Глава 1

У всего есть начало.

Начало этой истории лежит в Бельгийском Конго, в самом сердце Африки. Стоял 1908 год, страна пыталась восстановиться после жестокого правления короля Леопольда II.

В том году Свободное государство Конго прекратило существовать, аннексированное Бельгией. Этот регион, в 75 раз больше самой Бельгии, теперь стал колонией под названием Бельгийское Конго. Король Леопольд умер через год, так ни разу и не ступив на эту территорию.

Вскоре Бельгийское Конго превратилось в «образцовую колонию», а передача полномочий Брюсселю способствовала тому, что немалая часть получаемых регионом доходов инвестировалась в него же. Прибывшие миссионеры строили больницы и клиники, а церковь руководила школами. Была создана инфраструктура железных и автомобильных дорог. Горнодобывающие компании предоставляли своим сотрудникам жилье и техническую подготовку.

Хотя это давало большие преимущества жителям крупных и более мелких городов вроде Бомы и Леопольдвиля, щупальца прогресса едва ли дотронулись до обитателей глубин влажного тропического леса. Племенные народы, как и тысячи лет до этого, выживали за счет охоты и собирательства. Они добирались до ближайшей деревни или города только для того, чтобы продать дичь или ценный мед, добытые под пологом влажного тропического леса. Бескрайние тропические леса Конго населяло несколько племен. Самые известные из них – пигмеи, которых знают как мбути в лесах Итури на севере Конго. Кроме них здесь обитали племена ака, тва и бака, а также их более рослые и влиятельные соседи – банту, среди которых был один молодой охотник.

Наш охотник жил в глубине конголезских джунглей и относился к той малочисленной этнической группе банту, которая населяет верховье реки Санга. Кочевники по природе банту охотятся на лесную дичь. Молодой, физически крепкий и мускулистый, он был одним из лучших охотников племени и занимался не только этим. Ему доверяли отвозить мясо дичи, туши и меха вверх по реке в город Леопольдвиль, чтобы обменивать их на корни маниоки, из которых пекут «хлеб из кассавы» для всего племени. Но сначала нужно было поймать добычу.

Накануне, вооруженный длинным копьем, ножом с железным наконечником и проволокой для ловушек, он отправился в лес, чтобы расставить силки. Веткой он прикрепил к земле смертоносную проволочную петлю и прикрыл ее листьями. Молодое деревце, пригнутое к земле с помощью второго куска проволоки, стало пружиной, которая затянет петлю. Теперь, спустя ночь и день после установки ловушек, он проверяет, не попалась ли в них добыча.

Приближаясь к первой ловушке, охотник слышит шум в подлеске впереди. Он подкрадывается медленно и тихо, опасаясь потревожить яркую, как стебельки травы, смертоносную зеленую мамбу, обитающую в нижнем ярусе тропического леса и на деревьях. Вот и ловушка. Вглядываясь сквозь занавес похожих на виноградные лозы лиан, охотник видит, что поймал молодого самца шимпанзе. Животное, когда-то энергичное и полное жизни, теперь выглядит истощенным и почти мертвым.

Подойдя ближе, охотник замечает, что животное отгрызло себе часть ноги, чтобы освободиться от ловушки. Он бросается вперед и колет шимпанзе копьем, но недостаточно быстро. Зубы шимпанзе вонзаются в его левую руку. Он отступает от боли, поднимающейся от его кисти к локтю. Затем со всей силы вонзает копье глубоко в грудь шимпанзе. Этого достаточно: животное перестало бороться за жизнь.

Он осматривает свою раненую руку. Укус не слишком глубокий, поскольку животное уже ослабло от потери крови. Он старательно очищает рану, затем железным ножом разделывает мертвое животное и вырезает его внутренности. Закончив, он взваливает тушу на плечи и несет к лодке. Теплая кровь шимпанзе смешивается с его кровью, сочащейся из открытой раны.

Охотник не знает, что пойманный и убитый им шимпанзе – переносчик вируса. Тот проникает в его кровь через рану и, обнаружив, что эта кровь не сильно отличается от крови шимпанзе, инфицирует ее. Человек для него – идеальный носитель, так как у шимпанзе и людей совпадает более 98 % генома. Вирус тут же начинает агрессивно размножаться. Не подозревая об инфекции, охотник бросает мертвого шимпанзе в свою лодку поверх тушек ранее добытых животных – например, панголинов и малой антилопы, – и отталкивает лодку от берега. Он движется в сторону Леопольдвиля, что в трех днях пути вниз по течению реки Санга.

В те времена Леопольдвиль был процветающим, шумным торговым центром с быстро растущим населением. Город Бома, расположенный более чем в 320 км к западу, был столицей Бельгийского Конго и резиденцией генерал-губернатора, а Леопольдвиль – буйно разрастающимся городком из одноэтажных лачуг, спускавшихся к самому берегу реки Конго. Этот могучий водоем, длиной свыше 4300 км, тянется на северо-восток к Кисангани – городу, расположенному почти в тысяче километров. Благодаря появлению железной дороги до Матади Леопольдвиль превратился из рыбацкой деревушки в шумный центр коммерции. Именно поэтому в Леопольдвиль стекались торговцы, лоточники и охотники со всего Бельгийского Конго, желающие продать свои товары. А где есть торговцы, лоточники и охотники, там есть и проститутки.

После трех дней на реке наш охотник прибывает в Леопольдвиль. Он часто бывал здесь, обычно с какими-нибудь животными, которых выслеживал и убивал в джунглях. Этот раз – не исключение. Привезенные им туши, включая укусившего его шимпанзе, разделаны и готовы к продаже для дальнейшей готовки или копчения. Блюда из мяса шимпанзе, скорее всего, никого не заразят. Шкуры и меха охотник обменяет на маис и кассаву. Но за мясо дичи ему удается выручить несколько бельгийских франков – сумму достаточную, чтобы отпраздновать сделку выпивкой и посещением одной из многочисленных проституток, расхаживающих по улицам города. Либо в этот раз, либо во время последующих приездов охотник передаст им обосновавшийся внутри него вирус, о котором он не подозревает, и это станет началом распространения болезни среди человечества. Передача вируса от шимпанзе к охотнику, вероятно, была тем единственным разом, когда штамм ВИЧ прошел межвидовой барьер от шимпанзе к человеку и затем успешно проявился в виде пандемии, которую мы наблюдаем сегодня.

В густонаселенном Леопольдвиле, где мужчин было намного больше, чем женщин, и проституция процветала, вирус нашего охотника довольно легко распространился. Опаснее всего было то, что период от заражения до смерти больного мог занимать – чаще всего так и происходило – несколько лет, пока вирус подтачивал иммунную систему носителя, позволяя незамеченным переходить от одной жертвы к следующей. Проститутка, с которой охотник провел ту ночь в Леопольдвиле, а затем и другие, у которых он побывал, передали вирус своим клиентам, которые затем вернулись домой к своим женам, подружкам и партнерам. Именно так, неторопливо, начался этот фатальный цикл.

 

Глава 2

На протяжении десятка лет после событий 1908 года инфекция передавалась по цепочке, но не выходила за пределы Конго. Болезнь, вызываемая вирусом, не привела ни к одной заметной вспышке за несколько последующих десятилетий. Требовалось идеальное стечение обстоятельств, чтобы вирус стал стремительно распространяться.

Такие условия сложились в ходе медицинских кампаний, проводимых в Бельгийском Конго с 1921 по 1959 год. Продиктованные благими намерениями, они привели к злосчастному результату. Колониальные органы здравоохранения, вознамерившись победить изнурительные и подчас смертельные тропические заболевания, такие как сонная болезнь, впервые использовали одноразовые шприцы массового производства. Именно с их помощью стало возможным осуществить ряд медицинских программ.

Шприцы для инъекций существовали с 1848 года, но даже к концу Первой мировой войны их стеклянные и металлические части все еще производились мастерами вручную, из-за чего они оставались большой редкостью. Во время одной из медицинских экспедиций по верховью реки Санга в 1917–1919 годах французский врач Эжен Жамо излечил более 5300 случаев сонной болезни, используя всего шесть шприцев.

В 1920-х годах началось массовое производство шприцев, и положение дел изменилось. Это было крайне важным событием для медицинских команд, работающих в Африке – особенно в Бельгийском Конго и соседнем Камеруне, хотя их ресурсы и оставались ограниченными. Шприцы не были одноразовыми, а стерилизовать их или даже иголки на практике не представлялось возможным.

Эти кампании по вакцинации от сонной болезни создали идеальные условия для распространения того вируса, который наш молодой охотник невольно занес в Леопольдвиль. В Бельгийском Конго инъекции проводили мобильные команды, не имеющие профильного образования и получившие минимальную техническую подготовку. Они навещали пациентов в деревнях, чтобы сделать им ежемесячные уколы. Цель визитов, однако, состояла не только в лечении деревенских жителей, но и в защите от болезни туземной рабочей силы и колониальной администрации. Из-за огромного множества людей, нуждающихся в инъекциях, времени на кипячение и стерилизацию каждой иглы не хватало. Перед следующим пациентом их просто ополаскивали водой и спиртом.

Поэтому зачастую в шприцах оставалось немного крови. Ничтожного количества зараженной крови хватало, чтобы передать болезнь. Даже после 1956 года, когда появились одноразовые пластиковые шприцы (изобретенные новозеландским фармацевтом и ветеринаром Колином Мердоком, который хотел разработать метод вакцинации, устраняющий риск заражения), скорее всего, их продолжали использовать повторно из-за дороговизны.

Эта практика продолжалась, что подтолкнуло канадского профессора микробиологии Жака Пепина в 2011 году предположить, что связующим звеном между исходным человеком-носителем и мировой эпидемией вируса был именно шприц для инъекций. Он установил, что из 3,9 млн инъекций против сонной болезни 74 % были сделаны внутривенно, а не внутримышечно. Внутривенные инъекции – не только самый прямой путь введения лекарства в организм, но и лучший способ непреднамеренной передачи вируса, переносимого кровью. Кроме того, до 1950 года в Африке, южнее Сахары, было всего две колонии, где проводились программы переливания крови. Первой был Сенегал, запустивший их крови в 1943 году, а второй – Бельгийское Конго, где с 1923 года велись примитивные процедуры исключительно для лечения маленьких детей с тяжелыми формами анемии, вызванной малярией. Малярии так боялись, что, по-видимому, польза от переливания крови намного перевешивала риск заражения другими заболеваниями или вирусами, передающимися через кровь, – такими как вирус иммунодефицита человека (ВИЧ).

Существуют разные мнения на этот счет. Некоторые эксперты сомневаются, что иглы сыграли значительную роль в распространении ВИЧ среди людей, полагая, что достаточно было и просто сексуальных контактов. Но даже они согласны, что кампании по вакцинации (и в меньшей степени программы переливания крови) впоследствии сыграли свою роль, обеспечив распространение вируса среди людей по всей Африке.

Пепин, однако, полагал, что именно инъекции могли быть связаны с переходом ВИЧ через критический порог распространения. Момент, когда вирус был непреднамеренно введен стольким людям, что естественное затухание вируса стало невозможным, – это точка, за которой передача половым путем смогла доделать остальное. Население Африки стало чаще путешествовать по континенту благодаря развитию автомобильных и железных дорог, и трансафриканское распространение инфекции ускорилось. С конца 1930-х и до начала 1950-х годов вирус продвинулся по железной дороге и водным путям до Мбужи-Майи и Лубумбаши на юге и Кисангани на севере. Сначала инфекция была ограничена конкретными группами людей. Но вскоре вирус проявился среди обычного населения и стал распространяться, особенно после того, как Бельгийское Конго обрело независимость 30 июня 1960 года и стало называться Демократической Республикой Конго. Тогда вирус укоренился и образовал вторичные очаги заражения, начав свое неотвратимое распространение на юг и восток Африки, а также в регионы южнее Сахары.

И вскоре он разошелся по всему миру.

 

Глава 3

Четырнадцатого декабря 1908 года – того самого года, когда вирус иммунодефицита обезьян, впоследствии мутировавший в ВИЧ, передался от шимпанзе к охотнику в Конго, – в маленьком индийском городе к северу от Бомбея родился мальчик весом 2,8 кг. Родители нарекли младенца именем Боми, а его фамилия – Булсара – происходила от названия города Булсар (ныне Валсад), в котором он появился на свет.

Боми родился в семье парсов – так называют группу религиозных последователей иранского пророка Заратустры. Парсы, что на фарси означает «персы», эмигрировали в Индию из Ирана в VIII веке, чтобы избежать жестоких религиозных преследований со стороны мусульман, и осели главным образом в Бомбее и в городках и деревнях к северу от него.

Развив свою прирожденную способность к коммерции, парсы восприняли европейское влияние на Индию, и в течение XIX века стали богатой общиной благодаря железнодорожной и судостроительной промышленности Бомбея. Семья Булсара, однако, жила не в процветающем Бомбее, а почти в 200 км к северу, в штате Гуджарат. Единственным источником дохода для большинства местных жителей здесь был сбор манго в многочисленных садах, усеивающих окрестности. Поэтому община парсов в Гуджарате была далеко не богатой, и многим молодым людям из региона приходилось искать работу в других местах – не только в Индии, но и за ее пределами.

Боми, один из восьми братьев, не стал исключением. Денежные трудности вынудили его, вслед за братьями, в поисках работы уплыть из Индии за 5000 км – через океан, в страну с экзотическим названием Занзибар.

С работой Боми повезло: сразу же по прибытии он получил место кассира Верховного суда при британском правительстве в Каменном городе. Он быстро и с комфортом обосновался на острове, посвятив себя работе и усердному, но неспешному выстраиванию привилегированного образа жизни. Однако ему хотелось завести семью, чтобы было с кем разделить безбедную жизнь: ведь на Занзибар он прибыл холостым одиночкой. По работе Боми часто ездил в командировки по всему Занзибару и Индии. Во время одной из таких поездок на родину он познакомился с Джер, элегантной девушкой в очках, младше его на 14 лет. Это была любовь с первого взгляда, и вскоре они поженились в Бомбее. После этого Джер покинула свою семью и последовала за мужем на запад через Индийский океан – на Занзибар, где они надеялись вырастить детей.

Молодожены жили в двухэтажной квартире, в которую вел лестничный пролет с оживленной улицы Шангани в Каменном городе, что на западной стороне острова. Уровень жизни семьи Булсара был ощутимо выше, чем у других занзибарцев: зарплата Боми позволила им нанять прислугу и даже купить небольшой семейный автомобиль. Почти 60 лет спустя Джер Булсара вспоминала, что это была «беззаботная жизнь».

В четверг, 5 сентября 1946 года, в парсийский Новый год, в правительственной больнице в Каменном городе у семьи Булсара родился первенец. Мальчика, весившего при рождении 3 кг, нарекли именем Фаррух Булсара. Одна из двоюродных сестер Фарруха, Первиз Даруханавалла, вспоминала: «Когда он был совсем маленьким, лет трех-четырех от роду, – его мать, уходя на работу, оставляла его с моей матерью, потому что она была домохозяйкой, а у него родители оба работали». В разговоре с писательницей Лесли-Энн Джонс Первиз вспоминала: «Он был совсем маленьким, такой маленькой деткой. Еще совсем крохой он приходил ко мне домой со своими родителями. Они оставляли его с моей матерью и шли по своим делам. Повзрослев, он стал играть в нашем доме. Озорной был малыш. Я была гораздо старше его, и мне нравилось за ним присматривать. Он был очень милым мальчишкой».

С пятилетнего возраста Фаррух посещал Занзибарскую миссионерскую школу – заведение под руководством британских монахинь в Каменном городе. По словам его матери, Джер, еще мальчиком Фаррух проявлял интерес к музыке и выступлениям: «Он любил слушать пластинки, а затем петь – любую музыку: народную, классическую или индийскую». Когда родители маленького Фарруха посещали различные торжества или вечеринки, он сопровождал их. Стало традицией, что на этих мероприятиях его просили что-то спеть. Всегда готовый услужить или даже показать себя, мальчик охотно запевал и гордился тем, что смог осчастливить всех своим пением в столь юном возрасте.

В 1952 году родилась сестра Фарруха, Кашмира. «Ему было шесть лет, когда я родилась, поэтому мы были вместе только год. Но я всегда знала, что мой гордый старший брат меня защитит», – вспоминает она. Кашмира говорила, что провела с Фаррухом только год, потому что в феврале 1955 года родители отправили его в школу-интернат в Индии. Это было в День святого Валентина, вскоре после проведения церемонии навджот – ритуала очищения у парсов, которым Фаррух был посвящен в зороастризм. Его зачислили в школу Св. Петра – закрытую английскую школу в Панчгани. Это учебное заведение было основано в 1902 году и стало престижным в последние десятилетия британского правления. Школа находилась почти в 5000 км от Занзибара, так что в ближайшие несколько лет, вплоть до 1963 года, Фаррух мог видеться с родителями всего раз в год – лишь месяц летом, когда он приезжал домой.

Путь в новую школу начался для Фарруха с морского путешествия от Занзибара до Бомбея, в которое он отправился вместе с родителями. Судно останавливалось в Момбасе и на Сейшельских островах, прежде чем прибыть в Индию, откуда они отправились в Бомбей, а затем и в Панчгани. На следующие несколько лет школа с девизом „Ut Prosim“ (лат. «Чем я могу служить») станет домом Фарруха.

«Я плакала, когда мы уезжали, а он запросто влился в компанию остальных мальчишек, – вспоминает Джер Булсара. – Он был очень доволен и отнесся к происходящему как к приключению, ведь в этой школе были и дети наших друзей».

Был ли молодой Фаррух действительно счастлив и считал ли свою новую жизнь в школе-интернате приключением, трудно сказать. Любому восьмилетнему ребенку, отправленному в школу за 5000 км от семьи, наверняка было непросто приспособиться к новой обстановке – не только вначале, но и в последующие годы. В своей книге «Их становление: британское отношение к детям и система школ-интернатов» (Lone Arrow Press, 2000) автор Ник Даффелл утверждает, что отправка ребенка в закрытую школу в возрасте восьми лет равносильна жестокому обращению с детьми. Он говорит, что получил тысячи писем от людей, которые чувствуют, что им нанесен ущерб из-за отправки в интернат в детстве. «Они не умеют строить отношения с другими людьми, – поясняет Даффелл. – Детей этого возраста должны воспитывать люди, которые их любят. Учителя, какими бы хорошими они ни были, не могут дать им этой любви. У детей в этом возрасте нет ни эмоционального интеллекта, ни зрелости, необходимых, чтобы справиться с этим чувством утраты. Их личность формируется по типу „оперативного выживания“. Внешне они выглядят компетентными и самонадеянными, внутри же они закрыты и не уверены в себе. Многие из них испытывают неуверенность до конца жизни».

Спустя годы, когда Фаррух Булсара стал Фредди Меркьюри, в интервью он редко заговаривал о школьных годах, проведенных в индийском интернате. Одним из лучших друзей Фредди в зрелом возрасте был певец и звезда вест-эндских театров Питер Стрейкер, но даже с ним Фредди редко говорил о своем детстве. «У меня сложилось впечатление, что он не слишком вдавался в подробности, потому что в детстве учился в Индии и не хотел, чтобы его считали индийцем, – предполагает Стрейкер. – Сейчас это не имеет значения, но в то время все было по-другому. Он всегда говорил, что он перс. Ему нравилось так думать, потому что это более экзотично – будь ты звезда рок-н-ролла или профессиональный борец».

Редким случаем, когда Фредди публично говорил о своей учебе, было интервью 1974 года. Когда его спросили о школьных годах, он был непреклонен: «Принадлежали ли мои родители к высшему классу и много ли денег они в меня вложили? Был ли я избалован? Нет. Мои родители были очень строгими. Я не был единственным ребенком, у меня есть сестра, и я был в школе-интернате девять лет и редко видел своих родителей. Этот опыт очень помог мне тем, что я научился отвечать за себя».

В другом интервью 1974 года, когда речь зашла о школе, Фредди повторил: «Мои родители думали, что обучение в закрытой школе пойдет мне на пользу, поэтому они отправили меня в одну из таких школ, когда мне было семь, дорогуша. Оглядываясь назад, я думаю, что это было замечательно. Вы учитесь беречь себя и нести ответственность».

Естественно, обстановка закрытой школы иногда связывается с травлей и сексуальным насилием, а такие действия могут повлиять на формирование личности и дальнейшую взрослую жизнь. Юнгианский психоаналитик, психотерапевт, супервизор, доктор наук Джой Шаверен считает, что психологический ущерб, наносимый детям и особенно мальчикам в школах-интернатах, в первую очередь заключается в чувстве утраты, когда семья подменяется множеством незнакомцев того же пола. По мнению исследовательницы, такая травма может существенным образом повлиять и на сексуальное развитие. Она пишет: «Тепло можно найти и среди доступного окружения, тогда формируется новое братство или сестринство. Сексуальные эксперименты могут приносить утешение, но также ведут к насилию. Это может привести к искажению формирующейся сексуальной идентичности, и некоторые мальчики начинают сомневаться в своей первоначальной сексуальной ориентации. В то время как ребенок приобщается к радостям гомосексуальности, учебное заведение объявляет их опасными. Это может побудить человека скрывать свою гомосексуальность – или провозгласить себя гетеросексуальным и решительно открещиваться от гомосексуальности».

Получил ли Фаррух подобный опыт сексуального развития в школе Св. Петра и если да, то повлияло ли это на его дальнейшую сексуальную ориентацию, мы не знаем. Позже в своих интервью Фредди почти не касался темы травли и сексуальности в школе-интернате. Но в интервью для журнала NME, сделанном в марте 1974 года, он все же кратко прокомментировал тему насилия в школе, когда его спросили о жестоком поведении и гомосексуальных похождениях: «Глупо утверждать, что в школах-интернатах такого нет. Все, что о них говорят, более-менее правда. Вот эта травля и все прочее. Меня преследовал один странный учитель. Меня это не шокировало, потому что в закрытой школе не сталкиваешься с этим внезапно, ты узнаешь обо всем постепенно. Это часть жизни». Когда его спросили, был ли он симпатичным мальчиком, с которым все хотели переспать, Фредди ответил: «Как ни странно, да. Каждый через это проходит. Меня считали заядлым гомиком». А в ответ на вопрос: «А вас нагибали?» Фредди ответил: «Ах ты, хитрая корова. Скажем так, были времена, когда я был молодым и зеленым. Со школьниками это случается. Я тоже участвовал в школьных шалостях. Подробности опущу».

Питер Патроа, преподававший в школе Св. Петра математику, когда там учился Фаррух, вспоминает, что уже в этом учебном заведении проявления гомосексуальности Фредди Меркьюри были на слуху. «Гомосексуальность есть в любой школе, – сказал Патроа в 2008 году. – Она, конечно, имела место и в интернате Св. Петра, когда Фредди там учился. На момент переезда в Мумбаи мальчик, по-видимому, был близок с одним парнем. Его отцу об этом сообщили, и он, я уверен, очень огорчился. Эта была строго религиозная семья в нескольких поколениях, а зороастрийцы категорически запрещают гомосексуальные отношения».

Учительница из Панчгани Джанет Смит, которая жила в школе Св. Петра, пока ее мать преподавала у Фредди изобразительное искусство, тоже была убеждена, что признаки его гомосексуальности были очевидны довольно рано: «Было заметно, что Фредди отличается от других мальчиков. Он бегал повсюду, называя всех „дорогушами“, и часто был крайне взбудоражен. В то время мы не понимали, что такое гей. Однажды я спросила у мамы, почему он такой, и она просто сказала мне, что некоторые люди другие».

Первое время в школе Фаррух был ужасно застенчив. Он стыдился своих верхних резцов, которые заметно выступали вперед – у него было четыре лишних задних зуба, увеличивающих голосовой диапазон. Товарищи даже дали ему кличку «Бобер». Однако вскоре у него появилось новое имя: учителя стали ласково называть его «Фредди». Он немедленно подхватил это имя, и с того момента Фаррух Булсара стал Фредди Булсарой.

Как бы далеко Фредди ни был от родителей, вскоре он преодолел тоску по дому и погрузился в школьную жизнь, особенно занятия спортом. «В школе большое внимание уделялось спорту, и я занимался всеми его видами. У меня был бокс, крикет и настольный теннис, в них я был действительно хорош», – позже вспоминал Меркьюри. Он также был достаточно силен в спринте и хоккее, которые его мать одобряла больше, чем бокс. «Фредди блистал во всех видах спорта. Но когда я узнала о боксе, я написала ему из Занзибара, где мы тогда жили, чтобы он прекратил им заниматься. Мне это не нравилось, я считаю бокс слишком жестоким», – вспоминает она.

Одиннадцатилетний Фредди выиграл школьный кубок за юношеское многоборье в 1958 году. Невероятно гордясь своими достижениями, он написал о них родителям:

«Дорогие мама и папа, надеюсь, у вас все хорошо и простуда Кашмиры прошла. Не волнуйтесь, я в порядке. Мы с друзьями здесь просто как вторая семья. Учителя очень строгие, и дисциплина в школе Св. Петра – самое главное. Я счастлив сообщить, что получил награду как лучший многоборец среди юношей. Мне вручили большой кубок и даже сфотографировали для школьного ежегодника. Я очень горжусь собой и надеюсь, что вы мной тоже. Обнимите от меня Кэш. Люблю свою сестренку, как и всех вас. Фаррух».

Несмотря на успехи в спорте, Фредди больше привлекали другие предметы – изобразительное искусство, литература и, конечно, музыка. Еще в Занзибаре родители познакомили его с музыкой – главным образом, оперной, – но он развил в себе вкус и к западной поп-музыке, особенно к фортепианному рок-н-роллу таких артистов, как Литл Ричард и Фэтс Домино. В школе Св. Петра Фредди пел в хоре и участвовал в нескольких театральных постановках, а также открыл для себя записи Латы Мангешкар, одной из самых известных и уважаемых в Индии закадровых певиц. Закадровые певцы озвучивали песни к фильмам за актеров и актрис, исполнявших роли. Фредди увлекся Мангешкар после того, как посетил один из ее бомбейских концертов в ноябре 1959 года. Два года спустя она приехала в школу Св. Петра и выступила на летнем празднике перед Фредди и остальными учениками.

