Холли Бринкман была неутомима. Выглядела, словно особа, которая наряду со всевозможными наркотиками употребляла еще и витамины. Кто-то должен лишить ее одного из двух или и того и другого. Было поздно, было очень поздно, а она все скакала как ненормальная. Помада размазалась, а тушь под глазами растеклась, образуя круги, как у этого эксцентричного Элиса Купера.

Атмосфера в клубе стала как в низкопробном, подпольном кабаке. В ярких вспышках света змеились клубы дыма от марихуаны и сигарет. Люди и музыка становились все омерзительнее. От таких тусовок Мэтта всегда тошнило, несмотря на то что они представляли собой неотъемлемый риск его профессии. Видимо, его бывшая жена все-таки права, считая его последним занудой и старой перечницей без грана перца.

Холли устремилась к Мэтту, целясь его поцеловать, и промазала.

— Да брось ты, балерина, — сказал Мэтт. — По-моему, нам пора в постель.

Ее шатало, как на палубе в пятибалльный шторм.

— Слышь, а вы, английские парни, все такие прямые?

— Да нет, это королевское «мы». Так у нас в Англии по старинке говорят: «Мы, Королева Английская». Хотел сказать, что тебе пора в постель. Одной.

Холли швыряло от стены к стене.

— Слышь, а вы, английские парни, все такие сволочи — мастера испохабить праздник?

— Тебе нужен кофе. Много кофе. Черного.

— Я с кофеином не пью.

«Оно и видно», — подумал Мэтт.

— Пойдем ко мне домой.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— А я думаю.

— Полагаю, нам лучше ограничиться сугубо профессиональными отношениями.

— Мы после этих выходных, может, никогда больше не увидимся. Почему бы не повеселиться хоть каплю, раз ты уже здесь?

— Насколько мне известно, капля веселья всегда чревата морем осложнений.

Сказал бы он так, как же… не повстречай Джози! Почему он чувствовал необходимость хранить кому-то верность, тем более что не кто иной, как он, первым и «прокрутил динамо»? Должно быть, одна из стрел Купидона угодила ему не только в «яблочко», но и в яичко.

Мэтт взглянул на часы.

— Может, лучше позавтракаем вместе? Бывают в жизни обстоятельства, когда разделить с кем-то свои гренки с корицей покажется не менее пикантным, чем разделить постель с совершеннейшим незнакомцем. — Холли выразила сомнения одним взглядом. — Можешь не сомневаться.

— Чего тут сомневаться, — взвыла Холли, как волчица на луну, — я вся изголодалась.

Вопреки заявлению, выглядела она так, будто ее сейчас стошнит. Мэтт закатил глаза: только бы этого не произошло — в таких обстоятельствах он всегда чувствовал неодолимый позыв присоединиться.

— Что-то ты неважно выглядишь.

— Ты сам завел разговор о еде, а я не ела весь день.

Отлично!

Мэтт приложил ладони к ее щекам.

— Слушай, если я добуду тебе чего-нибудь пожрать, ты можешь дать мне слово, что не вывернешь все это на мои штаны, как Джэксон Поллок — краски на свои холсты?

Холли захихикала, и он принял это за знак согласия.

— Тогда идем.

— Я знаю отличное местечко.

Мэтт шел сзади, направляя ее через толпу, и осознавал, что еще пожалеет о том, что сейчас делает.

Город, который никогда не спит, показался ему довольно сонным. На углу у забегаловки возле Таймс-сквер ошивалась пара бродяг. Кроме них вокруг не было ни души. И очень напрасно, потому что оладьи с кленовым сиропом, которые он с удовольствием отправлял в рот, казались настоящим райским наслаждением, возможно, из-за того, что где-то в глубине тихо играли «Битлз»: «Все, что нам нужно, — только любовь», придавая всему определенное ностальгическое очарование и иронизируя над окружающей обстановкой.

За окном занимался серый зимний рассвет. Чистое ночное небо, резкий колючий воздух, бродяги, безрадостно бродившие по улицам, — на их измученные тела было надето все, что у них было в наличии. Они очень походили на пугало из сказки «Волшебник из страны Оз». За исключением этих несчастных, других признаков жизни на улицах никто не подавал. Иногда проезжало случайное такси, да кое-где уборщики улиц начинали опробовать свои силы.

Холли запихнула в свой хорошенький розовый ротик омлет с беконом, прожаренным до такой степени, что его можно было разломить пополам. Для человека, которого, казалось, мог унести случайный порыв ветра, у нее был неплохой аппетит. Ее маленькое личико с заостренными чертами утопало в беспорядочной копне белых кудряшек, и Мэтт поймал себе на том, что размышляет, было ли употребление наркотиков с ее стороны таким же бесконтрольным, как и ее волосы. Он посмотрел на нее из-за своих оладий. Холли постепенно трезвела, ее впалые щеки приобретали румянец, и она больше не походила на кандидата для рвотного пакета, что уже само по себе было большим достижением.

