Глава третья

Из тела и в ум

Образ тела, Вне-Телесные Опыты и Виртуальная Самость

«Обладать» собственным телом, располагать разными его частями и телесными ощущениями — это то, что составляет фундамент чувства бытия кем-то. Образ вашего собственного тела удивительно пластичен. Опытные лыжники, к примеру, могут пространственно распространять сознательный образ собственного тела вплоть до кончиков лыж. Водители-гонщики способны расширять образ своего тела, включая в него границы капота автомобиля; им не приходится визуально оценивать, смогут ли они проехать через узкий проезд или избежать столкновения с препятствием — они просто чувствуют это. Пытались ли вы сами когда-нибудь идти с закрытыми глазами или во тьме, нащупывая тростью путь, как это делают слепые? Если да, то вы должны были заметить появление тактильной чувствительности на конце трости. Всё это примеры того, что философы называют чувством обладания, которое является специфическим компонентом сознательного опыта, формой автоматического самоопределения, которое интегрирует определённый вид содержимого сознания в то, что переживается в качестве собственной самости. Исследования с использованием нейровизуализации дали нам представление о том, что происходит в мозгу, когда чувство обладания переносится с реальной руки индивида на резиновую руку, что имеет место в эксперименте с резиновой рукой, который был описан во введении: На рисунке 2 показаны области повышенной активности в премоторной коре головного мозга. Вполне вероятно, что в момент, когда вы начинаете сознательно воспринимать резиновую руку в качестве части своего тела, поля тактильных и визуальных ощущений сплавляются, что отражено в активации нейронов в первичной двигательной коре головного мозга.1 Иллюзия резиновой руки помогает нам понять взаимозависимости зрения, осязания и проприоцепции, чувства положения тела и равновесия, проистекающего из вестибулярного аппарата. Ваша телесная модель-самого-себя появилась как результат процесса мультисенсорной интеграции, основанной на простой статистической корреляции, которую обнаруживает ваш мозг. Феноменальное включение резиновой руки в модель-самого-себя происходит в результате корреляции тактильных и визуальных входящих раздражений. Как только мозг обнаруживает синхронию в основе этой корреляции, он автоматически формирует новое, когерентное представление. После чего возникает сознательно переживаемое чувство обладания.

В исследованиях Метью Ботвиника и Джонатана Когена, испытуемых просили закрыть глаза и указать на их собственную скрытую левую руку; испытуемые указывали в направлении резиновой руки; при этом, градус ошибки отклонения зависел от фиксированной длительности пережитой иллюзии. В похожем эксперименте, предпринятом K.C.Armel и V. S. Ramachandran в UCSD's Brain and Perception Laboratory, при выворачивании одного резинового пальца в физиологически невозможное положение, испытуемые не только феноменологически чувствовали свой палец вывернутым, но также демонстрировали значительную реакцию в степени проводимости кожи. Это означает, что автономные бессознательные механизмы, не поддающиеся волевому управлению, так же руководствовались предположением, что резиновая рука была собственной частью себя как целого. Лишь двое из ста двадцати испытуемых сообщили, что испытали тогда реальную боль, но многие отдёргивали руки, тревожно расширяли глаза или нервно смеялись.

Рисунок 2: Иллюзия резиновой руки. Изображение справа показывает иллюзию субъекта, которая возникает тогда, когда чуствуемые прикосновения совпадают с видимыми прикосновениями зонда. Тёмные области показывают повышенную активность в мозгу; переживаемое феноменально, иллюзорное положение руки, изображено светлым абрисом. Лежащая в основе активация нейронов премоторной коры демонстрируется экспериментальными данными (Botvinick & Cohen, «Rubber Hand 'Feels' Touch,» ibid.)

Прелесть иллюзии резиновой руки в том, что вы можете воспроизвести её в домашних условиях. Этот опыт ясно показывает, что сознательно испытываемое чувство обладания непосредственно обусловлено процессами репрезентации в мозгу. Заметьте, насколько бесшовным является переход из плеча в резиновую руку. С точки зрения субъекта, и плечо и резиновая рука являются частями одной и той же телесной самости; «обладание» имеет качественную протяжённость, которая распространяется на обе эти части. Вам не требуется ничего делать для достижения этого эффекта. Это кажется результатом сложной, динамической самоорганизации в мозгу. Возникновение телесной себя-модели — сознательного образа тела, как целого — основано на подличностных, автоматических процессах связывания разных свойств вместе ради достижения когерентности. Эта когерентная структура есть то, что вы испытываете в качестве вашего собственного тела и ваших собственных конечностей.

Есть несколько интригующих находок: оказалось, что испытуемые допускают ошибку в определении местоположения их собственной руки, если видят резиновую руку в физиологически правдоподобном положении. Этот факт говорит о том, что «вертикальные» процессы, такие, как ожидания, связанные с формой собственного тела, играют важную роль. Например, принцип «постоянства тела», кажется, проявляет себя в том, что сохраняет количество рук равным двум. Резиновая рука смещает реальную руку, а не просто ошибочно принимается за последнюю. Наконец, психометрические исследования показали, что чувство обладания телом состоит из различных компонентов, из которых три являются наиболее важными: обладание, агентство, месторасположение; все три могут быть взаимно диссоциированы. «Я-нность» (в оригинале — «Me-ness» — прим. перев.) не может быть редуцирована до «здесь-ности» (в оригинале «here-ness» — прим. перев.) и, что более важно, агентство (имеется ввиду предприятие действия) и обладание являются различными, идентифицируемыми и раздельными аспектами субъективного опыта. Ощущения собственных внутренностей («интроцептивные телесные ощущения») и фоновые эмоции — это другие, не менее важные, причалы для сознательной самости; однако, становится очевидным, что обладание — это самая близкая к ядру нашей цели характеристика самости. Тем не менее, опыт бытия телесно-воплощённой самостью представляет собой холистский конструкт, характеризующийся взаимоотношениями части и целого и проистекающий из множества источников.

Феноменальное обладание является сердцем сознательного опыта-себя, но также имеет предшественников в бессознательном. В классической неврологии есть гипотеза о схеме тела, бессознательной, но при этом постоянно обновляемой в мозгу карте расположения конечностей, форме и позе тела. Последние исследования показали, что японских макак можно обучить использованию инструментов, хотя эти животные очень редко демонстрируют использование инструментов в естественных условиях. Во время успешного использования инструмента, в мозгу обезьяны происходят изменения в определенных нейронных сетях; это свидетельствует о том, что используемый обезьяной инструмент временно интегрируется в её схему собственного тела. Когда комочек еды расположен вне зоны досягаемости и обезьяны вынуждены использовать грабли для того, чтобы придвинуть еду к себе, наблюдается изменение телесной себя-модели в мозгу обезьяны. На деле, это выглядит так, как если бы модель руки и модель окружающего руку пространства расширились до пределов наконечника инструмента. То есть, на уровне модели реальности самой обезьяны, свойства руки переносятся на наконечник инструмента. Определенные поля визуального восприятия расширяются от пределов района кисти до пределов наконечника граблей, которые держит обезьяна. Это вызвано тем, что теменная доля мозга обезьяны временно инкорпорировала грабли в модель собственного тела. В случае с людьми, аналогичный опыт может превратить наконечник инструмента в часть руки, при этом, сам инструмент может быть использован столь же искусно и может обрести ту же чувствительность, какой обладают собственные пальцы.

Последние данные нейробиологии показывают, что любое успешное расширение поведенческого пространства отражается на нейронном субстрате образа тела в мозгу. Мозг конструирует интернализированный образ инструмента, ассимилируя его в существующий образ тела. Конечно, мы не знаем, имеют ли в действительности обезьяны сознательный опыт обладания или лишь бессознательные механизмы. Нам действительно известны некоторые сходства между макаками и людьми, что делает вполне допустимым вывод о том, что измененная и дополненная телесная самость макаки является сознательной. Интерес представляет также то, что эти научные данные проливают свет на эволюцию использования инструментов. Всё выглядит так, будто необходимым предварительным условием для расширения пространства действия и способностей индивида посредством использования инструментов явилась способность последнего интегрировать инструменты в уже существующую себя-модель. Вы можете разумно и целенаправленно использовать инструменты только тогда, когда ваш мозг временно представляет инструменты в качестве частей вас самих. Разумное использование инструментов было крупным достижением в эволюции человека. Можно предположить, что некоторые из основных столпов способности человека к использованию инструментов существовали в мозгу наших предков ещё 25 миллионов лет назад. Тогда, благодаря до сих пор неизвестному эволюционному давлению, они преобразились в тех, кого мы называем сегодня людьми.8 Гибкость схемы тела обезьяны сильно зависит от характеристик карты тела в теменной доле коры головного мозга обезьян. Решающий шаг в человеческой эволюции вполне мог быть вызван тем, что большая часть модели тела стала глобально доступной для сознательного переживания. Если вы можете сознательно переживать инструмент как интегрированный в вашу телесную самость, тогда вы также сможете направлять внимание на этот процесс, оптимизировать его, формулировать идеи относительно него и контролировать его с большей точностью, совершая то, что сегодня мы называем волевыми поступками. Сознательный опыт бытия собой есть так же градуированный феномен, который набирает силу по мере того, как организм становится всё более и более чувствительным ко внутреннему контексту и расширяет свои способности к самоконтролю.

Рисунок 3: Интеграция прикосновения и зрения. Испытуемый пытается поместить монетку (маленький тёмный кружок) в лоток собственной рукой и при помощи инструмента. На рисунке справа, интегрированное переживание зрения и прикосновения переносится с руки на наконечник инструмента. Пунктирными линиями обозначено направление взгляда; стрелки обозначают направление движения. Большой белый круг обозначает область, в которой, согласно сознательной модели действительности, соединяются зрительные и тактильные ощущения. Рисунок авторства Angelo Maravita.

Возникает впечатление, что обезьяны так же способны инкорпорировать в свою телесную себя-модель визуальный образ собственной руки так, как он явлен на экране монитора компьютера. Если образ змеи или паука достигает изображения руки на экране, животное отдёргивает свою реальную руку. Обезьяны даже могут научиться контролировать интерфейс мозг-машина, который позволяет им хватать объекты рукой робота, которая управлялась определенными участками их мозга.9 Возможно, наиболее увлекательной, с точки зрения философии, является идея о том, что всё это внесло вклад в эволюционное возникновение квази-Картезианского «мета-себя», то есть, способности дистанцировать самого себя от своего телесного воплощения, рассматривая собственное тело в качестве инструмента.10

Очевидно, что визуальный образ руки робота, так же, как и в случае с резиновой рукой, встраивается в танцующий себя-паттерн в мозгу макаки. Интеграция обратной связи, получаемой от руки робота, в эту себя-модель и является тем, что позволяет макаке контролировать руку, функционально инкорпорировать её в собственный поведенческий репертуар. Для того, чтобы выработать способность к разумному использованию инструмента, макаке приходится встраивать эти грабли в себя-модель; в противном случае, обезьяна не смогла бы понять, что она может использовать эти грабли в качестве расширения собственного тела. Тут есть связь между самостью и расширяющимся глобальным контролем.

Рисунок 4: Японская макака демонстрирует разумное использование инструмента. Она способна граблями достать комочек пищи (снизу); также, она способна набблюдать за собственными движениями при помощи образов на экране компьютера, даже тогда, когда их руки невидимы (посередине и сверху): Простое расширение поведенческого пространства, или расширение феноменальной себя-модели? Рисунки авторства Atsushi Iriki.

Человеческие существа точно так же рассматривают виртуальные эквиваленты частей своего тела, которые они видят в режиме видео на экране, в качестве расширения собственных тел. Вспомните указатель компьютерной мышки на дисплее компьютера или управляемых персонажей видеоигр. Это может служить объяснением чувства «присутствия», иногда в нас возникающего, когда мы играем в ультрареалистичные игры. Способность многих участков мозга инкорпорировать искусственные устройства когда-нибудь позволит пациентам успешно управлять сложными протезами (которые, к примеру, посылают информацию от тактильных и позиционных датчиков в имплантированное в мозг многоканальное записывающее устройство с беспроводным управлением), привнося вместе с этим просто удовольствие от чувства осознанного владения такими устройствами. Всё это даёт нам более глубокое понимания обладания. На более высоких уровнях, обладание — это не просто пассивная интеграция в сознательную себя-модель: Гораздо чаще, оно имеет отношение к интегрированию чего-либо в петлю обратной связи с последующим размещением в иерархии управления. Дела обстоят так, словно бы эволюция языка, культуры и абстрактной мысли представляла собой процесс «экзаптации», использования наших телесных карт в ответ на новые потребности и вызовы; к этому пункту я вернусь в главе, посвященной эмпатии и зеркальным нейронам. Проще говоря, экзаптация — это сдвиг функционального применения определенной особенности организма в процессе эволюции: Перья птиц представляют собой классический пример, потому что изначально они развились «для» температурной регуляции, но позже оказались приспособлены для полёта. Основная идея здесь заключается в том, что интегрированная телесная себя-модель была экстремально полезным новообразованием, так как открыла возможность для огромного количества непредсказуемых экзаптаций. Очевидно, что один общий механизм лежит в основе иллюзии резиновой руки, эволюции использования инструментов без усилий, способности переживать телесное присутствие в виртуальной среде и способности контролировать искусственные устройства собственным мозгом. Этот механизм — это себя-модель, интегрированная репрезентация организма как целого, расположенная в мозгу. Эта репрезентация суть непрерывный процесс: Она гибкая, может постоянно обновляться и позволяет вам овладевать частями мира путём интеграции. Её содержимое есть содержимое Эго.

Вне-телесный опыт

Мой собственный интерес к сознанию возник из нескольких различных источников, в основном академических, но также и автобиографических. В некоторых моментах, теоретический вопрос возникал непосредственно и неожиданно в моей жизни. В юности, я пережил ряд тревожных событий; вот описание одного из них:

Сейчас весна 1977-го. Мне девятнадцать лет. Я лежу на спине в своей постели, собираюсь уснуть, глубоко расслаблен, но всё ещё в сознании. Дверь приоткрыта, из-за неё пробивается свет. Я слышу голоса своей семьи из прихожей и ванной, а также поп-музыку из спальни моей сестры. Неожиданно я почувствовал, как моя кровать соскальзывает в вертикальное положение, изголовьем вверх к потолку. Кажется, я покинул своё физическое тело, приняв вертикальное положение. Я продолжал слышать голоса, звук того, как люди чистили зубы, также музыку, но моё зрение было расплывчатым. Я чувствовал смесь увлечения и нарастающей паники, ощущения, которые устремляли к чему-то вроде обморока; я снова оказался в постели, вновь закованный в моё физическое тело.

Этот короткий эпизод был поразительным из-за своей ясности, чёткости и прозрачности. С моей точки зрения, это событие выглядело абсолютно реальным. Шесть лет спустя, я уже был осведомлён о концепции вне-телесных опытов (в оригинале — Out-of-body experience, OBE — прим. перев.) и когда такие эпизоды случались, я как минимум, мог контролировать часть переживаний и пытался делать некоторые проверяемые наблюдения. Как я уже вкратце указывал во Введении, вне-телесные опыты — это широко известный класс состояний, во время которых индивид переживает очень реалистичную иллюзию покидания собственного физического тела (обычно в форме эфирного двойника) и передвигается вне последнего. Большинство внетелесных переживаний происходят спонтанно, во время засыпания или хирургических операций, или несчастных случаев. Классические признаки вне-телесного опыта включают визуальную репрезентацию собственного тела с невозможной для восприятия зрительной перспективы от третьего лица (например, можно увидеть свое тело, лежащим внизу, на постели), а также вторую репрезентацию собственного тела, обычно парящую сверху.

Рисунок 5: Кинематика феноменального образа тела во время приступа ВТО: «Классический» паттерн движения по S. Muldoon and H. Carrington, The Projection of the Astral Body (London: Rider & Co., 1929)

Примерно в то же самое время, в начале 1980-х, я пережил столь же тревожный опыт в своей интеллектуальной жизни. Я писал свою философскую диссертацию в Johann-Wolfgang-Goethe University, которая была посвящена так называемой проблеме ума и тела, которая актуализировалась после публикации в 1949 м книги Гилберта Раила Концепция ума. В то время, различные философы, начиная Ullin T. Place и заканчивая Jaegwon Kim, развили около дюжины весомых теоретических пропозиций разрешения вековой загадки; был достигнут значительный прогресс. Я вырос в условиях более традиционно-ориентированного философского факультета, в котором доминировала политическая философия Франкфуртской Школы. Казалось, что на моём факультете никто вообще не был осведомлён о громадном прогрессе аналитической философии ума. К величайшему своему удивлению, я обнаружил, что в наиболее убедительных и содержательных трудах научного фронта, материализм давно стал ортодоксией. Практически никто даже отдалённо не рассматривал возможность существования души. Было всего несколько дуалистов — исключительно на континенте. Было горько осознавать, что около сорока лет после окончания Второй Мировой Войны, во время которой практически все представители немецко-еврейской интеллигенции и другие интеллектуалы были либо убиты, либо изгнаны, многие нити традиции и студент-учительских отношений были разрушены и немецкая философия значительно отставала от контекста глобальной дискуссии. Большинство немецких философов не стали бы читать то, что было опубликовано на английском языке. Несколько философских дебатов, свидетелем которых я был в университетах Германии, неожиданно произвели впечатление плохо информированных, немного провинциальных и не имеющих понятия о том, на какой стадии развития уже тогда находился глобальный проект человечества по конструированию всесторонней теории ума. По мере дальнейшего чтения, я постепенно убеждался в том, что убедительных эмпирических свидетельств опыта сознательных переживаний вне мозга действительно не было и что основной тренд лучших трудов по философии ума однозначно указывал в противоположном направлении. С другой стороны, я лично переживал повторяющиеся случаи выхода из тела, кристально ясно и отчётливо. Что делать?

Выход был только один: Я должен был сделать эти эпизоды контролируемым и воспроизводимым состоянием сознания; я должен был экспериментально выяснить, возможно ли производить верифицируемые наблюдения в состоянии внетелесного опыта. Я прочёл всё, что мог найти, относительно опытов выхода из тела и испробовал разные психологические техники для произвольного воспроизведения этого феномена. В контексте безжалостных экспериментов над самим собой, я прекращал пить жидкости в полдень, пялился на стакан воды, стоявший на кухне возле раковины с твёрдым намерением вернуться к нему во внетелесном состоянии и ложился спать с чувством жажды, с половиной столовой ложки соли за щекой (вы можете попробовать это в домашних условиях). В научной литературе я нашёл, что внетелесный опыт связан с анестетиком кетамином. Поэтому, когда мне пришлось подвергнуться небольшому оперативному вмешательству в 1985, я убедил анестезиста заменить анестетик для того, чтобы я смог пережить фазу пробуждения во время кетамин-индуцированной анестезии в медицински-контролируемой экспериментальной обстановке (Не пытайтесь повторить это в домашних условиях!) Оба описанных выше экспериментальных проекта оказались неудачными, я отказался от дальнейших попыток много лет назад. Я никогда не был способен выйти за грань чистой феноменологии от первого лица, а ведь это было необходимо для того, чтобы сделать единственное верифицируемое наблюдение в состоянии внетелесного опыта, которое хотя бы отдалённо могло служить свидетельством истинной отделимости сознания от мозга.

В одном из моих последних исследований, я пытался выделять различные слои сознательного себя-модели, то есть, слои Эго. Я твёрдо уверен в том, что, с теоретической перспективы, наиболее важно сперва вычленить простейшую форму самосознания. Какое чувство самости наиболее раннее и фундаментальное? Можем ли мы исключить мышление, чувствование, автобиографическую память и при этом по-прежнему иметь эго? Можем ли мы остаться в Сейчас, пускай даже без каких-либо волевых поступков и в отсутствии какого-либо телесного поведения и продолжать довольствоваться феноменальной самостью? Философы прошлого допускали ошибку, обсуждая исключительно высокоуровневые феномены, такие, как способность первого лица говорить «я» или когнитивно опосредованные формы интерсубъективности. Я настаиваю на том, чтобы мы сперва уделили внимание включённым в причинно-следственные связи необходимым низкоуровневым деталям, то есть, тому, что я называю «минимальная феноменальная самость». Мы должны найти почву самости, причём, это нужно сделать междисциплинарными методиками. Как вы увидите сами, вне-телесный опыт — это идеальная входная точка для разрешения этого вопроса. Не так давно, внетелесный опыт был табу для серьёзных исследователей, равно как в начале 1980-х была табуирована сама тема сознания. Обе эти темы считались шагами, определенно ограничивающими карьерный рост молодого исследователя. Но после десятилетий пренебрежения, внетелесный опыт стал одной из самых горячих тем в исследованиях телесного воплощения и сознательной самости. Я и Олаф Бланке, с которым мы уже встречались во Введении, изучаем опыт выхода из собственного тела для того, чтобы лучше понять, чем является воплощённая в тело самость. С философской перспективы, внетелесный опыт интересен, как минимум, по нескольким причинам. Феноменология опыта покидания тела неизбежно приводит к идее невидимого, невесомого но пространственно протяженного второго тела. Я уверен, что эта идея может быть тем самым народно-феноменологическим предком термина «душа» и философской протоконцепции ума. Душа — это индивидуальная себя-модель в состоянии внетелесного опыта. Традиционная концепция бессмертной души, существующей независимо от физического тела, скорее всего имеет нейрофеноменологические корреляты. В своём происхождении, «душа» может быть не метафизическим понятием, но феноменологическим; она может представлять собой содержимое феноменального Эго, активированного мозгом во время опыта покидания тела.

В истории идей, современные философские и научные дебаты об уме развились из следующей протоконцепции: анимистическая, квази-чувственная теория о том, что значит иметь ум. Иметь ум означало иметь душу, эфирное второе тело. Эта мифическая идея «тонкого тела», независимого от физического тела и являющегося носителем высших ментальных функций, таких, как внимание и мышление, обнаруживается во множестве различных культур и в разное время (донаучные теории о «дыхании жизни»13 например). Примерами здесь могут выступать еврейская руах, арабская рух, латинский spiritus, греческая пневма и индийская прана. Тонкое тело есть пространственно протяженная сущность, которой надлежит поддерживать жизнь в физическом теле, а так же которой надлежит покинуть тело после его смерти.14 В контексте теософии, равно как и других духовных традиций, известны «тело воскрешения» и «тело славы» в Христианстве, «святейшее тело» и «сверхзвёздное тело» в Суфизме, «бриллиантовое тело» в Даосизме и Важраяне, «тело света» или «радужное тело» в Тибетском Буддизме. Согласно моей теории (теории субъективности себя-модели), это тонкое тело действительно существует, но оно сделано не из «ангельского вещества» или «астральной материи». Оно сделано из чистой информации, протекающей в мозгу. Конечно, «поток информации» это просто ещё одна метафора. Однако, информационно-процессуальный уровень описания — это лучшее, что мы имеем на данном этапе исследований. На этом уровне, мы создаём проверяемые гипотезы и на этом уровне мы можем видеть те вещи, которых мы не могли видеть ранее. Тонкое тело — это себя-модель мозга, и научное исследование вне-телесных опытов удивительным образом свидетельствует об этом. Сообщения о случаях переживания вне-телесного опыта от первого лица доступны в изобилии, и они так же появлялись во все времена и во многих различных культурах. Я предполагаю, что функциональное ядро этого типа сознательного опыта формируется культурно инвариантным нейропсихологическим потенциалом, общим для всех человеческих существ. В определенных условиях, мозг всех человеческих существ может произвести опыт выхода из тела. Сейчас мы начинаем понимать свойства той функциональной и репрезентационной архитектуры, которая вовлечена в этот процесс. Изучение феноменологии по отчётам о вне-телесных опытах поможет нам понять не только эти свойства как таковые, но и их нейронную реализацию. Вполне может оказаться, что существует протяжённый в пространстве и функционально различимый нейронный коррелят состояний вне-телесного опыта. Психолог Susan J. Blackmore вынесла на обсуждение редукционистскую теорию вне-телесного опыта, в которой опыт выхода из тела описан как модель действительности, создаваемая мозгом в условии отрезанности последнего от входных данных от органов чувств, что может иметь место во время стрессовых ситуаций; в таком положении, мозг вынужден опираться на внутренние источники информации. Она привлекла внимание к тому замечательному факту, что визуальные когнитивные карты, реконструируемые по памяти, чаще всего построены с перспективы высоты птичьего полёта. Закройте глаза и вспомните, как вы в последний раз гуляли вдоль пляжа. Действительно ли ваша зрительная память строит картинку с видом из ваших глаз? Или, возможно, вы наблюдаете себя, идущим вдоль берега, откуда-то сверху? У большинства людей наблюдается именно последнее.

Когда я впервые встретил Blackmore в Тюбингене в 1985, я рассказал ей о нескольких собственных внетелесных опытах; тогда она попросила меня рассказать более детально о том, как я передвигался во время таких эпизодов. Только тогда я смог заметить, что во время опыта покидания своего тела, я передвигался по спальне совсем не поступательно, как мы обычно передвигаемся, или как можно было бы летать во сне. Напротив, во время таких опытов, я передвигался «рывками», предположим, от одного окна к другому. Blackmore предположила, что во время вне-телесных опытов, мы передвигаемся дискретными сдвигами, от одной пространственной точки на нашей когнитивной карте к другой. Перемещения происходят во внутренней модели нашей окружающей среды, во внутренней симуляции (причём, не самого высокого разрешения) ландшафтов, с которыми мы уже знакомы. Её основная идея заключалась в том, что внетелесный опыт представляет собой сознательную симуляцию мира, пространственно организованную из перспективы от третьего лица и включающую в себя реалистичную репрезентацию собственного тела; и эта репрезентация действительно очень правдоподобна потому, что мы не распознаём в ней симуляцию.

Теория Blackmore интересна тем, что рассматривает внетелесные опыты в качестве поведенческих пространств. И вправду, почему они не могут быть внутренне симулируемыми поведенческими пространствами? В конце концов, сознательный опыт, сам по себе, производит впечатление внутренней репрезентации пространства, в которой восприятия значительно слиты с собственным поведением. То, что более всего служило для меня подтверждением теории внетелесных опытов Blackmore, это прыжки от ландшафта к ландшафту, феноменологическая черта, которую я наблюдал во время собственных эпизодов опыта выхода из тела.

Мой пятый внетелесный опыт оказался особенно запоминающимся. Это произошло около часа ночи, 31 октября 1983:

Видимость во время внетелесного опыта была плохой, чего, собственно, и следовало бы ожидать от тёмной спальни ночью. Когда я понял, что не могу нажать на кнопку выключателя света, перед которой я оказался в состоянии внетелесного опыта, я начал сильно нервничать. Чтобы не разрушить всё и не потерять драгоценную возможность для экспериментирования, я решил оставаться на месте до тех пор, пока я не успокоюсь. Затем я попытался пройти к открытому окну, но вместо этого обнаружил, что плавно скольжу туда, оказываясь мгновенно на новом месте. Я осторожно прикоснулся к деревянной раме окна, пронося над ней свои руки. Тактильные ощущения были отчётливыми, но иными — в частности, ощущение теплоты или холодности оконной рамы отсутствовали. Я проскочил сквозь окно и начал подниматься вверх по спирали. Следующая феноменологическая черта сопровождала этот процесс: навязчивое желание визуализировать заголовки местных газет: «БЫЛ ЛИ ЭТО ПРЕДНАМЕРЕННЫЙ СУИЦИД ИЛИ ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ СОМНАМБУЛИЗМА? СЛУЧАЙ СТУДЕНТ-ФИЛОСОФ РАЗБИЛСЯ НАСМЕРТЬ, ВЫШАГНУВ ВО СНЕ ИЗ ОКНА.»

Спустя некоторое время, я уже лежал сверху на своём физическом теле, из которого я поднялся совершенно произвольно, уже во второй раз. Я попытался перелететь в дом друга во Франкфурте, который находился на расстоянии восьмидесяти пяти километров от меня. Я намеревался произвести там несколько верифицируемых наблюдений. Просто сконцентрировавшись на пункте моего назначения, я рванулся с огромной скоростью, пролетел сквозь стену своей спальни и сразу же потерял сознание. Когда я вновь обнаружил себя наполовину закованным в моё физическое тело, я почувствовал, что ясность события снижается и решил выйти из тела ещё раз.

