5 мая 2007 года, 95 миль от Амблера
С большим трудом и с огромной осторожностью я забираюсь на очень высокую, почти отвесную гору, вершина которой вонзается в спокойное небо над бассейном реки Амблер. Медленно-медленно поднимаюсь все выше и выше, сгибаясь под тяжестью своего неподъемного рюкзака. Останавливаюсь на минутку, чтобы чуть ослабить натяжение лямок. В это время раздаются пронзительные крики тетерева. Он довольно быстро улетает. Эта первая птица, которую я увидел здесь и за которой к тому же могу понаблюдать. Вообще эти птицы не любят залетать так далеко. Чтобы преодолевать большие расстояния, им приходится усиленно работать крыльями, поэтому они такие сильные. Тетерева летают довольно низко. Они не ловят потоки воздуха налету, подобно хищным птицам, потому что набирать высоту им не нужно. Ведь вся их пища в лесу, в тундре, и они не перелетают с места на место.
Я оборачиваюсь и смотрю туда, откуда только что пришел, на каньон, который, слава Богу, остался позади. Чем выше поднимаюсь, тем более глубоким и опасным мне он кажется. Я иду еле-еле и по возможности сдерживаю дыхание, чтобы не тратить чересчур много сил. Если впереди долгая дорога, лучше идти равномерно и ни в коем случае не переходить на быстрый шаг. Последнее приведет к большим затратам энергии. Поверьте моему опыту — двигаясь медленно, но верно, за день вы пройдете намного больше, нежели если будете пытаться увеличить скорость. И вот я уже наверху. Оказывается, здесь берет начало огромное плато, которое простирается на много миль в длину и ширину. Мне приходится идти по скользкой тропе рядом с вершиной. Конечно, это не очень приятно, но вполне терпимо. А вообще я стараюсь избегать снега, находясь на скале высотой в тысячу футов, нельзя позволить себе поскользнуться. Но главное я почти уверен, что река Ноатак совсем близко.
Думаю, что самое страшное осталось позади. Права на ошибку у меня больше нет. Я стою на высокогорном плато. Дух захватывает при мысли, что мне предстоит его преодолеть. Вокруг бескрайняя пустыня, повсюду лежат каменные глыбы, а горы давят, сжимают меня с обеих сторон. Мой путь на север напоминает гигантскую траншею — глубоководный каньон окружен отвесными скалами, покрытыми снегом. Такое впечатление, что они существуют с доисторических времен. А может я вовсе попал в другой мир, где царствуют древние млекопитающие или космические пришельцы. Это жуткое, зловещее место. Здесь негде спрятаться от опасностей. Единственное возможное укрытие — это моя маленькая палатка, которая то и дело наклоняется под порывами сильного ветра. Однако, мысль о том, что я познаю такой одинокий, необитаемый край вовсе нисколько не занимает меня и отнюдь не поднимает мне настроение. Наоборот, я прихожу в отчаяние, когда думаю, что мой путь к Ноатаку пройдет по этому скалистому ледяному коридору. Наверняка дорога будет длинной и займет несколько дней.
В первой половине мая на северной стороне Накмактуак-Пасс царит предательский холод. Местность то и дело прорезают глубокие овраги и скалистые горы. Кроме того, осталось еще довольно много покрытых снегом участков, которые нередко достигают около ста ярдов в ширину и трех футов в глубину. Примерно через каждые десять шагов я по пояс проваливаюсь в сугроб. Чтобы ехать на лыжах, снега явно недостаточно, но когда идешь пешком, кажется, что его слишком много. Единственная мысль, которая придает мне сил, — это мысль о том, что скоро у меня будет еда и я наконец получу возможность отдохнуть. Осталось пройти всего каких-то двенадцать миль.
Путь через перевал лежит параллельно верховьям Амблера. Я вижу глубокое, практически вертикальное ущелье, которое занимает несколько миль. Затем оно как бы делает поворот на девяносто градусов и оказывается на моем пути. Получается, чтобы выйти к Ноатаку, мне нужно сперва как-то обойти его.