Что касается пения Фредди, то первым человеком, который оценил его природную музыкальную одаренность, была Шеру Хори, его тетя по матери. «Однажды, лет в девять, он прибежал к нам на завтрак, – вспоминала она. – В доме работало радио, а когда мелодия закончилась, он сел к пианино и сыграл ее. Я подумала, что должна организовать ему уроки музыки. У него был хороший слух». Она уговорила родителей Фредди платить за частные уроки. Позже Фредди смог сдать экзамены за 5 класс по теории и практике, и 7 ноября 1958 года получил свой сертификат на ежегодном школьном празднике, сопровождавшимся вручением наград. «Я занимался фортепиано в школе, – потом вспоминал Фредди, – и мне это очень нравилось. Это все благодаря моей матери. Она позаботилась о том, чтобы я не бросил».

В 1958 году Фредди создал свою первую группу. К тому времени он хорошо подружился с четырьмя учениками школы Св. Петра: Брюсом Мюрреем, Фарангом Ирани, Дерриком Браншем и Виктори Раной. Все они были поклонниками Элвиса Пресли. Пятерка решила создать группу и начала использовать кабинет по изобразительному искусству как студию для репетиций. Назвав себя The Hectics («Чахоточные»), они принялись барабанить собственную примитивную версию рок-н-ролла. Для того, кто станет одним из самых колоритных и экспрессивных музыкальных исполнителей, Фредди занимал в той группе на удивление скромное положение. Он играл на фортепиано в характерном для себя стиле буги-вуги и подпевал Брюсу Мюррею, который исполнял роль вокалиста.

«Мы хотели всего лишь произвести впечатление на обитательниц соседней девичьей школы, – вспоминал Мюррей. – Мы пели такие хиты, как „Tutti Frutti”, „Yakkety Yak” и „Whole Lotta Love”. Фредди был чудесным музыкантом. Он мог исполнить все что угодно. У него был дар прослушать песню по радио один раз и затем сыграть ее. Остальные из нас просто поднимали жуткий шум на дешевых гитарах, барабане и старом ящике из-под чая, который мы переделали в бас-гитару с одной струной. Но группа свою цель выполнила: девчонкам мы правда нравились».

The Hectics, одетые в рок-н-ролльную униформу, – белые рубашки, черные галстуки, брюки со стрелками и напомаженные волосы – вскоре стали звездами школьных мероприятий. Они также обрели популярность среди населения Панчгани, где они прославились как The Heretics («Еретики»), потому что слишком выделялись для того времени. Но когда Фредди покинул Панчгани и школу Св. Петра 25 февраля 1963 года, провалив экзамены за 10 класс, группа распалась. Фредди отправился на Занзибар навстречу неясному будущему.

 

Глава 4

Вернувшись в Занзибар к родителям, Фредди поступил в школу в Каменном городе, пытаясь закончить образование и параллельно ловя любые отзвуки поп-культуры, попадавшие на остров. Западный мир, с его музыкой и модой, неизменно притягивал к себе юного Фредди Булсару. Об этом прекрасно знала его мать, Джер: «Он очень хотел попасть в Англию. Подростком он знал обо всем в западных странах, она манила его». Для проживающего с родителями школьника, учившегося полный день, в начале 1960-х годов шансов осуществить свои мечты и отправиться в Англию было довольно мало. Но в Занзибаре назревали важные события, которые вскоре привели к массовым беспорядкам, а в конечном итоге – к тому, что семья Булсара, гонимая смертельной опасностью, бросила все и сбежала в Великобританию.

В начале 1960-х годов культурное наследие Занзибара было чрезвычайно богатым благодаря этническому разнообразию его населения. Веками торговые пути из Африки, Азии и Ближнего Востока сходились в Занзибаре, привнося в страну различные влияния. Теперь, в начале десятилетия, напряженность между этническими группами обострилась: арабское население, хоть и занимало пятую часть населения Занзибара, доминировало и в политике, и в экономике. В 1963 году, когда Великобритания даровала Занзибару независимость, в стране прошли выборы, стравившие «Партию Афро-Ширази» и «Националистическую партию Занзибара» султана Джамшида ибн Абдуллы. Последняя победила, набрав на выборах 54 % голосов, но это только усилило досаду среди темнокожего населения: вскоре последовал переворот во главе с самоназначенным фельдмаршалом Окелло. Окелло считал, что он был избран богом, чтобы отобрать власть у арабов. Двенадцатого января 1964 года при поддержке угнетенного африканского большинства революционеры прорвались в Каменный город.

Семья Булсара в то время еще жила в квартире в Каменном городе и была наслышана о убийствах и мародерствах, совершаемых Окелло и его революционерами по всему Занзибару. И арабы, и азиаты были в опасности. Джер Булсара вспоминает этот период: «Было очень страшно. Все метались и не знали, что делать. И поскольку у нас были маленькие дети, мы тоже должны были что-то решить. Нам пришлось покинуть страну».

Собрав в два чемодана все пожитки, которые можно было увезти с собой, семья бежала из Занзибара. Они могли отправиться в Индию, но так как отец Фредди, Боми Булсара, работал на британское правительство в Занзибаре и у него был британский паспорт, они решили лететь в Англию. В мае 1964 года Боми, Джер, Фредди и его младшая сестра Кашмира прибыли в аэропорт Хитроу.

Они обосновались в доме с четырьмя спальнями по адресу: Глэдстоун-авеню, 22, в Фелтеме – маленьком городке на западе лондонского боро Хаунслоу, прямо под воздушными путями аэропорта Хитроу. Фредди был очень рад, что наконец добрался до Лондона, но его родителям жилось несладко. На Занзибаре они привыкли к безбедной жизни с прислугой, не говоря уже о тропическом климате. А теперь в тускло-сером лондонском небе у них над головами без конца шумели самолеты. Да и сама Британия в начале 1960-х годов была не самым гостеприимным местом для иммигрантов.

С конца 1940-х годов численность темнокожего и азиатского населения в Великобритании выросла за счет миграции из стран Карибского бассейна, а также из Индии, Пакистана и Бангладеша. Стало нарастать недовольство, межрасовые отношения и иммиграция сделались серьезной внутриполитической проблемой. Летом 1958 года в лондонском Ноттинг-Хилле произошел расистский погром, в ходе которого был убит молодой темнокожий – 32-летний Келсо Кокрейн. А в 1964 году, в год прибытия семьи Булсара в Великобританию, в рамках всеобщих выборов прошли печально известные дополнительные выборы в Сметвике, в ходе которых расовые вопросы обострились настолько, что позднее в том же году был сформирован британский филиал Ку-клукс-клана. В это непростое время Боми и Джер Булсара решили особо не выделяться и постараться обеспечить свою семью как можно лучше, пока жизнь в Великобритании не наладится. Оказалось, что расходы здесь выше, и работать пришлось обоим родителям. Боми нашел работу бухгалтера в местной кейтеринговой компании, а Джер устроилась в магазин Marks & Spencer.

Для Фредди Булсара, стоявшего на пороге восемнадцатилетия, восторг, вызванный долгожданным переездом в Англию, омрачался тем, что он оказался на распутье. Его учеба в Индии и Занзибаре была провальной, но он рвался учиться в Лондоне – в местной художественной школе. Однако его родители хотели иного – они были убеждены, что ему нужна более перспективная и надежная карьера. «Он знал, что мы хотим, чтобы он стал адвокатом или бухгалтером или кем-то в этом роде, как большинство его двоюродных братьев и сестер, – объясняет Джер Булсара. – Но он отвечал: „Я не такой умный, мама. Я не такой умный». Чтобы казаться чем-то занятым, Фредди заполнял заявки о приеме на работу, но в глубине души надеялся, что его никуда не возьмут.

Его желание поступить в художественную школу было вызвано не столько страстью к изучению живописи, скульптуры или работы с текстилем, сколько решимостью следовать по пути, который до него избрали многие английские звезды поп-музыки. Еще в Занзибаре он читал в редких на острове западных журналах, что для будущих звезд поп-музыки было почти традицией сначала посещать художественную школу. Тогда он выбрал Технический и художественный колледж в Илинге, который окончили такие знаменитости, как Ронни Вуд, Роджер Раскин Спир и Пит Таунсенд. «Он часто говорил о том, – вспоминает мать Фредди, Джер, – что столько выпускников художественного колледжа занимались поп-музыкой. Я тогда на это не обращала внимания, думала – ну, бывает, посмотрим, что получится».

Однако из-за того, что в Индии и Занзибаре Фредди не преуспел в учебе, у него не было оценок, необходимых для поступления в Илинг. Единственным доступным вариантом было прохождение базового курса в другом учебном заведении. В тридцати пяти минутах езды на автобусе от дома Фредди в Фелтеме находился Айлвортский политехнический колледж, где в сентябре 1964 года он приступил к изучению базового художественного курса. Здесь он надеялся получить аттестат с отличием, нужный для поступления в Илинг.

Хотя Фредди Булсара пока не добился желаемого, он уже добрался до Лондона, причем в самое подходящее время. То была эпоха The Beatles, The Kinks и The Rolling Stones, а также Mods and Rockers, доносящихся со всех приморских курортов. Тогда «Радио Кэролайн» вело трансляции из территориальных вод Великобритании, а на «Би-би-си» только начали транслировать хит-парад лучших поп-песен Top of the Pops («Вершина популярности»). Здесь Фредди впервые ощутил себя причастным к происходящему. Он твердо решил в полной мере использовать возможности, которыми одарила его судьба.

Он тогда не подозревал, что в городе Фелтем, всего в нескольких кварталах от семьи Булсара, живет семнадцатилетний студент-физик. Этот юноша был увлеченным гитаристом, но не мог себе позволить вожделенную электрогитару Fender Stratocaster, о которой давно мечтал. Оставалось только сделать гитару самому. И вот, в течение 18 месяцев, с помощью отца он изготовил электрогитару в полном соответствии с желаемыми характеристиками.

Несколько лет спустя Фредди познакомится с этим юным кудесником-гитаристом в какой-то случайной компании в Лондоне. Этот день станет поворотным моментом в истории музыки. Жизнь Фредди Булсары и ход истории поп-культуры навсегда изменятся, ведь эта встреча приведет к основанию группы Queen.

 

Глава 5

Примерно в то же время, когда семья Булсара бежала из Занзибара, чтобы начать новую жизнь в Лондоне, ВИЧ, перешагнув границы Африканского континента, стал распространяться по всему миру.

Десятки лет, с момента передачи вируса от шимпанзе к человеку примерно в 1908 году, болезнь оставалась в пределах Республики Конго. В июне 1960 года страна получила независимость от Бельгии, а затем избавилась от названия Бельгийского Конго. Как раз в тот год, когда Бельгия отказалась от своих интересов по управлению регионом, стал решающим и ключевым моментом в середине XX века, когда ВИЧ начал свое глобальное распространение.

Именно стремление великих западных держав освоить богатства западной части Африки и привело к ситуации, способствующей распространению ВИЧ-инфекции за пределы «Черного континента». Желающие прибрать к рукам регион Конго – с его слоновой костью, каучуком и алмазами – построили сеть железных дорог, необходимых для интенсивной индустриализации. Это создало идеальную среду для распространения вируса. Киншаса (бывший Леопольдвиль) быстро обзавелась лучшей среди всех африканских столиц сетью связей – а значит, сделалась идеальным проводником для быстрой передачи инфекции. К 1948 году более миллиона человек ежегодно проезжали через Киншасу по железной дороге, невольно способствуя разнесению вируса ВИЧ-1 по всей стране. Здесь в какой-то момент, между концом 1930-х и началом 1950-х годов, вирус вышел за пределы эпицентра.

Признаки распространения вируса были очевидны, но пока никто не знал, что это и как его искать. Еще в 1930-х годах доктор Леон Пале, французский военный врач, наблюдал за ростом смертности среди мужчин, задействованных на стройке железной дороги Конго – Океан. Проведя ряд вскрытий, он обнаружил у 26 покойников истощение, которое назвал «майомбской кахексией». Это состояние, названное в честь джунглей Майомбе, где погибли эти мужчины, включало поражение мозга, увеличение лимфатических узлов в кишечнике и ряд других симптомов, которые впоследствии будут связываться с ВИЧ. Но в 1930-е годы это был еще один неизученный тропический недуг.

Таким образом, ВИЧ мог очень быстро распространяться по Демократической Республике Конго – стране размером с Западную Европу – в результате расширения железнодорожной сети и, в меньшей степени, развития водных путей. Изменившиеся у населения сексуальные привычки – в частности, рост проституции – также сильно способствовали тому, что вирус привел к пандемии. Социальные перемены, связанные с получением независимости в 1960 году, также сыграли роль. Исследование доктора Нуно Фариа с кафедры зоологии Оксфордского университета подтверждает, что в том году «вирус вырвался за пределы небольших групп инфицированных людей, чтобы заразить более широкие слои населения и в конечном счете весь мир».

Помимо медицины и создания инфраструктуры, самым эффективным способом распространения вируса был секс. Проституция в Демократической Республике Конго процветала, благодаря строительству автомобильных и железных дорог и развитию промышленности. Среди строителей, шахтеров и руководителей, наводнивших регион в поисках работы, мужчины были в большинстве (в Киншасе – в пропорции два к одному), и все они посещали проституток. А те, обслуживая большое количество клиентов и практикуя небезопасный секс, невольно помогали заразе охватывать город. Отсюда инфекция перешла в соседние регионы по тем самым дорогам, которые и строили зараженные рабочие. Исследование, проведенное журналом Science, показало, что медицинские программы и рост проституции способствовали быстрому распространению ВИЧ из Киншасы, так как инфицированные люди путешествовали по свежепостроенным железным и проезжим дорогам, а также по привычным водным путям. К 1937 году ВИЧ продвинулся на 6,5 км от Киншасы до близлежащего города Браззавиль. К 1946 году он уже достиг Бваманды, преодолев еще 940 км, а к 1953 году – Кисангани, находящегося в 1150 с лишним милях от Киншасы. Авторы исследования утверждают, что к 1960 году распространение вируса в Западной Африке приняло экспоненциальный характер, хотя этого пока никто не осознавал. Можно только предполагать, сколько африканцев умерло от этой болезни, – возможно, около 200 млн за 80 лет.

Затем, примерно в середине 1960-х годов, ВИЧ пересек Атлантику и попал на Гаити. Катализатором этой передачи вируса стал еще один жест доброй воли, который имел весьма печальные последствия. Когда в 1960 году Демократическая Республика Конго обрела независимость, большинство бельгийских чиновников (если не все из них) поспешно покинули регион, оставив за собой опасный вакуум в центре новорожденной республики.

Чтобы заполнить эту пустоту, ЮНЕСКО отправила тысячи гаитянских учителей и управленцев в Африку, в частности в Демократическую Республику Конго. Большая часть из них обосновалась в Киншасе. Эти идеальные кандидаты на то, чтобы занять освобожденные бельгийцами места, были франкоязычными, образованными, темнокожими и готовыми с радостью покинуть Гаити и жестокую диктатуру «Папы Дока» (Франсуа Дювалье). Недели, месяцы или годы проработав в Западной Африке в таких странах, как Демократическая Республика Конго, Ангола и Камерун, они возвращались на родину. Именно в 1964 году, когда эти специалисты вернулись домой, штамм вируса ВИЧ-1 достиг Гаити.

Эти временные рамки точно соответствуют перемещениям тысяч гаитян, которые в 1960 году отправились на работу в Африку и вернулись на родину в середине-конце 1960-х и начале 1970-х годов, когда Заир (как стала называться Демократическая Республика Конго в 1971 году) завершил подготовку местных национальных руководителей. Массовый исход гаитян из центральной Африки начался после 1968 года, хотя многие из них к тому времени уже вернулись домой. В 1998 году Дж. Ф. Молез написал статью для American Journal of Tropical Medicine, в которой говорится: «Медицинские исследования, проведенные на Гаити с 1985 по 1988 год, и клинические наблюдения сообщали о смертях отставных гаитянских руководителей, которые жили и работали в Заире, а затем вернулись на Гаити (и проживали там в течение 10–15 лет), предположительно вызванные СПИДом». Учитывая, что в 1980-х годах продолжительность жизни с момента заражения ВИЧ до смерти от СПИДа составляла от семи до десяти лет, эти даты идеально согласуются с теорией о том, что примерно в 1970 году Гаити пережил собственную эпидемию СПИДа после возвращения своих граждан, работавших в Заире, в конце 1960-х годов.

Но распространение вируса на Гаити происходило не только за счет половых контактов, будь они гетеросексуальными или гомосексуальными. Кое-что еще усугубляло проблему – конечно, никому на тот момент не известную. Доктор Жак Пепин утверждает, что одним из факторов быстрого распространения ВИЧ в Гаити был центр сбора плазмы в Порт-о-Пренсе. Это учреждение проработало всего два года, с 1971 по 1972, но славилось очень низким уровнем гигиены. В те годы гаитянским беднякам предлагалось продавать плазму крови для США за смехотворные суммы, поскольку Америка отчаянно нуждалась как в самой плазме для переливания, так и в содержащихся в ней белковых элементах, таких как гамма-глобулин для прививок против гепатита. США, по-видимому, не могли удовлетворить потребности в плазме из-за дефицита здоровых доноров, готовых сдавать кровь. Одной из причин было то, что большинство американцев были слишком обеспеченны, чтобы соблазниться сдавать кровь, тогда как нищие гаитяне с радостью рвались сдавать кровь по 3 доллара за процедуру.

Компании Hemo-Caribbean удалось подписать десятилетний контракт с министром внутренних дел Гаити Люкнером Камбронном, прозванным «Карибским вампиром», – лидером, вселяющим страх «тонтон-макуты», тайной полиции. Компания Hemo-Caribbean применяла относительно новую процедуру: донор сдавал литр крови, из нее выбиралась плазма с янтарной кислотой, а то, что оставалось, вводилось обратно в организм донора. И все это за 3 доллара. Оплату могли увеличить до 5 долларов, если донор был готов к вакцинации против столбняка – она делала его плазму более ценной, позволяя получить новые порции материала для прививок. После этого в вены доноров вливались остатки взятой у них крови, чтобы они могли снова сдавать плазму, не заработав себе анемию.

В этот процесс закралась катастрофическая ошибка: кровь бесчисленных доноров непреднамеренно смешивалась между собой в аппарате для плазмафереза, прежде чем ее возвращали обратно в их вены. Это приводило к возможности заражения каждого донора – а значит, и реципиента – любым передающимся через кровь вирусом, носителем которого являлся донор… Например, ВИЧ.

Но компания Hemo-Caribbean, по-видимому, была полностью довольна своим методом сбора плазмы. В интервью для New York Times от 28 января 1972 года Джозеф Б. Горинштейн, рассказывая о своих методах, с непринужденной беспечностью заявил, что плазма, которую обрабатывала его компания, была «чертовски чище, чем та, что приходит из трущоб некоторых американских городов».

Только в 1972 году президент Ричард Никсон попросил провести расследование деятельности компаний, занимающихся донорской кровью в США, но пока без проверки на ВИЧ, так как вирус еще не стал общепризнанной проблемой. Вирус циркулировал на Гаити и, скорее всего, уже попадал в США либо с зараженной плазмой, либо с каким-то одним зараженным иммигрантом, который прибыл в один из больших городов – скажем, Нью-Йорк или, скорее, Майами, находящийся всего в тысяче километрах от Гаити.

Этот подтип вируса, занесенный в США за счет единичной миграции, исследователи называют «пандемической кладой». Его прибытие в Америку стало поворотным моментом в истории пандемии ВИЧ. Единичной миграцию вируса называют только в том случае, если он успешно приживается. Возможно, и до этого люди с ВИЧ приезжали в США и даже успели заразить несколько человек, но эта линия распространения инфекции оборвалась сама собой. Предполагают, что единичный случай успешного заражения произошел между 1969 и 1972 годами. Это соответствует общей картине последующей эпидемиологии ВИЧ в США, поскольку первые случаи СПИДа были зарегистрированы примерно через десять лет после того, как ВИЧ предположительно попал в страну из Гаити. Именно такой временной интервал необходим, чтобы заражение ВИЧ-инфекцией привело к развитию СПИДа и смерти больного. Как и в Конго в те десятилетия, когда еще не начались массовые путешествия (и колониальные медицинские программы с использованием полых игл), вирус затаился почти на десять лет, прежде чем его кто-то обнаружил.

В 1969 году в Сент-Луисе от неизвестной болезни умер подросток. Его смерть поставила в тупик врачей Вашингтонского университета и навела на мысль, что вирус СПИДа, возможно, уже неоднократно побывал в США еще до начала эпидемии 1980-х годов. Этого пятнадцатилетнего афроамериканца сначала называли Роберт Р., но затем выяснилось его полное имя – Роберт Рейфорд. Он явился в клинику в 1968 году, страдая от целого букета заболеваний, в том числе увеличения лимфатических узлов, отека ног, нижней части торса и гениталий. На протяжении 15 месяцев он лечился в трех различных больницах, но все больше слабел, резко терял в весе и страдал тяжелой формой хламидиоза. Никто из врачей, лечивших его в больницах, не мог поставить диагноз. В конце концов он скончался от бронхиальной пневмонии, а вскрытие показало, что все мягкие ткани его тела были поражены саркомой Капоши, которая впоследствии стала общеизвестным признаком заражения СПИДом.

Лишь в 1986 году врачи смогли провести специфичные анализы образцов тканей Роберта Рейфорда. Тестов было два: блоттинг его кровяной сыворотки (специальный тест на наличие антител к вирусу СПИДа), а также тест на антиген p24 – вирусный белок, который дополнительно подтверждает заражение. Оба теста дали положительный результат. Но важнее всего то, что это был не тот штамм, который уже был известен с конца 1970-х годов и вызывал СПИД по всему миру. Доктора остались в недоумении. Рейфорду никогда не переливали кровь, он не принимал наркотики и никогда не выезжал из своего района, в котором даже не было зарегистрированных случаев заболевания. Эксперты сошлись на том, что несколько разных штаммов ВИЧ уже вторгались в разные страны, включая США, и в какой-то момент один из них укоренился и привел к пандемии. Возможно, что точно так же, как это было в Африке, люди в США уже заражались ВИЧ и умирали задолго до обнаружения вируса. Вот только тогда никто не связывал эти смерти со СПИДом просто потому, что никто не искал вирус, о существовании которого не мог знать.

Большая часть полученных данных указывает на то, что, хотя разные штаммы ВИЧ могли существовать в США и других частях мира до 1970-х годов, самый вероятный путь проникновения смертоносного ВИЧ-1 в Америку произошел через одиночную миграцию – в период с 1969 по 1972 год. Занесенный тогда штамм незаметно распространился по стране, в последующие годы при каждом удобном случае закрепляясь в различных слоях населения Америки.

«Вирус добрался до больных гемофилией через переливание крови, до наркоманов – через общие иглы. До геев он добрался половым путем, глубоко вторгаясь в их круги, губя любовников и знакомых», – предположил Дэвид Куаммен.

Около десяти лет он спокойно путешествовал от человека к человеку. Симптомы проявлялись медленно; смерть наступала намного позже. Никто не знал причину и не связывал между собой отдельные смерти.

В какой-то момент в 1970-х годах кто-то передал вирус канадскому бортпроводнику Гаэтану Дюга. Затем кто-то мог передать его голливудскому актеру Року Хадсону.

И где-то через десять лет после прибытия вируса с Гаити кто-то заразил им Фредди Меркьюри.

 

Глава 6

Двадцать четвертого мая 2006 года на лондонском аукционе «Бонхамс» был выставлен на продажу трехминутный рулон пленки формата «8 Супер», вызвавший живой интерес во всем мире. Лот 474, датирующийся примерно 1965 годом, обладал исторической ценностью: это был редкий, неопубликованный фильм с участием студента Айлвортского Политехнического колледжа Фредди Булсара.

В немом кино, снятом одним из друзей Фредди, Брайаном Фэннингом, участвует группа из шести молодых людей. Они то подходят к камере, то удаляются от нее, принимают театральные позы, сидят на скамейке в парке, курят или простирают руки к небу. Безмолвие добавляет фильму странности. Фредди, одетый в темно-красный блейзер, белую рубашку и синие брюки, выделяется своей застенчивостью. Он ни разу не улыбается – возможно, он сильно стыдится своих выступающих зубов. Пока он совсем не похож на того шоумена, каким он станет позже, хотя в движениях и жестах уже проявляются эксцентричный характер и некоторая манерность, особенно когда он смущенно усмехается, опуская подбородок к плечу и театрально поднимая руки к небу.

Фредди учился в Айлворте с 1964 по 1966 год, и попасть в школу искусств это ему, безусловно, помогло. Он уже сдал три экзамена основного уровня – по изобразительному искусству, истории и английскому языку, – а теперь еще и обязательный для поступления экзамен продвинутого уровня по искусству и моде. Но к тому же он обрел свободный доступ к моде, кинематографу, английской поп-культуре того времени и, конечно же, музыке.

Середина 1960-х годов стала поворотным моментом в развитии поп-культуры Великобритании. Как раз достигло совершеннолетия поколение беби-бумеров (британцев, родившихся во время всплеска рождаемости в конце 1940-х – начале 1950-х годов), а поп-культура, искусство и политика объединились, чтобы радикально изменить все слои британского общества. Впервые творческие круги стали искать одобрения масс, а не верхних эшелонов власти. The Beatles показали, что поп-музыка может одновременно быть искусством и получить огромную популярность, и знакомили массы с региональными акцентами. Такие фильмы, как «Дорогая» и «Сноровка», а также «Отвращение» Романа Полански с Катрин Денев в главной роли преобразили британское кино, а документальные картины вроде «Военной игры» ошеломляли зрителей демонстрацией ужасов ядерной атаки. В театральном мире Лондона дебютировала пьеса Фрэнка Маркуса «Убийство сестры Джордж», ставшая одной из первых ведущих британских постановок, в которых фигурировали лесбийские персонажи. Тогда же на экраны вышел фильм Дирка Богарда «Жертва», вошедший в историю кино как первый фильм на английском языке, в котором прозвучало слово «гомосексуал».

