За мостом над верхушками деревьев показался монумент Вашингтона. Я проснулся утром закоченевший от холода и с пересохшим горлом. Допив почти все свои остатки воды и доев арахис, я вернулся на дорогу. Только у выхода из сарая я вспомнил о мезузе и вернулся за ней.

Чем ближе к Вашингтону, тем больше попадалось навстречу заправок и магазинчиков. Почти все были пустыми, но перед одной из заправок стояли машины, и я, не сумев пересилить любопытства, подошёл ближе. На полках внутри ничего не было, но мужчина за прилавком сказал мне, что завтра уже привезут топливо.

Он набрал воды в мои бутылки и, когда я уже собирался уходить, предложил мне свой бутерброд — скорее всего, весь его обед. Я поблагодарил его и, почти не жуя, проглотил. Он сказал, что мне нечего искать в Вашингтоне, не стоит туда идти, безопаснее оставаться за городом.

Я снова его поблагодарил и пошёл дальше.

Теперь, вблизи от Вашингтона, я медленно брёл вместе с остальными по правой полосе трассы.

Наступил полдень.

Справа от меня в серое небо возносились офисные центры, брошенные краны и строительные машины, а слева корчились голые деревья, которые обвивал зелёный плющ. Впереди показались знаки: прямо — к мосту Рузвельта, направо — к Пентагону и Арлингтону.

Я почти дошёл. Чем сейчас заняты в Пентагоне? Он был совсем рядом, буквально в паре километров. Есть ли у них план? Посылают ли они солдат отважно защищать нашу родину?

Я никогда в жизни не проявлял отваги, не совершал подвигов. Мужественно ли это? Пройти девяносто километров, не зная, что тебя ждёт в конце пути?

Меня подтолкнул к этому страх, но оставить Люка и Лорен одних было куда страшнее.

Я шёл среди растущей толпы, по обочине между высокими стенами, по которым змеились стебли плюща. Целый поток беженцев двигался через Фэрфакс, Октон и Вьенну. Меня заставляла двигаться любовь к Люку и Лорен. Только она помогала преодолевать боль и переставлять ноги, одну за другой, шаг за шагом.

И к ней присоединялся гнев.

Раньше меня заботило только одно — как нам выжить. Но теперь, когда передо мной уже виднелся Вашингтон, когда близился конец всем мучениям, я был твёрдо убеждён — кто-то должен за всё ответить. Кто-то заплатит за все беды, выпавшие моей семье.

Я пересёк по мосту реку Потомак. Уровень воды упал из-за отлива, в небе кружились чайки.

Впереди, над деревьями, возвышался монумент Вашингтона. Я последовал за всеми по авеню Конституции. На дороге были возведены баррикады, отгораживающие мемориал Линкольна, создавая путь для идущих в город.

Нас хотели куда-то завести.

Начался лёгкий дождь. Низкие тяжёлые тучи скрыли солнце. По дороге сновали машины, военные джипы. Я едва удержался, чтобы не остановить один из них.

Кто ради меня остановится? Я был одним из множества оборванцев, одиноко бредущих под дождём. И у меня была совсем другая цель. Нужно было лишь пройти ещё пять километров.

Передо мной предстали знакомые по открыткам и фотографиям здания. Впереди, едва видимый за стволами деревьев, показался Белый дом, а дальше за ним — крыши Смитсоновского института.

Но справа от меня длинную национальную аллею — полосу газона от мемориала Линкольна до самого Капитолия — отгораживали высокие заборы с мотками колючей проволоки наверху.

Заборы закрывали полотна брезента, но я видел сквозь щели, что внутри кипит активная деятельность. Что они там прячут?

На перекрёстках стояли полицейские и регулировали движение. Вдоль Музея естественной истории, который располагался на полосе Национальной аллеи, были возведены строительные леса.

Я хотел увидеть, что же там за забором, и отошёл к обочине. Убедившись, что на меня никто не смотрит, я пролез под леса.

