведь обещала тебе, что все будет хорошо.

— А Эмма?

— Папа отвезет ее домой, а потом подъедет в клинику.

Вошла Эмма и поспешила в ванную одеваться. Мама помогала одеться мне.

— Я смогу навестить ее, миссис Мартин? — спросила Эмма, собирая свои вещи.

— Будет видно, Эмма. Но она берет с собой мобильный, и я напомню ей, чтобы она завтра тебе позвонила.

Эмма подошла и обняла меня. Я едва различала ее. Чувствовалось, она не знает, что сказать.

— Удачи тебе, — наконец выговорила она.

— Спасибо.

Вошел папа. Он тоже обнял меня.

— Все будет хорошо, Мими. Скоро увидимся. Кстати, доктор Муллен совсем не встревожен. Он говорит, что ожидал этого. Эмма, ты готова?

— Да, сэр.

— Тогда поехали.

Мама заканчивала собирать мои вещи. Она спросила, что я хочу с собой взять. Я сказала, чтобы положила мой CD-плеер и диски. Какой мне теперь толк от книг.

— Я привезу тебе записи книг на пленках, — пообещала мама. — Много-много. Тебе не будет скучно. А скоро ты снова будешь видеть.

Мы вышли из дома и поехали в клинику.

 

Глава 8

Мы ехали в клинику по темным, пустынным улицам. Изредка навстречу нам проносились машины — для меня это были желтые, расплывчатые пятна света, которые вдруг возникали из тумана и снова пропадали. В машинах сидели люди; наверно, все они были здоровы, ехали на вечеринку или возвращались из кино. Эти люди, которые, в отличие от меня, еще будут жить. Я чувствовала себя полностью оторванной от них и вообще от жизни. Я стала думать о смерти. Как это произойдет? Это больно? Страшно? А после смерти: есть там что-нибудь? Или ты как будто просто потерял сознание?

Я включила радио, чтобы хоть как-то развеять тягостную тишину.

Наконец мы подъехали к клинике.

Та самая медсестра с желтыми зубами встречала нас на пороге. Она взяла меня за руку и провела внутрь. Мама поддерживала меня с другой стороны. На этот раз меня провели не во врачебный кабинет, а в комнату, похожую на спальню. Поскольку я по-прежнему плохо видела, то не могла рассмотреть все подробно. Однако я все же увидела кровать, что-то вроде стола рядом с ней и еще одну дверь, ведущую, вероятно, в душ.

— Здесь довольно мило, — сказала мама. — Ты что-нибудь видишь, Мира?

— Вижу, но как в тумане, — ответила я.

— Твое зрение скоро восстановится, — сказала медсестра.

Голос у нее был гораздо приятнее ее внешности.

— А теперь давайте устраиваться. Кстати, если вы помните, меня зовут Джин.

Они помогли мне надеть пижаму и уложили в постель. Джин показала мне, где находится кнопка вызова на случай, если мне что-то понадобится.

— Я хочу дать ей снотворное, — обратилась медсестра к маме. — Ей нужно отдохнуть.

— Эй! — встряла я. — Я здесь, в комнате, рядом с вами. Можете обращаться прямо ко мне!

— Миранда!

Маму беспокоило, что я утратила свою обычную вежливость. Неужели она не понимает, ведь теперь это не имеет значения.

— Я посижу здесь, пока она не уснет, — сказала мама Джин.

Медсестра вложила мне в одну руку таблетку, в другую — стакан с водой. Я безропотно выпила. Мне не хотелось провести всю ночь без сна, воображая, что со мной случится. Я откинулась на подушку и закрыла глаза. Это лучше, чем пытаться рассмотреть что-то сквозь белесую дымку.

— Мы с папой приедем к тебе утром, — смутно услышала я мамин голос и отключилась.

***

Я проснулась. Кругом все тихо. Открыла глаза. Оказывается, ко мне вернулось зрение. Я приподнялась и осмотрелась. В приглушенном свете лампы я увидела комнату с симпатичными синими обоями в желтый цветочек. В одном углу — туалетный столик с зеркалом. Рядом — стенной шкаф. Кровать стоит посредине комнаты. Я укрыта синим одеялом. Наволочки на подушках ярко-желтые. На столе рядом с кроватью в вазе свежие цветы: розы и лилии. От них исходит сладковатый аромат.

Я нажала кнопку вызова. Мне хотелось сказать медсестре, что я снова вижу.

Я лежала и ждала, но никто не приходил. Я снова нажала кнопку. Никого. Я встала и надела шлепанцы, которые стояли рядом с кроватью на полу, покрытом бледно-голубым кафелем. Подошла к двери, открыла ее и выглянула в коридор. Пусто. Я решила найти кого-нибудь и двинулась вдоль по длинному коридору. Я пробовала одну дверь за другой, но все они были заперты.

Я удивилась: неужели я единственная пациентка в клинике? Правда, папа говорил, что это главным образом исследовательский центр.

В конце коридора стена казалась немного сдвинутой назад — словно это не стена, а приоткрытая дверь. Странно, подумала я и замерла. В тишине я услышала плачь. Как будто за стеной плакала девочка или маленький ребенок.

Куда все делись? Почему никто не придет и не поможет? Решившись, я нажала на стену, которая легко поддалась. За ней обнаружилось большое помещение, слабо освещенное, однако достаточно, чтобы я все могла рассмотреть. Но то, что я увидела, было настолько удивительно, что поначалу я не поверила своим глазам.

Левая часть комнаты выглядела, как детская: игрушки, домашний детский гимнастический комплекс, детская мебель, полки с книжками, телевизор. Противоположную часть комнаты занимала небольшая кухня. В центре стояла кровать с тумбочкой. Предметы ничем не были отгорожены один от другого, поэтому все производило странное впечатление. Но самым неожиданным оказалось то, что в кровати кто-то лежал. Видимо, ребенок, плач которого я слышала.

Я осторожно приблизилась.

— С тобой все в порядке? Я постараюсь найти кого-нибудь, чтобы помочь тебе...

При звуке моего голоса существо в кровати сразу прекратило плакать, откинуло одеяло и повернулось ко мне.

Время, казалось, остановилось.

Я смотрела на девочку лет десяти, с длинными светлыми волосами, голубыми глазами, небольшой ямочкой на подбородке... Я смотрела на свою точную копию в десятилетнем возрасте. Она молча рассматривала меня. Медленно, очень медленно — теперь уже не сомневаясь, что это сон, — я наклонилась и притронулась к ней. Она отпрянула назад, как будто ее ударило током.

— Кто ты? — едва выговорила я.

Она смотрела на меня широко открытыми глазами. Судорожно вздохнула. Потом схватила мою руку и стала ее целовать.

— Я помогу тебе, — говорила она с лихорадочным блеском в глазах. — Спасибо тебе. Спасибо. Спасибо.

— О чем ты говоришь? — спросила я.

— О, Господи! — раздался голос Джин, которая вбежала в комнату. — Как ты сюда попала?! Боже мой! Пошли, Миранда! Скорее! В постель!

Она потащила меня из комнаты. Оглянувшись, я увидела, что девочка вся дрожит от возбуждения.

— Что это было? — спросила я. — Я хочу знать! Позвоните моей маме!

— Конечно, Миранда. Не беспокойся. Я позвоню ей. А сейчас пойдем ляжем.

— Я нажимала кнопку, чтобы вас вызвать. Где вы были?

— В моем пейджере сели батарейки, а я не заметила. Я пошла проверить, как ты, а тут...

Мы пришли в мою комнату. Она уложила меня в постель.

— Я хочу позвонить маме!

— Конечно. Звони. А я схожу за доктором Мулленом.

— Да, — ответил мне в трубку мамин сонный голос.

— Мама! Приезжай! Тут девочка. Она совсем, как я! Что происходит?! Это моя сестра? Она тоже больна?

— О, Господи! — пробормотала мама. — Элан, проснись! — В трубку было слышно, как она будит папу. — Проснись! Это Миранда. Она нашла номер десять!

— Что? — услышала я папин голос. Тут в комнату вбежал доктор Мул лен.

— Да, Миранда, — начал он. — Эти сны бывают просто удивительными. Все кажется таким реальным.

В его руке, которую он держал за спиной, оказался шприц. Он протер мне руку ваткой со спиртом и сделал укол.

— Что вы делаете?! — воскликнула я, роняя телефонную трубку.

***

— Миранда! Миранда!

Я открыла глаза. Все передо мной расплывалось, впрочем, не так сильно, как накануне, когда я засыпала в первый раз. Я вполне ясно различала доктора Муллена. Он улыбнулся мне. Рядом с ним стояла мама.

Я приподнялась на кровати.

— Зачем вы это со мной сделали? — осуждающе спросила я доктора.

— Сделал что, Миранда? — спросил в ответ доктор Муллен.

Он действительно выглядел озадаченным.

— Сделали мне укол! Чтобы я все забыла. А я хочу знать, что здесь происходит? Кто эта девочка?

— Миранда, я впервые вижу тебя с тех пор, как ты вчера ночью поступила в клинику, — пытался уверить меня доктор Муллен.

— Вы были здесь прошлой ночью, — настаивала я. — Вы сделали мне укол после того, как я увидела... увидела копию самой себя в десятилетнем возрасте!

