Как только я прибыл к реке Джон, ветер резко усилился. Словно тростинка, шатаюсь от каждого его порыва. Пока я спускался сюда, мне показалось, что здесь стоит прицеп. Я видел его настолько четко, что был просто уверен: здесь есть люди, и даже начал надеяться, что они дадут мне немного еды. Я иду дальше, протирая глаза, чтобы видимость стала чуть-чуть лучше. И по мере моего приближения трейлер постепенно превращается в комок снега, который до сих пор не растаял и спокойно лежит на земле на другом берегу реки. Мои надежды вновь не оправдались. Посмеявшись над этим и немного поворчав, я продолжаю путь.

Разбиваю лагерь, подбодрив себя и собак приготовленной чечевицей (из полутора чашек сырой чечевицы в готовом виде получается целых три). Несмотря на то что ветер чуть не сносит палатку, я чувствую себя намного лучше. Думаю, нам под силу преодолеть оставшийся путь. Главное сейчас — переправиться через Экокпак-Крик. Я знаю, что уровень воды в нем высок, поэтому не уверен, что смогу перейти его. Мне нужно пройти семнадцать миль, и это займет два, а в худшем случае, если мне придется обходить реку, — три дня.

Ниже я слово в слово привожу дневниковые записи, сделанные 2 июня.

Вечер. Осталось пройти 17, 1 миль. Только что прибыл к Джону. Совсем никого, почти как я и ожидал. Осталось всего несколько чашек чечевицы. Я шел девять часов подряд и весь день ничего не ел. Ай! Спотыкаюсь. От меня практически ничего не осталось. Непроходимая земля. Волнуюсь, смогу ли преодолеть Экокпак-Крик. Наверняка река глубокая и стремительная. Собаки нашли несколько костей. Я немного вздремнул и позволил им съесть кости. Они смогли их разгрызть и прожевать. Морально я был сломлен. Чуть не плакал от отчаяния, от ужасной, выматывающей, утомительной ходьбы, от того, что постоянно спотыкался. Сегодня очень устал и проголодался, шел, все время шатаясь и пытаясь не отключиться (не потерять сознание). Земля неровная, сырая, грубая и ухабистая. Последние два дня не могу наслаждаться красотой дикой природы — переживаю только о том, как бы не загнуться где-нибудь без еды. Очень несчастен. Здесь нет легких участков. Даже если ты умираешь от голода и смертельно устал, милости от природы ждать не стоит.

3 июня 2007 года, 17 миль до Анактувук-Пасс

Сегодня на душе становится легче. Есть я собираюсь только тогда, когда перейду реку, а значит не ранее, чем после полудня. Если мы будем вынуждены идти к истоку вдоль верхнего течения, то это отнимет у нас пару дней, а значит, нам понадобится дополнительная еда. Однако медлить я не могу. Запасы подкожного жира почти иссякли. Мой живот кажется более плоским, чем блин, а ребра выпирают точно стальные балки.

Я иду вдоль берега реки Джон. Земля твердая, и туссока на ней почти нет. Склон усеян норками сусликов. Когда мы проходим мимо, они высовываются наружу, и собаки тут же настораживаются. Если я ослаблю хватку, то они обязательно кинутся к норкам и будут раскапывать их, чтобы поймать сусликов, поэтому стараюсь держать их как можно крепче. Из-за этого я становлюсь невнимательным и двигаюсь вперед с большим трудом. Многие суслики сидят у входа в норку и нежатся в теплых лучах солнышка. Если бы у меня было с собой ружье, то я бы непременно выстрелил в одного из них, не задумываясь о моральной стороне вопроса. Но сейчас я даже не останавливаюсь, чтобы внимательней посмотреть на них. На поимку суслика уйдет гораздо больше калорий, чем в нем содержится. Как говорится, овчинка выделки не стоит. Пока у меня остаются силы, я должен просто идти дальше.

4 июня 2007 года, 9 миль до Анактувук-Пасс

И вот я подхожу к Экокпак-Крик. Мои самые худшие опасения сбываются. На месте впадения в Джон он превращается в бушующий поток. Нечего даже пытаться перейти его. Не успею я сделать и трех шагов, как буду сбит с ног стремительным течением. Присаживаюсь на пенек, чтобы отдохнуть и обдумать создавшееся положение дел. Я внимательно всматриваюсь в бурные волны темного цвета, надеясь разглядеть среди них какой-нибудь подводный хребет, камень или корягу в середине потока, до которых я мог бы добраться вплавь. Но к сожалению, я не вижу ничего, что могло бы мне помочь. Это приводит меня в отчаяние. Если б у меня остались силы, я бы заплакал. Но нужно идти. И единственный возможный путь для меня — вверх по реке.

