Поезд гулко, как пробка из винной бутылки, вырвался из шумного туннеля и тут же почти беззвучно заскользил, окруженный светом, над Москвой-рекой по мосту. Кир помнил, как несколько лет подряд проезжал по этому мосту. Поезд делал остановку на станции «Ленинские горы», и если там в вагон входило и выходило больше двух человек, Кир загадывал желание. Какие желания могут быть у закомплексованного, инфантильного, замордованного родителями, одноклассниками и дворовыми пацанами студента-первогодка, пусть и поступившего в самый престижный вуз страны – МГУ им. М. В. Ломоносова? Кир всегда был щуплым и невысоким для своего возраста. В четырнадцать лет за лето, правда, вымахал на три головы и пришел 1 сентября в класс гоголем, но только получил еще большую порцию насмешек, так как теперь его несуразное, лишенное сильных мышц туловище, как подсолнух под тяжестью головы-цветка, колебалось под воздействием всех сил, самой безобидной из которых была сила земного притяжения. Тычки и насмешки Кир сносил, загоняя обиду глубоко в лабиринты сознания, но когда он пришел домой с перепачканными дерьмом тетрадками и с кровоточащей ладонью – малолетние изверги устроили ему пытку каленым железом в школьном саду, – отец впервые отправился в школу.

Обычно на родительские собрания ходила мать Кира, худенькая, неприметная дамочка, словно впитавшая в себя ужас унижений 37-го года – года своего рождения от такой же невзрачной женщины, копией которой она становилась год от года, пока не сравнялась по возрасту с датой, после которой отсчет жизни ее матери прекратился в связи со смертью в одном из отделений НКВД, куда привезли ее допросить о сотрудничестве мужа ее с вражескими разведками на благо мирового империализма. Муж ее, Киров дедушка, бывший бескомпромиссным чекистом и борцом за коммунистические идеалы, в этот же самый момент в соседнем каземате погибал, изрешеченный яростными пулями исступленного особиста.

Отец Кира, несмотря на происхождение жены из семьи «врагов народа», словно в отместку режиму, мучительно и натужно добивался движения по карьерной лестнице в том же самом ведомстве, несколько раз, правда, переименованном за эти годы, замучившем его тестя и тещу, увидеть которых ему не довелось. В итоге к своим сорока, когда Кир пошел в школу, отец достиг звания подполковника КГБ, а через несколько лет, отличившись во время спецоперации на московской Олимпиаде-80, пока все ловили взглядом улетавшего мишку, добавил в свой послужной список ряд благодарностей, орден из рук Андропова и очередное-внеочередное звание.

Сынка-оболтуса после упомянутого инцидента и похода в школу отец определил в одну из находящихся под крышей КГБ школ карате, но Кир, не особо отличавшийся на поприще мордобоя, уяснил из японской философии единоборств очень важный, чуть ли не главнейший постулат: чтобы победить противника, изначально нужно уступить ему, дать слабину и поймать, подцепить его затем на неверном движении, шаге, подбросив (иногда даже запрещенным приемом) выше своего роста и припечатав к татами, и заламывать до рези в глазах и исступленного крика боли, вырывая сухожилия из суставов в приступе ни с чем не сравнимого ликования. Подленького, болезненного ликования мыши, вгрызшейся в основания слоновьих стоп и повергающей своего, казалось бы, непобедимого противника оземь, оземь, оземь! Не раз собирались пацаны из секции поколотить Кира по-настоящему, но сначала их сдерживал кодекс чести, которым пронизана философия карате и которому они старались служить верой и правдой, а когда терпению пришел конец и они сгрудились за углом здания, поджидая Кира, то первым на них вышел сурового вида мужичок, который, дыхнув перегаром, достаточно твердо попросил их не делать глупостей и не трогать Кира, показав из кармана шинели со споротыми погонами широкую заточку, перемотанное черной изолентой лезвие. С ненормальным решили не связываться, и подростки отныне с опаской взирали на щуплого Кира, победоносно приходившего на тренировки и с утроенной яростью сражавшегося на ковре.

Жила семья Фемочкиных (фамилия тоже была одним из болезненных комплексов Кира) на Фрунзенской набережной, в одном из самых дорогих и престижных районов Москвы, где в былые годы обитали дипломаты, деятели культуры, ученые, разрабатывающие секретные проекты, и рядящиеся под них разведчики и гэбэшники, а сейчас селятся самые респектабельные новоявленные москвичи. Жены законспирированных и засекреченных, а подчас просто великих и известных мужей (военных и писателей, селекционеров и замполитов), когда-то руководившие грузчиками, заносившими в сталинские квартиры трюмо и шифоньеры, теперь редко встречаются во дворах, усаженных яблоня ми с корявыми ветками-сучьями. Домработницы, словно сошедшие с экранов, пасущие отпрысков вышеназванных жильцов этого мемориального района и выбивающие ковры на девственно-чистом снегу у подъездов, сменились актрисами и кинорежиссерами, балеринами и футболистами. Лишь в некоторых домах еще остались жильцы, постепенно вытесняемые «новыми русскими», скупающими престижные квартиры иногда с помощью риелторских афер, а иногда просто весом своих кошельков, с чем не могут конкурировать пенсии даже заслуженных офицеров, сохранявших основы советской государственности на протяжении многих лет.

