Самая демократическая конституция в мире.
И. В. Сталин о Советской конституции 1936 года
Лицемерие — это дань, которую порок платит добродетели.
Ла—Рошфуко
Второе ноября 1961 года. Был солнечный и теплый день, когда я ехал в Сталинабад, столицу советского Таджикистана, город, гнездившийся в горной лощине, недалеко от стыка границ Китая и Афганистана. Я ехал в «Чайке», советском лимузине, с Алленом Дж. Эллендером, сенатором от Луизианы.
Эллендер был неутомимым путешественником, но это не была прогулка удовольствия ради. Он настоял на насыщенной программе: посещения заводов, колхозов и учреждений по десять–двенадцать часов в день. Я сопровождал его в качестве сотрудника нашего посольства в Москве, и в мои обязанности входило проверять правильность перевода (а иногда и подменять переводчика) и записывать все, что мы видели, с кем встречались и что нам рассказывали. После каждой поездки сенатор публиковал подробный отчет об увиденном. На этот раз в его задачи входило познакомиться с сельскохозяйственным и промышленным развитием районов, где с 1930–х почти не бывали западные люди — да и раньше мало кто бывал.
Странное зрелище предстало нам в Сталинабаде. Несмотря на то, что ярко светило солнце и температура достигала двадцати восьми градусов, издали казалось, что город, как и вершины окружающих гор, накрыт снежным покровом. Когда мы въехали в город, я обнаружил, что белый покров это не снег. Вся огромная центральная площадь, за исключением двух узких полос, оставленных для движения, была покрыта слоем необработанного хлопка в десять или пятнадцать сантиметров толщиной.
Наши хозяева с некоторой застенчивостью объяснили, что сильные дожди намочили большую часть урожая хлопка, поэтому городские площади и все открытые места используются в качестве сушилок под теплым осенним солнцем.
Наш русский гид пояснил, что раньше здесь был маленький аул под названием Душанбе, но когда он стал городом с 300.000 населением и столицей Таджикской республики, было решено, что старое название не соответствует его положению. По счастью, Иосиф Сталин великодушно позволил городу носить его имя.
А через десять дней после того, как были опубликованы разоблачения Сталина Никитой Хрущевым на двадцать втором съезде партии, город переименовали в Душанбе.
Как бы город ни назывался, хлопок во все времена был его королем и королевой, и — все чаще — тузом. Он был доминирующей культурой в соседнем, более густонаселенном Узбекистане, и к западу на значительной части низменных районов Туркменистана. По сути все сельское хозяйство Средней Азии сводилось к выращиванию хлопка в ущерб овощам и фруктам, которых не хватало на большей части территории Советского Союза…
В городах Средней Азии мы встречали главным образом русских или других европейцев. Представителей местных народов было очень мало. В сельских районах, наоборот, жили почти исключительно азиаты. Города быстро росли» но главным образом за счет иммигрантов, а не переселения местного населения в города.
Возникают ли трения в результате этих миграций? Вовсе нет, заверили нас собеседники. Видите ли, мы живем в совершенной гармонии, поскольку не допускаем никакой дискриминации.
————
Мои представления не были tabula rasa, когда я отправлялся с сенатором Эллендером в 1961 году в эту поездку по Средней Азии и Кавказским республикам…
Переосмысливая увиденное той осенью, я пришел к выводу, что стал свидетелем определенной формы колониализма. Наши официальные хозяева не согласились бы с этим, но это было очевидно любому, не зашоренному идеологическим туманом. Экономические и политические решения принимались не в этих республиках, не теми, кто там живет, а «планирующими органами» в Москве…
Одеяло из мокрого хлопка, встретившее нас в городе под названием Сталинабад, явилось для меня могучим символом характерных черт этой империи.
Возможно, выращивать небольшое количество хлопка для продажи по мировым ценам или для снабжения местных предприятий было в интересах Средней Азии. (Точно сказать нельзя, так как никто не пробовал выяснить.) Но, конечно, не в интересах региона создавать монокультуру для снабжения дешевым сырьем промышленности за его пределами. При рыночной экономике этого бы не случилось, так как пришлось бы учесть затраты средств и сравнительные преимущества выращивания продуктов питания.
Такое могло иметь место только при командной системе и при отношении к составным частям страны как к колониям…
По мере того как система увеличивала задания по производству хлопка, все возрастающее количество сточных вод стали направлять на ирригацию, опять–таки без учета основных экономических факторов (таких, как адекватный возврат капиталовложений) или воздействия на окружающую среду. В сельских районах стал снижаться уровень жизни и росла антисанитария. Более того, возрастающие требования увеличения объемов производства побуждали подделывать данные, а расцветшая коррупция делала аферы возможными и выгодными.
Причиной всему этому была потребность советской текстильной промышленности, в основном в России и на Украине, в хлопке и нежелание тратить свободно конвертируемую валюту на приобретение хлопка заграницей, где его производство обходится дешевле.
————
Список символов дополнили еще два понятия: названия городов и их «лица».
Утверждение, что таджики ни с того, ни с сего попросили присвоить их столице имя Сталина или что киргизы хотели, чтобы их столица носила имя генерала Михаила Фрунзе, полководца Красной Армии, покорившей их, звучало абсурдно. Не верилось и тому, что стремительное и зачастую насильственное переселение чуждых этнических групп способствовало укреплению «дружбы народов».
Словом, как ни называй советскую систему (а у нее было много особенностей), Советский Союз был империей.
Российская империя или Советская?
Это была, однако, империя особого рода. Римская, Британская, Французская и Испанская империи — все возникли в результате завоеваний одной страной других. Так же обстояло дело и с Российской империей, существовавшей до революции 1917 года. Страна–завоевательница становилась «метрополией», а остальные — зависимыми от нее колониями.
