Будильник разбудил меня ровно в пять утра. Я долго не мог понять, слушая бухающее в грудной клетке сердце, на каком свете нахожусь.

Такого яркого по силе и естественности сна я не видел со времен военных сборов, когда в одну из ночей меня закалывали стилетами трое незнакомцев, догнав в узких переулках старого города в лучших традициях «Широко объявленной смерти». Кровь, вытекающая из ран, и последующее головокружение, блеск лезвий и ощерившиеся рты убийц под щеточками безжалостных усов были так реальны, что, проснувшись вдруг, я ощутил облегчение, слезами выкатывавшееся из моих глаз. Подушка была вся мокрая, то ли от пота, то ли от слез, но казалась набухшей и кровавой, пока я судорожно гладил ее шершавую поверхность и снюхивал с ладони запах, пытаясь понять, не кровь ли это.

Сегодня способ и обстоятельства моего убийства были другими. Я вроде бы выслеживал кого-то, наблюдая за дверью парадного из машины, когда вдруг из ниоткуда прямо перед боковым окошком, где я сидел, возникла темная фигура в шляпе и дождевике, и рука, выпроставшаяся из прорезиненных складок, приставила вплотную к стеклу револьвер. Я дернулся было, как птица с перебитым крылом, но расползающаяся по стеклу паутина трещин заворожила, и уже понимая, что не успею увернуться, я увидел, что стрелявшим был негр. Как и в тот, первый раз, на сборах, я не понимал, что это сон, до того момента, когда, дернувшись и буквально чувствуя, как пуля входит в тело и разрывает внутренности, очнулся, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. У меня не было времени на анализ ни самого сюжета, ни причин, вызвавших столь шокирующий и не маскирующийся под жизнь, а самою жизнью явившийся сон. На сборы было пятнадцать минут. Я вызвал такси с ночи, чтобы впритык успеть к самолету. Знал бы про сон – вообще бы не ложился.

Туман зализывал раны Лужников, клубился, укутывал, затекая в распадки, Воробьевы горы, стелился над Москвой-рекой. В это раннее утро выступающий из белого марева университетский шпиль, трамплин, чудовищным ихтиозавром изогнувшийся на излете склона, притулившийся под ним ресторан с несоответствующим названием, массивное здание спортивного комплекса казались нереальными.

Таксист, везущий меня в аэропорт, оказался немногословным, но приветливым армянином. Лишь однажды, заметив в зеркале заднего вида, как я верчу головой, обозревая окрестности, он улыбнулся:

– Надо было тебя посадить за руль, а я бы поспал…

На регистрации я обратил внимание на приметную парочку: один светленький, в непонятных джинсиках, полосатых и болтающихся на бедрах, другой – иностранец, высокий черноволосый итальянец по типу… Геи – не геи, хрен поймешь. Они заказали кофе и воду без газа. Заплатив за все около пятнадцати долларов, ошарашенные, они отошли от стойки и долго обсуждали это – один на ломаном английском, другой с русским прононсом.

Я услышал:

– Чего волнуешься, не на стрелку же едешь…

Я непроизвольно оглянулся. Обычная пара. По виду совсем не криминальный мужчина и молодая женщина. Скорее всего, муж и жена. Вполне могу их представить директором фирмы и его пиарщицей. Даже родственниками, едущими на очередной день рождения большой и дружной семьи, которая пару раз в год собирается вместе, слетаясь из разных уголков мира. Почему же в обиходной речи простых сограждан укрепились блатной и уголовный жаргон?..

Сыч сам встречал меня в аэропорту. Мы выехали на трассу. В дымке или смоге, оставляемом промышленным дыханием города, мелькали приметы времени. Нет, не нынешнего, а прошедшего безвозвратно. Ничего не изменилось за двадцать лет. Стандартные памятники, облупленные Дворцы культуры, серебристые потешные бюсты, прислоненные к покосившимся заборам колеса и ржавеющая тракторная техника на обнесенных бетонными стенами стоянках… Страна, которая так долго боролась за искоренение коммунистических идей, продолжает хранить верность бронзовым Ильичам за невысоким чугунным штакетником. Вся эта муть от лукавого, следствие или, вернее, методы политических игр. Никто и не собирался свергать коммунистическую власть и «Советы». Просто кому-то расхотелось быть на вторых ролях и жгло желание присвоить себе побольше благ. Жгло, пока не выело в мозгу вполне определенный алгоритм захвата этих самых благ.

