В ресторане «Грааль» было накурено и шумно. Столики располагались близко друг к другу. Это позволяло завсегдатаям заведения не испытывать дискомфорта, знакомясь с оказавшимися за соседним столиком стройными девушками, и, наоборот, хвастаться своими спутницами перед другими посетителями, бросающими завистливые взгляды в сторону оживленно беседующих обладательниц Гуччи-Шмуччи и прочих дольчиков и их сегодняшних благодетелей.

За одним из столов расположилась колоритная группа, шумно обсуждавшая современную проблему «физиков и лириков». Заводилой выступал щуплый, с прилизанными волосами и суетливыми руками Кир. Видно было, что долгое отсутствие в его жизни светских раутов и тусовок теперь компенсируется сполна. Он просто упивался тем, что может находиться в центре внимания, вызывать интерес девушек, со смаком потреблять подносимые ему официантами напитки. Ему апеллировал стройный человек в свитере от Roberto Cavalli, надетом как бы наизнанку (все швы были выведены на лицевую сторону), что служило для него постоянным поводом по-доброму отбрить желающих указать на этот провоцирующий промах в одежде. Это был Гений, пригласивший друзей отметить открытие выставки авангардного искусства на Рублевке, где вывесили в том числе несколько его ранних работ, а коллекция настенных часов, циферблатами которых служили различные части манекенов, выставлялась там же с ценниками, превышающими разумное понимание.

– Если бизнесом займешься, то всё… Мозги не теми становятся. Для искусства нужны определенным образом повернутые мозги, – подкалывал Кир вальяжно раскинувшегося в кресле Гения.

– Типа художник должен быть голодным? – поддерживал тот разговор.

– Ну, это слишком прямолинейно и директивно, но, по сути, искусство требует от тебя мышления, самоощущения и поступков таких, каких бизнес, напротив, не приемлет.

– А можно сочетать бизнес и искусство. Например, бизнес на искусстве?

– Ну, этим Чурек пытается заниматься. Знаешь, он ведь открывает новую галерею. Раньше было модно всякий андеграунд, галереи по подвалам, потом – салонный стиль, теперь промышленный модерн в моду входит. Как бы андеграунд, но с другого боку. Вернее, другой плоскостью, что ли, его развернули. Не нарочитая заброшенность, а то, что было в запустении, превратить в люкс. Снаружи водонапорная башня, внутри – вип-интерьер, – вступил в разговор моложавый длинноволосый человек с карими глазами навыкате, не сказать что несимпатичный, но какой-то невидный, может быть из-за не очень высокого роста, – Телок.

– Достали вы! – подал голос плотный, в дорогом костюме, будто случайно затесавшийся в компанию, которого все почтительно называли Карасем. – Давайте уж лучше о бабах, а то как канадские лесорубы… правда? – примирительно обернулся он к яркой брюнеточке, таращившей глаза на происходящее и время от времени незаметно надувавшей губки, чтобы выглядеть более сексуально, хотя и без этого силикон сделал ее похожей на куколку Блайв.

– Да, да, девочки скучают…

Кира колбасило, руки ощупывали поочередно солонку, салфетку, приборы, лежащие перед ним, хотя он и старался себя сдерживать, что было бы заметно окружающим, если бы они захотели это заметить. Но за соседними столами все были заняты своими делами: заказывали рукколу с креветками, обсуждали новых Китано с Мураками, отходили от вчерашнего «Лета» с белыми пушинками тополиного (кокосового, киношного, серпантинового) снега.

– А что о бабах… простите, женщинах можно еще добавить?! Все уже сказано давно и описано. В литературе и мировой истории. – Гений намеренно подчеркнул грубый выпад Карася. Не нравился ему этот коренастик, с видом всезнайки сидящий за его столом и насмешливо глядящий на всех и на всё.

– Да уж, – засмеялся Телок, – какой там «всё»! Женщина – это загадка, открыть тайну которой на нашем веку не удастся.