Первый день на плато я иду пешком и постоянно проваливаюсь на тех участках, где корочка льда слишком тонкая. Я стараюсь быть очень аккуратным, передвигаться маленькими шажочками, но все равно то и дело оказываюсь по пояс в снегу и шлю проклятия скучному серому небу. Причем каждый раз это случается так неожиданно. Я не успеваю скоординироваться и падаю как подкошенный. Это очень опасно, ведь так можно повредить колено. Дело в том, что воздух очень сухой и морозный, поэтому так трудно удержать равновесие. Каждый раз мне приходится вновь натягивать рюкзак, который весит около шестидесяти фунтов (он такой тяжелый, потому что я несу зимнюю палатку весом семь фунтов, ружье в шесть фунтов, пули и еще кое-какую зимнюю экипировку). Я поднимаюсь и продолжаю путь, однако через минуту картина повторяется. Иногда пытаюсь обходить опасные участки, но на это уходит слишком много сил и времени, потому что, как правило, они довольно длинные и по форме чем-то напоминают пальцы. В итоге на моем пути встречается другой такой же участок, через который приходится идти напрямик. Таким образом, я «пробурил» здесь около сотни лунок.
К этому времени я понял, что в том месте, где из-под снега показывается зеленая травка, снег неглубокий и лучше идти именно там. Да, я все равно буду падать на каждом шагу, но, по крайней мере, я точно знаю, что не провалюсь. Еще я учусь «читать» снег. Его блестящая гладкая поверхность, в отличие от рыхлой и неровной, говорит о том, что здесь корочка еще очень твердая и выдержит мой вес. Думаю, что наиболее опасны участки, освещенные солнцем, — там корочка быстро тает. Все это я понял не сразу, а некоторое время спустя, и то благодаря Уиллу. Я долго наблюдал за ним и думал, почему он бежит не прямо, а как-то зигзагообразно, словно пьяный или сумасшедший. Оказывается, он всего-навсего не хотел провалиться в снег и выбирал оптимальный путь. Итак, я стараюсь идти только по «правильным» участкам, но, к сожалению, они встречаются не очень часто, и я то и дело проваливаюсь.
Порой, прежде чем выбраться на землю или другую твердую поверхность, приходится идти по пояс в снегу не менее сорока ярдов. После очередного падения у меня уходит несколько минут на то, чтобы прийти в себя и сделать хотя бы один шаг вперед. Это самые ужасные моменты. Я прихожу в бешенство и начинаю сыпать ругательства, точно пьяный матрос. Мне и в голову не приходит прервать свое путешествие. Просто сейчас стало совсем очевидно, что оно будет более экстремальным и сложным, чем все предыдущие.
Я очень беспокоюсь за собак. Сейчас их нельзя вести на привязи. Будучи предоставлены сами себе, они бегают, где им вздумается. Несколько раз они приближались к ущелью реки Амблер. Я кричу что есть мочи, зову их обратно, но они не откликаются. А ведь стоит им хотя бы на миг потерять опору, они поскользнутся и упадут в пропасть. Иногда собаки оказываются в опасной близости от ущелья, но сразу несутся обратно. В конце концов, я понимаю, что они не упадут, но тем не менее мне страшно. За Уилла волнуюсь сильнее, поскольку он любит рисковать. Неподалеку от каньона можно увидеть множество маленьких овражков. Если подойти чуть поближе, их очертания станут более ясными и отчетливыми. Они очень крутые, и если я провалюсь, то вряд ли смогу выбраться. Поэтому необходимо проявлять осторожность. Падение в овраг будет означать верную смерть. Если бы я вовремя это не осознал, то, наверное, меня бы уже не было.
Один раз я громко позвал Уилла. Он показался у одного из таких овражков.
— Иди сюда, Уилл, — кричу я. — Уилл, немедленно возвращайся! Немедленно!