Фильм «Жертва» стал важным социальным явлением, так как существенно способствовал либерализации общества (равно как и британских законов). Четыре года спустя лорд Арран предложил декриминализировать гомосексуальные контакты между мужчинами, что в конечном итоге привело к тому, что в 1965 году член парламента Лео Эбс предложил «Законопроект о сексуальных преступлениях». Еще через два года его приняли как «Акт о половых преступлениях», и с тех пор в Англии и Уэльсе гомосексуальные контакты между двумя мужчинами старше 21 года в условиях частной жизни перестали считаться преступлением. И, вдобавок ко всему, в 1965 году театральный критик Кеннет Тайнен вызвал возмущение общественности, произнеся слово „fuck” в эфире британского телеканала «Би-би-си 1».

Обучение в Айлвортском политехническом колледже и лондонская жизнь в «бурные шестидесятые» оказали жизненно важное влияние на преображение Фредди Булсара в Фредди Меркьюри. Он прибыл в Лондон вовремя: Булсара внимательно наблюдал и впитывал происходящее и, как сорока, подбирал все, что блистало в музыке, кино, танцах и моде. Бережно храня эти находки, в следующие десятилетия он станет вписывать их в свою музыку, свой стиль и свой облик. Конечно, он не был единственным, кто так делал. Уникальность состояла в том, что пока другие воровали или заимствовали из блюза, скиффла или рок-н-ролла, Фредди крал у Пуччини, Портера и Пресли. Именно эта беспорядочная культурная смесь, влившись в его композиции, сделала их чем-то выдающимся.

Но все это пока в будущем. А сейчас, в 1965 году, Фредди требовалось время, чтобы приспособиться и встать на ноги. Один из его самых близких друзей в Айлвортском политехническом, Адриан Морриш, вспоминает, что Фредди выделялся с самого начала: «Он одевался странно: коротковатые брюки-дудочки и старомодные куртки, которые ему были явно маловаты. Наверное, он привез эту одежду с собой из Занзибара или Индии. Он казался очень неотесанным, но отчаянно хотел вписаться». Его сестра, Кашмира, также помнит, что сначала у Фредди явно не было чувства стиля: «Фредди выделялся на фоне сверстников. В то время в моде были длинные растрепанные волосы, а когда мы приехали, Фредди выглядел старомодно, в духе Клиффа Ричарда: с блестящими волосами, зачесанными назад. Такой у него был вид, что, когда мы куда-то ходили вместе или просто возвращались с автобусной остановки, я шла сзади, потому что не хотела, чтобы люди думали, что я с ним».

Стремление Фредди «вписаться» побудило его записаться в молодежный хор и театральную группу колледжа. Он даже участвовал в паре постановок – «Кухня» и «Спектр». Но главной его страстью оставалась музыка, и он потерял покой, пытаясь найти выход своему музыкальному потенциалу.

Вечерами и по выходным он ходил с друзьями в местные пабы, где они слушали выступления таких групп и исполнителей, как Род Стюарт и Долговязый Джон Болдри. Оттуда они порой захаживали на вечеринки, хотя Фредди пил мало и частенько уходил рано. Мало что выдавало в нем человека, который десятки лет спустя будет устраивать одни из самых разнузданных вечеринок в истории рок-н-ролла. И хотя ни один из его друзей по колледжу не помнит, чтобы в Айлворте Фредди встречался с девушками, никто не замечал никаких явных признаков того, что он гей. Он просто посещал занятия, немного дурачился с друзьями, подрабатывал чернорабочим – мыл посуду в аэропорту Хитроу, укладывал ящики на складе в соседней промзоне и даже позировал в качестве обнаженного натурщика по 5 фунтов за сеанс.

К моменту выпуска из Айлворта в 1966 году Фредди обрел уверенность в себе и чувствовал себя как дома. Более того, его чувство стиля заметно улучшилось: он сменил устарелую одежду, которую привез с собой из Занзибара, на богемные одеяния, характерные для Лондона 1960-х годов. Наконец Фредди Булсара начал вписываться в окружение.

В сентябре 1966 года Фредди поступил в Илингский художественный колледж на курс дизайна одежды. Все его мечты исполнились: он мог изучать искусство и следовать по стопам рок-музыкантов и поп-звезд, которые прошли тот же путь до него. Более того, он оказался в Лондоне в момент его наивысшего культурного расцвета и значимости. Чего еще он мог желать?

Скоро оказалось, что ежедневные поездки из Фелтема в Илинг довольно обременительны, поэтому Фредди стал ночевать на полу в квартире приятеля по колледжу Криса Смита, которую тот снимал по адресу: Эддисон-Гарденс, 42, в Кенсингтоне. Хотя учеба в Илинге была его мечтой, Фредди вскоре разочаровался в выбранном курсе, где он тратил время на изучение печати на ткани и текстильный дизайн, и уже подыскивал альтернативы. Но в первую очередь Фредди отчаянно рвался реализовать свои музыкальные амбиции. И это желание лишь усилилось, когда 16 декабря 1966 года в телешоу Ready Steady Go! канал «Би-би-си» транслировал первое в Великобритании телевизионное выступление американского гитариста Джими Хендрикса. Исполняя „Hey Joe“, Хендрикс зрелищно заявил о себе, показав виртуозную манеру игры и энергичный, дикий сценический образ. Фредди был очарован всем в выступлении Хендрикса: музыкой, стилем, прической и, прежде всего, умением артистично держаться на сцене.

Фредди так увлекся Хендриксом, что был на его концертах 14 раз, в том числе девять ночей подряд в пабах по всему Лондону. «Я таскался по стране, чтобы увидеть все его выступления. У него было все, что нужно звезде рок-н-ролла: стиль и личное обаяние, – позже рассказывал Фредди. – Ему не нужно было прикладывать никаких усилий. Он просто выходил – и зал тут же вспыхивал. Он был всем, чем хотел быть я».

Хендрикс был почти на четыре года старше Фредди и зажег в нем стремление следовать своей мечте. Еще до этого Фредди, полный решимости быть звездой, начал писать песни дома – вспоминает его мать, Джер: «Он писал песни с раннего возраста. Я твердила ему, как и все мамы: „Давай учись и убери в своей комнате“. Однажды я вошла в его комнату в Фелтеме. Я сказала, что собираюсь вынести весь мусор, в том числе бумаги под подушкой. Но он ответил: „Не смей“. Он писал небольшие песни и стихи и клал их под подушку перед тем, как лечь спать. Музыки было настолько больше, чем учебы, что мой муж говорил, что не знает, что из него выйдет».

Фредди точно знал, чем он хочет заниматься, но ему нужны были единомышленники-музыканты. Не найдя никого, кто мог бы разделить его страсть, амбиции и природные данные, он утешал себя, прямо на занятиях рисуя портреты своего кумира, которыми потом обвешивал стены своей комнаты. «Он был отличным художником-графиком. У него был целый альбом рисунков. Он часто рисовал Хендрикса, выходило просто потрясающе», – вспоминает один из его друзей по колледжу, Джон Тейлор.

Где-то между 1967 и 1968 годами директор Илингского колледжа Джеймс Дрю предложил Фредди покинуть курс дизайна одежды – главным образом из-за того, что тот проводил слишком много времени за пределами учебного заведения (в частности, посещая концерты Джими Хендрикса). Невероятно, но вместо отчисления он сумел убедить директора перевести его на другой факультет. Так Фредди оказался на факультете графики. Именно тут он и встретил трех студентов, разделявших его увлечение музыкой. Кроме Криса Смита, которого Фредди уже знал, это были Найджел Фостер и – что более важно – Тим Стаффел.

Стаффел был более чем способным музыкантом. В начале 1960-х он играл на губной гармонике, пока не перешел на гитару, а затем окончательно избрал бас-гитару в качестве основного инструмента. Однажды вечером 1964 года он играл на гармонике за кулисами группы Chris & The Whirlwinds в парке Мюррей в Уиттоне. Среди публики в ту ночь присутствовали молодой басист и молодой гитарист, учившиеся в Хэмптонской школе, которые только что основали группу под названием «1984». Басиста звали Дейв Диллоуэй. Гитаристом был тот молодой человек из Фелтема, который с помощью отца сам изготовил себе в мастерской гитару. Его звали Брайан Мэй.

После концерта Диллоуэй и Мэй отыскали Стаффела и убедили присоединиться к своей новой группе, где тот должен был петь и играть на губной гармошке. 28 октября 1964 года, уже с Тимом Стаффелом в составе, группа «1984» дала свой первый концерт в зале Церкви Святой Марии в Туикенеме. К 1967 году, когда Фредди Булсара подружился со Стаффелом, «1984» постоянно выступали в окрестностях Лондона и даже записали несколько песен в студии Thames Television Studios. 13 мая 1967 года группа также выступила на разогреве у Джими Хендрикса, когда он играл в Имперском колледже Лондона. Возможно, на этом концерте Фредди побывал как зритель.

После перевода на другой факультет в Илинге Фредди быстро сошелся со Стаффелом и остальными увлеченными музыкой студентами. «По первым впечатлениям, Фредди был совершенно гетеросексуальным в проявлениях. Скажем так, консервативным, – я даже не задумывался о его сексуальности. Не сказал бы, что в нем было что-то вызывающее. Он был довольно скромен и не особо выделялся. Однако он был прирожденным исполнителем, и его сценический образ уже тогда быстро развивался. Лично я думаю, что его звезда восходила уже тогда. Он привлекал людей», – вспоминает Стаффел.

Зимой 1967 года Стаффел познакомил своих друзей с группой «1984». Фредди и Крис Смит стали завсегдатаями их лондонских выступлений. По словам Смита, было довольно очевидно, что Стаффел и Мэй на голову выше остальных участников группы в плане таланта. Неудивительно, что в начале 1968 года Брайан Мэй внезапно покинул группу. Ему хотелось выступать в коллективе, который исполнял бы собственные произведения, а не кавер-версии. Также ему нужно было уделять больше времени учебе. В 1965 году Мэй выпустился из Хэмптонской школы, сдав десять экзаменов основного уровня и четыре экзамена продвинутого уровня, и поступил в Имперский колледж изучать физику и инфракрасную астрономию. Тем не менее Мэй поддерживал связь со Стаффелом после распада группы, и несколько месяцев спустя они снова объединили усилия.

Между тем, когда Фредди не спал по-цыгански на полу кенсингтонской квартиры Криса Смита, он продолжал сочинять песни и стихи в спальне родительского дома в Фелтеме, учиться в Илинге и лихорадочно, при каждой возможности, следовать за Джими Хендриксом. «Я думаю, Хендрикс был для него чем-то вроде воплощения цели, которую он сам мог бы достичь», – предполагал Тим Стаффел.

Но в 1968 году, несмотря на влияние Хендрикса, еще не было заметно признаков того броского сценического характера, в которого Фредди Булсара однажды превратится. Как вспоминал его одноклассник, Джон Хибберт: «Зная, кем он стал, можно подумать, что он сильно выделялся и уже тогда был лидером. Но это не так: по своей природе он был очень добрым, кротким и довольно спокойным».

Фредди продолжал рваться в мир музыки, но пока мог лишь дышать в спину своим товарищам. Ему повезло, что один из его ближайших друзей, Тим Стаффел, собрался создавать новую группу.

Стаффел и Брайан Мэй по-прежнему стремились реализовать свои музыкальные амбиции – даже после распада предыдущей группы, «1984». Осенью 1968 года Мэй и Стаффел, который продолжал учиться в Илингском художественном колледже, собрались создавать новую группу, в которой Стаффел взял бы на себя вокал и бас-гитару, а Мэй – гитару. Им нужен был ударник, чтобы сформировать музыкальное трио из баса, гитары и тарелок, что было особенно модным в 1968 году из-за популярности группы The Jimi Hendrix Experience. Итак, приняв решение, они разместили объявление в Имперском колледже, где учился Мэй. Текст гласил, что им требовался «ударник типа Митча Митчелла и Джинджера Бейкера», который смог бы присоединиться к их новой группе.

На объявление отозвались разные кандидаты, однако ни один из них не соответствовал искомым качествам. Но тут помог случай. В один прекрасный день мимо доски объявлений проходил студент Имперского колледжа Лес Браун. «Я помню, в первый день в Имперском колледже я зашел в бар студенческого союза, увидел объявление о поиске ударника, написанное Брайаном, и принес его домой», – вспоминает он.

Сам Лес Браун не был ударником. Но его сосед по квартире, Роджер Тейлор, был.

 

Глава 7

С ранних лет музыка была страстью Роджера Тейлора. Свою первую скиффл-группу, The Bubblingover Boys («Бурлящие мальчики»), он собрал еще в начальной школе. К 12 годам Тейлор заполучил свой первый простейший комплект ударных и усердно практиковался в гараже родительского дома на окраине Труро в Корнуолле. В 1965 году он присоединился к группе, которая позже станет называться The Reaction («Реакция»), и за несколько лет она обосновалась на музыкальной сцене Корнуолла. Несмотря на провинциальный успех, The Reaction распались летом 1968 года. Всего две недели спустя Роджер Тейлор отправился в Лондон на фиолетовом «Триумф Геральде», принадлежащем Лесу Брауну, чтобы изучать стоматологию в Лондонской школе медицины и стоматологии.

«Я приехал поступать в колледж, чтобы познакомиться с людьми и собрать группу. Таков был мой план. Колледж был всего лишь поводом, чтобы попасть в Лондон и найти единомышленников», – вспоминает Тейлор.

Роджер и Лес вместе снимали квартиру на первом этаже дома на Синклер-гарденс, 19, в районе Шепердс-Буш. Именно сюда однажды вечером вернулся Лес, держа в руках объявление Брайана Мэя о поисках ударника. Роджер немедленно откликнулся. Вскоре Брайан Мэй и Тим Стаффел, прихватив свои акустические гитары, отправились на его квартиру для прослушивания. Все трое быстро сдружились, Роджер был принят, и вскоре они начали свои репетиции в здании Имперского колледжа.

«Помню, как я удивился, когда Роджер раскладывал свою установку в Имперском колледже, – вспоминает Мэй. – Даже пока он настраивал ударные, он звучал лучше всех, кого я слышал. Это было потрясающе».

Группу нужно было как-то назвать. Они остановились на варианте Smile («Улыбка»), предложенном Стаффелом, и приступили к репетициям. Не довольствуясь кавер-версиями, группа, особенно Мэй и Стаффел, принялась сочинять собственные песни.

Трое из них продолжали учиться на дневном отделении и тратить все свободное время на репетиции и обсуждение музыки. Квартира Тейлора в Шепердс-Буше стала постоянным местом их встреч. Здесь могли переночевать члены группы и их приятели, в число которых входил и Фредди Булсара, друг и одноклассник Стаффела. Фредди быстро сдружился с Роджером Тейлором, который был таким же истовым поклонником Джими Хендрикса, и стал частым гостем на концертах Smile. Самый первый концерт группы прошел в Имперском колледже 26 октября 1968 года, где они выступали на разогреве Pink Floyd.

В феврале 1969 года группа Smile дала второй большой концерт в Ричмондском атлетическом клубе. Всего пару недель спустя они выступили в третий раз (не привлекший особого внимания) на благотворительном концерте Имперского колледжа, который проходил в Лондонском королевском Альберт-холле. В результате первый отзыв на группу Smile появился в газете Times, где журналист назвал их «самой шумной группой на всем западе».

Вскоре после короткого тура по Корнуоллу Тим Стаффел взял Фредди на одну из лондонских репетиций. «Однажды он пришел с Тимом, – вспоминает Роджер Тейлор, – и как-то сразу стал одним из наших. Он был полон энтузиазма – длинные, струящиеся черные волосы и весь этот великолепный образ денди».

Фредди сразу же понравилось их звучание, и он начал регулярно посещать их концерты и даже давать советы – не особо задумываясь, нужны они или нет. «Фредди был большим сторонником и ценителем наших талантов, – вспоминает Брайан Мэй. – Он твердил, что мы неправильно подаем себя. Он считал, что любое выступление должно превращаться в шоу, что тогда было довольно неординарной идеей. Мода диктовала, чтобы мы носили джинсы и походили на свою аудиторию, иначе это был бы уже поп. Фредди был одержим идеей, что рок – это шоу, которое должно показывать вам нечто сногсшибательное».

Фредди отчаянно пытался влиться в группу, но место ему нашлось лишь в фургоне, когда он сопровождал Smile на концертах по окрестностям Лондона. Позже в том же году, в туре по Корнуоллу, группа играла в самых разных местах – на Королевской регате в Фоуи, в Художественном колледже Фалмута и Персивальском институте в Сейн-Минвере. К тому времени Роджер Тейлор взял академ, чтобы сосредоточиться на музыкальной карьере. Возможно, его решение сыграло на руку группе, так как Лу Рейзнер из студии звукозаписи Mercury Records предложил Smile записать сингл для США. В июне 1969 года группа перебралась в студию Trident Recording в лондонском районе Сохо, где при участии продюсера Джона Энтони они записали три песни.

Фредди наверняка было трудно смириться с предложением Smile записать сингл для США. Казалось, что путь в группу ему заказан и его надежды на музыкальную карьеру таяли с каждым днем, тогда как возможности друзей представлялись безграничными. И что еще хуже, он уже закончил свое образование, и его единственным источником дохода был магазинчик Kasbah, который они вместе с Роджером Тейлором открыли на Кенсингтонском рынке. «Мы мечтали выступать в группе, но, чтобы выжить, нужно было продавать ту причудливую одежду, которая нравилась нам самим, – вспоминает Тейлор. – Мы так там и бродили в бархатных накидках и штанах в обтяжку, продавая эти прикиды покупателям».

И все же музыкальное чудо, на которое так надеялся Фредди, произошло как раз тогда, когда группа Smile ожидала выхода своего дебютного сингла в Америке. Ливерпульская группа под названием Ibex («Козерог») прибыла в Лондон в поисках славы и удачи. Как и Smile, это было трио: Майк Берсин – гитара и вокал, Мик «Миффер» Смит – ударные, и Джон «Тапп» Тейлор – бас-гитара. Менеджером группы был 17-летний Кен Тести, который сопровождал их из Ливерпуля. В то время Кен встречался с Хелен Макконнелл, чья сестра Пэт знала Роджера Тейлора и группу Smile. Завсегдатаи одного кенсингтонского паба, 31 июля 1969 года Smile и Ibex собрались вместе для празднования дня рождения Пэт. Главный почитатель группы Smile Фредди Булсара также присутствовал.

Позже в тот вечер компания перебралась в квартиру Пэт Макконнелл на Синклер-Роуд, 36. Вечеринка была в разгаре, когда Брайан Мэй начал играть на гитаре. Вскоре это перешло в импровизированный акустический концерт Smile, но в этот раз вместо того, чтобы отпускать комментарии, Фредди начал петь. Майк Берсин, гитарист и ведущий вокалист Ibex, трезво оценивал свои способности и сразу понял, что Фредди Булсара – именно тот, кого они ищут. Их менеджер, Тести, согласился: «Ibex не особо делали успехов. Но у них все же был определенный талант, и Фредди это заметил».

Однажды вечером, после того как группы снова встретились в местном пабе, Фредди сказал Майку Берсину: «Что вам, ребята, нужно, так это певец». Тести прекрасно понимал, что в глубине души Фредди хотел бы присоединиться к Smile, «но раз этому не суждено было случиться, он обратил внимание на Ibex».

Вскоре после этого Фредди Булсара прошел прослушивание для Ibex и был принят в группу в качестве ведущего вокалиста. «Когда у нас появился Фредди, мы еще были немного неотесаны и не совсем готовы, но у нас был большой потенциал», – вспоминает барабанщик Мик «Миффер» Смит. Сочетание трех северян из рабочего класса и лондонского денди из Занзибара было странным, но, так или иначе, Фредди стал лицом группы. Быстро выяснилось, что 17-летнему менеджеру группы не удалось организовать им концерты в Лондоне, однако он договорился о двух выступлениях в Болтоне. Первое из них, обеденный концерт в театре «Октагон» 23 августа, стало дебютом для Ibex с Фредди Булсара в качестве ведущего вокалиста.

Больше, чем вокальное исполнение, Кену Тести на том первом концерте запомнилось умение Фредди вести себя на сцене: «Фредди был застенчив, но знал, как выступать на шоу. Так он выражал себя как личность. Все, что позже мы видели на сцене Queen, он делал в Ibex еще на своем первом концерте: выхаживал от одного конца сцены к другому, слева направо и обратно, или приплясывал на месте. Он привнес динамику, свежесть и презентабельность группе, которой этого явно не хватало».

После второго концерта, который прошел на следующий день на фестивале под открытым небом в Королевском парке Болтона, Ibex не выходили на сцену аж до 9 сентября в Ливерпуле. Это время они посвятили репетициям, разучивая песни Рода Стюарта, Yes и The Beatles. Большинство репетиций проходило в Лондоне. Фредди к тому времени уже съехал из дома родителей в Фелтеме и жил в квартире на Ферри-Роуд в Барнсе. Но он там был не один: большинство членов Smile и Ibex стремились втиснуться в любую свободную комнату, а их инструменты и оборудование заполняли остальное пространство. В главной спальне были три раздельные кровати. Одну из них занимал Фредди, а на двух других ночевали те, кому посчастливилось успеть их занять.

Дениз Крэддок и Пэт Макконнелл вместе учились в Педагогическом колледже Марии Ассумпты и жили в одном доме. Дениз так вспоминает о квартире на Ферри-Роуд: «Люди просто спали в гостиной. Там были диваны, подушки и другие вещи, на которых можно было постелиться. Кажется, нам это обходилось в 25 фунтов стерлингов в месяц, что сейчас просто копейки. Но тогда мы были бедными студентами и сбрасывались на квартиру. Фредди с трудом сводил концы с концами. У него было очень мало одежды, а обувь была вся дырявая».

Фредди взял несколько заказов как графический иллюстратор, чтобы немного подзаработать, но сердце его по-прежнему лежало к музыке. Девятого сентября Ibex играли очередной концерт на северо-западе страны. Выступление проходило в клубе The Sink, в ливерпульском подвальчике, и было совершенно заурядным – за исключением одного факта. Когда Ibex играли на бис, к ним присоединились еще два участника: Брайан Мэй и Роджер Тейлор, которые также находились в Ливерпуле, выступая с группой Smile.

К тому времени Фредди несоизмеримо лучше держался на сцене. Он уже нашел себе тот сценический инструмент, который позже станет одним из отличительных знаков Queen. «Думаю, что микрофон с полуразобранной стойкой уходит еще во времена Ibex, – вспоминает бас-гитарист Джон Тейлор. – Тогда, в 1968–1969 годах, оборудование не было очень хорошим, непрофессиональным. Мне кажется, однажды Фредди просто размахивал микрофонной стойкой, а когда ее основание отвалилось, он не смог прикрутить его обратно. Тогда не было дорожных менеджеров, у нас точно не было. Поэтому никто не выбежал на сцену, чтобы исправить оборудование, и Фредди так и прыгал на сцене с лишним микрофонным стержнем, стараясь выжать из ситуации максимум».

Так как выступлений в Лондоне не предвиделось, Фредди и остальные члены группы устали колесить по автострадам до Ливерпуля. Лондон был для Фредди землей обетованной, хотя денег было мало, а жизнь на Ферри-Роуд состояла из беспорядочных ночевок в пропахшем марихуаной доме.

Пока Smile стремились выступать как можно больше, Фредди начал обдумывать следующий ход. Он считал, что смена названия может принести Ibex больший успех. Однажды ночью он позвонил гитаристу Майку Берсину, оставшемуся в Ливерпуле, и предложил назвать группу Wreckage («Обломки»). Группа согласилась, но не все из них появились на первом концерте Wreckage в Илингском колледже 31 октября 1969 года. Барабанщик Майк «Миффер» Смит ушел из группы. Решение Смита покинуть Wreckage возмутило Фредди. Он написал письмо своей подруге Селин Дейли 26 октября, в котором обругал Смита: «Миффер больше не с нами. Этот ублюдок одним прекрасным утром просто свалил, сказав, что он хочет стать молочником в Уиднесе». – И добавил: «А еще этот козел Миффер рассказал всем, что я превратился в законченного гомика». Конечно, остальные члены группы посмеивались над возросшей женоподобностью образа Фредди. Вспоминает басист Джон Тейлор: «У Фредди было свое прозвище в группе. У него были довольно женственные манеры, и мы этим воспользовались. Мы называли его „старой королевой“».

Знал ли Фредди о том, как товарищи между собой называли его или нет, но в тот момент он явно боролся со своей сексуальностью. Его женственность и имидж денди были очевидны. Чтобы избежать пересудов, в 1969 году он стал встречаться с одной из своих бывших одноклассниц по Илингу, Розмари Пирсон. Они понравились друг другу с первого взгляда. «Он тогда не очень много работал. В студии он все время пел. Он был очень харизматичным и вызывающе одевался – например, шорты, голый торс, а сверху шуба, – и намеревался стать великим певцом. Он был очень веселым, ну просто клоуном. Фредди – самый бесстрашный человек, которого я когда-либо встречала».

Они проводили вместе все больше времени. Она водила его по художественным галереям Лондона, а он познакомил ее с различными музыкальными жанрами. «Он всегда вел себя так, будто он перед публикой, даже если мы оставались наедине. Жесты у него были театральными, а иногда он внезапно начинал петь прямо посреди улицы. Фредди нравилось быть в центре внимания, но он часто корил себя за это. Он всегда искренне интересовался мной и моей работой», – вспоминает она.

Розмари сопровождала Фредди в походах по магазинам на Портобелло-Роуд, вечеринки они посещали вместе, и вскоре их отношения расцвели полным цветом. «Мы сидели в ресторане, держась за руки, и целовались. Следующее, что я помню, – мы уже в его квартире в Барнсе. Нельзя сказать, что это были романтические, полные безумств отношения. Я говорила о том, что хочу поехать в Москву одна, и тогда бы нам пришлось бы расстаться. Отношения у нас были очень теплые и близкие. Ему нравилось быть нежным, он всегда обнимал и целовал меня. Не было такого, что он вдруг начинал приставать. У нас были другие отношения», – вспоминает она.