Я поднимаюсь и около мили иду к тому участку, где река разделяется на два небольших канала. Останавливаюсь на некоторое время, прячу кое-какие вещи в аккуратно свернутую палатку, а затем убираю все обратно в рюкзак. Если я упаду в воду, надеюсь, хотя бы они останутся сухими. Привязываю веревку к рюкзаку, а другой ее конец прикрепляю к запястью. Если я войду в воду и рюкзак неожиданно соскользнет, то я смогу подтянуть его к себе. Но вода слишком холодная, и падать в нее у меня нет абсолютно никакого желания. Чтобы защитить ноги от холода, надеваю водонепроницаемые штаны, благодаря ним я смогу оставаться в воде достаточно долго и успею добраться до берега прежде, чем боль станет невыносимой.

Первый канал преодолеваю благополучно, без падений. Собакам приходится плыть, потому что глубина для них очень большая, а поток слишком бурный. Затем мы выбираемся на берег и направляемся к следующему каналу. Сначала я отхожу от реки примерно на пятьдесят ярдов вверх, а затем возвращаюсь к берегу. Там я вижу лосиху с лосятами. Мне кажется, именно их я видел у Истер-Крик. Она сразу напрягается, как будто собирается напасть. В эту же секунду я поворачиваю к берегу, откуда только что пришел, и, когда она теряет меня из виду, бегу что есть мочи и тащу собак. Конечно, есть вероятность, что она догонит меня и затопчет. Мои ноги становятся вязкими, словно желе. Бежать очень тяжело. В тундре нет мест, где можно спрятаться, и у нас недостаточно сил, чтобы дать отпор лосихе. Да, в этот момент я искренне пожалел, что выбросил оружие.

Когда мы убежали на приличное расстояние, я понял, что лосиха не собирается преследовать нас. Тогда мы останавливаемся и направляемся вверх по течению. Оглядываясь на берег, я вижу, как она ведет своих лосят вдоль нижнего течения реки. Начинаю переходить второй канал. Мне не раз приходилось слышать, что лосиха-мать, защищая детенышей, способна затоптать человека, пока он не превратится в кровавое месиво из мяса и костей. Если вы не будете сопротивляться, ее наверняка остановит медведь гризли. Так что делайте свой выбор.

— Я бы предпочел не сталкиваться с ними обоими, — говорю я, взбираясь на другой берег канала.

Мне предстоит преодолеть пятидесятифутовую наледь на берегу. Это единственное место, где могу почувствовать себя в безопасности от нападений лосихи. Жаль, что я не очутился здесь раньше.

Отхожу от Экокпак-Крик примерно на одну милю и устанавливаю палатку на берегу озера. За то время, что я здесь, я впервые вижу озеро, которое не покрыто льдом, если не полностью, то, по крайней мере, частично. Я захожу в него по колени и пытаюсь хотя бы немного помыться в надежде, что это придаст мне сил. Вода слишком холодная, и окунуться полностью я не могу, поэтому опускаю в воду косынку и протираю ей тело и голову. Живот втянут до такой степени, что я могу пересчитать ребра, а ноги потеряли всю мышечную массу, наращенную многолетними тренировками на велосипеде. Я трогаю свои бедра и спину, кости выдаются так сильно, словно превращаюсь в доисторическую рептилию. Это ужасно меня пугает. Я таю день за днем. Если продолжать в том же духе, совсем скоро от меня останутся только череп, скелет и воспоминания. Да, я лелею надежду, что, может быть, кто-нибудь вспомнит об одиноком страннике, отправившемся на северные просторы, замерзшем и превратившемся в прах.

Кругом разбросаны кости, черепа и оленьи рога. Они могут принадлежать любому зверю, умершему от голода. На какое-то мгновение я представляю, что наши кости присоединяются к этим. Постоянно думаю о голодной смерти, и эта мысль ужасно давит, но у меня даже нет сил на то, чтобы заплакать. Страх пронизывает меня насквозь. У меня нет выхода. Я склоняю голову и стискиваю зубы, чтобы побороть боль, но и на это у меня не хватает силы воли. Мой мозг начинает лихорадочно работать. Интересно, каким будет мой конец? Может, я буду умирать постепенно, медленно дойду до полного изнеможения и в конце концов упаду и не в силах буду пошевелиться? А может, смерть придет быстро? И кто тогда позаботится о собаках?

