Мэтт расплатился с шофером и проводил взглядом такси, пока оно, виляя из стороны в сторону, исчезало в темноте. В нерешительности постоял напротив квартиры Холли, где они обменялись поцелуем на ночь. Он долго разглядывал сияющее неоном небо, перед тем как взойти вверх по лестнице к огромной парадной двери и просмотреть огромный список жильцов. Наспех нацарапанная надпись «ХБ» смело глядела на него с подсвеченной пластиковой таблички.
Пока Мэтт медлил, занеся палец над кнопкой звонка, внезапно ожил домофон. «Привет, — бесплотный голос Холли звучал искаженно и неестественно из-за статических помех. — Сейчас открою, заходи».
Зазвенел звонок, и дверь со скрипом приоткрылась на полсантиметра. Мэтт решительно вошел, стянул с шеи шарф и засунул его себе в карман. В холле было жарко, освещен он был слишком ярко. Свет отражался от потускневших белых стен, подчеркивая пятна сырости и потрескавшуюся штукатурку. Паркет потемнел от времени. Спиральная лестница вилась вдоль стены, в центре же располагался отделанный кованым железом древний лифт. Пригладив волосы, Мэтт шагнул к нему.
Откуда-то сверху послышался голос Холли: «Он не работает! Тебе придется топать пешком». — «Хорошо».
Мэтт начал подниматься по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Это напомнило ему о том, как он карабкался на статую Свободы, вот только тогда у него перед глазами повиливала аппетитная попка Джози. Воспоминания помогали ему карабкаться вверх. Интересно, а догадывалась ли Джози, что под натужной бравадой он тогда скрывал жуткую боязнь высоты?
После третьего пролета он пыхтел, как паровоз. Мэтт уже собирался дать зарок бросить выпивку, перестать кататься на такси и заодно сразу же, как попадет домой, серьезно задуматься: а не купить ли горный велосипед.
«Осталось всего два этажа!» — ободряюще крикнула Холли. Она свесилась с лестницы под углом, угрожающим жизни, и копна волос разметалась по ее лицу.
Мэтт остановился, прислонился к резным деревянным перилам и попробовал перевести дух: «Надеюсь, у тебя наверху кислород-то есть?» — «Даже жидкий. В виде текилы».
Он возобновил восхождение. «Неудивительно, что ты такая тощая!»
«Ну, давай же! Поднажми! А то у меня уже начинается головокружение! Осталось же совсем чуть-чуть!»
Мэтт, пошатываясь, ступил на площадку, где его ждала Холли. Ему надо было бы снять пальто еще на середине лестницы; теперь оно было мокрым, хоть выжимай. Пытаясь разогнуться и стать ровно, он только и смог выдохнуть: «Все, дошел!»
— Я так за нас рада!
Только теперь он поднял голову и взглянул на Холли, та смущенно улыбалась.
— Ух ты! — сказал Мэтт, проглотив комок в горле.
— Тебе нравится? — повертелась на месте Холли.
— Еще раз «ух ты!», — повторил Мэтт. — И куда только подевался наш маленький хиппующий цыпленок?
— На ночь я его отпускаю погулять.
— Ты потрясающе выглядишь! — Вместо модных джинсов, кроссовок и топика с выглядывающим из-под него пупком на Холли было изящное черное платье и туфли на каблуках. Высоких. Чувственных. Платье в основном состояло из ленточек, которые стягивали отдельные его части; количество пошедшей на него ткани никак не соответствовало тому приливу тестостерона, который внезапно ощутил Мэтт. Можно сказать, что количество ткани было обратно пропорционально производимому эффекту.
Холли схватила его за руку еще до того, как он успел вытереть ее о джинсы.
— Пойдем, — сказала она, потащив его за собой. — Добро пожаловать «Chez moi»!
«Chez moi» оказалось захламленной мансардой с огромными окнами, в которых виднелись яркие огни города. Мансарда была уставлена и завалена «художествами» в самом прямом смысле этого слова: рулонами, полотнами, карандашами, красками и тюбиками без колпачков. Голые стены украшали большие яркие полотна основных цветов.
— Снимай пальто.
