Манон сидела под яблоней. Смотрела на холмик, заваленный уже увядшими цветами, дети принесли. Солнце клонилось к закату. По телу разлилась ленивая истома. Дом.

Вчерашний день был такой суматошный. Маркус и Жюли, в своём соперничестве за заботу над Манон, вывели из себя. Носились с ней, как с хрустальной вазой. Замучили больше. В конце концов, Манон закрылась в башне, где у Перрэ была лаборатория. Вылезла на площадку, бросила там покрывало, и спокойно уснула. Проснулась уже ближе к ночи. Спустилась вниз, вздохнула с облегчением, не застав у дверей, ведущих в башню, ни Жюли, ни Маркуса. Во дворе дети играли со щенками.

Манон смотрела на них, вспоминала первых восьмерых привезённых сюда детей. Софи и Флора, девятнадцатилетние красавицы, в прошлом году вышли замуж. Софи — за арендатора, Флора — за судью городка Фонтен в баронстве Перрэ.

Элизе исполнилось четырнадцать, Катарине семнадцать. Они жили по-прежнему здесь, стали главными помощницами Жюли.

Люка и Жозеф перебрались в гарнизон под командование капитана, в этом году им исполнится семнадцать. Девятнадцатилетний Филипп уже год, как учился в столице на юриста. Что стало с Денизой, Манон не знала и не пыталась узнать.

У ног Манон что-то завозилось и заскулило. Взгляд её опустился к земле… Лопоухое, длиннохвостое чёрно-рыжее чудо пыталось забраться по её ноге, царапая когтями кожу сапог. Манон застыла. В её сторону бежали дети. Месячные щенки за ними, смешно переваливаясь и заваливаясь на неокрепших лапах.

— Вот он, вот он, — кричала рыженькая десятилетняя девчушка, — снова сбежал.

Щенок ещё яростнее заскоблил сапоги. Манон наклонилась и за шкирку подняла щенка, он перебирал в воздухе лапами, пытаясь сбежать, зарычал, встретился взглядом с Манон и затих, покорно сложив лапки.

— Отдайте, он мой, — потребовала рыжая девчонка.

Манон посмотрела на неё, на щенка.

— А ты знаешь, что щенки сами выбирают хозяина?

— Ничего подобного. Я его сама выбрала, он один такой, все остальные просто чёрные.

Манон усмехнулась, глядя на рыжие подпалины. Последняя любовь Дарка дала плоды. Вокруг Манон стоял гомон из детских голосов и щенячьего тявканья. Подняла повыше, ага, кобель.

— Видишь ли, милая, ты выбрала его, но он от тебя сбегает, значит, ему с тобой некомфортно. А у нас по взаимности, он выбрал меня, я его. У меня вчера умер пёс, отец этого щенка. Может, ты уступишь мне его? — Манон прижала щенка к себе, тот завозился, устраиваясь и пытаясь облизать её.

— Вы сильно плакали? — спросила девочка. Манон кивнула, не в силах ответить.

— Тогда берите. Но играть с ним можно будет?

— Можно. Но сильно не тискай, они этого не любят, — сказала Манон, спуская щенка на землю, и тот сразу же вклинился в стаю братьев и сестёр. Манон улыбнулась, рановато забирать от матери, наиграется с себе подобными, пусть у него будет детство,

Дети во главе с рыжей командиршей побежали к псарне, щенки за ними. Чёрно-рыжий впереди.

Манон услышала шаги. Маркус. Сел рядом, почти касаясь её.

— Ты избегаешь меня?

— Нет. Я избегаю вашей с Жюли чрезмерной заботы и опеки, — честно ответила Манон. — Вы просто едва не порвали меня на куски.

— Прости, не подумал, — усмехнулся Маркус, — я перенервничал.

— Прощаю… и спасибо тебе за заботу, — Манон склонила голову на его плечо, взяла за руку и пожала. Маркус накрыл их руки своей рукой, погладил пальцы Манон.

— Знаешь, ОН был последнее, что меня связывало с моим миром, — Манон вдруг почувствовала острую необходимость выговориться. Рассказать о себе всё. ЕМУ. Она заговорила, начиная рассказ с мальчишки на льду. Он ни разу не прервал её, только руки сжимали её руку всё крепче.

Когда Манон закончила, они долго сидели молча. Маркус переваривал информацию. Она чувствовала покой, ничего затаённого не осталось.