Господи, что же станет с ними, если со мной что-нибудь случится? Мысль о неизвестности, которая ждет Джимми и Уилла в будущем, просто невыносима. Благодаря мне они чувствуют уверенность и поддержку. Домашние животные нуждаются в общении с человеком; иначе они будут жить в страхе. Интересно, испытывают ли подобный страх волки, которые в одиночку рыскают по тундре в поисках пропитания. Отлично помню утро того дня, когда умер Джонни, когда я был рядом с ним, он всегда успокаивался, как будто верил, что спасу его. Но я не смог сделать этого. Высшие силы были настроены против него, но я этого не понимал. Может быть, сейчас наступил час расплаты. Может быть, эти страдания посланы мне в наказание за то, что я позволил Джонни умереть. Сейчас я сам, слабый и голодный, нахожусь на грани жизни и смерти. Возможно, это кара не только за смерть Джонни, но и за все остальные ошибки и необдуманные поступки, которые я совершил. Наверное, я просто должен через это пройти, чтобы достичь внутреннего равновесия, пережитое избавит меня от чувства вины, и я приду к смирению. Я по-прежнему держу ситуацию под контролем, способен логически рассуждать и действовать. И точно знаю, что нужно сделать, чтобы спасти нас троих. Не жалея себя, буду идти вперед до потери сознания, и едва очнувшись, продолжу путь. Иногда чтобы выжить, приходится бороться.

Всякий раз при виде предмета белого цвета собаки оживляются. Они то и дело останавливаются, чтобы обнюхать и пожевать кости, которые очень часто попадаются у них на пути. Я не хочу задерживаться и потому стараюсь обходить все белое стороной. Собаки еще сохранили остатки сил. Если мы подойдем к кости слишком близко, они ринутся прямо к ней, не обращая на меня никакого внимания. Они любят погрызть косточки, потому что это помогает хотя бы ненадолго утолить голод, который они постоянно испытывают. Несмотря на страдания, они не скулят и не жалуются. У меня больше нет еды, и я чувствую свою вину перед собаками. Но останавливаться из-за каждой косточки не могу.

Мы проходим мимо оленьих фекалий. Я догадываюсь, что собаки захотят их съесть, поэтому останавливаюсь. Они буквально проглатывают их за считанные секунды. Из-за отсутствия нормальной пищи их организмы переключаются на режим выживания. Сейчас они готовы съесть все что угодно, лишь бы оно не было отравлено.

5 июня 2007 года, 7 миль до Анактувук-Пасс

Здесь я дословно привожу записи из дневника, которые я сделал 5 июня.

Просыпаюсь рано. Всего пять часов утра. Ночью мне не спалось. Надо мной крякают утки. Не хочу страдать от голода всю следующую ночь. Чечевица уже не может заполнить все увеличивающуюся яму в моем желудке. Хотя я чувствую себя очень бодро. Вчера я шел медленно, прямо как ходят медведи, и это очень помогло. Мне удалось сохранить больше энергии. Сегодня я попытаюсь не отклониться от графика, конечно, если у меня останутся силы. Очень хочу дойти до конца. Я всегда возвращаюсь в город по воскресеньям, когда половина жителей находится в церкви, половина прячется по домам, завтракая яичницей с беконом и не снимая пижам и тапочек до полудня. Всю ночь поют птицы. Крики водоплавающих птиц очень напоминают крики ребенка. Я так скучаю по детскому крику. Прошлой ночью мимо пролетал самолет, надеялся, что он сбросит мне коробку с едой. Зря надеялся. Думаю, самая хорошая погода будет с семи утра и до полудня. Я буду готов. Кофе прекрасен. Эх, жаль, что мне в горы никто не отправит сухую смесь для печений — они бы очень пригодились к кофе.

Представляю, как тяжело приходится беглецам, вынужденным постоянно скрываться. Сейчас я ощущаю некоторое родство с ними. Не могу выбраться в город, чтобы достать немного еды и увидеть хотя бы кого-нибудь. Хочу, чтобы меня всегда и везде ждали хорошие друзья с запасами еды. Хочу отправиться на Амазонку и искать потерянное племя. Но людей засосал мир праздности, компьютерных игр и шоколадных батончиков. Все на свете взаимосвязано. Все все друг о друге знают. Шоколадные батончики… Ммм… Они бы мне сейчас очень пригодились. В палатке кофе не может долго оставаться горячим. Если я выхожу к озеру набрать воды, за мной бегут собаки и роняют все, к чему прикасаются. Они бы не подошли для транспортировки нитроглицерина на объекты, разрушенные бомбами. У меня осталось полторы чашки чечевицы. И это все. Только что еще раз проверил свои запасы. А как же хочется позавтракать батончиками. Снова начинается дождь. Он всегда идет по утрам и никогда не заканчивается в течение одной минуты. Выставляю наружу кастрюльку, чтобы наполнить ее дождевой водой. Пью еще кофе. Есть нечего. Это последняя стадия голода. Не уверен, смогу ли выдержать еще один день.