Гостиница была вполне приемлемая. Сыч рассказал, что ее построила известная компания для приема своих гостей и сотрудников, часто приезжающих в командировки. Было странно чувствовать себя в Европе, когда только что из машины видел окружающую убогость и нищету. Я отправился отдыхать. Потом Сыч обещал удивить меня еще и шикарным рестораном. В полдень он заехал за мной, и мы отправились обедать. Все было рядом, на расстоянии вытянутой руки: центральный телеграф, гостиница, железнодорожный вокзал, здание мэрии, офис агентства и ресторан «Итальянец». Дизайн неброский. Видимо, владельцы долго изучали возможные варианты на примере заведений Москвы, прежде чем решились на такой нетрадиционный для здешней публики шаг. Скорее всего, зарабатывать на ресторанном деле задача не стояла.

Мне принесли корзинку с потрясающе вкусным хлебом. Масло лежало внутри в крохотной пиалке. Оно было с травками. Я заказал еще шабли 2004 года. Однажды я слышал, как мой приятель, один из крупнейших дистрибуторов алкоголя в России, журил официанта за то, что в ресторане белое вино только двухлетней давности.

– А где же прошлого года? У вас же приличное заведение? – распекал смешного, похожего на Нильса из сказки о диких гусях официанта Игорь. – Белое вино тем престижнее, чем моложе, – напутствовал он меня в ответ на недоуменный взгляд.

Кстати, у официанта взгляд был не лучше. Он явно не мог сообразить, в чем его просчет и что от него хотят.

Мне принесли запотевший бокал. В нем плавала пыльца от пробки. Вкус был никакой. Я видел еще в меню Pino Grigo. Год не помню. Придется попозже сравнить ощущения.

Интересно, они принесли вино, какое было под рукой, или все же шабли? Как проверить? Я ж не знаток великий? Игорь бы отличил на вкус, прочел бы лекцию и еще заставил бы их подарить бутылку в знак примирения. Я намазывал масло на черные хлебцы, нарезанные для лилипутов.

Когда передо мной поставили тарелку с рыбой и спаржей, я уже был голоден настолько, что мог заказывать подряд по меню. Рыба оказалась жирной. Вино еще холодило нёбо, но вкус… Только тут я понял, что рыбным ножом мазал масло на хлеб. В плетенке под хлебом обнаружен был нож для масла с толстым закругленным лезвием. Я, как лох, пользовался не тем ножом целых полчаса! Официанты, наверное, теперь точно принесут мне не Pino Grigo, если заказать. Что взять с лоха? Я обмакнул кусочек молодого картофеля в мундире в соус. Спаржа не резалась. Нож с тонким ятагановым лезвием вертелся у меня в пальцах и не хотел пилить плотные стволики, увенчанные шишечками. «Издеваются, сволочи», – подумал я об официантах.

Я снова схватился за бокал. Локоть, опирающийся на чугунный подлокотник изогнутого кресла, соскочил, и я, пытаясь удержать равновесие, расплескал вино себе на рубашку и джинсы. Все не слава богу!

Мимо проходила пара. Он – рубашка, джинсы, она – короткая юбка, шпиль-валюта. Я в упор посмотрел на нее. Парень заметил, дернулся было, но потом с чувством превосходства провел ее мимо меня. Я вдруг понял, что это давешняя пара из аэропорта. Почему я выгораживал их? Они показались мне приличными пассажирами. Типичный бандюган.

Вернулся Сыч, который отъезжал в офис, и продолжил прерванную трапезу. Я уж думал, что расплачиваться придется мне одному. Но, как радушный хозяин, по окончании обеда он взял расходы на себя.

– Все нормально, – пообещал Сыч, – мой помощник Ваня все организует. Я его взял вместо прежнего директора, а то она совсем обнаглела. Стала девочек под спонсоров подкладывать, представляешь?!

Мы пошли на кастинг в агентство, а на вечер намечалась вечеринка по случаю кастинга. Здесь явно особо не мучились фантазиями относительно повода собраться и выпить с девчонками.

На кастинге мне понравились две девочки, которых я сфотографировал и записал, а потом по просьбе Сыча снимал и записывал еще человек пять. Сыч сказал, что иначе девочки обидятся и он может их потерять. Он держался как хозяин, и я видел, что то одной, то другой он что-то нашептывал, отводя в сторону и посмеиваясь.

– Меня зовут Марьяна, мне шестнадцать лет, рост сто семьдесят два, объемы… восемьдесят шесть, шестьдесят, восемьдесят девять. Работаю в агентстве «Вамп».

– Я Петрова Вика. Двадцать один год, сто семьдесят шесть рост. Объемы? Девяносто – шестьдесят – девяносто (с гордостью). Учусь в московском филиале юридического университета. Работаю в агентстве «Вамп».

– Рост сто семьдесят пять… ой, меня зовут Полина. Рост сто семьдесят пять. Учусь в школе. Ах да… восемьдесят пять, пятьдесят девять, девяносто.

Потом я вернулся в гостиницу и стал готовиться к вечеру.