— Теперь понятны твои некоторые странности, — наконец сказал Маркус, повернувшись к ней и приподнимая за подбородок её лицо.

— Какие?

— Песни, слова, поступки, собака, — Маркус смотрел в её глаза. — Ты точно туда не уйдёшь?

— Не уйду, туда возврата нет.

Он прижался лбом к её щеке. Манон погладила его по волосам.

— Спасибо… что доверилась мне, — тихо проговорил он.

— Это ещё не всё… — Манон отстранилась. Маркус, заинтригованный, ждал. — Пойдём.

Они вышли на площадку башни. В своё время барон приказал убрать часть зубцов, и одна треть башни теперь имела невысокий, но широкий парапет. Манон часто сидела на нём. Её покрывало так и осталось лежать на каменном полу. Она сняла сапоги, носки и с блаженством прошлась по нагретым за день камням. Маркус поставил узел, в котором стоял поднос со снедью, и бутылку красного на покрывало. Манон затащила его ограбить кухню, перед тем как подняться в башню.

Она запрыгнула на парапет, Маркус чуть напрягся. Она обернулась к нему.

— Ты доверяешь мне? — спросила она, протягивая к нему руку. Он подошел, запрыгнул на парапет рядом с ней и сжал её ладонь. Всецело, — сказало рукопожатие. Эта часть башни выходила на запад. Под ними раскинулся бескрайний простор, на горизонте видны были горы, и заходящее солнце окрасило вершины чёрных силуэтов оранжево-красным, располосовало голубое небо нереальными полосами розового, красного, оранжевого. Легкий ветер трепал их волосы.

— Это моё любимое место.

— Знаю, я каждый раз с замиранием сердца следил за тобой, стоящей здесь, оттуда, — Маркус протянул руку, указывая на небольшую поляну в глубине сада. — Я там тренировался, один. И наблюдал за тобой.

Манон развернулась к нему, провела ладонью по его волосам, по щеке, поворачивая к себе. Он смотрел на неё и ждал. Впитывая каждое прикосновение, подушечки её пальцев словно изучали его лицо, касаясь скул, очерчивая трепещущие крылья носа, контур чуть приоткрытых губ. Погладила усы и бороду. Потянулась к нему легким поцелуем, едва коснувшись, и отодвинулась. Посмотрела в его горящие зелёные омуты с огромным зрачком.

— Для непонятливых, — прошептала Манон, проводя пальцем по его переносице, — это было ДА.

Маркус сглотнул, уголки губ дёрнулись в сдерживаемой улыбке.

— А можно, для особо непонятливых повторить? — попросил севшим голосом. — Вот абсолютно непонятливых.

Манон хмыкнула.

— Ну, если совсем-совсем непонятливых, то повторю, — она вытащила свою ладонь из руки Маркуса, обхватила ладонями его лицо и смачно поцеловала в губы. Отодвинулась.

— Теперь намёк понятен? — спросила Манон, приподняв в ожидании бровь.

— Что-то стало проясняться, — Маркус положил руку ей на поясницу и притянул к себе. — Совсем чуть-чуть. Может, ты намекнёшь мне ещё? Там, внизу?

— Намекну, — пообещала Манон. Маркус спрыгнул на камни, сграбастал Манон в охапку и перенёс на руках к каменным зубцам, где лежало покрывало. Босые ноги ступили на тёплый камень.

Маркус прижался спиной к зубцу, закинул её руки себе на плечи, сам обнял за спину, прижимая к груди.

— Намекай, — выдохнул ей в губы. Они смотрели друг другу в глаза, казалось, что целую вечность, хотя за это время их сердца совершили не более чётырёх ударов. Их губы встретились в бешеном исступлении, неожиданном для обоих. Только что шутили…

Её руки обвились вокруг его шеи, пальцы запутались в волосах, лаская. Он отстранился, зарылся лицом в её шею, опаляя кожу горячим прерывистым дыханием. Его несло, несло горячей кровью по жилам. Он словно узник, выпущенный на волю, не веря в то, что может перешагнуть границы своего добровольного заточения.

Её руки оттянули его за волосы назад. Он встретился с её взглядом, да, именно такой взгляд был в его снах — неистовый, страстный и нежный одновременно.