Неожиданная помощь в истории с заточкой пришла к Киру от спившегося отпрыска когда-то известной генеральской фамилии, живущего в соседней квартире и продолжающего деградировать, сдавая бутылки после попоек в опустевших хоромах. Как Кир втерся в доверие и подружился с пьянчугой, не должно вызывать удивления. С его пронырливостью, сдобренной парой бутылок зелья, любого из «бывших» можно было перетянуть на сторону нынешних, входящих во вкус управления собственными возможностями и строящих свою жизнь по новым законам. Звали опустившегося генеральского сына Дмитрием. Его мать перерезала себе вены, когда, на свою беду, вернувшись с дачи во внеурочное время, застукала мужа на супружеском ложе отнюдь не в одиночестве. Однако не досужие сплетни и не память о семейной трагедии привели Дмитрия к столь плачевному результату. Просто вырождалась порода, все слабее становились отпрыски железных революционеров, закаленных в боях с оппонентами и ковавших победы советской власти.

В конце концов единственный друг Кира съехал на окраину Москвы, продав за бесценок квартиру на Фрунзе кавказским нуворишам. А Кир, вполне успешно закончив школу, недолго стоял перед выбором дальнейшего пути. Отец помог с поступлением на юрфак МГУ. Он еще несколько раз помогал сыну во время учебы – когда Кир, неожиданно увлекшись девочкой-сокурсницей, завалил сессию, и потом, когда вставал вопрос о распределении и дальнейшей карьере. После напряженных переговоров с генералами разных отделов и служб отец вернулся домой, устало опустился в кресло в своем кабинете и вызвал Кира.

– Сын. – Он никогда не обращался к Киру по имени. – Я решил все… Будешь у Филатова в подчинении. Начнешь – там посмотрим.

Филатов был одним из ближайших друзей Фемочкина-старшего. Они учились вместе. Вместе под видом дипломатов работали в США и вместе же были выдворены из страны во время громкого скандала в середине семидесятых. Потом их пути разошлись. Филатов возглавил один из отделов МИДа, а затем формировал российское отделение Интерпола; у Фемочкина – Ангола, Никарагуа, Афганистан, Мозамбик. Поначалу Фемочкин откладывал разговор с ближайшим другом, потому что, во-первых, не хотел отказа по вполне понятным соображениям (трудоустройство близких родственников к ближайшим же друзьям всегда проблематично: чуть что не так – все остаются недовольны, и многолетние отношения рвутся, как ветхое белье), во-вторых, надеялся найти для Кира более спокойную позицию. Но время шло, надо было принимать решение, и отцу пришлось обратиться к Филатову. Тот взял паузу, думал неделю. За это время некоторые из тех, к кому обратился отец до Филатова, дали либо уклончивый, либо отрицательный ответ, а предложения пойти адъютантом к стареющему генерал-лейтенанту Ч. или шифровальщиком в «бестиарий» Фемочкин-старший, благодаря и испепеляя взглядом благодетелей, отметал как недостойные сына. Кир к этому моменту уже поступил в Академию при российском отделении Интерпола, чтобы продолжать образование без отрыва от работы.

В конце концов Кир начал службу у Филатова, но по сути являлся адъютантом с поручениями на грани: прослушивать подозрительных офицеров, передавать деньги за определенные услуги, провоцировать подследственных на откровения, рядясь товарищем по несчастью, вывозить содержимое задержанных на границе контейнеров за пределы обследуемой территории. Это приносило помимо стабильной зарплаты кое-какие проценты от сделок, с собственной ли совестью или со свободными радикалами – не наше дело. Через пару лет Кир уже обзавелся собственной квартирой на Большой Бронной (тогда приличную двушку можно было купить там не за баснословные деньги) и женился на выпускнице хореографического училища, скромной сибирячке с тонкой талией и огромными глазами. Он называл ее стрекозой, нежно любил, но на людях с ней старался не показываться и в свет не выводил, хотя с некоторых пор у него появились знакомые в модных кругах.