Эти инциденты, взятые из наиболее исчерпывающего опыта, демонстрируют часто наблюдаемую особенность самопроизвольного движения в состоянии внетелесного опыта, а именно то, что модель тела двигается не так, как двигалось бы физическое тело; стоит просто подумать об определенном месте, и оно переносится туда по прямой. Вестибулярно-двигательные ощущения сильны в состоянии внетелесного опыта (действительно, наиболее плодотворный взгляд на внетелесный опыт — это рассматривать его как вестибулярно-моторную галлюцинацию), но ощущения веса слабо ощущаемы, поэтому полёт выглядит совершенно естественным логичным способом передвижения в опыте выхода из тела. Из-за того, что большая часть внетелесных опытов происходит именно ночью, скорее всего вы не сможете хорошо видеть. Поэтому, если вы перепрыгиваете от ландшафта к ландшафту в вашей ментальной модели действительности, это неудивительно, что пространство между двумя такими ярко выраженными местами оказывается ощутимо неуловимым или неопределенным; в конце концов, я просто не ожидал увидеть так много деталей. Заметьте, что отсутствие температурных ощущений и короткие затмения сознания, наблюдающиеся в промежутках между разными сценами, вполне определенно задокументированы в исследованиях снов (см. часть 5). Представлю вам ещё один отчёт об опыте выхода из тела от первого лица. Это опыт швейцарского биохимика Ernst Waelti, который исследует виросомы в контексте их применения для доставки лекарственных веществ и переноса генов в University of Bern's Institute of Pathology:

Я проснулся ночью (должно быть, было уже около 3 часов ночи) и понял, что не могу двигаться. Я был совершенно уверен в том, что не сплю и был в состоянии полной осознанности. Меня переполнил страх по поводу своего состояния, тогда у меня была только одна цель — заставить тело двигаться. Я сконцентрировал всю свою силу воли в попытке перевернуться на бок. Что-то перевернулось, но не моё тело; что-то, что было мной, моё целое сознание, включая все чувства. Я перекатился на пол, рядом с кроватью. Пока это происходило, я не чувствовал себя бестелесным, но как если бы моё тело состояло из вещества, отчасти газообразного, отчасти жидкого. До сих пор я не могу забыть того изумления, которое охватило меня тогда, когда я понял, что упал на пол, но при этом не почувствовал ни малейшего удара. Если бы моё нормальное тело упало на пол таким образом, то моя голова непременно столкнулась с углом моего прикроватного столика. Я лежал на полу и переживал приступ паники. Я знал, что мне принадлежит тело и всё, чего я в тот момент хотел, так это иметь возможность управлять им вновь. Рывком, я вновь обрёл контроль над своим телом, так и не поняв, как мне удалось вернуться в него.

Ещё одно сообщение от Waelti, уже относительно другого случая:

Я лёг в постель в 11 вечера в полусознательном состоянии и попытался уснуть. Я не мог успокоиться и часто переворачивался, заставляя свою жену иногда ворчать. Наконец, я заставил себя лежать в постели неподвижно. Некоторое время я дремал, затем почувствовал потребность передвинуть руки, которые лежали на одеяле, в более удобное положение. В тот же момент я понял, что… моё тело лежало, в каком-то смысле, парализованное. Одновременно с этим, я обнаружил, что могу вынуть свои руки из рук физического тела так, как если бы последние были чем-то вроде пары перчаток. Процесс разъединения начался с кончиков пальцев, сопровождался предельно ясным ощущением и отчётливым звуком, напоминавшим треск. Это было именно то движение, которое я намеревался осуществить своими физическими руками. Далее, я разъединился со своим телом, сперва выплыв из его головы в намерении принять вертикальное положение, как если бы я был практически невесом. Тем не менее, у меня было тело, состоявшее из реальных конечностей. Вам, конечно же, доводилось видеть, как элегантно движется медуза в воде. Теперь я мог с такой же лёгкостью перемещаться вокруг.

В воздухе я принял горизонтальное положение и парил над постелью, словно пловец, оттолкнувшийся от борта бассейна. Радостное чувство освобождения возникло во мне. Но вскоре меня охватил древний страх, характерный для всех живых существ — страх потери своего физического тела. Это заставило меня вернуться в собственное тело. 18

Паралич во время сна, который описывает Waelti, не является необходимым условием для внетелесного опыта. Выход из тела часто случается во время несчастных случаев, во время сражений или во время занятия экстремальными видами спорта, такими, как высотный альпинизм или марафонский забег:

Одна женщина из Шотландии писала, что, в возрасте 32 лет, она испытала опыт выхода из тела во время подготовки к марафону. «После того, как я пробежала приблизительно 12–13 миль… Я почувствовала, что смотрю не из своих глаз, но откуда-то из другого места… Я почувствовала, словно нечто покидало моё тело, при этом я продолжала бежать, глядя на открывающийся передо мною вид и на то, как я бегу. Моя «душа» или что ещё это было, парила над моим телом достаточно высоко, чтобы видеть верхушки деревьев и небольших холмов. 19

Рисунок 6 А и В: Как сознательный образ тела двигается во время приступа ВТО. Два различных но равно характерных паттерна движения, как описано швейцарским биохимиком Ernst Waelti (1983).

Различные исследования показывают, что от 8 до 15 процентов всех людей имели хотя бы один опыт выхода из тела20. Определенным группам людей подобный опыт присущ в гораздо большей мере: Студентам (25 %), людям, верящим в паранормальные явления (49 %), шизофреникам (42 %); есть также случаи внетелесного опыта неврологического происхождения, как в случае с эпилепсией.21

У одной 29-летней женщины случались припадки отсутствия, начиная с 12 лет. Припадки происходили по пять раз в неделю без предупреждения. Они выражались пустым взглядом и кратким прерыванием актуального поведения, иногда сопровождающееся морганием. У неё был опыт автоскопии во время единственного обобщённого тоноклонического приступа, какой у неё только был. Во время работы в универмаге она неожиданно упала и, как она сама рассказывает, «следующее, что я поняла, это то, что я плыла прямо под потолком. Я могла видеть себя, лежащую здесь. Мне не было страшно, это было слишком интересно. Я увидела, как я дёргалась, слышала, как босс поручила кому-то «закомпостировать табель на конец рабочего времени» и что она собиралась отвезти меня в больницу. Потом я оказалась в космосе и могла видеть Землю. Я почувствовала руку на своём левом плече и когда я попыталась обернуться, у меня не получилось сделать это. Я посмотрела вниз и увидела, что у меня нет ног, я видела только звёзды. Некоторое время я находилась там, до тех пор, пока некий внутренний голос не приказал мне вернуться обратно в тело. Я не хотела возвращаться, ведь там, наверху, было так красиво, так тепло, причём не в смысле теплоты, но безопасно. Затем я очнулась в палате неотложной помощи». Неврологическая диагностика не выявила никаких аномалий. Компьютерная томография черепа так же была нормальной. ЭЭГ показала всплески 3/s спайк-волновых разрядов. 22

Поначалу, высокая реалистичность этих вне-телесных переживаний ставит под сомнение их галлюцинаторную природу. Что ещё интереснее, достоверные элементы и галлюцинация сплетаются в единое целое. Зачастую, наличествует различие между видимым и реальным: Озарение присутствует, но озарение всего лишь частичное. Один пациент-эпилептик отметил, что его тело, которое он наблюдал с отдалённой перспективы, действительно было одето в ту самую одежду, которую он носил, но волосы на голове были причёсаны, хотя он точно знал, что до наступления припадка они были растрёпаны. Некоторые эпилептики сообщают, что их парящее тело отбрасывает тень; другие не свидетельствуют о тени. У некоторых, двойник немного меньше, чем размер живого тела. Даже в приведенном выше сообщении Ernst Waelti можно увидеть озарение: «Если бы моё нормальное тело упало на пол таким путём, тогда моя голова непременно столкнулась с углом моего прикроватного столика.»

Другая причина, по которой ВТО интересен с философской точки зрения — это потому, что он представляет собой лучшее из известных состояние сознания, в котором две себя-модели активны в одно и то же время. При этом, одна из них представляет собой «локус идентичности», место, в котором агент (в контексте философии, агент — это сущность, которая действует) пребывает. Вторая себя-модель представлена лежащим на кровати физическим телом, которая не является себя-моделью в строгом смысле этого слова, так как она не функционирует в качестве источника перспективы от первого лица. Эта вторая себя-модель не является моделью субъекта. Она не является местом, из которого вы направляете своё внимание. С другой стороны, это всё-таки ваше собственное тело, на которое вы смотрите. Вы узнаёте его, как своё собственное тело; но теперь это уже не тело как субъект, как локус внимания, агентства и сознательного опыта. А ведь именно эти составляющие и образуют Эго. Эти наблюдения интересны потому, что они позволяют нам различить разные функциональные слои в сознательной человеческой самости.

Любопытно, что существует ряд феноменов автоскопии (то есть, опыта наблюдения собственного тела с расстояния), которые, возможно, функционально относятся к опытам выхода из тела и представляют большой концептуальный интерес.

Четыре основных класса это: Автоскопическая галлюцинация, геаутоскопия, вне-телесный опыт и «чувство присутствия». Во время автоскопической галлюцинации и геавтоскопии, пациенты, видят своё тело извне, при этом, они не идентифицируются с ним и не чувствуют, что они находятся «в» этом иллюзорном теле. Однако, в случаях геавтоскопии, всё может быть несколько иначе и пациент может не знать, в каком из тел он сейчас находится. Сдвиг в пространственно-визуальной перспективе от первого лица, локализация и идентификация себя с иллюзорным телом в экстракорпоральном положении — всё это разновидности вне-телесных опытов. В таких случаях, самость и пространственно-визуальная перспектива от первого лица человека локализованы вне его собственного тела; люди видят собственные физические тела из этой вне-телесной позиции. «Чувство присутствия», которое так же может быть вызвано прямой электродной стимуляцией мозга, представляет особенный интерес: Это не визуальная иллюзия собственного тела, но иллюзия, во время которой второе иллюзорное тело лишь ощущается (при этом, оставаясь невидимым)23.

Рисунок 7: Нарушения в самости и лежащие в основе участки мозга. Все эти феномены показывают, что не только идентификация с частями тела и локализация последних, но также и сознательная репрезентация всего тела, и ассоциированное чувство самости могут быть нарушены. Все четыре типа переживаний вызваны мультисенсорной дезынтеграцией, которая имеет чисто нейрологическую подоплёку (см. светлые участки); Опухоль мозга и эпилепсия — в числе наиболее характерных причин геавтоскопии. Взято с изменением из O. Blanke; Illusions visuelles. In A.B. Safran, A. Vighetto, T. Landis, E. Cabanis (eds.), Neurophtalmologie (Paris: Madden, 2004), 147–150.

Что можно сказать о коррелятах личности? Дифференциальная психология выявила вполне определённые черты, характерные для людей, которые часто испытывают внетелесные переживания: Открытость для нового опыта, нейротизм, тенденция к деперсонализации (эмоциональное расстройство, характеризуемое потерей контакта с собственной действительностью, сопровождаемое чувством нереальности и отчуждения; часто люди ощущают своё тело как нереальное, изменяющееся или растворяющееся), шизотипия (люди с этим видом расстройства страдают от беспорядочного мышления, отличаются странным поведением, если и имеют друзей, то это, обычно, несколько очень близких друзей; незнакомцы заставляют их нервничать), биполярное расстройство, демонстративность (театральность) поведения.24 Ещё одно новейшее исследование установило связь между внетелесными переживаниями и сильным впитыванием (имеется ввиду, переживание феноменального мира во всех его аспектах и всеми доступными чувствами, так, что подобное переживание всецело захватывает всё внимание и интерес человека), а также психосоматической диссоциацией (в частности, тенденция к изоляции от внимания к телесным и, в частности, двигательным стимулам); согласно выводам этого исследования, такие переживания было бы некорректно по умолчанию относить к классу патологических.25

Интересно будет рассмотреть феноменологию внетелесного опыта более детально. К примеру, «выход из головы», изображённый на рис. 6а, имеет место лишь в 12,5 % случаев. Выход из тела происходит рывком в 46,9 % случаев, однако, может варьироваться от медленного (21,9 %) к постепенному и очень медленному (15,6 %). Многие вне-телесные опыты коротки; одно из последних исследований установило, что примерно в 40 % случаев, продолжительность внетелесного опыта не превышает пяти минут, а в 10 % случаев, выход из тела продолжается не более 30 секунд. В более, чем половине случаев, субъекты «видят» своё тело из удалённой перспективы, причём, в 62 % случаев, расстояние до тела очень коротко. Множество внетелесных опытов включают в себя лишь пассивное ощущение парения в образе тела, при том, что чувство самости сильно выражено. В последнем исследовании, более половины испытуемых сообщили о том, что были не в состоянии контролировать собственные движения, в то время, как треть могла делать это. Другие вообще не переживали никакого движения. В зависимости от исследования, от 31 до 84 процентов испытуемых обнаруживали себя находящимися во втором теле (но это так же могло быть и пространство неопределенного объёма) и около 31 процента всех вне-телесных опытов являются «асоматическими», то есть, переживаются, как бестелесные и состоят из одной лишь экстернализованной пространственно-визуальной перспективы. Зрение является доминантной чувствительной модальностью в 68,8 % случаев, в то время, как слух — в 15,5 %. Более раннее исследование выявило, что содержимое визуальной сцены реалистично (т. е., не сверхъестественно) в более, чем 80 % случаев.

Я всегда был уверен в том, что вне-телесные переживания очень важны для любой основательной, эмпирически обоснованной теории самосознания. Однако, я оставил подобные попытки достаточно давно; слишком мало было по этой теме исследований, никакого прогресса в течение десятилетий и подавляющая часть литературы, посвященной опыту выхода из тела, казалось, просто была предназначена для продвижения метафизических идеологий и определенных посредников. Такое положение дел изменилось в 2002 году, когда Olaf Blanke, вместе с коллегами, во время клинической работы в Лаборатории Дохирургического Изучения Эпилепсии в University Hospital of Geneva, добился воспроизводимой индукции внетелесного опыта и других, подобных этому последнему, переживаний, путём электрической стимуляции мозга пациента, который страдал эпилепсией с лекарственной устойчивостью. Этим пациентом была женщина возрастом сорок три года, которая страдала от эпилептических припадков в течение одиннадцати лет. Ввиду того, что нейровизуализационными методами обнаружить какие-либо повреждения не удалось, для точной локализации эпилептического очага, врачи были вынуждены прибегнуть к инвазивному мониторингу. Во время стимуляции правой угловой извилины, пациентка неожиданно сообщила о переживании, которое очень сильно напомнило переживание выхода из тела.

Эпилептический очаг был обнаружен на 5 сантиметров дальше, в медиальной части височной доли коры больших полушарий; электрическая стимуляция этого участка не повлекла за собой опыта выхода из тела, и вообще, вне-телесные переживания не были характерной частью привычных приступов пациентки. Первые стимуляции вызвали чувство, которое пациент описал как «просачивание в кровать» или «падение с высоты». Увеличение силы тока до 3,5 миллиампер привело к следующему сообщению от пациента: «я вижу себя сверху, лежащей на постели, но я вижу только мои ноги и нижнюю часть туловища». Дальнейшие стимуляции также индуцировали ощущения «лёгкости» и «парения» на высоте шести футов над кроватью. Часто она ощущала, словно находилась прямо под потолком и без ног.

Между тем, не только вне-телесные опыты, но также и «чувство присутствия», как оказалось, можно вызывать прямой электрической стимуляцией мозга (см. рисунок 9).

Рисунок 8 показывает сторону с электродами на правой угловой извилине, в которой электрическая стимуляция воспроизводимо индуцировала не только ВТО, но также ощущения видоизменённых рук и ног, смещение в пространстве всего тела. Перепечатано с разрешения Macmillan Publishers Ltd: Nature, Volume 419,19, September 2002.

Первая экспериментальная гипотеза Blanke состояла в том, что вне-телесные опыты, по крайней мере, в описанном выше случае, возникают, как результат провала попытки интеграции сложной соматосенсорной и вестибулярной информации.30 В последующих исследованиях, ему и его коллегам удалось локализовать релевантное повреждение мозга — дисфункцию в височно-теменном узле.31 Они настаивали на том, что две независимых патологии должны наличествовать одновременно для того, чтобы провоцировать вне-телесный опыт. Первая из них — дезинтеграция на уровне себя-модели, которая наблюдается при неудачных попытках мозга установить связь между проприоцептивной, тактильной и визуальной информацией относительно собственного тела. Вторая — конфликт между внешним визуальным пространством и внутренней системой координат, порождаемый вестибулярной информацией, т. е., нашим чувством равновесия. Все мы совершаем движения в нашей внутренней системе координат, которую создают наши вестибулярные органы. Во время головокружения, к примеру, мы имеем проблемы с вестибулярной информацией, хотя, в то же самое время, доминировать может внешнее, визуальное пространство. Если пространственная система координат, порождаемая нашим чувством равновесия, и система координат, основанная на визуальной информации, не согласовываются, результатом может стать сознательный опыт видения собственного тела в положении, не совпадающем с ощущаемым. Сегодня известно, что некоторые опыты выхода из тела могут быть следствием дисфункции височно-теменного узла мозга. Благодаря имплантированным в левое полушарие электродам, можно наблюдать значительную активацию височно-теменного узла у эпилептических пациентов, которые сообщают о переживании вне-телесного опыта. Интересно то, что, если здорового индивида попросить представить своё тело находящимся в определенном положении, так, как если бы он видел своё тело из характерной для вне-телесного опыта перспективы, то, в течение половины секунды, активируется тот же самый участок мозга. Если оказывать подавляющее воздействие на этот участок мозга посредством транскраниальной магнитной стимуляции, то подобная трансформация мысленной модели собственного тела пациента ослабевает. Наконец, когда эпилептического пациента, чьи переживания вне-телесного опыта были следствием повреждения височно-теменного узла, просили мысленно симулировать себя-модель в состоянии вне-телесного опыта, наблюдалась частичная активация эпилептического очага. В целом, все эти наблюдения указывают на анатомическую связь между трёмя разными, но очень похожими типами сознательных переживаний. А именно: Действительные, вызванные эпилептическими припадками, вне-телесные опыты; намеренные мысленные симуляции вне-телесного опыта здоровыми людьми; намеренные мысленные симуляции вне-телесного опыта пациентами-эпилептиками.

Рисунок 9: Последнее исследование, предпринятое Dr. Olaf Blanke, даёт новое научное озарение относительно переживаний, которые традиционно объясняли через паранормальные явления. Стимуляция части мозга, которая называется угловой извилиной, с разных сторон дала два различных результата: ощущение телесного присутствия за собой и ВТО (Источник: Dr. Olaf Blanke. Рисунок из Graham Roberts/The New York Times.)

Последние исследования показали, что феноменальное переживание телесного развоплощения зависит не только от правой части височно-теменного узла, но также и от области в левой доле, называемой областью экстрастриарного тела (в оригинале «extrastriate body-area (EBA)», то есть, подчасть экстрастриарной зрительной коры мозга, вовлеченная в визуальное распознавание человеческого тела и его частей, а также человеческих лиц, в чём схожа функционально с веретенообразной извилиной (face area) — прим. перев.) Несколько различных участков мозга могут делать вклад в данное переживание. Действительно, внетелесный опыт вполне может оказаться не цельным и унифицируемым феноменом. К примеру, феноменология выхода из тела значительно варьируется от отчёта к отчёту: Первые секунды переживания явно различны в случаях спонтанных выходов из тела у здоровых индивидов и в случаях с эпилептическими больными.

Приступы вне-телесных переживаний также могут быть различными у последователей различных духовных практик. Более того, вполне возможно, что на уровне нейрофеноменологии, осознанные сновидения (см. часть 5) и внетелесные опыты во многом перекрывают друг друга, так как и те, и другие переживания, в общем, являются иллюзиями тела.

Рисунок 10: Участки мозга, которые активизируются при умственной трансформации испытуемым своего тела. Большей частью, в правом височно-теменном узле (авторство рисунка Olaf Blanke, из Blanke et al., «Linking Out-of-Body Experience and Self-Processing to Mental Own-Body Imagery and the Temporoparietal Junction,» Jour. Neurosci. 25:550–557, 2005.)

Виртуальный вне-телесный опыт

В 2005 Olaf, его студент Bigna Lenggenhager и я предприняли ряд экспериментов с виртуальной реальностью. Главной целью было сделать вне-телесный опыт полностью воспроизводимым феноменом у здоровых индивидов. Надлежащее исследование подразумевало, что мы будем способны повторять опыт выхода из тела в лабораторных условиях. Ведущим вопросом был следующий: Имеем ли мы здесь дело с интегрированным типом телесного самосознания, который являлся бы ^^^L феноменальным вымыслом.

Короче говоря, может ли испытуемый переживать галлюцинацию и телесно воплощённую самость в одно и то же время, т. е. полный аналог иллюзии резиновой руки?

Вот пример одного из наших первых протоколов эксперимента, проводимого с использованием периферийных устройств виртуальной реальности: Установленный на голове дисплей, состоящий из очков, которые показывали различающиеся изображения для каждого глаза, создавали трёхмерную иллюзию пребывания в виртуальной комнате. Испытуемый мог видеть собственную спину, видеоизображение которой в реальном времени поступало прямо на дисплей перед глазами испытуемого; видео обрабатывал ЭР-декодер; видеокамера снимала спину с расстояния 2 метров. Когда я сам подвергся этому эксперименту, мне показалось, что я переместился в Эх-мерную версию картины Рене Магрит La reproduction interdite. Неожиданно, я увидел себя со спины, стоящим перед самим собой.

Рисунок 11: «Запретная репродукция», Magritte (1937)

Пока я смотрел на собственную спину (именно это и было видно на дисплее, зафиксированном на моей голове), Bigna Lenggenhager щупала её; эти действия транслировала видеокамера. Когда я увидел, что к моей спине прикасаются, я тут же испытал неловкое чувство: Я почувствовал, что меня слегка затягивает в моё виртуальное тело, которое находилось передо мной и я попытался «проскользнуть» в него. Наши исследования стали более систематичны. Всем нашим испытуемым мы показывали их собственные спины, которые почёсывал экспериментатор (т. н. «условие собственного тела»), а затем, в следующей части эксперимента, им показывали либо спину манекена (т. н. «условие ложного тела»), либо большую прямоугольную плиту (которая вообще никак не напоминала человеческое тело, т. н. «условие объекта»), которые точно так же чесал экспериментатор перед видеокамерой. Дополнительным условием была степень синхронии между видимым и ощущаемым почёсыванием, которая могла варьироваться в зависимости от временной задержки, которую можно было регулировать при поступлении видеоизображения в киберпространство.

В конце концов, мы представили независимое измерение величины силы иллюзии. Испытуемые были дезориентированы, передвигались так, словно при игре в жмурки, после чего мы просили их вернуться в изначальное положение.

В конце эксперимента, испытуемых просили заполнить опросник касательно их переживаний. Результаты показали, что, в условиях временной синхронии видимого на дисплее и ощущаемого, вне зависимости от того, видели они собственную спину или спину манекена, испытуемые зачастую воспринимали виртуальную фигуру как своё собственное тело, идентифицируясь с ним и «соскальзывая» в него. Такой опыт значительно реже возникал в случае с деревянной прямоугольной плитой, равно как и в условиях рассогласованности видимого и ощущаемого. Эксперименты в условиях синхронии также показали значительно большую тенденцию к проекции реального или ложного тела, чем это наблюдалось в условиях рассогласованности. При других контрольных условиях, испытуемые смотрели на экран, на котором не было видно вообще никакого тела, и тогда они переживали собственное перемещение на место отсутствующего тела (в зрительную сцену), либо просто переживали некое изменение собственного положения в пространстве. Эти данные наталкивают на предположение, что определение местонахождения «себя», в случае конфликта визуальной и соматосенсорной входящей информации, будет, скорее всего, ошибочным, как мы уже видели на примере иллюзии резиновой руки, для одной части тела. Здесь мы сталкиваемся с тем, что я называю «принципом встраивания»: Феноменологически, телесно воплощённая самость заселяет определенный объем пространства, в то время, как видящая самость является непротяженной точкой, а именно — центром проекции нашей пространственно-визуальной перспективы, геометрическое происхождение нашей перспективистской визуальной модели реальности. Обыкновенно, эта точка истока (за глазами, как если бы маленькое существо смотрело из них, как из окна) находится внутри объёма, определяемого ощущаемой телесной самостью. К тому же, как показали наши опыты, видящая и телесно воплощённая самости могут быть разъединены и фундаментальное чувство самости, в этом последнем случае, будет локализовано именно в месте зрительной репрезентации тела.

Рисунок 12: Воссоздание цельно-телесного аналога иллюзии резиновой руки. (А) Участник (тёмные штаны) видит через зафиксированный на голове дисплей своё собственное виртуальное тело (светлые штаны) в 3Д, которое проецируется в 2 метрах вперёд от него. Спину виртуального тела и тела участника почёсывают иногда синхронно, иногда асинхронно. В других условиях, участник видел либо (В) виртуальное ложное тело (светлые штаны), либо (С) виртуальный объект, не имеющий сходства с человеческим телом (светло-серый), который синхронно или асинхронно почёсывали вместе со спиной. Тёмными цветами обозначено действительное положение физического тела или объекта, в то время, как светлыми цветами представлены виртуальное тело или объект, видимый в закреплённом на голове мониторе. Иллюстрация M. Boyer.

Происхождение самости

Почему вся эта информация так важна для философии сознательной самости? Может ли она действительно помочь нам обнаружить концептуальное происхождение самости, указать на то, что общего имеют все самоосознанные существа во вселенной? Действительно ли мы сделали шаг к той великой цели, о которой говорили во Введении? Ответ — да: То, что нам действительно нужно, так это конститутивные условия самости. Мы хотим знать, что, в действительности, является необходимым и что достаточно для образования Эго, или фундаментального чувства «бытия кем-то». К примеру, в нашем поиске ядра сознательной самости, нам бы очень помогла способность различать то, что строго необходимо в соответствиями с законами природы, царящими в нашей вселенной, а что просто является следствием. Наши эксперименты показали, что агентность не является необходимой, так эти эксперименты избирательно манипулировали лишь двумя измерениями: само-идентификации (вместе с содержимым сознательного образа тела) и самолокализации (в пространственной системе координат). Эти манипуляции производились над испытуемым, находящимся в пассивном состоянии, чья волевая или телесная агентность не задействовалась. Это показывает, как наш целевой феномен — самосознание — может быть произвольно управляем через один только конфликт мультисенсорности. Это важно, так как, если мы возьмём тот факт, что этого можно достичь просто рассогласованием зрения и осязания и тем, что сдвиг в визуальной перспективе, во время внетелесного опыта, также может быть вызван эпилептическим припадком или прямой электродной стимуляцией мозга, тогда мы получим гораздо лучшую идею того, чем может быть простейшая форма само-осознанности. Это должно быть чем-то очень локальным, чем-то, находящимся в самом мозгу, независимым от моторного управления, от движения вашего тела.33

Мы знаем больше: видеть себя также не является необходимым. Закрыв глаза, вы сможете закрыть окна перед маленьким человечком, сидящим за вашими глазами. Видимый образ себя исчезнет, но Эго останется. Ваше осознание бытия кем-то может быть твёрдым даже тогда, когда Вы не испытываете никаких эмоций, не предпринимаете волевых поступков и даже тогда, когда вы ни о чём не думаете. Эмоции, воля и мысли не являются необходимыми для фундаментального чувства самости. Практически каждый практикующий медитацию (вспомните главу 1) может подтвердить, что можно находиться в спокойном, эмоционально нейтральном состоянии, полностью расслабленном и одновременно бдительном, состоянии чистого созерцания, без каких-либо мыслей, но определенная элементарная форма телесного само-осознания остаётся. Давайте назовём это «самость-как-телесное-воплощение».