Всё её тело, натянутое словно струна, стремилось к нему… сыграй на мне…

Напряжённые взгляды, достигшие крайней точки…

Забыв обо всем, он прижал это тело к своему и впился губами в ее рот, словно изголодавшийся не просто по этой женщине, а по всему, что так долго было под запретом. Бешеный, неуправляемый поток давно сдерживаемых желаний, все смешалось — любовь, грех, безумие… Голова ее запрокинулась назад; она прогнулась под его натиском, предоставляя возможность насладиться, властвовать безраздельно. Потом ожили её руки, требовательно принялись, освобождать его от одежды. Руки Маркуса освобождали от одежды её. Скользнув по припухшим губам языком, губы Маркуса заскользили по её телу, опускаясь всё ниже вслед за опускающимся на колени мужчиной, стаскивающим с Манон расстегнутую рубашку. Потёрся лицом о её живот, целуя горячими губами кожу, покрывшуюся мурашками. Руки Манон стискивали его волосы, вжимали в себя.

Пальцы Маркуса расшнуровали завязки её бриджей и рывком стянули вниз, освобождая ноги. Глухой стон исторгнулся из его пересохшей глотки, когда рука накрыла чёрный треугольник.

— Ночка… Ночь… моя… Ночь.

— Твоя, — не менее глухо подтвердила она, опускаясь на колени напротив. Их руки одновременно обхватили лица друг друга, глаза пожирали оболочку, проникая в самую душу.

— Обратно возврата не будет… — прохрипел он.

— Не будет… — хрип в ответ.

Их руки двигались в едином ритме, прикасаясь, изучая такие знакомые черты и словно увиденные впервые. Так слепые изучают лица, впитывая и запечатлевая образ. Пальцы спускались ниже, исследуя шею, плечи. Руки Манон стянули с него расстёгнутую куртку, рубашку сняла через голову, развязали завязки на брюках. Подрагивающие пальцы обоих коснулись сосков одновременно, сжали, два утробных стона вырвалось сквозь стиснутые зубы. Не прерывая зрительного контакта, они словно выжидали, кто сорвётся раньше, накручивая до предела спираль желания. Не выдержали оба, метнулись навстречу. Схлестнулись тела и души… Покатилась по камням опрокинутая бутылка, зазвенел поднос, отшвырнутый с покрывала, туда же полетели брюки Маркуса…

На мгновение он замер, нависнув над ней неподвижно, словно давая им последний шанс опомниться. Рука её взметнулась, притягивая его… Он упал на неё, покрывая жадными поцелуями лицо, рот, шею. Под ним извивалось податливое, на всё согласное тело. Голые ноги, касавшиеся его голых ног, торчащие соски тёрлись о его грудь… он не мог больше ждать… Её тело дёрнулось в инстинктивной судороге, принимая его. Он замер, задержав дыхание… только не шевелись… дай привыкнуть, осознать. Её руки обвились вокруг него, словно приковывая навечно, на ту самую, так желанную ему вечность. Желание кончить немедленно отступило, и он сделал первое движение навстречу. Сладкий стон. Сильные ноги оплели его бёдра, вторя его движениям и вжимая в себя до предела… Это было как электрический разряд… как маленькая смерть, она раскрылась ему полностью, как ни перед кем и никогда. Его движения были замедленны, растянуты во времени… словно тело его говорило — прошу тебя… верь мне… верь мне… верь мне…

Руки Манон выпустили его плечи, откинулись за голову, он поймал их, переплетя свои пальцы с её. Их взгляды вновь раздирали тела, внедряясь вод кожу, плавя кости, добираясь до дна, пока не встретились две души… Она тихо вскрикнула и забилась под ним в судорожных толчках.

— Люблю… твои глаза, — просипел он, вонзаясь в лихорадочно сжимающиеся вокруг него мышцы. Полустон-полурык вырвался из горла, когда телу, из последних сил сдерживающемуся в ожидании горько-сладкого конца, наконец, было дозволено отпустить на волю свои желания. Оно содрогнулось в последних конвульсиях, оставляя частичку себя в столь желанном теле.

Манон лежала в руках мужчины, не понимая, что произошло, что с ней было… ничего сладостнее она прежде не испытывала. Покой, блаженство, отрешённость. Он всё еще был с ней.

Тигран был потрясающим любовником… но никогда она не испытывала такого единения. Словно душа с душою говорит. Не хотелось слов, достаточно было прикосновений.

Рука его гладила её изгибы, вырисовывая рисунок шрамов, но больше не было стеснения. Она повернулась к нему, скрещивая взгляды.

— Люблю… твои глаза, — вернула ему признание.

