Он соединяет в себе несоединимое. Противоположное. Война и мир. Боксерский удар и старорусское мирное согласие. Оh, shock! O, лад! Шок О`Лад — красивое ирландское имя.

Шоколад по сути своей оксюморон. Живой мертвец, ледяной огонь. Сладкая горечь, горькая сладость.

По всем статьям — сласть. Королевская, причем, сласть. Славная сласть, король или же королева сластей. Но — чем больше в нем, в шоколаде, горечи, тем выше он чином. Горечи и — воздуха. Пористый горький шоколад «Слава» лучший из всех, что я пробовала. Возможно, официально лучшим считается какой-нибудь швейцарский. Не знаю. И знать не хочу. Пусть будет «Слава» — одно название чего стоит. Аромат ванили и фимиама, сладость мечты и сладость лести. И — горькое послевкусие. Слава.

Шоколад — обольстительнейшая снасть. Вернее, профессиональная снасть обольстителей. Вернейшее средство обольщения. Очень опасное. Шоколадками чикатилы заманивают в лес своих будущих жертв. Бойся незнакомых дядь, шоколад приносящих, — первая заповедь малыша. А также девицы, потому что первое грехопадение начинается не с яблок, и не с цветов. Нет, не с цветов. Шок — и ладушки. Это по-нашему.

Касаемо лада: шоколадом неизменно заедаются примирения. Или, если даже никакой ссоры не было, просто налаживается душевный контакт. Разделенные на долечки плитки идеально к этому приспособлены. Преломим же хлеб и преломим Alpen Gold, тебе дольку, мне дольку, ну же, не дуйся, давай поцелуемся, моя сладость. О-ля-ля!

В какой-то газете я вычитала, что белый хлеб, макароны и шоколад способствуют вырабатыванию в организме человека гормонов счастья. Я этому верю. Мне, впрочем, кажется, что шоколад не столько стимулятор счастья, сколько его симулятор. Заменитель. Потому что я, заметила, поедаю шоколад, когда чувствую себя не вполне счастливой. Незащищенной, обиженной или что-то в этом духе — то есть когда я как раз не в духе. Шоколад — верный спутник девичьих тревог.

— Ты ему все сказала?

— А он что?

— А ты плакала?

— А он?

Все это под неизбежный хруст фольги.

Мы знали, что от переживаний толстеют, и ужасно этого боялись. Мы постоянно думали о диете. По три не ели ничего, потом наедались шоколада до диатеза, до красных пятен, до детских дурацких прыщей. "Merde! Tухлый шоколад!"

Кстати, и правда, шоколад в чем-то сродни дерьму. Крайности сходятся. Я вот в младенчестве брезговала есть глазированные сырки, пока с них дочиста не счистят то, что я упорно называла грязью. А если дарили «Аленку», то тащила ее на улицу и крошила в палисаднике. По идее, это было кормление бабочек-шоколадниц. Но если взглянуть глубже: то, что сродни земле, в землю да и вернется. Аминь.

Шоколад — грязь в том же смысле, что и деньги — грязь. Потому что шоколад признан одним из ключевых символов шика. Меха, брильянты, шампанское, шоколад, театр, бархат ложи. И в лайке тонкая рука. "А что это? Конфекты? Шеколад? Как вы милы, князь".

Затем душистый полумрак кареты, глухое сопротивление, нежная борьба — и невозможность борьбы… "Видать, дело сладилось!" — вышколенный кучер прячет в усах усмешку. "Когда, выходя, он предложил ей руку, в его жесте было больше презрения, нежели почтения". Она — сама не своя. Подавлена, шокирована. Слезы. Катастрофа. Предательский шоколад — сильнейший афродизиак.

Зигмунд Яковлевич Фрейд был помолвлен со своей Мартой пять лет. Он был девствен, о ней и говорить нечего. Они жили в Вене, городе вальсов, воздушных сливок, сдобных булочек с корицей и бесчисленных кофеен, где пьют горячий шоколад. Результатом этого мучительнейшего жениховства стали двадцать восемь человек детей и теория о том, что телеграфный столб, дубовая роща и железная дорога не могут быть ни чем иным, как символами восставшей греховной плоти.

А веселые горняшки тем временем радостно грешили и рано утром, пока барыня спит, сами себе подавали в постель чашечку шоколада. О-ля-ля!

Все разговоры про шоколад должны быть сладкими до некоторой приторности.