Я звал его несколько раз. Каким-то таинственным образом он наконец слышит меня и понимает, что ему угрожает опасность. Уилл поворачивается и аккуратно уходит прочь от оврага. Я успокаиваюсь, но в голову лезут мысли о том, что могло случиться, если бы я вовремя не предупредил его. Я еще раз внимательно рассматриваю овраги и убеждаюсь, что лучше держаться от них подальше. Хотя, с другой стороны, если я вдруг оступлюсь, то, вероятно, все-таки смогу удержаться от падения. По опыту я знаю, что собаки, даже провалившись в овраг, смогут зацепиться за уступ и вылезти обратно. У этих собак потрясающее чувство равновесия и просто блестящие способности к лазанию. Но вряд ли я смогу помочь им, если овраг будет почти отвесный. Мысль о том, что нужно каким-то образом преодолеть этот неприветливый участок, приводит меня в отчаяние. Мне нужно собраться с силами, чтобы продолжить путь. Собакам придется позаботиться о себе самим. Я устал, да и несколько деморализован, поэтому не могу приглядывать за ними как следует.
На плато можно встретить совсем немного растительности. В основном это лишайники и дерн, который обычно растет в защищенных от ветра низменностях. Если начнется шторм, то несколько дней я буду вынужден провести в палатке, прячась от сильнейших порывов ветра и жесточайшего холода. Вообще я не хотел бы здесь задерживаться, поэтому очень стараюсь ускориться, но это просто каторжный труд. В первый день я смог преодолеть всего две мили, идти напрямик не получается, потому что необходимо миновать сугробы, успевшие мне порядком надоесть. Между тем они встречаются очень часто, а все вместе занимают почти половину общей площади.
В первую ночь на этом пустынном, открытом плато я устанавливаю палатку чуть ли не на единственном участке земли, не покрытом снегом. Не хочу лишний раз копать в снегу яму, если на то нет необходимости. Все-таки это трудная работа, требующая немало сил, а энергию мне сейчас нужно экономить. Я устраиваюсь на ночлег всего в пятидесяти ярдах от каньона, откуда ощутимо веет холодом. Пока мы на привале, я привязываю собак. Ночь они проводят со мной в палатке. Я очень боюсь, что они случайно упадут в овраг, поэтому прицепляю поводки к собственным рукам. Мы отдыхаем в тепле, не обращая никакого внимания на свирепый ветер на улице. Ветер дует с такой силой, что кажется, будто мимо нас проносится локомотив. Только бы он не повредил палатку. Я ничего не могу сделать, кроме как терпеливо пережидать ночь и молить Бога, чтобы с палаткой все было в порядке. Если ветер ее унесет, то мы вряд ли сможем пережить эту ночь.
Вообще здесь очень легко встретить свою смерть. Можно придумать не менее ста способов. Однако я стараюсь вести себя спокойно и даже немного легкомысленно. Знаю, что мне нельзя терять бдительность и надо тщательно планировать каждый свой шаг. Я всегда должен думать о своей безопасности. Я могу упасть со скалы, замерзнуть, свалиться в снежную яму, угодить под камнепад, провалиться под лед, лишиться палатки, умереть от истощения, голода или обезвоживания. Однако больше всего я боюсь, что окажусь в каком-нибудь ущелье, из которого не смогу выбраться. Когда ты путешествуешь в одиночестве, опасность увеличивается во много раз. Рядом не будет человека, который смог бы протянуть руку помощи и спасти меня, если бы мне это понадобилось. Мне бы очень хотелось, чтобы со мной был кто-то, кто мог бы мне помочь. Например, через час я могу отморозить пальцы, и никто не поможет собрать палатку. Если упаду в пропасть, никто не поможет мне выбраться оттуда.
Свои мокрые ботинки я оставил на ночь в предбаннике. Они затвердели от холода, словно кирпичи. Около часа уходит на то, чтобы они оттаяли. Только после этого удается их надеть. Я ставлю ботинки рядом с лежащими собаками, чтобы использовать тепло их тел, а затем кладу сверху и куртку. Собаки не возражают. Они сворачиваются клубочком, чтобы поспать немного подольше, и я тем временем аккуратно вынимаю ботинки и кладу их сверху Позже я поворачиваю их, чтобы лед растаял со всех сторон. В конце концов, я натягиваю пару шерстяных носков, засовываю ноги в ботинки и зашнуровываю их. Я вижу яркие лучи солнца, пробивающиеся сквозь горы. Надеюсь, день будет солнечный и ноги не замерзнут.