— Спасибо. — Мэтт с облегчением стянул с себя пальто и повесил его на спинку ветхого стула из ротанга, что одиноко стоял у двери. Он все еще обливался потом, а кроме того, от воротничка рубашки жутко чесалась шея, доставляя нешуточное неудобство.
Он неторопливо повернулся вокруг оси, осматривая кричащие картины, потом указал на одну из них: «Твоя?»
Холли пожала плечами: «Я училась в школе искусств».
— Они и впрямь неплохи.
— Но недостаточно неплохи, чтобы обеспечивать мне уровень жизни, к которому я привыкла.
— Так вот почему ты подрабатываешь пиаром.
Она кивнула и неторопливо направилась в кухню.
— Надеюсь, временно.
Для Мэтта это было откровением. Он любил беспорядок. И женщины, любящие беспорядок, были земными и сексуальными, в отличие от его бывшей жены, которая была просто помешана на мешках для мусора, «Мистере Пропере» и «туалетном утенке». Он поклялся никогда больше не влюбляться в чистюлю и лелеял надежду, что по части бытовых удобств Джози была непривередлива.
В углу валялась куча небрежно брошенной одежды — коктейль из шмоток, прихваченных по случаю на благотворительных базарах, и едва ли не эксклюзивных вещей «от кутюр». Всю эту кучу венчали кроссовки и лайкровые шорты. В книжном шкафу выстроились в ряд книги по эзотерике; они выглядели так, как будто их то ли купили на букинистических развалах, то ли когда-то взяли из библиотеки, да так и забыли вернуть. Он взял одну из них и провел пальцем вдоль пыльного растрепанного корешка, внезапно осознав, как в сущности мало он знает о Джози. Вокруг зеркала располагалась беспорядочная коллекция фотографий, на одних была изображена Холли с людьми, которые, по предположению Мэтта, были школьными друзьями, родственниками и, возможно, родителями, на других — широко и не слишком широко известные поп-звезды, включая Headstrong.
Мэтт проследовал на кухню.
Это помещение выглядело по-своему обжитым, а кроме того, здесь в хаосе проглядывал едва различимый порядок в строю кухонной утвари и кастрюль. На полу у плиты стояла бутылка хорошего бальзаминового уксуса и банка с крупными оливками, а стопка замусоленных поваренных книг давала понять, что хозяйка не опускалась до условно съедобной стряпни на скорую руку. Для равновесия производимого впечатления вокруг тостера валялось немало подгоревших крошек, а раковина была завалена посудой.
Холли открыла холодильник, извлекла бутылку и помахала перед носом у Мэтта:
— «По маленькой» или «по-взрослому»?
— Ну, можно продолжить, как и начал, — сказал Мэтт. — «По-взрослому», а курс лечения от пристрастия к выпивке из 20 этапов можно начать и с понедельника.
Холли налила смертельную дозу и вручила ему стакан. Потом наполнила свой и чокнулась с ним: «Твое здоровье!»
Мэтт подержал ледяную жидкость во рту, наслаждаясь обжигающим вкусом.
— Что-то ты выглядишь слегка растерянным, — Холли вопросительно подняла бровь.
— Да вот, ожидал чего угодно, только не этого, — он прислонился к буфету и скрестил ноги. — Ты не так проста, как кажешься на первый взгляд, Холли Бринкман.
— О, я готова за это выпить! — она выдержала испытующий взгляд Мэтта и осушила стакан одним махом. — Чтобы узнать меня получше, надо провести со мной больше времени.
— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал он.
— Тогда устраивайся, — предложила Холли, потащила его за собой в гостиную и подтолкнула в направлении огромного видавшего виды дивана выцветшего кремового цвета, который, казалось, заполнял собой большую часть комнаты. На диване виднелись небрежно затертые следы краски.
Не чуя под собою ног, Мэтт тяжело плюхнулся на подушки. Ног он не чуял не от переполнявших его чувств, а от усталости, и сейчас в полной мере ощутил двусмысленную справедливость этой фразы, хотя тетушка Долли могла бы с ним не согласиться: состояние «не чуя под собою ног» не мешало, а помогало ей носиться по всему свадебному залу, как полоумной наяде.
