Лариса Нечаева также была крупным чиновником в «Дрофе». Все эти истории никак напрямую не связывались у меня в единую цепь. Но я чувствовала, что связь между ними существует, и попыталась эту связь нащупать. И, как всегда, начала с недалекого советского прошлого.

«С чего начинается Родина? С картинки в твоем букваре». Это потом уже идут товарищи, песня матери, буденовка отца. Но школьный учебник — всегда был в этом списке первым. И объяснял ребенку, в какой стране он живет, что было до него и чем нужно гордиться. Это придумали не русские — это международный опыт воспитания гражданина. Чем прочнее позиции государства, тем неизменнее постулаты учебников. Американцы 200 лет твердят про демократию. И все 200 лет насаждают ее принципы в школах.

У нас все иначе. Откройте советский учебник, и вы поймете, в какой конкретно исторический момент он был издан. Сталин первым понял, что ребенку нужна настольная книга, в которой должна быть сосредоточена государственная идеология. Обучение на протяжении 75 лет велось по единой программе, по одним и тем же учебникам. Они были бесплатными, и 17 издательств обеспечивали ими с лихвой весь Советский Союз. Содержание учебников колебалось вместе с линией партии. После ХХ съезда КПСС, например, были внесены изменения в учебники истории — убрали многие фотографии Сталина.

В 1970-е годы страна, как утверждали ее лидеры, стояла одной ногой в социализме, а другой уже в коммунизме. Школа же, застрявшая где-то посередине, нуждалась в изменении образовательной программы. Эти изменения могли быть внесены только с разрешения ЦК. Профессор Дмитрий Зуев, с которым мы познакомились в процессе работы над этой программой, — энергичный и неравнодушный старик, в тот период был заведующим куйбышевским Отделом народного образования и рьяно выступал против школьного консерватизма. Его вызвали в ЦК и сказали: «Хватит болтать. Если вам все не нравится, приезжайте в Москву, берите издательство “Просвещение” в свои руки и наводите там порядок». Перестроить работу главного издательства оказалось непросто. И тем не менее свет увидели десятки новых экспериментальных учебников. По ним учились все, кто должен был впитывать идеи социализма, — дети в республиках СССР, странах Восточной Европы и третьего мира. «Просвещение» выпускало 180 миллионов учебников в год. Иное положение было в художественной литературе. Все, что издавалось дефицитного, распространялось только по блату. Для того чтобы познакомиться с творчеством Мориса Дрюона или Жоржа Сименона, советскому человеку надо было сначала прочитать 20 килограммов газеты «Правда», затем вернуть государству прочитанное в виде макулатуры, и только после этого выдавали заветный томик. Но был и альтернативный способ — полукриминальный. Через книжных спекулянтов. Бывшие книжные спекулянты в перестройку и возглавили многочисленные частные издательства. Они-то и внесли перемены в школьное хозяйство.

Начался период отрицания всего старого доброго и повальное увлечение новым. Издатели решили, что для того, чтобы писать учебник, вовсе не нужно быть заслуженным человеком. Люди, не имевшие ни достаточной квалификации, ни опыта, ваяли свои версии алгебры, истории, географии. Учебники стали появляться без рецензий, без апробаций. Их писали кришнаиты, диссиденты, ортодоксы, коммунисты. И в каждой книге еще и грубейшие фактические ошибки. Естественно, это вызвало озабоченность и преподавателей, и ученых. Государство отдало на откуп дельцам одно из главных идеологических орудий — школьные учебники, ведь их издание стало самым прибыльным и гарантированным сектором издательского бизнеса. Словосочетание «печатать учебники» стало синонимом «печатать деньги». Прибыли частных издательств доходили до 1000 процентов. Многие даже отказались от художественной литературы в пользу учебной. В создании полотна «Книжная лавочка» мне очень здорово помогла журналистка одной из московских газет Виктория Молодцова. Она лично была знакома со многими из тех, о ком пойдет речь в моем опусе, и кого, увы, уже нет в живых.