Второй день оказывается еще более трудным, чем первый. Мы снова сумели пройти только две или три мили. Как в страшном сне, мы идем по заснеженной дороге и вот наконец достигаем того места, которого я так боялся, когда вчера изучал карту. Это участок, где Амблер поворачивает направо и разделяет долину пополам, создавая зловещее препятствие на моем пути. Чтобы его преодолеть, придется как следует поломать голову. Река здесь размером с ручеек, но от этого не легче, потому что течение все равно очень бурное. Сейчас я нахожусь на восточном берегу. Перейти на другую сторону раньше было невозможно из-за слишком большой глубины. Эта река, несущая свои воды к остроконечным горным вершинам на востоке, напоминает огромную зияющую рану. Вряд ли в том направлении будет подходящий участок для переправы. Искать его я не собираюсь — точно уверен, что это бесполезно, а тратить силы понапрасну не могу. Придется придумать другой способ. Выход должен быть. Ведь безвыходных положений не бывает.
Оказавшись у самого края каньона, я внимательно изучаю поверхность, чтобы как можно аккуратнее спуститься вниз. Обращаю внимание на участок, который занимает сорок ярдов в ширину и простирается до самого дна. Я также осматриваю противоположную сторону. Путь наверх я тоже хочу предусмотреть заранее. Выбраться оттуда сперва кажется невозможным, но пара подходящих вариантов все-таки есть. Стены каньона практически вертикальные и очень неровные, покрытые мелкими зазубринами. Я чувствую себя ужасно подавленным, но обратного пути у меня нет. Я должен перейти ущелье, причем именно здесь. В противном случае мне остается только повернуть обратно к Амблеру. Но это, по меньшей мере, три недели изнурительной дороги, и я совсем не уверен, что мне хватит запасов еды. Не знаю, придется ли мне так поступить, но, пожалуй, это будет лучше, чем упасть в пропасть и разбиться насмерть. Ведь тогда никто не сможет найти меня и позаботиться о собаках.
Я спускаюсь очень медленно, стараясь сохранить равновесие. Полететь кубарем вниз и удариться головой о камни мне совсем не хочется. Но если на этом склоне еще есть снег, то избежать падения мне вряд ли удастся. Не буду даже пытаться. Спустившись на самое дно, я ищу способ перебраться через небольшой канальчик шириной в десять футов, покрытый льдом и снегом. Однако, я точно знаю, что под толстым слоем льда шумит бурный поток. Кое-где видны трещины, сквозь которые вода пробивается на поверхность. Такие водоемы наиболее опасны. О глубине канала я судить не могу, поэтому даже не знаю, смогу ли в случае чего перейти его вброд. Я наблюдаю за Уиллом. Он, как всегда, счастлив оказаться на новом месте. Вместе с Джимми они переходят через канал по самому узкому участку. Я делаю глубокий вдох и отправляюсь за ними. Мои ботинки сильно промокли — что ж, это вполне нормально, учитывая, что день клонится к вечеру. Ходить в резиновой обуви очень тяжело и неудобно, поэтому я надеваю кожаные походные ботинки. Вообще я уже привык ходить с мокрыми ногами. Я могу высушить и согреть их, только когда прихожу в палатку и снимаю ботинки.
Я выхожу на противоположную сторону и начинаю подниматься наверх. Первые пятьдесят футов, благодаря отсутствию снега, я преодолеваю без проблем. Затем делаю поворот и иду прямо, чтобы обойти стоящую на моем пути скалу. Прямо в нее упирается участок, покрытый снегом. Как раз на него я и выхожу. Выбираю место, где поверхность, как мне кажется, наиболее ровная, и аккуратно иду по нему. Но под снегом неожиданно обнаруживается обрыв величиной около пятидесяти футов. Одно неосторожное движение, и я окажусь в пропасти. Я делаю несколько крошечных шагов поближе. Увидев обрыв, сразу чувствую, как напрягся каждый мускул моего тела. Он настолько глубок, что даже невозможно разглядеть дно. Прежде чем окончательно замерзнуть, поворачиваю обратно, чтобы найти другую дорогу. Нет, подвергать себя такому риску я не хочу. Собаки уже преодолели это опасное место. Для них это просто земля, покрытая снегом, не более. Не знаю, осознавали ли они всю опасность, которая им угрожает, или даже не задумались об этом. Если бы они упали, то получили бы очень серьезные травмы. Иногда я думаю, что они больше напоминают диких овец, а не собак.