Я взглянула на маму.

— Я же звонила тебе. Ты знаешь, что это правда.

— Ты не звонила мне, Мира, — мягко ответила мама.

— Все дело в лекарстве, которое тебе дали перед сном, Миранда, — сказал доктор Муллен. — Ты сразу крепко заснула, и твои сны казались тебе очень реальными.

— Это не был сон! — закричала я. — Я видела ее! Я могу показать ее комнату!

Мама взглянула на доктора Муллена.

— Конечно, ты покажешь нам ее комнату, — ответил он. — Но сначала мы тебя осмотрим. А потом ты с мамой можешь походить по всей клинике.

Он посветил мне в глаза своим фонариком, измерил давление, показал мне три пальца и спросил, сколько я вижу, потом заставил меня следовать взглядом за его пальцем. Закончив, он с удовлетворением потер руки.

— Прекрасно, прекрасно! Миранда, ты побудешь здесь два дня, чтобы отдохнуть и подготовиться к операции. Мы пересадим тебе новую печень. Тебе очень повезло. Мы уверены, что с помощью нашей генной терапии сможем заставить рассосаться опухоли в почках, легких и даже в голове. В принципе то же можно было бы попробовать и на печени, но она уже начинает сдавать, и нет уверенности, что генная терапия окажет быстрый эффект. Так что печень мы тебе пересадим. Когда ты восстановишься после операции, мы приступим к генной терапии, и я надеюсь, в скором времени ты уже будешь как новенькая и сможешь вернуться в школу.

Сияя жизнерадостной улыбкой, доктор Мул-лен вышел из комнаты.

— Пошли, мама, — позвала я ее. — Ты должна это увидеть!

Мы вышли из комнаты. Я опять в длинном коридоре, но выглядит он теперь как-то иначе. И в конце нет двери — просто глухая стена. Мы возвращаемся в мою комнату. Все окружающее я вижу по-прежнему смутно, но могу различить синие обои на стенах.

— Мама, — спросила я, — на обоях в этой комнате есть цветочки?

— Нет, дорогая.

— На них точно нет желтых цветочков?

— Нет.

Я озадачена.

— Ничего не понимаю, — жалобно сказала я.

Мама обняла меня.

— Расскажи мне свой сон. Он был страшный?

— Да!

— Тебя мучили кошмары?

— Да, но они казались настолько реальными.

— Когда сон кажется реальностью — это страшнее всего. А теперь ложись в постель. Ты должна сейчас хорошенько позавтракать. Пока будешь есть, все мне расскажешь.

Я еще раз оглядела комнату и тряхнула головой. И тут я вспомнила про ту фотографию и про наш с Эммой разговор. А вдруг это как-то поможет объяснить мой сон.

— Мама, а эти опухоли могут повлиять на работу мозга? Может, поэтому я не помню про комбинезон и все остальное?

— Боюсь, что да, — грустно ответила мама. — Но не надо беспокоиться. Это временно. Доктор Муллен заверил нас, что никаких необратимых изменений мозга у тебя не будет.

— Ну, я была бы не против забыть этот сон, — заметила я.

— Я понимаю, дорогая. А теперь ложись.

 

Глава 9

Я все еще чувствовала легкую дурноту — видимо, от таблетки, которую Джин дала мне вчера вечером, поэтому есть мне не хотелось. Я выпила апельсиновый сок, начала слушать пленку с записью одной из книг — ее мне привезла мама, и не заметила, как задремала. Когда я проснулась, мамы уже не было. Наверно, она пошла выпить кофе; ежедневно она поглощает его в огромном количестве.

Я взяла трубку и позвонила Эмме.

— Привет!

— Миранда?! Ты в порядке?

— Терпимо. Глаза сегодня немного получше. Но этой ночью мне приснился такой ужасный сон!

Я рассказала Эмме, что мне приснилось и насколько реально все это выглядело. Она слушала молча.

— Смешно, правда? — заметила я, закончив рассказ. — Наверно, так на меня повлияли эти наши разговоры и фотография... Мама думает, что опухоль повлияла на мою память.

Эмма продолжала молчать.

— Эмма!

— Да?

— Что ты об этом думаешь?

— Может, мне лучше не говорить? У тебя и так забот хватает.

— Нет, скажи!

— Я не уверена.

— Эмма!

— Ладно. Мы ведь с тобой лучшие подруги с девяти лет.

— Да.

— Ты мне всегда все рассказывала.

— Да.

— Но ты мне никогда не рассказывала про эти дурацкие переодевания, как вы фотографировались. А ведь мы почти все выходные проводили с тобой вместе.

— Наверно, я просто забыла сказать тебе об этом.

— Тебе не кажется это странным?

— Что?

— Ты забыла рассказать мне как раз о главном, что хорошо объясняет появление необычных фотографий!

Я молчала.

— Миранда?

— Да?

— Что ты сама об этом думаешь?

— Ты права. Все это очень странно.

— А если прошлой ночью был не сон, — продолжала она. — Тогда все стало бы ясно с этими фотографиями. Может быть, у тебя есть сестра, но она, видимо, душевнобольная, и твои родители вынуждены держать ее взаперти в клинике. Судя по твоему рассказу, она явно не в себе.

— Звучит правдоподобно, — заметила я. — Но это не объясняет, почему у мамы на фотографии короткие волосы. Если только это не парик.

Я замолчала, размышляя.

— Что еще? — спросила Эмма.

— Дело в том, что мы с ней похожи как близнецы, а не как сестры.

— Такое бывает. Посмотри на братьев Болдуинов или на Чарли Шина и его отца. Они выглядят почти как близнецы.

— Пожалуй, ты права.

— Тебе надо попытаться увидеть ее снова.

— Но объясняю тебе, это, видимо, был сон. Коридор другой и моя комната тоже другая... Хотя...

— Что — хотя?

— Что, если... Нет, Эмма. Мы совсем запутались. Возможно, мама права. Это опухоль так действует на мой мозг.

— Что ты хотела сказать? Договаривай. Я не буду смеяться, — настаивала Эмма.

— Они могли поместить меня в другую комнату, пока я была под воздействием снотворного. И коридор поэтому выглядит совсем не так, наверно, я в другой комнате.

— Вполне возможно, — согласилась она. — Есть лишь один способ это проверить.

— Оставь его при себе!

— Ты должна осмотреть клинику.

— Но доктор Муллен и так разрешил мне это. Вряд ли они здесь что-то скрывают.

— Сегодня ночью! Когда все уснут. Притворись, что ты выпила таблетку. Как в кино: спрячь ее под язык и сделай вид, что проглотила. А потом иди на разведку.

— Одна?! Не пойду!

— Пригласи меня.

— Как?

— Скажи маме, что ты хочешь, чтобы я осталась с тобой на ночь. Убеди их.

— Тебе здесь негде ночевать.

— Ерунда! Будто они не смогут найти для меня раскладушку! В конце концов, это частная клиника. Даже в обычных больницах родственникам разрешают оставаться на ночь.

— Так то родственникам.

— Ну, я почти твоя родственница. По крайней мере, попытайся. Самое худшее, что может быть — тебе просто откажут. Тогда придется тебе разбираться одной.

— Ладно, попробую уговорить маму.

— Действуй. Пока.

— Пока.

Я положила трубку и задумалась. Возможно ли, что Эмма права?

Когда вернулась мама (как я и предполагала, она пила кофе), я попросила ее сводить меня прогуляться.

— Конечно, дорогая. Как твои глаза?

— Лучше.

Поглощенная беседой с Эммой, я и не заметила, что мое зрение действительно улучшилось. Теперь перед глазами оставалась лишь едва заметная дымка.

Я сунула ноги в шлепанцы, надела халат, и мы пошли.

Клиника оказалась весьма вместительным зданием. Снаружи это было самое обычное, ничем не примечательное строение, однако внутри все было оборудовано очень современно и профессионально.

Моя комната была на первом этаже, там располагались также административные офисы и кабинеты для осмотра. Несколько дверей оказались закрытыми, мама сказала, что это, вероятно, лаборатории. На втором этаже было несколько уютных комнат под спальни, а также лаборатории, вход в которые всем запрещался. Доступ на третий этаж тоже был закрыт.

— Почему? — спросила я маму.

— Там они проводят свои эксперименты, — ответила она.

«Возможно, именно в одной из них я была прошлой ночью, — подумала я. — Но нет, я точно не поднималась по лестнице, когда меня привезли в клинику. Я была на первом этаже».

— Не могла бы Эмма прийти ко мне сегодня?

— Ну-у-у... Я не думаю...

— Почему? — капризным тоном спросила я.

— Я не сказала «нет», — ответила мама. — Я думаю.

— Она могла бы даже переночевать здесь. Можно поставить для нее раскладушку. Представь, как важно для больного человека хорошее настроение, — торопливо продолжала я, не давая маме возможности возразить. — Я читала об этом в журнале в прошлом месяце, когда сидела в очереди к дантисту.

— Ты права, Миранда. Общение с подругой, наверно, пойдет тебе на пользу. Но чтобы она осталась на ночь — они ни за что этого не разрешат.

— Но мама!

— Нет. Я попрошу твоего папу, чтобы он привез Эмму после обеда и потом отвез ее обратно.