Так каково же тогда происхождение? Локализация в пространстве и времени плюс прозрачный образ тела, кажется, находятся очень близко к истоку. Иллюзия резиновой руки манипулирует лишь сферой обладания частями тела. Иллюзия цельного тела манипулирует в сфере обладания тела, как целым. Может ли быть так, что это и есть та самая простейшая форма самости, то, что мы могли бы метафорически описать как фундаментальный опыт «глобального обладания»? По-моему, это заблуждение. Глобальное обладание — это опасная концепция, так как она представляет собой две различные сущности плюс отношение, тело и невидимое «я», кого-то, кто владеет телом. Тело владеет телом: Если вы владеете чем-либо, то это означает, что вы можете это контролировать, следовательно, самость тесно связана с самим тем моментом, в который тело открыло для себя, что может управлять собой как единым целым. Это именно то, что происходит, когда вы поднимаетесь утром с постели, когда вы «приходите в себя». Вот промежуточная теория: Минимальное самосознание не является контролем, но тем, что делает контроль возможным. Оно включает в себя образ тела во времени и пространстве (локализация) плюс тот факт, что организм, который создаёт свой собственный образ, не может распознать его как образ (идентификация). Поэтому, у нас должно быть Сейчас плюс пространственная система координат и прозрачная модель-тела. Затем, нам нужна зрительная (или слуховая) перспектива, которая зарождается внутри объёма тела; центр проекции, встроенный в объём тела. Но по-настоящему интересен шаг, преодолённый от минимальной самости до немного более явной, перспективы от первого лица. Это шаг от самости-как-телесного-воплощения к самости-как-субъективности. Решающий переход имеет место тогда, когда система уже предоставлена сама себе через минимальное самосознание и, вдобавок к этому, репрезентирует себя направленной к объекту. Я думаю, что это происходит тогда, когда мы впервые открываем, что можем контролировать фокус своего внимания. Мы понимаем, что мы можем притягивать какие-то вещи с обочины сознания в центр переживания, удерживать их в центре внимания, либо можем произвольно игнорировать их; что мы можем осуществлять активный контроль над тем, какая информация возникает в нашем мозгу. Сейчас у нас есть перспектива, потому, что у нас есть внутренний образ нас самих как производящих репрезентацию в данный момент, то есть, как субъектов, направленных к миру. Это позволило нам относиться к нашему собственному телу, как к целому и стать самонаправленными. Появляется внутренний мир. Это, в сущности своей, более выраженная форма самости. Это то, что философ мог бы назвать «репрезентационным содержимым» самости, по сути — агентская работа внимания плюс понимание того, что тело теперь можно контролировать полностью. Это внутреннее знание; но не знание о продолжающейся двигательной активности или обработки данных внимания и восприятия, направленное на мир или отдельные части тела, но знание о теле как о едином мультисенсорном целом, которое теперь стало совершенно доступно для полного контроля над ним. Сознательная самость это глубоко укорененная форма знания о себе, предоставляющая информацию о новых преходящих свойствах. Это внутреннее знание не имеет ничего общего с языком или концепциями. Такое знание может быть у животных. Что именно «собирается быть»? Вот ещё один урок, который преподнесло нам тщательное исследование внетелесного опыта: некоторые субъекты таких опытов действуют, другие же пассивно парят в образе тела; зачастую, вторым телом даже невозможно сознательно управлять, самосознание при этом ясное. В последнем исследовании, 53,1 % испытуемых сообщили о том, что неспособны контролировать свои движения (в то время, как 28,1 % могли делать это, остальные же вообще не испытывали никакого движения). Это, конечно, более тонкий опыт управления фокусом внимания, который, как кажется, находится в сердце внутреннего мира — самость-как-субъективность тесно связана с «распределением ментальных ресурсов для моделирования», как могли бы сказать некоторые трезво мыслящие специалисты вычислительной неврологии. Корректным философским термином мог бы быть «эпистемологический контроль»: Мыслительная работа по расширению вашего знания относительно мира, к примеру, посредством выбора того, что вы будете знать, и в то же самое время исключая то, что вы, на данный момент, будете игнорировать. Это порождает устойчивую перспективу от первого лица, опыт бытия направленным на объект. Субъективная осведомлённость, в данном случае, относительно перспективы, которую открывает направленность на мир, есть образ тела (во времени и пространстве) плюс опыт контроля внимания; внутренний мир возникает тогда, когда мы направляем внимание на своё собственное тело. Вспомните как, в главе 2, я сказал, что сознание это пространство агентства внимания. Самость, в качестве внутреннего мира, возникает тогда, когда организм впервые активно направляет себя на своё тело, как целое. Если глобальная модель тела интегрирована в пространство агентства внимания, возникает более богатая феноменальная самость. Необязательно думать, необязательно двигаться; доступность тела, как целого, для направленного внимания достаточна для порождения наиболее фундаментального чувства самости-как-внутреннего-мира — то есть, способности активно направлять внимание на себя. Модель тела теперь становится моделью себя в гораздо более интересном, с философской точки зрения, смысле: Теперь организм потенциально направлен на мир и на себя в одно и то же время. Это тело как субъект. Но, опять-таки, кто контролирует фокус внимания? Кто является той сущностью, которая ложно идентифицирует себя в нашем Video Ergo Sum исследовании? Может быть у нас, всё-таки, есть душа или некий вид астрального тела, которые могли бы выжить даже после смерти тела и пережить нечто вроде иллюзорной реинкарнации? Достигнем ли мы вскоре искусственного бессмертия через заселение программных миров, разработанных человеческими существами, через разработанную в стиле Magritte «запретную репродукцию», произвольно идентифицируя себя с виртуальными телами и виртуальными личностями, которые мы создали для самих себя? Возможно ли, чтобы сам наш феноменальный мир был всего лишь виртуальной реальностью?

Мы живём в виртуальном мире

История философии показала, что механистические метафоры имеют ограниченную применимость. Тем не менее, виртуальная реальность — это полезная метафора. Виртуальная реальность природы — это сознательный опыт, модель мира в реальном времени, которая может быть рассмотрена как постоянно воспроизводимая онлайн-симуляция, которая позволяет организмам действовать и взаимодействовать. Миллионы лет тому назад, виртуальная реальность природы достигла того уровня, к которому до сих пор стремятся современные разработчики программного обеспечения; это уровень феноменального «присутствия» и «полного погружения». С точки зрения инженера, задачи, связанные с созданием успешных виртуальных сред, это задачи разработки развитого интерфейса. Виртуальный интерфейс это система преобразователей, сигнальных процессоров, аппаратного и программного обеспечения. Это создаёт интерактивного посредника, который передаёт информацию чувствам пользователя и, в то же самое время, постоянно отслеживает поведение пользователя и, в соответствии с ним, обновляет и управляет виртуальным окружением.

Сознательный опыт, так же является интерфейсом, невидимым совершенным внутренним посредником, который позволяет организму гибко взаимодействовать с самим собой. Это пульт управления. Он функционирует, создавая внутренний пользовательский интерфейс — «как будто» (то есть, виртуальную) реальность. Он фильтрует информацию, имеет высокую пропускную способность, является однозначным и надёжным, а также производит чувство присутствия. Что ещё более важно, этот интерфейс производит чувство себя. Себя-модель во многом похожа на указатель компьютерной мышки на дисплее монитора ПК, а так же на маленькую красную стрелочку на карте метро, которая подсказывает: «Вы сейчас здесь». Он располагает вас в центре поведенческого пространства, в центре вашей осознаваемой модели мира, в центре вашей внутренней виртуальной реальности.

Эго — это особая часть этой виртуальной реальности. Создавая внутренний образ организма как целого, он позволяет организму присваивать себе своё аппаратное обеспечение. Это ответ эволюции на потребность объяснения самому себе внутренних и внешних действий, а также на потребность предсказания поведения и наблюдения критических параметров системы. Наконец, оно позволяет системе отобразить изнутри историю своих действий в качестве своей собственной истории. Автобиографическая память, конечно же, один из наиболее важных слоёв себя-модели человека, которая позволяет нам располагать нашей собственной историей, внутренним и внешним временем, сейчас и прошлым. Сознание даёт вам гибкость, а Эго предоставляет глобальный контроль. На уровне сознательного опыта, этот процесс функционального присваивания собственного аппаратного обеспечения (собственного тела) в холистической манере отражается как чувство глобального обладания, или минимальной самости. Природа, видимо, была вовлечена в разработку развитого интерфейса задолго до нашего появления. Интересно отметить, что лучшие теоретики, исследуя виртуальные среды сегодня, не только используют такие философские понятия, как «присутствие» или «расположенность», но также говорят о «виртуальном теле».36 Для них, виртуальное тело это часть расширенной виртуальной среды. Это инструмент, который функционирует, скорее, как маленькая красная стрелочка или как указатель мыши. Если виртуальное тело используется в качестве интерфейса, оно даже может быть использовано для управления роботом на расстоянии. Концепт, связанный с «роботом-рабом», представляет некоторый интерес. Для достижения такого телеприсутствия (в оригинале telepresence — прим. перев.), требуется высокая корреляция между движениями человека-оператора и действиями робота раба. (Помните обезьяну, которая управляла рукой робота? Сейчас обезьяны даже способны удалённо и в режиме реального времени управлять паттернами ходьбы роботов-гуманоидов по всему миру, от Duke University в Америке до Computational Brain Project of the Japan Science and Technology Agency в Японии, и это исключительно посредством регистрации их мозговой активности. По сообщению профессора Miguel Nicolelis: «наиболее ошеломляющим открытием было то, что, когда мы остановили беговую дорожку и обезьяна прекратила использовать свои собственные ноги, она была способна продолжать движение робота в течение ещё нескольких минут одним лишь мышлением, используя лишь визуальную обратную связь от робота в Японии.

В идеале, человек-оператор должен идентифицировать своё собственное тело с телом робота-раба, достигая этого при помощи виртуального тела, которое функционирует, как интерфейс. Опять-таки, природа уже осуществила нечто подобное миллионы лет назад: подобно виртуальному телу, феноменальная себя-модель представляет собой развитый интерфейс, приспособленный для того, чтобы соответствовать и управлять телом. Если в случае с виртуальным телом, робот-раб может быть удалён на расстояние тысяч миль, то в случае с Эго, система целеполагания и система симулятора идентичны. То есть, сознательный опыт бытия субъектом возникает в тот момент, когда единый организм учится порабощать себя.

Возникновение Туннеля Эго породило гораздо более эффективный способ управления собственным телом. Управлять своим телом значит управлять своим поведением и своим аппаратом восприятия. Но это также значит уметь направлять собственные мысли и регулировать собственные эмоциональные состояния. Интегрированная сознательная себя-модель это особый участок пользовательского интерфейса высокого разрешения, который возник в нашем мозгу. В определенной степени, это интерфейс, дружественный пользователю, который позволяет биологическому организму последнего направлять своё внимание на критическое подмножество своих глобальных свойств. Иметь себя-модель похоже на моделирование пользователя (подраздел человеко-компьютерного взаимодействия, который описывает построение и модификацию модели пользователя. Основная цель моделирования пользователя — настройка и адаптация систем под специфические потребности пользователя), за исключением того факта, что себя-модель направлена на самого себя и осуществляется внутри. Важно понимать, что возникающее в результате Эго — фикция, хотя и чудесное управляющее устройство. Можно также сказать, что это целиком новое окно в реальность. Я утверждаю, что феноменальный опыт от первого лица и возникновение сознательной самости это сложные виды виртуальной реальности. Виртуальная реальность — это возможная реальность. Как любой, кто носил закреплённый на голове дисплей или играл в современные видеоигры, знает, что иногда можно забыть о «если бы» полностью; возможное может быть пережито как реальное. Таким же образом, сознательные части нашего мозга в чём-то напоминают закреплённый на голове дисплей: они погружают организмы в симулированное поведенческое пространство.

Органический мозг и ФСМ (феноменальная себя-модель Phenomenal Self-Model, PSM), феноменальная себя-модель, работают подобно всеобъемлющему симулятору полётов. Перед тем, как мы дойдём до слова «всеобъемлющий», давайте посмотрим, почему симулятор полётов это хорошая метафора для описания того, как работает наше сознание. Симулятор полётов это, конечно же, тренажёр, который помогает пилотам научиться успешно управлять самолётом. Для достижения своей цели, симуляция должна быть точной настолько, насколько это возможно, в интеграции двух различных источников сенсорно информации: визуальных данных и проприоцептивного (проприоцепция — ощущение положения частей собственного тела относительно друг друга — прим. перев.) чувства равновесия. Во время симулированного взлёта, например, пилот не только должен видеть взлётную полосу, но также должен чувствовать ускорение «если бы»-самолёта, причём, по отношению к своему собственному телу.

Продвинутые симуляторы полётов заменили подвижные макеты кабин и экраны компьютеров на закреплённый на голове дисплей; два слегка смещённые друг относительно друга мониторы создавали трёхмерную графическую среду. Особая программная техника, получившая название оптики бесконечности, позволяет пилоту смотреть на удалённые объекты «сквозь окна» кабины даже при том, что эти компьютерные изображения находятся на расстоянии всего нескольких дюймов от лица пилота. Платформа подвижного макета была замещена двигающимся в разных направлениях сиденьем, которое было способно симулировать целый спектр кинестетических ощущений, таких, как ускорение и турбулентность. Для того, чтобы пилот мог научиться корректно использовать бортовую панель и узнал, как самолёт будет реагировать на определенные манипуляции, симуляции входящей визуальной и кинестетической информации постоянно обновляются на большой скорости и с максимальной точностью. Мозг человека можно сравнить с современным симулятором полётов в нескольких аспектах. Как и симулятор полётов, он конструирует и постоянно обновляет внутреннюю модель внешней действительности, используя непрерывный поток входящей из органов чувств информации, фильтруя её через опыт прошлого. Мозг интегрирует входные данные из каналов органов чувств в глобальную модель действительности, причём, делает это в режиме реального времени. Однако, существует и различие. Глобальная модель реальности, созданная нашим мозгом, обновляется на такой высокой скорости и с такой степенью надёжности, что мы, обыкновенно, не переживаем её в качестве модели. Феноменальная реальность для нас не является симулированным пространством, сконструированным нашим мозгом; непосредственно и экспериментально нетрансцендируемо, это мир, в котором мы живём. Он виртуально скрыт, в то время, как в симуляторе полётов легко узнаётся симулятор полётов, так как его изображения всегда кажутся искусственными. Это происходит постольку, поскольку наш собственный мозг постоянно снабжает нас гораздо лучшей эталонной моделью мира, чем это делает компьютер, управляющий симулятором полётов. Изображения, порождённые нашей зрительной корой, обновляются гораздо быстрее и более точно, чем изображения, появляющиеся в дисплее, закрепленном на голове. То же самое справедливо относительно наших проприоцептивных и кинестетических ощущений; движения, производимые трясущимся сиденьем, никогда не смогут быть столь же точными и детальными, каковыми могут быть наши собственные чувствительные восприятия. Наконец, мозг также отличается от симулятора полётов тем, что здесь нет пользователя, нет пилота, который управляет им. Мозг это всеобъемлющий симулятор полётов, самомоделируемый самолёт, который, вместо того, чтобы управляться пилотом, порождает сложный внутренний образ самого себя в своем собственном внутреннем симуляторе полётов. Этот образ прозрачен и поэтому не может быть распознан системой как просто образ. Оперируя в условиях наивно-реалистичного самонепонимания, система интерпретирует управляющий элемент в этом образе как нефизический объект: «пилот» был рождён в виртуальной реальности без возможности обнаружить этот факт. Пилот — это эго. Всеобъемлющий симулятор полётов порождает туннель эго, но и полностью теряется в нём. Если виртуальная самость функционирует очень хорошо, тогда организм, использующий её, совершенно не осведомлён о её «как-будто» природе. Себя-модель, активированная в мозгу человека, оптимизировалась на протяжении миллионов лет. Процесс, который конструирует её, быстрый, надёжный и имеет гораздо большее разрешение, нежели любая из современных игр виртуальной реальности. В результате, виртуальность феноменальной себя-модели стремится быть невидимой для своего пользователя. Но, строго говоря, это просто наилучшая гипотеза, какая есть в распоряжении системы, о своём нынешнем состоянии, представленная в новом, высоко интегрированном, формате данных. В качестве примера рассмотрим классический эксперимент современной нейропсихологии.

Фантомные конечности

После ампутации, многие пациенты чувствуют присутствие так называемой фантомной конечности — устойчивое и явное ощущение того, что потерянная конечность всё ещё присутствует, всё ещё является частью тела.38 Эти фантомные конечности ощущаются не настолько реально, как остальное тело, немного «призрачно». Silas Weir Mitchell, американский невролог, который предложил концепт фантомных конечностей в 1871, говоря о «призрачных членах», пугая людей чем-то вроде «невидимым призраком потерянной части».39 Зачастую, фантом постепенно угасает и, в конце концов, исчезает. В других же случаях, фантомная конечность может присутствовать месяцами или даже годами. Пациенты часто жалуются на болевые ощущения в фантомной конечности. Иногда, как в ставшем классическим случае, который здесь сейчас будет описан, фантом «парализован», что создаёт субъективное впечатление того, что отсутствующая конечность заморожена в фиксированной позиции и её нельзя передвинуть.

В наборе экспериментов с участием пациента с парализованной призрачной конечностью, V. S. Ramachandran и его коллеги по UCSD показали виртуальность телесной себя-модели.40 Они сконструировали «коробку виртуальной реальности» чтобы показать, до какой степени содержимое себя-модели зависит от перцептивно-контекстной информации. Их идея заключалась в том, что через манипуляцию перцептивно-контекстной информацией, которая, в свою очередь, задаёт рамки работы мозга по обработке информации, содержимое телесной себя-модели может быть изменено.

Их коробка виртуальной реальности была очень простой.

Зеркало внутри картонной коробки, открытой сверху, стояло вертикально, а в передней стенке коробки были отверстия для рук, ро одной с каждой стороны от зеркала. Экспериментаторы попросили Филиппа, пациента, который страдал от парализованной фантомной конечности на протяжении многих лет, вставить обе руки (правую наличествующую и левую «фантомную руку») в отверстия в коробке. Затем он попросил пациента следить за отражением своей реальной руки в зеркале. Зеркальное изображение его правой руки использовалось для создания зрительной иллюзии того, что у него действительно присутствуют обе руки. Затем его просили совершать симметричные движения обеими — и призрачной, и реальной — руками. Что случилось бы с содержимым себя-модели Филиппа, если воображаемые движения его фантомной руки вдруг согласуются с поступающей визуальной информацией? Что случится с его парализованным фантомом, если ему удастся увидеть движения руки в зеркале? Ramachandran описывает результат:

Я попросил Филиппа поместить его правую руку по правую сторону зеркала в коробке и вообразить, что его левая рука (фантом) находится на левой стороне. «Я хочу, чтобы вы двигали вашими правой и левой руками одновременно» — инструктировал я.

«Оу, у меня не получается» — сказал Филипп. «Я могу двигать своей правой рукой, но моя левая рука всё так же заморожена. Каждое утро, когда я встаю, я пытаюсь двигать свой фантом, так как он находится в этом забавном положении и я чувствую, что движение ослабило бы боль. Но,» — сказал он, глядя на свою невидимую руку — «я никогда не мог вызвать ни малейшего движения в ней».

«Окей, Филипп, но попытайтесь всё равно ещё раз».

Филипп развернулся, двигая плечём «вставил» свой безжизненный фантом в коробку. Затем, он вставил свою правую руку с другой стороны зеркала и попытался делать синхронные движения. Глядя в зеркало, он вздохнул и громко выкрикнул: «О, Б-же мой! Б-же мой, доктор! Это невероятно! Уму не постижимо!». Он подпрыгивал, как ребенок. «Моя левая рука снова подсоединена. Прямо, как в прошлом. Меня наполняют все эти воспоминания прошедших лет. Я снова могу двигать рукой. Я чувствую, как двигается локоть, как двигается запястье. Всё это снова двигается».

Когда он немного успокоился, я сказал: «Окей, Филипп, а теперь закройте глаза».

«О нет,» — сказал он, явно расстроившись — «она снова заморожена. Я чувствую, как движется моя правая рука, но в фантоме нет ни движения».

«Откройте глаза»

«О, да. Сейчас рука снова двигается».

Движения фантома в этом эксперименте — это содержимое сознательной себя-модели. В реальном мире, конечность, которую можно чувствовать и контролировать, не существует. Как и в случае с иллюзией резиновой руки, опытное свойство обладания бесшовно распространяется в галлюцинативную часть телесной самости: Двигающаяся фантомная конечность находится в собственности, как собственной считается и резиновая рука. На интеллектуальном уровне, Филипп отлично понимает, что фантомный орган не существует (Этот факт умственно доступен для него, как мог бы выразиться философ.) Но субъективное переживание своей фантомной руки, наконец пришедшей в движение, отчётливо и реалистично. И, в противоположность случаю с иллюзией резиновой руки, здесь есть дополнительное качество, а именно — феноменальный опыт агентства. Здесь имеет место полномасштабное телесное Эго.

Рисунок 13: Вызванная зеркалом синестезия. Часть галлюцинации себя становится доступной для управляемого сознательного действия посредством установки виртуального источника зрительной обратной связи. Изображение авторства V. S. Ramachandran

Для того, чтобы выжить, биологические организмы должны не только успешно предсказывать, что в следующий момент произойдёт, но также должны быть способны точно предсказывать своё собственное поведение и телодвижения в их последовательностях. Себя-модель это система прогнозирования, действующая в реальном времени. Вот как объясняют то, что произошло с Филиппом, наши лучшие и самые последние теории: В нашем мозгу есть эмулятор тела, который использует двигательные команды для предсказания наиболее вероятной проприоцептивной и кинестетической обратной связи, которая возникает как результат движения наших конечностей определенным образом. Для успешного контроля над действиями, мы не можем ждать актуальной обратной связи от наших рук и ног, так как мы движемся сквозь мир. Нам нужен внутренний образ нашего тела, как целого, который предсказывал бы вероятные последствия, скажем, попытки передвинуть левую руку определенным образом. Чтобы быть действительно эффективными, мы должны обладать развёрнутым знанием того, как это будет чувствоваться. Более того, «делая это оффлайн», мы можем использовать наш эмулятор тела для создания образов движения в своём уме — чтобы планировать или представлять себе свои собственные движения без реального их выполнения. Этот эмулятор тела, который постоянно производит приходящие симуляции, есть фундаментальная часть себя-модели человека и является центральным элементом Туннеля Эго. Себя-модель Филипп понял, что, какую двигательную команду он не дал бы своей ампутированной руке, он не получит обратной связи относительно изменившегося положения конечности. Действительно, образ его руки присутствовал, он был впаян в мозг. Он был адаптирован к отсутствию обратной связи и, поэтому, был заморожен. Изобретательная идея Ramachandran заключалась в том, чтобы использовать зеркало в качестве источника виртуальной информации, открывая возможность виртуальному эмулятору обновлять себя. Когда Филипп попытался двигать обоими своими руками (реальной и фантомной), изменения в визуальном себе-модели идеально совпали с двигательными командами, которые так же попадали в систему предсказания положения тела в мозгу Филиппа. В результате, появилось сознательное переживание того, что его отсутствующая левая рука двигается и подчинена волевому контролю.

Теперь нам понятно, почему наши себя-модели — это виртуальные модели. Ясно, что движущаяся левая рука Филиппа — это просто симуляция. Это «как-будто» рука; то, что оказалось новой возможностью для мозга, обратилось для Филиппа реальностью. Если не помнить об этом и положиться на ощущение само по себе, тогда движущаяся фантомная конечность может ощущаться столь же действительной, как и остальная часть тела; обе эти руки являются частями одной и той же единой самости и они обе подчинены волевому контролю. Но то, как именно реальные части наших себя-моделей явлены нам, зависит от многих факторов.

Любопытно, что ощущения фантомных конечностей наблюдаются также и у людей, родившихся без определенных конечностей. В последнем исследовании, предпринятом швейцарским нейрологом Peter Brugger и его коллегами по University Hospital of Zurich, использовалась семизначная шкала для измерения субъективной ясности ощущения фантомной конечности. Интересно, что эти замеры показали очень последовательную градацию такого суждения, на примере испытуемого «АZ», сорокачетырёхлетней женщиной с университетским образованием, которая родилась без предплечий и ног. Насколько она могла помнить, она переживала мысленные образы своих несуществующих предплечий (вместе с пальцами) и ног (вместе со ступнями, а так же первый и пятый пальцы на них). Но, как показано на картинке, эти фантомы были не так реалистичны, как содержимое негаллюцинаторной модели тела.

Более того, она сообщила, что «[о]сознание её фантомных конечностей кратковременно нарушается только в том случае, если какой-то объект или человек вторгается в область ощущаемого месторасположения фантома, а также тогда, когда она смотрит в зеркало». Функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ) воображаемых движений её фантома не показали активации первичных сенсомоторных областей, но зафиксировали активность в билатеральной премоторной коре и в теменной доле коры больших полушарий. Транскраниальная магнитная стимуляция сенсомоторной коры последовательно вызывала ощущения в фантомных пальцах и руке, со стороны, противоположной той, которую стимулировали. Стимуляция премоторной и теменной областей вызывала аналогичные фантомные ощущения, хотя и без потенциалов, обычно вызываемых двигательной активностью культи. Данные Brugger демонстрируют, что части тела, которые никогда не получали физического развития, могут быть представлены в сенсорной и двигательной областях коры.

Интересен вопрос: Происходят ли галлюцинаторные предплечья и ноги из некой врождённой модели тела, — ядра, которое продолжает развиваться после рождения? Или они просто «отразились в» себе-модели пациента на основании визуальных наблюдений движений других человеческих существ (см. главу 6, посвящённую Эмпатическому Эго)? Чем, в действительности, является то, что вы ощущаете сейчас в качестве своего собственного тела, пока читаете эти слова? Наши исследования сознания сделали очевидным тот факт, что мы никогда не находимся в прямом контакте с нашими физическими телами, но скорее с определенным видом репрезентационного содержимого. Но чем же, всё-таки, является то, что представлено в слое нашей сознательной самости? Во второй книге своей знаменитой De anima, Аристотель пишет, что душа это просто форма тела и что она погибает во время физической смерти. Не это ли мы заново открыли, изучая фантомные конечности, — «внутреннюю форму» тела и глобальную модель его формы? Спиноза говорил, что душа — это идея того, что тело развивается само из себя, потому что «объект нашей души это тело, как оно есть, и ничего больше». Опять таки, интригует то, что идеи классической философии предоставляют более глубокое понимание того, что значит быть телесно воплощённым собой.

Эксперименты Ramachandran и Brugger демонстрируют, что опытное содержимое телесной себя-модели есть содержимое непрерывной симуляции, часть механизма динамического управления телом. В любой данный момент времени, содержимое телесного опыта — есть лучшая гипотеза, которую генерирует система [индивида — прим. перев.]. относительно состояния собственного тела. В обязанности мозга входит симуляция тела для тела и предсказание последовательностей телесных движений, а инструмент, для этого используемый — самость-модель. Этот процесс происходит в реальном мире, поэтому ему требуется время на протекание, следовательно, неизбежна и задержка между актуальным состоянием тела и содержимым себя-модели.

Обычно, этот процесс протекает бессознательно, так как природа спроектировала его настолько точно, что ошибки возникают редко. Но остаётся простой факт: Вы никогда не находитесь в непосредственном контакте с собственным телом. То, что вы чувствуете в иллюзии резиновой руки, что чувствует AZ, или, что чувствует Филипп, когда его левая рука вновь «подключена» — это именно то же самое, что вы чувствуете, когда обращаесь к ощущениям в ваших руках, которые в данный момент держат эту книгу, или к ощущениям давления и сопротивления, когда откидываетесь в кресле. То, что вы переживаете, есть не реальность, но виртуальная реальность, то есть — возможность. Строго говоря, и на уровне одного только сознательного опыта вы проживаете вашу жизнь в виртуальном теле, а не в реальном. Этот пункт станет понятнее, когда мы рассмотрим «оффлайновые состояния» в главе, посвященной сну и осознанным сновидениям. Но сперва давайте взглянем на другую существенную особенность феноменальной самости — переход от обладания к агентству.

 

Глава четвёртая

От обладания к агентству и к свободной воле

Способность к использованию внешних инструментов не могла бы развиться без предварительного появления в мозгу нейродинамического инструмента. Я называю этот внутренний инструмент феноменальной себя-моделью (в оригинале phenomenal self-model, PSM — прим. перев.). ФСМ — это различимый и когерентный паттерн нейронной активности, который позволяет вам интегрировать части мира во внутренний образ себя как целого. Только в том случае, если у вас есть себя-модель, вы можете переживать определенные когнитивные процессы, протекающие в собственном мозгу, в качестве собственных мыслей и определенные события, имеющие место в двигательных частях своего мозга, в качестве собственных намерений и актов воли. Наш следующий шаг — это переход от обладания к агентству (в оригинале agency; под «агентством» здесь подразумевается «бытие агентом», или посредничество — прим. перев.).