Когда они начали встречаться, Розмари не подозревала, что Фредди может оказаться геем. Но по мере того как их отношения развивались, она стала замечать, что Фредди выказывает все больший интерес к кругу ее друзей-геев, в который входили кинорежиссер Дерек Джармен и художник Дэвид Хокни. Розмари была единственной женщиной, приглашенной на их обеды, и Фредди настаивал, чтобы она его представила. Она была в замешательстве, особенно когда Фредди выразил желание узнать больше о гей-отношениях. «Я чувствовала, что если он с ними познакомится, он станет таким же, как они. Я боялась, что они отберут его у меня, и я окажусь лишней».

В 1970 году, через год после знакомства, Розмари неожиданно решила разорвать отношения с Фредди. «Это было ужасно. Он умолял меня не бросать его, говорил, что ничего не понимает. Я понимала, что не смогу быть ему просто другом, зная о его других отношениях. Нужно было поставить точку». Оглядываясь на их отношения 35 с лишним лет спустя, она сказала: «Он был очень пылким любовником, всегда верным и преданным, хотя мы не жили вместе. Мы встречались не для того, чтобы только заниматься страстным сексом, мы были очень близки. Но не могу сказать, что это была страсть. Мы просто друг другу не подошли».

Не только отношения с Розмари тогда завершились. Отыграв около десяти концертов, Wreckage распались незадолго до Рождества 1969 года. Фредди ходил на прослушивания к другим группам и, в конце концов, присоединился к коллективу Sour Milk Sea («Море кислого молока»), увидев объявление в журнале Melody Maker. «Фредди был с нами на прослушивании в молодежном клубе, устроенном в подземной часовне в Доркинге, – вспоминает барабанщик Роб Тайрелл. – Мы были потрясены. Он был очень уверен в себе. Не думаю, что он сильно удивился, когда мы предложили ему работу». Ритм-гитарист Джереми Гэллоп соглашается: «Он был невероятно харизматичен, потому мы его выбрали». Гитарист Крис Чезни также вспоминает то прослушивание: «Помню, Фредди был очень энергичным и много вертелся, подбегал ко мне во время моих гитарных соло и размахивал микрофоном. Он был таким впечатляющим. Он сразу создавал особую атмосферу. Его вокальный диапазон был огромным, он пел даже фальцетом. Никто так не мог».

В составе этой группы Фредди отыграл несколько концертов в Лондоне и окрестностях, но вскоре его стремление к творчеству и желание все контролировать перестали устраивать других членов группы. Чезни вспоминает: «Когда появился Фредди, группа потеряла свой фокус. Сплоченность между нами четырьмя заметно ослабла. В музыкальном плане мы были более пасторальными, чем Фредди, который как будто явился из другого мира. Он превозносил Led Zeppelin. Я считал, что наши музыкальные трения были очень многообещающими. Наша основа стала менее „блюзовой“, хотя раньше мы придерживались палитры ритм-н-блюза».

Джереми Гэллоп также вспоминает смену музыкального курса: «Фредди очень быстро захотел изменить нас. Помню, он пытался заставить нас выучить „Lover“. Перед глазами стоит до сих пор. Мы все – особенно я – думали: „Черт возьми, это совсем не то, что нам нужно!“ Если бы мы могли все начать заново… Но Фредди был очень приятным человеком и очень хорошим арбитром. Мы с Крисом ругались до чертиков, у меня бывали постоянные стычки с басистом, и Фред всегда был тем, кто мог остудить наш пыл и дипломатично все уладить. На сцене Фредди становился другим человеком – он был таким же зажигательным, каким мы все его знаем. А в остальном он был вполне спокойным. Я всегда буду помнить его до странности тихим и очень воспитанным, до крайности. Моя мама его любила».

Барабанщик Роб Тайрелл, хотя и симпатизировал Фредди, всегда подозревал, что у певца совсем другие планы в отношении группы. «Нам нравился Фредди, – признает он. – С ним было весело, но он был изрядным интриганом, всегда себе на уме. Я прямо нутром чувствовал, что мы его не интересовали. Он знал, что он хорош. Он использовал нас как своего рода трамплин».

Весной 1970 года Sour Milk Sea распались, и Фредди снова оказался без группы. Он побывал вокалистом Ibex, Wreckage и Sour Milk Sea меньше чем за семь месяцев.

Между тем Smile тоже штормило. Их американский сингл провалился. Затем они отыграли показательный концерт в лондонском клубе Marquee Club в декабре 1969 года, который тоже не вызвал особого ажиотажа, и в результате группа распрощалась со студией Mercury Records. Хуже того, бас-гитарист и вокалист Тим Стаффел покинул группу. Неожиданно Брайан Мэй и Роджер Тейлор остались без группы. «Мы уже подумывали сдаться, – вспоминает Мэй. – Но как раз тогда на горизонте появился молодой Фредди Булсара».

Фредди уже несколько лет маячил на периферии Smile, ревниво наблюдая за успехами группы. И вот теперь он остался без группы, а Smile лишились вокалиста. Как вспоминает Мэй, «Фредди всегда слонялся где-то рядом, и в тот момент он сказал: „Хорошо, я спою, мы можем объединить группы. Нам надо сделать то-то и то-то“, и как-то мы все постепенно согласились».

Фредди не преминул возможностью стать вокалистом группы Smile. И вот, в начале 1970-х годов, еще под названием Smile, три четверти из тех, кто впоследствии образуют Queen, собирались в первый раз вместе выйти на сцену. Путь Фредди на вершину славы рок-н-ролла начался.

«Все случилось так, как и должно было быть, – радушно сообщает Тим Стаффел. – Фредди хотел создавать на сцене нечто театральное, к чему и так двигались Smile, но мне это не нравилось, и я покинул группу. И правильно сделал. Я рад, что я ушел, ведь если бы я этого не сделал, Queen бы не было».

 

Глава 8

В начале 1970 года двадцатитрехлетний Фредди объединился с Роджером Тейлором и Брайаном Мэем в группе Smile, что ознаменовало следующий этап на их пути к музыкальному олимпу. Но что бы Фредди ни думал о своих талантах певца и композитора, страх перед собственной сексуальной ориентацией приводил его в замешательство, вызывал у него множество сомнений и причинял беспокойство.

Его отношения с Розмари Пирсон закончились, когда она узнала о его неоднозначной сексуальной ориентации и андрогинности. Впрочем, это не помешало Фредди чуть позже в том же году завязать отношения с другой женщиной, Мэри Остин. Фредди изо всех сил пытался разобраться, гетеросексуал он, гей или бисексуал. В этом он был не одинок. Несмотря на декриминализацию гомосексуальности тремя годами ранее, в 1970 году, любой гей в Великобритании мог столкнуться с враждебностью, насилием и даже попасть за решетку. Для таких, как Фредди, это было непростое время. Он был воспитан на идеалах и ценностях колониальной Азии, в строгой религии парсов, которая рассматривала гомосексуальность как форму поклонения дьяволу. Влияние старших членов семьи, которые были приверженцами парсийской веры, приводило к заниженной самооценке и чувству стыда во всем, что было связано с гомосексуальностью. В конце концов, Фредди был ребенком 1950-х, когда было широко распространено мнение о том, что гомосексуальность – это психическое заболевание.

Между 1945 и 1955 годами количество судебных преследований за гомосексуальное поведение в Великобритании выросло с 800 до 2500 случаев в год, при этом 1000 из них повлекли за собой тюремное заключение. К 1955 году 30 % лиц, подвергшихся судебному преследованию, были заключены в тюрьму. Кажется, судебная система так и не уловила иронии в том, что гомосексуальных мужчин помещают в тюрьму, полную одних только мужчин.

Рост числа гомосексуальных мужчин, приговоренных к заключению в 1950-х годах, был результатом активной политики преследования правонарушителей, проводимой Министерством внутренних дел. Также это было связано с паранойей времен Холодной войны. Гомосексуальные мужчины знали: если они сообщат о преступлении, и полиция заподозрит, что они гомосексуалы, органы проигнорируют изначальное преступление и сконцентрируются на их сексуальной ориентации. Одной из самых печально известных жертв такого подхода стал математик и расшифровщик кода машины «Энигма» Алан Тьюринг. Он сообщил полиции о взломе, но впоследствии был обвинен в совершении развратных действий в 1952 году, что в итоге предположительно и привело к самоубийству Тьюринга в 1954 году.

Тех, кого не сажали в тюрьму, часто поощряли пройти «аверсивную терапию» – любимую забаву психиатров 1950-х годов. Этот жестокий метод лечения заключался в следующем: «пациенту» показывали изображения обнаженных мужчин. Одновременно с этим применялся электрошок или вызывающие рвоту препараты, такие как апоморфин, с целью навсегда избавить «больного» от гомосексуальности. Чтобы убедиться, что их «излечили», мужчинам показывали изображения обнаженных женщин или фильмы о нудистских поселениях, когда им становилось легче. Аверсивная терапия применялась и в 1960-е годы, так что и в новом десятилетии гомосексуальность считалась не только уголовным преступлением, но и была признана психическим заболеванием.

Когда Фредди Булсара прибыл в Великобританию в 1964 году, общий социальный климат был крайне гомофобным. Куда ни посмотри, нигде не было открытых геев в качестве примера или каких-то групп их поддержки. Однако все вокруг детей 1960-х было пропитано духом «Лета любви» – и молодые люди в США, Великобритании и по всей Европе воспользовались возможностью сбросить свои одежды наравне с консервативными социальными ценностями, навязанными им послевоенным режимом и их родителями, и начали экспериментировать с наркотиками и сексом. Середина и конец 1960-х годов для многих стали эпохой сексуального пробуждения и всяческих экспериментов. Но на большинство гомосексуальных мужчин такое проявление сексуальной свободы не распространялось. Они считались живыми доказательствами моральной деградации, вследствие чего многие из них пытались жить «нормальной» гетеросексуальной жизнью, скрывая свою гомосексуальность.

В 1967 году британская Палата общин все же приняла законопроект, частично легализовавший гомосексуальные отношения. Этому предшествовало долгое десятилетие агитации, начиная с доклада сэра Джона Вольфендена в 1957 году, который утверждал, что гомосексуальность не следует классифицировать как преступление и что общество и закон должны уважать «личную свободу действий и индивидуальную мораль». Законопроект приняли, безусловно, только благодаря бесчисленным компромиссам, достигнутым в ходе этого непростого и затянувшегося процесса. В результате каждый, кто ожидал, что статус гомосексуалов достигнет юридического равенства с гетеросексуалами, был разочарован: законопроект даже не приблизился к этому. А все, кто надеялся, что аресты также закончатся, были вынуждены пока оставить эти мечты. Между 1967 и 2003 годами около 30 000 мужчин-геев и бисексуалов были осуждены по обвинению в непристойном поведении, которое заключалось в том, что они держались за руки на улице или целовались в общественном месте. Однако, важно отметить, что законопроект декриминализовал гомосексуальность лишь в условиях частной жизни (и только между двумя мужчинами в возрасте от 21 года), и любое проявление гомосексуальности на публике могло привести к тюремному заключению. Таким образом, в то время как в частной жизни геи-мужчины могли быть самими собой, в глазах общественности они все еще были вне закона, считались преступниками и в основном воспринимались как больные. Фактически гомосексуальность была незаконной повсюду, кроме как при закрытых дверях и по отношению к одному мужчине.

Для многих людей в то время быть гомосексуалом было слишком большим позором. Стыд – это душераздирающее чувство, оно подавляет каждого и заставляет стесняться себя перед членами семьи и приверженцами той же веры. Возможно, каждому, кто родился после 1980 года, сложно представить, каково это было, хотя позже клеймо ВИЧ-позитивного и больного СПИДом станет почти столь же постыдным.

По ту сторону Атлантики американцы были в курсе событий в Англии и Уэльсе (в Шотландии и Северной Ирландии не удавалось декриминализировать гомосексуальные контакты в условиях частной жизни до 1980 и 1982 года, соответственно). В 1969 году Стоунволлские бунты в Нью-Йорке стали отправной точкой современного движения за защиту прав гомосексуалов в США. Годом спустя в Нью-Йорке состоялся первый марш «День освобождения геев», считающийся первым парадом ЛГБТ (лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров), в Лос-Анджелесе был проведен «Парад гей-силы», а в Сан-Франциско – первое выступление в защиту геев. Примерно в это же время на обложку журналов в США впервые была вынесена статья с изображением геев и лесбиянок. В опубликованной в 1960 году в журнале Time статье говорится, что «хотя большинству американцев они покажутся довольно странными, гомосексуалы никогда не были столь заметны, их обсуждает общество, и пристально исследует наука». Это была эпоха знаменательных перемен для геев и лесбиянок США, которая продолжалась до начала 1970-х годов, повысив общественную значимость гей-движения. Ребекка Дж. Розен писала: «Бутылка толстого стекла, содержавшая целую культуру, была откупорена в 1969 году; в течение следующих нескольких лет она будет разбита на тысячу осколков».

В Англии и Уэльсе гей-движение еще только пыталось принять темпы американских изменений, несмотря на то что Фронт освобождения геев был учреден в Лондонской школе экономики в 1970 году. Хотя их лозунг гласил: «Гей – это хорошо», предрассудки пока не исчезли с улиц Великобритании. В 1971 году при поддержке Клиффа Ричарда, Мэри Уайтхаус и Малкольма Маггериджа британские христиане провели «Национальный фестиваль света», выражая растущую озабоченность формирующимся в стране обществом вседозволенности. Особенно их беспокоило развращающее влияние гомосексуальности.

Фредди Булсара и бесчисленные мужчины-геи, несмотря на принятие «Акта о половых преступлениях», так и не смогли совершить каминг-аут. Все еще не верилось, что они когда-нибудь смогут жить открыто, не скрывая своей сексуальной ориентации. Скорее всего, это было невыносимым для столь яркой личности, стремящейся стать рок-звездой, как Фредди, – с его тягой к успеху и жгучим стремлением проявить себя. Ведь опера, мода, балет и искусство были его настоящей страстью.

Это стало одной из причин, по которой Фредди редко открыто рассказывал о своей сексуальности. Любопытным журналистам он отвечал остроумными замечаниями, произносил двусмысленности и вообще говорил иносказательно. Он знал, что, несмотря на изменение закона, гомосексуальность продолжает быть общественным табу и останется таковой еще пару десятилетий. Поэтому, подобно другим людям, скрывающим свое истинное «я», он предпочитал вращаться в кругах, полных атмосферы безопасной двусмысленности, избегая шанса быть подвергнутым раскрытию и дискриминации. Фредди обнаружил, что шоу-бизнес может укрыть его от пристального внимания публики, как это происходило ранее с такими артистами, как Ноэл Кауард, Айвор Новелло, Дасти Спрингфилд и Тими Юро. И, возможно, именно это Фредди и сделал в 1970-х: стал геем эпохи 1950-х. Он отрывался в тесном кругу, но не нарушал статуса-кво на публике. Хотя времена менялись, он все еще не был твердо уверен в своей сексуальной ориентации, чтобы рискнуть в этом признаться. Это решение будет принято когда-нибудь позже, в другой жизни.

В 1972 году в Лондоне прошел первый британский гей-парад, и около 700 его участников промаршировали от Трафальгарской площади до Гайд-парка. Наравне с любопытством и растерянностью зрителей участники демонстрации столкнулись с угрозами, враждебностью и агрессивным поведением полиции. В Гайд-парке их ждала еда, выпивка, наркотики и музыка, а также походные версии развлечений типа «бутылочки» и «платочек». Также им удалось провести массовый публичный однополый поцелуй, который в 1972 году по-прежнему был потенциально незаконным (в зависимости от обстоятельств). Но, как вспоминает один из участников марша Питер Татчелл: «Трусливая столичная полиция арестовала бы нас, если бы мы были одинокими целующимися гей-парами, но они не осмелились арестовать всех 700 участников».

В 1972 году увидел свет первый номер Cosmopolitan – журнала для молодого поколения амбициозных женщин-профессионалов. Журнал провозглашал мужчин «уязвимыми, зависимыми и подверженными эмоциям существами», которых пугает перспектива оцениваться исключительно на основе их половых функций. Казалось, что все маски были сброшены, и сомнения в традиционных представлениях о мужских социальных ролях стали очевидными. Принятие закона «О равной оплате труда» в 1970 году, вместе с «Актом об абортах» 1967 года, помогло женщинам стать равноправными и более независимыми от мужчин. Вся концепция мужчины-кормильца и нуклеарной семьи была подвергнута сомнению, неизбежно вселяя чувство неуверенности и неопределенности у мужчин как в работе, так и семье. Это усугублялось упадком британской промышленности, который создавал кризис маскулинности, поскольку господствующее положение мужчины в обществе было подорвано.

Тогда как молодежь с легкостью приняла эти настроения, старшее до– и послевоенное поколение изо всех сил пыталось адаптироваться к новому десятилетию 1970-х. Времена менялись. Молодые пары нового поколения все меньше разделяли доисторические представления о том, что мужчины не моют посуду и не выполняют работу по дому. В начале десятилетия вдруг появились молодые мужчины, которые проводили свободное время со своими семьями и занимались домашним хозяйством, будь то садоводство, мелкий ремонт или совместный шопинг. Это прекрасно отражено в сериалах того времени, таких как «Мужчина в доме».

На то же время пришелся значительный сдвиг в мужской моде: в тренде были воротники-бабочки, полиэстеровые ткани, брюки клеш, обтягивающие футболки и тщательно завитые волосы. Шляпы были сброшены, а растительность на лице и золотые медальоны носил каждый. Реклама тщательно отслеживала изменения моды и изображала симпатичных и мускулистых, уверенных в себе гордых молодых людей – в штанах с завышенной талией, рубашках с цветочным рисунком и трикотажных свитерах. Рекламные ролики показывали знаменитостей, привлекающих внимание аудитории к средствам после бритья – от рекламы одеколона Деним «Для человека, которому не нужно слишком стараться» до лосьона «Освежи всего себя» фирмы «Брут».

К счастью для Фредди, раз стилевые границы больше не соблюдались, именно поп-культура – особенно музыка, кино и театр – осмелилась посмотреть, как далеко в этом можно зайти. Это был мир Фредди. Спасение пришло в 1972 году в виде фильма «Кабаре» (в основу которого лег роман Кристофера Ишервуда 1939 года «Прощай, Берлин»). Прогремев на экранах кинотеатров всего мира, «Кабаре» разрушил «слащавую репутацию мюзикла своим резким неприятием антисемитизма, нацизма, запретов абортов и даже гонений на гомосексуальность». Фильм переносит нас в 1931 год, в Берлин, где на фоне расцвета гедонизма во времена упадка Веймарской республики и подъема нацистской партии развиваются отношения между подающей надежды актрисой Салли Боулз и выходцем из среднего класса, учителем английского языка Брайаном Робертсом. Салли вскоре обнаруживает, что, хотя Брайан и превозносит ее как личность, на самом деле он влюблен в Максимилиана фон Хейне. Проблема в том, что и она тоже! Предыстории этих персонажей и их конфликтные отношения обеспечили «Кабаре» огромный кассовый успех, но без оригинальной постановки, талантливой игры актеров, новаторской хореографии и умелого монтажа фильм не получил бы восемь наград Американской киноакадемии. Что еще более важно, «Кабаре» стал одной из первых крупнобюджетных картин, прославляющих гомосексуальность. Фредди обожал этот фильм. «Я люблю кабаретные вещи, – сообщал он в интервью 1977 года. – Именно из фильма „Кабаре“ я черпал вдохновение в ранние годы. Я обожаю Лайзу Миннелли, она просто потрясающая! Как она исполняет свои песни – это же чистая энергия, а как свет подчеркивает каждое движение шоу!».

Фильм «Кабаре» глубоко повлиял на Фредди – в то время молодого человека, только что открывшего для себя гомосексуальность, которая все более его привлекала. Неоднократно пересматривая фильм, он находил и другие темы, которые становились для него все более актуальными и очевидными: тщетность несбыточных мечтаний, декаданс, одиночество, неизбежность смерти и стремление к истине. Это был классический голливудский мюзикл, продолжающий традиции театра и литературы – областей, которые так привлекали Фредди и к которым он был причастен. Стиль фильма колебался между натурализмом и фантазией и опирался на широкий спектр музыкальных течений, каждое из которых входило в круг интересов Фредди и удовлетворяло его культурное любопытство. Учитывая декадентскую атмосферу фильма, его обширный культурный контекст, темы сексуальной ориентации и то, что «Кабаре» не только позволяет нам отождествить себя с главными героями, но также ставит нас на место его зрителей, нетрудно представить, какое разностороннее влияние тот оказал на Фредди. «Кабаре» вселял в него уверенность в том, что он должен принять себя таким, какой он есть, и не бояться принимать решения насчет себя, своего настоящего и будущего.

Чуть более года спустя, к полному восторгу Фредди, в Лондоне вышел мюзикл «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Публика увидела представление с элементами трансветизма (еще один пример из долгой традиции мальчиков, играющих девушек, – от оригинальных пьес Шекспира и мужчин, играющих женщин в британской пантомиме, до более поздней андрогинности британских глэм-рокеров, которые скоро примут Фредди Меркьюри в свои ряды). Фредди в мюзикле больше всего трогало открытое осуждение Рокки сексуального пуританства и лицемерия, что делает шоу актуальным и по сей день.

В момент своего выхода «Шоу ужасов Рокки Хоррора» был откровением. Гомосексуальные мужчины и женщины впервые ощутили толику подлинной сексуальной свободы. Наконец они могли встречаться публично, относительно свободно ходить на свидания и увидеть позитивно представленные образы привлекательных и сексуальных героев фильмов и книг. «Кабаре» наряду с «Шоу ужасов Рокки Хоррора» были одними из первых фильмов, показавшим их, соблазнительными и головокружительно прекрасными. Неожиданное признание позволило им больше не скрывать свою сексуальную идентичность и жить свободно, не таясь – хотя многие из них, в том числе и Фредди, по-прежнему скрывали или были вынуждены скрывать гомосексуальность всю оставшуюся жизнь. Но, несмотря на это, Фредди и многие другие творческие люди с радостью окунулись в новообретенную атмосферу грядущих перемен, а некоторые осмелились даже заглядывать еще дальше. И, конечно же, они все были без ума от этой свободы.

За следующие десятилетия «Шоу ужасов Рокки Хоррора» обретет иной, новый смысл, горький и печальный, но это еще впереди. Кто в 1973 году мог предположить, что будет дальше, и какую цену придется заплатить за сексуальную свободу?

Это что касается мира кино и театра, но поп-музыка тоже подхватила тему андрогинности, и проявилась она через глэм-рок. Первые щупальца глэм-рока коснулись культуры в 1971 году – в лице группы T. Rex и их сингла „Bang A Gong (Get It On)“. По правде говоря, этот жанр оформлялся всю вторую половину 1960-х годов в выступлениях и сценических образах Мика Джаггера – в его видеоклипах, где он был переодет в медсестру или Оскара Уайльда, и в его песнях (считалось, что текст „Honky Tonk Women“ рассказывает о «дрэг-квин» – то есть мужчине, переодетого в женщину). Добавим к этому его необычный внешний вид, который он демонстрировал даже в фильмах (таких как «Представление» (1970) Николаса Роуга), и станет понятно, почему Стивен Симелс так писал о Джаггере: «С узкими бедрами, изможденный, с губами такой удивительной похотливости – когда он выступает, он больше всего напоминает какую-то дикую смесь половых органов обоих полов».

В начале 1970-х годов благодаря культовым личностям, таким как Мик Джаггер, социум неожиданно не только стал принимать андрогинность, но и даже поощрять ее. Семьюдесятью пятью годами ранее, в конце 1890-х, само понятие «андрогинность» означало тип мужчины-гомосексуала, который скорее воспринимал себя как «подражателя женщине». Теперь это стало модным. Как пишет Марджори Гарбер: «1960-е и 1970-е годы, подобно 1890-м Оскара Уайльда и Обри Бердслея, вновь продемонстрировали, что андрогинность – по крайней мере „плохая“ андрогинность, будь это мальчик или девушка, – может быть сексуальной. Это привлекало отчасти потому, что было нарушением незыблемых родительских убеждений относительно гендера и гендерных ролей, а отчасти потому, что толкование, интерпретация этих символов всегда увлекательна. Другими словами, это было потрясающе интересно, потому что было неопределенно. Это влекло за собой риск».

Андрогинность в сочетании с философией художника Энди Уорхола, утверждающего, что каждый может быть звездой, если он похож на звезду, создала новую моду глэм-рока, которая не могла не привлечь внимания Фредди. Все дороги десятилетий социальных и культурных перемен вели сюда.

Глэм-рок в самом первом, классическом британском воплощении возник из множества разрозненных музыкальных трендов: в частности, любви к трехаккордному рок-н-роллу 1950-х годов, общей андрогинности, ставшей результатом культурных войн того времени, а также средств массовой информации и новых технологий – как современных, так и будущих. Началась эпоха цветного телевидения. В 1960-х поп был черно-белым, но уже в 1970-е он разукрасил дома британцев: можно было арендовать цветные телевизоры для просмотра новых цветных трансляций. Внезапно поп стал ярким, блестящим и гламурным. Расцвет жанра пришелся на период с 1972 по 1975 год. Типичная британская глэм-рок-песня в то время были громкой, с притопываниями, незамысловатой и броской, с длинными гитарными риффами и повторяющимися напевами. Также она отличалась тяжелым барабанным ритмом (иногда на одной звуковой дорожке играли два ударника) и вокалом, который как минимум вызывал вопрос гендерной принадлежности. Это идеально соотносилось с теми идеями, которые Фредди сам вынашивал с юности: всеми теми текстами и музыкальными задумками, которые он сочинял в своей спальне и которые его мать собиралась выкинуть.