В 1990-е годы печатный бизнес окружили заботой и вниманием организованные преступные группировки. Мне передали кассету VHS, на которой некто Леонид Терехов, один из лидеров медведковской ОПГ, снят в компании друзей. Оперативники МВД рассказали мне историю о том, как этот Терехов пришел как-то к заведующему отделом ВЦСПС Борису Кошелеву и сделал предложение, от которого тот не мог отказаться. Речь шла об организации частной лавочки под недвусмысленным названием «Книга-Просвещение-Милосердие». Бандиты в новом проекте, видимо, должны были ответить за «последнее». Они честно трудились несколько лет, пока и Кошелев, и Терехов в результате очередного книжного переплета не оказались на кладбище. Нужно сказать, что в течение 90-х частники планомерно вытесняли государственных полиграфических гигантов. Они были более мобильны, живо реагировали на нужды населения и предлагали авторам солидные гонорары. Они вели самую настоящую войну за специалистов, за авторские права, за госзаказы. Издательство «Дрофа» было зарегистрировано в 1991 году Александром Крутиком и Юрием Дейкало. В их новую компанию перекочевали 50 процентов сотрудников «Просвещения». А с 1994 года «Дрофа» по договору с Министерством образования стала издавать учебники для средней школы — так называемый федеральный комплект. Таким образом, на рынке учебной литературы оказались два крупных игрока — «Просвещение» и «Дрофа». Девяносто других издательств развернули активную борьбу с монополистами. Если каждому ребенку нужно 10 учебников — для издательства это огромная прибыль. На долю «Дрофы» приходилось более половины всей учебной литературы, издающейся в стране, и порядка 30 процентов тиража от федерального комплекта учебников. Получать гранты частному издательству без откатов госчиновникам было практически невозможно. Урегулированием этих вопросов занимался в «Дрофе» исполнительный директор — полковник в отставке и бывший «афганец» Владимир Вишняков. Журналистка Виктория Молодцова рассказывала, что была знакома с Вешняковым и он жаловался ей, как устал бесконечно раздавать взятки чиновникам. Причем уже тогда это были не пухлые пачки купюр, а переводы на пластиковые карты. Впрочем, получить заказ — полдела. Нужно было дождаться оплаты. Распоряжался деньгами Минобразования тогда еще здравствовавший банк «Менатеп». Но переводил он деньги не напрямую в «Дрофу», а через крошечную, никому не известную фирму. Она состояла из трех сотрудников. Помимо прочего, директор фирмы, куда должны были направиться десятки миллионов рублей, имел справку о том, что он состоит на учете в психоневрологическом диспансере. Все это выяснил Владимир Вешняков, когда начал разбираться — куда «Менатеп» перевел миллионы, изначально предназначавшиеся «Дрофе». Но не успел довести дело до конца. Четырнадцатого ноября 1996 года он припарковался во дворе своего дома на улице Бабушкина и собирался выйти из машины. Убийца стрелял в упор. Но только шестой выстрел достиг своей цели.

Деньги, которые искал Вешняков, так и не дошли до издательства. А буквально через несколько месяцев «Менатеп» обанкротился. Исполнительный директор «Дрофы» был не последней жертвой на кровавом пути к всеобщему среднему образованию.