Чужая рука

Представьте себе, что, спустя десять дней после операции на сердце, вы замечаете слабость в левой части тела и испытываете трудности при ходьбе. В течение последних трех дней вы также столкнулись с ещё одной специфической проблемой: Так или иначе, вы постепенно теряете способность управлять левой рукой — он действует как-бы сама по себе. Прошлой ночью вы несколько раз просыпались от того, что ваша левая рука пыталась задушить вас, и вам пришлось использовать вашу правую руку, чтобы побороть левую. В течение дня, ваша левая рука иногда расстёгивает ваш больничный халат сразу после того, как правая рука застегнула его. Ваша левая рука сминает бумажные стаканчики на вашем подносе или начинает бороться с правой рукой в то время, как вы пытаетесь ответить на телефонный звонок. Мягко говоря, это неприятная ситуация, когда словно бы «некто с луны» управляет вашей рукой. Иногда вам начинает казаться, что у неё есть свой собственный ум.1

Что значит «иметь свой собственный ум»? Иметь ум — значит располагать внутренними состояниями, которые характеризуются определенным содержимым, а также быть способным достраивать себя-модель мыслями и внутренними образами мира. Организм, владеющий этим, может знать, что всё это возникает внутри него самого. Пока всё ясно. Но есть ещё один важный аспект наличия собственного ума, который мы не упомянули: Вам необходимо ясное представление о целевых состояниях — ваших потребностях, желаниях, ценностях, того, чего вы хотели бы достичь, действуя в мире. И вам необходимо сознательное Эго для того, чтобы соответствовать этим целевым состояниям, то есть, для того, чтобы было возможно сделать их своими. Философы называют это «иметь практическую направленность»: Состояния ума зачастую направлены на исполнение ваших личных целей.

Здесь описан синдром Чужой Руки — особое неврологическое расстройство. Впервые, синдром был описан в 1908, но сам термин не был введен до 1972; до сих пор не ясны необходимые и достаточные условия в мозгу для возникновения расстройства данного типа.2 Кажется, что чужая рука, ломающая стаканчики и борющаяся со здоровой правой рукой, имеет свою собственную волю. Когда чужая рука начинает расстёгивать халат пациента, это не автоматическое поведение типа рефлексивного подёргивания колена; очевидно, что рука направляется явным представлением о цели. Воображаемый маленький агент, встроенный в большого агента, — подличностная сущность, преследующая свои собственные цели путём насильственного овладения частью тела, принадлежащего пациенту. В другом типичном случае, пациент поднимет одной рукой карандаш и начнёт царапать каракули, при этом, когда заметит это сам, испугается. Пациент вырвет карандаш из отчуждённой руки и вернёт её на своё место своей «хорошей» рукой, после чего объяснит, что это не он сам начал царапать.3 В другом таком случае описывается, как левая рука пациентки ощупывала объекты, находящиеся поблизости, хватала и толкала их так, что она относилась к блуждающей руке как к автономной сущности.4

Эти случаи представляют с философской точки зрения интерес, так как любая убедительная философская теория самосознания должна быть способна объяснить рассогласованность обладания и агентства. Пациенты, страдающие синдромом чужой руки, продолжают ощущать руку как свою собственную; сознательное чувство обладания присутствует, но нет соответствующего опыта воли в уме пациента. Как говорят философы, отсутствует «волевой акт» и цель, направляющая поведение отчуждённой руки, не представлена в сознании пациента. Тот факт, что рука является чисто подличностной частью тела, делает ещё более удивительным момент, когда пациент автоматически соотносит с ней нечто вроде интенциональности и личности, выражая к ней своё отношение как к автономному агенту. Конфликт между рукой и собою-волящим может превратиться в конфликт между рукой и собою-думающим. К примеру, когда левая рука пациента совершает движение, которое не хотел совершать пациент в игре в шашки, он исправляет последствия этого движения при помощи правой руки. К несчастью для пациента, изолированный функциональный модуль в его мозгу, который управляет его левой рукой, совершает нежелательное движение повторно.5

Здесь возникает философская задача: Является ли нежелательное движение поступком, т. е. телесным движением, непосредственно вызванным явным представлением о цели, или это событие, происходящее по совершенно иным причинам? На одном экстремуме философского спектра, мы обнаруживаем отказ от свободы воли: Не существует ни «поступков», ни «агентов» и, строго говоря, предопределенные физические события есть всё то, что когда либо вообще существовало. Мы все — автоматы. Если наше аппаратное обеспечение повреждено, индивидуальные подсистемы могут давать сбои, что представляет собой печальный, хотя и понятный, факт. На другом экстремуме отрицается существование слепых, чисто физических явлений во вселенной вообще, но утверждается, что каждое отдельное событие является целенаправленным поступком, совершаемым лично, к примеру, умом Бога; ничто не происходит случайно, всё служит определенной цели и направляется волей.

На деле, в контексте некоторых психиатрических синдромов, пациенты переживают каждое отражённое в сознании событие, произошедшее в их среде, как непосредственно вызванное ими самими. При других умственных расстройствах, таких, как шизофрения, индивиду может казаться, что его тело и мысли управляются дистанционно, и что весь мир представляет собой одну большую машину, бездушный и бессмысленно работающий механизм. Заметьте, что оба типа наблюдений иллюстрируют мою претензию, высказанную в первой главе, относительно того, что мы должны рассматривать мозг в качестве генератора реальности: Это система, которая постоянно делает выводы относительно того, что существует, а что — нет, тем самым создавая, внутреннюю действительность, включая время, пространство и причинно-следственные связи. Психиатрические расстройства представляют собой модели-реальности, альтернативные онтологии, разработанные для того, чтобы справиться с серьёзными и, зачастую, специфическими проблемами. Интересно, что в подавляющем большинстве случаев, эти альтернативные онтологии могут картографироваться на философской онтологии, то есть, в этом последнем случае, они будут соответствовать определенной устоявшейся метафизической идее относительно глубокой структуры реальности (радикальный детерминизм, к примеру, а также всемогущий и вездесущий взгляд из глаз Божьих).

Возвращаясь к изначальному вопросу: Существуют ли поступки, как таковые? Из позиции между двумя философскими экстремумами, «поступок» определяется как определенное физическое событие. События в физической вселенной являются просто событиями, но определенная и сравнительно чрезвычайно малая доля событий является ещё и поступками; то есть, события, вызванные явным представлением о цели в сознании рационального агента. Целевыми состояниями возможно овладеть, если сделать их частью себя-модели. Вне Туннеля Эго нет поступков.

Чужая рука, однако, не является различимой сущностью в контексте Туннеля Эго. Это просто часть тела и у неё нет себя-модели. Она не знает о своём существовании, равно как и не имеет картины мира. Вследствие повреждения мозга, она управляется одной из многих бессознательных целевых репрезентаций, непрестанно борясь за внимание в вашем мозгу. Вероятно, что она направляется визуально воспринимаемыми объектами, находящимися в непосредственной близости, и это вызывает к жизни то, что психологи и философы называют возможностями. Есть убедительное доказательство того, что мозг рисует видимые объекты не просто такими, какие они есть, но также в обозначениях возможных движений: Могу ли я это схватить? Могу ли я это отстегнуть? Могу ли я это выпить или съесть?

Себя-модель является важной частью селективного механизма. Прямо сейчас, пока вы читаете эту книгу, модель защищает вас от этих возможностей, не давая им овладеть частями вашего тела. Если бы я поставил перед вами тарелку ваших любимых шоколадных печений и если бы строго запретил вам их брать, то как долго смогли бы вы концентрироваться на книге? Сколько пройдёт времени перед тем, как случится короткий эпизод синдрома Чужой Руки и ваша левая рука сделает то, что вы вовсе не приказывали ей делать? Чем сильнее и стабильнее ваша себя-модель, тем менее подверженным окружающим возможностям вы становитесь. Автономия приходит постепенно; она связана с иммунной системой, с защитой вашего организма от инфекции посредством потенциальных целевых состояний в окружающей среде.

Феноменальное переживание обладания и феноменальное переживание агентства в значительной степени родственны друг другу и оба являются важными аспектами сознательного чувства самости. Если вы теряете контроль над своими действиями, ваше самоощущение значительно угасает. Это также справедливо для внутренних действий. К примеру, многие шизофреники чувствуют, что не только их тела, но и их мысли контролирует некая внешняя сила. Одна из моих идей, которую я вынашиваю уже много лет, может оказаться правильной, а именно — что мышление это двигательный процесс. Возможно ли, чтобы мысли были моделями успешно предотвращённых действий, причём, с точки зрения взгляда Божьего, то есть, независимо от вашего собственного угла зрения? В главе, посвящённой Эмпатическому Эго, я пишу, что есть убедительное эмпирическое доказательство, показывающее, что рука репрезентирована в центре Брока — той части нашего мозга, которая эволюционно отличает нас от обезьян и причастна к пониманию языка и абстрактному мышлению. В таком случае, мыслящая самость вырастает из телесной самости, симулируя телесные движения в абстрактном, ментальном пространстве. Я флиртовал с этой идеей достаточно долго, так как она могла разрешить Декартову задачу связи души и тела; она могла бы показать, как вещь мыслящая, res cogitas, произошла из вещи протяжённой, res extensa. И это указывает на тему, которая прослеживается в большинстве последних исследований относительно агентства и самости: По своему происхождению, Эго представляет собой нейровычислительное устройство для овладения и контроля над телом, причём, сначала физическим, и лишь затем виртуальным.

Существует тип агентства, даже более тонкий, чем способность переживать себя в качестве когерентно действующей самости и прямой причины изменений — то, что я называю агентством внимания. Агентство внимания есть опыт бытия сущностью, которая контролирует, то есть тем, что Эдмунд Гуссерль описал как Blickstrahl der Aufmerksamkeit — «луч внимания». В качестве агента внимания, вы можете спровоцировать сдвиг во внимании и как бы направить ваш внутренний фонарик на определенные цели типа воспринимаемого объекта или специфическое ощущение. Есть ситуации, в которых люди теряют свойство агентства внимания и тогда, соответственно, их само-ощущение ослабевает. Младенцы не способны контролировать своё зрительное внимание; их взгляд словно бы бесцельно блуждает от объекта к объекту, так как эта часть их Эго ещё не консолидирована. Другой пример сознания без контроля внимания представлен состоянием сна. Причём, Эго в состоянии сна действительно сильно отличается от Эго в состоянии бодрствования (об этом более подробно будет говориться в следующей главе). Состояние алкогольного опьянения и старческий маразм также являются примерами потери контроля над вниманием, так как в этих состояниях вы можете потерять способность направлять своё внимание и, соответственно, вы можете почувствовать «себя» разбитым на части.

Далее, существует ещё агентство познания, интересная параллель с тем, что философы называют «познающим субъектом». Познающий субъект есть тот, кто мыслит мысли и может также ставить это себе в заслугу. Но часто мысли плывут, как облака. Практики медитации, вроде тех тибетских монахов из второй главы, стремятся уменьшить своё самоощущение, давая содержимому последнего раствориться без усилий, вместо того, чтобы обращаться к его содержимому. Если бы у вас никогда не было сознательного опыта порождения своих собственных мыслей, упорядочивания и укрепления их, будучи в соприкосновении с их содержимым, то вы бы никогда не ощутили себя мыслящей самостью. Эта часть вашей себя-модели просто отсохла бы. Для того, чтобы обрести Декартов опыт Cogito (то есть, отчётливый опыт бытия мыслящей вещью, или Эго), у вас должен иметься опыт произвольного выбора содержимого собственного ума. Это то общее, что имеют между собой различные формы агентства: Агентство позволяет нам избирать вещи, вроде нашей следующей мысли, следующего объекта для восприятия, на котором мы хотим сфокусироваться, наше следующее телодвижение. Это также исполнительное сознание — не только опыт инициирования изменений, но также опыт проведения их в жизнь и поддержания более сложных действий во времени. В конце концов, именно таким образом мы описывали наши внутренние переживания на протяжении веков.

Аспект, являющийся общим для телесного агентства, агентства внимания и познавательного агентства — это субъективное чувство усилия. Феноменологически, это усилие по приведению тела в движение. Это также усилие, совершаемое для фокусировки внимания. И, конечно же, это то самое усилие, которое мы прилагаем для того, чтобы думать логично и целенаправленно. Что является нейронным коррелятом чувства усилия? Представьте, что мы бы знали этот нейронный коррелят (а мы скоро будем знать) и у нас при этом имеется точная и прошедшая всевозможные проверки математическая модель, которая описывает, что есть общего во всех трёх типах переживания чувства усилия. Представьте, что вы — математик будущего, который может понять это описание во всех деталях. Имея это детализированное концептуальное знание, вы исследуете при помощи интроспекции собственное чувство усилия, очень бережно и с большой точностью. Что тогда случится? Если вы бережно обратитесь к, скажем, чувству усилия, сопутствующего волевому действию, будет ли оно продолжать казаться чем-то личным, чем-то, что принадлежит вам?

Синдром Чужой Руки вынуждает нас заключить, что то, что мы называем волей, может находиться как вне нашей себя-модели, так и внутри неё. Такие целенаправленные движения могут вообще не переживаться сознательно. В контексте серьёзного неврологического расстройства, называемого акинетический мутизм, пациенты не совершают никаких действий и просто молча лежат в своих постелях. У них есть чувство обладания своим телом как целым, но, хоть они и бодрствуют (проходят через обычный цикл сна и бодрствования), они не агенты: Они никаким образом не действуют. Они не зачинают никаких мыслей. Они не направляют своё внимание. Они ни говорят, ни двигаются.6 Далее, бывают такие случаи, когда части наших тел совершают сложные целенаправленные действия без нашего сознательного восприятия их в качестве наших действий или наших целей, без предшествующего сознательного проявления воли; короче говоря, без опыта бытия агентом. Другой интересный аспект и третий эмпирический факт одновременно — то, что, например, шизофреники иногда теряют чувство агентства и исполнительного сознания полностью и чувствуют себя удалённо управляемыми куклами.

Многие наши лучшие эмпирические теории предполагают, что особое восприятие самого/самой себя, связанного с агентством, связано одновременно и с сознательным опытом интенции и с переживанием двигательной обратной связи. Это значит, что опыт выбора определенного состояния-цели должен быть интегрирован с последующим опытом телодвижения. Как раз этого и достигает себя-модель. Она связывает процессы, при помощи которых ум творит и сравнивает соперничающие альтернативы действий с обратной связью от телесных движений. Это связывание включает переживание движения в переживание действия. Но заметьте, опять таки, что ни «ум», ни себя-модель не являются маленьким человечком в голове; никто не создаёт, не сравнивает и не решает. Если теория динамических систем верна, тогда всё это является динамической самоорганизацией в мозгу. Если, по какой-то причине, два основных элемента — селекция определенного паттерна движений и непрерывная двигательная обратная связь — не могут быть успешно связаны, Вы можете переживать ваши телодвижения как неконтролируемые или беспорядочные (или контролируемые кем-то другим, как это имеет место у шизофреников). Или же вы сможете испытывать их как волевые или целенаправленные, но, при этом, инициированные не вами самими, как это имеет место быть в синдроме Чужой Руки.

Галлюцинативное агентство

Таким образом, самость есть нечто независимое, так как здесь возможно сохранять чувство обладания, потеряв при этом чувство агентства. Но вдруг агентство также всего лишь галлюцинация? Ответ — да и, что странно, множество философов сознания долго игнорировали этот феномен. У Вас может быть твёрдое сознательное переживание того, что вы запланировали действие даже тогда, когда это было не так. Посредством прямой стимуляции мозга, мы можем спровоцировать не только исполнение телесных движений, но также и сознательное побуждение осуществить это движение. Мы можем экспериментально индуцировать сознательное переживание воли.

Вот пример. Stephane Kremer вместе со своими коллегами в University Hospital of Strasbourg стимулировали определенный участок мозга (вентральный откос передней поясной борозды) пациентки с медикаментозно устойчивыми эпилептическими припадками, с целью локализовать эпилепто-генную зону перед хирургическим вмешательством. В этом случае, стимуляция вызывала быстрые движения глаз, которые сканировали обе стороны поля зрения. Пациентка начала искать ближайший объект, который она могла бы схватить и рука с противоположной стороны от стимулирования — её левая рука — начала двигаться направо. Она сообщила о сильном «побуждении схватить», которое она была неспособна контролировать. Так скоро, как она увидела потенциальный целевой объект, её левая рука двинулась вперед к нему и схватила его. На уровне её сознательного опыта, непреодолимое побуждение схватить объект началось и закончилось стимуляцией её мозга. Это достаточно ясно: Чем бы ни было сознательное переживание воли, оно производит впечатление того, что может быть включено и выключено при помощи малого электрического тока из электрода в мозгу.7

Есть элегантные способы индукции переживания агентства чисто психологическими средствами. В 1990-х в University of Virginia психологи Daniel M. Wegner и Thalia Wheatley исследовали необходимые и достаточные условия для переживания «опыта сознательной воли» с помощью остроумного эксперимента. В процессе исследования, которое они обозвали «Я шпионю», они подводили испытуемых к переживанию каузальной связи между мыслью и действием, путём индукции у испытуемых чувства так, что испытуемые упрямо исполняли действие даже если действие, на самом деле, уже было совершено кем-то другим.8

Каждый испытуемый находился в паре с сообщником, который представлялся первому вторым испытуемым. Они садились за стол, друг напротив друга, их обоих просили положить свои пальцы на маленькую квадратную дощечку, установленную на компьютерной мыши, что позволяло им двигать мышь совместно, как в Уиджа. На экране компьютера, который был виден обоим, была фотография из детской книжки, на которой были изображены около пятидесяти объектов (пластиковые динозавры, машины, лебеди, т. д.)

И действительный испытуемый, и сообщник, оба были в наушниках; перед опытом им объяснили, что этот эксперимент призван «исследовать чувства людей относительно намерения совершить действие и то, как эти чувства возникают и протекают». Их попросили перемещать мышь по экрану компьютера в течение тридцати секунд или более в то время, как они слушали различные аудиотреки, содержащие разные слова, некоторые из которых относились к тому или иному объекту на экране, которые сменялись десятисекундными интервалами музыки. Слова в каждом треке были разными, но музыка начинала и заканчивала играть одновременно. Когда они слышали музыку, они были склонны останавливать мышку на объекте по истечении нескольких секунд и «оценивали каждую остановку, которую они делали, по шкале личной намеренности». Неизвестный испытуемому, однако, сообщник не слышал ни каких-либо слов, ни музыки вообще, но вместо этого получал инструкции по совершению определенных движений от экспериментаторов. В четырёх из двадцати или тридцати испытаний, сообщник получал команду остановить мышь на определенном объекте (каждый раз на разном); это вызывало усиленные остановки в течение музыкального интервала и далее, после того, как испытуемый слышал соответствующее слово в наушниках (например, «лебедь»).9

Согласно оценкам испытуемого, существовала основная тенденция к восприятию усиленной остановки как остановки преднамеренной. Оценки были наивысшими, когда соответствующее слово появлялось между одной и пяти секундами перед остановкой. Основываясь на этих наблюдениях, Wegner и Wheatley предположили, что феноменальный опыт воли, или умственной причинности, управляется трёмя принципами: Принцип исключительности определяет то, что мысли испытуемого являются единственной интроспективно доступной причиной действия; принцип согласованности определяет то, что субъективное намерение должно быть согласовано с действием; и принцип первичности определяет то, что мысль должна предшествовать действию «по типу временной последовательности».10

Социальный контекст и длительный опыт бытия агентом, конечно же, вносят вклад в ощущение агентства. Можно догадаться, что чувство агентства есть лишь субъективное явление, мгновенная реконструкция, следующая за действием; до сих пор, лучшие результаты исследований сознательной воли в контексте когнитивной нейробиологии показывают, что это также и преконструкция.11 Переживание себя в качестве волящего агента имеет много общего с интроспективным подглядыванием в середину длинной цепочки процессов в вашем мозгу. Эта цепочка ведёт от определенного подготовительного процесса, который может быть описан, как «составление двигательной команды» по отношению к обратной связи, которую вы получаете от восприятия ваших движений. Patrick Haggard из University College London, возможно, лидирующий исследователь в очаровательной и несколько пугающей новой области исследований агентства и самости, продемонстрировал, что наша сознательная осведомлённость относительно движения не производится исполнением заранее заготовленных двигательных команд; вместо этого, оно оформляется подготовительными процессами в премоторной системе мозга. Различные эксперименты показывают, что наша осведомлённость об интенции тесно связана с выбором движений, которые мы хотим сделать. Когда мозг симулирует альтернативные возможности, к примеру, доставания определенного объекта, сознательный опыт намерения кажется прямо направленным на выбор специфического движения. Следовательно, осознанность движения связана не столько с действительным исполнением, сколько с более ранним состоянием мозга: процесс подготовки движения путём сборки различных его частей в когерентное целое — двигательный гештальт, как он есть.

Haggard указывает на то, что осознанность намерения и осознанность движения различаются концептуально, но он предполагает, что они должны быть производными одного и того же процессуального этапа на пути осуществления движения. Всё выглядит так, словно наш доступ к протекающему процессу осуществления движения в значительной степени закрыт; осознанность ограничена очень узким окошком предвигательной активности — средней фазы более длительного процесса. Если Haggard прав, тогда чувство агентства, сознательный опыт бытия тем, кто действует, проистекает из процесса связывания осознания намерения с репрезентацией собственных действительных движений. Это также предполагает, что субъективная осознанность намерения полезна в следующем: Она может обнаруживать потенциальные несовпадения с событиями, происходящими во внешнем, по отношению к мозгу, мире.

Чем бы ни оказались технические детали, сейчас мы начинаем видеть, чем на самом деле является сознательное переживание бытия агентом и то, чем объясняется его эволюционная функция. Сознательное переживание воли и агентства позволяет организму обладать подличностными процессами, протекающими в собственном мозгу, которые ответственны за выбор целей действий, конструирование особых двигательных паттернов и контроль обратной связи от тела. Когда это чувство бытия агентом развилось у человеческих существ, некоторые уровни невероятно сложной причинной сети нашего мозга поднялись до уровня глобальной доступности. Теперь мы можем обращаться к ним, думать о них и, возможно, даже прерывать их. Впервые мы можем переживать себя в качестве существ с целями и мы могли бы использовать внутренние репрезентации этих целей для контроля наших тел. Впервые мы можем сформировать внутренний образ самих себя как способный удовлетворить определенные потребности посредством выбора оптимального маршрута. Более того, отношение к себе как к автономному агенту позволило нам открыть, что другие существа нашей окружающей среды также, возможно, являются агентами, имеющими собственные цели. Но я должен временно отложить анализ этого социального измерения самости и вернуться к классической задаче философии ума: Свободе воли.

Насколько мы свободны?

Как ранее было отмечено, философский спектр разновидностей свободы воли достаточно широк и простирается от прямого отрицания до того, что все физические события целенаправленны и спровоцированы божественным агентом, что ничего не происходит случайно, что всё произошло по волению. Наиболее изящная идея, возможно, заключается в том, что свобода и детерминизм могут мирно сосуществовать: Если наши мозги каузально детерминированы правильным образом, если они делают нас каузально чувствительными к моральным рассуждениям и рациональным аргументам, тогда сам факт этого делает нас свободными. Детерминизм и свобода сравнимы. Однако, здесь я сам не придерживаюсь никакой позиции относительно свободы воли, так как я заинтересован в двух других пунктах. Первый обозначен одним простым вопросом: Что говорит нам непрерывное научное исследование физических предпосылок и сознательной воли относительно разрешения этого многовекового противоречия?

Возможно, что большинство профессиональных философов в этой области будут настаивать на том, что, располагая конкретным собственным телом, имея определенное состояние мозга и находясь в специфической окружающей среде, вы просто не могли бы действовать иначе, чем действуете в действительности, то есть, ваши действия предопределены. Вообразите, что вам удалось бы произвести идеальный дубликат самого себя, функционально идентичного близнеца, который являлся бы точной копией вас даже на молекулярном уровне. Если бы мы поместили вашего близнеца в точно ту же самую ситуацию, в которой вы сейчас находитесь, включая все те же сенсорные стимулы, тогда изначально близнец не сможет действовать иначе, чем действуете вы. Это широко распространённое мнение: Это просто научное мировоззрение. Настоящее состояние физической вселенной всегда определяет следующее состояние вселенной и ваш мозг является частью этой вселенной.12

Феноменальное Эго, опытное содержимое себя-модели человека, явно рассогласовано с этим научным мировоззрением, а также с широко распространённым мнением, что ваш функционально идентичный doppelganger не мог бы действовать по-другому. Если мы серьёзно отнесемся к нашей собственной феноменологии, мы ясно ощутим себя существами, которые могут инициировать, как-бы из ниоткуда, каузальные цепочки, словно мы являемся существами, которые могли бы действовать иначе в точно такой же ситуации. Тревожный момент относительно современной философии ума и когнитивной нейробиологии воли, уже ставший очевидным даже на этой ранней ступени, это то, что окончательная теория может противоречить тому, как мы субъективно переживали себя на протяжении тысячелетий. Здесь возможен конфликт между научным взглядом на действующую самость и феноменальным нарративом, субъективной историей наших мозгов, рассказывающих нам о том, что происходит, когда мы принимаем решение действовать.

Сейчас у нас в руках есть теория, которая объясняет, как подличностные события в мозгу (например, те, которые определяют цели действий и подбирают подходящие двигательные команды) могут стать содержимым сознательной самости. Когда определенные ступени обработки данных поднимаются до уровня сознательного опыта и встраиваются в себя-модель, действующую в мозгу, они становятся доступны для всех ваших умственных способностей. Теперь вы переживаете их в качестве ваших собственных мыслей, решений или побуждений к действию, то есть, в качестве свойств, принадлежащих вам, личности, как целому. Понятно также, почему эти события, всплывающие в самосознании, появляются непременно спонтанно и без всяких причин. Они являются первым звеном цепи, которая пересекает границу между сознательными и бессознательными процессами в мозгу; у вас появляется впечатление, что они появляются в вашем уме «как гром среди ясного неба». Бессознательная предтеча невидима, но связь есть (недавно это было продемонстрировано на примере сознательного вето — случая, когда преднамеренное действие прерывается в последний момент). Однако, на самом деле, сознательное переживание намерения — лишь частичка сложного процесса в мозгу; этот факт остаётся невидимым для нас, поэтому мы отчётливо переживаем способность спонтанно инициировать каузальные цепочки, тянущиеся из мира умственного в мир физический. Это видение агента (здесь мы уже обретаем более глубокое понимание того, что значит утверждение о том, что себя-модель прозрачна. Зачастую, мозг слеп относительно своей собственной работы).