Затем, в 1972 году, на волне роста популярности глэм-рока Дэвид Боуи представил своего Зигги Стардаста – вымышленного персонажа, который мгновенно стал главной темой обсуждений в мире рока. И никто, казалось, не задумывался или не замечал откровенно гомосексуальных намеков. Боуи был знаковой личностью в культуре начала 1970-х годов – не только благодаря его изменяющейся сексуальности, но и потому, что акцент на имидже, театральности и стилистике, также как и нарциссизм его сценических персонажей, казалось, были характерными для всей той эпохи. Он создал свой уникальный стиль с яркими красками и одеждами, и Фредди неожиданно открыл для себя, что нет ничего невозможного. Филипп Аусландер размышляет о гендерных конструктах и формировании идентичности в своем обзоре выразительного искусства глэма. Он утверждает: «Требование свободы для исследований и построения собственной идентичности на основе таких понятий, как пол, сексуальность или любых других, – это наиболее важное наследие глэм-рока».

Для Фредди глэм-рок был средством, с помощью которого он мог намекнуть на свою гомосексуальность, не прибегая к явной демонстрации оной или открытым заявлениям о своих предпочтениях. Он использовал Queen и свое творчество как удобную возможность свободно выражать себя на публике с помощью сексуальных намеков и аллюзий.

Фредди заявил: «Помню, в одном интервью я сказал, что „играю на бисексуальности“. Конечно, я играю с этим. Все зависит от того, какое у меня настроение. Если меня спросят, гей ли я, я отвечу – решайте сами».

Певец Марк Алмонд с теплотой вспоминает 1970-е, время после Боуи и Марка Болана из T. Rex. Они окунулись в глэм-рок и прятались за андрогинностью, скрывая или, наоборот, намекая на свои сексуальные предпочтения: «После Боуи и Болана стало нормальным играть с андрогинностью. Мне тогда не казалось, что Фредди на самом деле гей. Когда Боуи утверждал, что он бисексуал, мы знали, что это просто игра, часть эпатажности. У Боуи были жена и ребенок, как и у Марка Болана. Болан тоже был невероятно женственным, взбалмошным, капризным и хорошеньким; у него еще была манера говорить таким хриплым шепотом. Мне нравилось думать, что он спит со своим бонго-ударником Микки Финном, хотя все знали, что он не гей. Так с чего же Фредди быть геем?» – говорит Алмонд.

Кто-то мог думать, что Фредди, должно быть, завидовал Боуи, чей ненасытный гетеросексуальный аппетит позволял ему играть гея уверенно и без последствий. Боуи, однако, прекратил притворяться геем в 1983 году – по случайному совпадению, в момент самого разгара эпидемии СПИДа.

Но в реальности поклонники Боуи, которые, беря с него пример, совершали каминг-аут, часто сталкивались с враждебностью и насилием.

«Оглядываясь назад, – говорит Алмонд, – мы понимаем, что Боуи и Болану было легко говорить, что они бисексуалы, потому что каждый вечер они возвращались к своей гетеросексуальной жизни. Геи же так сделать не могли. Объявить себя бисексуалом для мужчин-геев тогда было единственным способом выжить».

Появиться в большинстве мест с блестками на лице и накрашенными ресницами было верным способом быть избитым. Неудивительно, что геи – как мужчины, так и женщины – в повседневной жизни и работе были вынуждены скрывать свою гомосексуальность. Это был слишком большой риск не только для них лично и их семей, но и для их карьеры и возможностей. Даже такая суперзвезда, как Джон Карри – британский фигурист и обладатель золотой олимпийской медали, у которого был долгий роман с актером Аланом Бейтсом, – вынужден был скрывать, что он гей. Единственные успешные примеры геев (хотя они никогда не произносили слова «гей» в шоу-бизнесе) встречались на телевидении: безобидные карикатуры, шаржи и клоуны. И ни одного открытого гея среди певцов или музыкантов. Пройдет несколько лет, пока Том Робинсон не ворвется в массовую культуру, и не менее десятилетия до появления Джимми Самервилла и группы Frankie Goes To Hollywood.

Поэтому Фредди не собирался совершать каминг-аут как гей, даже если и был тогда на это способен. И в этом он, к сожалению, был прав – это лишило бы его любых шансов сделать карьеру еще до ее фактического начала. К тому же в лице своих гетеросексуальных коллег из группы Queen он нашел удобную дымовую завесу, которая прикрывала все сомнения в его сексуальности.

Итак, скрытый гей, разыгрывающий гетеросексуала, возглавит группу под названием Queen. А когда группа, в свою очередь, поймет и примет его имидж и взгляды, Фредди спрячется за их нормальностью и обыденностью.

И когда группа Smile и Фредди начинали свой путь, зрители ни о чем не догадывались.

 

Глава 9

В мае 1970 года Фредди Булсара был принят в качестве вокалиста группы Smile, и его превращение началось. Это была именно та роль, которой он так отчаянно и долго жаждал, но получил он ее, заняв место Тима Стаффела – человека, который и познакомил его с группой. Хотя амбиции Фредди зашкаливали, это не было переворотом власти – Стаффел ушел по своей воле.

Обретя нового вокалиста, группа Smile с новыми силами приступила к репетициям в Лондоне. «Мы впервые играли вместе в лекционном зале Имперского колледжа, а Роджер привел с собой старого друга, который играл на бас-гитаре, – вспоминает Брайан Мэй. – Фредди пришел со свежими идеями для песен, да и у нас было несколько своих. Поэтому мы сразу стали работать над собственным материалом, ничем другим не занимаясь – разве что развлекались, наигрывая „Jailhouse Rock“ и „Hey Big Spender“».

В группе также появился новый басист, Майк Гроуз. «Я встретил их на Вест-Кромвель-роуд, – вспоминает он. – Там были Роджер и Брайан, и Фредди Меркьюри, который в то время был еще Фредди Булсарой, мы пожали друг другу руки и все такое. Кажется, тогда мы еще звались Smile, хотя никто этого не обсуждал. Они объяснили мне, что Фредди тоже в группе – они знали его целую вечность, и всю эту целую вечность он хотел быть в группе. Мне голос Тима нравился больше, чем Фредди. Тим был хорош, чертовски хорош. Фредди часто фальшивил. Когда нужно было брать высокие ноты, он отодвигал микрофон подальше от рта, чтобы его не было слышно. Но Брайан поговорил со мной о Фредди, и, по-моему, Брайан в него действительно верил».

Гроуз перебрался на Ферри-роуд в Барнсе, и когда Smile не репетировали в Имперском колледже, вся четверка собиралась поработать над собственными композициями, расширяя репертуар. «Разумеется, основными авторами были Фредди и Брайан, – вспоминает Гроуз. – Фредди просто приходил, усаживался в саду и рассказывал, чего он хочет, иногда напевал мелодию. Или даже у него был готовый текст, и мы вместе создавали из этого песню. Вот так. Изредка у него были аккорды или целая аранжировка».

Хотя официально Фредди был новичком в Smile, даже с учетом лет на периферии группы, он с первой минуты пытался навязать остальным свое видение. «Он был очень сильной личностью, – говорит Брайан Мэй. – Мы сначала не видели в нем великого певца или музыканта: он был очень неискушенным и неопытным. Но мы видели в нем человека, обладающего невероятной верой и харизмой, и он нам нравился».

Репетиции в Имперском колледже и сочинение песен в неформальной обстановке сада в Барнсе – именно так закладывался фундамент того, что через годы станет репертуаром Queen. «Результаты этих посиделок потом станут их первыми синглами. Это и „Keep Yourself Alive“, и, конечно, „Seven Seas of Rhye“, – говорит Майк Гроуз. – Даже „Killer Queen“, которая вышла позже, родилась тогда же».

Помимо того что Фредди играл важную роль в подготовке оригинального репертуара, он также потратил несколько недель перед следующим концертом Smile в Труро, прочесывая лондонскую модную тусовку в поисках «образа» группы. Он еще держал магазинчик на Кенсингтонском рынке вместе с Роджером, который временно прекратил изучение стоматологии и чувствовал себя ответственным за создание модного имиджа группы. Как вспоминает Майк Гроуз: «Мы с Фредди искали сценическое оборудование – кажется, на Кингз-роуд, – и он заставил меня напялить те черные бархатные брюки. Они были такими тесными, что я едва мог ходить!».

Завершив репетиции и облачившись в некое подобие сценических костюмов, подобранных Фредди, четверка музыкантов вместе с двумя дорожными менеджерами, Джоном Харрисом и Питом Эдмундсом, погрузили снаряжение в микроавтобус «Фольксваген» Майка и отправились в Корнуолл, чтобы дать первый концерт Smile в новом составе. Концерт состоялся в здании муниципалитета Труро, аудитория которого могла вместить до 800 человек. Однако 27 июня 1970 года в ней собрались едва ли 200 человек, которые пришли послушать первый концерт группы Smile с новым басистом Майком Гроузом и вокалистом Фредди Булсарой.

Одетые в новые черные шелковые костюмы из брюк мятого бархата, футболок и сапог с наборными каблуками, украшенные серебряными кольцами и увешанные браслетами и цепочками, Smile открыли концерт песней „Stone Cold Crazy“. Фредди уже исполнял эту песню с одной из своих предыдущих групп, Wreckage. В интервью 1977 года он так вспоминает и песню, и их облачение: «Сперва мы просто выступали в черном. Очень смело, дорогуша. Затем мы стали для разнообразия носить белое, и пошло-поехало. „Stone Cold Crazy“ была первой песней Queen, исполненной на сцене».

Хотя они много репетировали, концерт прошел далеко не идеально. Как вспоминает Майк Гроуз: «В ту ночь мы выступали довольно плохо. Мы практиковались, но игра вживую сильно отличается от репетиций в помещении колледжа. Еще мы немного растерялись, когда один из нас начал играть не ту аранжировку песни. Мы старались как могли скрыть промахи, но, скажем так, не рассчитывали, что нас пригласят еще раз».

Вот один из обзоров на их концерт, опубликованный в местной прессе: «Четверо очень своеобразных молодых джентльменов, одетых в шелк и увешанных драгоценностями, создающих достаточно шума, чтобы разбудить половину мертвых Корнуолла».

Роджер Тейлор, чья мать организовала выступление, вспоминает, что это был благотворительный концерт, но группе все равно заплатили: «Мы получили пятьдесят фунтов на всех, что казалось огромной суммой. Мы считали себя богачами! Это было первое настоящее выступление Фредди с нами. Моя мать была в шоке. И тогда он еще не выработал технику исполнения. Он звучал как очень громкая овца!»

Несмотря на более чем скромные отзывы о первом концерте Smile в новом составе, Фредди был полон энергии и по дороге домой в Лондон не умолкал ни на минуту. «Фредди сильно вложился в первый концерт, – вспоминает Майк Гроуз. – Я помню, как он скакал повсюду, похожий на Мика Джаггера, но в своем стиле».

Следующий концерт Smile должен был состояться в Имперском колледже в Лондоне. Но тут произошли две кардинальных перемены. Во-первых, группа сменила название. Майк Гроуз вспоминает обсуждение, происходившее в саду на Ферри-роуд в Барнсе. «Мы были в саду, просто репетировали номер, и вдруг вспыло это название – Queen. Конечно же, это была идея Фредди. Они спросили меня: „Что скажешь?“ Знаю, теперь это покажется смешным, но сорок лет назад назвать себя Queen было немного рискованно. Я сказал: „Ну, если нас не арестуют или что-то вроде того, то они хотя бы нас запомнят!“»

Фредди уже какое-то время разрабатывал новое название для группы и даже упоминал об этом Сью и Пэт Джонстон, двум сестрам из Корнуолла, которые в 1970 году бывали на Ферри-роуд. «Мы обычно садились на автобус в Корнуолл в самом начале трассы M4. Однажды, провожая нас к автобусной остановке, Фредди спросил: „Что вы думаете о названии Queen?“, – вспоминает Сью. – Мы подумали, что название очень смешное, потому что он всегда был таким женственным. И мы сразу засмеялись из-за ассоциации с гомосексуальностью, но он попытался как-то сгладить этот момент, убеждая, что название звучит очень „по-королевски“. Он тогда уже начал работу над гербом и логотипом. С самого начала Фредди продумал всю концепцию. У него был отличный маркетинговый ум, и это, должно быть, стимулировало остальных. Он всегда добивался своего».

«Это была идея Фредди, – вспоминает Роджер Тейлор. – Мне сначала не понравилось название, и Брайану тоже, но мы привыкли. Мы думали, что когда станем популярнее, наша музыка будет говорить о нас больше, чем название».

«Это всего лишь название, но оно царственное и звучит великолепно, – утверждал Фредди. – Это сильное название, универсальное и понятное. Оно несет большой визуальный потенциал и имеет массу толкований. Конечно, я осознавал ассоциации с гомосексуальностью, но это была всего лишь одна из граней».

Так группа Smile прекратила свое существование. С этого момента группа будет известна как Queen.

Второе изменение, произошедшее перед следующим концертом группы, состояло в том, что Фредди Булсара тоже сменил имя. Летом 1970 года Фредди Булсара, застенчивый мальчик из Занзибара, стал Фредди Меркьюри, эксцентричным вокалистом группы Queen.

«Он написал песню для первого альбома, „My Fairy King“ («Мой сказочный король»), и в ней была такая строка: „О Мать Меркурий, что ты со мной сделала?“ – вспоминает Брайан Мэй. – После этого он сказал мне: „Знаешь, я собираюсь стать Меркурием, потому что мать в этой песне – моя мать, так что я теперь буду Меркурием“. Мы все подумали, что он с ума сошел, но он был серьезен и сменил имя на Фредди Меркьюри. Думаю, что это было одним из ключевых моментов его превращения. Наверное, это помогло ему стать тем, кем он хотел, и хотя Булсара в нем был жив, для публики он собирался стать другим персонажем».

Как сильно отличался этот новый персонаж от подростка, который бежал со своей семьей из Занзибара и приземлился в Хитроу в 1964 году? С тех пор прошло шесть лет. Образ жизни Фредди кардинально поменялся, и произошло это в момент самого пика культурной революции. Он воплотил свою мечту о художественной школе перед тем, как целиком посвятить себя музыке; он выбрал собственный путь, отказавшись от проторенной дорожки в бухгалтерии или юриспруденции, предложенной родителями. Сомнения в сексуальной ориентации вступали в противоречие с зороастрийской верой его родителей. Отказался ли он (хотя бы частично) от своего прошлого, от парсийских корней и колониального воспитания, сменив имя? У его близкого друга Дэвида Эванса есть своя теория по этому поводу: «Фаррух Булсара – это имя, которое он похоронил. Он не хотел больше говорить о своей жизни до того, как он стал Фредди Меркьюри».

Итак, новорожденные Фредди Меркьюри и Queen начали свой путь к музыкальной славе с небольшого концерта для друзей в Имперском колледже Лондона 18 июля 1970 года. Впервые все четверо вышли на сцену как группа Queen. «Я не припомню, что это был настоящий концерт. Возможно, там было двадцать-тридцать товарищей Брайана, вот и все», – вспоминает Майк Гроуз.

Лишь неделю спустя, 25 июля, состоялся их полноценный публичный дебют как Queen – в привычном для Роджера Тейлора местечке в Корнуолле. Выступление в заведении PJ’s в Труро, анонсированное в местных газетах как концерт „Queen (бывшие Smile)“, может, и было первым публичным шоу для Queen, но также было последним выступлением Майка Гроуза. Тот вскоре покинул группу и вернулся на основную работу в Корнуолле.

Следующий концерт группы был запланирован на 23 августа, и Queen срочно нужен был басист, чтобы заменить Майка. Случай свел их в Корнуолле с Барри Митчеллом, который стал их новым бас-гитаристом и был тепло принят группой: «Они были отличными парнями, правда прекрасными, – вспоминает Барри. – Брайан был особенно приятным. Такой замечательный, радушный человек. Фредди был темной лошадкой. Он был тогда не столь ярким, каким стал позже, и не таким уверенным в себе. Совсем наоборот: он, по-моему, был довольно-таки застенчив. Да, они все были классными парнями».

Но на первом концерте в Имперском колледже 23 августа Митчелл обнаружил, что его роль в группе распространяется не только на бас: «Это было довольно странно: мы готовили закуски, состоящие из апельсинового сока, в те времена скорее нектара, и попкорна – знаете, как на настоящих рок-н-рольных тусовках. Вот я и готовил им попкорн».

Покончив с приготовлением закусок, Queen вышли к публике в сценических костюмах. Митчелл был сначала несколько шокирован, обнаружив, что перед концертом Фредди выпрямляет себе волосы плойкой, а второй раз – когда тот вышел на сцену с ногтями, выкрашенными в черный цвет. Он также посмеивался над Фредди, когда перед концертом он предложил сменить образ на более вызывающий и нарядиться в женскую одежду. «Он правда хотел на этом выехать, но, слава богу, этого не произошло!» – говорит Барри. Но Фредди стремился произвести впечатление своим шоу, независимо от того, что думали остальные члены группы. Он вышел на сцену в черных блестящих брюках, бархатной кофте, с браслетом на руке в форме змеи, в сапогах и с посеребренными волосами.

После концерта в лондонском районе Суисс-Коттедж в сентябре в следующий раз они должны были выступить 16 октября. Но незадолго до того Фредди был сражен печальными известиями. 18 сентября было объявлено, что умер Джимми Хендрикс, предположительно от передозировки наркотиками. Эта новость потрясла Фредди и Роджера Тейлора – они оба были ярыми поклонниками Хендрикса. В знак уважения они на весь день закрыли свой магазинчик на Кенсингтонском рынке.

Репетируя в тот вечер, группа играла хиты Хендрикса вместо подготовки собственного репертуара. Возможно, это и стало причиной того, что их следующий концерт в Колледже управления недвижимостью в Лондоне стал полным провалом. Они получили 20 фунтов стерлингов за 75-минутное выступление. Один из соратников Фредди по Кенсингтонскому рынку, Алан Майр, был в зале и припоминает, насколько плох был концерт: «Роджер и Брайан, без сомнения, были очень опытными, но вот Фредди был проблемой. Тогда у него была привычка брать высокие ноты. Он слишком воодушевлялся и начинал петь слишком высоко. А еще он был довольно неуклюжим на сцене. Он сильно откидывал голову назад и шагал вперед, не попадая в ритм. В зале еще и было эхо, так как он не был полностью заполнен и рекламы особо не давали. Туда поместилось бы в три-четыре раза больше публики. Я помню, как вечером после концерта мы все, по субботнему обычаю, пошли в паб The Greyhound. Мы говорили: „Что мы скажем Фредди, ребята? Он весь в восторге, а ведь было не очень хорошо“».

В тот год Queen сыграли еще шесть концертов, в том числе в знаменитом клубе Cavern Club в Ливерпуле. И хотя амбиции и энергия у Фредди были огромные, до успеха и славы было пока далеко. Несмотря на периодическую нервозность на сцене и отсутствие успехов в музыкальном бизнесе, уверенность Фредди в том, что у него все получится, оставалась неизменной: «Когда Queen только сформировалась, мы все стремились к верхушке и не собирались довольствоваться малым. Нужно обладать огромной уверенностью, чтобы преуспеть в этом бизнесе. И не надо возражать, что вам это ни к чему. Если кто-то говорит: „Может быть, я недостаточно хорош, может, я должен смириться со вторым местом“, – лучше сразу забыть обо всем этом. Мы были уверены в себе. Так должно быть. Нужна наглость, много уверенности и абсолютная решимость – наравне с нужными музыкальными навыками. Самонадеянность очень хороша в самом начале: нужно говорить себе, что ты станешь самым первым, ни в коем случае не вторым. У нас это получалось. Наше эго было огромным».

Одним из членов группы, который не разделял эту самонадеянность, был Барри Митчелл. В начале 1971 года он решил покинуть группу. Последний концерт Митчелла с Queen в Юэлле мог стать последним и для Роджера Тейлора. В программе также выступала группа Genesis, и после концерта к Роджеру Тейлору подошел Питер Габриэль, желая узнать, не хочет ли он бросить Queen и присоединиться к Genesis. Однако Тейлор решительно отклонил предложение. Он вложил много сил в Queen и был уверен, что у группы есть будущее. Митчелл же не разделял его мнения: «Я тогда не считал, что им удастся чего-то достичь, потому что они не были особенно оригинальными или коммерчески привлекательными».

Утвердившись в своем решении, Митчелл оставался непреклонным даже в ответ на просьбы других членов группы: с Queen было покончено. Но уход Митчелла совпал по времени с выдвижением одной женской фигуры из окружения группы: Мэри Остин.

 

Глава 10

Мэри Остин была юной голубоглазой красавицей-блондинкой из бедной семьи в Баттерси, южный Лондон. Казалась, что общего у нее может быть с членами группы Queen, с их университетскими образованиями и культурными притязаниями? Ее отец был мастером по клейке обоев, а мать работала прислугой в небольшой компании. Оба родители были глухими, и она общалась с ними с помощью языка жестов и читая по губам.

В 19 лет, после того как семья переехала в таунхаус в Фулхэме, Мэри устроилась сотрудником по связям с общественностью в фешенебельный магазин моды Biba в Кенсингтоне. Основанная польским дизайнером Барбарой Хуланики, компания Biba стала воплощением стиля и моды в конце 1960-х и начале 1970-х годов. В то время все знаменитости – от Твигги и Джули Кристи до Сонни и Шер – одевались здесь. Музыканты, среди которых был Пол Маккартни и Мик Джаггер, также частенько навещали магазин не только ради модных шляп с витрины, но и приятного общения с симпатичными продавщицами.

Магазин Biba на Кенсингтон-Черч-стрит располагался неподалеку от магазинчика Фредди и Роджера, и оба они часто туда наведывались. «Я был фанатом Biba с самого начала, задолго до того, как он превратился в большой универмаг. Когда я туда ходил, это был небольшой бутик», – вспоминал Фредди.

Своей популярностью магазин был также обязан работавшим там девушкам. Однако Фредди и Роджер даже не подозревали, что еще один член Queen уже побывал там первым. «Отчасти прелесть Biba заключалась в том, что девушки, которые там работали, были очень красивыми и хорошо одетыми. Они умели подать себя, так что мы просто ходили туда, чтобы любоваться, – вспоминает Брайан Мэй. – Я знал, что Фредди тоже ходит туда за тем же самым. Одной из тех девушек была Мэри Остин. Я познакомился с Мэри на концерте в Имперском колледже, в моем колледже, и заговорил с ней, так как она сидела прямо за мной. Я очень смущался, но как-то расхрабрился пригласить ее на свидание, и мы встречались несколько раз».

Это было в 1970 году. Фредди был на распутье: его последняя подруга, Розмари Пирсон, разорвала их отношения из-за его сексуальной неопределенности и интереса к гомосексуальности. Однако, похоже, что у него не было любовников после разрыва с Розмари, по крайней мере, ни один из его коллег или друзей не подозревал подобного. Часто бывая в магазине Biba, Фредди все больше увлекался работающей там блондинкой, а Мэри Остин заинтересовалась им в ответ. «Иногда у него хватало храбрости, чтобы прийти одному, – вспоминает она, – но чаще всего он приходил с Роджером или кем-то еще. Он улыбался и здоровался, проходя мимо, что бывало довольно часто. Думаю, так продолжалось около пяти-шести месяцев».

Однако она встречалась с Брайаном Мэем, хотя ему вскоре стало ясно, что у этих отношений нет будущего: «Она очень настороженно относилась ко всем, поэтому обычно мы просто ходили выпить в какой-нибудь бар и расходились вечером, на прощание поцеловавшись в щечку. Вот и все. Наши отношения никогда не заходили дальше. Однажды Фредди спросил меня о ней, и стало ясно, что он хотел с ней встречаться. Так что я сказал: „Слушай, мы в общем-то и не пара, просто хорошие друзья, так что давай я тебя познакомлю“».

Брайан сдержал свое слово и свел их вместе. Сначала Мэри была уверена, что Фредди больше интересуется ее подругой, но была просто очарована этим человеком, одновременно отталкивающим и притягивающим. «Он не был похож ни на кого из тех, с кем я раньше встречалась, – говорит она. – Он был очень уверен в себе – а мне этого всегда не хватало».

Наконец, 5 сентября 1970 года, на свой 24-й день рождения, Фредди пригласил ее на свидание, но Мэри из приличия отказалась. Однако он был настойчив и продолжал донимать ее просьбами о встречах. И вот, через три недели после того, как Фредди впервые ее пригласил, Мэри перестала ему отказывать. 30 сентября 1970 года они вместе отправились в лондонский клуб The Marquee на концерт группы Mott The Hoople.

В то время Фредди, несмотря на грандиозные музыкальные амбиции, еще с трудом сводил концы с концами, выступая с Queen в лондонских колледжах и выжимая максимум из магазинчика на Кенсингтонском рынке, где он продавал старую одежду и свои художественные работы. Но Мэри не считала это зазорным. Напротив, она все больше в него влюблялась.

Пять месяцев спустя Фредди и Мэри уже делили маленькую квартирку за 10 фунтов в неделю на Виктория-роуд, 2 в Кенсингтоне вместе со своими котами, Томом и Джерри. «Мы могли позволить себе только одну пару штор, поэтому повесили их в спальне. Нам пришлось делить ванную и кухню с другой парой, – вспоминает Мэри. – У Фредди было не так много денег, и мы жили просто, как вся молодежь. Не было шикарных ужинов – это пришло позже, когда он достиг успеха. Прошло около трех лет, пока я его по-настоящему полюбила. Никогда больше я такого не чувствовала».

Брайан Мэй вспоминает, как Фредди и Мэри все больше сближались: «Фредди был счастлив с Мэри, и они были сильно влюблены. Думаю, можно сказать, что она была любовью всей его жизни».

Так как Фредди недавно разорвал отношения с Розмари Пирсон, а теперь строил новые с Мэри Остин, любые подозрения о его гомосексуальности казались тогда беспочвенными. Барри Митчелл, который, хотя и ушел из Queen, но время от времени сталкивался с Фредди на Кенсингтонском рынке, вспоминает: «Я часто отправлялся на рынок повидаться с Фредди и Роджером, чтобы просто потрепаться. Фредди всегда дико жестикулировал, размахивал руками, особенно заметно это было в приветствиях. Не поймите меня неправильно, с ним было очень весело, и мы все привыкли к нему, но эти гомосексуальные штучки – я был уверен, что все это игра. Я уже знал его планы насчет имиджа группы, и предполагал, что ужимки были просто частью этого образа. Я никогда всерьез не задавался вопросом, гей ли он, потому что для этого не было оснований – он состоял в гетеросексуальных отношениях с Мэри».