Прошло меньше года. Вечером 26 августа 1997 года коммерческий директор «Дрофы» Александр Крутик возвращался с работы. После убийства Вешнякова Крутик все время ходил с охраной, будто предчувствовал неладное. Вместе со своим телохранителем он поднялся на лифте на седьмой этаж. Но как только они вышли на лестничную клетку, с верхней площадки обрушилась шквальная автоматная очередь. Телохранитель шагнул в простенок, но отстреливался уже в пустоту. Смертельно раненного Крутика увезли на скорой. Прибывшие оперативники на месте преступления нашли два брошенных АК-74У — явный признак заказного убийства, высокого статуса жертвы и того, что заказ выполняли профессионалы. Правоохранительные органы связывали убийства обоих руководителей «Дрофы» с борьбой все за тот же госзаказ. Ведь деньги были немалые. Например, по договору с Министерством образования от 1994 года «Дрофа» обязалась выпустить комплект учебников общим тиражом 20 миллионов экземпляров. Покушение на Крутика произошло после подписания правительством постановления, по которому «Просвещению» и «Дрофе» выделялось госзаказов более чем на 400 миллионов рублей. Конкуренты остались за бортом. В издательских кругах считают, что это лидерство и подставило руководителей «Дрофы» под бандитские пули. Но отстрел представителей книжного бизнеса продолжался.

В конце 90-х некто Людмила Помазова, будучи крупным чиновником питерского отделения издательства «Просвещения», стала фигурантом уголовного дела, возбужденного по статье «Мошенничество». Следователь ленинградской городской прокуратуры рассказал нам, что суть дела сводилась к растрате, вследствие чего Помазова и была уволена, а от дела ее как-то отмазали. Впрочем, предприимчивая дама особо не горевала и вскоре, в октябре 2001 года, открыла в городе на Неве филиал известного тогда уже на всю страну издательства «Дрофа», в котором заняла пост генерального директора. Ее считали самой дерзкой и самой влиятельной женщиной в российском издательском бизнесе. Говорят, она в одиночку ездила в регионы «вышибать» долги, а ее партнеры выясняли с ней отношения только в присутствии сотрудников ОМОН. Но вот что любопытно: Людмила Помазова не занималась нефтью, газом, оружием или наркотиками. Хрупкая женщина издавала школьные учебники. Битва за многомиллионные госзаказы на учебную литературу стала для нее привычным делом. Цена вопроса была велика — только в Санкт-Петербурге 700 школ. У Помазовой были налажены связи в комитете образования северной столицы. Они и позволили новой структуре ежегодно выигрывать миллионные тендеры на производство учебной литературы. А питерским городским, областным школам и школам районов Крайнего Севера строго-настрого было рекомендовано закупать книжки именно этого издательства и именно в торговом доме «Просвещение». Ведь Помазова владела 42 процентами акций и этого предприятия. По словам сотрудников питерской областной прокуратуры, размолвка с компаньонами из-за акций и могла стать одной из причин события, которое произошло в октябре 2003 года в городе Всеволожск Ленинградской области.

В семь часов утра 30 октября 2003 года полковник в отставке Александр Помазов вывел из гаража машину и подъехал к своему дому. Он связался по домофону с женой Людмилой. Женщина вышла через несколько минут. Она не успела сесть в машину, как раздались выстрелы. Четыре пули вошли в спину Людмилы Помазовой, еще одна прошила шею. Два смертельных ранения получил ее муж — Александр. Убийца скрылся с места преступления на автомобиле.

Ни одно из уголовных дел, возбужденных по фактам убийства трех руководителей издательства «Дрофа», до сих пор не раскрыто. Следственные органы очень долго восстанавливали схемы, в которых, возможно, и запутались погибшие, но так и не пришли ни к каким выводам. Впрочем, чтобы понять, за что идет борьба в издательском бизнесе, следователям неплохо было бы заглянуть на ярмарку в спорткомплекс «Олимпийский» — оплот мракобесия и непрофессионализма. Может быть, там они нашли бы ответы на некоторые вопросы. Но следователи этого не сделали. Им было лень. А нам не лень. Тем более мы все-таки телевидение — а там, как мы и предполагали, нас ждала очень яркая картинка, хоть и снятая скрытой камерой, поскольку с большим «агрегатом» никуда бы нас не пустили. При виде предлагаемой продукции у меня создалось впечатление, что сегодняшнему школьнику вообще не надо учиться. В погоне за наживой издательства напечатали вопросники, ответники и даже шпаргалки по всем предметам. Но о содержании этой «литературы» нам очень красноречиво рассказала учительница физики одной из московских школ, интервью с которой мы снимали к программе. Ей как-то детки принесли один такой справочник. Она раскрыла его наугад три раза и на каждой открытой странице находила минимум по одной грубейшей ошибке.