Я иду вниз по течению, по возможности выбирая участки, все еще скованные льдом. На моем пути попадаются горы, которые возвышаются прямо над поверхностью воды. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего твердую поверхность, к большому сожалению, не наблюдается. Создается впечатление, что эта река везде, даже по краям, имеет одинаковую глубину. Сначала я делаю несколько маленьких шагов по так называемому берегу, но вскоре понимаю, что лед там очень тонкий, и решительно отказываюсь от этой затеи. Как мне кажется, ближе к центру слой льда толще, и я быстро перемещаюсь туда. При этом меня не покидает надежда, что за поворотом река станет хотя бы чуть-чуть мельче и, если лед треснет и я начну тонуть, то сразу коснусь ногами дна. Однако надежда была напрасной. За поворотом меня ожидают те же самые горы (их оказывается еще больше, чем на пройденном участке), сквозь тонкую ледяную корочку видна вода. Я почти на сто процентов уверен, что достать до дна я не смогу. От этой мысли меня снова бросает в дрожь. Я ужасно боюсь провалиться под лед, а сейчас это реально как никогда. Может, и не стоит идти дальше. У меня наступает приступ паники. Я поворачиваюсь кругом и быстро отступаю по льду, моля Бога о том, чтобы лед не треснул. Если я упаду, тяжелый рюкзак сразу потянет меня ко дну, и тогда моя смерть будет неминуемой. К счастью, все обошлось благополучно, правда, лед пару раз скрипнул под ногами. Непременно нужно найти другой путь. У меня начинается паника, смогу ли я выбраться отсюда, остаться здесь навеки совсем не хочется.
Этот каньон — всего лишь первая преграда на пути к Анактувук-Пасс. Сначала мне предстоит каким-то образом преодолеть его, а затем в течение многих дней двигаться по направлению к реке Ноатак, увязая по пояс в сугробах. И это будет только середина пути. Впереди еще сотня миль изнурительного пути. Я разговариваю сам с собой вслух — это помогает успокоить нервы. В глубине души я знаю, что этот поход мне вполне по силам, потому и не очень встревожен. Я не особо религиозен, но тем не менее произношу несколько молитв, мысленно возвращаясь в католическую школу, где я воспитывался. В течение дня раз двенадцать прочитываю «Отче наш» и столько же «Радуйся, Мария». Я просто не знаю, что еще можно сделать в моей ситуации. Молитвы помогают мне успокоиться. Это наводит на мысли о том, что люди всегда обращаются к религии, когда наступают трудные времена, и им кажется, что другого выхода нет. Но выход всегда можно найти. Я напоминаю себе об этом всякий раз, когда бросаюсь в очередное рискованное предприятие.
Еще один путь через каньон кажется более сложным и опасным, чем тот, который я выбрал сначала. Первые пятьдесят футов я должен буду подниматься вверх по отвесному склону. Затем я выйду на заснеженный участок, расположенный под небольшим наклоном. Правда, после десяти футов он приобретает большую крутизну, а наверху становится совсем вертикальным. Этот путь — действительно мой последний шанс. Я просто обязан его использовать. Сначала иду не торопясь, пытаясь немного отдохнуть. Добравшись до снега, опираюсь на носки. Так я создаю для себя опору — в противном случае, особенно учитывая тяжесть рюкзака у меня за плечами, есть опасность, что я не удержусь и упаду. Сейчас мне не помогут ни веревки, ни воск.