Я вздохнула. Было очевидно: спорить бесполезно. По крайней мере, я хотя бы повидаюсь с ней.

— Папа сможет взять для нас в видеопрокате несколько пленок?

— Конечно. Они заедут туда по пути, и Эмма сама выберет.

— Спасибо.

Вернувшись в свою комнату, я позвонила Эмме и поделилась с ней новостями.

После этого я лежала в постели и слушала пленку. Это была занимательная история про девочку, которая внезапно обрела необычные психологические способности. Неправдоподобно, но гораздо интереснее всяких унылых книжек про несчастные семьи, которые нам навязывают в школьной библиотеке, утверждая, что они, мол, удостоились всевозможных наград. Я считаю, это нас надо награждать за каждую такую прочитанную книгу.

Я хорошо пообедала. Папа привез из ресторана мои любимые мексиканские блюда. Затем поехал за Эммой. Потом они с мамой пойдут обедать, а мы с Эммой будем смотреть наше кино. Они привезли пять пленок. Мы выбрали «Разиню» и уселись смотреть. Мое зрение к этому моменту почти полностью пришло в норму.

Как только родители ушли, мы выключили звук.

— Итак? Мне никак нельзя остаться на ночь?

— Никак, — подтвердила я. — Но сейчас ты здесь, и ничто нам не мешает побродить по клинике. Может, что-нибудь обнаружим.

Мы вышли в коридор. Я показала ей все, что мы уже видели с мамой. Джин была на дежурстве; она сидела за своим столом и какое-то время наблюдала за нами. Потом пошла в мою комнату перестелить постель. Мы поспешили в конец коридора.

— Вот где это должно быть, — показала я.

— Но где же комната, в которую тебя положили вначале, с желтыми цветочками на обоях? — спросила Эмма.

— Да, сначала надо найти ее. Давай проверим все комнаты.

Мы стали заглядывать во все комнаты подряд. Впрочем, некоторые из них были закрыты. В остальных все выглядело вполне обыденно. Обескураженные, мы вернулись в мою комнату.

— Может, болезнь действительно повлияла на мою память, — вздохнула я. — В конце концов, не все выходные мы проводили вместе. Возможно, объяснение, которое дали родители, верное, несмотря на его нелепость.

— Может быть, — пожала плечами Эмма. — Я уже привыкла с подозрением относиться ко всему, что мне говорят взрослые! Мои предки постоянно что-то скрывают от меня «для моего же блага». Тем не менее тут есть несколько закрытых комнат; не исключено, та комната все же существует.

Мы закончили смотреть кино, потом вернулся папа и повез Эмму домой. Мне дали мое снотворное, и я его выпила, надеясь, что меня не будут мучить кошмары.

Когда я проснулась, было уже утро. В комнате находилась дневная сиделка — Мона. Мое зрение полностью восстановилось. Мона предложила мне принять душ, пока она принесет завтрак.

На моих часах было 6:15.

Я быстро приняла душ. Мона все не возвращалась, и я выглянула в коридор. Все тихо. И тут одна из дверей в конце коридора открылась, и оттуда выскочил доктор Муллен. Он вошел в комнату на противоположной стороне и закрыл за собой дверь. Я сразу сообразила, что эта комната до сих пор была заперта. Может, именно там они держат девочку? Я еще раз огляделась и осторожно выскользнула за дверь.

Комната, из которой вышел доктор Муллен, оказалась рабочим кабинетом, и выглядел он так, будто там только что побывали грабители. Везде были разбросаны какие-то бумаги, коробки с бумагами громоздились одна на другой, ящики шкафов не задвигались из-за торчавших оттуда бумаг.

Я подошла к столу. Сама не знаю почему. Не мог же он там прятать девочку. Но я чувствовала: здесь должно находиться что-то важное. Стол был завален бумагами и папками, а посредине лежал толстый журнал для записей. На раскрытой странице мое внимание привлекла дата: 1 ноября, 13 лет назад.

«Время смерти: 10:15».

Я стала внимательно читать. Все какие-то непонятные медицинские термины. Я глубоко вздохнула, оглянулась на дверь и стала листать страницы. Год спустя. Запись: «Время смерти: 1:05». И пометка: «Объекты могут не выжить из-за отсутствия мозговой активности».

Кто эти «объекты»? Почему они умирают? Это пациенты? И что означает «отсутствие мозговой активности»?

Я быстро листала страницы. Новые даты. Они мне ни о чем не говорят. Я слишком нервничала, чтобы оставаться в комнате дольше, поэтому попыталась найти страницу, на которой был раскрыт журнал, когда я вошла, но не смогла. Если меня застанут здесь, как я объясню свое присутствие? Пора выбираться. Я выскочила из комнаты и двинулась по коридору. Из другой комнаты вышел доктор Мул лен.

— Привет, Миранда, — весело приветствовал меня он. — Куда направляешься?

— Никуда, — ответила я. — Просто мне скучно.

— Ничего, скоро ты выйдешь отсюда.

Он повернулся и поспешил в свой кабинет. Я побежала к себе в комнату. Вскоре появилась Мона с завтраком. Уплетая оладьи, я размышляла над тем, что видела. В общем-то ничего особенного. Какие-нибудь записи экспериментов над лабораторными крысами. Возможно, мама права — опухоль влияет на работу мозга, и я начинаю воображать невесть что, у меня появляются галлюцинации и развивается паранойя.

Я решила перестать волноваться из-за всей этой чепухи и сосредоточиться исключительно на выздоровлении, как мне велел доктор. Пожалуй, еще порция оладий очень кстати в моем положении. Я высунула голову из-за двери и увидела Мону, которая как раз заходила в комнату в дальнем конце коридора. В руках у нее был комплект постельного белья.

— Мона! — крикнула я, пытаясь догнать ее, даже не надев тапочек.

Она обернулась, когда я уже подбегала к ней, и быстро захлопнула дверь. И все же я успела рассмотреть в дверном проеме за ее спиной синие обои в желтый цветочек. У меня перехватило дыхание.

— Да? — спросила она.

— Я... хочу еще оладий, — выдавила я из себя.

— Прекрасно. Сейчас принесу.

Я продолжала стоять, уставившись на нее.

— А ну быстро в постель! Посмотри, ты же босиком!

— Да-да. В постель. Уже бегу, — пробормотала я и кинулась в свою комнату.

Там я сразу же позвонила Эмме.

Конечно, я ее разбудила, она была сонная, а я говорила слишком быстро, и потребовалось несколько минут, чтобы она меня поняла.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Не знаю, — ответила я, засовывая ноги в шлепанцы. — Наверно, пойду на разведку. Что мне еще остается?

— Я буду тебя сопровождать. По телефону, разумеется.

— Отличная мысль, — одобрила я, направляясь к двери, прижимая к уху телефон.

Выглянула наружу.

— Путь свободен.

— Тогда пойди и еще раз проверь стену, за которой, по-твоему, должна быть комната. Если ты оказалась права насчет желтых цветочков, то, наверно, права и насчет остального.

Я поспешила в конец коридора и стала внимательно изучать стену, которая якобы была дверью.

— Самая обычная стена, — сообщила я Эмме.

— Нет ли там каких-нибудь кнопок? — спросила она.

Я стала шарить руками по краям стены и внезапно на что-то наткнулась. Кнопка была того же цвета, что и стена, и лишь чуть-чуть выступала над поверхностью. Я нажала на нее, и стена бесшумно сдвинулась.

— Эмма, — прошептала я. — Я вхожу.

 

Глава 10

— Поскольку ты сейчас говоришь со мной, значит, это не сон. Если только мы обе не спим, — сказала мне в трубку Эмма. — Что ты видишь?

— Почти ничего. Здесь темно. В прошлый раз горел свет.

— Попробуй найти выключатель.

Я пошарила рукой по стене, нащупала выключатель и включила свет. В тот же миг девочка в кровати села, протерла глаза и уставилась на меня.

— Кто ты? — спросила я, приближаясь к кровати.

— Миранда! — раздался в трубке голос Эммы. — Что там происходит?

— Она выглядит совсем как я! — ответила я шепотом. — Абсолютная копия. Пока что она молчит.

— Как тебя зовут? — вновь спросила я, подходя еще ближе.

Девочка продолжала молча смотреть на меня.

— Как тебя называют другие люди?

— Десять. Они зовут меня десять. Я здесь уже десять лет. В прошлом году меня звали девять.

— Твое имя — это твой возраст? И оно меняется каждый год?

— Сейчас меня зовут десять. Это мое последнее имя. Меня никогда не будут звать одиннадцать.

— Почему? — спросила я, ничего не понимая. — Кто ты? Моя сестра? Меня зовут Миранда Мартин. Видишь, как мы похожи?

— Я точно такая же, как ты, — спокойно сказала девочка, как будто речь шла о совершенно естественной вещи.

— Но кто ты сама?

— Я создана для тебя. Моя судьба — это ты. И я исполню свою судьбу. Спасибо тебе. Я этого ждала.

— Ты слышишь? — спросила я в трубку Эмму.

— Слышу. Но ничего не понимаю.

— Я намерена разобраться в этом! — решительно заявила я, распахивая дверь настежь. — Эй, здесь есть кто-нибудь?!