Для справки хочу пояснить, что учебник, прежде чем попасть в руки ребенка, проходит витиеватый путь. Вначале издательство заказывает автору учебник. Затем редактор вычитывает рукопись и отдает ее на суд экспертам, которых приглашает издательство. Те вносят свои замечания. Затем выпускается оригинал-макет, который и сдается на проверку в следующий проверяющий орган — государственный Федеральный экспертный совет, сокращенно ФЭС. И только ФЭС дает добро на издание. Специалисты ФЭС также сообщают Министерству образования, какому учебнику можно присвоить гриф «Рекомендовано», а какому — нет. Без этого грифа учебник не может попасть на столы школьников. Но книге не всегда нужно присваивать громкое звание «учебник» и гоняться за пресловутым грифом «рекомендовано министерством», можно ограничиться и «учебным пособием». Содержание таких пособий уже никто не контролирует. К тому же, если учителю приглянулся тот или иной учебник, он может его предложить ученикам в качестве дополнительного. В образовании, так же как в здравоохранении, действует система сетевого маркетинга. И как врач выписывает вам дорогие импортные препараты, получая процент от фирмы-распространителя, так же и районный отдел народного образования рекомендует школам учебник того издательства, с которым их связывают теплые дружеские отношения. Учебное пособие можно добровольно-принудительно навязать школьникам как обязательную дополнительную литературу, и родители потянутся в магазины, лишь бы их чадо не трогали. Благодаря этой так называемой «дополнительной литературе» стоимость портфеля перевалила за две тысячи рублей. Но даже если частное издательство и не установит высокую цену на учебник, ее в дальнейшем накрутят продавцы. Генеральный директор издательства «Просвещение» рассказал мне, что «Букварь» автора Корецкого они продают за 36 рублей. А в Благовещенске, например, перекупщики просят за него 125. На ярмарке в «Олимпийском» мне предложили эту книжку за 200 рублей, причем божились, что берут прямо у издательства. С 2000 года в России закрылись пять тысяч книжных магазинов. Вот и разгулялись перекупщики. Они тащат в провинцию непонятно где и кем изданную художественную литературу и учебники и продают все это прямо с колес. Сотрудник службы безопасности «Просвещения» рассказал мне, что они денно и нощно отслеживают проклятый контрафакт. И главным его источником является в том числе олимпийская ярмарка. А уже оттуда книги расходятся в регионы. Больше всего контрафакта в Новосибирске, Самаре и Ростове-на-Дону.

Считалось, что только дурак не ворует и не переиздает учебники «Просвещения». Ведь закон еще несколько лет назад позволял это делать безнаказанно. И все попытки судиться с теми, кто печатал контрафакт, не давали никаких результатов. Особо совестливые воровали частями. Так называемые авторы вырезали кусочки из нескольких книг и компилировали их в новый учебник. Этот метод называется «рекле» — режь и клей. А суррогат уже можно смело выдавать за свое детище. И если музыканты всего мира стонут от пиратской продукции, то издательский стон, может быть, не такой звучный, но уж точно не менее гневный. История борьбы с контрафактной продукцией в издательском бизнесе знает только пару уголовных дел, по которым по сию пору подаются бесконечные кассации, и не факт, что виновников накажут. А пока школьные рюкзаки наполняют десятки некачественных учебников. Кстати, школьный учебник должен соответствовать еще и санитарно-гигиеническим нормам. У ребенка не должны чесаться руки и слезиться глаза после общения с книжкой. Издатели-подпольщики эти нормы не просто не соблюдают, они о них даже не задумываются. Печатают на газетной бумаге, применяя краски с содержанием свинца. А чтобы быстрее избавиться от контрафакта, пускают его в продажу по цене на 10-20 рублей дешевле отпускной цены издателей оригинала. Но главная проблема, как мне показалось, все-таки в содержании учебников. А вернее, в их идеологической направленности и расстановке акцентов.

