Лорен выбрала красивое место для могилы Тони. На опушке леса, к северу от дома Чака.

Около кустов кизила. Сейчас они стояли голые, но весной, по словам Сьюзи, должны зацвести.

Прекрасное место, чтобы найти последний приют.

Прекрасное, но под ковром прелой листвы в земле было полно корней и камней, и чтобы выкопать могилу, нужно было перерубать корни и вытаскивать булыжники. Тяжёлая работа, но ещё тяжелее давила другая мысль.

Мы хоронили Тони.

Он решил остаться, вместо того, чтобы перебраться в Бруклин. И я не сомневался: он сделал это ради нас, ради Люка. Если бы он не остался, то загорал бы сейчас под солнцем Флориды вместе со своей матерью. Вместо этого он ждал, когда мы выроем его могилу.

Ему уже нечем было помочь. Он умер сразу. Я попытался стереть с него кровь, но в итоге просто накрыл одеялом.

Я сидел в подвале на ступенях и плакал. Я говорил с его неподвижным телом, благодаря за то, что он защитил нас. Я не мог смириться с мыслью, что ночью ему придётся остаться одному, и принёс вечером в подвал спальный мешок и уснул рядом с ним.

На ветках радостно щебетали птицы, а мы со Сьюзи тянули по грязным листьям труп Тони.

Он весил не меньше девяноста килограммов, и вместо того, чтобы нести, мы просто тащили его за одеяло, в которое я его завернул.

Наконец, на опушке, в сотне метрах от домика, мы подтащили его к краю ямы. В небе ярко светило солнце, и я вспотел. Отдышавшись, я поднял взгляд на Сьюзи, кивнул, и мы оба подняли его с двух сторон и как могли, бережно, опустили его на дно. Он выскользнул, и ноги зацепились за стенку могилы.

— Я поправлю, — сказала Сьюзи.

Она осторожно спустилась в яму и передвинула ноги так, чтобы ему было удобно. Я сидел на листьях и смотрел в голубое небо, восстанавливая дыхание.

— Всё хорошо? — крикнула Лорен. Она осталась с детьми у домика, пока мы хоронили Тони.

Сьюзи выбралась из могилы и, отряхнув грязь с джинсов, кивнула мне.

— У нас всё хорошо! — крикнул я, хотя на деле всё было с точностью до наоборот.

Я собрался с мыслями и поднялся. За деревьями я увидел Лорен с Элларозой на руках, и Чака, который ковылял к нам. Люк бегал вокруг, как обычно, всё время норовя упасть. Он всё утро спрашивал, где Тони, и я не знал, что ему ответить.

Я провёл грязной ладонью по щетине на макушке и поднял глаза к небу. Я почувствовал тепло солнца на лице. Разум до сих пор находился в оцепенении, не осмеливаясь на другие эмоции, кроме страха.

Но мы были живы.

* * *

Наступила ночь, в небо поднялся полумесяц. Я качался на скамье на крыльце, на коленях у меня лежал дробовик. В печи, в гостиной, бурно горел огонь.

По крайней мере, мы были в тепле.

На Чаке был пуленепробиваемый жилет — его оставил сержант Уильямс, когда завёз костюмы химзащиты. Чак сам не знал, зачем надел его, — на всякий случай, по его словам. Потому, наверное, он так уверенно и чувствовал себя перед незнакомыми людьми в доме Бэйлоров. Но даже в жилете Чак серьёзно пострадал — дробь попала в руку и плечо.

Моя нога была в порядке: только глубокая рана, там, где я напоролся на гвоздь. Сьюзи перевязала её, и я почти не прихрамывал. Но что нам теперь делать?

У нас не было машины, почти не осталось еды — половина запасов была в джипе. Два дня назад казалось, мы попали в сказку, но сказка обернулась кошмаром, здесь нам тоже угрожала опасность. Я думал, что только Нью-Йорк поразило безумие, а остальной мир в порядке, но, похоже, я ошибался. Может, от всей нашей цивилизации не останется и камня на камне? Мы ведь даже не узнаем, пока не станет слишком поздно. Я вздохнул и поднял глаза к звёздам в небе. Где сейчас наши боги?

И вдруг одна из звёзд пришла в движение. И моргнула. Я следил за ней взглядом, а мозг пытался осознать, что же это значит. Это самолёт! Это наверняка самолёт.

Я зачарованно смотрел, пока он не исчез в далёком сиянии на горизонте. И тут в разуме снова прогремел гром. Я спрыгнул с качелей, побежал, распахнул входную дверь и взбежал по лестнице наверх.

— Они вернулись? — окликнул меня Чак, услышав мой топот.

— Нет, нет, — торопливо прошептал я. Лорен и дети спали. — Всё в порядке.

Открыв дверь в их спальню, я увидел Чака на кровати, на одежде застыли пятна крови. Сьюзи склонилась над ним с пинцетом в одной руке и бутылкой спирта в другой.

— А что тогда?

— Что отсюда видно, у самого горизонта?

Чак посмотрел на Сьюзи, потом перевёл взгляд на меня.

— Ночью обычно виден Вашингтон — до него всего девяносто километров. По крайней мере, когда был свет, его было видно. А что?

— А то, что его видно.