Мэтт попытался угадать, сколько ей лет. Двадцать три? Двадцать четыре? Может, немного старше. В наши дни очень трудно определить возраст женщины. Его тринадцатилетняя племянница выглядела на все двадцать восемь. Не из-за этого ли Холли вызывала в нем скорее родительские, нежели репродуктивные инстинкты? Кто знает. Оставалось надеяться, что его апатия не была вызвана СДФ — Синдромом Джози Флинн. Иначе до конца жизни ему грозила перспектива сравнивать всех женщин, с которыми его сведет судьба, с мимолетной Джози. Как можно было вынести тайную и невозможную мысль о том, что в один прекрасный момент ты нашел свою вторую половину, а в следующий — потерял по собственной идиотской неосторожности?

— О чем задумался? — спросила Холли, хрустя беконом.

По подбородку у нее стекал кетчуп, и выглядела она по-детски непосредственно и мило. Мэтт взял бумажную салфетку и вытер ей подбородок.

— Так, ни о чем, — сказал он, — просто так.

— Ты был очень хмур.

— Я размышлял о смысле жизни.

— Ух ты! — восхитилась она. — А мне казалось, что таблетками баловалась я, а не ты.

— Кленовый сироп, употребленный в больших количествах, всегда на меня так действует, — сказал Мэтт.

— Не очень-то ты вписываешься в музыкальную тусовку.

— Раньше у меня это получалось лучше.

— Я думала, в Лондоне все кипит, бурлит и пенится.

— Так и есть. Я просто слишком долго обозревал это бурление, кипение и пену. Но пены, как водится, было больше всего.

— Как же долго ты обозреваешь рок?

— Не одну жизнь, — сказал Мэтт, потягивая чай, — так, во всяком случае, мне кажется.

— Можно кое-что спросить?

Мэтт кивнул.

— Что ты на самом деле думаешь о Headstrong?

— На самом деле?

Мэтт наколол на вилку последний кусочек своей оладьи.

— Да, мне интересно.

Он положил вилку на тарелку и уселся поудобнее, слушая тихий голос Джона Леннона, долетавший из колонок.

Мэтт скрестил руки на груди:

— Я думаю, что они упоительно бездарны.

— Насколько бездарны?

— Невероятно.

— Бездарнее, чем…

Мэтт проглотил свой кусок оладьи и покрутил вилку в руках. Он видел «Бей Сити Ролерз», «Уомблов», «Сестер Нолан», слышал песни хомячков, поющих йодль, но все они уступали Headstrong по части неестественности своей бездарности.

— Бездарнее, чем… чем Мари Осмонд, исполняющая «Бумажные розы».

— На… столько?

— Боюсь, что да.

— О-о-о, — простонала Холли.

Она взяла еще кусок бекона пальцами и с хрустом его прожевала.

— А знаешь, что?

Мэтт выждал.

— Я тоже так думаю.

Губы Холли медленно растянулись в улыбке, которая внезапно осветила ее лицо. Она опустила глаза и вдруг рассмеялась.

Мэтт тоже не удержался, и скоро его смех заглушил Джона Леннона и заставил обернуться прочих немногочисленных посетителей.

— Да, но отзыв-то ты все равно напишешь хороший.

— Я легко поддаюсь гипнозу.

— Они хорошие ребята, — сказала она, — пока не начинают пытаться изображать из себя «властелинов сердец». Но музыка у них все равно ниже плинтуса.

— Разве это не осложняет твою работу?

— Я умею врать не моргнув глазом.

— Что ж, меня ты провела.

Ее лицо вдруг стало серьезным:

— Я не думаю, что тебя так легко провести, Мэтт.

— Я совсем не умею играть в игры, Холли.

— Ты же не знаешь, какие игры у меня на уме.

— Поздно уже, — мягко сказало он. — Или рано?

Мэтт собрался пойти оплатить счет.

— Я угощаю, — сказала Холли, вытаскивая счет у него из пальцев. — Производственные расходы.

— Спасибо.

— Ты прав, — сказала она. — Веселый был завтрак. Хотя и не такой веселый, как ни к чему не обязывающий секс.

— Такого не бывает.

Холли надела пальто:

— Я живу недалеко.

— Я поймаю тебе такси.

— Мы могли бы и пройтись. Свежий воздух пойдет нам на пользу. Ты можешь меня приобнять. — Она с вызовом посмотрела на него. — Ты же не знаешь — может, тебе и понравится.

— Ты никогда не сдаешься, Холли Бринкман?

Она выпрямилась и взяла его за руку:

— Я успокаиваюсь тогда, когда получаю то, что хочу.