Наука об уме сейчас решительно включает эти факты в представление о Туннеле Эго. Назревает конфликт между туннелем биологической действительности в наших головах и нейробиологическим образом человечества, и многие чувствуют, что этот образ может угрожать здравию нашего ума. Я думаю, что раздражение и глубокое негодование, которые сопровождают публичные дебаты относительно свободы воли, имеют мало общего с действительным положением дел. Такие реакции связаны с интуитивным убеждением, что некоторые типы ответов будут не только вызывать эмоциональное смущение, но и будут совершенно лишены возможности интегрироваться в наши сознательные себя-модели. Это первый пункт.14

Заметка по феноменологии воли: Её не так уж просто определить, как может показаться на первый взгляд; восприятие цвета, например, гораздо чётче. Вы когда-нибудь пытались интроспективно наблюдать, что происходит, когда вы решаете поднять свою руку, после чего рука действительно поднимается? Какова на самом деле высокодифференцированная структура причины и последствия? Можете ли вы проследить за тем, как умственное событие становится причиной физического события? Смотрите внимательно! Я думаю, что, чем внимательнее вы следите и чем тщательнее вы обращаете внимание на процесс принятия решения, тем яснее для вас становится, что сознательные намерения неуловимы: Чем упорнее смотришь на них, тем более они отступают к фону. Более того, мы пытаемся говорить о свободе воли так, как если бы мы все разделяли друг с другом равно одинаковый опыт субъективных переживаний. А ведь это не так: Культура и традиция оказывают сильное влияние на то, как мы сообщаем об этих переживаниях. Сама феноменология вполне может быть ограниченна подобным же образом, так как себя-модель также является окном, соединяющим наши внутренние жизни с общественной практикой вокруг нас. Свободная воля существует не только в наших умах — это также и общественный институт. Убеждение в том, что нечто вроде агентства свободной воли существует и что мы относимся друг к другу, как к автономным агентам, представляет собой концепт, фундаментальный для нашей правовой системы и правил, управляющих нашими обществами. Эти правила строятся на заметках об ответственности, подотчётности и вине. Эти правила отражают глубинную структуру нашей личной модели себя. Это непрерывное отражение законов, эта проекция убежденностей более высокого порядка относительно самих себя породили сложные сети социума. Если, в один прекрасный день, мы окажемся вынуждены рассказать совершенно другую историю о том, чем воля человека является и чем она не является, это окажет беспрецедентное влияние на наши общества. К примеру, если подотчётность и ответственность в действительности не существуют, то бессмысленно наказывать людей (что обратно их реабилитации) за то, что они не могли не сделать. Возмездие тогда будет представляться концептом Каменного Века, чем-то, унаследованным от животных. Когда современная нейрология откроет достаточные нейронные корреляты воления, желания, намерения и исполнения действия, тогда мы сможем провоцировать, усиливать, гасить и модулировать сознательные переживания воли, производя операции над этими нейронными коррелятами. Станет ясно, что актуальные причины наших поступков, желаний и намерений зачастую имеют мало общего с тем, что говорит нам об этом самосознание. С научной перспективы, которая является перспективой от третьего лица, наше внутреннее переживание широкой автономии может всё более напоминать нам то, чем она всегда и была — всего лишь видимость. В то же самое время, мы научимся восхищаться элегантностью и устойчивостью, с которой природа встроила в туннель реальности только то, что действительно нужно знать организму, вместо того, чтобы обременять организм потоком информации о работе собственных мозгов. Субъективное переживание свободы воли предстанет перед нами в качестве остроумного нейровычислительного инструмента. Этот инструмент нужен не только в качестве внутреннего пользовательского интерфейса, который позволяет организму контролировать и адаптировать своё поведение; он также является необходимым условием социального взаимодействия и культурной эволюции.

Вообразите, что мы создали общество роботов. Им будет не хватать свободы воли в традиционном смысле, так как они представляют собой каузально детерминированные автоматы. Но они будут обладать сознательными моделями самих себя и других автоматов своей окружающей среды, и эти модели позволят им взаимодействовать с другими и контролировать своё собственное поведение. Вообразите, что теперь мы добавляем две особенности к их внутренним моделям себя и моделям других: Первое — ошибочное убеждение, что они (равно, как и кто-либо другой) ответственны за собственные поступки; второе — «идеальный наблюдатель», представляющий интересы группы, такие, как правила справедливости для взаимных альтруистических взаимодействий. Что тогда изменится? Создадут ли наши роботы новые причинные свойства благодаря одному лишь ложному верованию в свободу собственной воли? Ответ: да; станет возможной нравственная агрессия, так как возникнет совершенно новый уровень соревнования — соревнования в том, кто лучше удовлетворяет интересам группы, кто обретет нравственное достоинство, и так далее. Теперь можно будет поднять свой социальный статус, обвиняя других в безнравственности или будучи лицемером. Возникнет целый новый уровень оптимизации поведения. Учитывая правильные граничные условия, сложность нашего экспериментального общества роботов переживёт взрывной рост, даже несмотря на то, что внутренняя когерентность останется. Это общество теперь сможет эволюционировать на новом уровне. Практика приписывания нравственной ответственности, даже если она основана на ошибочной ФСМ, породит решающее и вполне реальное функциональное свойство: Групповой интерес в поведении каждого отдельного робота станет эффективнее. Цена за самовлюблённость вырастет. Тогда, что произойдёт с нашим экспериментальным обществом роботов, если мы вернёмся к более старой версии себя-модели его членов, возможно, даровав им озарение?

Страстные публичные дебаты на тему свободы воли, которые в последнее время имели место в Германии, на мой взгляд — провальные дебаты, так как они произвели более смущения чем внесли ясности. Вот один из самых глупых аргументов в пользу свободы воли: «Но я знаю, что я свободен, потому, что я ощущаю себя свободным!». Ну, вы также ощущаете мир, которых заселен цветными объектами, и при этом вы знаете, что перед вашими глазами лишь отражение электромагнитных волн разных частот; то, что явлено вам в сознательном переживании, ни коим образом не может ничего доказывать. Другой аргумент звучит так: «Но это имело бы ужасные последствия! Поэтому, это не может быть правдой». Я, конечно же, разделяю эту озабоченность (думая о воображаемом эксперименте с обществом роботов), но истинность заявления должна быть установлена независимо от его психологических или политических последствий. Это вопрос элементарной логики и интеллектуальной честности. Но нейрологи так же добавили ко всеобщему смущению, причём из-за того, что они сами часто недооценивают радикальный характер своих собственных позиций. Это второе, на что я хочу обратить внимание в этом разделе.

Нейробиологи любят говорить о «целях действий», процессах «двигательного отбора» и «спецификации движений» в мозгу. Как философ (и со всем уважением), я должен заявить, что это всё также концептуальная чепуха. Если принимать всерьёз научный взгляд на мир, тогда такой вещи как «цель» существовать не будет, равно как не будет никого, кто выбирает или специализирует действие. Такого процесса, как «выбор», вообще не существует; всё, что у нас есть — динамическая самоорганизация. Более того, обработка информации, протекающая в мозгу человека, даже не подчинена каким-либо правилам. В конечном счёте, она протекает по законам физики. Лучше всего мозг описывается как сложная система, постоянно пытающаяся стабилизировать своё состояние путём генерации порядка из хаоса.

Опираясь на чисто научную физику, ничто во Вселенной не обладает внутренней ценностью, равно как и не содержит в себе цели; физические объекты и процессы — всё, что на самом деле есть. Это, кажется, позиция строгого редукционизма — именно то, во что сущности с моделями себя, наподобие нас, не могут поверить. Конечно же, репрезентации целей в мозгу биологических организмов существуют; однако, если нейробиология всерьёз отнесется к собственным фундаментальным выводам, то станет очевидно, что эти репрезентации целей не относятся ни к чему. Выживание, состояние телесного здоровья, благосостояние и безопасность, как таковые, не являются ни ценностями, ни целями в истинном значении этих слов; очевидно, что выжили только те организмы, которые представляли их в виде целей. Но склонность говорить о «целях» организма или мозга заставляет нейробиологов упускать из виду то, насколько сильно вмешиваются их фоновые убеждённости. Теперь мы можем видеть, что даже здравомыслящие учёные иногда недооценивают то, насколько радикальной может оказаться связка нейробиологии и эволюционной теории: Она сможет превратить нас в существ, которые максимизируют свою общую пригодность путём галлюцинирования целей.

Я не настаиваю на том, что это истинное, исчерпывающее или совершенное изложение. Я всего лишь указываю на то, что, как кажется, следует из открытий нейробиологии и то, как эти открытия конфликтуют с сознательной собой-моделью. Подличностная самоорганизация в мозгу попросту не имеет ничего общего с тем, что мы называем «выбором». Конечно же, сложное и гибкое поведение, вызываемое внутренними образами «целей», всё-таки существует и мы можем продолжать называть это поведение «действиями». Но даже если действия, в этом смысле, продолжают быть частью картины, то агенты — ни в коем случае, так как нет сущности, которая совершала бы действие.15

Изучение фантомных конечностей помогло нам понять, как части наших тел могут быть изображены в феноменальной себя-модели, даже если они не существуют или никогда не существовали вообще. Вне-телесный опыт и иллюзии полного тела демонстрируют, как минимальное чувство себя и переживание «глобального обладания» могут возникнуть. Краткий обзор случая Чужой Руки и подкрепление на нейронном уровне волящей самости наводят нас на мысль о том, каким образом чувство бытия агентом, по необходимости, появляется в нашем сознании и как этот факт вносит вклад в образование сложных обществ. Далее, изучение Туннеля Эго во время сна предоставит нам даже более глубокое озарение относительно условий, в которых возникает истинный субъект опыта. Каким образом Туннель Сна превращается в Туннель Эго?

 

Глава пятая

Философская психонавтика

Что мы можем узнать из осознанных сновидений?

В течение вечера 6 мая 1986, я осознал, что сплю и, при этом, по спирали выхожу из моего физического тела, в типичной манере, описанной швейцарским биохимиком Ernst Waelti (см. главу 3). Вот мой «практический пример»:

Стоя перед моей кроватью, я сразу понял, что, впервые за два года, я снова вышел из тела. Та же ясность, то же самое электрическое ощущение свечения в моём телесной двойнике, возбудили и осчастливили меня и я немедля приступил к эксперименту. Я двинулся по направлению к закрытой стеклянной двери балкона на втором этаже дома моих родителей. Я прикоснулся к двери, осторожно толкая её до тех пор, пока я не проник сквозь неё и не попал на балкон. Я вылетел в сад и приземлился на газон, где я перемещался при тусклом свете Луны и разглядывал окружающие предметы. В целом, ощущения были очень ясными.

Когда я испугался, что не смогу поддерживать состояние достаточно долго, я полетел назад и каким-то образом вернулся в своё физическое тело. Я проснулся со смешанными чувствами гордости и удовольствия. Я не удосужился сделать каких-либо проверяемых наблюдений, но я получил очередной опыт выхода из тела, ясный и осознанный, полностью управляемый, без каких-либо промежуточных затмений. Я сел, намереваясь сделать записи по свежей памяти, но не смог найти карандаш.

Я выпрыгнул из постели и подошёл к своей сестре (которая спала в той же комнате), разбудил её и увлеченно рассказал ей, что мне только что удалось сделать это, что я только что был внизу, в саду, скакал по газону минуту назад. Моя сестра посмотрела на свой будильник и сказала: «Сейчас четверть третьего! Почему тебе нужно было будить меня? Это не могло подождать до завтрака? Выключи свет и отстань от меня!» Она перевернулась и снова уснула. Я был немного расстроен таким отсутствием интереса.

Я также заметил, что, неловко взяв будильник, она случайно включила его. Он начал издавать гудки, мне оставалось надеяться на то, что он никого больше не разбудит. Поздно! Я услышал, как кто-то приближается.

В этот момент я проснулся. Я был вовсе не на втором этаже дома моих родителей во Франкфурте, но в своей комнате на цокольном этаже, в доме, в котором я жил с четырьмя друзьями, и который находился от дома родителей на расстоянии тридцати пяти километров. Была вовсе не четверть третьего ночи; светило солнце и я, очевидно, задремал после обеда. Более пяти минут я сидел на краю своей кровати практически застывший, не смея пошевельнутся. Я не был уверен в том, насколько реальной была эта ситуация. Я не понимал, что только что произошло со мной. Я не осмеливался пошевелиться, так как боялся, что снова могу проснуться в очередной ультрареалистичной среде.

В исследовании сновидений, подобный феномен хорошо известен и называется ложное пробуждение. Действительно ли у меня был опыт выхода из тела? Или у меня было осознанное сновидение о внетелесном опыте? Можно ли соскользнуть из внетелесного опыта в обычный сон через ложное пробуждение? Являются ли все формы опыта выхода из тела осознанными сновидениями в первую очередь? Если так проснуться два раза к ряду, то можно усомниться во многих своих теоретических интуициях относительно сознания. К примеру, яркость, когерентность, свежесть сознательного опыта — доказательства того, что вы действительно имеете дело с реальностью. По-видимому, то, что мы называем «пробуждением», является тем, что может с вами случится в любой момент феноменологического времени. Это высокорелевантный эмпирический факт философской эпистемологии. Вспомните, как во второй главе мы обсуждали эволюцию человеческого сознания и то, как кажущееся нам различие между вещами и объективный факт становятся элементами нашей переживаемой жействительности? Теперь мы можем видеть, что значит, когда различие видимости/реальности возникает лишь на уровне видимости: Ложные пробуждения демонстрируют, что сознание есть не более, чем видимость мира. Нет никакой определенности даже относительно состояния — основной категории сознательного опыта, в контексте которого вы обнаруживаете себя. Итак, откуда вы знаете, что вы действительно проснулись этим утром? Не может ли быть так, что всё, что вы когда либо переживали, было всего лишь сном?1

Сны сознательны, так как они порождают видимость мира. Но, как было замечено во второй главе, они являются оффлайн-состояниями, то есть, глобальными состояниями сознательного опыта, в котором Эго изолировано от сенсорного входящего потока и не способно произвести явное двигательное поведение. Туннель сна содержит не только видимость мира, но также (в большинстве случаев) создаёт полностью телесную, пространственно протяженноую самость, которая перемещается в пространственно протяженной среде. Виртуальная самость, таким образом, рождается как исключительно внутренний феномен в даже более строгом смысле, чем когда мы говорим о собственном пробуждении: Она погружена в плотную сеть каузальных отношений, которые, все, без исключения, являются внутренними по отношению к мозгу. Видящие сновидение осознают себя, но, функционально, они не находятся где-либо. Сны — субъективные состояния, в которых присутствует феноменальная самость; однако, перспектива, из которой сознательная самость воспринимает мир, очень различна и гораздо менее стабильна, чем в состоянии бодрствования.

Замечали ли вы когда-либо, что не способны контролировать фокус внимания во время сна? Как правило, высокоуровневое внимание отсутствует. Соответственно, самости-во-сне, которая порождается в Туннеле Эго, не достаёт особого феноменального качества, которое я описал в предыдущей главе как агентство внимания, то есть, опыт сознательного, произвольного и избирательного направления луча вашего внутреннего фонарика на различные объекты. Но агентство внимания — не просто способность «увеличивать разрешительную способность» изображений определенный вещей или концентрации ума на определенных чертах вашей модели мира; оно также влечет за собой чувство обладания — обладания процессом выбора, который предшествует смещению внимания. Оба аспекта отсутствуют в состоянии сна. В некотором смысле, вы более похожи на ребенка или чрезмерно опьянённого индивида. Эго сна значительно слабее Эго бодрствования.

Если вникнуть глубже в специфическую феноменологию, созданную спящим Эго, то можно открыть для себя значительную слабость воли и сильные помехи в процессе мышления. В обычных снах, вы иногда не можете переживать себя в качестве какого-либо агента вообще. К примеру, трудно принять решение и следовать ему. Но даже если у вас получится, то, зачастую, вы не сможете приписать агентство себе. Спящая самость — это мыслитель в замешательстве, сильно дезориентированный относительно мест, времени и идентичности людей. Кратковременная память значительно ослаблена и ненадёжна. Также, в сновидении очень редко появляются такие сенсорные переживания, как боль, температура, запах или вкус. Ещё больший интерес вызывает экстремальная нестабильность перспективы от первого лица: Внимание, мышление и воление очень нестабильны и существуют лишь периодически; также, обычное спящее Эго вообще не замечает или не беспокоится об этом. Спящая самость напоминает анозогностического пациента, которому не хватает озарения относительно собственного дефицита, возникшего вследствие травмы головного мозга.

В то же самое время, спящая самость порождает сильные эмоциональные переживания — некоторые аспекты самости явно сильнее в туннеле сна, чем в туннеле бодрствующего сознания. Каждый, кто хотя бы раз пережил кошмар, знает, насколько сильным может стать чувство паники во время сна. В состоянии сна, эмоциональная себя-модель может быть охарактеризована необыкновенно интенсивными чувствами, хотя это справедливо не для всех эмоций; к примеру, страх, восторг, и гнев преобладают над грустью, стыдом и виной.2

Иногда, случается так, что туннель сновидения допускает Эго к информации о себе, которая недоступна в состоянии бодрствования. В то время, как кратковременная память, обыкновенно, ослаблена, долговременная память может значительно усилиться. К примеру, возможно пережить эпизоды из детства во всей их живости, включая воспоминания, которые успели стать недоступными в состоянии бодрствования. Мы склонны забывать такие сновидения; большинство из нас слабо припоминают свои сны. Но пока наше сновидение продолжается, у нас есть доступ к специфичным для данного состояния формам знания о себе.

Иногда, слепые люди могут видеть во сне. Helen Keller, которая стала слепой и глухой в возрасте девятнадцати месяцев, подчёркивала важность этих случайных визуальных переживаний: «Отнимите возможность видеть сны — тогда вы лишите слепого одного из главных удобств его жизни; ведь слепой верит, что в сновидениях он видит то, что видел бы, если бы был зрячим; в сновидении его ожидание увидеть свет за непроглядной пеленой пустой ночи, оправдывается.»3 В одном исследовании, слепые с рождения индивиды рисовали картины своих снов и судьи не могли отличить их от рисунков зрячих. Также корреляты ЭЭГ между ними были очень похожими, что наталкивает на мысль, что они могли видеть это во снах — но видели ли они в действительности?4 Также интересно отметить, что туннель сна Keller содержал феноменальные качества, связанные с запахом и вкусом, которые большинство из нас переживают очень редко в состоянии сна. Кажется, что её туннель сна стал богаче за счёт того, что туннель бодрствования утратил одно из своих качественных измерений.

Туннель сновидения показывает, в какой мере сознательный опыт является виртуальной реальностью. Он внутренне стимулирует поведенческое пространство, пространство возможностей, в котором можно действовать. Он стимулирует чувственные впечатления реальной жизни. Как обсуждалось в главе 3, это как раз то, чего пытаются достичь современные дизайнеры виртуальных реальностей (на самом деле, один из лучших научных журналов, посвящённый технологии виртуальной реальности, озаглавлен как Присутствие (в оригинале — Presence — прим. перев.). Это точное значение присутствия и полного погружения, которого наши биологические предки когда-то очень давно достигли. Появившееся в результате Эго, однако, породило более чёткое ощущение присутствия, равно как для состояния сновидения, так и для состояния бодрствования. Если бы это было не так, то мы, возможно, не пытались бы создать сегодня виртуальные реальности, равно как не исследовали бы способность человеческого мозга достичь этого чуда в самом себе.

Хотя сны и являются поведенческими пространствами, они не связаны каузально с реальным поведенческим пространством человеческого организма. Сновидцы не являются телесно воплощёнными агентами; их поведение — внутреннее, симулированное поведение. Подавление спинных двигательных нейронов уберегает от проявления телесного поведения во время сна, а именно — во время БДГ (быстрые движения глаз) сна. Таким образом, Эго сновидения отделено от физического тела. Когда подавление двигательной активности неуспешно, что имеет место при расстройстве, известном как «поведенческое расстройство фазы быстрого сна», тогда внутреннее поведение сна отрабатывается в мире бодрствования. Это расстройство, обычно, обнаруживается у мужчин после шестидесяти и связывается с потерей мышечной атонии, которая обычно сопровождает БДГ-сон. Пациенты, страдающие от поведенческого расстройства фазы быстрого сна, вынуждены отыгрывать драматические и, зачастую, жестокие сны. Они кричат или рычат. Они могут пытаться задушить партнёра по постели, поджечь постель, выпрыгнуть из окна и даже стрелять из оружия. После этого, они ничего (или почти ничего) не вспомнят о своей физической активности, если, конечно, они не упадут с постели или не столкнутся с мебелью или не повредят себя или кого-нибудь другого и проснутся. Но сами сны они, обычно, могут вспомнить. Эти сны обычно включают такую двигательную активность, как драка, бег, погоня, нападение. Также, эти пациенты, как кажется, видят сны с жестоким и агрессивным содержимым гораздо чаще, чем здоровые индивиды. Очевидно, что это опасное условие, так как оно может привести к нанесению повреждений себе и серьёзной бессоннице. На этом примере мы мы можем понять, каким образом, при нормальных условиях, тело сновидения отделяется от физического тела. Обычно, сновидцы не являются телесно воплощёнными агентами и всё их поведение всецело внутреннее, симулированное поведение. Но когда подавление двигательной активности происходит неуспешно, как это бывает в случае с двигательным расстройством БДГ-сна, внутреннее поведение сна отыгрывается физическим телом.

Наиболее интересная черта обычных снов ведет к определенным философским соображениям относительно природы сознания. Туннель сновидения порождается в довольно специфических условиях: Во время БДГ-сна, как уже говорилось, происходит блокада исходящих импульсов, благодаря чему достигается паралич спящего; также происходит блокада входящих раздражений, которая предотвращает (по крайней мере, до определенной степени) проникновение сенсорных сигналов, получаемых от взаимодействия со средой, в сознание спящего. В то же самое время, беспорядочные внутренние сигналы порождаются тем, что известно нам под названием МКЗ (в оригинале PGO, Ponto-geniculo-occipital waves — прим. перев.) волн. Это электрические вспышки нейронной активности, названные в соответствии с участками мозга, в которых они наблюдаются (варолиев мост, латеральное коленчатое ядро гипоталамуса и затылочная первичная зрительная кора) и тесно связаны не только с движениями глаз, но также и с обработкой зрительной информации.6

По мере того, как мозг пытается понять и интерпретировать этот беспорядочный внутренний паттерн сигналов, он начинает рассказывать себе сказку, в главной роли которой играет Эго сновидения. Любопытно, что Эго сновидения не знает о том, что оно спит. Оно не понимает, что сигналы, которые оно превращает во внутренний нарратив — это самопорождённые стимулы; пользуясь философским жаргоном, эту особенность состояния сна можно назвать «метакогнитивный дефицит.» Эго сна находится в заблуждении, ему не хватает понимания природы того состояния, которое оно само порождает.

Осознанные сновидения

Естественным будет задать вопрос о том, существуют ли сны с дополнительными озарениями, сны, в которых себя-модель сновидения становится настолько сильной и богатой, что позволяет нам понять, что происходит. Можно ли сознательно наслаждаться собственной внутренней виртуальной реальностью? Возможно ли видеть сны, не пребывая в состоянии метакогнитивного дефицита? Ответ — да. У вас могут быть сны, в которых мы не только осведомлены относительно того, что мы спим, но также и обладаем полноценной памятью как о жизни бодрствования, так и о жизни сновидения, равно как и о феноменальной собственностью агентства на уровнях внимания, мышления и поведения. Такие сны называются осознанными сновидениями. Они очень интересны, не столько из-за понятного удовольствия от драмы, сколько из-за того, что они открывают новые пути исследования феномена сознательного опыта. В частности, они помогают нам понять, как различные слои себя-модели конструируются и вплетаются в туннель сновидения.

Датский психиатр Frederik van Eeden, который ввёл термин «осознанные сновидения (lucid dreaming)», сообщил о следующем опыте в Обществе Психических Исследований в 1913:

В январе 1898… Я смог повторить наблюдение… Мне снилось, что я лежал в саду, перед окнами своего кабинета и видел глаза моей собаки сквозь стекло. Я лежал на груди и очень проницательно глядел на собаку. В то же время, однако, я знал с определенной уверенностью, что мне снится сон и я лежу на спине в своей постели. Затем я решил медленно и с осторожностью, подняться и пронаблюдать, как моё ощущение лежания на груди изменится на моё ощущение лежания на спине. Я так и сделал — медленно и произвольно и переход — который впоследствии я переживал многократно — просто замечателен. Он подобен чувству соскальзывания из одного тела в другое, причём, отчётливо ощущалась двойная концентрация двух тел. Я помнил, что я чувствовал во сне, когда лежал на груди; но по возвращении к дневной жизни, я помнил также то, что моё физическое тело спокойно лежало всё это время на своей спине. Это наблюдение двойной памяти повторялось у меня после того случая много раз. Оно настолько несомненно, что почти неизбежно приводит к концепции тела сновидения. 7

«Тело сновидения» van Eeden — это он сам-модель, в состоянии сна. Осознанные сновидения восхитительны, потому, что наш наивный реализм, то есть, наша неосведомлённость о проживании наших жизней в Туннеле Эго, временно приостанавливается. Поэтому, они представляют собой многообещающее направление исследований для разрешения вопроса о том, что я назвал Проблемой Реальности в нашей прогулке по туннелю, во второй главе. Осознанное сновидение — глобальная симуляция мира, в котором мы неожиданно узнаём о том, что это, в действительности, всего лишь симуляция. Обитатель туннеля начинает понимать, что он или она, в действительности, всё время действует в туннеле.

Hugh G. Callaway, британский экспериментатор в области выхода из тела, который публиковался под псевдонимом Оливера Фокса, записал следующий классический эпизод, произошедший в 1902, когда он был молодым студентом в Harley Institute at Southhampton:

Мне снилось, что я стою на тротуаре перед своим домом… Я собирался войти в дом, когда, неожиданно взглянув на камни [тротуара], моё внимание оказалось приковано к происходящему странному феномену, настолько необычному, что я не мог поверить своим глазам — кажется, всё сместилось за ночь так, что длинные стороны (sic! — прим. перев.) стали параллельны обочине! Тогда, в моём уме вспыхнуло решение: несмотря на то, что это славное летнее утро выглядит настолько реально, насколько оно может быть реальным, я сплю! С пониманием этого факта, качество сна изменилось в манере, которую очень трудно передать тому, у кого не было этого опыта. Мгновенно, яркость жизни увеличилась стократ. Никогда ранее ни море, ни небо, ни деревья не сияли такой изящной красотой; даже обычные дома казались живыми и мистически красивыми. Я никогда не чувствовал себя так абсолютно хорошо, в таком ясном сознании, так невыразимо свободно! Это ощущение было невыразимо прекрасно; но оно продолжалось лишь несколько минут, после чего я проснулся.

Может быть, у вас самих были осознанные сновидения; это феномен не редкий. Если нет, ты вы можете попробовать разные индуктивные техники. К примеру, вы можете взять в привычку делать «проверку действительности» несколько раз в день. Каждая проверка действительности должна длиться не меньше одной минуты. Она состоит в тщательной проверке вашей данной внутренней и внешней окружающей среды на предмет каких-либо признаков того, что это может быть не обычная реальность бодрствования. Приведенный ниже чеклист заинтересованный читатель может использовать в качестве основы для такой проверки:

• Действительно ли вся мебель расставлена так, как она обычно стоит?

• Действительно ли камни мостовой, плитка или паркет на полу образуют тот же узор, как и обычно?

• Происходит ли неожиданное появление или исчезновение объектов людей? Изменяют ли они свою идентичность?

• Знаете ли вы, кто вы и где вы находитесь?

• Помните ли вы, какой сейчас день недели и когда вы просыпались в последний раз?

• Есть ли провалы в вашей кратковременной памяти относительно последних событий?

• Фокус вашего визуального внимания перемещается с объекта на объект так, как это происходит обычно?

• Не вовлечены ли вы в необычную физическую деятельность, вроде полёта?

• Не пытаетесь ли вы безуспешно вспомнить нечто очень важное, что вы точно знаете?

• Имеет ли ваша настоящая ситуация метафорический или символический характер? Возможно, вы чувствуете, что близки к некоему важному открытию?

Если вы предпринимаете проверки реальности по нескольку раз в день, тогда у вас есть шанс стать осознанным сновидцем. Просто по привычке, однажды вы проведете проверку реальности во сне и тогда, если вам повезёт, вы правильно осознаете, что вы спите.

Другие методы индуцирования осознанных сновидений гораздо эффективнее. Попробуйте установить будильник рано утром и тщательно запишите события вашего прошлого сновидения. Встаньте, походите по комнате какое-то время, после чего снова ложитесь в постель. Пока вы засыпаете, попробуйте повторить последнюю последовательность событий сна во всех возможных деталях. Возможно, у вас получиться сознательно повторно войти в тот же самый сон и оставаться в нём на всём протяжении осознанно.10

Будучи бесстрашным философским психонавтом, я, конечно же, попытался построить устройство, которое позволило бы проводить подобного рода исследования, которое включало наушники и запись на магнитной плёнке, которая проигрывалась циклично всю ночь; раз в тридцать минут в наушниках звучал шепот: «Смотри — это сон». Я также купил дорогое устройство для осознанных сновидений, которое называлось Nova Dreamer, которое выглядело как маска для глаз наподобии тех, которые можно увидеть на пассажирах авиарейсах дальних перелётов. Nova Dreamer включался тогда, когда быстрые движения глаз сигнализировали о начале сновидения. После пары минут, устройство начинало производить ненавязчивые подсознательные визуальные стимулы, так, что спящий мог воспринимать эти мягкие красные кольцеобразные вспышки света через закрытые веки. Эти вспышки сообщали спящему о том, что он спит; на деле же они скорее интегрировались в историю сновидения. Вот один из моих снов, модифицированный при помощи Nova Dreamer:

Я астронавт. Я ждал этого момента годами. Я и мой друг лежим на спине в космическом шаттле и ждём взлёта со смешанными чувствами тревоги и возбуждения. Далеко за нашими спинами мы услышали грохот и скрежет зажигания, которое повлекло за собой громовой рёв. Тогда, красные лампочки начали мигать по всей бортовой панели управления. Неожиданно оказалась активирована каждая система сигнализации на корабле. Кто-то сказал: «Что-то пошло не так». Мы почувствовали, как космический корабль медленно наклонился и потерял своё вертикальное положение, в то время, как рёв за нашими спинами продолжал усиливаться.