Холли потянулась назад, чтобы включить CD-плеер, — кажется, это был уже отработанный ею прием соблазнения. Мягкие звуки джаза заполнили квартиру. Она сбросила туфли гораздо более театральным жестом, чем следовало бы, поджала под себя ноги и, облокотившись о спинку дивана, принялась теребить густую копну белокурых кудряшек.
— Ну, теперь, когда ты полностью в моем распоряжении, не хочешь ли рассказать мне историю своей жизни? Или мне рассказать свою?
Мэтт уставился на дно стакана.
— История моей жизни — маловдохновляющее чтиво: несчастлив на работе, невезуч в любви, мечтаю жить в хижине на берегу где-нибудь на Багамах и писать бестселлеры, хотя, скорее всего, все это так и останется мечтой. Ну а ты как?
Холли поджала губы:
— То же самое. Выкладываюсь на работе, чтобы платить за квартиру, слишком легкомысленная для серьезных отношений, поэтому понятия не имею, что такое настоящая любовь, мечтаю выставиться в лучших салонах Манхэттена и стать «открытием года», но, скорее всего, все это так и останется мечтой.
— Но ты-то понимаешь, чего стоишь?
— Ах, у вас, англичан, всегда найдется доброе слово.
Оба снова приложились, и Мэтт обратил внимание, что его стакан опустел пугающе быстро. Заметила это и Холли, снова наполнив его до краев. Она выгнулась на диване так, что ее губы были всего в нескольких миллиметрах от губ Мэтта.
— Ну, теперь мы знаем друг о друге все, что нужно знать.
— Похоже на то…
— Но что слова — пустые звуки, пока за ними не стоят дела…
— Да уж, куда как лучше лазить в карман не за словом, а за чековой книжкой…
Холли пододвинулась еще на дюйм, опустила руку ему на бедро и поглядела на него из-под полуопущенных ресниц. Святой Боже, ну почему он всю свою жизнь гоняется за женщинами, за которыми невозможно угнаться, вместо того чтобы просто расслабиться и плыть по течению? Между тем с Холли жизнь бурлила вовсю. Ее пальцы уже добрались до воротничка рубашки, играли с ним, ласкали и дразнили его кожу. Он почувствовал, как сердце ускоряет бег, а по груди засновали мурашки. Ее губы наконец-то встретились с его губами, они оказались нежными и теплыми, на вкус напоминали спелое киви. Ее язычок пробежал по его верхней губе, и он вдруг начал задыхаться, чего не случалось уже давно. Последний раз это было, когда он на прошлой неделе бежал за автобусом по набережной Темзы, пытаясь его догнать, — тогда у него точно так же перехватило дух. Ну и, пожалуй, еще когда он покорял статую Свободы.
Мэтт был в ужасе: «Даже и не смей вмешиваться, Джози Флинн! У меня раньше никогда не было женщины, которая меня так отчаянно бы желала! Убирайся прочь и оставь меня в покое! Я уже пытался найти тебя, но так и не нашел, так что давай на этом и закончим!»
Он закрыл глаза и стал представлять себе, как его любимый футбольный клуб выигрывает чемпионат Европы, а также прочие прекрасные, но маловероятные моменты жизни, тем временем все более и более сдаваясь на милость Холли.
Она прекратила наступление так же внезапно, как и начала, отойдя на начальную позицию. — «Ты есть хочешь?» — «Нет». Ну, и какого черта сейчас останавливаться?! — «Просто у меня не так много еды, — призналась она, — только несколько баночек с повидлом и чуть-чуть суши». — «Я прекрасно обойдусь без повидла, — ответил Мэтт. Да продолжай же, черт тебя подери! — И без сырой рыбы тоже»
— Можно сходить в кулинарию за углом, — предложила Холли. — У них чудесная запеканка из телятины.
— Да я сегодня съел столько, что до конца недели хватит! — в качестве доказательства Мэтт потер себе живот.
— Так что же произошло? — она заправила за ухо выбившуюся прядь волос. — Назначил свидание, а оно не состоялось?
Мэтт виновато подумал о том, как позавчера Джози сидела одна-одинешенька в мексиканском ресторанчике.
— Да нет, — с сомнением в собственной правоте возразил он. — Какое там свидание! Не было никакого свидания. Как такового.
— Да я не против, — успокоила его Холли. — Я спокойно к этому отношусь.