Потом снова обратилась к Эмме:

— Клади трубку и звони моим родителям. Скажи им, где я. Скажи, что ты пока ничего никому не скажешь, но что им лучше приехать сюда. Скажи, что они должны мне кое-что объяснить.

— Хорошо, — согласилась она и отключилась. В комнату вбежала Мона.

— О нет! Пошли, Миранда! Идем в твою комнату!

— Чтобы доктор Муллен снова сделал мне укол, а потом убеждал, что мне все приснилось?! Не выйдет! Я знаю, это не сон. Я только сейчас говорила по телефону со своей подругой Эммой. А теперь я подожду здесь доктора Муллена и моих родителей. Я намерена получить объяснения!

Мона всплеснула руками и выбежала из комнаты.

— Ишь, как она забегала, — сказала я девочке.

Та выглядела озадаченной.

— Ты на нее кричала. Почему?

— Потому что я очень расстроена.

— Расстроена? — переспросила девочка, недоуменно покачав головой.

— Ну как ты была расстроена, когда плакала прошлой ночью. Почему ты плакала?

— То, что происходит со мной, неважно. Я не могу тебе сказать, почему позволила себе плакать.

— Скажи!

— Нет, иначе ты не примешь мои подарки. Ты решишь, что я недостойна.

— Не бойся. Скажи.

Она помолчала, пристально глядя на меня.

— Я...это трудно объяснить... Я боюсь и не знаю, что со мной будет, когда я перестану существовать.

— Что?

«Интересно, — подумала я, кто учил ее говорить? Ее речь не похожа на речь обычной десятилетней девочки».

— Я скоро перестану существовать, — продолжала она. — Как это будет? Линда говорит, будто спишь.

Я присела на ее кровать.

— Линда — твоя мама? А Элан — твой папа?

— Я не задумывалась над этим, — ответила она. — Мы это никогда не обсуждали. Они меня создали. Они мои создатели. И доктор Муллен, конечно, тоже.

— Так, значит, они все же твои родители! Тогда ты моя сестра! Скажи, что с тобой такое? Ты больна? Почему ты находишься здесь? Почему мы никогда не виделись?

В комнату вбежал запыхавшийся доктор Муллен:

— Миранда! Пожалуйста, не разговаривай с ней! Это ее расстроит!

— А как насчет меня? Вам не кажется, что я уже расстроена?

— Да, конечно. Пожалуйста, будь благоразумна. Твои родители уже едут. Они все объяснят.

— То есть придумают новую ложь?!

— В этом больше нет необходимости, — ответил он, взяв меня за плечи и осторожно уводя меня от девочки. — Пойдем.

Я неохотно последовала за ним. Девочка провожала меня взглядом. Какое странное выражение было на ее лице... И что она подразумевала под «подарками»?

Я позволила доктору Муллену отвести меня в мою комнату и уселась на кровати, обняв руками колени.

— Вы собираетесь мне все рассказать?

— Давай дождемся твоих родителей.

Мы сидели молча. Я была так рассержена, потрясена, в голове сплошная путаница, что я даже не пыталась думать обо всем этом.

Вскоре в комнату торопливо вошли папа с мамой. Вид у них был измученный. При виде мрачного выражения на моем лице они замерли.

— Ну, — приветствовала я их сквозь зубы. — Вы наконец скажете мне правду?

Мама встала около кровати. Папа присел и попытался взять меня за руку, но я ее отдернула.

— Миранда, — начал отец. — Постарайся сохранять спокойствие. Мы должны разумно подойти к этому.

Я вскочила с постели: мне не хотелось сидеть с ним рядом.

— Разумно, говоришь? У меня есть сестра, а вы мне ни слова о ней не сказали?

— Мы не могли.

— Почему? И почему она здесь? Что происходит?

— Она не в себе. Она больна. Психически больна. Поэтому если она говорила тебе что-то странное...

— Все, что она говорила, было странным! — в отчаянии воскликнула я. — Но душевнобольных не обязательно запирать от людей!

— Иногда приходится, если они представляют опасность для самих себя и для других.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну... она пыталась причинить вред себе и другим.

— Она слишком мала для этого, — возразила я. — И она никогда не жила у нас дома, так откуда вы можете знать, что она опасна? Кстати, — добавила я после паузы, — я бы запомнила, если бы мама была беременной! Или я и это «забыла», как «забыла» про фотографию?

Мама с папой переглянулись, явно не зная, что сказать.

— Миранда, — вступил в разговор доктор Муллен. — Могу я быстро переговорить с твоими родителями наедине?

— Конечно, — пожала я плечами. — Мне все равно.

Они вышли из комнаты. Я позвонила Эмме.

— Ну? — спросила она.

— Они опять врут, — сказала я безразличным тоном. — И делают это очень неумело. Я вижу их насквозь. Но почему они врут?! Мне по-настоящему страшно. Я всегда так верила им, верила, что мы всегда откровенны друг с другом... А эта девочка действительно странная, — добавила я после паузы. — Говорит непонятные вещи. Называет моих родителей своими создателями.

— Создателями? Как Бог?

— Ну, в каком-то смысле родители действительно нас создали. Но она почему-то включает туда и доктора Муллена.

— Ничего себе! А что она еще говорила?

Я почувствовала, как мой желудок болезненно сжался. Мне даже думать не хотелось о том, что она еще говорила.

— Ты знаешь, что она сказала про свою судьбу? Что ее судьба — это я. И как все это понимать?

Трое взрослых вернулись в комнату.

— Ты говоришь с Эммой? — нервно спросила мама.

— Да.

— Она кому-нибудь рассказала?

— Пока нет.

— Хорошо. Скажи ей, чтобы не рассказывала. Впрочем, лучше я сама с ней поговорю.

Она взяла у меня трубку.

— Эмма, послушай меня. Если ты что-нибудь кому-нибудь расскажешь, ты будешь прямо виновата в смерти своей подруги!

— Мама! — воскликнула я.

— Ты поняла меня? Хорошо, — сказала она и отключила телефон.

Она начала говорить: быстро, жестко, напряженным голосом:

— Ладно, Миранда, то, что мы тебе сейчас сообщим, безусловно, тебя расстроит. Но я думаю, лучше огорчиться, чем умереть. Дело вот в чем. — Она глубоко вздохнула. — Эта девочка — твоя точная копия. Она создана из твоей ДНК, которую у тебя взяли в детстве. Она — твой страховой полис. Многие дети погибают в автомобильных авариях или от разных ужасных болезней только потому, что не находится нужного органа или костного мозга для пересадки. Мы, я и твой папа, решили обезопасить тебя от подобной участи. Мы сделали твою копию. Она была создана здесь с единственной целью — обеспечить тебя нужным органом, если в этом возникнет необходимость.

Ноги у меня подкосились, и я начала медленно оседать на пол. Доктор Муллен быстро усадил меня на стул.

— У нее возьмут для меня печень? — едва слышно спросила я.

— Да, печень.

— Значит, вы собираетесь пожертвовать ею, чтобы спасти меня?

— Это нужно сделать, Миранда. Она не настоящий человек. Она копия. Ее вырастили в лаборатории.

— Но она разговаривает! Она чувствует! Она боится!

Я замолчала, потрясенная. У меня путались мысли. Копия... В памяти всплыло слово, и я его выговорила вслух:

— «Клон»!

Я истерически засмеялась:

— Это шутка, да? Вы меня разыгрываете? Все молчали. Я перестала смеяться.

— Вы не мои родители! Вы чудовища! — закричала я. — Все неправда! Ничего этого нет! Это сон! Я хочу проснуться!

Я кричала, плакала, смеялась. Мне казалось, я схожу с ума. Потом я повернулась к доктору Муллену:

— Дайте мне что-нибудь, чтобы я заснула. Я не могу это больше выносить.

Казалось, отец готов был заплакать. У матери был безумный вид.

Я легла в постель. Мне хотелось отключиться, забыться, погрузиться в пустоту. Я не хотела ни секунды оставаться в сознании.

 

Глава 11

Я проснулась, ощущая себя разбитой. В комнате никого не было. Часы показывали 14:15. Выходит, я проспала всю первую половину дня. Тут я поняла, что раз могу рассмотреть время на часах, значит, зрение у меня опять в порядке.

В изнеможении я откинулась на подушку. Все перепуталось. Весь мой мир рушится. Все, что я считала правдой, было ложью. Мои родители — которым я так доверяла, с которыми никогда не спорила, потому что для этого не было причин, которые всегда подчеркивали, как важно быть честным, — они, оказалось, обманывали меня, скрывали самое важное в моей жизни.

Мне на ум вдруг пришел Просперо из «Бури» — он использовал колдовство, чтобы сделать свою дочь счастливой. Именно это пытались сделать и мои родители. Но их колдовство означает чью-то смерть. Они убийцы!

А этот журнал на столе доктора Муллена! Записи о чьей-то смерти! Это крысы? Или он экспериментировал на людях?

Я вскочила с кровати и подбежала к шкафу. Моя одежда была аккуратно развешена на вешалках. Я быстро оделась, стянула волосы резинкой на затылке, умылась холодной водой, чтобы избавится от вялости, оставшейся после снотворного.