Советская же империя, наоборот, возникла вследствие завоеваний политической партией, бюрократическим орудием идеологии. Метрополией был правящий класс — коммунисты, номенклатура, а не представители определенной национальности. Компартия колонизировала Россию так же, как Украину и Грузию, и Узбекистан.
Тем не менее многие продолжали считать колонизаторами русских — и не без основания. Поскольку русские многочисленнее любой другой национальности, входившей в СССР и поскольку они преобладали в центральном коммунистическом аппарате и часто были главными иммигрантами в нерусские районы, многие люди нерусской национальности считали, что ими правят не коммунисты, а русские. Далее. Советская империя присвоила себе историю русской империалистической экспансии. Она сделала русский язык фактором объединения, и распространение русского языка за счет других языков рассматривалось многими как расширение русского национального влияния.
А многие русские, со своей стороны, считали, что в их стране действует международный заговор, нацеленный на то, чтобы ликвидировать традиционные русские ценности, как и ценности других народов. Некоторые русские, страдая по уничтоженным традициям, начали вторить вслед за Александром Солженицыным, что никто не пострадал от коммунистического правления больше, чем сами русские.
Это своеобразное утверждение (те, кто читал Достоевского, увидят в нем попытку проверять добродетель степенью страдания) трудно доказуемо. Русские, в конце концов, не подвергались массовому выселению с огромными человеческими жертвами, как крымские татары, чеченцы, ингуши, приволжские немцы и с полдесятка других национальностей… Русские не были лишены возможности получать высшее образование на своем родном языке и не подвергались дискриминации советскими властями только потому, что они русские. Наоборот, они пользовались защитой и привилегиями при переселении в районы, где преобладало нерусское население.
Нет, русские не пострадали в такой мере, как некоторые другие национальности, но они достаточно выстрадали. Во времена Сталина они подвергались такому же террору, а так называемый «кулак» или человек политически неблагонадежный точно так же преследовались, хотя и были русскими. Террор, проводимый Сталиным, не делал различий. Да и бремя налогов на содержание коммунистической бюрократии и военно–промышленного комплекса тоже распределялось на всех. И поскольку русских было больше, чем людей любой другой национальности, соответственно больше русских пострадало от коммунизма.
Большинство русских неоднозначно относились к Советской империи. Они считали всю страну своей, но часто возмущались тем, что Россия растрачивает свои ресурсы, особенно когда они направлялись в Среднюю Азию, Русские гордились размерами Советского Союза и его мощью, но когда узнавали о тех жертвах, которые вынуждены нести, чтобы коммунистическая власть могла содержать империю, это вызывало у них возмущение. Они прекрасно понимали, что прибалты, азиаты и кавказцы не имеют с ними ничего общего, и многие считали, что если от них избавиться, Россия станет сильнее. А вот на украинцев и белорусов они смотрели как на «младших братьев» и с трудом соглашались с тем, что те имеют законное основание отделиться от России.
Будучи колонизаторами и одновременно колонизируемыми, русские в большинстве своем не имели четкого мнения относительно Советской империи. Вплоть до 1990 года лишь немногие задумывались, является ли Советский Союз Российской империей или же Россия является колонией Советской империи. Однако начиная с 1990 года этот вопрос стал одним из судьбоносных для будущего страны.
«Национальный вопрос решен»
Коммунистическая партия так твердо держала в руках империю, что многие наблюдатели сомневались, смогут ли межнациональные трения, бушевавшие под поверхностью, расшатать систему Даже если где–то на поверхности и появятся трещины, скрепляющие узы столь сильны, что рухнуть система не сможет.
Приблизительно в 1985 году официально считалось, что национальные проблемы играют сравнительно незначительную роль и с ними легко справиться. Политические лидеры были убеждены, что денационализированный «новый советский человек» уже прошел достаточный путь в своем развитии и этот новый тип — русский по языку, но — советский по национальности — постепенно заменит украинцев, латышей, молдаван, казахов, равно как и русских. В глазах советских политических лидеров будущее принадлежало этому новому «интернациональному» типу человека, хотя время от времени им приходилось по тактическим соображениям на некоторое время идти на некоторые уступки в ответ на эмоциональные призывы к возврату старых национальных культур. И хотя этот процесс манипуляции с этникой занял больше времени, чем предполагалось, руководители обладали необходимыми инструментами, чтобы разобраться с теми недоумками, которые продолжали противиться приливной волне истории.
Сам Горбачев придерживался такой точки зрения. Даже пробыв два года на посту генерального секретаря и называя перестройку «революционной трансформацией», он самоуверенно писал, что «СССР представляет собой поистине уникальный пример (отсутствия национальных бунтов) в истории человеческой цивилизации. Это плод национальной политики, провозглашенной Лениным».
Единственным рецептом на тот момент Горбачев считал все те же постулаты: «Весь наш опыт показывает, что национализму можно эффективно противостоять с помощью последовательно проводимого интернационализма, образования в интернациональном духе». Это предназначалось главным образом для иностранных аудиторий, А обращаясь к соотечественникам, Горбачев добавлял к этому одно предупреждение. Так например, в январе 1987 года, выступая перед Центральным Комитетом компартии, он сказал:
«Национальные чувства заслуживают уважения, и мы не должны их игнорировать. Но их не следует и эксплуатировать. Пусть те, кто склонен играть на националистических и шовинистических предрассудках, не рассчитывают, что мы тут уступим».
И уверенность в том, что национальные чувства не одержат верх, была оправдана до тех пор, пока партия контролировала страну до тех пор, пока скрепы удерживали цемент от распада.
Большинство наблюдателей, интересовавшихся советским политическим процессом (да, собственно, и все его участники), считали, что в ближайшем будущем контроля партии ничто не сможет разрушить.