— Нет, у меня точно не было никакого свидания.
— А чем ты занимался весь день — ну, за исключением того, что ты ел?
— Ну…
— Город осматривал?
— Ну, вообще-то я плясал «Хава Нагилу», потом народные танцы, затем диско, танец маленьких утят, ну и, наконец, эту «Эй, Макарену…» — Мэтт нашел в себе силы пропеть одну строку, положив руки на талию и вяло поводя бедрами.
— Что-что, извини?!
Мэтт уронил голову на спинку дивана и закрыл глаза:
— Все это было на свадьбе.
— Неужели?
— Да, на самой что ни на есть настоящей еврейско-американской этнической свадьбе со всеми прилагающимися к ней песнями и танцами.
— А я и не подозревала, что ты гуляешь по свадьбам!
— Я тоже не подозревал. То есть подозревал, конечно, но не настолько.
— Ты — со стороны жениха или невесты? Отвечай быстро!
— Смотря с какой стороны посмотреть, — уклонился от прямого ответа Мэтт и снова приложился к текиле. — Но это долгая история.
— Какое совпадение! — вырвалось у Холли.
— Как, ты тоже попадала на свадьбу, где не знала ни жениха, ни невесты?
На лице у Холли застыло странное выражение.
Холодная струйка страха вкралась в душу Мэтта, совсем как в фильме ужасов, когда скрипит дверь, гаснет свет, звучит тревожная музыка и тебе хочется схватить подушку и закусить ее уголок, потому что ты совершенно точно знаешь, что сейчас произойдет что-то страшное.
Тут-то он и заметил свадебный подарок в красивой глянцевой упаковке, что не прячась стоял возле незаконченного полотна, на котором было изображено что-то вроде половины чаши с фруктами. Обертка была с характерными серебристыми блестками и надписью «Счастья!», сделанной весьма витиеватым почерком; коробка была перевязана и богато украшена бантами и лентами, гирляндами, спадавшими по бокам. Он снова посмотрел на Холли и попытался удержать отпадающую челюсть. Нет, только не это!
— Я как раз собиралась на свадьбу, когда ты мне позвонил.
Мэтт насторожился. И тут на него снизошло озарение:
— Это та самая вечеринка, на которую ты меня приглашала, а я отказался?
Холли кивнула:
— Я же не знала, что ты уже на одну собираешься — тебе следовало бы об этом сказать.
Сколько раз в своей жизни он слышал эту фразу: «Тебе следовало бы об этом сказать!» Тебе следовало бы сказать, что ты собираешься на свидание с моей лучшей подругой; тебе следовало бы сказать, что ты хочешь получить повышение на работе, а не провожать завистливым взглядом в редакторский кабинет отвратительного типа с физиономией Симпсона; тебе следовало бы сказать, что ты меня любишь сильнее, чем кто-то другой, и тогда бы я тебя не бросила» и далее по тексту… Какими бы еще поворотами и зигзагами изобиловала его судьба, скажи он хоть половину того, что «следовало бы сказать»! Ему следовало бы сказать, что из всех свадеб, которые сегодня празднуются в Нью-Йорке, он искал одну-единственную, особую для него свадьбу, одну, особую для него женщину, особую подружку невесты. Ему следовало бы это сказать. Что за чертовски дурацкая фраза!
Холли потянулась вперед, чтобы снова его поцеловать, и вместо того, чтобы сказать то, что следовало сказать, он снова позволил ее губам завладеть своими. Он позволил ее язычку найти его язык, слегка прикусить его и, дразня, быстро пробежаться по рту.
Это было невероятно. Этого не может быть! Или может?
Его язык уже исследовал губы Холли, но глаза были открыты, а в голове роились мысли.
Тем временем ее пальцы начали расстегивать на нем рубашку — с опытностью, которая слегка настораживала. Ее руки проникли под рубашку и на его пылающей коже казались холодными, как ледышки. Глаза у Мэтта расширились. Она начала стонать! Нежные, воодушевляющие звуки, которые, к сожалению, не могли ответить на вопрос, что пульсировал у него в мозгу. Он был не в состоянии продолжать, не зная ответ на него. Мэтт остановил ее руку, которая пробиралась под рубашкой к его шее.