К сожалению, всё, что я получил от использования устройства осознанных сновидений — ужасные кошмары с интересным поворотом событий. В Германии у сирен полицейских машин огни синие. Так что, от использования этого устройства, у меня были американские кошмары, в которых американские полицейские машины с красными мигалками преследовали меня и загоняли в тупик. Примерно раз в два года я давал ещё один шанс своему Nova Dreamer; в конце концов, он произвёл на меня другой эффект. Я проснулся утром и обнаружил, что устройство пропало. Оказалось, что кто-то бросил устройство в угол спальни. Очевидно, что этот кто-то внутри меня не хочет быть ни философским психонавтом, ни серьёзным практиком феноменологических исследований от первого лица — тот, кто просто хотел спать.

Чем же, на самом деле, являются осознанные сновидения? В осознанном сновидении, спящий знает, что он или она находится в состоянии сна и может приписать это свойство себе. Очерчивая границы определения этого феномена, мы должны учесть условие, что осознанный сновидец имеет доступ к воспоминаниям о предшествующих снах и жизни в состоянии бодрствования. Автобиографическая память всецело доступна. У сновидца есть полный доступ к воспоминаниям не только о прошлых сознательных переживаниях жизни вне сна и содержанию обычных сновидений, но также и к воспоминаниям о ранее пережитых осознанных сновидениях. Общий уровень ясности ума и познавательного озарения настолько же высок, как и в состоянии бодрствования. Дальнейшая определяющая характеристика — это то, что, согласно субъективному опыту, все пять чувств функционируют так же хорошо, как и в состоянии пробуждения. Наконец, что особо важно, свойство бытия агентом полностью осознаётся в осознанном сновидении. Феноменологически, видящий осознанные сновидения знает о свободе своей воли: В данном случае, сновидец не только может управлять фокусом своего внимания, но и может делать всё, что вздумается — летать, проходить сквозь стены, вступать в беседу с фигурами сновидений. Субъект осознанного сновидения не является пассивной жертвой, потерявшейся в последовательности странных эпизодов, но скорее полноценный агент, который способен выбирать из множества возможных поступков.

Полный контроль над собственным вниманием является чертой, которая отличает осознанные сновидения от обычных. Озарение относительно полной свободы действий — также важный критерий осознанных сновидений (но озарение ли это?). Во время того, что мы иногда называем пред-осознанные сновидения, мы часто осознаём, что ничего из того, что воспринимается, не является реальным, что это, должно быть, сон, но мы остаёмся пассивными наблюдателями. С наступлением полной осознанности, сновидец, зачастую, превращается из пассивного наблюдателя в агента — того, кто предпринимает, двигается, исследует и экспериментирует; он становится тем, кто произвольно начинает взаимодействовать с миром сновидения и преображает его.

Мой излюбленный эксперимент из контекста исследования осознанных сновидений был предпринят психофизиологом Stephen LaBerge из Stanford University и его коллегами более четверти века назад.11 Основой для эксперимента послужил известный факт, что наша сознательная модель себя жёстко закреплена в мозгу удивительным образом: Существует прямое и достоверное взаимоотношение между смещением взгляда, о котором сообщают осознанные сновидцы, и движениями глаз их спящих тел. В лаборатории, эти движения глаз можно регистрировать при помощи полиграфа. Тот факт, что движения глазных яблок тела сновидения прямо пропорционально движениям глазных яблок физического тела LaBerge использовал в довольно остроумном эксперименте. Опытные индивиды могли произвольно оповещать о начале осознанного сновидения при помощи особых глазных сигналов, установленных до начала эксперимента, а именно — быстрым движением своих глаз вверх и вниз. Два таких движения информировали экспериментатора о начале осознанного сновидения; четыре движения сигнализировали о пробуждении. Полиграфический анализ обнаружил, что наступление осознанности обыкновенно коррелирует с первыми двумя минутами БДГ-фазы, либо с короткими интервалами пробуждённого сознания во время БДГ-фазы или повышенной Фазовой активности БДГ (характеризуется всплесками движений глаз, иногда сопровождающееся подёргиваниями тела, а также повсеместно синхронизированной активностью в особых таламокортикальных сетях.)12 Проще говоря, осознанность сновидения, по-видимому, появляется тогда, когда наблюдается короткое и внезапное повышение общего уровня возбуждения коры больших полушарий. Все нервные клетки становятся активнее, в результате чего внезапно появляется способность к большей «вычислительной мощности» или способности к обработке информации. По отношению к самому сну, осознанность ведёт к повышению яркости сновидения, повышению страха или стресса, обнаружению противоречий в мире сна и, конечно, субъективный опыт распознавания «нереального» качества реальности.

Мне нравятся эти эксперименты, так как они представляют собой редкий пример транстуннельной коммуникации. Когда осознанный сновидец в лаборатории сна испускает сигналы в глазах тем, что произвольно двигает вверх и вниз своими глазами-в-сновидении и то, что учёные, находящиеся в бодрственном состоянии, расшифровывают эти сигналы при помощи инструментов, устанавливается многопользовательская связь между туннелем сна и туннелем бодрствования. Из-за того, что смещения взгляда, предпринимаемые телом-в-сновидении, функционально связаны с сигналами физического тела, а также из-за того, что сознательный сновидец осведомлён об этом, воздвигается мост, соединяющий эти два туннеля. В этой экспериментальной установке, информация из туннеля сознательной действительности одного типа может быть перенесена в туннель другого типа, который создан мозгами других человеческих существ.

Нам нужно больше хороших эмпирических исследований осознанных сновидений. Вполне допустимо, что осознанность зависит от степени, до которой префронтальная кора, в которой происходит организация познавательной и общественной деятельности, а также располагаются так называемые исполнительные функции, может образовать стабильную функциональную связь с другими участками мозга, которые производят самость осознаваемого сна. Префронтальная кора, как предполагается, распределяет мысли и действия в соответствии с внутренними целями. Она также отвечает за разделение конфликтующих мыслей, планируя и утверждая будущие последовательности данных действий, предсказывая результаты, производя ожидания т. п.

Allan Hobson, психиатр и исследователь сна в Massachusetts Mental Health Center и автор Спящего Мозга, писал, что для возникновения осознанности, «обыкновенно выключенная дорсолатеральная префронтальная кора (DLPFC) должна быть активирована, но не настолько сильно, чтобы подавить поступающие к ней понтолимбические сигналы.»13 Эта часть мозга позволяет нам относиться к себе, применяя рефлексивное мышление. В туннеле осознанного сновидения, это приводит к восстановлению исполнительного управления и возвращению бытия полноценным агентом. Если Гобсон прав, тогда момент, в который мы сознательно думаем: «О Боже, я сплю!», может быть моментом, когда модель себя сновидения оказывается пристёгнутой к префронтальной коре, делая соответствующее рефлексивное само-осознание вновь возможным и восстанавливая познавательное агентство.

Вот несколько вопросов для будущих исследований: Что именно происходит с сознательной самостью во время перехода от обычного сновидения к осознанному сновидению? Каковы тончайшие функциональные различия между моделью себя сновидения и моделью себя осознанного сновидения? Возможно ли нечто на подобии «осознанного пробуждения»? И что именно происходит во время ложного пробуждения?

Как мы уже видели, ложные пробуждения могут происходить со всеми из нас. Это поднимает другую классическую философскую проблему — вопрос солипсизма (с латыни: solus, один и ipse, сам/сама). Как, в точности, я могу опровергнуть скептическую гипотезу о том, что мой ум — то единственное, по поводу чего я могу быть уверен, что оно существует? Как я могу исключить возможность того, что внешний мир и, в частности, другие сознательные умы, не могут быть познаны и могут вообще не существовать? В конце концов, вот маленький мысленный эксперимент в прикладной эпистемологии туннеля, представленная и проиллюстрированная осознанным сновидением, о котором сообщил поздний немецкий исследователь снов Paul Tholey:

Я кратко оглянулся. Человек, шедший за мной, не был похож на обычное человеческое существо; он был высокий, словно гигант, и напомнил мне Рюбецаля [Rubezahl — горный дух из германской легенды]. Теперь мне было совершенно ясно, что мне снился сон и, с чувством огромного облегчения, я продолжил убегать. Затем, я неожиданно понял, что мне не нужно убегать, но способен сделать что-то другое. Я вспомнил о своём плане поговорить с другими действующими лицами во сне. Так, я перестал бежать, обернулся и позволил преследователю догнать себя. Затем, я спросил его, чего он, собственно говоря, хочет. Он ответил: «Откуда мне знать? В конце концов, это твой сон и, более того, это ты изучал психологию, а не я». 14

Представьте, что, пребывая в туннеле сна, вы неожиданно стали осознанными и обнаружили, что находитесь на большой интердисциплинарной конференции, на которой снящиеся учёные и философы обсуждают природу сознания:

Пока все стоят в коридоре во время кофе-брейка, один из них заявляет, что то, что вас не существует на самом деле, так как вы лишь являетесь фигурой своего собственного туннеля осознанного сновидения, это просто возможность. Обрадованный, вы заявляете: «Нет, это вы все — фигуры моего сна, просто вымысел моего воображения». Этот ответ встречают смехом и вы замечаете, также, что коллеги за другими столиками улыбаются и поворачивают головы в вашу сторону. «Всё это происходит в моём мозгу» — продолжаете настаивать вы. «Мне принадлежит аппаратная часть и вы все — просто симулированные персонажи сна в симулированной среде, созданной моей центральной нервной системой. Мне ничего не стоит…». Тут вас прерывает смех, переходящий в рёв. Молодой аспирант высокомерно начинает объяснять основные положения относительно природы действительности, которые разделяло, в частности, это научное сообщество: Никогда не существовало таких вещей, как мозги или физические объекты. Содержимое сознания — это всё, что есть. Так что, все феноменальные самости равны. Нет такой вещи, как индивидуальный «туннель», в котором самость-модель представляет истинного субъекта опыта, а все другие модели людей являются всего лишь персонажами сновидения.

Странный философский концепт, который разработало это сообщество учёных в качестве своего основополагающего допущения, называется элиминитивный феноменализм. Как объяснил аспирант со слегка завышенными амбициями: «Элиминитивный феноменализм — тезис о том, что физика и нейрологическое описание человека создают радикально ложное знание, теорию, настолько фундаментально дефектную, что её принципы, равно как и её онтология, будут смещены (а не плавно изменены) завершенной наукой чистого сознания». Вся действительность, соответственно, это феноменальная действительность. Единственный способ, который может позволить вам выпасть из этой действительности — допущение грандиозного (но фундаментально ложного) предположения о том, что существует внешний мир и что вы — субъект феноменологической действительности (то есть, тот, кто её переживает); предположения о том, что существует туннель сознания (червоточина, как её можно иронично назвать) и что это ваш собственный туннель. Увлекшись этим верованием, вы, однако, неожиданно становитесь нереальными и превращаетесь в нечто даже меньшее, чем просто фигура сновидения сама по себе: возможный персонаж — именно то, что ваш оппонент заявил в начале дискуссии.

«Ребята, послушайте» — произносите вы немного раздраженным голосом — «я могу продемонстрировать вам, что это мой туннель сознания, потому, что я могу прервать это состояние, и само ваше существование, в любой момент времени. Широко известная техника прекращения осознанного сновидения — держать руку перед глазами и сконцентрировать на них своё внимание. Если я сделаю это, я прекращу быстрые движения глаз своего физического тела и, таким образом, оборву состояние сна в своём мозгу. Я проснусь в Туннеле Пробуждения. А вы просто перестанете существовать. Хотите я покажу вам?» Вы замечаете, что тон вашего голоса звучит победно, но вы также замечаете, что удовольствие в глазах других учёных и философов сменилось на сожаление.

Высокомерный аспирант выпалил: «Неужели вы не понимаете, что просто вернувшись в ваше 'пробуждение', вы ничего и никому не докажите? Вы должны доказать истинность ваших онтологических заключений этому научному сообществу, на этом уровне действительности. Вы не можете ответить на вопрос просто низведя себя до виртуального персонажа и исчезнув с нашего уровня. Проснувшись, вы не узнаете ничего нового. И вы не сможете ничего никому доказать, причём, не только нам, но и себе самому. Если вы хотите унизить себя, скрывшись в своей червоточине бодрствования, тогда вперёд! Однако, серьёзное отношение к исследованию сознания и философской теории науки предполагает нечто, совершенно иное!»

Как бы вы отреагировали? Если бы я не сделал правильного решения в тот момент, возможно, я никогда не закончил бы эту книгу. Но ладно, хватит об эпистемологии туннеля.

 

Приложение к пятой главе

Сновидения: беседа с Алланом Гобсоном

Allan Hobson — профессор психиатрии в Harvard Medical School, где он основал Лабораторию Нейрофизиологии с целью изучения мозговой основы сновидений.

Работая с доктором Robert McCarley, Гобсон развил модель двустороннего взаимодействия, согласно которой, БДГ-сон (быстрые движения глаз) производится холинергическими механизмами ствола мозга, а также теорию активации синтеза, которая рассматривает сновидение как результат автоматической активации мозга и синтеза беспорядочных внутренних сигналов во время сна. По ходу своих обширных исследований с лабораторными данными о человеческом сне, Гобсон изобрёл метод регистрации сновидений в домашних условиях при помощи ночного колпака; вместе с Robert Stickgold, они использовали этот метод для того, чтобы выявить характеристики состояний сознания, которые сменяются на протяжении суток. Гобсон и Стикголд также разработали новый подход к изучению того, как сон влияет на обучение.

Недавно, Гобсон интегрировал свои собственные идеи и открытия с новыми данными, полученными благодаря ПЭТ и изучения повреждений, при помощи которых исследовался человеческий сон в общей модели зависимых от состояния аспектов сознания. Новая модель получила название AIM, так как конституирует три измерения: Активацию (А), вход-исход ионных каналов (I) и химическую модуляцию (M). Эти три измерения позволяют определить пространство состояния, в котором мозг-ум путешествует в повторяющемся цикле по мере того, как мы просыпаемся, засыпаем и видим сновидения. Гобсон является автором множества книг, включая Спящий Мозг (1989), Сон (1995), Сознание (1999), Сновидение как Бред: Как Мозг Сходит с Ума (1999), Аптека Сновидения (2001), Из Ума Прочь: Психиатрия в Кризисе (2001) и 13 Снов, Которых Никогда не Видел Фройд: Новая Наука об Уме (2004).

Метцингер: Что именно есть особенного в сознании в состоянии сна, по сравнению с сознанием в состоянии бодрствования и в состоянии не-БДГ-сна?

Гобсон: Сознание в сновидении более интенсивно, более целенаправленно, более искусно и более причудливо, чем сознание в состоянии бодрствования. Следовательно, есть причины рассматривать его в качестве наиболее автокреативного состояния ума-мозга. Это также состояние, наиболее напоминающее психотическое состояние нормального сознания. Так как нейробиология сна хорошо известна, его изучение предлагает нам уникальную научную возможность лучше понять себя в состояниях здоровья и болезни.

Метцигер: Что именно представляет собой отношение между БДГ-сном и сновидениями?

Гобсон: Корреляция количественная, но не качественная. Сновидческая умственная активность также коррелирует с приступом сонливости (стадия I) и со сном глубокой ночи (стадия II). Но в любой момент времени дня или ночи, корреляция наиболее высока в БДГ. Для настоящего отношения, моя гипотеза заключается в том, что сновидения — это наша субъективная осведомлённость относительно активации нашего мозга в любом состоянии сна. Активация наиболее высокая в БДГ-сне. То же относится и к сновидению. Я думаю, что сновидения и БДГ-сон являются нашими субъективными и объективными отнесениями к тому же самому фундаментальному процессу ума-мозга. Я являюсь монистом до мозга костей. А что ты можешь сказать о себе?

Метцингер: Конечно, мне всегда нравились философы типа Спинозы, Бертрана Рассела или Герберта Фейгля, которые были нейтральными монистами и, хотя различие между физическим и психологическим состояниями достаточно поверхностно и вовсе не вызывает интереса. Для нас, философов, гораздо более важен вопрос о том, что в точности означает «до мозга костей». Но, на данный момент, именно вы должны отвечать на трудные вопросы! Поэтому, как вы объясняете связь между беспорядочным содержимым сновидения, порождаемого стволом мозга, и менее произвольными и производящими впечатление осмысленных аспектами сновидения?

Гобсон: Осторожнее, Томас, ты рискуешь попасть в ловушку «или/или», которая поглотила так много наших выдающихся коллег. Ответ «оба/и». БДГ-сон производится стволом мозга, в то время, как сновидение это субъективное переживание активации ствола мозга, которое испытывает передний мозг во время БДГ-сна. Процесс генерации БДГ имеет много беспорядочных черт, которые передний мозг старается интегрировать в когерентное повествование. Но передний мозг также находится в состоянии, отличном от состояния бодрствования, что затрудняет его работу. Передний мозг делает всё, что в его силах, в этих непростых обстоятельствах. Полагать, что он справляется с этой задачей хорошо или плохо — это полагать, что чашка наполовину полна или наполовину пуста. Оба варианта правильны.

Метцингер: Какие части человеческого мозга абсолютно необходимы для сновидения? Без каких участков невозможно было бы видеть сны?

Гобсон: Для ответа на второй вопрос, имеется эмпирическое свидетельство, но первый вопрос гораздо интереснее и сложнее. К сожалению, на него нельзя дать научный ответ. Возьмёмся сперва за второй вопрос. Нейропсихолог Марк Солмс опросил около трёхсот переживших инсульт пациентов о том, заметили ли они какое-либо изменение в сновидениях после инсульта. Пациенты, у которых, в результате инсульта, оказались повреждены либо теменная покрышка, либо глубокое переднее белое вещество, сообщали, что перестали видеть сны вообще. Эти сообщения представляли собой особенный интерес, так как, те же самые участки мозга выборочно активируются в ПЭТ-исследованиях БДГ-сна. Другое открытие, представляющее интерес, это сообщение об исчезновении сновидений после префронтальной лоботомии, которое Солмс обнаружил в литературе 1940-хи 1950х.

Эти находки наталкивают на мысль о том, что сновидение зависит от способности мозга интегрировать эмоциональные данные и данные от органов чувств, будучи активированным оффлайн. Но, конечно, это совсем не даёт ответа на первый вопрос. Кажется, что многие другие участки мозга равно ответственны за порождение сновидений. К примеру, в этот процесс должна быть вовлечена зрительная система и, конечно же, пациенты Солмса сообщали об исчезновении визуальных образов из своих сновидений в том случае, если инсульт повреждал затылочную кору. Предположительно, потеря сновидений — это пример того, что Норман Гешвинд назвал синдромом разъединения. Другими словами, повреждённые участки представляют собой церебральные перекрёстки которые, будучи повреждёнными, не позволяют остальным частям мозга взаимодействовать соответствующим образом. Важную роль ствола мозга этой техникой не раскрыть, так как достаточно большие для исчезновения сновидений повреждения этого участка являются фатальными или приводят организм в состояние растения без обратной связи.

Вот несколько проблем в контексте этого подхода к учению о сне. Первая заключается в том, что ответ на второй вопрос не поясняет вопрос первый. Возможно, к примеру, вообразить, что центры Брока и Вернике могут быть очень важны для фантазийного качества сновидения, однако, эта возможность не может быть проверена том случае, если пациент потерял способность сообщать о сновидениях! Более того, важно отметить, что все данные Солмса получены из сообщений о снах, которые не могут быть приравнены к собственно сновидению. На самом деле, большинство из нас не помнит или помнит незначительно мало из содержания сновидений.

В исследованиях Солмса и в ранних работах [Cristiano] Violani и [F.] Dorrichi и [M.J.] Farah и [M.S.] Greenberg, которые пришли к похожим выводам относительно теменной покрышки, не предпринималось ничего для того, чтобы записать сон пациента или разбудить его для отчёта относительно сновидения. Эти инструменты управления важны и им ещё предстоит быть примененными. Солмса и других можно поздравить с началом нейропсихологического изучения сна. Мы ожидаем извлечь больше знания из этого направления. На данный момент, всё, что мы можем сказать, это то, сновидение зависит от выборочной активации или деактивации множества участков мозга, включая те, которые, будучи повреждены, делают невозможными отчёты о снах.

Метцингер: Что, по твоему мнению, более всего похоже на эволюционную функцию сновидения и когда она впервые развилась?

Гобсон: Говоря об эволюции и функциональных преимуществах мозга, который умеет видеть сны, я придерживаюсь равно как консервативной, так и спекулятивной точек зрения. Консервативная позиция заключается в том, что нет свидетельств, что сновидения сами по себе служат какой либо цели вообще. То есть, ни осознанность во время сновидения, ни воспоминание об этой осознанности по пробуждению от сна не показывают себя сколь либо полезными. Я думаю, что мы должны серьёзно отнестись к предположению Оуэна Фланагана о том, что сновидения — это надстройка состояния сна. В своём пределе, аргумент утверждает: состояние сновидения — это эпифеномен, без которого могут равно обойтись и люди, и животные. Наиболее убедительный аргумент в пользу данной позиции — это практически полная амнезия относительно сознания в сновидении. Если бы припоминание сновидений было адаптивным, конечно же оно было бы более развито! Но даже отношение к сновидению, как к опыту сознания, не сводит на нет здоровый научный интерес относительно функциональной значимости владения мозгом, который может активировать себя во время сна. Такой мозг мог бы делать многие вещи. Среди них — уже известное улучшение заучивания движений, регуляция пищевых и тепловых калорий, а также укрепление иммунных функций. Мне не нужно быть осведомлённым об этих функциях, даже если они необходимы для моего выживания и моего репродуктивного успеха.

Вот мы и пришли в точку пересечения множества критических философских вопросов, включая привычную неразбериху относительно активности мозга и осведомлённости. Наша сознательная осведомлённость во время бодрствования — очевидное адаптивное преимущество, но не факт, что сознательная осведомлённость во время сна имеет такую же ценность. Может статься так, что адаптивным преимуществом является забывание содержимого сновидения. Даже допуская убеждение некоторых психотерапевтов о том, что сновидения — королевская дорога в бессознательное, мы можем спросить: «А кто хочет туда идти?». Те, кто хочет, вольны попробовать, но я сам не вижу адаптивного преимущества ни в воспоминании сновидений, ни в их интерпретации, хотя я сам уделяю внимание и тому, и другому, с большим удовольствием.

Согласно моей собственной специальной теории, сновидения сильно отличны от сознательной осведомлённости, которая может быть использована для лучшего понимания активности мозга, которая приводит к сознанию, будь то во сне или наяву. Как отмечали Джеральд Эдельман и Джулио Тонони, обширная таламокортикальная система производит сознание, будучи активированной. В состоянии бодрствования и во сне, эта система включается стволом мозга, но химическая модуляция, сопровождающая активацию, очень различна в двух состояниях. Вклад в другие структуры вроде лимбической системы, а также модулирующие системы ствола мозга, замечательны тем, что они «окрашивают» сознание, равно как и активируют его.

Люди и большинство других млекопитающих имеют мозги, которые могут самоактивизироваться во время сна, когда условия среды, такие как холод и тьма, не располагают к бодрствованию. Сама эта способность, а не знание о ней, значима для эволюционного успеха.

Метцингер: Что сегодня известно о манифестации цикла засыпания-пробуждения в филогенезе? Как это происходило у наших предков? И как эта манифестация связана с сознанием?

Гобсон: Ответ будет таков, что известно много! Без углубления в сложные детали, мы можем утверждать наверняка, что полностью развитый цикл засыпания-пробуждения с взаимно заменимыми фазами НБДГ- и БДГ-сна, является адаптацией, сохранённой у гомеотермических животных, а конкретно у млекопитающих и птиц, которая регулирует температуру их тела. Какова адаптивная связь между гомеотермией и сном? Опять-таки, ответ прост. Поддерживая температуру мозга постоянной несмотря на огромные скачки температуры в окружающей среде, гомеотермия гарантирует надёжное функционирование мозга в широком многообразии контекстов окружающей среды. Другими словами, температурный контроль и функционирование мозга тесно связаны, а сон оберегает эту связь.

Придерживаясь темы сознания, я последую за Эдельманом, который говорил о первичном сознании, в которое входят восприятие, эмоции и память, а также вторичное сознание, которое составляет осведомлённость относительно осведомлённости и способность описать её. Вторичное сознание, которое зависит от языка и других сложных абстракций, исключительно человеческое качество. Первичное сознание широко распространено среди млекопитающих и может даже присутствовать у некоторых не млекопитающих видов. К сожалению, все эти утверждения не могут быть чем-то большим, чем интеллектуальными догадками, так как ни одно субчеловеческое животное не способно вербально передать свои субъективные переживания. Борцы за права животных, наподобие проповедников права на жизнь, вполне правы в заявлениях о том, что множество субчеловеческих и менее развитых животных, до определенной степени, сознательны. Если мы отнимаем у них жизнь или заставляем страдать, у нас должно быть очень хорошее нравственное обоснование для этого. И у нас оно есть. Это уменьшение человеческого страдания. Я непримиримый сторонник превосходства человека. Когда я отнимаю жизнь у животного или у овоща для того, чтобы выжить, я повышаю качество этой жизни.

Метцингер: Могли бы мы построить машину, которая спит, но никогда не пробуждается? Существуют ли животные, которые спят, но никогда не наслаждаются бодрствованием?

Гобсон: И снова на вторую часть вопроса ответить легче, чем на первую. Учитывая ограничения научных знаний, от которых я отталкиваюсь, ответ будет — нет. Если животное может активировать свой мозг во время сна, оно должно иметь ту же возможность и в состоянии бодрствования. Вполне обоснованно, хотя это и единственное обоснование, что животные, у которых есть сознание в сновидении (необходимо ограниченное) также пользуются сознанием в бодрствовании. Относительно первой части, машина сновидения уже может быть спроектирована, но здесь мы имеем дело с ограничением произведения искусства, которое калечит программу. Это ограничение — проблема генерации языковых утверждений из биографической базы данных. Когда я в последний раз общался с лингвистом Роджером Шанксом, он сказал мне, что этой критически важной части до сих пор недостаёт в мозаике ИИ (искусственного интеллекта). Активация модулей восприятия и эмоций не представляет проблемы. Их также можно сделать ответственными за или независимыми от входных и выходных данных, как это показал Джон Антробус из CUNY. Любая машина сновидений, которая сегодня будет построена, скорее будет находится в состоянии бодрствования, так как нас интересуют сходства и различия между двумя этими состояниями и то, как они производятся. Но теоретически возможно построить машину, которая будет видеть только сновидения. Тот факт, что, насколько нам известно, эволюция так и не произвела животных, которые только спят, предполагает глубокую смысловую и функциональную связь между состояниями бодрствования и сна сознания и активностью мозга. Можно настаивать, как я уже указывал, на том, что мозг активируется оффлайн для того, чтобы от этого выиграл мозг онлайн и наоборот, без постулирования причинной связи между сознательной осведомлённостью о двух состояниях. Метцингер: Культурная эволюция, в противоположность эволюции биологической, конечно же предоставляет место для содержимого сновидения, но насколько это место в действительности адаптивно — остаётся под вопросом.

Гобсон: Во многих культурах снам приписывается пророческое значение. Широко распространённый взгляд этих пророков на сновидение заключается в том, что последнее представляет собой послание, код, полученный от важного внешнего или внутреннего агента и что оно требует расшифровки. В контексте практики таких культур, расшифровка сновидения представляется не просто ценной, но и играет решающую роль в сознательном принятии важных личных и политических решений. Колдуны-сновидцы помогали королям принимать решение относительно начала войны. Должны ли современные психоаналитики помогать индивидуумам принимать решение относительно того, стоит ли продолжать отношения, основываясь на сновидениях пациента?