И вот я подхожу к самому сложному участку. Я оглядываюсь назад, пытаясь определить, насколько серьезную травму можно получить в результате падения. Только правильно измерив расстояние, я пойму, есть ли риск погибнуть. Я смотрю вниз, в пропасть. Она довольно узкая, кроме того, склон внизу довольно пологий (угол наклона всего лишь шестьдесят градусов, не более). Поэтому я убеждаю себя, что даже в случае падения, смерть мне не грозит. Но я могу получить серьезную травму, которая при отсутствии необходимой помощи может стать смертельной.
— Я должен это сделать, — говорю вслух, чтоб немного успокоиться, — это мой единственный шанс.
Затем, решив более не оглядываться, поднимаюсь вверх. «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое… — слова молитвы я произношу почти бессознательно, — да приидет царствие Твое… Господи, помоги мне выдержать это». Прежде чем сделать очередной шаг, я наступаю на снег и давлю что есть силы, чтобы мой след имел глубину хотя бы пару дюймов. Но делать это совсем не просто. Проделав это десять раз, я почувствовал, как сильно напряглись мышцы, но страх падения заставляет меня идти дальше. И вот я подбираюсь к выступу. Сейчас я должен двигаться особенно аккуратно, но в то же время очень быстро. Одно неверное движение, и, пролетев пятьдесят футов вниз, я приземлюсь на скалы. Преодолеть снежный выступ — отнюдь не легкая задача. При других обстоятельствах я бы даже не пытался делать это в одиночку и без специального троса. Приходится согнуться на шестьдесят градусов. Я иду не останавливаясь и по истечении пятидесяти минут, чтобы не потерять равновесие, хватаю снег голыми руками. Это самый опасный момент моего восхождения. Несколько секунд я висел над пропастью, держась за снег руками. Падение отсюда было бы наиболее болезненным. Но мои руки спасают меня, чему я несказанно радуюсь.
Тяжело дыша, я начинаю крайне осторожно и медленно подниматься. Я вытягиваюсь на несколько дюймов и переношу вес тела и рюкзака на ладони, по-прежнему крепко держась за снег. Это уберегает меня от падения. На сто процентов уверен, что, если бы не смертельная опасность, этот трюк бы мне ни за что не покорился. Я осторожно карабкаюсь и вот уже почти касаюсь ногами пальцев рук. Затем что есть силы упираюсь ступнями в снег, надеясь, что это поможет мне обезопасить себя. Между тем до выступа, где поверхность становится более менее ровной, остается целых тридцать ярдов, поэтому пока я очень боюсь выпрямиться. Я буквально вцепился в снег пальцами — мне кажется, только это спасет мне жизнь. Руки ужасно замерзли, однако нахлынувший страх перекрывает все остальные чувства, поэтому боли я не ощущаю. Я отдаю все силы, но боюсь, что мои мышцы скоро не выдержат такое напряжение. Даже когда я не двигаюсь, на меня накатывает огромная усталость. Но вот, кажется, дело сделано. Я отхожу от выступа футов на двадцать и только тогда перестаю осторожничать, выпрямляю спину и перехожу на обычный шаг. Мои ноги дрожат. Такое впечатление, что совсем скоро я потеряю остаток сил, но присесть и отдохнуть пока еще не могу. Сделав еще несколько шагов, я наконец выхожу на твердую поверхность и совершенно изможденный падаю на грудь, радуясь тому, что я в безопасности.
Тут ко мне бросаются собаки и с радостью меня облизывают. Они выбрали другой участок, более пологий, нежели тот, по которому шел я. Однако им грозила не менее серьезная опасность — в том месте овраг был очень глубокий и практически отвесный. Если бы они упали, то наверняка бы разбились. Одно время я наблюдал за ними, пытаясь сосредоточиться, но довольно быстро понял, что ничем не смогу им помочь. Кроме того, я слишком сильно беспокоился за себя. Собаки шли друг за другом. Они не показывали виду, что им страшно. Маленькую цепочку замыкал Уилл. Одна из его задних ног то и дело проскальзывала, но остальные три помогали ему удержаться. Вообще они настолько шустры и проворны, что падение вряд ли доставило бы им значительные хлопоты. Кроме того, сейчас они путешествуют налегке (всю экипировку отныне несу я), поэтому у меня не было никаких сомнений в том, что с ними все будет хорошо.