Немного приоткрыв дверь, я увидела в коридоре маму с папой и доктора Муллена, который им что-то быстро говорил. Они скрылись в его кабинете. Джин прошла в комнату, где живет Десять.

Возможно, другого шанса у меня не будет.

Я пробежала по коридору, через вестибюль и выскочила на улицу.

Мне надо найти Эмму. У нее сейчас заканчиваются занятия в школе.

Я решила ехать к ней домой, но тут сообразила, ведь у меня нет денег, я не взяла мобильный, и непонятно, как я доберусь до Эммы.

В конце улицы я увидела заправку. Я дошла туда и попросила работавшего там парня вызвать мне такси. Он мне помог, и через несколько минут машина приехала. Дорога до дома Эммы заняла двадцать минут. Все это время я смотрела в окно, стараясь ни о чем не думать и не поддаваться панике.

Приехав к дому Эммы, я попросила водителя подождать, пока я возьму деньги, чтобы расплатиться. Тут как раз из-за угла появилась она и увидела меня. Я объяснила ей, она заплатила шоферу, и мы побежали к ней. Ее родители придут еще нескоро, а двое старших братьев были на тренировке по бейсболу. Дом находился в нашем полном распоряжении.

Мы устроились на кухне. Эмма сделала чай со льдом. Когда я брала чашку, руки у меня тряслись.

Я глубоко вздохнула:

— Ты не поверишь!

— Я уже чувствую себя так, будто я в каком-то романе ужасов Кристофера Пайка, — сказал она. — Всякие там сумасшедшие ученые, больница с привидениями, сестра, о которой ты никогда не слышала... Что на очереди?

— Клон, — едва выговорила я.

— Да, — повторила она. — Клон. Это было бы логическим следующим звеном... — Она замолчала и уставилась на меня.

— Ты, надеюсь, шутишь?

— Хотелось бы.

На какое-то время она потеряла дар речи. Мы сидели и молчали.

— Ни фига себе! — наконец сказала она.

— Ни фига, — откликнулась я.

— Обалдеть!

— Обалдеть, — согласилась я.

Она покачала головой и нервно засмеялась:

— Хрен знает что!

— Именно хрен знает что, подружка, — подтвердила я.

На нас напал истерический смех. Какое-то время мы перебрасывались всеми этими дурацкими фразами; мы так смеялись, что пришлось выпить чаю, чтобы успокоиться. Наконец мы умолкли, глядя друг на друга. Мы не знали, что еще сказать. Все это выходило за грани реальности и не укладывалось в голове.

— Пожалуй, тебе стоит попробовать мне объяснить... — попросила Эмма.

Я пересказала ей то, что услышала от матери.

— Страховой полис? — переспросила Эмма. — Она так и сказала?

— Эта девочка... она... как это сказать... ну, как комплект запасных частей, — ответила я.

— Это они так считают, — заметила Эмма.

— Да, они. Но не я. Она действительно как бы моя младшая сестра. В некотором роде. На самом деле, она — это я, разве не так?

Я помолчала, обдумывая эту мысль.

— Значит ли это, что наши личности совершенно идентичны?

— Не знаю, — ответила Эмма. — А так может быть?

— Я тоже не знаю. Но если наши личности идентичны, то мы должны все одинаково воспринимать. Помнишь передачи про близнецов — мистер Лондон показывал нам одну на биологии. Так вот, близнецы, разлученные при рождении, пользовались даже одинаковой зубной пастой.

— По-твоему получается, что мы, как машины, запрограммированные действовать определенным образом, — возразила Эмма. — Получается, что после рождения наша жизнь уже предопределена. Мне это не нравится: будто мы просто выполняем заложенную в нас программу, как компьютеры.

— А если это так? — не сдавалась я. — Если я, например, не могу противоречить родителям потому, что я так устроена? Подумай об этой девочке. Она сделает все, что ей скажут. Даже умрет ради меня.

— Умрет ради тебя?

— Ну она же не сможет жить без печени.

— Это ужасно, — покачала головой Эмма.

— Я не позволю им убить ее, — твердо сказала я.

— Тогда ты сама умрешь.

— Значит, умру!

— Но ты не должна умирать!

— Что же, по-твоему, я должна предпринять?

— Ты полагаешь, они позволят тебе решать самой? Сомневаюсь. Они продолжат делать, что задумали.

— Нет, надо найти другой выход.

— Какой?

— Не знаю.

Мы сидели и молчали. Что я могу сделать? Я взглянула на Эмму.

— Я могу убежать!

— Ты не сможешь убежать. Ты слишком больна. Тебе необходимо лечение.

— В любом случае я умру. Если я убегу, они не убьют девочку, и хотя бы она останется в живых.

— Куда ты пойдешь? Ты же болеешь.

— Не знаю, — растерянно ответила я. — Но я не могу позволить им убить ее!

— Если она твой клон, разве у нее не появится та же болезнь через несколько лет? Ведь это же генетическое заболевание?

— Возможно. Но они смогут вылечить ее с помощью их новой терапии, прежде чем она станет такой же тяжелобольной, как я.

— Может, мне стоит все сказать своим родителям? — предложила Эмма. — Это слишком трудная проблема, чтобы мы решили ее вдвоем. Нам нужна помощь.

— Думаю, ты права, — согласилась я. — Нам станет легче, если мы с кем-нибудь поделимся. К тому же твой отец — врач, и он должен знать, как поступить.

— Ему придется сообщить про доктора Муллена, — заметила Эмма.

— Ну и ладно.

Эмма потянулась к телефону, но остановилась и взглянула на меня.

— То, что они делают, это, наверно, незаконно?

— Конечно, незаконно! — подтвердила я.

— Но тогда их всех арестуют! Включая твоих родителей!

— Мне все равно! Их надо арестовать. Пусть их лучше арестуют за это, чем за убийство.

— Но тогда тебя не вылечат! Ты умрешь!

— Эмма! Если ты не позвонишь своему отцу, я сама ему позвоню!

— Но ведь твоя мама предупреждала меня, что я буду виновата в твоей смерти, если расскажу кому-нибудь. Я не могу, Миранда.

— Миранда! Миранда! — Это был голос моего отца.

Дверь распахнулась, и он появился перед нами. Лицо его раскраснелось, на лбу выступили капельки пота.

 

Глава 12

— Миранда! — взорвался отец. — Ты с ума сошла! Ты больна! Тебе надо немедленно вернуться в клинику!

Он взглянул на Эмму.

— Что ты наговорила Эмме?

— Ничего, — быстро ответила я. — Я только что пришла.

Это была моя первая ложь. Оказалось, врать довольно легко, особенно когда ты защищаешь близкого человека. Наверно, потому и родители мне так же легко лгали?

Эмма сразу поняла меня. В конце концов, мои родители сейчас невменяемы. Если они узнают, что ей все известно, то... что? Они решат убить и ее?

— А что, собственно, происходит? — спросила Эмма, всем своим видом изображая тупость.

— Эмма, тут такая неразбериха! Я знаю, Миранда сказала тебе, будто видела своего двойника. Но она очень больна. Поэтому у нее бывают галлюцинации, которые кажутся ей абсолютно реальными. Я знаю, она считает, что говорила тебе по телефону истинную правду, но на самом деле все это ей привиделось.

— Понимаю, — кивнула Эмма, делая вид, что верит моему отцу.

— Все не так! — запротестовала я, прикидываясь растерянной. — Я уверена, что все это было на самом деле.

— Надо вернуться в клинику, — сказал папа. — Мы во всем разберемся. Я тебе обещаю.

Что я могла сделать? Он повел меня из дома к своей машине. Я увидела, как его сопровождал охранник из клиники. Стало ясно, они готовы вернуть меня туда силой.

Я оглянулась на Эмму. Мне не хотелось подвергать ее опасности. Мне хотелось надеяться, что она все расскажет своему отцу. Но почему-то меня одолевало неприятное предчувствие, она никогда этого не сделает.

Сидя на заднем сиденье машины, я молчала, обдумывая будущий побег. В следующий раз я не пойду к Эмме. Я спрячусь где-нибудь, и они меня не найдут. Я не хочу быть виновной в смерти ребенка.

Когда мы приехали, мать уже поджидала нас в вестибюле. Она попыталась взять меня за руку, но я отшатнулась.

— Не прикасайся ко мне! — закричала я. Меня переполняла злость, даже не злость, а ярость. Я была готова убить их обоих. — Так что это за место на самом деле?! Врачи проводят всякие отвратительные эксперименты, которые вы финансируете?! Чем они еще занимаются?!

Внезапно я вспомнила про третий этаж.

— А-а-а, — пробормотала я. — Тут есть что-то еще.

Я бросилась вверх по лестнице. Родители отстали. Я взлетела на третий этаж, слыша позади крики матери: «Миранда! Остановись!» Толкнула первую попавшуюся дверь и удивилась — она оказалась незапертой. Впрочем, к чему ее запирать. Все в клинике и так знают о происходящем здесь. Все, кроме меня. А я всегда выполняю то, что мне велят. Выполняла до сих пор.

За дверью был обычный кабинет. Я подбежала ко второй двери. Лаборатория с множеством компьютеров. Третья комната. Она отличалась от предыдущих. Я медленно вошла. Там стояло много контейнеров. Я приблизилась и заглянула в один из них. В нем находился маленький эмбрион. А на эмбрионе — бирка, с датой и временем.