— Погоди минутку, — сказал он, отодвигаясь от нее. — Расскажи мне побольше об этой свадьбе.
Холли казалась весьма озадаченной, но это было объяснимо при данных обстоятельствах.
— Это важно.
Она откинулась на диван и скрестила руки на груди с напускной обидой.
— Ладно, одна старая знакомая выходит замуж. Я училась в школе искусств, а она выручила меня в галерее в Сохо. Продала кучу моих картин своим богатеньким дружкам. Фактически кормила меня на протяжении всей учебы. Я ей многим обязана.
Мэтт жестом попросил ее продолжать. Она также ответила ему жестом.
— Я договорилась, что Headstrong выступит на ее свадьбе с несколькими песнями. Это должно произвести фурор. Но мне гораздо приятнее проводить время с тобой.
Холли дала понять, что это все. Целиком и полностью.
Мэтт смахнул с верхней губы холодный пот.
— Эта твоя подруга не обидится, если ты не появишься?
— Думаю, меня никто не хватится, — усмехнулась Холли.
Он снова попытался унять волнение, из-за которого голос то и дело срывался. Так бывало всегда, когда он нервничал; именно поэтому его исключили из школьного хора.
— А может, все же пойти?
— Две свадьбы в один день! Еще не наплясался?
Мэтт проглотил комок, ставший у него в горле от нетерпения.
— Видишь ли, в глубине души я очень сентиментален.
Холли свернулась возле него калачиком и погладила его ногу:
— Не поверишь, я — тоже…
Мэтт тяжело дышал.
— … но иногда сентиментальность вредит более неотложным делам…
— Кстати, о неотложных делах, — вскинулся Мэтт. — Который там час? — он безуспешно попытался высвободить руку, которую прижала Холли.
— Уже поздно.
— А мы туда успеем до того, как свадьба закончится?
Холли снова села прямо и нахмурилась:
— Ты на самом деле хочешь туда пойти?
Изображая безразличие, Мэтт пожал плечами, хотя сердце его бешено колотилось.
— Было бы неплохо послушать Headstrong.
— Ты же их терпеть не можешь!
— Возможно, это было скоропалительное суждение.
Холли догадливо улыбнулась:
— Ты делаешь это ради меня?
Мэтт натянуто улыбнулся в ответ. Он попытался пустить в ход все свое очарование и заговорщически приподнял брови:
— Тебя не проведешь.
— Я позвоню ей и все объясню, когда она вернется после свадебного путешествия. Они едут на три недели в джунгли Амазонии, — казалось, Холли была потрясена ее самоотверженностью.
— Это здорово! — обрадовался Мэтт, то ли тому, что можно «отмазаться» от свадьбы, то ли тому, что кто-то может позволить себе путешествие в дебри Амазонии.
— Так что не переживай, — Холли одарила его взглядом, выражающим полное понимание. — Мы можем остаться здесь и устроить собственную свадьбу… — Она потянулась и разлила еще текилы. — А Марта как-нибудь переживет!
Мэтт почувствовал, что внутри у него что-то оборвалось… Он схватил Холли за руку.
— Надевай пальто! — рявкнул он, одновременно приводя в порядок пуговицы на рубашке.
— Что?! — успела выдохнуть Холли, прежде чем он рывком поставил ее на ноги. — Мэтт!
Она разлила текилу себе на платье и отчаянно пыталась смахнуть рукой ледяную жидкость, в то время как он уже тащил ее к двери.
— Что? — повторила она.
— Пальто! — сказал он; засовывая руки в рукава своего все еще мокрого пальто. — Поторопись, мы едем на свадебное торжество!
— Ты с ума сошел! — сказала Холли, прихрамывая и пытаясь попасть в туфли.
— Давай, давай!
Мэтт был уже на полпути к двери, когда, как будто что-то вспомнив, остановился и обернулся к Холли:
— А где, кстати, проходит эта свадьба?
— На Лонг-Айленде.
— На Лонг-Айлейнде… А где именно на Лонг-Айленде?
— «Свадебный особняк Zeppe».
— Zeppe, «Свадебный особняк Zeppe»! — как эхо повторил Мэтт, его глаза расширились, и он подумал, что не будет ничего удивительного, если он сейчас грохнется в обморок.