– Слушайте, вон у нас в институте, когда я работал, был один хлыщ. Нагловатый такой, но симпотный, наигранный, но иногда удачно мог похохмить, и внимание, конечно, обращал на себя. Кому-то это не нравилось, безусловно, но в основном, что хочу тебе сказать… Бабы кипятком писали, чтобы с ним встретиться. Он и рад. Одна, другая… Даже вполне приличные и домашние девочки и те на его крючок попадались. Вместо того чтобы сторониться такого – он же совратит и бросит, – девки только пуще вешались на него! Или я ничего не понимаю, или мир сошел с ума, – вступил в разговор до этого сидевший, как нахохлившийся сыч в дуплянке, седеющий, с ежиком волос мужчина в коричневой безрукавке, надетой на синюю в полоску рубашку, который все время что-то писал в электронном органайзере, время от времени вскидывая от него немигающий взгляд прозрачных серых глаз.

– Да понимаешь… Они же как сороки, на яркое да броское кидаются. Некоторые из любопытства. Что ж, мол, там такого, что все попробовать хотят! Некоторые, чтобы не отстать от подруги. А некоторые от безысходности. Вот скажи… ты многим предлагал в театр там пойти или в ресторан приглашал?

– Да ты, Карась, многих в театр зазывал! – с досадой бросил вполголоса Кир своему другу.

– Ну, не многих, но когда приглашал, некоторые отказывались, а некоторые шли, а потом поближе познакомиться… ни в какую! – отвечал тем временем Сыч.

– Так, а с чего ты взял, что с ним ходят в кабак, а потом спешат отдаться? Это все поза, театр. Он нагнетал атмосферу, популярность себе создавал таким образом. А девушки…

– Девушки – тоже вертихвостки великие, – перебил его Телок. – Никогда искренне не скажут. Даже если ничего не было, будут делать большие глаза, отрицать, но так, чтобы все вокруг думали наоборот. Ты говоришь, что мир сходит с ума. Вспомни «Жестокий романс». Это когда было, а тема… все та же. Порядочный, но серый герой Мягкова не вызывает желания, а самоуверенный, наглый Михалков отбоя не имеет. Так что сам не сходи с ума. Мир так устроен. Вот посмотри на Гения…

Он комично выпятил грудь, но в этот момент к их столику направилась вошедшая с улицы черноволосая девушка в плаще и с зонтиком-тростью. Распахнувшийся плащ обнажал обтягивающий ее точеные формы красный удлиненный свитер, на груди подрагивал золотой профиль египетской богини, каблучки цокали по деревянному полу, имитирующему старинный дубовый паркет.

– Нефертити! – восхищенно замер Кир, пытаясь определить, к кому такая гостья залетела.

– Какая ж она Нефертити? Непохожа совсем… – попытался было усомниться Карась и добавил: – Она в сто раз лучше!

– Нефертити переводится как «Вот пришла красивая женщина»! – отбрил Кир, второй раз за вечер раздражаясь на Карася.

– Вот жили древние! – подхватил Телок, радуясь, что они с Киром все же находят общий язык, тогда как Карась, прибившийся к ним, явно выполз из другого муравейника. – Тутанхамон в восемнадцать лет уже умер, а фараоном стал в девять, в двенадцать – женился…

– И чему ты завидуешь? Что рано женился? – спросил Карась.

– Или умер? – перебил его Телок, перекрикивая ставшую уже невыносимо громкой музыку.

Гений, а именно к нему пожаловала Дюймовочка-Нефертити, поднялся и стал усаживать гостью. Телок помахал официанту, чтобы принесли еще один стул. Кир сдвигал Блайв и Сыча. Только Карась не шелохнулся, в упор глядя на подошедшую.

– Что же ты, Гений, скрывал такую красоту от народа? – вопрошал он, пока народ рассаживался по вновь созданным Киром траекториям вокруг не очень большого стола.

Официанты мелькали, поднося дополнительные приборы и бокалы.

Разговор, то затухая, то вновь разгораясь на каких-то греющих всех темах, струился между закусками и горячим, вином и чаем.

Сыч поведал о своей идее создать портал, где бы собиралась вся информация о событиях в мире моды, особый акцент делая на каталог модельных агентств. Собственно, по этой причине он уже несколько месяцев жил в Москве, появляясь везде, где можно было найти контакты и связи, искал инвесторов для своего детища. В городе, откуда он внезапно исчез, так и не отдав часть кредитов, его искали, но до Москвы пока руки не дотягивались. Он вел себя осторожно, не светился особо, но знающего ситуацию Кира, с которым они случайно познакомились сразу по приезде Сыча на одном из показов, это удивляло. Ведь отыскать человека в Москве не составляет труда, тем более что Сыч не скрывался, а буквально был в центре модной столичной жизни.