Меня закрывало синее полотно, свисавшее с лесов, и я полез наверх. Я поднимался вдоль стены здания, и, забравшись на самый верхней уровень лесов, перелез на крышу музея и лёг около самого края.

Я осторожно выглянул.

Газон усеивали бесконечные ряды тёмно-зелёных тентов и алюминиевых сооружений, около военных джипов лежали груды коробок и мешков. Я посмотрел влево: палатки тянулись до самого Капитолия, — направо: они окружали монумент Вашингтона и тянулись вдоль пруда до мемориала Линкольна. Похоже, это был военный лагерь.

Но что-то меня насторожило. Это не американская военная форма. Я знаю, как выглядят наши ребята…

Это китайцы.

Я не мог поверить своим глазам, по телу пробежала дрожь. Я протёр глаза, глубоко вздохнул и выглянул ещё раз. Куда бы я ни посмотрел, передо мной были азиатские лица. Одни солдаты были в форме цвета хаки, другие — в серой, многие — в камуфляже, но у всех были красные нашивки. И на фуражке у каждого по центру располагалась красная звезда.

Передо мной была китайская военная база. В самом центре Вашингтона.

Я снова спрятался за парапетом, с трудом пытаясь воспринять увиденное. Что это были за неизвестные воздушные цели, почему президент бежал из Вашингтона, почему только здесь горел свет, почему они бросили нас в Нью-Йорке, вся ложь и обман — на всё был один ответ.

Нас захватили.

Я выудил из кармана телефон и быстро сфотографировал лагерь.

Какой смысл идти в Капитолий? Там мне никто не поможет. Если меня поймают, я уже не вернусь к Лорен. Что же я наделал? Нужно выбираться отсюда.

Под действием адреналина я сбежал вниз по лесам и осторожно вернулся в толпу на улице, стараясь не привлекать к себе внимания. Похоже, никто не заметил. Я остановился перед забором, всего в нескольких шагах от меня стоял полицейский, и я не удержался.

— Там военные? — спросил я, показывая в сторону ограды. Он посмотрел на меня и легонько кивнул.

— Китайские военные?

— Да, — подтвердил он и снова обречённо кивнул, — и уходить они не собираются.

Меня словно под дых ударили. Я потрясённо смотрел на него. За ним возвышался монумент Вашингтона, прорезая завесу дождя.

— Привыкай, мужик, — добавил он, заметив, что я не спешу уходить. — Иди, не стой столбом.

Я покачал головой, не в силах сдвинуться с места, хотелось что-то сделать, хотелось закричать. Что все они делают? Люди шли, свесив головы, не говоря ни слова. Прибитые, поражённые. Неужели Америка уже сдалась?

Я начал идти, развернулся и побежал в обратную сторону. Не может этого быть. Как такое возможно?

Нужно вернуться к Лорен и Люку. Только это сейчас и важно. Не помню как, я добежал под дождём до реки Потомак, перешёл на ту сторону и оставил столицу позади.

Но вместо того, чтобы вернуться на шестьдесят шестую трассу, я свернул на мост, ведущий на юг, и оказался перед входом на национальное кладбище Арлингтона.

Я стоял перед широким овальным газоном, который облюбовала стая гусей. Прошёл между ними — они гневно загоготали вслед. Вдоль широкой аллеи росли аккуратные кустики с крошечными красными ягодами.

Интересно, они съедобные? Наверное, нет.

За ними в небо, словно кровеносные сосуды, тянулись голые ветви деревьев. Я прошёл мимо памятника сто первой воздушно-десантной дивизии и гордого орла на его вершине. Где они сейчас?

Над светлым зданием с массивными колоннами на вершине холма висел наш флаг — наполовину спущенный. Нужно идти дальше, не останавливаться.

В конце дорожки перед стеной, ограждающей само кладбище, стоял серый фонтан. Воды в нём не было, дорожки вокруг были пусты. Передо мной были четыре арки, ведущие наверх, и я выбрал самую левую.