Похоже, в начале их отношений Мэри не подозревала о гомосексуальности Фредди. Вскоре она привела его в Фулхэм, чтобы представить отцу: «Я не предупреждала отца о том, что Фредди выглядит довольно экстравагантно, так что, думаю, мой отец неплохо справился с ситуацией. Отец открыл нам дверь и очень спокойно и тепло приветствовал Фредди. Соседи, конечно, косились и отпускали комментарии. Только потом я поняла, что визит такого музыканта, похоже, был для отца шоком».

Фредди, однако, не торопился представлять Мэри своим родителям. Было ли это из-за страха, что они радостно примут ее в качестве идеальной спутницы для своего сына и начнут давить на него, чтобы он женился на Мэри и подарил Боми и Джер внуков, о которых они так мечтали? На самом деле, несмотря на то что он считал Мэри своей гражданской женой, брак никогда не входил в планы Фредди. «Я считаю Мэри своей гражданской женой, у нас все прекрасно, – говорил он. – Мы счастливы, и неважно, что думают остальные. Мы верим друг в друга, а это самое главное. На остальных мне плевать. Никто не смеет говорить нам, что делать. Я считаю, что мы женаты. Это от Бога».

Отношения между Фредди и Мэри были вне всяких подозрений. Окружающие были свидетелями той любви и страсти, которую они испытывали. В начале отношений Фредди целиком растворился в Мэри, и их любовь, казалось, цвела пышным цветом. Хотя Мэри признавала, что их роману нужно было время, чтобы развиться: «Мне потребовалось много времени, чтобы по-настоящему влюбиться в этого человека. Но как только это случилось, я уже никогда не смогла бы от него отказаться. Его боль стала моей болью, а радость стала моей радостью».

Не потому ли Мэри потребовалось так много времени, чтобы влюбиться, что изначально их отношения по своей природе были дружескими? Привлекательная женщина, она пользовалась успехом у мужчин, но Фредди очаровал ее с самого начала, и, в конце концов, она в него влюбилась. По мере того как крепла их дружба, его обаяние, его личность, его экстравагантность покорили ее, и она влюбилась. Не зная, что он гей, Мэри вполне могла влюбиться во Фредди именно потому, что он был геем и мог дать ей все, что гетеросексуальная женщина мечтает получить от гомосексуала. Как утверждает Сет Майерс в журнале Psychology Today: «Гомосексуалы обычно учатся принимать себя и не тратить бесполезных усилий на то, чтобы получить одобрение и принятие других. По этой же логике дружба с мужчиной-геем сильно отличается от дружбы с мужчинами-гетеросексуалами. Даже если убрать сексуальный подтекст в отношениях гетеросексуальной пары, гетеросексуальный мужчина гораздо более ограничен традиционной ролью сильного и не слишком эмоционального человека. В то же время геи получили своего рода общественное право быть настолько экстравагантными и эмоциональными, какими они хотят, ведь они – геи, и традиционные роли их не стесняют». Только в нашем случае Мэри понятия не имела о том, что Фредди был геем. Она была уверена, что влюбилась в гетеросексуального мужчину – будущую рок-звезду.

Что касается Фредди, для него отношения с Мэри были идеальными: она была другом, родственной душой и в чем-то даже матерью. Он, безусловно, любил ее, любил глубоко и страстно. Но пока Мэри целиком посвятила свою жизнь Фредди, у него еще была карьера, а чуть позднее проявилось и влечение к мужчинам, заняв важное место в его жизни. Это были неравные любовные отношения, обреченные на провал. Но им суждено было перерасти в крепкую дружбу, которая длилась до последнего дня жизни Фредди.

 

Глава 11

Пока отношения Фредди и Мэри крепчали, группа Queen искала себе нового басиста. Семнадцатилетний Даг Боги из Вейбриджа, Суррей, откликнулся на их объявление.

«Я не был профессиональным музыкантом, но просматривал объявления о прослушиваниях в еженедельной газете Melody Maker. И вот в январе 1971 года мне попалось объявление от „потрясающей новой группы, ищущей басиста“, – вспоминает Даг. – Я позвонил и назначил встречу. Жил я за городом, так что поехал к ним в Лондон на автобусе. Прослушивание проходило в аудитории Имперского колледжа – в университете Брайана, прямо за Королевским Альберт-холлом».

Даг был принят в группу как раз накануне очередного выступления Queen, которое состоялось в здании муниципалитета города Хорнси 19 февраля. Прибыв на место, Фредди, Брайан, Роджер и Даг встревожились, обнаружив публику в составе всего шести человек. «Это был огромный зал, – вспоминает Даг. – Было очень темно, всего несколько лампочек и отблески от лава-лампы на стене. Казалось, что аудитория от нас очень далеко. Никто не сидел, просто несколько человек блуждали по залу».

В следующую ночь, 20 февраля, Queen выступали на разогреве у Yes и Wishbone Ash в Кингстонском политехническом институте в Лондоне. Хотя обе группы, перед которыми играли Queen, уже заключали контракты со студиями, выпускали альбомы и обрели преданных поклонников, Queen в ту ночь тоже не ударили в грязь лицом – ни в музыкальном, ни в эстетическом плане. Как вспоминает Тони Блэкмен, один из зрителей: «Тогда особо никто не знал о Queen, и я подумал – надо же, они не уступали ни Yes, ни Wishbone Ash, и даже выгодно выделялись на их фоне. Они были в тонких облегающих черных костюмах. Без сомнения, они специально выбрали для выступления – особенно вокалист – очень чувствительные образы. Тогда это было весьма необычно, и все равно парни пытались щеголять этим».

Хотя Queen были приняты довольно тепло, после двух концертов Фредди, Роджер и Брайан между собой решили, что Даг – не совсем тот человек, которого они хотели бы видеть на месте своего бас-гитариста. По словам Дага, Фредди разыграл целую сцену, чтобы облегчить ему выход из группы без скандала.

«Я думал, что мы сыграли два отличных и захватывающих концерта, – размышляет Даг. – Однако на заднем сиденье арендованного фургона, сразу после концерта Yes в Кингстонском политехническом, состоялся „разбор полетов“: „Все было просто ужасно“, „Это пустая трата времени“, – и тут Фредди заявляет, что больше не хочет продолжать. Ну, я как новичок, который ничего не знает об их прошлых делах и отношениях, просто смирился с тем, что экспериментам конец! Жаль, конечно, но вполне типично для группы, состоящей из творческих людей. Пару лет спустя, когда вышел их первый альбом, я предположил, что Фредди и остальные парни все это устроили, чтобы выжать меня из группы, не говоря мне в лицо гадостей».

Поговаривают, что Дага выгнали за то, что на сцене он перетягивал на себя все внимание. «Он прыгал вверх-вниз совершенно не к месту», – говорит Брайан Мэй. Выходки Дага, если они действительно имели место, еще усугублялись тем, что Даг пригласил на концерт своих друзей в качестве импровизированных светооператоров. Но Даг и по сей день возражает, что такого не было: «Абсолютная чушь! Я был тихим и отзывчивым парнем. Да и вообще, играя на басу, начинаешь слегка подпрыгивать. Мне было очень весело стоять рядом с Роджером Тейлором, кем я очень восхищаюсь, пока он барабанил и пел. Скорее всего, это просто пришлось не по душе Фредди. Кажется, Брайан тоже не особо впечатлился. Почему было просто не сказать? Я бы с легкостью подстроился. Ведь я так сильно любил играть! Кто бы тут не прыгал? Наверняка они думали, что я играю недостаточно хорошо! Надо сказать, что, по моему опыту, большинство „серьезных“ гитаристов довольно замкнуты и склонны к меланхолии. Но, послушайте, я был молод. А они были, думаю, года на четыре-пять старше».

Так, 21 февраля 1971 года, карьера Дага Боги в группе Queen подошла к концу, и группа вновь взялась за поиски басиста. Немного разочарованные, Брайан и Роджер отправились на дискотеку в Педагогический колледж Марии Ассумпты в Кенсингтоне. В ту ночь их подруга, Кристин Фарнелл, познакомила их с молодым студентом-электронщиком. Его звали Джон Дикон. «Я слышал, что они искали бас-гитариста, так что я с ними поболтал. Они и в самом деле уже несколько недель проводили прослушивания, но так и не смогли найти кого-то, кто бы им подходил», – вспоминает Джон.

Дикон перебрался в Лондон в 1969 году из своего родного Лестершира, чтобы поступить в университет. Он родился в Лестере в 1951 году и был немного моложе других членов Queen, но был не менее музыкально одаренным – он играл с раннего возраста, с тех пор как родители купили ему первую гитару. «Я помню свой первый музыкальный инструмент, – вспоминает он. – Маленькая пластмассовая гитара Томми Стила, мне было примерно семь лет. Я много с ней носился, но не особо играл – во мне ничего не екнуло. Через несколько лет несколько друзей с улицы начали репетировать на двух переделанных бас-гитарах. Я к ним присоединился только потому, что у меня был магнитофон, который они могли использовать в качестве усилителя. Но через несколько недель я заинтересовался настолько, что мама купила мне испанскую гитару, и тогда все вдруг стало серьезно».

Дикон основал свою первую группу, The Opposition («Оппозиция»), когда ему было 14 лет. Однако его не сильно привлекала музыкальная карьера, так что он продолжал учиться. К моменту выпуска из школы в июне 1969 года он сдал восемь экзаменов основного уровня и три продвинутого уровня, что позволило ему поступить на факультет электроники в Технологическом колледже Челси. Первый год он провел, сосредоточившись на учебе, но вскоре осознал, что скучает по музыке, и стал посещать концерты в районе Квинсгейт в Лондоне. Одним из выступлений, которое он посетил, было провальное шоу Queen в лондонском Колледже управления недвижимостью 16 октября 1970 года, когда Барри Митчелл играл на басу. «Они были одеты во все черное, свет был очень тусклым – так что все, что я мог видеть, это четыре темных силуэта, – вспоминает Дикон. – В то время они не произвели на меня впечатления».

Решив вернуться к музыке, Дикон стал просматривать музыкальные издания в поисках вакансии бас-гитариста. Но благодаря встрече с Брайаном и Роджером через пару дней он уже шел на прослушивание к Queen в Имперский колледж со своей бас-гитарой и самодельным усилителем. В лекционном зале он впервые присоединился к Фредди, Роджеру и Брайану и сыграл несколько собственных сочинений, прежде чем Брайан показал ему аккорды песни „Son and Daughter“, которая впоследствии выйдет на обратной стороне первого сингла Queen „Keep Yourself Alive“. Наконец, все четверо объединили свои силы и погрузились в длинную блюзовую импровизацию.

Очень быстро стало ясно, что недостающий кусочек Queen был найден – как вспоминает Роджер Тейлор: «Мы подумали, что он великолепен. Мы так привыкли друг к другу, что свысока считали – раз уж он так спокоен, то сможет с легкостью к нам влиться, без особых притирок. А еще он был отличным басистом, а тот факт, что он был еще и специалистом по электронике, определенно стал решающим».

Через пару дней после прослушивания Дикону сообщили, что теперь он новый бас-гитарист группы Queen. С этого дня в феврале 1971 года и до смерти Фредди Меркьюри, 20 лет спустя, состав Queen оставался неизменным.

Однако приход в команду Джона Дикона мог представлять проблему для Фредди Меркьюри. Возможно, со стороны это было не так очевидно. Такая мысль могла промелькнуть у Фредди и в первое время приводить к серьезному кризису доверия в группе. Хотя Фредди окончил Илингский художественный колледж с дипломом в области графического искусства и дизайна, он мог почувствовать себя не таким уж интеллектуалом на фоне остальных членов группы. Роджер Тейлор отказался от учебы на стоматолога, но теперь собирался получить степень бакалавра с отличием по биологии в Политехническом университете Северного Лондона. Брайан Мэй окончил Имперский колледж Лондона с дипломом бакалавра с отличием по физике, и сэр Бернард Ловелл пригласил его в свою исследовательскую лабораторию в обсерватории Джодрелл-Бэнк. А теперь в группе был еще и Джон Дикон, с его первоклассным дипломом бакалавра с отличием в электронике.

Более того, все трое играли на инструментах с высокой степенью мастерства. Талант Фредди как исполнителя еще только развивался, и группа пока не задействовала его навыки игры на фортепиано. Однако только он и Брайан в группе сочиняли песни, а также Фредди взял на себя создание визуального стиля группы и разработку логотипа. Возможно, мысль о том, что он уступает другим интеллектуально, послужила катализатором для стремления Фредди внедрить свои идеи в группу. Ему нужно было утвердиться; Брайан и Роджер были вместе уже несколько лет, и с приходом Джона Дикона был окончательно сформирован инструментальный состав группы. И они были хороши, очень даже. А вот недостатка в исполнителях, которые искали вакантное местечко в группах, не было, поэтому Фредди так стремился отстоять свое положение. Что ему было нужно, так это заключить для Queen сделку о записи – это обеспечило бы ему стабильное положение в коллективе.

Но до этого было еще далеко. Тем временем группа готовилась к очередному выступлению 2 июля 1971 года в колледже Суррея – небольшому закрытому мероприятию на 80 приглашенных друзей. А девять дней спустя Queen должны были играть в Имперском колледже Лондона. Они уже не раз играли там в разных составах, но теперь все было иначе. В аудитории в тот вечер присутствовал Джон Энтони – один из самых востребованных продюсеров эпохи прогрессивного рока. Он познакомился с творчеством Queen еще в августе 1970 года, когда Роджер Тейлор рассказал ему, что у них появился новый вокалист, Фредди Меркьюри. Комментируя выступление Queen в 1970 году, Энтони отметил, что Фредди был «экзальтированным и очень манерным», и что «они друг другу более-менее подходили, но у них был паршивый басист». Теперь, спустя почти год, Энтони находился в процессе создания новой продюсерской компании Neptune Productions и пришел оценить новый состав Queen. Как обычно, группа зажигала всю ночь, и когда Энтони уходил с концерта, то просто сказал: «Я перезвоню».

Хотя реакция Энтони могла быть воспринята как отказ (группа ожидала, что он предложит им подписать контракт на месте), Queen продолжила свое развитие как устоявшаяся и талантливая группа исполнителей. Все те годы ученичества, когда Фредди ходил по комнатам колледжа, распевая с линейкой в руках, или размахивал полуразобранной микрофонной стойкой вместе с Ibex, или гордо вышагивал из конца в конец сцены, откидывая назад голову, во Wreckage, начали приносить плоды. Он по-прежнему верил как в свои способности, так и в Queen, и мечтал добиться всеобщего признания – но на своих условиях и своим образом. Причудливо одетый, накрашенный, яркий, утонченный… ему было плевать на остальных. Это был тот персонаж, которого он создал. Мальчик Булсара из Занзибара стал мужчиной Меркьюри, и ему суждено было взлететь до самых высот. Теперь ничто не могло его остановить.

Вернувшись в Лондон осенью 1971 года после краткого тура в Корнуолле, Брайан и Джон погрузились в учебу, в то время как Роджер решил закрыть магазинчик, который он держал на пару с Фредди. Ему также нужно было вернуться к учебе, поэтому, окончательно отказавшись от идеи стать стоматологом, Роджер поступил в Политехнический университет Северного Лондона, чтобы получить степень в области биологии.

А вот у Фредди таких занятий, к которым он мог бы вернуться, не было, а значит, и отступать было некуда. Теперь, когда его магазина больше не существовало, он соглашался на любые графические заказы, а также работал на полставки в магазине обуви ручной работы Алана Майра на Кенсингтонском рынке. Но магазин Алана не сулил Фредди большого будущего и явно не был мечтой всей его жизни. Он оказался в сложном положении. Казалось, Queen никуда особо не спешат, а осознание того, что у других членов группы, которые учатся в университетах, есть альтернатива будущей карьере на случай, если группа потерпит неудачу, заставляло Фредди тревожиться о своих перспективах.

«Я пошел в художественную школу, чтобы получить диплом, что я и сделал, а затем стал иллюстратором – в надежде зарабатывать как свободный художник, – сказал Фредди. – Музыка всегда была чем-то второстепенным. Когда я заканчивал курс по иллюстрации, меня от этого уже тошнило. Я был сыт по горло. Я подумал: „Я не уверен, что смогу сделать на этом карьеру, это просто не мое“. И тогда я решил – почему бы не попробовать себя на музыкальном поприще? Каждый хочет быть звездой, вот я и подумал – вдруг я смогу чего-то добиться, почему бы и нет?»

Вскоре обнаружилось, что просто занятия музыкой не ведут к той карьере, о которой он мечтал. Чтобы добиться успеха, Queen и особенно Фредди, которому нечего было терять, нужно было начать относиться к музыке более серьезно.

«И вот наступает момент, когда тебе нужно отважиться на решительный шаг. Нужно сказать себе: „Я пойду и все сделаю, сфокусируюсь на этом“, – или вовсе отказаться. И мы пошли и сделали это».

 

Глава 12

Брайан Мэй также был готов к решительным мерам, страстно желая помочь продвижению Queen. Той же осенью он позвонил старому знакомому, Терри Идону. Годами ранее он работал с групой Smile и в тот момент был занят открытием нового комплекса звукозаписывающих студий в Уэмбли под названием De Lane Lea. Когда Брайан ему позвонил, он искал рок-группу, чтобы опробовать новое студийное оборудование. Для Queen это была прекрасная возможность: они могли не только выступить в роли подопытных кроликов студии, но и получить взамен профессионально созданную демопластинку, записанную с использованием самых современных технологий. Продюсер и инженер студии Луи Остин, наблюдая за процессом записи, отметил, что Queen уже тогда демонстрировали явные признаки профессионализма, которыми они прославятся в будущем. Группа прибыла в студию в декабре 1971 года с готовым сет-листом, готовая по максимуму использовать представившуюся им возможность.

Так как в комплексе требовалось протестировать три студии звукозаписи, группе приходилось постоянно переходить из одного помещения в другое. Сложно назвать эти условия идеальными, но все четыре участника Queen знали, насколько ценно это студийное время, и полностью погрузились в работу. «Они очень суетились, – вспоминает Луи Остин. – Песни записывались одна за другой. Они не останавливались, пока не были уверены, что все сделано идеально. Иногда это занимало очень много времени, но они стойко переносили все неприятности».

Терри Идон вспоминает Queen в тот период: «Они были немного неотесаны, чего следовало ожидать. Но Queen уже тогда были сильны – еще до того, как Фредди к ним присоединился. Гитара Брайана и ударные Роджера, в общем-то, и создавали все звучание. Но Фредди, бесспорно, был вишенкой на торте. Он был невероятен, и под влиянием его личности ты мгновенно заводился. Даже в самой стерильной студийной обстановке Фредди был отличным шоуменом. Казалось, он буквально не мог петь, не делая при этом всех своих движений».

Queen удалось записать пять оригинальных песен в студиях De Lane Lea. Фредди сочинил три из них – „Liar“, „Jesus“ и „Great King Rat“. Именно во время записи песни „Liar“ начались споры по поводу авторских прав. На самом деле „Liar“ была песней еще с тех времен, когда Фредди был с Wreckage. Тогда она называлась „Lover“ и была написана совместно с Майком Берсином. Но во время последующих концертов, репетиций и записей в De Lane Lea все члены Queen внесли в нее свой вклад и потому претендовали на авторство. Как вспоминает Брайан Мэй: «„Liar“ была одной из первых песен, над которой мы вместе работали. Был момент, когда мы обсуждали, считать ли в таких случаях всех нас авторами. Фредди сказал: „Насколько мне известно, человек, написавший слова, и есть автор песни“. Возможно, это было не самое логичное решение, но правило было практичным. Мы придерживались его без особых изменений вплоть до последних двух альбомов, когда мы решили поровну делить все, независимо от вклада каждого».

Фредди уже тогда заявлял свои права на Queen не только как автор композиций, но и как лидер группы. Он был ведущим вокалистом на сцене, и требование, чтобы автор слов также считался автором песни, показывает, что он к тому же стремился быть лидером и за кулисами. А учитывая его заниженную самооценку в интеллектуальном плане, эти требования могли поднимать его значимость в группе. Если он не мог конкурировать с Брайаном, Роджером и Джоном в интеллектуальном плане, то он мог бы, по крайней мере, превзойти их в художественном. Как сказал Фредди: «Я единственный в группе из сферы искусства. Все остальные – ученые».

Queen покинули студию с высококачественной демозаписью в кармане, которая, как они надеялись, должна был привлечь внимание записывающих компаний. Финансовое положение всех четырех участников группы к тому времени катастрофически ухудшалось. Фредди рассчитывал на любые деньги, которые он мог заработать на Кенсингтонском рынке, и дополнительно на выручку Мэри. И что еще хуже, в первой половине 1972 года у группы было запланировано лишь одно выступление – в Бедфордском колледже, организованное Джоном Диконом, на котором присутствовало всего лишь шесть человек. И эта нехватка живых выступлений грозила погубить весь труд последних месяцев, который проделали Queen, выступая на концертах и зарабатывая себе популярность.

Одним из продюсеров, присутствовавших на пробной записи Queen в студии De Lea Lane, был Рой Томас Бейкер. Он также был одним из партнеров Джона Энтони в новой звукозаписывающей компании Neptune Productions. Рой был настолько впечатлен, когда услышал „Keep Yourself Alive“, что попросил разрешения взять демозапись с собой. Еще одна ключевая фигура, заинтересовавшийся звучанием Queen, – Кен Тести, бывший менеджер Ibex, который вернулся в Лондон, пытаясь сделать карьеру музыкального продюсера. Тести мотался между отделами артистов и репертуаров крупных звукозаписывающих компаний от имени Queen и сумел добиться нескольких встреч вместе с Фредди и Брайаном, пытаясь помочь заключить группе контракты.

Несмотря на уверенность Фредди и профессиональные демозаписи, никто из компаний, с которыми они встречались, не заинтересовался Queen – в том числе и EMI, которая спустя годы подпишет с ними многомиллионный контракт. Так продолжалось, пока компания Charisma Records не сделала им предложение в размере 25 000 фунтов стерлингов, что сейчас эквивалентно примерно 230 000 фунтам стерлингов. Это была астрономическая сумма для четырех лондонских музыкантов, находящихся в бедственном положении. Обдумав предложение, Queen ошеломили Charisma отказом, обоснованным рядом причин. Во-первых, они не желали подыгрывать на вторых ролях у Genesis (у которых тоже был контракт с этой студией). Во-вторых, им нужны были крупные инвестиции для обновления оборудования, что не покрывалось суммой контракта. И, что лучше всего иллюстрирует их слепую веру и самоуверенность, они чувствовали, что компания Charisma не имела достаточного веса в музыкальной индустрии.

«Как только у нас появилась пластинка, мы все узнали об акулах индустрии, – сказал Фредди. – У нас были потрясающие предложения, в которых говорилось: „Мы сделаем из вас новых T-Rex“, – но мы были очень и очень осторожны, чтобы не броситься в их объятия. Мы обошли, наверное, все звукозаписывающие компании, пока не остановились на одной. Нам не хотелось, чтобы с нами обращались как с обычной группой. Просто мы не были готовы когда-нибудь оказаться безработными музыкантами. Мы сказали: „Либо возьмитесь за нас как следует, либо вообще не беритесь“».

Для Фредди и его группы это была прекрасная возможность продемонстрировать уверенность в своих силах, но это могло обернуться неприятными последствиями. Они уже почти исчерпали перечень звукозаписывающих компаний и все же не нашли то предложение, которое бы их заинтересовало. Все, что они могли сделать в краткосрочной перспективе, – это вернуться в Лондон и продолжить выступать.

Между тем Фредди продолжал работать в магазине Алана Майра и все свободное время тратил на эксперименты со своим сценическим обликом. Одной из его коллег по Кенсингтонскому рынку была Венди Эдмондс. Она вспоминает, как тщательно в начале 1972 года Фредди работал над тем, чтобы найти свой стиль: «Фредди умел шить. У него это довольно хорошо получалось, поэтому, например, он сам пришивал блестки. Еще я делала для него эти обтягивающие кофты для выступлений. Он очень четко указывал, чего хотел, и просил меня сделать так же. Так, у него были такие маленькие женские балетные топы, перекрещенные на груди. Он протягивал мне трикотажный бархат и спрашивал: „Можешь наделать таких же?“».

Queen пока не знали о том, что Рой Томас Бейкер и Джон Энтони, получившие копию демозаписи „Keep Yourself Alive“, были в восторге. Они отвезли ее к Норману и Барри Шеффилдам – двум братьям, открывшим студию Trident Studios в центре Сохо и также владельцам управляющей компании. Норману Шеффилду запись понравилась, но он не был готов немедленно подписать контракт с группой. Однако он согласился пойти и посмотреть, как они играют вживую, чтобы понять, может ли это изменить решение.

В сопровождении своего брата Норман отправился на следующий концерт Queen, который оказался танцевальным вечером в больнице Форест-Хилл. Они не подозревали, что Тони Страттон-Смит из студии Charisma Records также будет присутствовать, убежденный, что сможет заставить Queen передумать и подписать контракт с Charisma, после того как группа уже отказалась от их предложения в размере 25 000 фунтов стерлингов.

Зная о том, кто может быть в числе зрителей на их концерте, Queen выступили блестяще, и братья Шеффилд были в восторге от увиденного. Джон Энтони, который присоединился к ним на концерте, вспоминает: «Мы смотрели концерт, и Барри не поверил своим ушам, когда услышал, как они сыграли „Big Spender“ Ширли Бэсси. Он сразу сказал: „Мы должны подписать с ними контракт!“».