Конечно. Почему Десять, как они ее зовут, должна быть единственной? Возможно, просто она из тех, кто получился?

Вбежали родители.

— Это место следует сжечь дотла, — сказала я. — Вы жестокие, жестокие!

— Ты называешь нас жестокими, потому что мы хотим сохранить тебе жизнь?

— Я не хочу быть причиной всего этого! — закричала я. — Это отвратительно! Теперь я понимаю, почему в нашем доме никогда не говорят о Боге или религии. Вы сами считаете себя богами! Сколько моих копий вы сделали? Может, вы собираетесь вырастить еще одну после того, как убьете этого ребенка? А потом убьете снова, если со мной опять что-то случится? Это убийство! Убийство!

— Копия должна была расти, как овощ — без всякой мозговой активности. Но они умирали одна за другой. Тогда доктор Муллен установил, что для нормального развития человеческого организма мозг необходим. И он сумел стимулировать физическое и умственное развитие и вырастил ее здесь. Она никогда не покидала это здание.

— А вы делали вид, что ее не существует?! Что она не ваш ребенок?!

— Мы думали о ней только в связи с тобой, а не как о реальной личности.

— Вы рассматривали ее как комплект запасных частей!

— Мы никогда не думали, что этим придется воспользоваться. Ты должна была стать совершенной, — сказал отец.

— Что это значит?

Мама бросила на отца быстрый взгляд. Он немного покраснел, но ответил:

— Просто доктор Муллен проверил твою ДНК еще до рождения. Все было в порядке.

— Проверил? — подозрительно спросила я. — Зачем?

— Ну чтобы убедиться, что все нормально, — ответил отец. — А этот клон должен отдать тебе свою печень. Иначе она все равно зачахнет. Ее приучили верить, что в этом ее призвание, смысл ее жизни.

— Ей придется найти другой смысл жизни, например месть, — ответила я, пожимая плечами, и вышла из комнаты.

Навстречу спешил запыхавшийся доктор Муллен.

— Миранда! Зачем ты встала?! Тебе надо отдыхать. И вообще, это была плохая мысль: привезти тебя в клинику! Очень плохая!

— Мы можем поговорить с вами? Наедине? — спросила я, бросая выразительный взгляд на родителей.

— Конечно. Пойдем в мой кабинет.

Мы зашли в его кабинет, оставив отца с матерью за дверью.

— Они сейчас немного неадекватны, — заметила я.

— Естественно.

— Послушайте, доктор Муллен. Вы должны найти способ спасти и меня, и клон.

Он протестующе взмахнул руками.

— Если вы оказались достаточно умны, чтобы вырастить клон, то должны найти выход из создавшегося положения. Иначе я не соглашусь на эту операцию. Я убегу. А если вы и заставите меня силой, то вы не сможете принудить меня жить после операции. Он вытаращил на меня глаза.

— Да-да. Я имею в виду именно то, что сказала. Подумайте над этим.

Я вышла из кабинета и прошла мимо родителей, даже не взглянув на них. Отныне я не собиралась разыгрывать из себя примерного ребенка. А на родителей я сейчас просто не могла смотреть.

Вернувшись в свою комнату, я бросилась на кровать. И тут внезапно мне вспомнилась фотография. Я схватила телефон и позвонила Эмме.

— Эмма, ты помнишь ту фотографию, где я, то есть не я, в комбинезоне? — срывающимся от волнения голосом спросила я.

— С тобой все в порядке?

— Раз мои родители врали, как мы теперь понимаем, то...

— То кто на снимке? Может, это Десять?

— Нет. Они сами сказали мне, что она никогда не покидала клиники.

Мы помолчали.

— Наш альбом с фотографиями... — наконец заговорила я. — Тысячу раз я его смотрела. Он начинается со снимков, где я маленькая. Мама держит меня на руках и тому подобное. Правильно?

— Да, — ответила Эмма, которая много раз смотрела альбом вместе со мной.

— А с чего начинается твой альбом?

— Ну, сначала там разные смешные снимки, мама беременная. Ты знаешь, какая она у меня худая. А там она невероятно толстая!

— Правильно. Твои фотографии начинаются с того, что твоя мама беременна. А у меня таких нет. Что это может означать?

— Возможно, ничего.

— Может, и так, — согласилась я. — Но могу поспорить, если я спрошу у родителей, есть ли снимки, где моя мама беременная, они придумают какой-нибудь предлог, чтобы мне их не показывать.

— Я приеду к тебе, — сказала Эмма.

— Тебе лучше притвориться, что ты ничего не знаешь, — предупредила я.

— Они знают, ведь ты говорила со мной после того, как обнаружила ребенка. Они мне ничего не сделают. Я попрошу маму подвезти меня, и она будет знать, где я.

— Ладно.

Мне стало немного легче. Если я когда-то и нуждалась в друге, то именно сейчас.

 

Глава 13

В комнату вошли родители. Прежде чем они успели заговорить, я спросила:

— Почему я никогда не видела фотографий, где мама беременна?

Они не ответили, лишь тревожно переглянулись.

— Так кто на самом деле та девочка в комбинезоне? — продолжала я. — А эти якобы глупые снимки, на которых мама с короткими волосами? Вам не кажется, что лучше все мне рассказать?

— Я могу показать тебе снимки, где я беременная, — ответила мать. — Съезжу за ними домой и привезу.

— Беременна кем? — спросила я.

Она молчала. Я села на кровать. Картина начинала проясняться, хотя и казалась невероятной: девочка, которая не я, но в то же время я. Нет фотографий матери, когда она носила меня. Есть только одно логичное объяснение того снимка. Мне было страшно продолжать, но я уже не могла прекратить задавать вопросы. Я должна узнать всю правду. И я ринулась ей навстречу.

— У меня еще один вопрос. Почему вы выглядите так молодо? На фотографиях, где мне десять лет, вы такие же, как на фотографиях с вашим первым ребенком. Тем, который был у вас до меня!

В их взгляде сквозило отчаяние. Они молчали, не в силах ответить. Наконец мама попыталась придумать объяснение.

— Мы оба сделали пластические операции, — тихо сказала она, — чтобы выглядеть моложе. Чтобы никто не подумал, что мы слишком старые для такого маленького ребенка.

Я слушала затаив дыхание. Мой желудок болезненно сжался. В голове зашумело. Мои выводы подтверждались.

— Что случилось с этим ребенком?

— Она умерла, — ответила мама сквозь слезы. — Умерла от опухоли в мозге.

— После того как она умерла, доктор Муллен взял ее ДНК, — добавил отец.

— Элан! — предостерегающе воскликнула мама.

— Надо сказать ей всю правду. До конца, — твердо сказал отец.

— Нет!

Он не обратил на нее внимания.

— Доктор Муллен воссоздал Джессику, нашего первого ребенка. Это она на фотографии в комбинезоне на фоне замка. Он взял ее ДНК и создал тебя, Миранда.

У меня перехватило дыхание. Комната вокруг меня закружилась.

— Значит, я даже не настоящий человек? Я лишь результат научного эксперимента? — только и смогла вымолвить я.

Мама расплакалась.

— Это неправда! — закричал отец. — Ты такая же настоящая, как твоя подруга Эмма. Ты такой же человек, как и любой из нас. Просто ты появилась на свет немного по-другому...

— Но ведь это доктор Муллен меня создал.

Меня затрясло — внезапно у меня перед глазами возник маленький эмбрион, который я видела на третьем этаже.

— Я помню, вы говорили, что доктор Муллен знал... Он должен был сделать так, чтобы у меня не было рака, как у нее.

— Он и изменил твою генетику, улучшил ее, создав тебя насколько возможно сильной и здоровой.

— Тогда почему я заболела?

— Иногда кажется, что ты можешь контролировать все на свете, — ответил отец. — А на самом деле... Кто знает? Генетический код настолько сложен... Что-то пошло неправильно.

— Нам страшно было представить, вдруг мы можем потерять второго ребенка, — всхлипнула мама. — Поэтому доктор Муллен заверил нас, что мы получим страховой полис. Мы думали, он собирается вырастить запасные органы, и сначала не знали, что он выращивает других детей. И что они умирают.

— А когда вы узнали, вы ведь не прекратили эксперименты?! Разве вы не видите, как это жестоко? Возможно, эти младенцы что-то чувствовали? Одиночество... страх? — Меня прошиб озноб. — А что еще заложил в меня Муллен? Он хотел сделать совершенное существо? Мои способности к танцам — это тоже от него?

— Ну, — признался отец, — доктор, видимо, увеличил твои физические и умственные способности. В конце концов, если бы он не сделал тебя такой умной, ты бы никогда обо всем этом не догадалась, — с улыбкой добавил он.

— Вам не следовало меня недооценивать, — огрызнулась я.

— Не следовало, — согласился отец.

Мама продолжала плакать, но мне было все равно. Я ее ненавидела. И его тоже. Как они могли пойти на это?! Кто я такая? Или что я такое? Я просто урод?

— Пожалуйста, оставьте меня одну.

Отец взял плачущую мать за руку и повел ее из комнаты. На пороге она обернулась:

— Мне очень жаль, Миранда. Мы не думали, что ты когда-нибудь узнаешь. Прости. Мы не хотели, чтобы ты когда-нибудь испытывала боль.