Сыч сказал, что будут политики. Политиков было двое. Один постоянно моргал и удрученно молчал. Зато у него была шикарная трость с костяным набалдашником в виде орла, и приехал он, судя по всему, на «кадиллаке». Сыч обещал, склонившись к моему уху, что через два срока он станет президентом. Я не удивился, потому что еще в середине девяностых мне рассказывал один шофер, подобравший меня с вокзала в каком-то украинском городе, что за пару лет до этого он подвозил одну пьяную компанию, забывшую своего не вязавшего лыка товарища в его машине. Неприметный и щуплый, он был вообще в невменяемом состоянии и отказывался платить, за что был крепко бит таксистом, а через некоторое время уже подписывал указы в ранге президента страны. Мол, на той самой пьяной сходке и порешили довести его до начальственного кресла.

– Представляешь, – Сыч пьяно покачивался на ногах, прижимаясь ко мне, чтобы не упасть, – вот тот, слева… он в запросе в Москву написал: «Щетная палата»! – Сыч дробно захихикал. – Я скоро в Москве буду. – И он ухмыльнулся даже не мне, а своим мыслям.

Я сосредоточенно вылавливал оливку из коктейля.

– Тут некоторые проблемы возникли у меня, – поделился Сыч, хотя я совершенно не просил его откровенничать. – Агентство – это ж не бизнес для меня. А я тут кредитов набрал… так, по мелочи… но отдавать не с чего. Не пошли продажи…

Он опрокинул в рот стопку водки, икнул и повел меня к бару за следующей порцией. Модели расхаживали по залу в каких-то тряпочках, которые Сыч называл коллекцией.

У барной стойки было многолюдно. Гости ждали халявных дринков, хотя, судя по костюмам и драгоценностям на дамах, вполне могли купить весь бар вместе со зданием, не напрягаясь. Заправлял всем за стойкой маленький бармен. Сыч называл его Франтишек, то ли потому что в бабочке и фраке тот смотрелся весьма комично, то ли по имени любимого персонажа из фильма «Четыре танкиста и собака». Сыч несколько раз по разным поводам упоминал этот гениальный сериал времен нашего детства. Девочки понимающе моргали и кивали, явно не понимая, о чем идет речь. На прием была приглашена местная футбольная команда. Здоровяки, скорее похожие на игроков в американский футбол, довольно свободно принимали на грудь и с хохотком то тут, то там подваливали к моделям.

За полночь Сыч предложил ехать к нему. С нами поехали несколько участниц кастинга, «политики», Ваня и кто-то из спонсоров. На квартире у Сыча снова пили и танцевали под магнитофон, как на школьной вечеринке, когда у кого-то родители уехали в отпуск и оставили квартиру на разграбление однокашникам. Поскольку я не пил, то вечеринка все больше напоминала мне шабаш из какого-нибудь комикса. Мне было интересно пообщаться с кем-то из моделей, которых я фотографировал, но двух лучших с нами не было, к счастью. Толкнувшись в какую-то дверь, я оказался в неосвещенной комнате, где сочные стоны не оставляли сомнения в происходящем. Чьи-то руки отодвинули меня от двери и мягко ее закрыли. В упавшем из коридора тусклом свете я рассмотрел склоненную над диваном Марьяну. «Будущий президент», потряхивая бородкой, напряженно имел ее сзади, тогда как губы и руки девушки были вполне профессионально заняты членом сидевшего перед ней мужчины, в котором я узнал одного из спонсоров. В ухо мне жарко зашептал Ваня: «Старик, представляешь, тут все отлажено, девки сами готовы. Сосут, аж причмокивают! Занимай очередь!» Козлобородый громко простонал и прижал к себе девушку, которая, сотрясаясь, продолжала трудиться над распростертым спонсорским телом. Тот, боясь выскользнуть, притягивал голову Марьяны к своему паху все ниже. Мои глаза, уже привыкшие к темноте, медленно вылезали из орбит. Я сбросил руку Вани со своей шеи. «Увольте!» – удалось выдавить мне и выйти из «борделя».

За время «вечеринки» погода переменилась, лил проливной дождь. Машину в этом квартале поймать оказалось нереально. Я наугад прошел несколько улиц, как мне казалось, к центру, чтобы найти такси, но неожиданно вышел прямо к своей гостинице.

В номере я набил промокшую обувь газетами, как учила мама в детстве. Лучше всего для этой цели подходит «Коммерсантъ-дейли». В нем нет цветных фотографий, которыми грешат «Известия» и «Комсомолка», и он хорошо впитывает всякую гадость и сырость. Как раз недочитанная газета из самолета валялась на тумбочке у входа в мой номер. Теперь можно было сбросить намокшую одежду и лечь, попытавшись разобраться, что же происходит в моей жизни.