Один из его дальних приятелей, официально крышевавший модельное агентство «Возрождение», возникшее на пустом месте и ничего из себя профессионально не представлявшее, но претендующее на свою долю светскости и эксклюзивности, часто приносил билеты на различные его мероприятия. «Возрождение» существовало исключительно на спонсорские пожертвования, а вернее, стабильные оговоренные взносы, за счет которых руководитель агентства мог налаживать и развивать его работу и благодаря которым спонсоры имели возможность тусоваться с понравившимися им модельками. На эти же спонсорские взносы и устраивались различные акции для популяризации агентства среди московских девушек и клиентов, но пока «Возрождению» с его показами по заштатным клубикам и галерейкам было далеко до грандов. Один только лишь день рождения «Понтиума» привлек столько светской публики и випов, что хватило бы на раскрутку трех агентств. Но Киру и его приятелю по кличке Карась было наплевать на уровень популярности и профессионализма агентства. Они с удовольствием ходили на организуемые «Возрождением» мероприятия и оценивали тусующихся на них моделей. На иронические подколки молодых людей девушки реагировали слабо. Кто вообще игнорировал (так их учили на занятиях по психологии модельного бизнеса в агентстве), кто отшучивался, кто пытался отбрить незадачливых кавалеров, не повернув головы и сцеживая сквозь зубы уничижительные слова «отвали», «я замужем», «не интересен», «свободен», «до свиданья».

Вот и сейчас Кир направлялся на встречу с Карасем, который обещал супертусовку в новом торговом центре «Лучник», открываемом с помпой и размахом на Вернадского между МГИМО и Патриса Лумумбы, что должно было обеспечить приток хорошо обеспеченных студентов, желающих одеваться модно и недорого.

«Возрождение» учредило «Премию в области модельного искусства», которая никому не была интересна и нужна, поскольку награждались одни лишь модели «Возрождения», но руководство торгового комплекса сочло мероприятие интересным и значимым для рекламы. Вряд ли кто знал, что директор «Возрождения», когда-то уже владевшая агентством «Арсенал моделз», а после его распада возглавившая новое агентство, весьма искусно работала языком и губами, чтобы презентация «Лучника» не обошлась без ее моделей и премии. Карась и Кир, продираясь сквозь плотный строй непонятных гостей, непонятно как оказавшихся на вечеринке, вышли на среднего роста худощавого паренька с карими глазами навыкат, в нелепом красном свитерке, из которого он явно вырос. Присмотревшись, можно было заметить, что «пареньку» перевалило за тридцать, но выглядел он действительно моложаво и наивно. Карась протиснулся было мимо Телка (а это был именно он), но Кир задержался, пытаясь поймать взгляд Телка, устремленный на сцену. Его действительно занимало происходящее там действо, хотя он поминутно чертыхался и невольно озирался в поисках поддержки своему осуждению. В очередной раз хмыкнув при объявлении: «В номинации „Самая востребованная модель Москвы“… побеждает… Олеся Звонарева…», Телок мотнул головой и уперся взглядом в сочувственные глаза Кира, столь же влажные и понимающие, как и глаза самого Телка.

– А это светило модельной индустрии России, непризнанный гений, известный своим бескорыстием и порядочностью?! – Кир попытался сделать реверанс, но публика, обступавшая его, не давала пространства для благочестивых жестов.

– Какого черта? – Телок было дернулся, нервно поводя плечами, но был нежно схвачен сзади Карасем, подтолкнувшим его к Киру, что в плотной толпе было равносильно дружеским объятиям, которыми повзрослевший сын благодарно одаривает воспитавшего его отца.

– Не переживай, брат, мы тебя знаем, а ты нас нет, потому как люди мы мелкие, а о тебе наслышаны и телик смотрим иногда. – Карась хитро глядел на Телка, и непонятно было, то ли издевательски щурится, то ли просто прикрывает глаза от всполохов дискотечного света, бродившего по залу и заливавшего сцену, где объявляли очередную номинацию.

– Шутите. – В возникшей паузе голос Телка прозвучал неожиданно громко, даже в толпе прозвучав резко и сорвавшись на фальцет, но тут на сцене произошло какое-то движение.

Вобля придумала своего «Оскара». Это была девочка на шаре, который, с одной стороны, символизировал земной шар, покорить который мечтает любая модель, с другой – шаткость подиума и трудности восхождения к известности и успеху. Идея нравилась Телку, и он жалел, что сам не придумал нечто подобное. Но сама церемония бесила его тупостью сценария и ангажированностью номинанток. Точно так же возмущался он и на премии «Овация», где даже место ведущей продавалось. Ему звонили несколько раз с предложением купить для своих моделей частичку популярности с помощью засветки в качестве ведущей на заметном в шоу-бизнесе мероприятии. Телок гневно отказывался, а потом бесился, наблюдая, как бесталанные ведущие вручают премию таким же бездарностям-моделям, вся заслуга которых была в том, что им купили больше обложек и в тусовке они появились большее количество раз с разными светскими персонажами под ручку.