Манон стояла обнажённая в нише между зубцов, положив ладони на камни, запрокинув лицо к ночному небу. Ноги чуть подрагивали после второго раза, уже более нежного и тягучего. По телу разлилась истома. Маркус подошёл сзади, прижался к спине, накрывая своими руками её, вклиниваясь пальцами между пальцев, сжимая. Его губы вновь целовали её волосы, шею, плечи.

— От тебя пахнет мной, — прошептал он довольно, вдыхая запах её волос и кожи. — Я есть хочу.

— Ненасытный, — фыркнула Манон, толкнувшись в него ягодицами.

— Я вообще-то имел в виду парочку бутербродов, но твоё предположение мне нравится больше… — она почувствовала, как его колено раздвигает её ноги… пристроился и толкнулся в неё, она прогнулась, давая возможность проникнуть глубже. — Не-на-сы-т-на-я, — простонал в её волосы. Они несколько минут двигались, просто, чтоб заполнить себя друг другом, без стремления к логическому концу, пока его пальцы не разжали её ладонь и не прошлись лёгкими поглаживаниями по руке, плечу, перескакивали с позвонка на позвонок, очерчивая, чувствуя как мурашки бегут следом.

— Ма-р-ку-с-с… — выдохнула Манон, откидывая голову ему на плёчо. Он тут же поймал губами мочку уха, поиграл, шепнул:

— Тебе буте-рброд как всегда, с тома-том? — не прекращая движения внутри, рука обхватила грудь, сжала на грани боли.

— Да-а-а…

— Вина? — шептал, так, словно предлагал все блага этого мира.

— Да-а-а…

— Хорошо, — толкнулся глубоко в последний раз и вышел. Поцеловал в шею. — Сейчас сделаю.

— Э-эй, — возмутилась Манон, оборачиваясь и получив лёгкий поцелуй в губы. — Требую продолжения банкета.

— Будет, ненасытная моя, вот как раз после банкета и будет, — потянул её за собой к покрывалу.

Усадил, огляделся в поисках рубашки, нашёл, накинул ей на плечи и отправился собирать припасы, раскиданные по площадке. Подобрал бутылку, удивился, что не разбилась и пробка на месте. Нашёл узел со снедью. Вернулся к Манон на покрывало, сел напротив, скрестив ноги. Поставил узел между ними, бутылку передал Манон. Развязал ткань, раскинул углы, получилась импровизированная скатерть. На подносе обнаружились мясо, сыр, помидоры, каравай ржаного хлеба.

Оба одновременно потянулись к своим сапогам за кинжалами. Глаза встретились, улыбнулись. Манон не повезло — не тот сапог, в этом был стилет. Она поднялась и прошлась мимо Маркуса, вильнув перед носом задом, клацнули зубы. Манон обернулась через плечо. Маркус изобразил волчий оскал и ещё раз клацнул зубами, предупредив — мужчина голоден. Голодный мужчина получил щелбан по носу, ибо неча скалиться на неприкосновенное. А вот это она зря. Отбросил кинжал, отпихнул ногой поднос, схватил и повалил визжащую и хохочущую Манон на покрывало… бутылка снова покатилась по камням…

Минут через тридцать сидели полуодетые: Манон в рубашке, Маркус в брюках… во избежание… Она полулежала на его груди, прислонившись спиной. Он держал два нарезанных уже ломтя хлеба. Она накладывала на них порезанные сыр, мясо, на свой кругляши томата добавила. В это время Маркус успевал поцеловать или прикусить и шейку, и ушко.

— Маркус, — передёрнула Манон плечом, которое только что укусили, — дай мне закончить. Ты же взрослый мужчина, потерпи немного.

— Вот именно, взрослый МУЖЧИНА, — провёл носом по бьющейся жилке на шее, — изголодавшийся по тебе взрослый мужчина.

— Ешь, голодающий, — Манон отряхнула ладони и откупорила бутылку. Бокалов не было. Попыталась взять свой бутерброд, но Маркус отвёл руку со словами:

— Из моих рук, Ночка.

— Тогда и ты из моих, — Манон приподнялась, развернулась на сто восемьдесят градусов, скрестив ноги и соприкоснувшись коленями с Маркусом, сидящим в такой же позе.

Он отдал ей свой ломоть. Манон передала ему бутылку сделать первый глоток. Вот так и сидели, полуночничали, откусывая от своих бутербродов, запивая из одной бутылки. Молчали, ели, смотрели друг на друга и молчали. Им не требовалось никаких слов.

