Мэтт и Холли вышли из такси возле ее дома. Стуча зубами от холода, одетые не по погоде, они маялись у подъезда на пронизывающем ветру, пока Холли пыталась нащупать замерзшими пальцами неуловимые ключи. Свежий фингал под глазом у Мэтта все еще побаливал, а старый, полученный в стычке с «твердолобыми хедстронгами», будто обиженный тем, что о нем так скоро забыли, заныл из чувства солидарности. Мэтт испытывал доселе неизведанную стереоскопическую боль. Просто потрясающе. Завтра утром он первым делом пойдет и купит пару очков в голливудском стиле, чтобы прикрыть синяки и свое унижение. Он не знал, имеет ли это какое-то отношение к Джози, но ему показалось, что на мгновение он и в самом деле превратился в рок-музыканта — выпивка, драки и бог знает что еще. Он стал подумывать о том, чтобы по возвращении домой среди всякого барахла разыскать свою старую гитару и усилитель.

Осознав, что вот-вот он окончательно примерзнет к тротуару, и устав от бесплодных поисков ключей, Мэтт сгреб Холли в охапку и понес к невысокому пролету каменной лестницы. Она была легкой, как перышко, а ее волосы, словно перышко, щекотали ему нос.

Холли стукнула его своей сумочкой: «Поставь меня на землю, идиот несчастный!»

Он крепко держал ее, пока она пыталась вырваться из его объятий: «Я подумал, что у тебя ноги замерзли», — сказал Мэтт, посмотрев на ее босые ноги.

— Замерзли, — сказала она, стуча зубами. — Я тебе еще счет пришлю за новые туфли.

Он подумал, что, наверное, не стоит упоминать о том, что каблук, сломанный при аварии такси, в общем-то, не его вина. Хотя, если пристально изучить факты, то именно он и был непосредственной причиной всех неприятностей злополучного вечера.

— Смилуйся надо мной, — взмолился он, — лимит моей кредитной карточки всего-навсего шесть тысяч долларов.

— Ага! — сказала Холли, размахивая своенравным ключом. Мэтт слегка опустил ее, чтобы она смогла отпереть замок. Потом приоткрыл ногой дверь и бережно внес Холли вовнутрь.

— Теперь меня можно поставить на пол, — сказала Холли, пока он шел по вестибюлю. — Дальше я и сама как-нибудь справлюсь.

— Ты можешь наступить на что-нибудь острое. А я не хочу в довершение ко всему быть ответственным за нанесение тебе травмы, несовместимой со спонтанным сексом, — пыхтел Мэтт, поднимаясь вверх по лестнице. — До твоей квартиры еще далеко?

— Очень далеко, — сказала Холли с хитрой искоркой в глазах. Она обвила шею Мэтта руками и зажмурилась от удовольствия.

Мэтт изобразил напускное недоумение и продолжил путь наверх.

— Это будет достаточным наказанием за все твои проступки в последнее время, — сказала Холли.

— Спасибо, — выдохнул Мэтт.

— Не разговаривай, — проинструктировала Холли, прижав пальчик к его губам. — Нам же не надо, чтоб у тебя горючее кончилось раньше времени?

— Ты — сама доброта, — сказал Мэтт.

— Сам захотел, — сказала Холи, изучила свои ногти и помахала ножкой в воздухе.

Мэтт тащился вверх по ступенькам, и с каждым шагом легкое, как перышко, тело Холли постепенно наливалось свинцом. Когда он уже почти добрался до цели, ноги у него дрожали, как потревоженное желе.

— Тебе надо худеть, — пропыхтел Мэтт.

— Это тебе надо тренироваться, — парировала Холли.

Благодарение Господу, дверь была в пределах видимости.

— Почти на месте, — зачем-то сказала Холли и помахала у него перед носом ключом от двери.

Перед глазами у Мэтта плыли разноцветные психоделические круги, скорее всего, от недостатка кислорода. Это был какой-то день марафонов во всех смыслах этого слова, а его тело не привыкло выдерживать гонки на длительные расстояния. Танцульки под «Хава Нагилу» с тетушкой Долли тоже нельзя было считать разминкой.

«Да поставь же меня», — приказала Холли, покачиваясь в воздухе напротив своей собственной двери. Мэтт с готовностью послушался и опустил ее на пол. У него горели колени и руки, а спина онемела. «Ну, сейчас посмотрим!» — Холли взвесила ключи на ладони.

— Давай, женщина, поторапливайся, — грубовато намекнул Мэтт, вызвав приступ беспричинного смеха. Едва лишь Холли открыла дверь, как они ввалились внутрь, хохоча, как малые дети.

На последнем издыхании Мэтт проковылял по комнате и бесцеремонно бросил Холли на диван. Колени у него подкосились, и он упал сверху. Она лежала под ним и тихонько хихикала, пока он пытался отдышаться с изяществом загнанной лошади.

Внезапно смешки стихли, дыхание стало тяжелее и сосредоточеннее. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь их тяжелыми вздохами и отголосками полицейских сирен, доносившихся с опустевших улиц. Мэтт ощущал, как ее тело, маленькое и мягкое, тесно прижалось к нему. Непокорная копна волос обрамляла ее лицо, отчего она казалась одновременно и соблазнительной, и беззащитной. Сильные руки прижали ее тонкие белые запястья к подушке над головой, заставив тело выгнуться и теснее прижаться к нему. Губы у нее были розовые и влажные, и она несмело водила по ним язычком. Мэтт увидел, как бьется тоненькая жилка у нее на шее. У нее внезапно появился румянец, неровное дыхание приподняло ее груди, прижав соски к его рубашке так плотно, что он ощущал идущий от них жар. В полутьме Мэтт взглянул в глаза Холли. Все казалось так легко и так соблазнительно.

— Мисс Бринкман, — сказал он. — Смею предположить, что вы сейчас находитесь в беззащитном положении.

— Мистер Джарвис, — эхом отозвалась Холли, — я нисколько не сомневаюсь, что вы уважаете мою добродетель. В конце концов, вы англичанин и джентльмен.

— Мисс Бринкман, вы переоцениваете мои достоинства, — Мэтт приподнялся на локтях.

— Как вам должно быть известно, у вас неоднократно была возможность воспользоваться моей беззащитностью, — отметила Холли. — Однако вы с завидным упорством сопротивлялись моим небезыскусным чарам.

— Боюсь, все может измениться. И очень скоро. Вот-вот я начну себя вести как беспардонный нахал и последний невежа.

— «Невежа», мистер Джарвис? — Холли изобразила озадаченность. — Я американка, сэр. А посему понятия не имею о том, как ведут себя последние невежи.

Мэтт убрал волосы с лица Холли.

— Тогда я с удовольствием вам покажу, мисс Бринкман, — сказал он, запечатав губы Холли своими и больше не давая ей сказать ни слова.