Большую часть дня я шатаюсь, пытаясь определить, где находится Анактувук-Пасс. Нет никаких признаков, указывающих, что поблизости есть населенный пункт. Кажется, я теряю способность контролировать ноги. Они напоминают замазку, и любое движение дается мне с трудом. Каждые пару минут я останавливаюсь, чтобы слегка наклониться вперед. Спина сильно болит, а голова постоянно кружится, и если я не сделаю остановку, то точно упаду. А если я упаду, то вряд ли смогу подняться. Когда мы останавливаемся, Джимми тут же начинает дремать. Он очень слаб, и мне приходится постоянно говорить с ним и подбадривать его, чтобы вывести из оцепенения, поставить на ноги и заставить двигаться снова. Приблизительно после трех миль пути я настолько ослабеваю, что мне приходится остановиться и сварить оставшуюся чечевицу. Это вернет мне самообладание и способность ясно мыслить. В данную минуту слабость даже сильнее, чем чувство голода. У меня всего полторы чашки чечевицы на троих. Никогда в жизни я не был так близок к истощению, как сейчас. Я отнюдь не уверен, что такой «обед» поможет мне двигаться дальше. Такое впечатление, что у меня в организме не осталось энергии.

Съев пару ложек чечевицы с горкой и покормив собак, ненадолго закрываю глаза в надежде, что кратковременный сон восстановит мои силы. Скорее я даже не засыпаю, а впадаю в беспамятство. Сон охватил меня сразу, как только ложусь на землю. Я сплю крепко, но без сновидений. Собаки жалостливо смотрят на меня в ожидании добавки, но минуту спустя, поняв, что ничего не дождутся, они тоже засыпают. Если я хорошенько не отдохну, то свалюсь от усталости прямо в городе, прямо как в кино, когда ковбой плетется по опаленной солнцем равнине. Между тем я не хочу привлекать к себе внимание или вызывать жалость. Хочу казаться сильным и уверенным в себе, а вот падать на землю в изнеможении не желаю. Не желаю быть шутом, нуждающимся в немедленной помощи, хотя она мне очень нужна. Если бы кто-то предложил мне ее прямо сейчас, я бы согласился без всяких сомнений. На минуту включаю телефон, только чтобы узнать, работает ли он. Работает. Я уже почти готов позвонить и попросить помощи, но в последний момент прячу его. «Немного позже», — говорю я себе.

Немного отдохнув, потягиваюсь и укладываю вещи, которые лежат рядом со мной. Мы продолжаем путь. Я быстро окидываю взглядом окрестности в поисках ягод, хотя знаю, что для них еще не сезон. Один раз мне показалось, будто я увидел пару ягод, но подойдя ближе, понимаю, что это все лишь почки ивы. Мне кажется, что я могу есть ее листья, но твердой уверенности у меня нет. Конечно, если понадобится, я остановлюсь и буду есть траву и свежие побеги. Пока что я не делал этого только потому, что не знаю точно, какие из них ядовитые, а какие — нет. Оставлю это на крайний случай.

Каждые сто футов мне приходится останавливаться, чтобы отдохнуть. Меня трясет от голода и напряжения, да и собаки передвигаются гораздо менее энергично, нежели раньше. В предыдущие дни я их тщательно осматривал, чтобы прикинуть, насколько они похудели, и проверить состояние здоровья. Сегодня я этого не делаю. Зачем? Ведь я все равно знаю, что увижу, — кости, просвечивающие сквозь кожу, как и у меня.

В течение двух часов я борюсь за каждый шаг, теряя последние силы и становясь все более равнодушным ко всему, что меня окружает. Я умираю с голоду, и если мы не доберемся до Анактувук-Пасс сегодня, наше будущее весьма туманно. Конечно, я тешу себя надеждой, что у меня хватит сил еще на пару дней, но в глубине души понимаю, хотя и боюсь себе признаваться, что это последний день, который я могу провести без еды. Собаки потеряли свой привычный облик. Теперь они напоминают лишь жалкие тени самих себя. Их головы болтаются из стороны в сторону, как у игрушечных собак, работающих на солнечных батареях, которые развлекают водителей. Они тоже часто оступаются, и чтобы устоять, нам приходится идти мелкими шагами.