Оба понимали — впереди разговор, но так не хотелось его начинать. Наконец всё было съедено. Вино почти допито. Смотрели в ожидании. Наконец Маркус протянул руку и коснулся щеки Манон, она прижалась к шершавой ладони.

— Ничего не изменилось, я всё тот же. Только гораздо, гораздо счастливее.

Манон протянула свою руку и коснулась его щеки.

— Взаимно, — погладила по начавшей пробиваться щетине. — Колючий.

— Вообще-то у нас серьёзный разговор, — усмехнулся Маркус, потёрся о ладонь Манон, словно большой кошак. — У нас тут будущее решается…

— М-м-м, а я и не догадалась.

— Что будем делать с твоим мужем?

— А у меня есть муж? — Манон задумалась. — Ты, наверное, хотел сказать — бывшим мужем?

Маркус усмехнулся, такая постановка вопроса ему больше нравилась.

— Мы сделаем ему подарок. В честь нашего с ним расставания.

— Спасем ему жизнь и убьём всех его врагов? — предположил Маркус, вытягивая начинающие затекать ноги.

— Что-то в этом роде, а потом в бега от его благодарности.

— Я думаю, тебе нужно остаться здесь, закончить дела. Неизвестно, когда мы сможем вернуться, — Маркус убрал руку от щеки Манон. Она тоже убрала руку и выпрямила ноги. — Ты же не думала податься в бега без меня?

— Вообще-то, я не предполагала, что между нами…

— Я бы поехал с тобой в любом случае, — он придвинулся вплотную, пересаживая на себя, закинув её ноги себе на поясницу. — Камни уже холодные, — пояснил он свои действия, заметив удивлённый взгляд.

Она прижалась, обняла его за шею.

— Ну да, и кремень совсем-совсем ни при чём, — проговорила Манон, устраиваясь поудобнее.

— Ночка, а давай ты не будешь ерзать, — ущипнул её за ягодицу Маркус. — У нас разговор серьёзный. Не отвлекайся, — руки его при этом поглаживали и мяли седалищные мышцы, так кстати оказавшиеся под ладонями.

— Итак. Я еду, спасаю герцога, ты завершаешь свои дела здесь, возвращаюсь и едем… Куда поедем? У меня остались хорошие связи в Барбьере. Может, туда?

— В Барбьере? Откуда? У меня они там тоже есть… мне их Перрэ передал.

— Я не один месяц провёл там, пытаясь наладить шпионскую сеть, разыскивая этого урода, — ладонь Маркуса забралась под рубашку и провела по самым выпуклым рубцам. — Перрэ запретил мне убивать его, только найти и передать информацию. Он сказал, что для тебя важно самой прикончить урода, что таким образом ты избавишься от прошлого, связанного с ним.

— Вы же были в ссоре с бароном?

— Были, но по другому поводу, — помрачнел Маркус. — Я разозлился, что он уговорил тебя пойти в Дом Желаний… После того, как ты рассказала мне о… Рауле, я пошёл к Перрэ, собираясь его прикончить… только мысль о том, что ты не простишь мне его смерть, остановила меня.

— Так вот кто так отделал барона… — Манон чуть отстранилась, заглядывая в чуть сердитые глаза Маркуса. — Да вы ревнивец и убивец наставников.

Она взъерошила его волосы.

— А скажи мне, не ты ли убрал «двадцать второго», купчину?

— Я, — потупился Маркус, — ты же тогда обещала не убивать больше. А я знал, что тебе важно закончить ТО дело.

— А банда Курхера?

Маркус кивнул.

— А убийца жены и… — начала Манон.

— Манон, все, кого не наказал закон и не успела прикончить ты, прикончил я.

Манон смотрела на него.

— Маркус, знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой чудовища ни чём не лучше тех, кого убиваем. Мы такие же убийцы, Маркус.

— Мы — Палачи, Манон! Последняя справедливость, когда закон бессилен или куплен. Поэтому Филирр ещё жив, мы ждем неопровержимых доказательств, пока у нас лишь домыслы, предположения и косвенные улики. Мы наказываем виновных, вина которых неопровержима и доказана. Между прочим, герцог тоже жив только потому, что мы не просто убийцы. Мы волки, Манон, санитары общества. И знаешь, за что я благодарен Перрэ? За то, что он дал нам право выбора хотя бы в том, идти на службу к герцогу или остаться непредвзятыми наблюдателями, не занимая ничьей стороны.