Сам Кир брал на себя все больше и больше инициатив в «Blow models». В основном сфера его интересов простиралась на кооперацию с западными агентствами. Кир считал, что именно отправка девочек за границу способна поставить агентство на ноги и дать финансовую независимость. Дошло до того, что он предложил упирающемуся Телку разделить офисы и даже сменить название, так как по понятным причинам слово blow не совсем вписывалось в концепцию нового направления, которым собирался заниматься Кир.

– Так что получится? – вопрошал несчастный Телок. – Разделим офисы, сменишь название. Это ж получится, что у тебя отдельный бизнес и свое агентство. Зачем я тогда? Аааа, ты меня бортууууешь…

– Да нет, – хитрил Кир, – все останется по-прежнему. Ты же корифей, как можно тебя обойти, зачем? Просто будет больше четкости в работе.

Карась при этом молча следил за диалогом, иногда закинув ноги на стол, иногда поигрывая в компьютерный пасьянс, и выступал молчаливым гарантом Кировой безопасности и самостийности.

– Нет, так дело не пойдет, – кипятился Телок. – Одно направление без другого существовать не может. Региональные агентства-то общие, получается? Кому они лучших будут отдавать тогда, если мы разделим офисы?

– Да они и так общие, – гоготнул Карась, – все московские агентства там пасутся. Всем, кто им посулит денежку, они отправят лучших из лучших своих моделей. Для блядства ли, для сурьезной работы – разбирайся потом. Все равно ты их потеряешь.

Телок сопротивлялся скорее по привычке. В душе он давно смирился с тем, что своими руками за несколько лет взрастил конкурентов. Утешало его то, что по большому счету он выиграл от временного сотрудничества с двумя братьями-акробатьями – Карасем и Киром – не меньше, а возможно, и больше, чем они. На деньги его кинуть не могли по причине того, что их не было, а напротив, вложили кое-какие средства в честное, но загибающееся Телково агентство. С другой стороны, по непоколебимому убеждению Телка, без него их новое агентство, если они действительно пойдут на такой шаг, обречено на бесславное прозябание. В любом случае опыт и связи, наработанные Телком, останутся с ним, и ох как нелегко будет новоявленным Касабланкасам на модельном рынке Москвы. Не знал не ведал Телок, что цели у Кира были вполне определенные и далекие от создания лучшего суперагентства России, когда он рисовал план чуть ли не монополизации бизнеса, сначала заманивая Телка в совместную работу, а в последнее время уже открыто говоря о разделении и концентрации усилий каждого из них на конкретных направлениях. Телку Кир оставлял работу с заказчиками в Москве по трудоустройству моделей на выставки, презентации, показы нищих, по его словам, российских дизайнеров и съемки для рекламы, за которые в России платили гроши. Сам же хотел заниматься исключительно зарубежным направлением: отправлять моделей в лучшие агентства Парижа, Нью-Йорка, Токио и Лондона. Несколько покладистей стал Кир с тех пор, как каким-то чудом уговорил одну из новеньких девочек «Blow models» вступить с ним в «преступное сожительство».

Светочка приехала из Сочи, обойдя все соблазны беспутной курортной жизни, встающие перед местными красавицами, отпущенная родителями под честное слово разузнать все о поступлении в престижный вуз, но вместо приемных комиссий и деканатов в первые же дни обошла крупные московские агентства, столкнувшись где с банальным хамством, где с обволакивающе-отталкивающей лестью, а где и с недвусмысленными предложениями. И только Кир почему-то привлек ее – может быть, бесхитростным рассказом о тяготах модельно-московской жизни, а может быть, заботливым ухаживанием с наливанием чаев и предложением набросить на плечи свой свитер – в офисе было прохладно. Почти сразу Светочка переехала к нему, и теперь дня не проходило, чтобы Кир не нудил в офисе о карьерных перспективах «сочинской жемчужины», как называл ее Карась. В конце концов фотографии Светочки приглянулись кому-то в Париже, и она не принимала участия в сегодняшнем застолье, так как уехала домой делать загранпаспорт, к великой радости Телка, воспринимавшего ее отъезд как достижение агентства, и Кира, который мог в появившейся паузе вновь упиваться своим положением наставника и проводника юных моделей в сложный мир рекламы и моды.