— Нет! Вы сделали это для себя; сами боялись испытать боль!

Я захлопнула за ними дверь, села на кровать и тупо смотрела в пространство, слишком ошеломленная всем услышанным. Я не могла даже думать. Наконец появилась Эмма.

— Привет, — сказала она, просовывая голову в дверь.

Я бросила на нее безразличный взгляд.

— Миранда!

Она подошла и присела рядом со мной на постель.

— Твои родители были очень недовольны, когда увидели меня у входа в клинику. Но поскольку меня сопровождала моя мама, они впустили меня, иначе это выглядело бы подозрительным. Что случилось? На твоей маме лица нет.

Я чувствовала себя такой несчастной, даже не могла выговорить ни слова. Я легла и свернулась калачиком. Эмма молчала. Не знаю, сколько прошло времени. Наконец Эмма тронула меня за ногу и спросила:

— Миранда, скажи мне, что произошло? Что они тебе сказали? Кто эта девочка на снимке?

Я легла на спину и уставилась в потолок.

— Это их первый ребенок. Джессика.

— Что с ней случилось?

— Она умерла от опухоли в мозге.

— Мне очень жаль. А почему они скрывали это от тебя?

— Потому что я — это она. Я создана из ее ДНК.

— Что?!

— Что слышала, — ответила я, садясь. — Мама никогда не была беременна мной. Она меня не рожала. Меня создали. Я — клон.

Эмма молча таращилась на меня.

— Я урод. Монстр. Вещь. Вот почему я такая умная и способная. Вот почему я всегда все анализирую. Они меня такой сделали. Отсюда и мое физическое развитие. Иди домой, Эмма! Найди себе настоящую подругу.

— Но ведь ты — по-прежнему ты!

— Нет. Тебе надо пойти в полицию или куда там еще и все им рассказать. Нас всех надо изолировать.

— Нет! — возразила она. — Я не хочу, чтобы тебя заперли. Я хочу, чтобы ты поправилась и вернулась в школу.

— Эмма, я ничто! Даже если я каким-то чудесным образом вылечусь, я все равно останусь набором молекул ДНК, запрограммированным на определенное поведение. Какой смысл мне жить?

— Но ведь мы все так устроены, — запротестовала Эмма. — У каждого из нас есть некоторые особенности, которые передались по наследству. Физическая сила, или ум, или еще что-то... Ну, например, Джимми, он такой задира. Задиристый характер и у его отца. А если бы Джимми воспитывался отдельно от отца, возможно, он был бы другим. Я хочу сказать, наверно, в нас много всего заложено с рождения, однако мы можем научиться быть другими. Может, именно в этом сущность человеческой личности.

Я восхищенно взглянула на нее:

— Замечательная речь.

— Ну, не то чтобы я все сама придумала. Про это было не так давно в « Звездном пути», — призналась она.

— А, ты и твоя научная фантастика, — усмехнулась я.

Все эти истории всегда казались мне глупыми. Потом я вспомнила ситуацию, в которой оказалась сама, и невольно рассмеялась. Эмма тоже развеселилась.

— Да, конечно, все это так неправдоподобно. Кстати, — добавила она, — есть еще одна вещь. Знаю, ты в это не веришь, но я думаю, что у каждого из нас есть душа. И твоя душа принадлежит тебе. Не важно, как ты появилась на свет. Душа у тебя все равно есть.

— Ты думаешь?

— Конечно!

— А я думаю, мои родители должны позволить мне умереть, потом взять Десять на мое место. Это будет их третий ребенок. Почему бы нет? Она во всем похожа на меня. И они смогут воспитать ее в точности, как меня. Они даже не будут скучать.

— Миранда!

— Нет, правда. Они должны это сделать. Но прежде чем умру, я хочу все здесь сжечь!

— Миранда! Не будь идиоткой! — одернула меня Эмма. — Ты не должна умирать. И эта девочка не сможет заменить тебя. А как же я? Кто будет моей лучшей подругой? А Сьюзен? Она постоянно звонит мне и спрашивает о тебе. Ты сама говорила, что класс не обойдется без нас троих. Им же тогда придется самим учиться. Нет, мы должны найти какой-то выход.

В комнату быстро вошел доктор Муллен.

— Привет, девочки. Миранда, возможно, я нашел решение нашей проблемы.

— Что именно?

— Я попытаюсь спасти вас обеих.

— Как?

— Я пересажу тебе часть ее печени. А половина останется у нее. Печень — это орган, который может восстанавливаться. Если мы пересадим тебе половину здоровой, идеально совместимой с твоим организмом, она вырастет до нужного размера. А потом я вылечу вас с помощью генной терапии. Короче, это может сработать. Конечно, вариант для тебя рискованный, но Десять в этом случае останется в живых.

— Тогда так и делайте, — без колебаний ответила я.

— Но я должен получить разрешение твоих родителей.

— Скажите им, если они не согласятся, то, возможно, и получат выздоровевшую дочь, но ненадолго. Я убегу или покончу жизнь самоубийством. И всю вину возложу на вас.

— Интересно, — пробормотал доктор Муллен. — Агрессивность. Решительность. Я и не знал, что у тебя есть эти черты характера.

— Значит, лабораторная крыса преподнесла вам сюрприз? — саркастически заметила я.

— Да, — согласился он.

— Видишь, — улыбнулась Эмма. — Ты — Миранда. Так что тебе следует беспокоиться о своей личности не больше, чем любому из нас.

Доктор Муллен между тем делал пометки в своем блокноте.

— Очень интересно, — бормотал он про себя. — Совершенно неожиданно.

— Он ведет себя совсем, как сумасшедший ученый из фильма, — заметила Эмма, когда доктор Муллен вышел.

— А может быть, он — клон сумасшедшего ученого? — предположила я.

— Вполне возможно.

 

Глава 14

Эмма отправилась домой, родители тоже уехали, а я лежала в постели и размышляла. Завтра мне предстоит операция. Страха я не испытывала. Наверно, я была слишком расстроена, чтобы бояться. Ты к чему-то привыкаешь, кем-то себя считаешь, а потом оказывается, все совсем не так.

Однажды я смотрела интервью с Кристофером Ривом. Я еще тогда подумала, кем он себя ощущает? То он на экране Супермен, а потом становится обычным человеком. Наверно, иногда сам путает, кто он на самом деле. Но он, по крайней мере, появился на свет естественным путем. А не был создан из разных деталей, как какой-нибудь компьютер. Ужасное ощущение! Возможно, Эмма в чем-то права. Все мы несем в себе ДНК, с которой появились на свет. Откуда я знаю, когда принимаю какое-то решение: я принимаю его по своей воле или оно запрограммировано? И есть ли в этом разница?

Дверь открылась, и вошла Джин с моим снотворным. Она была не одна, с ней была Десять, одетая в длинную белую ночную рубашку.

— Привет, — удивилась я.

— Привет.

— Она хотела повидать тебя перед операцией, — сказала Джин. — Я решила, что ты не будешь против.

— Конечно нет.

Джин положила мои таблетки на ночной столик и пододвинула к кровати большое кресло, в которое уселась девочка.

— Я как раз придумала имя для тебя, — сказала я. — Настоящее имя. Ты будешь Ариэль.

— Что это такое?

— Такой сказочный дух. В пьесе «Буря». Он помогает спасти Миранду. Это имя очень подходит для тебя.

— Но я девочка.

— Это не важно. Тебе нравится новое имя?

— Да, пожалуй, — кивнула она, улыбнувшись мне.

— Ты очень смелая, раз готова пойти на такую операцию, — сказал я.

— Как раз об этом я хочу поговорить с тобой... — заговорила она. Ее лицо стало серьезным.

— В чем дело?

— Я хочу, чтобы ты взяла всю мою печень. Так для тебя будет гораздо безопаснее.

— Но не для тебя!

— Я нахожусь здесь лишь для того, чтобы принести пользу тебе. То, что вы хотите сделать, противоречит всему, ради чего я живу.

Я молча смотрела на нее, а потом подумала, насколько правильно недавно рассуждала Эмма.

Ариэль не появилась на свет с убеждением, что должна пожертвовать жизнью ради меня. Ее так воспитывали с самого начала. Доктор Муллен внушил ей, что она существует только для того, чтобы спасти меня. А если бы она росла в нашей семье, она смотрела бы на жизнь совсем по-другому. А если бы в семье Эммы, то, наверно, была бы довольно строптивым ребенком, потому что (я только сейчас об этом подумала) родным Эммы нравится ее независимый характер, хотя она и заставляет их сердиться.

— Тебе отныне придется найти другую цель в жизни, — сказала я. — Я не могу принять твое предложение: это очень великодушно с твоей стороны. Видишь ли, ты ведь больше ничего в жизни не знала. У тебя нет свободы выбора.

— Свободы выбора?

— Да, именно это делает нас людьми. А ты не можешь сделать свой выбор свободно, потому что тебя приучили мыслить односторонне.

Тут я вдруг поняла, насколько это касается всех нас.

— В этом нет ничего страшного. Все мы порой так мыслим. Ну, например, некоторых детей учат ненавидеть черных или евреев; других ненавидеть правительство; а кого-то воспитывают в строгих религиозных правилах.