Поднимаясь по лестнице, я увидел, что внутри, вдоль стен, за стёклами висели картины и фотографии. Дань памяти «Величайшему поколению», как было написано на плакате сверху. Лица тех, кто, как мой дед, сражался на побережье Нормандии, взирали на меня, пока я поднимался вверх.

Наверху передо мной расстилался зелёный газон — по-прежнему аккуратно подстриженный — а по нему тянулись ряды белых надгробий. Перед каждым стоял свежий венок с красным бантом — кладбище выглядело очень ухоженным. По холму строем взбирались белые надгробия, уступая место дубам и эвкалиптам. Здесь лежали наши герои, немые свидетели нашей гибели.

Я шёл между плитами, читая написанные на них имена.

Я поднялся на холм, пройдя на своём пути мимо могил братьев Кеннеди и Арлингтон Хауса.

Наверху я остановился. Вдали, серой полосой тянулась река Потомак, а за ней в серой пелене дождя прятался Вашингтон с белым колом монумента, торчащим из самого его сердца.

Я покачал головой и стал спускаться. Что мне делать?

Я вдруг понял, что ужасно хочу пить. Язык прилипал к нёбу от жажды. Дождь шёл все сильнее, и я склонился около водосточной трубы, чтобы набрать воду в бутылку. Кто-то ещё шёл по дорожке, но поравнявшись со мной, обошёл стороной. Я, наверное, выглядел, как какой-то дикарь: в рваной и мокрой одежде, бритый налысо. Мне хотелось закричать, выместить на нём весь мой гнев.

Почему он идёт так медленно? Что он тут делает?

Он что, не видит, что миру пришёл конец?

Когда я добрался до трассы, действие адреналина стало сходить на нет. Меня ждала бесконечная дорога домой. Сил не осталось, я промок насквозь. Я же просто не дойду. Мышцы и кости ныли от холода и усталости. Гнев полностью растаял, и я медленно заковылял по дороге.

Я не дойду — просто упаду на полпути и уже не встану.

На въезде на магистраль я решил, что нужно попытать счастья и найти попутную машину.

Мне придётся пойти на этот риск. Я шёл, опустив голову и вытянув в сторону руку с поднятым большим пальцем. Меня сильно трясло от холода. Нужно было скорее найти какое-никакое укрытие.

Погрузившись в свои мысли, я едва заметил остановившийся передо мной грузовик.

Из окна высунулся пассажир.

— Подбросить?

Я как мог быстро подбежал и кивнул. Становилось всё холоднее, а я был мокрый до нитки.

— Куда вам? — спросил один из парней впереди. Они сидели втроём и слушали кантри-музыку на радио. Обычные молодые ребята. Меня вдруг качнуло.

— Эй-эй, с вами всё в порядке?

— Д-да, — заикаясь, ответил я. — Восемнадцатая развязка, после Гейнсвилля.

Парень повернулся к остальным в машине и что-то сказал.

Я стоял под дождём и ждал.

— Вы один? — спросил он и вытянул шею, посмотрев по сторонам.

Я кивнул.

— Один.

Он показал большим пальцем в сторону прицепа.

— Можете там присесть. У нас тут места нет, но сзади достаточно. Конечно, никаких удобств, да и вы не один будете, но, по крайней мере, мокнуть не придётся. Что скажете?

Я кивнул, решив, что выбора-то у меня и нет. Я обошёл грузовик, и увидел, что кто-то уже опустил задний борт, я запрыгнул внутрь и поднял его за собой. Мы поехали.

В темноте сидели другие пассажиры. Я выбрал себе место в конце, подальше от остальных, и вжался в угол. Я сидел молча, понимая, что лучше помалкивать, но не смог сдержаться.

— Давно китайцы здесь? Когда они заняли Вашингтон?

Никто мне не ответил.

В полумраке железного прицепа на грязном тряпье сидели, сжавшись, пятеро человек. Один из них бросил мне одеяло, и я пробормотал «спасибо». Дрожа от холода, я завернулся в него. Можно ли им доверять? Выбора снова нет. Один, на таком холоде и мокрый до нитки, я просто умру. Этот прицеп был для меня единственным спасением. С кем мне бороться, когда я сам на волоске от смерти? Нужно вернуться в горы.