Появившаяся Дюймовочка оживила разговор за столом в «Граале». Теперь каждый из присутствующих старался проявить себя и поиграть словесными бицепсами, чтобы завладеть ее вниманием. Блайв чувствовала, что ее акции стремительно падают. Только Карась, изначально положивший глаз на куколку, уже нисколько не стесняясь, всячески предъявлял на нее свои права, закидывая ей руку на плечи, перекладывая по-хозяйски ее сумку, заказывая ей напитки:

– Так, девушка, еще одну «Маргариту», пожалуйста. Ты же будешь «Маргариту»? – оборачиваясь к Блайв. – Клубничную? Девушка, нам клубничную!

Блайв была приведена в агентство Сычом. Стараясь установить как можно больше контактов, что было необходимо ему для развития проекта фэшн-портала, он пытался втереться в доверие к московскому модельному сообществу и время от времени то в «Blow models», то в «Парус», то в «Подиум» приводил разных моделей либо из своего города, либо с различных мероприятий и пудрил им мозги, обещая сказочное продвижение, козыряя знакомствами с руководителями и владельцами московских агентств, преувеличивая свой статус и возможности, суля бесплатную съемку портфолио. Да, незадолго до отъезда, а вернее, бегства с берегов Потусыни Сыч взял в руки фотоаппарат и освоил профессию фотографа, с тем чтобы иметь больше возможностей охмурять наивных девушек, приходящих к нему в агентство. Одно дело, когда ты с высокого кресла директора вещаешь о сложностях модельной жизни и перспективах для тех, кто будет покладист и понятлив. Все равно многие девочки воспринимают тебя как босса, шефа, изначально не беря в голову мысли о близких отношениях, а иногда даже пугаются слишком уж откровенных высказываний. На контакт идут или уж совсем бедовые, или несмышленые, но те обычно с мамами приходят. Совсем другое дело – иметь возможность входить в личный контакт на правах друга, и роль фотографа для этого подходит, как никакая другая. Посудите сами: взаимодействие модели и фотографа происходит обычно один на один, длится в течение всего дня, предполагает некую степень раскрытости и даже духовной близости и влечения. А с учетом того, что во многих женщинах живет ген эксгибиционизма, стоит только дать ей возможность обнажиться, и ее глаза покрывает романтическая поволока, ей нравится нравиться, и вот она уже течет – подходи, бери и довершай начатое. Сыч проверял. Работает с восемью моделями из десяти. Уезжали они на берега той же самой Потусыни, играли в русалку, валялись в стогах – пасторальный сюжет, в лесу на поваленном стволе искали дух брошенной принцессы… У Сыча были отработанные темы: введение в образ вышеупомянутых русалок, принцесс и селянок сопровождалось постепенным раздеванием и, как следствие, торопливым соитием на фоне изумленной природы. Бывали и обломы. Как-то раз вошедшая в образ маленькой лесной разбойницы очередная малолетняя жертва модельного бизнеса не захотела из него выходить и на внезапное изменение сюжетной линии так заехала болтавшейся на шее Сыча камерой тому по носу, что нос, к удивлению, остался цел, а вот объектив пришлось менять. Немного попортила Сычу кровь история с трагически погибшей моделью Сырцовой. Его лишь вызывали пару раз давать свидетельские показания, но, к счастью, тогда он еще не был замечен в фотоизысках, и подозрения прошли мимо него, а вскоре был изобличен и убийца – отец девочки, не переживший ее первой любви и позорного бесчестия.

Но вот Сыч в Москве – и новые горизонты рисуются его изощренному уму. «Политики», Виталик Махов – все оказывали на первых порах посильную помощь, поэтому он и удержался на плаву, а тут и новые связи и знакомства подоспели. Москва дает массу возможностей тем, кто принципиально делает ставку на беспринципность и выигрывает раз за разом против всех правил и теории вероятности.