Я вскочила с постели.

— Все мы так или иначе на что-то запрограммированы. Главное, вовремя понять, на что именно.

Она посмотрела на меня, озадаченная.

— Мне кажется, это невозможно. Если ты запрограммирована, ты не можешь избавиться от этой программы. Ты сама и есть программа.

— Нет! — воскликнула я. — Мы не должны быть программой.

Она с сомнением покачала головой.

— В нас намешано столько всего: что-то нам передалось по наследству, что-то в нас воспитали, — продолжала я. — Просто надо в этом разобраться!

— Мне трудно разобраться и понять и все кажется очень сложным и запутанным, — заметила она. — Но я по-прежнему хочу, чтобы ты взяла мою печень.

— Нет. Не возьму. Тебе придется с этим смириться.

— Я чувствую, что очень сердита на тебя, — сказала она с удивлением.

— Однако я все равно не позволю тебе сделать то, что ты хочешь, — настаивала я. — Ты к этому привыкнешь.

— Зачем мне к этому привыкать?

— Потому что ты, конечно, не останешься здесь, когда все закончится.

— Не останусь?

— Нет! Уж я об этом позабочусь. Ты будешь моей младшей сестрой.

— Сестрой? Родной сестрой?

— Да, родной сестрой, — улыбнулась я.

— Здесь мой дом, — сказала она со слезами на глазах. — Я не могу покинуть его.

— Придется, — заверила ее я. — Тебе понравится все за этими стенами. Ты ведь там никогда не была?

— Нет.

— Там нет ничего страшного.

Джин, стоявшая в дверях, подошла и положила руку ей на плечо.

— Пора. Завтра важный день.

Я взяла девочку за руку.

— Если бы не ты, я бы точно умерла. А теперь у меня есть шанс. Верный шанс.

Она явно еще сомневалась, однако кивнула мне.

— Надеюсь, этого будет достаточно. По крайней мере, теперь я не боюсь, что меня не станет.

— Правильно, ты останешься жить, и, возможно, я тоже.

— Прими таблетки, Миранда, — сказала Джин и вышла, уводя Ариэль, а я потянулась за своим снотворным.

 

Глава 15

Я пролежала в больнице месяц. Операция прошла успешно, и генная терапия тоже сделала свое дело. Мои опухоли полностью исчезли. Я чувствовала себя почти нормально. Достаточно нормально, чтобы завтра меня отпустили домой. Достаточно нормально, чтобы попытаться решить, как быть с моими родителями и доктором Мул леном.

Я все еще не была уверена, что они сказали мне всю правду. Ведь они столько врали! Пока я сама все не вытянула из них. Но ведь я не могу контролировать, чем они здесь занимаются. А это необходимо. Хотели же они убить Ариэль.

Поэтому мне предстояло принять решение — наверно, самое трудное в моей жизни. И вот я сидела, прикидывала так и этак. И чем больше я думала, тем больше...

В дверь внезапно просунулась голова Эммы:

— Эй!

— Эмма! Ты меня напугала!

— Что ты так нервничаешь?

— Я решаю...

— Что?

— Стоит ли вызывать полицию.

Она опустилась в кресло.

— А что ты им скажешь?

— Расскажу им все, что произошло.

— Они арестуют твоих родителей.

— Знаю.

Мы помолчали.

— Ты сможешь это сделать? Сможешь жить одна?

— Не знаю. Я ничего не знаю! — закричала я. — Но ведь они собирались убить Ариэль! Эмма, что если есть другие?!

— Другие клоны?

— Ведь они могут быть? Мы не знаем, что еще они прячут. Мы не знаем, на что еще способен доктор Муллен. Кто будет их контролировать? Не могу же я делать вид, что ничего не было!

— Наверно, нет.

— Но если я выдам их... Своих родителей... Они любят меня. Они делали все это из любви ко мне.

Я замолчала и посмотрела на Эмму.

— Я сейчас не могу смотреть на них и говорить с ним. Я должна позвонить в полицию. Как я буду жить, если они не остановятся?

И тут меня словно током ударило. Я уставилась на Эмму.

— Ведь тогда это станет известно?!

— Ты имеешь в виду, станет известно, что ты клон?

— Первый клон! Первый клонированный человек! Я стану...

— Ты станешь знаменитостью!

— Да, знаменитостью. За мной будут охотиться репортеры, мои фото на страницах бульварных изданий...

— И у тебя не будет ни минуты покоя.

— Никогда. Для всех я навсегда останусь клоном. Уродом!

Голова у меня пошла кругом. Я не знала, что мне делать. Эмма положила мне руку на плечо.

— Так, — решительно сказала она. — Самое время включить те выдающиеся мозги, которыми они тебя обеспечили. Думай. Должен быть другой выход. Если ты выдашь их, ты возненавидишь себя и будешь несчастна. Если оставишь все, как есть, ты никогда не сможешь им доверять. Нужно найти какое-то иное решение.

— Ты права.

Я встала и начала расхаживать по комнате.

— Они хорошие родители, когда они дома, со мной, — пыталась я рассуждать логически. —

Единственное место — это клиника. С обычными больницами у них все в порядке, но им нельзя руководить исследовательскими клиниками.

— Звучит разумно, — кивнула Эмма.

— Значит, мне надо заставить их передать эту клинику кому-нибудь другому.

— Мой отец работает в окружной больнице. Они там проводят исследования, которые финансируются благотворительными фондами. Твои родители могли бы создать благотворительный фонд для финансирования клиники; и тот, кто его возглавит, будет контролировать доктора Муллена.

— Им придется согласиться, иначе я все расскажу полиции, — подхватила я. — Они понимают, что тогда их арестуют, и моя жизнь будет разрушена.

— А вдруг все же не согласятся?

— Согласятся. Они достаточно умны. Им некуда деваться.

***

— Миранда! Миранда! Просыпайся. Уже утро! Пора идти плавать!

Я открыла глаза.

— Заткнись!

— Заткнись? Это звучит невежливо.

— Отстань! Я сплю.

— Но нам пора идти в бассейн на терапевтические процедуры. Мисс Ричарде вот-вот подойдет.

Я вздохнула. Иметь младшую сестру — не всегда сплошное удовольствие.

— Может, я сегодня пропущу, — пробормотала я в подушку.

Вчера мы с Эммой проболтали до двух часов ночи, обсуждая чувства, внезапно возникшие у Майкла Лейбовица к Эмме. Майкл, надо сказать, симпатичный парень.

— Ты должна идти, — настаивала Ариэль. — Еще неделя — и ты сможешь вернуться в школу. И я тоже пойду. Я не хочу откладывать.

А я-то боялась, что ей будет трудно привыкнуть к жизни за стенами клиники. Она так спешит все узнать, все попробовать... Возможно, это наследственное. Я всегда с нетерпением жду все новое: новые события, новые ощущения, новый класс, новую поездку... Мы очень похожи. Я, правда, стараюсь поменьше думать об этом. О своей генетической программе. Я стараюсь просто радоваться жизни. Всего несколько месяцев назад я не верила, что так будет.

Я все еще пытаюсь заставить себя простить моих родителей. Я очень сердита на них. Конечно, они делали это из любви ко мне, но это их не оправдывает. Они поступали очень плохо. Сейчас я много времени провожу в семье Эммы. Ее родители, похоже, знают разницу между хорошим и плохим.

Думаю, в конце концов, у меня с родителями как-то восстановятся нормальные отношения. По крайней мере, они забрали Ариэль.

И согласились на все мои требования. Естественно, это их очень огорчило. Однако теперь жизнь и смерть им не подвластны. Конечно, можно позволить им продолжать их эксперименты. Тогда у меня всегда была бы «страховка». Но я хочу быть как все. И нельзя выращивать людей на запчасти. Плохо, что доктор Муллен продолжает свои исследования в области ДНК. Он так и не осознал своей вины. Он просто занимается наукой и не думает о возможных последствиях. Однако теперь он под контролем — по крайней мере, я на это надеюсь.

— Пожалуйста, пробуждайся, — вновь говорит мне Ариэль.

— Пожалуйста, просыпайся, — поправляю я ее. Она обнимает меня и толкает:

— Ты хорошая учительница.

— А ты хорошая младшая сестренка, — говорю я, толкая ее в ответ. — Я уже проснулась.

— Хорошо.

— Да, — улыбаюсь я. — Все хорошо.

 

Автор выражает благодарность:

Моему литературному агенту Эшли Грейсону, который предложил мне написать книгу про клонирование; моему другу Перри Ноделмену, который помог мне своими конструктивными критическими замечаниями и подсказал некоторые идеи; доктору Натану Кобрински, который помог мне в выборе болезни для Миранды и рассказал о ее симптомах; Эрику Мерсеру, доктору философии, который не пожалел своего времени, чтобы проконсультировать меня по вопросам генетики; моему редактору Диане Кернер, с которой всегда приятно работать; моему мужу Перу Браску, который читал рукопись главу за главой и постоянно спрашивал меня: «Что будет дальше?», так что мне приходилось быстрее писать следующий эпизод.

Наконец, выражаю благодарность моей маленькой кузине Миранде Бэран, которая дала имя главному персонажу и подсказала аналогии с «Бурей» Шекспира.