— Давно они тут? — снова спросил я, зубы стучали от холода.

В ответ — молчание.

Я уже был готов сдаться, как вдруг один из попутчиков, сидящий в другом углу молодой парень со светлыми волосами и в кепке ответил:

— Несколько недель.

— Что случилось?

— Кибершторм, вот что, — ответил другой парень, с ирокезом, сидящий рядом. Я насчитал с дюжину колец на его лице, остальные в темноте не было видно. — Вы откуда?

— Из Нью-Йорка.

Он ответил не сразу.

— Сурово там было, а?

Я кивнул. Весь ужас двух месяцев — в одном крохотном жесте.

— Где наши военные? — спросил я. — Почему они их не остановили?

— По-моему, хорошо, что они здесь, — ответил парень с ирокезом.

— Хорошо? — воскликнул я. — Да ты совсем умом тронулся?

Блондин сел прямо.

— Слышь, мужик, остынь. Нам не нужны неприятности, ладно?

Я покачал головой и завернулся в одеяло. И эти дети наше будущее? Неудивительно, что мы оказались в такой заварухе. Считаные недели назад Америка казалось несокрушимой, но теперь…

Мы почему-то потерпели поражение.

Главное сейчас — вернуться к моей семье, защитить их.

Я вздохнул, закрыл глаза и отвернулся от остальных, прижавшись лицом к холодному металлу.

Мерный гул двигателя затягивал меня в объятия ночи.

Вдруг кто-то толкнул меня в плечо.

— Эй, дружище, — это был один из парней с переднего сиденья. Он стоял около прицепа, борт был опущен. Грузовик стоял около развязки.

Они решили высадить меня раньше?

— Твой поворот, мы доехали.

Я мотнул головой — похоже, я уснул. Кроме меня в прицепе уже никого не осталось. Я был укрыт кучей одеял, одно даже лежало сложенное у меня под головой. Видимо их положили, пока я спал. Мне стало стыдно, что я так разозлился на тех ребят.

— Спасибо, — пробормотал я, выбрался из-под одеял и взял рюкзак. Я выпрыгнул наружу — дождь закончился, но уже было темно.

Парень заметил моё недоумение.

— У нас ушло больше времени. Нужно было завезти тех парней…

— Спасибо, — сказал я, — правда, большое вам спасибо.

Он посмотрел на горы.

— Куда тебе дальше, туда?

— Нет, — тихо ответил я и показал в сторону холмов. — Туда.

Я боялся, что они могут пойти за мной, или ещё хуже — поехать туда вперёд меня.

Он посмотрел на меня, озадаченный, но пожал плечами и подошёл ближе. Я отшагнул, боясь, что он хочет отобрать рюкзак, но он схватил меня… и обнял.

— Не падай духом, слышишь? — сказал он, крепко меня сжимая.

Я стоял, прижав руки к телу, он не отпускал меня из своих объятий.

— Ну ладно, — рассмеялся он и выпустил меня. — Береги себя.

Я ничего не ответил. Он вернулся к грузовику, сел внутрь, и они уехали.

Только сейчас я заметил текущие по лицу слёзы.

Я закинул за спину рюкзак и поднял взгляд на дорогу, ведущую в горы. Вечерело, будет непросто разглядеть в потёмках, куда идти. Луна только начинала расти, так что на её свет можно было не рассчитывать. Я пошёл с тяжёлым сердцем домой, но мысль, что скоро я снова буду с Лорен и Люком, согревала меня.

Другая мысль, правда, съедала меня всё это время: у Лорен сегодня день рождения — ей исполнилось тридцать. А я вернусь с пустыми руками и хуже того — с плохими вестями. Но главное — я вернусь. Оставалось надеяться, что у них всё в порядке.

Невзирая на боль, я ускорил шаг.