Провожу рукой по рыжей, косматой бороде, подставив лицо небу и одновременно дотрагиваюсь до своих щек. На том месте, где они были раньше, сейчас глубокие впадины. От щек совершенно ничего не осталось, и это повергает меня в шок. Оказывается, я стал даже более тощим, чем предполагал. Меня охватывает паника. Пробую идти быстрее, но через три минуты возвращаюсь к своему привычному «голодному» темпу. Из-за усталости стал очень раздражительным. Даже просто идти рядом с собаками становится невыносимо. Они то и дело отстают, и я прилагаю немало усилий, чтобы тащить их. А ведь мне самому едва хватает сил. Я боюсь, что если отпущу их, то они начнут бегать вокруг меня или лягут на землю. Ни то ни другое меня не устраивает. Они должны двигаться медленно и равномерно, как я. Только так мы сможем выбраться отсюда живыми. Я знаю, что Анактувук-Пасс уже совсем близко, но он по-прежнему не виден за возвышенностью, которая лежит впереди. Я сосредоточен на самом себе, думаю только о том, чтобы сохранить свою жизнь, и потому окружающий мир становится немного размытым. Интересно, а есть ли там все-таки какой-нибудь населенный пункт. Горизонт по-прежнему чист, как и раньше. Я не могу представить, чтобы в этих местах кто-то жил. Ведь здесь нет ничего, кроме обширных диких арктических земель и гор, устремляющихся ввысь.

— О, боже, — говорю я, — а что, если там ничего нет? Если это так, то точно умру. О, этот чертов заброшенный край!

Мой желудок уже не урчит. Я чувствую только слабость, тревогу и желание поспать. Как бы мне хотелось остаться здесь до ночи и хорошенько передохнуть, а на следующий день тронуться в путь, но я очень переживаю за собак. Я совсем не уверен, что они выдержат еще один или два дня. Они выглядят такими вялыми и потерянными, что мне становится грустно. Я заставляю себя двигаться вперед, хотя мои ноги напрочь отказываются работать. Но я должен продолжить путь, хотя бы ради собак. Они не заслуживают голодной смерти. Я не могу допустить, чтобы они погибли по моей вине. Все, о чем они сейчас мечтают, — остановиться и поспать, но я что есть силы тяну за поводки и заставляю их сдвинуться с места и пойти за мной.

Помню, как мы с Джулией в первый раз отправились в поход по заповеднику Минэджери в Каскадных горах Орегона. Мы выбрались всего на один день, но она захватила очень много провизии — не для себя, а для меня, — а я взял с собой лишь пару кусков хлеба. Джулия всегда заботится о других. Еды было так много, что я при всем желании не смог бы съесть все. Оливки, большой кусок сыра «Чеддер», бутерброды с индейкой, майонезом и листьями салата и кучу энергетических батончиков из арахисового масла — всего не перечислишь, а все, что мог предложить я, — это буханка хлеба, купленная за доллар. А с какой бы радостью я съел бы этот хлеб. Вспоминая об этой еде, я думаю о внимательности Джулии. Преодоление больших расстояний может вывести из себя любого, даже самого уравновешенного человека, но не ее. Когда я смотрел на нее, она опускала голову и улыбалась. Наверное, она старалась воодушевить меня. Как я рад, что сейчас ее нет рядом со мной, что она не испытывает таких ужасных страданий. Я бы этого не вынес. Не думаю, что она смогла бы через все это пройти. Вряд ли кому-то под силу вытерпеть голод в сочетании с преодолением огромных расстояний. Я спокоен за нее, рад, что она дома, в безопасности. Думаю о ней, и эта мысль согревает меня и помогает идти дальше. Думаю о собаках, и это помогает мне идти дальше. Думаю о жизни, и это помогает мне идти дальше. Ради собак я должен прекратить эти страдания — преодолеть свое упрямство, позвонить и попросить о помощи. Долгие годы психологической и физической подготовки слишком хорошо научили меня терпеть самую сильную боль и преодолевать самые серьезные опасности. Точно так же покалеченный и окровавленный боксер, который борется за очередной чемпионский титул, отказывается от полотенца, несмотря на то что ему совсем плохо, и упрямо продолжает бой. Ради спасения собак я должен рассуждать трезво, обязан сохранить силы, чтобы сделать звонок, прожить еще один или два дня, пока не подоспеет помощь. Можно позвонить и сказать им, что сегодня я пройду еще несколько миль, а потом они должны будут встретить меня. Но пока, в силах идти, звонить не буду. Пытаюсь убедить себя, что со мной все в порядке. Никогда прежде я не был так близок к физическому истощению, но сейчас, пожалуй, действительно нахожусь на пределе сил. «Если понадобится, ты сможешь идти и после этой критической точки, — убеждаю я себя. — Не волнуйся. Выше голову, просто иди вперед, не останавливайся». Может быть, я в порядке, может — нет, но я знаю, что мне остался всего один шаг от голодной смерти, и уже через несколько миль мой разум окончательно помутнеет.