Они замолчали, каждый думал о своём.

— Ночка, смотри, рассвет, — Маркус кивнул за спину Манон, она обернулась. Небо на востоке посветлело, и в нише между зубцами был виден горизонт с узкой розовой полосой. Ночь кончилась.

Леон прискакал поутру, со взмыленной лошади его сняли гвардейцы. Он привёз письмо от Илиана. Манон и Маркус ещё не ложились. Маркус видел, как заходили желваки на её скулах, она побледнела, ноздри гневно раздувались. Глаза её горели холодной яростью, когда она, наконец, дочитала и взглянула на Маркуса, молча передала ему письмо и ушла на тренировочную площадку.

Маркус пробежался по строчкам. Илиан сообщал, что Тигран решил провести охоту в баронском поместье своей жены. Приедет человек пятнадцать свиты с герцогом, Илианом, сестрой и зятем включительно. Плюс десять человек охраны. Сообщил так же, что Филирр подозрительно обрадовался этой поездке.

— Смертник, — усмехнулся Маркус, дочитав письмо. Отдав распоряжение отвести не держащегося на ногах от усталости Леона в гарнизон, пошёл искать Манон.

Метательные ножи ложились в деревянную мишень ровно и глубоко.

— Шалопут непонятливый, я тебе устрою сюрприз, смертник недоделанный. Дурак дуболомный. Я тебя привечу, в жизнь не забудешь моего гостеприимства, идиот непоротый. Захухря белобрысая…

Маркус стоял, прислонившись плечом к дереву, любовался меткостью разъярённой женщины и заслушивался ругательствами, радуясь, что не он причина этой бури. Он даже уважал Тиграна за упорство. Но не с той женщиной он его проявлял. С любой сработало бы, но не с этой. Он и раньше замечал за ней такое: разочаровавшись, она просто отрезала чувства и выдворяла человека из своей жизни.

Ножи закончились. Манон подошла к мишени и стала выдёргивать своё «успокоительное», замерла, обернулась через плечо и одарила Маркуса наиковарнейшей из своих ухмылочек. Вот совсем он не любил, когда она так улыбалась. Она стала быстро вытаскивать ножи из древесины и что-то начала напевать себе под нос. Маркус подошёл ближе и услышал:

Маркус хмыкнул и пожалел незваных гостей. Манон была зла. Демонически зла. Вытащив последний нож, она повернулась к Маркусу, сунула ему «успокоительное» и напевая «сада-маза, сада-маза», побежала к дому.

Маркус поспешил за ней. Любопытство — оно такое.

Вбежав в холл, Манон заорала:

— ЖЮЛИ-ИИИИИИИ!!!!!!!!!!!! ЖЮЛИ-ИИИИИИИИИ!!!

Рыжая появилась, словно караулила за дверью, запыхавшаяся.

— МАНОН?!! Что случилось?!!

— Мне нужны дети! Немедленно!

— Э-эм-м… Знаешь, милая, это вообще-то не ко мне. Обратись… да вон, хоть к Маркусу… Но и то немедленно… как-то проблематично, девять месяцев, роды…

— Жюли!! Мне нужны, наши дети, где они? У меня есть для них очень-очень интересная игра.

— Манон?

— К нам едут гости, очень-очень нежданные и незваные гости. Нужно организовать встречу на высшем уровне, чтоб отбить всякую охоту являться в этот дом.

— Манон?

— Тигран едет с родственниками и свитой.

Жюли уже знала историю разлада между Манон и Тиграном. Она подхватила юбки и убежала.

— Манон, я заинтригован, расскажешь, что ты задумала?

— Покажу, — и снова пакостная улыбочка, от которой хочется передёрнуть плечами. — Ещё вопрос, что такое «захухря»? — полюбопытствовал Маркус.

— Что-то вроде неряхи и растрёпы, выражение одной знакомой, — кстати, о знакомой. Марина? Марина! Тишина. Манон вдруг поняла, что уже несколько дней не слышала внутренний голос своей памяти. Воспоминания были, но голоса не было. Странно. Позже разберёмся.

— Ну, Тигран к неряхам и растрёпам точно не относится, — с сомнением покачал головой Маркус.

— Он им станет, когда я до него доберусь, — мстительно проговорила Манон, направляясь в гостевой этаж.

Жюли и табор галдящей ребятни догнали Манон и Маркуса, по-прежнему несущему её метательные ножи, когда Манон распахнула двери первой комнаты. Огляделась. Чисто. Просто и со вкусом.