Сегодня по каждому школьному предмету издаются десятки альтернативных учебников. Учитель, исходя из своих политических пристрастий, может выбрать понравившееся ему издание. Когда мы снимали эту программу, разразился скандал по поводу учебника истории, который написал учитель московской средней школы Игорь Долуцкий. В 1988 году Долуцкий принес в министерство написанный им самим учебник новейшей отечественной истории. В нем он изложил свое видение событий ХХ века. Он писал учебник на свой страх и риск. Никто ему его не заказывал. Один из тогдашних замминистра пришел в восторг, но заявил, что, если они напечатают этот учебник, их повесят. Никого, конечно, не повесили, а учебник напечатали тиражом аж 100 тысяч экземпляров. В 2003 году совершенно неожиданно как для самого автора, так и для издательства Министерство образования выступило с жесткой критикой учебника. И запретило его печатать без внесения поправок. Обвинения сводились к тому, что книга подрывает основы и ценности православной культуры. Это первое. А второе — представленная в учебнике концепция Второй мировой войны не устраивала соответствующие структуры во власти и в обществе.

К слову сказать, за 15 лет своего существования учебник неоднократно переиздавался, и в нем появлялись все новые и новые выкладки. Претензии Минобразования касались внезапно появившейся оценки, которую дал современной политической ситуации в стране тогдашний лидер партии «Яблоко» Григорий Явлинский. А в задании к этому параграфу ученикам 11-го класса Игорь Долуцкий предлагал ответить на вопрос — «Является ли нынешний режим в стране действительно полицейским?». Варианты: да, нет. Свой ответ школьники должны были аргументировать. У Долуцкого приведены цитаты только из Явлинского, а ведь есть еще, например, Альберт Макашов, Эдуард Лимонов, фашист Паук, Александр Баркашов и масса других «смелых» людей, высказываниями и рисунками которых можно «украсить» любой школьный учебник, и не только по истории. Но больше всего меня как дипломированного педагога смутила риторика учебника и тот стиль, который автор использовал, чтобы донести деткам свои мысли о событиях, к которым он не имел никакого отношения. Приведу две цитаты из учебника Долуцкого:

«...Все руководство страны 50-60-х годов — многие бывшие секретари обкомов — существа весьма примитивные, недалекие, неумные, грубые, невежественные, приходившие в замешательство от смелых цитат из произведений Ленина и Маркса, они похожи друг на друга своей бесцветностью....»

«...Сталинские застолья, на которых решались судьбы — людей, стран, мира, — тянулись до утра. После них отсыпались. А потом... Сталин приглашал собутыльников посмотреть какой-нибудь трофейный фильм. Раньше, когда Жданов был жив, иной раз с артистами Большого театра пели, а Сталин дирижировал...»

Далее шло задание ученику: «Подумай, почему дряхлый старик продолжал управлять великой державой?»