Одна проблема, связанная с таким подходом — религиозное убеждение относительно того, что существует некая скрытая истина, которую лишь сны способны раскрыть. Таким образом, одна загадка (сновидения) используется для того, чтобы разгадать другую (принятие решения). Нет никаких доказательств обоснованности этой убеждённости. Как показал Adolf Grunbaum в обсуждении Аргумента Совпадения (в оригинале Tally Argument; это тезис, который включает в себя два условия и два вывода. Эти условия, по Грюнбауму, таковы: лишь психоаналитический метод интерпретации и лечения приводит к правильному озарению относительно психоневроза пациента (1), правильное озарение анализанта об этиологии недуга и о его бессознательной динамике причинно необходимы для терапевтического покорения невроза; выводы, по Грюнбауму, таковы: психоаналитические интерпретации скрытых причин поведения пациента действительно правильны (1), психоаналитическое лечение действительно может вести к покорению невроза (2). Ущербность «Аргумента Совпадения» Грюнбаума раскрывается в статье Allen Esterson «Grunbaum's Tally Argument» — прим. перев.), удовлетворённость клиента не может использоваться в качестве научного гаранта истинности пророческого утверждения — или схемы интерпретации сновидения.

Может статься так, что сновидение раскроет когнитивные репертуары индивида в их взаимодействии с эмоциями, но это несложно распознать и в состоянии бодрствования. Даже более влиятельное утверждение психоанализа о том, что интерпретация раскрывает скрытые связи между мышлением и эмоциями, вообще не имеет никакого научного доказательства.

Метцингер: В частности, меня интересует переход между обычными снами и осознанными сновидениями. Каковы необходимые и достаточные условия в мозгу для появления осознанности во время сна? Какова роль дорсолатеральной префронтальной коры?

Гобсон: Случайное осознание того, что спишь — чрезвычайно информативная область современной науки о сне. А то, что такие инсайты можно культивировать, значительно сгущает краски. Взятые вместе, эти данные приводят нас к мысли о том, что состояние осознанности, которое сопровождает активацию мозга во время сна, одновременно пластичное и каузальное. Оно пластичное, так как саморефлексивая осознанность возникает спонтанно, а также потому, что частота проявления и степень ясности могут быть увеличены путём практики. Оно каузальное, так как ясность может быть усилена до способности управлять изменениями сцены сновидения и даже до способностей управления пробуждением, лучшего запоминания, наслаждения, произвольного управления течением сновидения. Я считаю осознанные сновидения реальными, мощными, информативными.

Учитывая третий пункт, мы уже знаем, благодаря Stephen LaBerge, что осознанность сновидения появляется в фазе БДГ-сна и мы можем предположить, что во время такого осознанного сновидения, дорсолатеральная префронтальная кора (DLPFC), которая избирательно деактивируется, может снова стать активна, поэтому мост-таламокортикальный показ снов подпадает под сознательный контроль. Я уверен, что эта гипотеза, которая является лишь тестовой, содержит ответ на множество фундаментальных нейробиологических и философских вопросов, таких, как отношение активности мозга к сознанию и причинности сознания — свободной воле.

Если, как я и предсказываю, DLPFC действительно реактивируется во время осознанного сновидения в то время, пока продолжается мост-таламокортикальный показ снов, тогда столь презираемый Дэниелом Деннеттом Картезианский театр всё-таки существует. Одна часть мозга — седалище исполнительного эго — просыпается и наблюдает, или даже, направляет показ сна, спроецированного на экран сознания посредством активации Варолиева моста, таламуса, коры и лимбической системы. Выкуси, Дэниел Деннетт! Эфемермость и хрупкость состояния осознанного сновидения свидетельствует в пользу его маловероятности и неадаптивной природы. Осознанное сновидение также требует особого внимания, которого заслуживают все подобные разоблачающие раритеты. К сожалению, такого внимания мы навряд ли сможем добиться. Причина этого в том, что проводить такие эксперименты трудно и дорого. Это было бы барьером для многих простых проверок в нейробиологии, но осознанные сновидения, ко всему прочему, имеют плохую репутацию, так как (а) многие учёные до сих пор не верят в то, что такие сновидения есть, (б) многие не доверяют данным LaBerge относительно появления осознанных сновидений в фазе БДГ-сна и (в) многие даже не осмелятся подойти к проблематике осознанных сновидений из опасения получить клеймо чудаков или сумасшедших! Ты, Томас Метцингер, хорошо знаешь, что это за страх.

Метцингер: Ну, конечно же, я знаю, что ты имеешь ввиду. Правильной стратегией будет не табуировать эти области, но вторгнуться в них с открытым умом, с бесстрастной научной рациональностью. Фоновая задача заключается в том, что, если мы хотим быть реалистичными, мы также должны признать, что вновь зарождающаяся отрасль исследования сознания населена отнюдь не святыми-от-науки, преследующими лишь новое самопознание как таковое. Их интерес в большой степени направляется, тем что я иногда называю Дарвиновскими машинами Академии с тефлоновым покрытием — грубо индивидуальными карьерными интересами. Ученые, точно так же, являются самоподдерживающими избегающими рисков Эго-Машинами. К сожалению, сегодня в области исследования осознанных сновидений прогресса практически нет.

Гобсон: По моему мнению, которое разделают лишь немногие, причём, даже не Томас Метцингер, нам нужно работать над наукой субъективности. Для того, чтобы использовать данные от первого лица, нам нужно быть равно осторожными и разносторонними. Протоколы сознательных переживаний нужно собирать у большого количества испытуемых, пребывающих в различных состояниях. Эти доклады должны быть тщательно квантифицированы и состояния, в которых они находятся, должны быть объективированы. Состояния мозга должны быть исчерпывающе охарактеризованы с использованием полного арсенала техник, включая ПЭТ и МРТ людей, клеточные и молекулярные пробы животных, поведенческие тесты людей и так далее. Кто всем этим будет заниматься? Насколько мне известно, я — единственный во всём мире, кто хотя бы пытался. Я говорю это с должной скромностью и даже искренним самоунижением. Я горжусь своими достижениями, но я также могу легко понять критику своей работы как бессмысленной затеи. В корне, подход, который я защищаю, находится в контексте гипотезы эмержентности таких великих учёных, как Roger Sperry и великих философов вроде William James. Такие мыслители немногочисленны и редки.

Как правило, гораздо лучше вознаграждаются усилия тех, кто копают глубоко, открывая молекулярные образования в и между нервными клетками. Такие открытия действительно чудесны, но они никогда не приведут к пониманию сознательного опыта. Интересно, что даже такие широко известные коллеги, как Зигмунд Фройд, работали в этой злополучной редукционистской парадигме. Здесь я использую термин «редукционист» в популярном смысле, подразумевая элиминитивный материализм. Метцингер: Почему ты интересуешься философией? Какого вклада ты ждёшь от гуманитарных наук?

Гобсон: Я интересуюсь философией, потому что я уверен, что это основополагающая дисциплина, наряду с психологией и физиологией, когнитивной нейробиологии в том, что последняя пытается понять, каким образом исследовать сознание. Я сам пытаюсь «философствовать», но мне нужна помощь. Вот почему я обращаюсь к людям вроде тебя, Оуена Фланагана (Owen Flanagan) и даже к Дэвиду Челмерсу (David Chalmers). В целом, я получил положительные отзывы философов. Они проявили искренний интерес к моим попыткам и они великодушно поделились со мной своими озарениями. И ты не исключение. Относительно второй части твоего вопроса, мне хотелось бы, чтобы философы и другие гуманитарии поняли, что научное исследование состояний мозга и ума конституирует величайшие вызовы и возможности лучше понять самих себя, какие только нам представлялись на протяжении нашей интеллектуальной истории. Здесь открывается пространство для множества дисциплин в этом стремлении, которое столь же просто и естественно, равно как и амбициозно. Привлечь как можно больше моих коллег — моя личная цель. Нам нужна любая помощь, которую только можно получить. Я даже считаю науку о мозге и уме одной из гуманитарных дисциплин.

Метцингер: Итак, на сегодня, существует ли хоть какой-то смысл в психоанализе, или это просто популярная чепуха? Что ты думаешь по поводу аргументов Солмса?

Гобсон: Зигмунд Фройд был на пятьдесят процентов прав и на сто процентов неправ! Равно, как и Марк Солмс, но уже по другим причинам. Фройд был прав в том, что заинтересовался сновидениями и тем, что они могут сообщить нам относительно психики человека и, в особенности, о её эмоциональных аспектах. Его теория сновидений сегодня устарела, но его ошибки до сих пор распространяются такими психоаналитиками, как Марк Солмс. Вот чек-лист фройдистских гипотез и соответствующих альтернатив, которые предлагает современная нейробиология:

(1) Подстрекательство сновидения

Фройд: высвобождение бессознательных желаний

Нейробиология: активация мозга во время сна

(2) Характеристики сновидения

(а) Причудливость

Фройд: маскировка и цензура бессознательных желаний

Нейробиология: беспорядочный, процесс активации, происходящий наоборот

(б) Сильные эмоции

Фройд: не мог объяснить этого!

Нейробиология: избирательная активация лимбической доли

(в) Амнезия

Фройд: вытеснение

Нейробиология: аминергическая демодуляция

(г) Галлюцинации

Фройд: регрессия до чувственной стороны

Нейробиология: активация БДГ и МКЗ-волн

(д) Заблуждение, потеря само-рефлексивной осознанности.

Фройд: растворение эго

Нейробиология: избирательная деактивация дорсолатеральной префронтальной коры

(3) Функция сновидения

Фройд: охрана сна

Неробиология: эпифеномен, но БДГ-сон жизненно важен ввиду улучшения терморегуляции и иммунных функций.

Как говорят у нас в Америке, «Ты платишь свои деньги и ты выбираешь». Я выбираю нейробиологию. А ты? Касательно Солмса, он просто очень умный психоаналитик, которых хочет сохранить Фройда от мусорной корзины. Его аргументы, основанные на его значительной нейропсихологической практике, слабые. Он сдал позиции относительно вытеснения/цензуры, но хочет реанимировать исполнение желания. В той степени, в которой верно то, что сны часто представляют наши желания, они редко бывают действительно бессознательными. К тому же, сны репрезентируют наши страхи — факт, который Фройд никогда не мог объяснить. Что же осталось после того, как Солмс отказался от вытеснения/цензуры и лишь слабо определил исполнение желания? Не много!

Солмс нападает на мою гипотезу активации-синтеза сновидения из-за наблюдаемой диссоциации между БДГ-сном и сновидением. Как я постоянно напоминаю, корреляция между БДГ-сном и сновидениями лишь количественная, не качественная. Мозг переходит из состояния бодрствования в БДГ-сон сразу же, как только происходит засыпание. Это значит, что вероятность начала сновидения начинает возрастать при приступе сонливости, для того, чтобы присутствовать даже во время глубокого не-БДГ-сна, когда активация мозга всё ещё составляет восемьдесят процентов от состояния бодрствования, и для того, чтобы достичь своего пика во время БДГ-сна.

Почему же я говорю, что Фройд и Солмс на пятьдесят процентов правы? Потому, что сны не полностью лишены смысла. Они действительно делают замечательные опросы эмоций и знания. Значит, их стоит рассказывать, обсуждать и даже интерпретировать в рамках того, что они сообщают нам о наших эмоциях и как они влияют на наши мысли и наше поведение. Но они делают это прямо и открыто, не посредством символической трансформации запрещенных желаний из бессознательного.

Хорошая новость — то, что вам не нужно ни платить, ни даже выходить из дома, если вы хотите использовать сны для исследования своей эмоциональной жизни. Вам нужно лишь уделять внимание, вести журнал и рефлексировать по поводу сообщений, полученных от вашего эмоционального мозга — лимбической доли. Если вы — учёный, вроде меня, вы можете пойти дальше. Вы можете использовать сон и сновидения для построения новой теории сознания.

 

Глава шестая

Эмпатическое Эго

Вы когда-нибудь наблюдали за ребенком, который, едва научившись ходить, начинает слишком быстро бежать к желанному объекту, спотыкается и падает на лицо? Ребенок поднимает голову, оборачивается и ищет маму. Он делает это без всякой физиогномической экспрессии, не подавая признаков какой-либо эмоциональной реакции. Он ищет лицо своей матери для того, чтобы понять, что произошло. Насколько это действительно было плохо? Я должен плакать или смеяться? У малышей ещё нет автономной себя-модели (хотя, никто из нас, вероятно, не имеет себя-модели, которая была бы действительно независима от других). У таких маленьких детей мы наблюдаем важный факт относительно природы нашего феноменального Эго: Оно имеет социальные корреляты наряду с нейронными коррелятами. Малыш ещё не знает, как он должен себя чувствовать; поэтому, он смотрит на лицо матери для того, чтобы определить эмоциональное содержимое своего собственного сознательного само-переживания. Его собственная модель себя ещё не имеет стабильного эмоционального слоя, к которому он мог бы обратиться и определить степень серьёзности произошедшего. Интересно то, что здесь мы имеем дело с двумя биологическими организмами, которые были одним всего несколько месяцев назад, до физического разделения при рождении. Их Эго, их феноменальные модели себя всё ещё тесно соединены на функциональном уровне. Когда малыш смотрит на маму и с облегчением улыбается, происходит резкий переход в его ФСМ. Внезапно, он обнаруживает, что вовсе не повредил себя, что то, что с ним произошло, было большим сюрпризом. Неопределенность разрешается: Теперь он знает, как он себя чувствует. Есть такие типы переживания себя, которые недоступны для изолированного существа. Множеству слоёв нашей модели себя необходимы социальные корреляты; более того, они, зачастую, порождаются определенным типом социального взаимодействия. Вполне допустимо, что, если ребенок не учится активировать соответствующие части своего эмоционального Эго в течение определенного критического периода своего психологического становления, он не будет способен переживать эти чувства и тогда, когда он повзрослеет. Мы можем получить доступ к определенным областям пространства наших феноменальных состояний лишь при помощи других человеческих существ. В более общем смысле, определенные типы субъективного опыта, такие, как межличностная связь, доверие, дружба, самосознание, могут быть более или менее доступны каждому из нас. Степень, до которой индивиды имеют доступ к своим эмоциональным состояниям, может быть различной. То же самое справедливо и по отношению к их способности к эмпатии и тому, с какой лёгкостью они могут считывать мысли других человеческих существ. Туннели Эго развиваются в общественном окружении и природа этого окружения определяет, до какой степени один Туннель Эго может резонировать с другими Туннелями Эго. До сих пор мы говорили о том, как мир и самость появляются в туннеле, созданном мозгом. Но что можно сказать о других самостях? Как могут иные агенты с иными целями, иные мыслители с иными мыслями, иные чувствующие самости, стать частями чьей-то внутренней реальности? Мы также можем сформулировать этот вопрос в терминах философии. В начале этой книги мы задались вопросом о том, каким образом в мозгу могла возникнуть перспектива от первого лица. Ответом было то, что это произошло посредством образования Туннеля Эго. Теперь мы можем задаться вопросом относительно перспективы от второго лица. Или относительно «мы» — перспективы от множественного первого лица. Как сознательный мозг справляется с переходом от «я» к «ты» и к «мы»? Мысли, цели чувства и потребности других живых существ нашей окружающей среды образуют часть нашей собственной реальности; поэтому, жизненно необходимо понять то, каким образом наш мозг способен репрезентировать и создавать не только внутреннюю перспективу Туннеля Эго, но также и мир, который содержит множественные Эго и множественные перспективы. Может так оказаться, что большие части перспективы от первого лица не просто так возникают в мозгу, но отчасти активируются социальным контекстом, в котором мы все обнаруживаем себя с самого начала. Теория модели себя утверждает, что определенные новые слои сознания, уникальные для модели себя Homo Sapiens, сделали возможным переход от биологической к культурной эволюции. Этот процесс начался в наших мозгах бессознательно и автоматически, а корни его уходят глубоко в царство животных. Есть эволюционная преемственность таких высокоуровневых социальных феноменов, как уникальная способность человека сознательно признавать в других субъектов и нравственных личностей. В главе 2 я указывал, что концепция «сознания» в истории идей тесно связана с обладанием «совестью», то есть, способностью высокого порядка приписывать нравственную ценность собственным состояниям ума низкого порядка или поведению. Какой тип модели себя вам нужен для того, чтобы стать таким моральным агентом? Ответ, скорее всего, будет содержать прогрессивное развитие от умственной репрезентации перспективы от единственного первого лица к перспективе от множественного первого лица, наряду со способностью умственно представлять выгоды (или риски) определенного поступка для коллектива, как целого. Вы становитесь нравственным агентом тогда, когда начинаете считаться с когерентностью и стабильностью собственной группы. Таким образом, эволюция нравственности может иметь много общего со способностью организма умственно дистанцировать себя от репрезентации своих индивидуальных интересов равно сознательно и явно, ради репрезентации принципов группового выбора, даже в том случае, если это включает само-травмирующее поведение. Вспомните, что красивые ранние философские теории сознания-как-совести опирались на расположение идеального наблюдателя в вашем уме. Я думаю, что человеческая модель себя оказалась успешной из-за того, что расположила вашу социальную группу в качестве идеального наблюдателя в вашем уме, причём, в гораздо более высшей степени, чем это можно видеть в мозгу любого другого примата. Это создаёт плотную причинную связь между глобальным групповым контролем и глобальным самоконтролем — новым видом обладания, как оно есть.

Исследователям этих феноменов стоит внимательнее рассмотреть шимпанзе и макак, косяки рыб и стаи птиц и, возможно, даже колонии муравьёв. Им также следовало бы посмотреть на то, как младенцы имитируют мимические выражения родителей. Интерсубъективность берёт своё начало в сфере координации биологического поведения, в двигательных областях мозга и бессознательных слоях Эго. Интерсубъективность закреплена в интертелесности.

Социальная нейробиология: канонические нейроны и зеркальные нейроны

Социологический и биологический подходы к сознанию человека, традиционно признавались антагонистами друг друга или, по крайней мере, взаимоисключающими. Но сегодня, в новой дисциплине, известной, как социальная нейробиология, пришли к выводу о том, что может быть необходим многоуровневый интегративный анализ и что обычный научный язык, основывающийся на структуре и функциях мозга, может поспособствовать этому. Теория себя-модели представляет собой попытку разработать именно такой тип языка. С 1980-хстало известно, что есть один особенно интересный класс нейронов в области, называемой F5 в вентральной премоторной области мозга обезьяны. Эти нейроны являются частью бессознательной себя-модели; они кодифицируют движения тела в довольно абстрактной манере. Giacomo Rizzolati, профессор психологии человека в Университете Пармы, к тому же, являющийся пионером в этой увлекательной области исследований, использует идею «двигательного словаря», который состоит из сложных внутренних образов действий как целого. Слова двигательного словаря обезьян могут быть такие, как «достать», «схватить», «порвать» и «держать». Интересный аспект этого открытия заключается в том, что существует особый участок мозга, который описывает в холистической манере движения обезьян, равно как и наши собственные движения. Это описание включает цели действия и временной шаблон, в рамках которого разворачивается это действие. Действия, изображённые как отношения между агентом и целевым объектом (кусочком фрукта, к примеру) его действия.1 Сейчас мы знаем, что человеческие существа так же имеют нечто схожее. С точки зрения перспективы нейровычислений, эта система в наших мозгах имеет следующий смысл: Разрабатывая внутренний словарь возможных действий, мы уменьшаем огромное пространство возможностей до небольшого числа стереотипных телодвижений. Это позволяет нам, к примеру, исполнять некоторое определенное хватательное движение в спектре различных ситуаций (вспомните синдром Чужой Руки из главы 4). Одной из самых замечательных особенностей этих, так называемых, канонических нейронов является то, что они также дают обратную связь при зрительном восприятии объектов нашего окружения. Наш мозг не просто регистрирует стул, чайную чашку, яблоко; он мгновенно представляет видимый объект как то, что я могу делать с ним — доступность, набор возможных поведений. Это есть нечто, на чём я могу сидеть; это есть нечто, что я могу держать в своих руках; это есть нечто, что я могу бросить. Пока мы видим объект, мы плывём в море возможных поведенческих реакций, не осознавая этого. Как оказалось, традиционное философское различение между восприятием и действием является искусственным. В действительности, наш мозг применяет характерное кодирование: Всё, что мы воспринимаем, автоматически отображается в качестве фактора для возможного взаимодействия между нами и миром. Создаётся новый посредник, смешивающий действие и восприятие в новый унифицированный формат представления. Второе замечательное открытие относительно канонических нейронов — мы также используем их для формирования представления о самих себе. Двигательный словарь является частью бессознательной себя-модели, так как он описывает целенаправленные движения собственного тела. Бессознательные предтечи феноменального Эго в нашем мозгу, таким образом, играют существенную и главную роль в нашем восприятии окружающего нас мира. В 1990-х, исследователи открыли другую группу нейронов. Будучи также частью области F5, они отстреливали не только тогда, когда обезьяны совершали объект-направленные действия вроде схватить арахис, но также и тогда, когда они наблюдали за теми, кто совершал действие того же типа. Из-за того, что эти нейроны отвечают на действия, совершаемые другими, они называются зеркальными нейронами. Они активируются тогда, когда мы наблюдаем, как другой агент использует объекты полезным способом. Таким образом, мы обнаруживаем соответствие телесного поведения, которое мы замечаем у других, нашему собственному внутреннему двигательному словарю. Эта система сопоставления действия/наблюдения помогает нам понять то, что мы сами никогда не смогли бы понять, используя одни лишь наши органы чувств — то, что другие существа нашей окружающей среды преследуют цели. Мы используем нашу собственную бессознательную модель себя для того, чтобы можно было почувствовать себя в чужой шкуре. Мы используем наши собственные «двигательные идеи» чтобы понять действия некоего другого, которые мы непосредственно проецируем на наши собственные внутренние репертуары, автоматически включая внутренний образ того, какой была бы наша цель, если бы наше тело двигалось таким же образом. Сознательный опыт понимания другого человеческого существа, то субъективное чувство, которое всплывает в Туннеле Эго, когда мы интуитивно схватываем, каковы цели других людей и что происходит в их уме, является прямым результатом этих бессознательных процессов.3

Сознательная самость, таким образом, не только представляет собой окно во внутреннюю работу собственного Эго, но также и окно в мир общества. Это окно с двумя выходами: Оно поднимается до уровня глобальной доступности бессознательного и автоматических процессов, которые организмы постоянно используют для представления поведения друг друга. Именно так эти процессы становятся частью Туннеля Эго, элемента нашей субъективной реальности. Они ведут к огромной экспансии и обогащению нашей внутренней симуляции мира. Как только наш мозг оказывается способным представлять не только события, но также и действия, то есть, целенаправленные события, инициированные другими существами, мы сразу же перестаём быть одинокими. Другие существуют, и их умы также. Тот факт, что в мире может существовать более одного Туннеля Эго, начинает отражаться в собственном туннеле. Мы можем разработать собственную онтологию сознания-действия и можем использовать её, разделив её с другими.4 При помощи различных техник нейровизуализации, были получены многочисленные подтверждения того, что система зеркальных нейронов существует не только у обезьян, но и у людей. Однако, оказывается, что эта система у людей гораздо более обобщена и не зависит от конкретных эффектор-объектных (effector — орган или клетка, которая действует в ответ на раздражение — прим. перев.) взаимодействий; соответственно, она может репрезентировать гораздо большее множество действий, чем это имеет место у обезьян. В частности, исследователи открыли системы зеркальных нейронов, которые, как кажется, отвечают за похожие эффекты в области эмоций, боли и других телесных ощущений. К примеру, когда испытуемым из числа людей предъявляли изображения грустных лиц, они потом характеризовали своё настроение как более грустное, чем оно было ранее; после того, как им предъявляли изображения счастливых лиц, они стремились характеризовать себя, как более счастливых. Сложение эмпирических данных воедино показало, что в момент, когда мы наблюдаем за тем, как другие люди выражают эмоции, мы симулируем их с помощью той же самой сети нейронов, которая активируется тогда, когда мы сами чувствуем или выражаем эти эмоции.5 Например, определенные участки островковой доли коры больших полушарий активизируются тогда, когда испытуемые испытывают отвратительный запах; эти же самые участки активизируются тогда, когда испытуемые наблюдают выражение отвращения на лице другого человека. Характерное представление отвращения активируется в нашем мозгу вне зависимости от того, испытываем ли мы сами это отвращение, или наблюдаем его у другого индивида. Параллельные наблюдения в миндалевидном теле проводились для чувства страха.6 Интересно отметить, что наша способность распознавать определенное чувство в другом человеческом существе может быть ослаблено или выключено блокированием соответствующих частей системы зеркальных нейронов. Бытует мнение, например, что определенные участки в вентральном стриатуме базальных ганглиев необходимы для распознавания злости; пациенты, у которых эта область повреждена, показывают неспособность к распознаванию сигналов агрессии, которые демонстрируют другие. Если эти области блокируются фармакологически (пересечение с дофаминовым метаболизмом), испытуемые потеряют способность распознавать гнев, при этом, они смогут распознавать остальные эмоции.7 Похожие наблюдения были сделаны для боли. Последние эксперименты с использованием фМРТ показали, что области в передней части поясной извилины коры головного мозга и внутренней островковой коры головного мозга активны тогда, когда мы испытываем боль, но также и тогда, когда мы наблюдаем за тем, как кто-то другой испытывает боль.8 Интересно, что активируется, в данном случае, только эмоциональная составляющая болевой системы; область, ассоциированная с чисто чувствительным аспектом боли остаётся неактивной. Это имеет глубокий смысл, так как чувствительный аспект представляет собой как раз то, что мы не можем разделить с кем-либо другим. Мы не можем разделить режущее, пульсирующее, жгущее качества болевого ощущения, но мы можем эмпатично пережить эмоции, которые вызываются этими ощущениями.

Другие эксперименты с нейровизуализацией продемонстрировали, что похожий принцип существует и для иных телесных ощущений. Определенные высокие уровни соматосенсорной коры активируются как в тех случаях, когда испытуемые наблюдают за тем, как к другим прикасаются, так и тогда, когда прикасаются к ним самим. Опять-таки, мгновенное чувственное качество, связанное с активацией первичной соматосенсорной коры, не может быть разделено, но более высокий уровень телесно воплощённого Эго активен вне зависимости от того, испытываем ли мы прикосновение, или просто наблюдаем за тем, как к кому-нибудь прикасаются. Как кажется, здесь есть связующий принцип, который объединяет эти новые эмпирические открытия: Определенные слои нашей модели себя функционируют как мост в сферу социального, так как они могут непосредственно переносить абстрактные внутренние описания того, что в нас самих происходит, на то, что происходит в других людях.

Конечно, интерсубъективность касается не только тела и эмоций. Мышление также играет свою роль. Причинно-обоснованные формы эмпатии, как оказалось, задействуют другие части мозга, а в особенности вентромедиальную префронтальную кору. Тем не менее, открытие зеркальных нейронов помогает нам понять, что эмпатия — естественный феномен, приобретенный, шаг за шагом, в процессе нашей биологической эволюции. Сначала, мы разработали себя-модель, так как нам нужно было интегрировать наши чувственные ощущения с нашим телесным поведением. Затем, эта модель себя становится сознательной и ФСМ превращается в Туннель Эго, позволяя нам достичь глобального контроля над нашими телами в гораздо более избирательной и гибкой манере. Это был шаг от бытия телесно-воплощенной природной системы, которая имеет и использует внутренний образ себя как целого к системе, которая, вдобавок, сознательно переживает этот факт.9 Следующим эволюционным шагом было то, что Витторио Галлезе, коллега Риццолатти в Парме и один из ведущих исследователей в области, назвал телесно воплощённой симуляцией. 10 Для того, чтобы понять чувства и цели других человеческих существ, мы используем наше собственное тело-модель в мозгу для того, чтобы симулировать их.