Еще целую милю я иду вперед, постоянно спотыкаясь. Каждые десять минут обращаюсь к собакам, стараясь, чтобы мой недовольный голос звучал как можно ласковее.

— Идем, — говорю им, но они ведут себя совсем не так, как раньше, — не бросаются вперед с радостным визгом, а медленно и уныло плетутся за мной.

Это меня раздражает, как будто, если бы их поведение осталось прежним, мне бы было легче. Но они и так делают все, что могут. Мой голос едва слышен, а мои слова напоминают какой-то детский лепет. Почти через каждые пятьдесят ярдов я падаю, и рыдания сотрясают мое тело. Я плачу от боли, которая усиливается, когда я пытаюсь восстановить равновесие.

— Вставайте, ребята, — призываю я собак, но порывы ветра заглушают мой голос.

Однако они не слушаются.

Я снова на грани потери сознания. Издаю мучительный стон, но убеждаю себя, что могу идти без еды. И тут по направлению моего движения появляется едва заметный след от автомобильных шин, который тут же исчезает. Я сразу ощущаю мощнейший прилив адреналина. Внимательно рассматриваю след, чтобы убедиться, что не ошибся. Не хочу понапрасну тратить физические и моральные силы, празднуя ложную победу. Возможно, они мне еще понадобятся. Если мои глаза меня обманули, то впереди еще очень долгий путь. Но у меня появляется надежда, пусть слабая, но надежда. Чуть приоткрыв рот, несколько секунд смотрю на след круглыми от радости глазами. Больше ни один мускул на моем лице не пошевелился. Может, этот след появился в результате внезапного понижения местности, однако все-таки вероятность того, что он был оставлен каким-нибудь вездеходом, намного выше. Два отпечатка идут параллельно друг другу. Такие следы мог оставить только механизм, которым пользуются люди. Сомнений быть не может. Я изучаю карту и GPS и понимаю, что до Анактувук-Пасс остается всего нечего — несколько миль. Осознав этот факт, я чувствую себя так, словно уже нахожусь там. На смену отчаянию и страху приходит какая-то странная пьянящая радость.

— Эта дорога выведет нас к Анактувук-Пасс, — обращаюсь к собакам. Да больше и не к кому — они единственные, кто слышит меня. — Отсюда всего пара миль!

Теперь я абсолютно уверен, что мы не умрем от голода. Даже если сейчас мы сделаем передышку и потеряем из-за этого целый день, мы все равно доковыляем до города завтра. Но испытывать судьбу я не хочу. Последние остатки сил на исходе. Еще совсем чуть-чуть, и я потеряю сознание и не смогу идти дальше. Запасы энергии будут исчерпаны, и не смогу искать еду в тундре. Лучше потрачу ее, чтобы добраться до населенного пункта. Я не хочу снова ложиться спать голодным. Это слишком мучительно, и очень боюсь заснуть и не проснуться. А еще боюсь, что не проснутся собаки. Скорее всего, они продержатся еще некоторое время после того, как я потеряю сознание, но по ним этого не скажешь. В конце концов в далеком прошлом они были хищниками и сохранили особый ген выносливости, который помогает им выжить.

Они прямые потомки волков. Такие качества, как стойкость и воля к победе, заложены в них на генетическом уровне. Сейчас, мысленно возвращаясь к этому моменту, я отлично понимаю, что умер бы намного раньше них.

— Вот она, цивилизация, — говорю собакам, чтобы подбодрить их. — Мы сделали это. Мы перешли Ворота Арктики!

Меня охватывает ощущение необыкновенной радости. Я обнимаю собак и каким-то чудом нахожу в себе силы устоять на ногах. Какое же это счастье — осознавать, что я буду жить. Благодаря этому уровень адреналина в моем усталом и полуразрушенном теле подскакивает до небес. Физическая боль кажется совсем незначительной, когда я окончательно понимаю, что выживу после всех этих суровых испытаний.