Конечно, после разразившегося скандала учебник сильно подчистили. Но он не один такой. Я встречалась с ректором МГУ имени М.В. Ломоносова, академиком РАН Виктором Садовничим, и он мне рассказал еще об одном учебнике истории, который ему принесли для ознакомления. Это был учебник под редакцией Кредера. Виктор Антонович с возмущением рассказывал мне, что среди важнейших событий 1943 года не было ни слова о Сталинградской битве. Зато подробно описывались второстепенные операции союзников в Африке. По этому учебнику уже 18 лет учатся многие российские школьники. В нем детям вдалбливают, что Вторую мировую войну выиграли американцы при незначительной поддержке союзных сил. Я убеждена, что это была колоссальная идеологическая диверсия — нужно было перевернуть сознание людей, и это делали с раннего детства. Раньше фальсификация исторических фактов была неотъемлемой частью идеологической войны двух сверхдержав. Но ее вели радиостанции и печатная пресса. Сегодня эта война перекинулась на страницы школьных учебников. Мало кто знает, что учебник Кредера издавался на деньги скандально известного американского мецената Джорджа Сороса. Почему ни один российский благотворительный фонд не издает учебник истории Соединенных Штатов для американских средних школ, в котором бы маленьким американцам рассказывали об истреблении индейцев и чернокожих в период зарождения демократического общества? Вопрос лишь в том, с чьей легкой руки в России альтернативная учебная литература получает гриф «Рекомендовано Министерством образования», а государство выделяет на ее издание миллионы долларов. Хаос в школьной литературе легче всего понять на примере учебников истории. А что происходит с географией, со спорными территориями, как трактуется развал Союза? Та же неразбериха и на страницах учебников по точным дисциплинам. Единственным направлением книгопечатания, которое еще полностью контролирует государство, является производство книг для инвалидов по зрению. Учебная литература проходит очень жесткий методологический и научный контроль. Это исключает возможность появления ошибок. Более того, ни одно частное издательство не обладает полиграфической брайлевской аппаратурой, а значит, проходимцам и мошенникам в эту сферу вход воспрещен.

И все же большинство инвалидов по зрению предпочитает слушать книги. Их начитывают дикторы. Пленки с современной и классической литературой копируются и распространяются по библиотекам. В день незрячий человек может прослушать внушительную по объему книгу. А посему — слепые, пожалуй, самая читающая часть населения. Но незрячих детей в Москве, например, всего две тысячи.

Сегодня Родина начинается уж точно не с букваря. Их сотни. В них грубейшие ошибки. А для многих учебники — единственные книги, которые они вообще когда-либо будут держать в руках. Но 15 миллионов школьников вырастут. И эти ошибки станут ошибками врачей, строителей, летчиков, офицеров. Людей, не знающих своей истории и не верящих в свое Отечество. А значит, это мина замедленного действия. И скоро она рванет.

Я хочу начать эту главу с воспоминаний о недавнем путешествии в Германию, где в маленьком провинциальном городке Хемниц, «в девичестве» Карл-Маркс-Штадт (1953-1990 гг.), живет моя тетка с сыновьями. Остановилась я у старшего брата — Рольфа. Три дня, проведенные в традиционной немецкой семье, укрепили меня в мысли о том, что они счастливые люди, ибо самой важной проблемой для них является вывоз мусора. Под раковиной на кухне гнездились четыре ведра. Я никак не могла запомнить, в какое именно бросать очистки, в какое — использованную батарейку, а куда — бумагу. Контейнер для пищевых отходов располагался в гараже. За его содержимым раз в неделю приезжали спецлюди и вывозили в поля, где использовали в качестве органических удобрений. А газеты и прочий бумажный мусор хозяева собирали в коробку в прихожей и сами отвозили на «мусорку», где остатки интеллектуальной пищи принимали бесплатно. Вместе с братом мы даже заехали туда. Вот это диво, так уж диво. «Мусорка» представляла собой заасфальтированную площадку, огороженную сеткой-рабицей. По периметру стояли гигантские контейнеры, в одном из которых была сложена старая мебель, в другом — вышедшая из употребления бытовая техника, в третьем — макулатура. «Мусорку» обслуживали красавцы в упоительно дорогих яркорыжих комбинезонах. Вся эта система показалась мне крайне разумной. Стеклотара и алюминиевые банки, деревяшки и тряпки — все это обретало вторую и третью жизнь. Не говоря уже о том, что немецкие мусоросжигательные заводы отапливают полстраны. А что же у нас? Этот вопрос так и оставался для меня открытым, пока в один прекрасный выходной день не произошло вот что.