Манон развернулась к детям, смерила придирчивым оценивающим взглядом. Они притихли. Знали — госпожа баронесса справедливая, но строгая, у неё не забалуешь.

— Мне сказали, что некоторые из вас похулиганить любят? — спросила она строго. Головы некоторых покаянно опустились, в том числе рыженькая девчачья. — Ваше наказание….

Головы совсем поникли.

— Будете заниматься с преподавателями. В такой прекрасный солнечный денёк.

— Всем остальным, кто вёл себя хорошо… я разрешу пошалить от души.

Дети оживились. Здесь были не только воспитанники пансиона, но и дети людей, живущих в замке. Различий между ними не делали.

— К нам едут гости. Нежеланные гости. Очень-очень нежеланные. Без предупреждения о приезде. Давайте окажем им незабываемый приём. Здесь двенадцать комнат. Все они чистые. Разрешаю попрыгать на кроватях, притащить пыль и песок. Условие — ничего не ломать и не рвать. Лёгкий бардачок. Убираться потом будут наши хулиганы, — в строю послышались возмущённые возгласы. — Шоколадом и вареньем не пачкать, если только платья и камзолы наших «дорогих гостей», особенно высокого дяденьки с белыми волосами, к которому будут обращаться Ваше Сиятельство или герцог. Разрешаю лезть к ним с распростёртыми объятьями и перепачканными руками. Когда мы придём к вам в гости, разрешаю покричать и побаловаться, побегать, попрыгать и вообще веселиться в своё удовольствие, пока наши гости здесь. НО. Без членовредительства. После их отъезда вы становитесь хорошими и послушными, в меру. На этом с вами всё. Жюли, проследи.

Жюли слегка ошарашенная кивнула

— Они же превратят замок в руины, — проговорила она.

Манон внимательно посмотрела на детей.

— Если они превратят его в руины, им негде будет жить, — дети задумались, — и вдобавок, все получат ЛИЧНО от меня ата-та по задницам. И мои дорогие, это серьёзная операция, шалите с умом. Вы — мой маленький гарнизон по защите замка.

Прониклись серьёзностью момента. Уходили, обсуждая, где лучше взять грязь и песок. И очерёдность попрыгушек на кроватях. Хулиганы подсказывали, как знающие в этом толк специалисты.

Маркус подошёл сзади, потёрся носом о её шею и сказал:

— Стра-ашная женщина.

— Не надо было будить во мне зверя, — развернулась к нему, поцеловала быстрым поцелуем в губы. — Теперь в казармы и на кухню.

Попросила капитана построить всех гвардейцев, не занятых по службе во дворе. Сейчас прохаживалась мимо и внимательно рассматривала. Они следили за ней неотрывно.

— Господа гвардейцы, к нам едет… герцог, ему здесь не особо рады. Но делать нечего. Он наш сюзерен. Солдат охраны разместят в ваших казармах. Капитан, займитесь этим. К солдатам отнестись нормально, они люди подневольные, под присягой ходят. Что касательно свиты. Следите внимательно, предполагается заговор против герцога. Нельзя допустить, чтоб с ним или его братом приключилась неприятность типа смерти. Женщинам строить глазки, подмигивать, отпускать сальные шуточки — разрешаю. Руки не распускать. За женщинами тоже следить. Дальнейшие инструкции получите от капитана. Соледат, возьмите ножи у Солера, он с ними уже час таскается.

— А может, они мне дороги, как память? — заметил Маркус, передавая ножи капитану.

— И о чём же?

— О замухре.

— О захухре, — поправила Манон.

— Во, о захухре, не терпится посмотреть, как оно выглядит в реальности.

— Скоро приедет… Теперь на кухню, — скомандовала, подавив зевок.

На кухне был дан инструктаж такого плана: гостей кормить без изысков, по-простому. Вино нещадно разбавлять водой. На десерт — чёрствые булочки. Никаких фруктов. А что вы хотели… приехав в гости без приглашения к безумной баронессе. Рацион у гарнизона и детей остаётся неизменным. Так же прислуга была предупреждена, что у них по приезду гостей даются три дня выходных. Остаются только те, кто обслуживает гарнизон, детей и кухню. Им будут предоставлены выходные, как только уедут гости.

Выйдя с кухни, Манон широко зевнула, несколько раз прикрыв рот ладонью.