Несколько минут я неподвижно сижу на земле. Господи, как же это здорово — чувствовать себя в безопасности. Как, оказывается, мало надо для счастья!
— Хорошие мои, — говорю я собакам. Таким высоким голосом обычно разговаривают с маленькими детьми. — Да, мои дорогие, вы прирожденные альпинисты.
На следующий день путешествие по сугробам продолжается. Я по-прежнему стараюсь обходить сложные участки и также падаю через каждые десять метров. Если склоны возвышающейся на моем пути горы не покрыты снегом, я предпочитаю подниматься в гору, а не по-умному ее обходить. Иногда это намного легче, чем идти по глубокому снегу. Тем не менее чаще я все-таки выбираю сугроб, потому что на подъемы и спуски уходит очень много сил.
То и дело мне приходится переходить небольшие реки и каналы. Один раз на моем пути оказывается ров шириной около ста футов. Там же лежит довольно толстый слой снега, под которым бурлит вода. Я иду прямо за Уиллом. Приблизительно двадцать минут мы шагаем по снегу, который становится все более мокрым. Не дойдя до противоположного берега порядка двадцати футов, Уилл резко останавливается. Это наводит на тревожные мысли — он очень редко ждет меня. Может быть, Уилл не уверен в том, что нам угрожает скрытая опасность, а может и не придает ей должного значения. Но поворачивать обратно и искать иной путь я не хочу. Все равно это бесполезно — местность здесь абсолютно одинаковая. Поэтому уныло бреду вперед, надеясь перейти реку в том месте, где остановился Уилл. Незаметно приблизившись к собакам, я отстегиваю поводок и слегка похлопываю их по спине.
— Что случилось, ребята? Все нормально? — обращаюсь я к ним.
Они все равно не двигаются с места. Снег доходит до груди, а у Джимми — еще выше. Но как только я прохожу мимо них, они стремглав бросаются за мной, не делая никаких дополнительных движений и не издавая ненужных звуков. Они довольны, что я покажу им дорогу.
Вскоре я оказываюсь по пояс в снегу, вернее даже не в снегу, а в грязи, что вдвойне неприятно. Я чувствую, что под ногами у меня твердая поверхность, и потому обреченно иду вперед по ужасной, отвратительной слякоти. Я готов кричать от смертельного холода и чувства неизвестности. Ведь я совсем не знаю, что ждет меня впереди. В одном уверен точно — я не смогу помочь себе руками. Приходится быть особенно осторожным. Я делаю все возможное, чтобы сохранить равновесие и в буквальном смысле слова не упасть в грязь лицом. Кроме того, из-за тяжелого рюкзака я могу упасть навзничь. Чувствую, как мои ноги, особенно голени, начинает сковывать холод. Но я стараюсь как следует сосредоточиться, и это спасает меня от гибели. Спустя пару минут грязь становится более мелкой. Вставая на камни, я даже могу чуть-чуть согреть ноги. Уже благодаря тому, что они не в воде и не в снегу, я перестаю дрожать. Собаки подпрыгивают и выбираются из грязи, а поравнявшись со мной, стремительно бросаются на берег и сразу начинают активно изучать местность.
Вот таким образом, в результате двухдневной монотонной борьбы с сугробами, скалами и реками я наконец выхожу к Нушралутак-Крик, которая ведет прямо к Ноатаку. Поскольку высота здесь значительно ниже, снега становится намного меньше. При виде долины реки Ноатак я чувствую себя значительно спокойнее. Появляются тетерева и сухая трава, а вместе с ними — жизнь. Последнюю ночь я провожу на участке, где нет снега. Здесь даже тундра становится ласковой. Все мои страхи постепенно угасают. Я понимаю, что преодолел тот ужасный перевал и никакие опасности пока мне не угрожают. Двадцать один день, проведенный в горах Шуотко, превращается в воспоминание. Я очень надеюсь, что никогда больше не окажусь здесь, по крайней мере, не в это время года.