Пару недель спустя, окончательно отказав студии Charisma, Queen вошли в кабинет Нормана Шеффилда в Trident Studios в Сохо, чтобы обсудить с ним условия контракта. Четыре участника группы произвели на Нормана интригующее впечатление: «Роджер Тейлор был очень привлекательным малым, обаятельным и с длинными светлыми волосами. Брайан Мэй был высоким, с кудрявой гривой и немного замкнутым, но явно очень умным. Басист, Джон Дикон, тоже был тихим. Я сразу понял, что четвертый участник будет очень притязательным. Он [Фредди] был очарователен, вел себя немного застенчиво и сдержанно, но говорил слегка в пафосной, вычурной манере. Когда он расслаблялся, он проявлял очень острое чувство юмора и говорил со скоростью тысячу слов в минуту. У Фредди, как оказалось, была девушка, но мы были уверены, что он гей. Я согласился предложить „квинам“, как мы их окрестили, свободные условия. Было время, когда студия считалась „мертвой“ – там никто не работал, обычно в два часа ночи. Поэтому мы сказали: „Мы отдадим вам это студийное время и посмотрим, на что вы способны“».

Но даже на этом раннем этапе, хотя контракт уже лежал на столе, Фредди и остальные участники Queen стремились контролировать ход переговоров. Они просто не были готовы согласиться на первое попавшееся предложение после их опыта со студией Charisma и поэтому договорились о трех отдельных соглашениях, охватывающих издательские права, права на запись и контракт на управление. Trident согласилась с их требованиями и даже купила группе новые инструменты и новенькую звукоусилительную систему, а также нашла им менеджера, Джека Нельсона. Но контракт пока был неподписанным – и будет оставаться таковым еще семь месяцев.

Фредди был заинтересован в том, чтобы соглашение с Trident учитывало все их требования: «Дело не только в том, чтобы иметь контракт на запись, – молочные реки и кисельные берега не вечны. Нужно следить за всем, что происходит. В наше время талант – это значит не просто быть хорошим музыкантом, это быть в теме. Жизненно важно делать все правильно. Талант заключается не в написании хороших песен и их исполнении, нужно еще быть бизнесменом, потому что главный компонент – умение делать не только музыку, но и прибыль от нее. Ты используешь все рыночные хитрости, и, если веришь в себя, то достигнешь многого».

Часть сделки с Trident заключалась в том, что Queen могли использовать престижную студию компании для записи треков своего дебютного альбома, а Trident брала на себя заботу о его продюсировании и распространении через ведущую компанию. Минус заключался в том, что группа могла пользоваться студией только в промежутках, известных в музыкальной индустрии как «мертвое время» – то есть когда в студии не работали другие музыканты. К несчастью для Queen, студия была настолько популярна, что свободной она бывала только начиная с 11 вечера или 2 часов ночи.

Пока Queen записывались по ночам, Trident в дневное время пыталась обеспечить выполнение своей части сделки, но ничего не происходило. Даже попытки Джека Нельсона в США заключить сделку с EMI закончились ничем. Когда все условия были согласованы, компания отказалась от сделки, узнав, что группа идет вкупе с двумя другими артистами Trident – Марком Эштоном и Юджином Уоллесом. «Это был долгий и полный разочарований период. Мы сделали массу демозаписей, а все звукозаписывающие компании говорили: „Неплохо, увидимся через пару лет“, – вспоминает Брайан Мэй. – Мы чувствовали, что топчемся на месте».

Так группа работала ночью, днем пыталась заключить контракты, а регулярных живых выступлений больше не было. После их мартовского концерта в больнице Форест-Хилл Queen не выступали до ноября и отыграли всего два концерта до конца 1972 года. Джон Энтони хотел, чтобы группа на время залегла на дно, чтобы вернуться с обновленным звучанием, подходящим для больших концертов. «Зачем вам мелкие клубы?» – спрашивал он.

Вначале Джон Энтони согласился быть продюсером Queen вместе с Роем Томасом Бейкером, но был вынужден покинуть их по причине болезни. Он оставил Роя наедине с нетерпеливыми и хорошо осведомленными музыкантами. «Оказалось, что они были очень хорошими и требовательными – как мы и ожидали, – вспоминал глава Trident Норман Шеффилд. – Все нужно было делать идеально, иначе они были недовольны. Они круглыми сутками работали над гармонией. Споры начинались даже по мельчайшим деталям. Они кричали, рвали и метали. Иногда все заканчивалось за несколько минут, а иногда они так разругивались, что не разговаривали друг с другом день-два. Но всегда мирились. Это было не личное; это была работа».

Пока Queen доводили в студиях всех до бешенства, Trident все еще пыталась подписать контракты для группы. Но новости, с которыми Джек Нельсон вернулся после долгих переговоров со звукозаписывающими компаниями США, были неутешительными. «Все сказали, что у Queen просто нет шансов», – ответил Джек.

В течение лета и осени 1972 года Queen ночи напролет проводили в студии, записывая свой дебютный альбом. Все треки были написаны Брайаном или Фредди. Хотя песни Брайана имели более традиционную структуру, композиции Фредди были более причудливыми. Как вспоминает Брайан: «Фредди сочинял в странных ключах. Большинство гитарных групп играют в тональностях A или E, ну, может, еще D и G, но не более того. А большая часть наших песен, особенно у Фредди, была написана в изощренных ключах, как будто он случайно перебирал струны пальцами: E-flat, F, A-flat. Такое не особо сыграешь на гитаре и ты, как гитарист, вынужден подбирать новые аккорды. Песни Фредди были богаты сложными аккордами».

«Я не знаю правил написаний песен. Это хаотичный процесс, – говорил Фредди. – Некоторые песни рождаются быстрее, чем другие. Я никогда не сажусь за фортепьяно, говоря себе: „Так, я сейчас должен написать песню“. Нет. Я что-то чувствую, у меня появляются идеи, как это выразить, и тогда я приступаю. Трудно объяснить, но моя голова всегда полна идей».

Еще одна мысль, помимо написания песен, в то время крутилась в голове у Фредди: логотип для группы. Он уже прилично потратил времени на разработку сценического стиля и имиджа группы, и теперь оставалось выбрать для Queen что-то узнаваемое – эмблему, принадлежащую только им. Убедившись, что больше никто в группе не мог бы этим заняться – он был единственным художником – Фредди в конце концов создал впечатляющий герб, основанный на знаках зодиака четырех участников группы. Наверху буквы „Q“ был Феникс, птица из классической греческой мифологии. Герб не только представлял каждого члена группы, он внушал чувство царственности и величественности, очень напоминая британский герб – на что, по-видимому, и рассчитывал Фредди.

В сентябре 1972 года Queen наконец подписали контракт с Trident, в результате чего компания стала выплачивать каждому из четырех членов группы по 20 фунтов в неделю и около 240 фунтов за каждую новую песню, при этом продолжая искать контракты на продюсирование и распространение для уже записанной пластинки. Джек Нельсон без особого успеха пытался заинтересовать зарубежные студии, Роджер и Джон закончили учебу, а Брайан забросил, по крайней мере на время, свою докторскую диссертацию в Имперском колледже. Внезапно они все оказались в одной лодке с Фредди: их существование полностью зависело от Queen. Но Фредди забеспокоился, что они, возможно, уже устарели: «Между фактическим созданием Queen и заключением контракта был большой разрыв. Вот почему мы были так озабочены тем, что люди скажут: „А вот и Queen – сейчас в моде глэм-рок, они на волне“. Мы никого не копировали. Мы играли глэм-рок задолго до Sweet и Боуи, и мы волновались, что опоздали. Нашей целью было создание новой зрелищной театральной музыки».

Несмотря на то что дебютный альбом Queen был записан и готов к запуску в продажу, ничего не происходило. Четверка стала все больше впадать в депрессию. Брайан Мэй вспоминает: «Каждый день мы с Фредди садились в автобус номер 9 и ехали в город попинать компанию. Мы чувствовали, что альбом устаревает. По радио вовсю крутили такие группы, как Nazareth, а мы никак не могли прорваться».

Студия Trident организовала два показательных выступления группы, пригласив руководителей и представителей отделов артистов и репертуаров из всех компаний, которые знали. Первый концерт в пабе Pheasantry Pub на Кингс-роуд прошел неудачно из-за проблем с оборудованием, и никаких предложений не поступило. Второй концерт, на разогреве Sparks в лондонском клубе Marquee 20 декабря 1972 года, показал их растущий профессионализм и притягательную энергию. Их выступление было хорошо принято публикой, но, несмотря на возросшую динамику шоу, они остались без контракта.

Однако все изменится в 1973 году.

 

Глава 13

В начале 1973 года в Каннах состоялся фестиваль MIDEM – крупное международное музыкальное мероприятие. Во время посещения фестиваля Рой Фезерстоун, топ-менеджер EMI (компания, которая уже отказала Queen в США, потому что их контракт шел вместе с другими музыкантами), случайно услышал запись Queen. Оценив услышанное, он немедленно связался с Trident и попросил договориться о встрече с группой. Тем временем Queen дали согласие BBC на свою первую запись для программы Sounds of the Seventies («Звуки семидесятых») на Radio 1. Гонорара не предусматривалось, но аудитория и реклама были бесценными.

Десять дней спустя Radio 1 запустило трансляцию записи Queen. Реакция слушателей на песни „My Fairy King“, „Keep Yourself Alive“, „Liar“ и „Doing Alright“ была такова, что в EMI решили ускорить процесс заключения контракта. В итоге в марте 1973 года EMI все же пописала контракт с Queen. Месяцем позже Джек Нельсон убедил Джека Холстена из американской компании Elektra заключить контракт с Queen. Неожиданно у группы появились соглашения о записи не только в пространстве Великобритании и Европы, но и США.

Тем не менее первый сингл, выпущенный EMI, не был синглом Queen. Это была песня Фредди, записанная в Trident Studios в то «мертвое время», когда Queen создавали там свой альбом. Инженер Робин Джеффри Кейбл работал в соседней студии над собственной версией песни The Beach Boys „I Can Hear Music”. Как-то он уговорил Фредди записать песню, и Роджер с Брайаном присоединились к ним за ударными и гитарой. Запись пылилась на полке нескольких месяцев, пока Кэйбл не убедил EMI ее выпустить. Не имея возможности использовать название Queen, EMI решила спародировать Гари Глиттера, который был тогда чрезвычайно популярен, и придумала псевдоним «Ларри Люрекс». Однако сингл провалился, даже не попав в чарты Великобритании и заняв лишь 115-е место в хит-параде США.

Две недели спустя, 16 июля 1973 года, вышел первый официальный сингл Queen „Keep Yourself Alive“, написанный Брайаном Мэем. Однако пять раз подряд снятый с эфира на Radio 1 и получивший смешанные отзывы в музыкальной прессе, сингл по большей части остался незамеченным по обе стороны Атлантики. При этом он станет единственным синглом Queen, который не появился в чартах Великобритании. С таким кошмарным дебютом Queen было жизненно важно, чтобы их первый альбом стал успешным.

Выпущенный 13 июля 1973 года альбом под названием „Queen“ получил противоречивые рецензии. Журнал Rolling Stone писал: «Нет сомнений в том, что этот броский, энергичный английский квартет обладает всем необходимым, чтобы претендовать на оставленный Led Zeppelin трон хеви-метала и стать очень влиятельными в мире рока. Их дебютный альбом великолепен».

Журнал New Musical Express, однако, назвал его «ведром мочи». К разочарованию Queen, первоначальные продажи были очень низкими, что только усилило беспокойство Фредди – ведь, в отличие от других, у него не было университетского образования, и отступать ему было некуда. Один из товарищей по колледжу Фредди, Крис Смит, который время от времени встречал Фредди в автобусе по дороге в Лондон, вспоминает, как тот был огорчен провисанием альбома в нижних строчках чартов: «Фред немного отчаялся», – вспоминает Крис. Фредди ему сказал: «Боже! Надеюсь, группа прорвется. Я не знаю, что мне делать, если этого не случится. Я не хочу закончить, работая в арт-судии».

Но, как это бывало раньше и не раз случится потом, звезды были благосклонны к Queen. Немаркированная копия их альбома с пустым лейблом оказалась на столе влиятельного телевизионного продюсера Майка Эпплтона. Майк отвечал за музыкальную программу The Old Grey Whistle Test («Испытание серыми костюмами») – второе по известности профессиональное музыкальное шоу на «Би-би-си» после Top of the Pops. Он поставил запись и прослушал первый трек, „Keep Yourself Alive“, но без этикетки на виниле и сопроводительных пресс-материалов он не мог опознать ни саму запись, ни группу. Желая показать песню на The Old Grey Whistle Test, Майк поручил Филу Дженкинсону смонтировать несколько сюрреалистических кусков из старых фильмов, чтобы подобрать фон для песни. В результате 24 июля первая телевизионная трансляция песни шла на фоне мультипликационного ролика о предвыборной кампании Теодора Рузвельта 1930-х годов. На следующий день «Би-би-си» получила множество телефонных звонков с восхищенными отзывами о песне, а также от возмущенных представителей Trident и EMI. Для Queen это была неожиданная, но приятная известность.

К концу лета 1973 года Trident вложили в Queen 62 000 фунтов стерлингов (что в 2016 году эквивалентно почти трем четвертям миллиона фунтов), но эти инвестиции пока не приносили прибыли. Их единственный сингл провалился, а дебютный альбом в течение восьми месяцев даже не попадал в чарты, достигнув потом лишь 37-го места в хит-параде. Чтобы как-то исправить положение и повысить популярность группы, Trident решили заняться этим вопросом вплотную и наняли для группы рекламного агента, Тони Брейнсби. Тони видел, как они играют вживую, и был убежден в их таланте. Вскоре после знакомства он нашел с членами группы общий язык, особенно с Фредди: «Очевидно, Фредди выделялся больше всех. Он выглядел таким откровенным геем, что я не мог поверить своим глазам в нашу первую встречу. У него были красные бархатные обтягивающие брюки, черный лак на ногтях, длинные волосы и, конечно же, зубы – тема зубов была крайне щекотливой. Он был волевым, откровенно амбициозным, но и очаровательным. Тогда Фредди глубоко внутри был очень агрессивным и даже злым в том смысле, что он знал, что должен быть звездой, но еще ей не был. Он немногим позволял увидеть эту сторону своей личности, но это в нем точно сидело. Он чувствовал, что место на музыкальном олимпе по праву принадлежит ему, и бывал крайне расстроен, когда ему особенно хотелось его наконец-то занять. На мой взгляд, в группе все держалось на нем».

По мере того как отношения Брейнсби с группой развивались, он все более интересовался Фредди: «У него было столько стильных маленьких причуд, которые западали вам в голову. Он красил ногти только на правой или только на левой руке черным лаком, или вообще мизинец. Он говорил: „Дорогуша!“ или „Мои дорогие!“ в каждом втором предложении, и эта женственная манера была очень забавной и привлекательной. С ним было приятно общаться и никогда не бывало скучно. Девочки любили, когда он заходил в офис. Тогда он, конечно, жил с Мэри. Его сексуальная жизнь тогда была для нас тайной, мы не могли ничего прознать. Он, конечно, никогда об этом не говорил».

В августе 1973 года Queen вернулись в студию, чтобы записать свой второй альбом. Рой Томас Бейкер снова выступал их продюсером и видел, что группа стремится к совершенству и отчаянно нуждается в прорыве: «Синглы очень важны для нас, и хиты никогда не помешают. Диапазон наших возможностей намного шире, чем у таких групп, как The Sweet. Мы не просто поп, наша музыка гораздо масштабнее», – сказал Фредди.

Фредди написал шесть из одиннадцати песен для альбома, который будет называться „Queen II“, включая вторую часть, известную как «Черная сторона» (вместо стандартной «Стороны 1» и «Стороны 2», у этого альбома были «Белая сторона» и «Черная сторона» с соответствующими темами: эмоциональные песни на белой стороне и темные, фантастические темы на черной стороне – стороне Фредди). Одной из песен Фредди была „Seven Seas of Rhye“, которая в итоге окажется первым синглом Queen, сумевшим стать хитом.

Возможности звукозаписывающей студии позволяли им работать над сложными треками с использованием наложения вокала (который станет их характерной чертой), гармоник и инструментальных проигрышей. «„Queen II“, в силу неистребимой страсти группы к экспериментам, – это такой спектакль в стиле Сесила Демилля, – писал Дэниел Росс. – Все, что вы услышите, вы не сможете объяснить. Это миф, это опера; это состязание в браваде и непрерывная демонстрация прорвавшейся гениальности».

Композиции Фредди для этого альбома демонстрируют его расцветающий талант сочинителя: от хеви-треша в „Ogre Battle“ до замысловатой средневековой фэнтезийной лирики под аккомпанемент клавесина в „The Fairy Feller’s Master-Stroke“. Эпическая композиция „The March of the Black Queen“ оказалась слишком сложной для живого исполнения, этаким предвестником „Bohemian Rhapsody“ (если что-то можно считать таковым), и намекала на то влияние, которое оказали на Меркьюри оперные записи, которые в детстве ему ставили родители.

Но при всей сложности и многогранности работ, выполненных Queen в студии, ни для кого не было секретом, что группа сыграла вживую лишь четыре концерта в этом году. За прошлый год они отыграли всего пять концертов, так что группа рисковала потерять преданную им аудиторию, которую они завоевывали в течение нескольких лет, мотаясь с концертами по Лондону, Корнуоллу и северу Англии. Trident также настаивали, чтобы группа восстановила свое живое присутствие, тем более что вскоре им предстояло раскручивать второй альбом Queen. Поэтому, после специального радиовыпуска «Би-би-си 1», записанного на ипподроме Голдерс Грин 13 сентября, и двух небольших концертов во Франкфурте и Люксембурге, – первых заграничных концертов Queen – группа отправилась в большой британский тур, выступая на разогреве у Mott The Hoople. Тур оплачивался EMI. Впервые компания платила за выступление группы поддержки, и это стоило совсем не дешево: 9000 фунтов (эквивалентно 76 000 фунтов в 2016 году). Но они знали, что деньги не будут потрачены впустую – аудитория тура была идеальной для знакомства с музыкой Queen и яркими выступлениями Фредди.

Тур, длящийся 24 дня, стартовал 12 ноября в Ратуше в Лидсе после двух разминочных выступлений в Имперском колледже Лондона, прошедших с полным аншлагом. Второе из этих шоу получило рецензию под заголовком «Верные подданные королевы». В рамках искрометного обзора особо подчеркивалось выступление Фредди: «Их лидер Фредди Меркьюри вытанцовывал на маленькой сцене, размахивая своим микрофоном одновременно буйно и чувственно, когда они исполняли композиции из их первого альбома. Самым смешным моментом был, несомненно, первый выход на бис – Фредди исполнял „Big Spender“, подражая Ширли Бэсси, и был ужасно жеманным». В заключение автор Розмари Хорид подметила: «Если Queen так хороши в туре с Mott The Hoople (который стартует на следующей неделе), то Mott следует поостеречься. Queen могут оказаться больше, чем группой на разогреве».

Двадцать первого ноября Queen играли перед выступлением Mott The Hoople в Гилд-Холле в Престоне, а среди публики был 16-летний Марк Алмонд: «Я пошел один, потому что никто из моих друзей не любил и не понимал Queen, – вспоминает он. – Мне нравились Mott The Hoople, но Queen были более захватывающими, а Фредди был просто очаровательным. Они тогда еще были в своем черно-белом периоде. Фредди был отличным шоуменом, и мне понравилось, как он использовал половину микрофонной стойки в роли меча или фаллоса. Он был тощим, делал пируэты и очень походил на балетного танцора». Поскольку они были группой поддержки, у них не было экстравагантного освещения или даже мощного звука, просто дымовые клубы. Тем не менее при всем исполнительском мастерстве Фредди и его показушности, все вместе они были отличной четверкой: гитара Брайана с ее характерным звучанием, яркая гармоничная игра ударных Роджера и крепкий бас Джона Дикона. Фредди был звездой, но это было шоу не только Фредди.

«Я так был взволнован шоу Queen, что не стал особо задерживаться, чтобы послушать Mott The Hoople. Кроме того, нужно было спешить на последний автобус в Саутпорт. Queen затмили Mott как нечто новое и совершенно непохожее. Фредди стал новой местной звездой».

В декабре Queen выступали на разогреве у Mott The Hoople в течение двух ночей в лондонском концертном зале Хаммерсмит-Одеон. На одном из этих концертов присутствовал диджей, автор и радиоведущий Пол Гамбаччини, который, увидев шоу Queen, вторил комментариям Розмари Хорди: «Я отправился на легендарный концерт в Хаммерсмит-Одеон, – вспоминает Гамбаччини, – где они выступали на разогреве у Mott The Hoople. Я тогда подумал, что эти ребята недолго пробудут на вторых ролях».

Несмотря на все это, Queen не продвигались в чартах. «Мы провели несколько концертов самостоятельно, совсем маленьких, – вспоминает Брайан Мэй. – Затем, выступая на разогреве у Mott The Hoople, объехали всю страну, и кое-где получали даже очень теплый прием. Мы думали: „Отлично, наконец мы куда-то движемся“, и все время следили за нашим синглом и альбомом, но в чартах они так и не появлялись».

После четырех небольших концертов под конец года Queen не знали, чего ожидать, и надеялись на прорывной успех в новом 1974 году. Их дебютный альбом не взорвал чарты (и он достигнет 24-го места только в феврале 1976 года на волне успеха „Bohemian Rhapsody“), а их первый сингл „Keep Yourself Alive“ не смог даже просочиться в хит-парады. Существенная поддержка, которую Trident оказывали Queen, была рассчитана на их успех и продолжалась бы лишь до тех пор, пока компания не посвятила бы себя другой группе. Ни один из участников Queen не получил ощутимого вознаграждения за усилия – их зарплата составляла всего 30 фунтов в неделю. Им нужен был хит, и нужен он им был позарез.

Подав в начале февраля заявку на участие в качестве хедлайнеров фестиваля Sunbury Festival в Мельбурне, Австралия, группа начала год с серии катастрофических неудач. Из-за прививок перед поездкой в Австралию у Брайана началось заражение, и он был болен столь серьезно, что какое-то время врачи даже опасались, что он потеряет руку вследствие гангрены. 28 января вместе с едва выздоровевшим Брайаном Queen покинули Великобританию и отправились в Австралию, взяв с собой осветительную установку и команду техников. Но с самого начала поездка, казалось, была обречена на провал. Брайан еще восстанавливался, а местные австралийские техники были возмущены тем, что Queen привезли собственную команду. К тому же местные группы были озадачены, почему хедлайнером фестиваля была какая-то неизвестная британская группа, а не свои. Вдобавок к болезни Брайана, Фредди подхватил инфекцию уха и принимал антибиотики, что приводило к сонливости и частичной потере слуха.

Как настоящие профессионалы, Фредди и Брайан вместе с Роджером и Джоном вышли на сцену в Мельбурне только после продолжительной паузы – им было нужно дождаться темноты, чтобы их громоздкая и дорогая осветительная установка обеспечила оптимальное освещение. А значит, австралийская публика, которая уже и так была раздражена тем, что группа бриташек была хедлайнерами, все больше злилась из-за задержки. Queen были обречены с того самого момента, как появились на сцене, и дело только усугубилось поломкой их осветительной установки в середине выступления.

На следующий день австралийская пресса в пух и прах разнесла группу, поэтому Queen решили отменить следующее шоу и отправиться обратно в Великобританию за свой счет. Естественно, это отступление только подлило масла в огонь, разведенный австралийской прессой, но Фредди уже сообщил толпе, что «когда Queen вернется в Австралию, мы будем самой известной группой в мире». В феврале 1974 года казалось, что до этого момента еще очень далеко. Австралийский тур обернулся дорогостоящим фиаско, а выпуск сингла „Liar“ в США также прошел незамеченным.

Но прорыв, который был так нужен Queen, произошел 18 февраля 1974 года – косвенным образом благодаря исполнителю, с которым они разделят первое место в чартах за сингл в 1981 году. Дэвид Боуи должен был появиться на передаче «Би-би-си» Top of the Pops в четверг, 21 февраля 1974 года, с синглом „Rebel Rebel“, но в последний момент отказался, вынудив продюсера шоу Робина Нэша спешно искать замену. Тот позвонил Ронни Фаулеру, в то время главе отдела продвижения в EMI. Фаулер был хорошо расположен к Queen, особенно к их новому невыпущенному синглу „Seven Seas of Rhye“, и предложил им заменить Боуи. Нэш был просто счастлив, что поддержал группу, а два дня спустя, 20 февраля, Queen уже готовились к выступлению.

В середине 1970-х годов постоянная аудитория программы Top of the Pops составляла 15 миллионов зрителей. Для Queen это было бы бесценным прорывом, бесподобной презентацией и группы, и их нового сингла. Ни у кого из участников группы тогда не было телевизора, так что вечером в четверг 21 февраля Фредди, Брайан, Роджер и Джон вместе отправились в ближайший магазин электротоваров, чтобы посмотреть в телевизорах на витрине свое первое выступление в программе Top of the Pops.

Стараясь не упустить момент, два дня спустя EMI выпустили сингл „Seven Sees of Rhye“, а через несколько недель песня ворвалась в топ-10 Великобритании. Эта замысловатая песня продолжительностью менее 2 минут 50 секунд начинается с характерного фортепианного арпеджио, вслед за которым в мелодию врываются другие инструменты. В 1977 году Фредди, который был автором песни, спросили, в чем смысл текста: «О боже! Никогда не спрашивайте такое. Люди сами должны понимать мои тексты. Я уже и забыл, о чем они были. Это просто вымысел. Знаю, звучит как отговорка, но так оно и есть. Это всего лишь плод вашего воображения».

В том же интервью Фредди спросили, использует ли он сюрреалистический подход к сочинению песен, но он предпочел называть его «творческим»: «На самом деле все зависит от песни. Тогда я учился многим вещам – структуре песни, например, или возможностям лирики – это очень сложно, по-моему. Это трудоемкая задача, и самая сильная моя сторона – это мелодия. Я сосредоточиваюсь на ней: сначала мелодия, потом структура песни, а затем уже слова».

Благодаря тому, что „Seven Seas of Rhye“ стала хитом и попала в топ-10 британских синглов, Фредди наконец почувствовал себя настолько уверенно, чтобы посвятить усилия исключительно музыкальной карьере. Хотя он был автором хита, вошедшего в топы, гонорары еще не пришли – и пройдет еще немного времени, пока они появятся. Но Фредди уверовал, что поймал удачу за хвост.