Маркус без слов подхватил её на руки и отнёс на этаж, предназначенный для хозяев замка. Манон осталась в своей комнате, не стала переезжать в апартаменты барона. Маркус жил в комнате в конце коридора, она была следующей за Манон.

Усадил на постель, помог раздеться, уложил под одеяло. Поцеловал почти заснувшую Манон и ушёл к себе.

Лёгкие касания от шеи и до самых пяточек ощущалиcь, как в тумане. Чуть шершавые ладони ласкали бёдра, упругие ягодицы, всё ниже, ниже, пока не коснулись самых чувственных точек.

Шёпот пробудил окончательно.

— Ночка, ты такая соня, — губы Маркуса присоединились к исследовательской деятельности. Манон хотела перевернуться на спину, но его рука легла между лопаток, прижимая к постели. — Т-щ-щ-щ, полежи так.

Губы его нежно целовали рубцы на спине, оставленные плетьми Клода. Пальцы его ласкали её там: вверх, вниз, полукруг, надавили, замерли у самого входа, вновь заскользили вверх, желая ещё спящему телу доброго утра. Ласки пробуждали, заставляя тело отвечать, прогибаться и ёрзать.

— Маркус, а я долго спала? — спросила Манон, расслаблено нежась в утренних ласках.

— Почти сутки.

— Сколько?! — она попыталась встать, но властная рука вновь прижала её к кровати, а пальцы вошли внутрь, заставляя забыть, застонать и приподнять ягодицы, давая разрешение на вторжение. Руки и губы Маркуса неистово ласкали, стирая память о том, как возникли её шрамы, замещая новыми ассоциациями и воспоминаниями. Этого мужчину не смущали и не отталкивали её шрамы. Он любил её с ними.

Она отогревалась, оттаивала в его пламени, не бешеным лесным пожаром, пожирающим всё, оставляющем пепелище — так любил Тигран, а уютным, горящим для неё, согревая и разжигая ответное пламя. То пламя, которое горит в каждом доме, обогревая, позволяя сготовить на себе пищу, сидеть тихим вечером, любуясь танцующими языками. Заниматься любовью на освещённом его пламенем пятачке Вселенной, когда вокруг тьма…

Тело её послушно прогнулось под его руками, покоряясь ему, раскрываясь навстречу. Рука его по-прежнему лежала на её спине, уже не контролируя, а лаская. Задранные вверх ягодицы, вторящие его движениям внутри её. Вытянутые руки женщины вцепились в кованое изголовье кровати. Твёрдые соски тёрлись о льняную простыню. Правая рука мужчины накрыла лобок, средний и безымянный пальцы легли на «маленькую горку», зажимая между собой, поглаживая, стискивая и надавливая. Тёмное, тяжёлое, медленно накатывающее наслаждение сотрясло тело под ним. Тогда и он, вжимаясь до предела в горячее тело, отпустил себя, отдаваясь уносящей прочь стремнине…

Когда внешний мир вновь стал существовать для них, Маркус прижал её к себе, она свернулась змейкой у него на груди, упиваясь минутами единения.

— Зря я всё это затеяла, — произнесла Манон, вырисовывая пальчиком замысловатый орнамент на его груди.

— Что именно? — поглаживая обнажённое плечо, спросил Маркус.

— Фееричную встречу гостей. По-детски как-то.

— Покрошить в капусту на подъезде к замку — это было бы лучше, — ухмыльнулся Маркус, и заработал тычок в бок. — Если честно, мне их уже жалко, в капусту — гуманнее, мучились бы меньше.

Манон ещё раз ткнула кулаком ему в рёбра и рассмеялась.

— Ладно, ничего отменять не буду. Свите — пакость, детям — радость. Только как бы в этой суматохе не прошляпить покушение… Хотя… есть у меня одна задумка.

Маркус вопросительно скосил на неё взгляд.

— Привлечём хулиганов.

Удивление Маркуса достигло предела и выгнуло вопросительно бровь.

— Взрослые редко обращают внимание на детей, тем более в такой кутерьме. Ещё одни играющие в шпионов легко впишутся в общую картинку хаоса. А дети видят и слышат много такого, чего не замечают взрослые. Тем более, они жаждут реабилитироваться.

— Ковар-р-рнейшая, — проурчал Маркус, перевернув Манон на спину и нависая.

Стук в дверь отменил начинающийся второй раунд утреннего пробуждения.

Дозорный со стены доложил, что на дороге появилась кавалькада герцога. Капитан приказал закрыть ворота и отправился будить Манон.