Но искреннее лицо Кира не оставляло сомнений в истинности его коварных намерений.

– Да что вы! Мы совершенно честно и с восхищением следим за вашей борьбой с нечистоплотностью модельного бизнеса России. – В отличие от бесцеремонного Карася, бывшего всего лишь ментом УБОПа и переходившего на «ты» с любым, от кого не зависела впрямую его карьера, Кир был искушен в церемониальных играх – разведшкола давала о себе знать.

Телок чувствовал, что неспроста эти двое зацепились за него, видел заинтересованность в глазах Кира, понимал, что не просто так нахваливает его этот тщедушный малый с лицом данайца. А что, собственно, он теряет? Никаких перспектив, рутина заедает, денег больше не становится, известность не приходит, хотя действительно пару раз он мелькал в передачах о модельном бизнесе с обличительными речами, которые вызывали только смех у ведущего и гостей студии, живущих иллюзорными представлениями о сущности работы моделей и их повседневной жизни.

Кир предложил выбраться из «этого гадючника» и выпить зеленого чаю в холле, где тоже было многолюдно. Народ кружил в поисках приключений и халявных дегустаций. В туалете, расположенном в цокольном этаже, из-за клубов дыма тяжело было различить, где женская, а где мужская половина. Телок справился с этой задачей и вернулся к усаживающимся за столик Карасю и Киру, которые уже разливали дымящийся чай по изящным тонкостенным белым чашкам. Те прервали на полуслове свой разговор, и Кир участливо склонился к Телку:

– Ну, как там?

– Накурено.

– Накурено. – Кир заржал и толкнул плечом Карася, сидевшего рядом: – Ты слышишь? Накурено!

Телок не понимал, что смешного углядел новый знакомый в данном им определении туалетной комнаты, но тоже улыбался, улыбался и прихлебывал зеленый чай.

– А как вообще модельный бизнес сейчас? На каком этапе?

– Да все так же. Как после кризиса всех опустили, так и колупаемся на одном месте. Гонорары не растут, агентства множатся. Многие, сами знаете, чем занимаются – завуалированная проституция. – Телок мог говорить на животрепещущую тему сколь угодно долго, но Кир с Карасем переглянулись.

– А ты, значит, не такой? – пробубнил Карась насмешливо.

– Я? – Телок вспыхнул.

– Зачем ты так? – пожурил Кир приятеля. – Мы знаем, знаем, что у тебя в «Blow models» все не так, как в других… во многих агентствах в Москве, – обратился он уже к Телку.

Тот продолжал сидеть на взводе, даже отставив чашку подальше, но, увидев, что никто не собирается наступать на него, снова откинулся на спинку кресла и взял чай.

Карась лениво провожал взглядом проходящих мимо моделек, задерживая чашку на полпути от стола к выпученным рыбьим губам. Женщины любят пухлые мужские губы. Но Карась не догадывался о преимуществе, которое природа дала ему в пользование, считая себя неотразимым в целом, включая помимо внешности в перечень своих достоинств солдафонский юмор, врожденное чувство стиля от «HUGO BOSS» и невероятную потенцию. Он сразу не понравился Телку. Дело было даже не в насмешливом тоне и постоянных подколах, не в мужланском поведении и запанибратском отношении – чем-то опасным веяло от всей его фигуры, как будто в человечью шкуру закутался сильный, неуправляемый зверь, готовый на беспощадные действия, невзирая на безобидные повадки: похлопывание по плечам и спине, широко раскрываемые при встрече объятия, доброжелательное рукопожатие. Когда надо будет, он камня на камне не оставит. В этом Телок не сомневался. Гораздо более приятен был ему Кир, хотя его шакалья мордочка не могла ввести в заблуждение даже наивного Телка. Тем не менее он сидел с двумя друзьями и пил зеленый чай, слушал их россказни о приключениях с моделями, отвечал на вопросы, проливающие свет на внутренние механизмы нелегкого бизнеса, коим ему приходилось заниматься. Разошлись на том, что, если понадобится помощь в любом вопросе – от оформления паспортов и виз до подтягивания спонсоров на проводимый Телком конкурс фотомоделей «Лицо будущего», – он может обращаться. Записав телефоны на салфетке, Телок отчалил в неизвестном направлении, а Кир с Карасем еще долго сидели в холле торгового центра «Лучник», обсуждая проходящих мимо и делясь впечатлениями о былых знакомствах с моделями: на эту тему они не уставали говорить никогда.