— Мы преодолели чертовы Ворота, — я повторяю эти слова, качаю головой всякий раз, когда произношу слово «чертовы».

Иногда я наклоняюсь к собакам, смотрю им в глаза и глажу по голове.

— Мы преодолели чертовы ворота, Джимми, — говорю я, чтобы воодушевить его. — Представь, Уилл, чертовы Ворота Арктики?

Такое впечатление, будто вокруг меня толпа благодарных слушателей, хотя на самом деле здесь только я и собаки.

— Ведь никто раньше этого не делал, — я говорю громким голосом, которого мне так не хватало последние две недели.

Собаки посмотрели на меня один или два раза и продолжили идти, понурив головы и поджав хвосты. Но я уверен, что мое воодушевление передается им и помогает двигаться вперед.

Однако два часа спустя запасы радости, которые придавали мне сил, иссякли. Я по-прежнему очень счастлив, но у меня больше нет энергии, чтобы это демонстрировать. Устало плетусь через холмы к городу. Мимо пролетает куропатка, но я даже не взглянул на нее. Я преодолеваю последний спуск и думаю только о том, чтобы раньше времени не свалиться от усталости. Я опускаю голову, чтобы отдохнуть, а когда поднял ее, чтобы посмотреть вперед, то заметил, что город имеет форму квадрата. Существует четкая граница между поверхностью, покрытой асфальтом, и поверхностью тундры. Они не сливаются. В городе не больше ста жилых строений. Кажется, что их раскидали на этой пустой земле в случайном порядке. Меня не сильно интересует характер местности, но тем не менее я обращаю внимание, что городок расположен посреди долины, которая занимает примерно две мили в ширину. Там нет деревьев, только невысокие холмы, покрытые зеленеющей травкой, а вокруг возвышаются темные скалы. На противоположной стороне дорога устремляется в горы голубовато-серого цвета, где обитают дикие овцы.

Я успокаиваюсь, поднимаюсь на ноги и снова трогаюсь в путь. Никому не собираюсь рассказывать, какие страдания мне пришлось пережить. Хочу казаться довольным жизнью путешественником, который бодро покоряет просторы дикой тундры, а не усталым, замученным путником, который чуть не сошел с ума, оставшись один. Собаки следуют за мной по пятам. На этот раз мне даже не приходится их уговаривать. И вот выхожу на асфальтированную дорогу. Такое ощущение, словно я два месяца отдыхал на море и вот наконец возвращаюсь домой. Очень странно ощущать под ногами твердую поверхность. Ведь за последние дни я привык ходить по холмам, покрытым зарослями туссока. Пара минут у меня уходит на то, чтобы просто исправить походку. Я захожу в город и в первую очередь направляюсь в продовольственный магазин, который заметил, когда спускался с холма. Слава Богу, он открыт. Я снимаю рюкзак, оставляю его снаружи, привязываю собак и захожу вовнутрь в предвкушении невероятного количества еды. При виде огромного разнообразия продуктов, аккуратно расставленных на полках, мои глаза загораются. Я покупаю корм для собак, буханку хлеба, несколько упаковок шоколада, пачку печенья и большой пакет яблочного сока. Оплачиваю покупки и быстро киваю кассиру, не произнося при этом ни слова. Кажется, моя худоба и убогий вид поражают его до глубины души. Я слишком устал, чтобы говорить. С нетерпением возвращаюсь на улицу и высыпаю немного собачьего корма прямо на землю. Собаки буквально сметают его, и мне приходится сразу дать им добавку. Они съедают десять фунтов корма за пару минут, и после этого наконец-то перестаю за них бояться. Страх, который я испытывал в последние десять дней, начинает угасать. Теперь уверен, что они не умрут голодной смертью. Я сажусь рядом с рюкзаком, прислонившись к стене магазина, и проглатываю пару шоколадок и большой кусок хлеба. «Не могу поверить, что я только что преодолел эти чертовы Ворота».

Я выпиваю сока и закрываю глаза на двенадцать минут. Открыв их, я увидел, что собаки во всю храпят. Чувствую, что могу подняться на ноги и при этом не упасть от бессилия, меня охватывает чувство ликования.

— Эй, вы, обжоры, вставайте, — говорю им, после чего надеваю рюкзак и иду по городу, слегка прихрамывая и хихикая.

Наполненные до отказа животы собак скрыли их кости. Сейчас, когда опасность миновала, прошедшее кажется забавным.