Как показывают последние открытия нейробиологии, этот процесс пересекает границу между бессознательным и сознанием. Значительная доля этой постоянной зеркальной активности происходит вне Туннеля Эго и, поэтому, у нас отсутствует соответствующее субъективное переживание. Однако, время от времени, когда мы преднамеренно обращаемся к другим людям или анализируем общественные состояния, сознательная модель себя равно вовлечена в эти процессы. В частности, как уже говорилось, каким-то образом мы можем непосредственно воспринимать, почти что чувствовать, что на уме другого человека. Зачастую, мы «просто знаем» назначение действий другого человека и каково эмоциональное состояние этого человека. Мы используем те же самые внутренние ресурсы, которые дают нам знать о наших собственных целевых состояниях, для того, чтобы автоматически понимать, что другие являются целенаправленными сущностями а не просто иными движущимися объектами. Мы можем понимать их как другие Эго потому, что мы сами ощущаем себя Эго. Всякий раз, когда в определенном обществе успешно достигаются взаимопонимание и эмпатия, члены общества начинают разделять общее представление о целевых состояниях для двух различных Туннелей Эго. Социальное распознавание сейчас стало доступно для эмпирической нейробиологии на уровне регистрации отдельной клетки, что даёт нам сведения не только о том, как Туннели Эго начинают резонировать друг с другом, но также и о том, каким образом сложная кооперация и коммуникация между самоосознающими организмами оказалась способна развиться в процессе эволюции и заложить основы культурной эволюции. Моя идея заключается в том, что социальное распознавание покоится на том, что иногда называют экзаптацией. Адаптация привела к интегрированному телу-модели в мозгу и к феноменологической себе-модели. Тогда, существующая нейронная схема была «экзаптирована» из иной формы интеллекта: Она неожиданно доказала свою полезность в решении определенного набора задач. Этот процесс начался с низкоуровневого двигательного резонанса; затем, воплощение второго и третьего порядка привело к телесно воплощённой симуляции в качестве совершенно нового инструмента в развитии социального интеллекта. Как и всё остальное в эволюции, этот процесс был случайным. За ним не стояло никакого намерения, но он привёл нас к сегодняшнему положению дел, то есть, к формированию интеллекта, научных сообществ, состоящих из сознательных агентов, пытающихся понять сам этот процесс.

Вырисовывающаяся общая картина вдохновляет: Мы все постоянно плаваем в бессознательном море интертелесности, постоянно отражая друг друга при помощи различных бессознательных компонентов и предтеч феноменального Эго. Задолго до того, как на сцене появилось высокоуровневое общественное понимание, а также до того, как развился язык и философы разработали сложные теории о том, что требуется от человека для того, чтобы он признал другого в качестве личности и рационального индивидуума, мы уже купались в водах телесной интерсубъективности. Немногие из великих философов-социологов прошлого связывали с работой премоторной коры больших полушарий социальное понимание; их «двигательные идеи» сейчас играют центральную роль в теории возникновении социального понимания. Кто мог бы ожидать, что разделенная мысль будет зависеть от разделяемых «двигательных представлений»? Или что функциональные аспекты себя-модели человека, которые необходимы для развития общественного сознания, являются дорациональными, дотеоретическими и неконцептулаьными? Первые весточки этих идей приходятся на конец девятнадцатого и первую половину двадцатого столетий, когда предпринималось множество попыток понять так называемый идеомоторный феномен в области экспериментальной психологии. Философ Теодор Липпс писал о Einfuhlung (эмпатии) в 1903; он позиционировал её как способность «чувствовать себя в объекте». К тому времени, он уже говорил о «внутренней имитации» и об «органических ощущениях». По его мнению, объектами эмпатии могут выступать не только движения или позы, которые мы наблюдаем у других людей, но также произведения искусства, архитектуры и даже зрительные иллюзии. Он настаивал на том, что эстетическое удовольствие «объективировано», то есть, «объект это эго и, тем самым, эго представляет собой объект».14 Социальные психологи начали обсуждать такие концепты, как «движения виртуального тела», «двигательная мимикрия» или «двигательное заражение» десятки лет назад.

С философской точки зрения, открытие зеркальных нейронов интересно постольку, поскольку оно даёт нам представление о том, как двигательные примитивы могут быть использованы в качестве семантических примитивов: Как значение может быть передано от одного агента к другому. Благодаря нашим зеркальным нейронам, мы можем сознательно пережить движения другого человека в качестве имеющих значение. Возможно, эволюционной предтечей языка были вовсе не животные зовы, но жестикуляция.15 Трансляция значения могла изначально вырасти из бессознательной телесной себя-модели и из двигательного агентства, которое, в случае с нашими предками приматами, было основано на элементарных жестах. Возможно, что звуки лишь позже стали ассоциироваться с жестами, причём с выражениями лица, такими, как нахмуриться, поморщиться или улыбнуться, которые уже несли в себе определенный смысл. До сих пор, молчаливое наблюдение другого человеческого существа, хватающего некий объект, понимается мгновенно, потому, что без символов или мысли между ними, оно вызывает такое же двигательное представление теменно-фронтальной зеркальной системе нашего мозга. Как объясняют профессор Риццолатти и доктор Маддалена Фаббри Дестро с Кафедры Нейробиологии в Университете Пармы: «на начальной стадии эволюции языка, зеркальный механизм решал две фундаментальные проблемы коммуникации: одинакового и прямого понимания. Благодаря зеркальным нейронам, то, что действительно для отправителя сообщения, также действительно и для того, кто сообщение воспринимает. В спонтанных символах необходимости не было. Понимание было присуще нейронной организации обоих индивидов.»16 Такие идеи наделяют новым богатым значением не только концепты «схватывания» и «умственного угадывания намерения другого человека», но, что более важно, также концепт угадывания концепта — суть самой человеческой мысли. Возможно, это имеет отношение к симуляции движений руки, которая происходит в уме, но в значительно более абстрактной манере. Человечество, по-видимому, интуитивно знало об этом веками: «Концепт» происходит от латинского conceptum, что означает «вещь подразумеваемая/вещь задуманная (в оригинале — a thing conceived — прим. перев.)», которое, как и наше современное «задумать/подразумевать нечто» уходит корнями в латинский глагол concipere, «взять и удерживать» В 1340 возникло второе значение у этого термина: «взять в ум.» Удивительно, что репрезентация человеческой руки в центре Брока, участке человеческого мозга, вовлеченного в обработку языка, производство изречений или знаков и их понимание. Многочисленные исследования показали, что жесты рук/кисти и движения рта связаны посредством обычного нейронного субстрата. К примеру, хватательные движения влияют на произношение, причём, не только тогда, когда они непосредственно выполняются, но и тогда, когда их наблюдают. Также, было продемонстрировано, что жесты рук и жесты рта у людей связаны непосредственно и что мы паттерны орально-ларингеальных движений, которые мы создаём для продуцирования речи, являются частью этой связи.

Центр Брока также служит маркером для развития языка в эволюции человека, так что, вполне интригует тот факт, что он также содержит двигательные репрезентации движений рук; здесь может быть часть моста, который ведёт от «семантики тела» жестов и телесной себя-модели к лингвистической семантике, ассоциированной со звуками, производством речи и абстрактных значений, выражаемых в нашей когнитивной себе-модели, мыслящая самость. Центр Брока присутствует у ископаемых Homo habilis, в то время, как у предполагаемых предшественников этих ранних гоминид он отсутствовал. Таким образом, зеркальный механизм, предположительно, является базовым механизмом, из которого развился язык. Предоставляя двигательные копии наблюдаемых действий, он позволяет нам добывать цели движений из умов других человеческих существ, а затем и посылать абстрактные значения от одного Туннеля Эго к следующему. История с зеркальными нейронами привлекательна не только потому, что прокладывает мост между нейробиологией и гуманитарными дисциплинами, но также и потому, что она выявляет множество более простых общественных феноменов. Вы когда-нибудь наблюдали за тем, насколько заразительной бывает зевота? Вы когда-нибудь ловили себя на том, что начинаете громко смеяться вместе с остальными даже в том случае, когда вы не поняли шутки? В дискурсе о зеркальных нейронах, есть идея о том, как группы животных, такие, как косяки рыб или стаи птиц, могут координировать своё поведение с большой скоростью и точностью; они связаны через нечто, что можно было бы назвать низкоуровневым резонансным механизмом. Зеркальные нейроны могут помочь нам понять, почему родители спонтанно открывают свои рты, когда кормят своих детей, что происходит во время массовой паники и почему иногда так трудно освободиться от стада и стать героем. Неробиология делает вклад в образ человечества: Мы все связаны в интерсубъективном пространстве значения — то, что Витторио Галлезе называет «разделяемое многообразие».

 

Приложение к шестой главе

Разделяемое многообразие: беседа с Витторио Галлезе

Vittorio Gallese является профессором психологии человека на Кафедре Нейробиологии в Университете Пармы, Италия. Как когнитивный нейробиолог, он фокусируется в своих научных интересах на отношении между сенсомоторной системой и познавательной способностью у приматов, причём, как у людей, так и у других видов, используя для этого спектр нейрофизиологических и нейровизуализационных техник. Среди его значительных вкладов можно найти открытие зеркальных нейронов, сделанное им вместе с его коллегами в Парме, а также разработку теоретической модели базовых аспектов социального познания (в оригинале — social cognition — прим. перев.) Сейчас он разрабатывает междисциплинарный подход к пониманию межсубъективности и социального познания, сотрудничая с психологами, психолингвистами и философами. В 2002 он встретился с Джорджем Миддером в Калифорнийском Университете в Беркли. В 2007 он был удостоем Grawemeyer Award в области психологии за открытие зеркальных нейронов. Он опубликовал более семнадцати статей в международных журналах и является со-редактором (с Максимом И. Стаменовым) Зеркальные Нейроны и Эволюция Мозга и Языка (2002).

Метцингер: Витторио, что именно ты подразумеваешь под гипотезой разделяемого множества? Что такое разделяемое множество?

Галлезе: Вопрос можно открыть следующим: Как мы можем объяснить ту лёгкость, с которой мы обычно понимаем, что именно находится на кону, когда мы взаимодействуем с другими людьми? Я использовал этот термин для характеристики того, что происходит тогда, когда мы наблюдаем за действиями других, за их явным поведением, которое выражает чувства и эмоции, которые они переживают. В основном, он характеризует нашу способность к прямому и опосредованному доступу к опытному миру другого. Я думаю, что концепция эмпатии должна быть расширена для аккомодации и учёта всех различных аспектов выразительного поведения, позволяющего нам устанавливать осмысленные связи с другими. Это расширенное понятие эмпатии охватывает термин «разделяемое множество». Оно открывает возможность для унифицированного учёта важных аспектов и возможных уровней описания интерсубъективности. Я пытался не употреблять термин «эмпатия», так как он систематически вызывает недоразумения, в основном из-за своих коннотаций с другими контекстами. Разделяемое множество может быть описано на трёх различных уровнях: уровень феноменологии, функциональный уровень и подличностный уровень. Феноменологический уровень отвечает за чувство схожести, то есть, чувство бытия частью большей социальной общности индивидов, похожих на нас; это чувство мы переживаем всякий раз, когда встречаем других. При противостоянии интенциональному поведению других, мы переживаем специфическое феноменальное состояние эмоциональной взаимной настроенности. Это феноменальное состояние, которое производит характерное ощущение знакомства с другими индивидуумами, порождается коллапсом интенций другого в интенции наблюдателя. Как кажется, это важная составляющая эмпатического.

Функциональный уровень может быть охарактеризован в терминах телесно воплощённых симуляций действий, которые мы видим, или эмоций и чувств, выражение которых мы наблюдаем у других.

Подличностный уровень представлен как активность серий зеркалящих нейронных контуров. Активность этих контуров зеркальных нейронов, в свою очередь, тесно спарена с многоуровневыми изменениями в состоянии тела. Мы видели, что зеркальные нейроны являются примером мультимодального разделяемого пространства действий и намерений. Последние данные показали, что аналоговые нейронные сети участвуют в производстве эмоционального и чувственного мультимодальных «мы-центрированных» разделяемых пространств. Проще говоря, всякий раз, когда мы обращаемся к другим людям, мы автоматически заселяем мы-центрированное пространство, в пределах которого мы используем серии имплицитных убеждений относительно другого. Имплицитное знание позволяет нам непосредственно понять, что делает другой человек, почему он или она делает это и что он или она чувствует по поводу этой конкретной ситуации.

Метцингер: Ты также говоришь о «телесно воплощённой симуляции.» Что именно это значит? Существует ли нечто, что можно было бы назвать «развоплощённой симуляцией?»

Галлезе: Упоминание симуляции используется во множестве различных областей, часто наряду с иными, не обязательно перекрывающими друг друга, значениями. Симуляция это функциональный процесс, который обладает определенным репрезентационным содержимым, обычно касательно возможных состояний своего целевого объекта. В философии ума, упоминание симуляции используется сторонниками «Теории Симуляции Чтения Мыслей» для характеристики предпочтительного состояния, приспособленного аттрибутором ради понимания поведения другого человека. В основном, мы используем свой ум для того, чтобы оказаться в ментальной шкуре других человеческих существ.

Я оцениваю симуляцию, как воплощённую для того, чтобы охарактеризовать её как предписанную, автоматическую, бессознательную, дорациональную, как неинтроспективный процесс. Прямая форма опытного понимания других и интенциональная настроенность достигаются активацией разделяемых нейронных систем, подкрепляющих то, что другие делают и чувствуют и что мы думаем и чувствуем. Этот моделирующий механизм и является воплощенной симуляцией. Параллельные отделенным чувственным описаниям наблюдаемых социальных стимулов, внутренних представлений телесных состояний, ассоциированных с действиями, эмоциями и чувствами вызываются в наблюдателе, как будто бы он или она исполняли похожее действие или переживали похужую эмоцию или чувство. Системы зеркальных нейронов, похоже, являются нейронным коррелятом этого механизма. Посредством разделяемого нейронного состояния, присутствующего в двух различных физических телах, «объективированный другой» становится другим собой. Дефективная интенциональная настроенность, вызванная недостаточностью воплощённой симуляции, может объяснять некоторые из социальных расстройств аутистов. Нужно добавить, что, в противоположность тому, что думают многие исследователи сознания, социальное познание это не одно лишь социальное метапознание, то есть, явное размышление о содержимом чьего-либо ума средствами абстрактных представлений. Мы, конечно же, можем объяснить поведение других, используя нашу сложную и утончённую способность к размышлению. Я стою на позиции, что большую часть времени в нашем ежедневном общественном взаимодействии, нам не нужно делать это. У нас есть гораздо более прямой доступ к опытному миру другого. Это измерение социального познания воплощено, так, что оно посредничает между нашим мультимодальным опытным знанием нашего собственного живого тело и образа, которым мы переживаем других. Поэтому, я называю симуляцию «воплощённой» не только потому, что она осуществляется в мозгу, но также потому, что она использует предварительно существующее тело-модель в мозгу и, поэтому, вовлекает неизречимую форму самопредставления, которая также позволяет нам переживать то, что переживают другие.

Метцингер: Витторио, согласно лучшим из наших совренеммых теорий, в чем именно заключается различие между социальным познанием у шимпанзе или других обезьян и социальным познанием у человеческих существ?

Галлезе: Традиционное видение, принятое в когнитивных науках, придерживается того, что люди способны понимать поведение других в условиях собственных ментальных состояний — интенций, верований и желаний — используя то, что часто называют бытовой психологией. Способность приписывать состояния ума другим получила определение «теории разума». Основной тренд в этой области — делать акцент на том, что нечеловеческие приматы, включая обезьян, не полагаются на умственное обоснование поведения друг друга.

Это видение обозначает чёткое различие между всеми нечеловеческими видами, для которых недоступно чтение поведения, и нашими видами, которые извлекают пользу из иного уровня объяснения — чтения ума. Однако, совершенно очевидно, что чтение поведения и чтение мыслей образуют две автономные области. Как я уже говорил, в наших социальных взаимодействиях мы редко бываем вовлечены в явную интерпретативную деятельность. Большую часть времени, наше понимание социальных ситуаций моментально, автоматично, почти рефлексивно. Поэтому, я думаю, нелепо настаивать на том, что нашей способностью к рефлексии реальных интенций, которые определяют поведение других, исчерпывается социальное познание. Менее очевидным является факт, что при понимании интенций других, мы применяем познавательную стратегию, совершенно не относящуюся к предсказанию последовательностей их наблюдаемого поведения. Использование пропозиционных отношений веры/желания бытовой психологии в социальных взаимодействиях, возможно, преувеличено. Как подчёркивал Jerry [Jerome S.] Bruner, «когда дела обстоят так, как должно, нарративы бытовой психологии становятся избыточными».18

Более того, последние свидетельства показывают, что пятнадцатимесячные младенцы распознают ложные убеждения. Эти результаты предполагают, что характерные аспекты чтения мыслей, такие, как приписывание ложных убеждений другим, может быть объяснено на основе низкоуровневых механизмов, которые уже достаточно хорошо развиты на стадии, предшествующей полноценной лингвистической компетентности. Радикальный подход к социальному познанию мейнстрима когнитивной науки, его поиск ментального Рубикона, чем шире, тем лучше, является очень спорным. Когда мы пытаемся понять наши социально-познавательные способности, нам не следует забывать, что они являются результатом длительного процесса эволюции. Поэтому, возможно то, что кажущиеся различными, познавательные стратегии подкреплены похожими функциональными механизмами, которые, в ходе эволюции, приобрели возрастающую сложность и подверглись экзаптации, так, чтобы поддерживать познавательные способности, вновь возникшие из давления, оказываемого изменяющимися социальными факторами и/или факторами среды обитания. Перед тем, как выработать какое-либо твёрдое убеждение относительно мыслительных способностей представителей нечеловеческих видов, методологические аспекты видо-специфических спонтанных способностей и сред должны быть тщательно изучены. Плодотворная альтернативная стратегия, которую я полностью одобряю — установление рамок для исследований нейронной основы социального познания в контексте эволюционной перспективы. Эволюция этой познавательной черты, как кажется, связана с необходимостью столкновения с общественными сложностями, которые возникали, когда проживающие группой индивидуумы должны были соревноваться за скудные и неравномерно распределенные ресурсы.

Когнитивная нейробиология начала приподнимать завесу, как в случае с обезьянами, так и с людьми, над нейронными механизмами, лежащими в основе предугадывания и понимания действий других и базовые интенции, предворяющие их — система зеркальных нейронов для действия. Результаты этого продолжающегося исследования могут пролить свет на эволюцию социального познания. Эмпирические данные касательно зеркальных нейронов у обезьян и в зеркальных контурах в человеческом мозгу предполагают, что некоторые из типично человеческих, сложных умственных способностей, таких, как описание намерений другим — может быть появление продолжающегося процесса эволюции, чьи предшествующие этапы могут быть прослежены до системы зеркального картирования у макак.

Таким образом, как ты меня спрашиваешь, что делает людей иными? Язык, конечно же, играет ключевую роль. Но, в том смысле, в каком этот ответ требует вопроса, потому, что тогда мы должны будем объяснить, почему у нас есть язык, а у других животных его нет. На данный момент, мы можем лишь выдвинуть гипотезу относительно релевантных нейронных механизмов, на которых держатся умственные способности людей, которые всё ещё плохо поняты с функциональной точки зрения.

Одной различимой чертой наших умственных способностей является наша способность к занятию потенциально бесконечных порядков интенциональности: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю… " и так далее. Одним важным различием между людьми и обезьянами может быть способность к достижению более высокого уровня рекурсии — среди остальных нейронных систем — системой зеркальных нейронов для действий в наших видах. Похожее предположение было недавно выдвинуто касательно языка, очередной человеческой способности, характеризуемой рекурсивностью и генеративностью. Наши виды способны совершенствовать иерархически сложные фразеологические грамматики, в то время, как нечеловеческие приматы ограничиваются использованием простых и завершенных в своем развитии грамматик. Количественное отличие в вычислительной мощи и степени достигаемой рекурсии может произвести качественный скачёк вперёд в социальном познании.

Метцингер: Что ты можешь сказать о роли зеркальных нейронов в переходе от биологической к культурной эволюции?

Галлезе: Возможно, что зеркальные нейроны и телесно воплощённые механизмы симуляции, которые ими поддерживаются, являются критически важными для понимания того, как использовать познавательные инструменты бытовой психологии. Обычно это происходит, когда дети периодически подвергаются наррации рассказов. На самом деле, телесно воплощённая симуляция задействуется в обработке языковой информации. Но, конечно же, аспект человеческой культуры, который, скорее всего, выигрывает от зеркальных нейронов, относится к области имитации, к области чрезвычайно распространенного миметического навыка. Если правда то, что наша культура основана на подражании, тогда зеркальные нейроны, которые глубоко вовлечены в имитацию и имитативное обучение, конечно же, являются важным и основным ингредиентом этого критического культурного перехода. И в самом деле, есть много доказательств тому, что, когда мы имитируем простые двигательные акты, такие, как поднятие пальца, или выучиваем сложные двигательные последовательности, как и тогда, когда учимся играть аккордами на гитаре, мы делаем это, используя зеркальные нейроны. Но вместо того, чтобы провести разделительную черту между видами, подобными нам, которые в совершенстве владеют имитацией, и другими видами, у которых данная способность, в лучшем случае, только зарождается, опять-таки, мы имеем здесь дело с антропоцентрической дихотомией, как это называют многие мои коллеги; поэтому, мы должны сосредоточиться на том, чтобы понять, почему миметические навыки так важны для развития культуры нашего вида. Для ответа на этот вопрос, нам следует поместить вопрос о подражании в более широкий контекст нашего специфичного социального познания, в котором период родительской заботы намного дольше, чем у всех других видов. Здесь видно чёткое отношение между продлённой зависимостью детей от своих родителей и процесса обучения, который способствует этой зависимости. Чем дольше период инфантильной зависимости, тем больше возможностей для развития сложной эмоциональной и познавательной стратегий коммуникации. Возрастающая коммуникация, в свою очередь, способствует культурной эволюции. Когда мы приписываем главную роль тому, что зеркальные нейроны, как кажется, играют в установлении осмысленных связей между индивидами, их связь с культурной эволюцией кажется вполне допустимой.

На протяжении большей части истории, культура нашего вида была оральной культурой, в которой передача знания от поколения к поколению вынуждена была зависеть от прямого личного контакта между передатчиком культурного содержимого и получателем культурной передачи. Как утверждали учёные вроде [Walter J.] Ong и [Eric A.] Havelock, на протяжении тысячелетий культурная передача была вынуждена полагаться на тот же самый познавательный аппарат, который мы до сих пор используем в нашем межличностном взаимодействии — то есть, наша способность идентифицировать и эмпатировать других. Опять-таки, я думаю, что если мы посмотрим на культурную эволюцию с этой частной перспективы, то роль оказывается ключевой. В данный момент, мы являемся свидетелями сдвига культурной парадигмы. Влияние новых технологий, таких, как кино, телевидение, а теперь всё чаще Интернет, со своей тотальной мультимедийностью, коренным образом меняют образ обмена знанием. Опосредованный, объективный статус культуры как передаваемой написанными текстами вроде книг постепенно дополняется более непосредственным доступом к тому же самому содержимому средствами новых медиа культурного происхождения. Эта медиа революция, скорее всего, произведет познавательные изменения и я подозреваю, что зеркальные нейроны будут вовлечены и в этот процесс.

Метцингер: В поле социальной когнитивной нейробиологии, какие вопросы ты считаешь горящими и важными для будущего и в каком направлении движется область?

Галлезе: Сначала, я хотел бы сделать методологическое замечание. Я думаю, что мы определенно должны попробовать сконцентрироваться на природе предметов наших исследований. Большая часть того, что мы знаем о нейронных аспектах социального познания — с некоторыми исключениями, относящимися к изучению языка — получено из томографических исследований мозга, производимых над студентами психологических факультетов Западного мира! Даже с теми технологиями, которые у нас есть, мы могли бы добиться лучшего результата. Это открытый вопрос, являются ли познавательные признаки и нейронные механизмы, их обеспечивающие, универсальными, или, по крайней мере до какой-то степени, продуктом определенного социального окружения и культурного образования. Для ответа на этот вопрос, нам потребуется этно-нейробиология. Во-вторых, даже в пределах некоего среднего испытуемого, взятого для примера, которого обычно изучают социальные когнитивные нейробиологи, мы не знаем, или, в лучшем случае, знаем очень мало — до какой степени результаты коррелируют со специфическими чертами личности, полом, профессиональной компетенцией, и тому подобным. В сумме, мы должны отойти от описания нереалистичного «среднего общественного мозга» и прийти к более детализированному описанию. Третий пункт, на который, как мне хотелось бы, в ближайшем будущем обратят особое внимание, это роль, которую играют воплощенные механизмы в семантическом и синтактическом аспектах языка. Позвольте пояснить. Даже несмотря на то, что я посвятил значительную часть своей научной карьеры исследованию доязыковых механизмов в социальном познании, я не думаю, что можно обойтись без языка в случае, если абсолютной целью является понимание того, чем, в действительности, является социальное познание. Вся наша бытовая психология основана на языке. Как это отражается на подходе телесной воплощённости к социальному познанию? Как по мне, это горящий вопрос.

Четвертый важный пункт относится к феноменологическим аспектам социального познания. Я думаю, мы должны попытаться продумать исследования, в которых может быть обнаружена корреляция между отдельными паттернами активации мозга и специфическими качественными субъективными переживаниями. Сейчас, возможны изучения единичных случаев благодаря томографии мозга высокого разрешения. Я полностью осознаю, что субъективные состояния представляют ненадёжную почву для исследования, которую эмпирическая наука предпочитает обходить по понятным причинам. Однако, в принципе, должно быть возможно тщательно разработать хорошо оборудованные и хорошо управляемые экспериментальные парадигмы для того, чтобы сломать ограничения субъективных феноменальных состояний.

Метцингер: Витторио, ты неоднократно вгонял меня в затруднительное положение, задавая вопросы об Эдмунде Гуссерле, Морисе Мерлоу-Понти и Эдит Штейн. Почему ты так интересуешься философией и какого рода философию ты хотел бы увидеть в будущем? Какую реальную пользу ты ожидаешь от гуманитарных наук?

Галлезе: Ученые, которые считают, что их академическая дисциплина последовательно уничтожит все философские проблемы, просто дурачат сами себя. Польза, которую реально может принести наука, заключается в уничтожении ложных философских вопросов. Но это совершенно другая тема. Если наша научная цель заключается в понимании того, что значит быть человеком, тогда нам нужна философия для прояснения того, какие темы находятся под угрозой, какие задачи нужно решить, что, с эпистемологической точки зрения, верно, а что — нет. Когнитивная нейробиология и философия ума имеют дело с одинаковыми вопросами, но используют разные подходы и действуют на различных уровнях описания. Зачастую, мы используем разные слова для того, чтобы говорить об одних и тех же вещах. Я думаю, что всем когнитивным нейробиологам нужно пройти философские курсы. То же относится и к философам. По крайней мере, к философам ума. Им следует знать больше, чем то, как функционирует мозг. Нам нужно общаться друг с другом гораздо чаще, чем мы это делаем сейчас. Как ты мог бы исследовать социальное познание без знания того, что представляют собой намерения, или без понимания концепции интенциональности второго порядка? Точно так же, как можно придерживаться философской теории познания, если она заведомо опровергается доступными эмпирическими свидетельствами? Есть ещё один аспект, который я считаю полезным с точки зрения философии. Наша научная бравада иногда заставляет нас думать, что мы — первые, кто о чём-то думает. В большинстве случаев, это не так!

Как я уже говорил, философии следует более чутко прислушиваться к результатам когнитивной нейробиологии. Но положение дел меняется молниеносно. Ситуация сегодня намного лучше, чем она была десять лет назад. Появляется всё больше возможностей для междисциплинарных обменов между нашими дисциплинами. Один из моих PhD студентов, в данный момент занимающийся нейрофизиологическими опытами, имеет философскую степень.

Распространяя эти соображения на всё поле гуманитарных наук, я думаю, что чрезвычайно плодотворным может оказаться диалог с антропологией, эстетикой, а также штудии литературы и кинематографа. Как я уже говорил, зрелая социальная познавательная нейробиология не может ограничиваться сканированием мозгов в лаборатории. Она должна быть открыта ко вкладам, которые могут привнести иные дисциплины. Я достаточно оптимистичен в этом плане. Мне кажется, что будущее за постоянно растущим и стимулирующим диалогом между когнитивной нейробиологией и гуманитарными науками.

Страница специально оставлена пустой