Город имеет форму почти идеального квадрата, сторона которого составляет примерно полумилю. Думаю, найти здесь гостиницу не составит труда.

— Вы не подскажите, как пройти к гостинице? — вежливо обращаюсь я к первому попавшемуся незнакомцу.

— Голубое здание вниз по дороге, — отвечает он. Я не останавливаюсь, даже чтобы уточнить направление. Просто иду прямо к гостинице, а собаки следуют по пятам. Даже стоя у входа, я не могу перестать смеяться над собой. Такое впечатление, что меня рассмешил какой-то невидимый приятель. Как говорится, смешинка в рот попала. Вот что я сейчас чувствую. Мое тело ноет от невыносимой боли, но гормоны счастья словно выталкивают ее из меня. Я знаю, что физическая боль не вечна. От счастья у меня кружится голова. Да, я счастлив, как никогда, это словно второе рождение.

— Джонни, ты бы гордился мной, — говорю я.

— Я пришел сюда из Амблера, — проговариваюсь я какому-то человеку, снимая рюкзак.

— Из Амблера? — в его голосе слышится неподдельное изумление. Он не кажется мне агрессивно настроенным или равнодушным.

— Да, из Амблера. Это был долгий путь.

— Это ведь около трех тысяч миль отсюда? — спрашивает он и, не произнося ни слова, ждет ответа.

— Довольно близко, вы не находите? — отвечаю я вежливо и без запинки.

— А сколько времени вы сюда шли? — интересуется он. В это время к нам подошли еще двое человек, занимавшиеся плотницкими работами.

— Пятьдесят дней, — отвечаю я.

— Пятьдесят дней? — переспрашивает он с недоверием.

Я широко улыбаюсь. Как же все-таки здорово, что я был один. Сейчас я сияю от гордости:

— Ага. За все это время мне не встретился ни один человек, и я был уверен, что умру с голоду.

Все трое сперва слушают мой рассказ, а потом каждый высказывает свои мысли вслух.

— Мой двоюродный брат чуть не погиб во время охоты на северных оленей прошлой осенью, — сказал первый.

— Это ужасно неприветливая земля. Преодолеть ее, ой, как нелегко, — говорит второй.

— Но ты теперь знаешь, как выжить в ней, — констатировал третий.

Я просто киваю и улыбаюсь от уха до уха.

— О, да, знаю, — говорю я, — определенно знаю.

Затем я иду в номер. Ведь я заслужил отдых, не так ли?

Я разбираю вещи и отправляюсь на почту, чтобы забрать свои посылки, а затем сразу возвращаюсь в гостиницу. Нас с Джимми и Уиллом подвозит грузовик. Когда мы выходили, рядом с нами остановились мальчишки.

— А можно погладить ваших собак, мистер? — спрашивает один из них.

Я отвечаю, что можно, но когда мальчик протягивает руку, Джимми с Уиллом тут же начинают вертеться. Просто это их обычная манера общения с детьми. Немного испугавшись, мальчики сразу отдернули руки и предпочли наблюдать за собаками издалека.

Я устанавливаю палатку прямо на улице, чтобы собаки могли хорошенько в ней поспать. Чтобы они не убежали, привязываю их длинные поводки к водосточной трубе, а рядом ставлю миски, доверху наполненные водой и кормом. Затем возвращаюсь в номер и принимаю душ. Я похож на узника Освенцима, но теперь я вполне спокоен и могу вдоволь посмеяться над собой, зная, что у меня на кровати лежит куча еды и я могу съесть все, что пожелаю и в любом количестве. Пища поможет мне вернуться в прежнюю форму. Ведь я не хочу становиться еще тоньше. На душе у меня наконец-то царит спокойствие. Так спокойно я не чувствовал себя с середины марта, когда Джулия дождливой холодной ночью везла меня в аэропорт Портленда.

Я выхожу в холл и звоню Джулии.

— Ты даже не представляешь, какое это облегчение — услышать твой голос, — говорит она.

Еще она сообщает, что приедет уже через пару дней, и мы продолжим путешествие вместе. Эта новость радует меня еще больше. Также она сказала, что мои братья неделю назад покинули Анактувук-Пасс. Конечно, это меня немного расстроило, но зато я знаю, что они где-то рядом, и эта мысль греет меня. Если с ними что-то случится, то я незамедлительно приду на помощь.

Потом я звоню родителям.

— Мы уже начали беспокоиться, все ли с тобой в порядке, — говорит моя мама. — Я просто делал свое дело, — отвечаю. — Я знал, что все будет хорошо.