 

Глава 14

В начале 1970-х годов Фредди и Queen стали отвоевывать себе репутацию живых исполнителей и обрели массу новых поклонников. В то время Фредди снимал квартиру с Мэри Остин. Для всех их друзей и коллег – да и для самой Мэри – у них с Фредди были нормальные гетеросексуальные отношения. Сопровождая Фредди на концертах Queen в начале их карьеры, Мэри часто видела, как девушки увивались вокруг него, стоило ему спуститься со сцены.

«Фредди был тогда так хорош на сцене, я никогда раньше его таким не видела. Будто в нем открылись какие-то скрытые резервы, – вспоминает она. – Впервые я подумала: „Вот и взошла его звезда. Он нашел свой путь. Думаю, я ему больше не нужна“. Я не плакала и не расстраивалась. Я просто была счастлива, что это наконец случилось благодаря его таланту. Как-то, когда он сошел со сцены, его окружили толпы девушек и друзей. Он был очень занят. Я собралась уходить, и тогда он побежал за мной. Он спросил: „Ты куда?“ Я сказала, что иду домой, но он меня не пустил. В ту ночь я поняла, что мне нужно принять это как есть и стать частью происходящего. Все уладилось, и я видела его во всей красе. Было так замечательно за этим наблюдать. Я была очень счастлива, что он хотел быть со мной».

Через пару лет после знакомства и совместной жизни Фредди и Мэри выехали из своей маленькой квартирки на Виктория-роуд и поселились в большой отдельной квартире на Холлэнд-роуд, которая обходилась им в 19 фунтов в неделю. К этому времени решимость Фредди и преданность делу начали окупаться: Queen подписали контракт на запись и выпустили свой первый хитовый сингл. Что касается Мэри, все шло хорошо: «Мне с ним было очень комфортно. Чем больше я его узнавала, тем больше я его любила. В нем было качество, которое, как мне кажется, в наши дни редко встречается у людей. Лишь одно имело значение и не менялось – наша любовь. Мы знали, что можем доверять друг другу, и заботились друг о друге. Мы знали, что ни один из нас никогда осознанно не причинит другому боль».

Но ничто не длится вечно, и вскоре Фредди тайно начал изменять Мэри. Он встретил Дэвида Миннса, 25-летнего открытого гея из студии звукозаписи Elektra Records. Однажды они вдвоем выпивали в клубе на Кингс-роуд, когда Фредди шокировал Миннса публичным проявлением чувств: «Фредди схватил меня и поцеловал, и я был потрясен, потому что не целовался с незнакомцами. Во всяком случае, тогда. И я подумал, что это очень странно, потому что я понятия не имел, что он был геем. Скажу прямо: он преследовал меня. Фредди был невероятно одержимым людьми: он просто не оставлял тебя в покое. Знаете, он был очень милым, очень хорошим парнем, и я подумал – почему бы и нет?»

У Фредди с Дэвидом завязался роман, во время которого Фредди твердил Минну, что он и Мэри просто друзья, но вскоре тому все стало ясно: «Фредди сказал мне, что он просто снимает квартиру вместе с Мэри, и что между ними ничего нет. Однажды ночью мы пошли вместе с Мэри на Холлэнд-роуд. И вдруг мне бросилось в глаза, что у них всего одна спальня. Я сложил дважды два и понял, что отношения между Мэри и Фредди серьезнее, чем он мне говорил. Он ей изменял».

Люди из окружения Фредди находили его отношения с Мэри странными. Тони Брейнсби, первый агент Меркьюри, говорит: «Когда я начал работать с Фредди, Мэри уже была с ним. Они были очень близки, но я находил это странным, ведь он явно был геем». Друг Фредди, Питер Стрейкер, не одобрял поступка Фредди: «Так или иначе, Мэри была его девушкой. Я знал, что у него интрижка с Дэвидом, но держался в стороне – не хотел быть втянутым во все это. Ситуация была сложной, и мне она не нравилась. Я считал, что он должен ей признаться».

Когда карьера Фредди пошла в гору, он стал отдаляться от Мэри. Он поздно возвращался домой или не приходил вообще, и она начала подозревать, что у него завелся роман – но, учитывая обстоятельства, с другой женщиной. «Даже если я и не хотела этого признавать, я понимала, что что-то происходит, – говорит она. – Хотя я не знала точно, я решила поговорить с Фредди. Я сказала ему: „Что-то происходит, я чувствую себя камнем на твоей шее. Думаю, мне пора уйти“. Но он уверял, что ничего не случилось».

Фредди, видимо, была нужна стабильность, которую давала ему Мэри. Спустя годы, как утверждает Лесли-Энн Джонс, Мэри стала «матриархом „семьи“ Фредди, в основном состоявшей из гей-окружения – его сотрудников и друзей». Фредди отчаянно боялся сообщать Мэри о своей гомосексуальности, так как не был уверен, как это скажется на их отношениях. Он старался не бывать дома, когда Мэри была там, и наоборот. Также он стремился избегать любой формы конфронтации.

«Я чувствовала, что что-то происходит и он ко мне охладел. Все говорило об этом. Мы уже не были так близки, как раньше», – вспоминает она. Так больше не могло продолжаться, и однажды на кухне Фредди сказал, что хочет ей в чем-то признаться. Это откровение изменило их отношения навсегда. «Он сказал: „Мне кажется, я бисексуал“. Я сказала ему: „Мне кажется, ты гей“. Больше не было сказано ни слова, мы просто сидели, обнявшись. Я подумала, что это было очень смело с его стороны. Мне потребовалось время, чтобы все понять, из-за моей наивности».

Этот разговор положил конец их отношениям, но не их дружбе. Напротив, она стала еще прочнее. Мэри выехала из их квартиры и нашла себе маленькое местечко неподалеку, так как Фредди хотел, чтобы она была рядом: «Я могла видеть квартиру Фредди из своей ванной», – вспоминает она. В дальнейшем музыкальная издательская компания Фредди выкупит для нее недвижимость, чтобы они продолжали часто видеться.

Оглядываясь на их отношения, Мэри вспоминает, какое облегчение она почувствовала, когда Фредди наконец признался ей в своей бисексуальности: «Это было настоящее облегчение, услышать все от него самого. Два года из тех шести, что мы были вместе, я терзалась сомнениями, в чем же дело. Наконец я узнала, что не ошиблась. Для меня это было большим облегчением. Будто гора с плеч упала, и я была рада, что он нашел силы говорить честно и откровенно. После того разговора он сильно изменился. Он снова стал походить на того Фредди, которого я знала в ранние годы. Он снова был собой, расслабленным, счастливым. Видимо, что он не предполагал, что я поддержу его, узнав, что он гей, но я его поддержала. Ведь это часть его самого, и мне было приятно видеть Фредди в гармонии с самим собой. Это было не просто приятно, это было замечательно. Он был так счастлив. Было бы несправедливо отнимать у Фредди право быть самим собой».

Журналист Дэвид Вигг неоднократно брал интервью у Фредди и сам был свидетелем дружбы между Фредди и Мэри: «Это были необыкновенные отношения, как между братом и сестрой, хотя они и начинались, как любовные. Единственным человеком, с которым ему было по-настоящему комфортно, была Мэри. Думаю, она действительно была любовью всей его жизни».

Когда Фредди размышлял о своих отношениях с Мэри, он вторил словам Вигга: «Мы были близки, как никто другой, хоть и перестали жить вместе примерно через семь лет. Наши любовные отношения закончились слезами, но из них выросла глубокая связь, и этого у нас никто не отнимет. Это навсегда. Люди всегда спрашивают меня о сексуальности и всех этих штуках, с самого начала, но я просто не мог полюбить мужчину так, как я люблю Мэри».

 

Глава 15

Судьба и удача, подкрепленные уверенностью Фредди, казалось, сопутствовали его карьере. Песня „Seven Seas of Rhye“ попала в десятку хитов, когда Queen отправились в крупный британский тур в поддержку их нового альбома „Queen II“. 1 марта 1974 года в комплексе «Винтер Гарденс» в Блэкпуле прошел первый концерт тура, в котором участники Queen вышли на сцену в костюмах, созданных дизайнером Зандрой Роудс. «Фредди нравились вещи, которые я создала для Марка Болана, – вспоминает она, – и вообще все то, что я тогда делала с различными тканями. Он пришел ко мне, точно зная, чего хочет». Позже Фредди расскажет, что он искал особый сценический стиль, чтобы чувствовать себя более уверенно. И вновь попытка создать личность, не имеющую ничего общего с мальчиком из Занзибара. Фредди Булсары больше не было, и не было уже давно. Теперь был Фредди Меркьюри и только Фредди Меркьюри, а костюмы, внешний вид и стиль исполнения лишь помогали ему создавать свое альтер эго.

Однако, несмотря на смену имени и принятие нового образа в виде сценического персонажа, кажется, что в глубине души Фредди все еще беспокоился о своей сексуальной ориентации и том, как она повлияет на рост популярности группы, если о ней станет известно. В перерыве одного из концертов Queen британского тура, купаясь в лучах успеха „Seven Seas of Rhye“, Фредди доверил свои страхи Пэту Джонстону – другу, который помогал управлять фан-клубом Queen: «Он сказал: „Патти, мне очень нужно с тобой поговорить. Вот прямо очень нужно. Я влюблен в Дэвида“. Я сказал: „Что ты имеешь в виду? Ты ведь живешь с Мэри“. Он сказал: „Я гей и никому не могу сказать, это все разрушит“. И тогда я ответил: „Ну, главное, чтобы это не разрушило тебя самого, остальное не важно“. Мы сидели, пили коктейли, и я не знал, что сказать. Открыться? Молчать? Что я должен посоветовать? Он любил Мэри. Он никогда не переставал любить Мэри. Она была самым прекрасным и милым на свете человеком. Она любила Фредди и сделала бы для него что угодно – как и мы все».

К моменту окончания тура в Бирмингеме 2 апреля 1974 года Queen закрепили свою популярность, в том числе благодаря успеху „Seven Seas of Rhye“ в чартах, известности живых выступлений Фредди, а также выходу второго альбома „Queen II“, который поднялся до пятого места в британских чартах. В то же время критические отзывы на альбом были неоднозначными. Британский журнал Disc пророчил, что «„Queen II“ станет хитом», в то время как журнал Rolling Stone назвал альбом «бесполезной и, увы, неоригинальной штукой». А в Record Mirror написали: «Вот они, отбросы глэм-рока. Группа с худшим названием лишь подтвердила это сомнительное достижение, выпустив худший альбом за последнее время».

Несмотря на обзоры, сингл Queen в чартах был в десятке лучших, а альбом – в первой пятерке: они прорвались. Но Фредди стремился подчеркнуть тот объем работы, которую группа проделала до сего момента: «Большинству людей это, должно быть, казалось сказочным превращением. Но на самом деле мы многое сделали, организуя выступления в клубах и многое другое, не имея при этом контракта на запись. С самого начала мы постоянно сталкивались с давлением в бизнесе в той или иной форме. Это похоже на настоящую гонку с препятствиями. Я всегда буду придерживаться мнения, что восхождение успешной группы никогда не бывает гладким, иначе с ними что-то не так. Если все идет слишком легко, вы достигнете пика и на этом все закончится».

Но Queen пока не достигла своего пика: до этого было еще далеко. Фактически они продолжали быть группой на разогревах, когда в апреле 1974 года прилетели в США, чтобы совершить 40-дневный тур с Mott The Hoople. Новый альбом „Queen II“ достиг только 83-го места в чартах в США, а сингл „Seven Seas of Rhye“ и подавно не смог попасть в чарты, но группа видела в этом туре потенциально полезный опыт после совместного с Mott The Hoople британского тура. Но вновь на чужбине их постигло несчастье. Брайан Мэй потерял сознание и был госпитализирован с гепатитом. Участие Queen в туре закончилось после 20 из 40 концертов, и вся группа вернулась обратно в Англию, а вместо них остаток тура выступала группа Kansas.

Несмотря на то что им пришлось уехать раньше, Queen произвели сильное впечатление на певца Mott The Hoople Иэна Хантера: «Они постоянно все планировали, – вспоминает он. – Типа, если мы не достигнем такого-то уровня за два года, мы бросим всем этим заниматься. И они всегда делали так, как говорили».

Вернувшись в Великобританию, Брайан Мэй шесть недель пролежал в больнице и писал новый материал на больничной койке, пока Фредди, Роджер и Джон начали работу над следующим альбомом. Рой Томас Бейкер вновь стал продюсером альбома, который на этот раз должен был записываться в двух студиях: Rockfield Studios в Уэльсе и Trident Studios в Сохо. Брайан изредка появлялся в студии в Уэльсе, планируя вернуться и добавить гитару и добавочный вокал на более позднем этапе записи альбома, который будет назван „Sheer Heart Attack”.

Фредди был автором шести из 13 песен в новом альбоме: „Flick of the Wrist”, „Lily of the Valley”, „In The The Lap of the Gods”, „Bring Back That Leroy Brown”, „In The The Lap of the Gods… Revisited“ и самого крупного хита этого альбома – „Killer Queen“. Вместе эти песни показывали его выдающиеся способности к сочинению в разных жанрах и стилях. Тяжелый, темный и агрессивный звук „Flick of the Wrist“ соседствовал с основанной на гавайской гитаре „Bring Back That Leroy Brown“ – данью уважения водевилю 20-х годов; наконец, посреди этого разнообразия – эксцентричная, мелодичная и изящная „Killer Queen“, открывшая Queen путь к международной славе.

«„Killer Queen“ не вписывалась в тот формат, в котором я обычно пишу, – сказал Фредди в интервью 1974 года. – Обычно я сначала сочиняю музыку, но в этот раз вначале я придумал слова и замысловатый стиль, который я хотел использовать. Нет, я никогда не встречал подобной женщины. Многие мои песни – это фантазия. Я могу выдумать что угодно. Это тот мир, в котором я живу. Он очень насыщенный, и именно так я пишу. Мне это нравится. „Killer Queen“ я написал за одну ночь. Я не тщеславен, но там все будто само встало на свои места. Я написал слова поздно вечером в субботу, а на следующее утро собрал все вместе и проработал день воскресенья, и все. У меня получилось. Все как по маслу. Это было здорово».

Журнал NME так высказался о песне: «Поворотный момент настал: это уже не тот шумный хеви-метал, который мы привыкли слышать от Queen, оправдывающий их прежние заявления об „многосторонности“. Это скорее смесь Beach Boys, ранних Beatles и эстрады 1920-х годов. Очень даже неплохо».

Фредди так это прокомментировал: «Люди привыкли к хард-року, энергичной музыке от Queen, но вы почти уверены, что этот сингл должен был петь Ноэл Кауард. Это один из тех номеров – знаете, шляпы-котелки, черные пояса с подвязками, хотя вряд ли Кауард такое надел бы».

Композитор Майк Моран также был впечатлен „Killer Queen“: «Я раньше делал шоу для Кенни Эверетта. Кенни был моим другом, и я помню, как он все время возвращался к теме Queen в 70-х. Им потребовалось некоторое время, чтобы раскрутиться, но я помню, как обедал с Эвереттом, и тот сказал: „Я собираюсь кое-что запустить сегодня на радио, послушай“. Я ехал через Риджентс-парк, и он сказал: „Просто послушай. Это лучшая запись, которую кто-либо когда-либо делал“, и включил „Killer Queen“. Ну, я даже остановил машину, чтобы ее прослушать. Это и правда была замечательная запись. И я себя спросил: „Это еще что такое?“ Все было просто невероятным: и качество, и музыкальность, и вокал, и лирика. Необычно было слышать такое по радио».

„Killer Queen“ принесет Фредди первую Премию Айвора Новелло, но о чем была эта песня? Кто эта «Убийственная королева» из названия? И имеет ли это какое-то отношение к смятению Фредди относительно своей сексуальной ориентации, с которым он тогда разбирался? Фредди отвечал: «Эта песня о девушке по вызову высшего класса. Я хочу сказать, что первоклассные люди тоже могут быть шлюхами. Вот о чем идет речь, хотя я бы предпочел, чтобы люди сами искали в песнях смысл и видели в них то, что им хочется».

Но Эрик Холл, промоутер Queen в студии EMI, выдвинул другую теорию: «Он [Фредди] был влюблен в меня, не знаю, почему. Может, я был в его вкусе? Я полагаю, что да, был. Он сказал мне, что песня [„Killer Queen“] была обо мне. Он сказал мне: „Я королева, Эрик, а ты меня просто убиваешь, потому что я не могу тебя заполучить“. Конечно, каждый раз, когда я слышал „Killer Queen“ по радио или в первый раз увидел песню в программе Top of the Pops, я знал, что было у Фредди на уме, когда он писал эту песню. Там были такие слова, если я правильно помню: „Она хранит шампанское Moët Chandon в его модном шкафчике“, и я держал шампанское в своем причудливом маленьком шкафчике. У меня была такая жуткая завивка, как у Марии-Антуанетты. И вот „Killer Queen” в программе Top of the Pops! Я вдохновил его на эту песню, потому что я ему нравился».

«„Killer Queen“ стала для нас поворотным моментом, – вспоминает Брайан Мэй. – Это была песня, которая подводила итог нашим музыкальным изысканиям и стала большим хитом. Нам очень нужен был такой знак нашего успеха».

Песня была выпущена в качестве сингла 21 октября 1974 года и стала прорывным хитом Queen, достигшим второго места в британском чарте и 12 строчки в Billboard Hot 100. Новый альбом „Sheer Heart Attack“ попал в магазины через пару недель и занял вторую строчку в британских чартах. Было продано более 300 000 копий. Также он прорвался в топ-10 альбомов в США.

Журнал Rolling Stone написал об альбоме: «„Sheer Heart Attack“ так же, как и два его предшественника, представляет собой красивое глянцевое сооружение. Его трудно полюбить, но также трудно им не восхищаться. В конце концов, это умелая и дерзкая группа», а журнал NME назвал альбом «роскошным пиршеством, без воды, а четыре песни вообще можно слушать бесконечно».

Чтобы раскрутить альбом, Queen провели остаток года, выступая с британским туром, а также побывали в Европе, с аншлагом выступив в Швеции, Финляндии, Германии, Голландии, Бельгии и Испании.

Несмотря на утверждения Эрика Холла о том, что „Killer Queen“ написана о нем и что Фредди уже был геем, в то время Фредди еще жил с Мэри Остин в Лондоне, и для всех посторонних это были нормальные гетеросексуальные отношения. Тем не менее во время британского тура Джону Энтони, который сопровождал группу в Сандерленде, открылась истинная природа сексуальной дилеммы Фредди. После концерта Энтони лег спать в своем гостиничном номере и проснулся посреди ночи от телефонного звонка Фредди, который попросил его зайти к нему в комнату.

«Фред сидел на постели в своей пижаме и ночной шапочке, – вспоминает Энтони, – а в комнате стояли две девушки. Фред сказал: „Джонни, дорогуша, избавься от них“. Поэтому я сказал им, что завтра у Фреда важный день, он очень устал, и им лучше уйти». Как только они ушли, Фредди сказал Энтони, что он гей, и попросил его сообщить об этом Мэри Остин от его имени. Но Энтони отказался и отправился обратно в свою комнату.

К концу 1974 года Фредди все еще не находил себе покоя из-за своей сексуальной ориентации, а Эрик Холл и Джон Энтони, оба, знали об этом. Вскоре у Фредди начался роман с Дэвидом Миннсом, о чем Мэри Остин не будет догадываться еще некоторое время.

К концу того же года Queen также была втянута в финансовые споры. Несмотря на их успех в 1974 году, на их личные счета, казалось, приходили копейки. В Trident увеличили их зарплату до 60 фунтов в неделю (эквивалентно около 650 фунтов в 2016 году), но все вокруг считали их миллионерами.

Как заметил Норман Шеффилд: «Фредди нашел признание, которого он всю жизнь жаждал. Он чувствовал себя богом. К сожалению, вскоре он и вести себя начал как бог. Затем Фредди потребовал рояль. Когда я ему отказал, он ударил кулаком по моему столу. „Мне нужен рояль“, – сказал он. Я ему отказал не из вредности. Мы знали, что огромная сумма от успешных продаж альбомов группы уже в пути. Я объяснил, что небольшая часть уже пришла, но основная сумма еще не попала на счета. „Но мы же звезды. Мы продаем миллионы копий, – сказал Фредди. – А я все еще живу в той же квартире, в которой жил последние три года“».

«Сумма, которую мы вложили в группу, была огромной. Мы предоставили им оборудование, платили зарплату и продолжали вливать в них деньги в течение четырех лет. Тот факт, что группа должна была студии Trident около 200 000 фунтов стерлингов (эквивалентно более 2,1 миллиона фунтов стерлингов в 2016 году) Фредди, похоже, не принимал во внимание. Я помню тот разговор. „Деньги придут в декабре, – сказал я. – Подождите“. Затем прозвучала фраза, которая станет известной во всем мире через несколько лет, хотя никто не знал, где она родилась. Фредди топнул ногой и повысил голос: „Нет, я не готов больше ждать. Я хочу все. И хочу это сейчас“».

Фредди и остальные участники Queen остались недовольны и обратились к услугам молодого адвоката Джима Бича, чтобы разорвать их контракты с Trident. Эти переговоры продолжались несколько месяцев и обошлись группе в кругленькую сумму. Таких денег ни у кого из них в то время не было. Однако вскоре это изменится: в 1975 году Queen станут звездой мирового масштаба и получат все соответствующие славе атрибуты – в значительной степени благодаря Фредди Меркьюри. «Есть много вещей, которые мы хотим сделать, и я чувствую, что у нас есть огромные возможности для их достижения», – сказал он в интервью в начале 1975 года.

Но даже Фредди не мог себе представить того успеха, который принесет им 1975 год. И произойдет это в первую очередь благодаря созданию его великого шедевра – „Bohemian Rhapsody“.

 

Глава 16

В середине 1970-х годов в Великобритании, несмотря на царящую атмосферу враждебности и жестокости, гей-субкультура продолжала развиваться и даже, до определенной степени, интегрировалась в массовую культуру. Однако эта интеграция в основном проявлялась в стереотипном изображении геев в массовой культуре. Эти стереотипы использовались главным образом в юмористических целях: как персонажи для высмеивания, над которыми охотно потешалась телевизионная аудитория. Комедийный персонаж Дика Эмери, Кларенс, мистер Хамфрис в исполнении Джона Инмана в сериале «Вас обслужили?» на канале «Би-би-си», персонажи Чарльза Хоутри в сериале «Продолжайте!», а также сатирические телевизионные выступления Ларри Грейсона только усугубляли стереотипы.

По словам писателя Филипа Хеншера, в 1970-х эти стереотипы могли закрепляться, поскольку «большинство людей, смотрящих эти комедии или драмы, вообще не знали, какими были геи. Это касалось как гетеросексуалов, так и зрителей-геев: те из них, кто знал о своей гомосексуальной ориентации, чувствовали себя либо совершенно одинокими в своем состоянии, либо членами узкого круга изгоев. Настоящие гомосексуалы, которых большинство британцев могли бы узнать или выявить, почти наверняка соответствовали тем самым предсказуемым стереотипам. Стереотипы на экране и в реальной жизни поддерживали друг друга».

Именно эта «женоподобность» персонажей, изображавших гомосексуалов как чуждых и расчеловеченных, в середине 1970-х годов сильно препятствовала тому, чтобы к геям относились с уважением и на равных с гетеросексуалами, что делало каминг-аут практически невозможным.

«Что не так было с этими образами гомосексуалов, – продолжает Хеншер, – так это не то, чтобы они были оскорбительными, не то, что они были неверными, и даже не то, чтобы они были не смешными. Беда была в том, что они были лишь отражением ограниченного понимания природы и опыта гомосексуальности. Снова и снова, говоря с гомосексуалами, выросшими в 1970-е, слышишь мнение, что они понимали – они не такие, как мистер Хамфрис [ «Вас обслужили?»], но ни телевидение, ни кино не давали им ни малейшего представления о том, какими они могли быть».

Однако в 1975 году с выходом на экраны биографического телевизионного фильма «Голый чиновник», портрет гея существенно изменился. Этот знаковый фильм, повествующий о необыкновенной жизни экстравагантного гомосексуала Квентина Криспа, завоевал сердца британцев и мгновенно сделал Криспа знаменитостью. Джон Херт исполнил роль Криспа настолько неотразимо, что получил британскую кинопремию BAFTA.

На протяжении всей своей жизни Крисп страдал от насилия и враждебности, но решительно отказывался идти на компромиссы в своем образе жизни. Фильм не был гламурной романтической драмой. Это не цепочка приукрашенных событий, а серия инцидентов, показывающих постепенный переход Криспа от момента самопознания к его дальнейшей жизни в Нью-Йорке. Обезоруживающе честный фильм, безусловно, расширял познания о гомосексуальности и свободе сексуального выбора. Но все же в середине 1970-х годов было опасно открыто заявлять о своей гомосексуальности друзьям, семье и знакомым, не говоря уже о работодателях или профсоюзах.

Гей-субкультура оставалась подпольной, обособленной, как гетто, и скрытой от людских глаз. Это привело к тому, что организации, такие как Центр гей-сообщества Южного Лондона в Брикстоне, были сформированы людьми, решившимися публично заявить о своей гомосексуальности. Нелегально занимая пустующие здания на Рейлтон-роуд и Мейолл-роуд, сообщество экспериментировало с новыми формами общежития для геев – людей, которые отчаянно искали выход из тяжелых ситуации, или просто были рады найти компанию не стыдящихся своей ориентации гомосексуалов, вместо того чтобы оставаться пристыженными и изолированными.

Тем не менее такие общины оставались на периферии, занимая места в заброшенных городских районах с высоким уровнем безработицы, преступности и дефицитом жилья, среди полуразрушенных зданий и ужасной экологии. В то же время по ночам гей-сообщества, ищущие развлечения, были ограничены собственными подпольными клубами и площадками: они могли развлекаться либо за закрытыми дверями частных клубов для гей-истеблишмента – с ужином, танцами и кабаре, либо в небольших укромных притонах с крошечными танцполами для гомосексуальной молодежи, которая танцевала там ночь напролет, надежно укрытая от жестокости внешнего мира. Именно с этих клубов началась американизация британской гей-культуры, в частности благодаря растущей популярности диско.

Хотя ведутся споры, появились ли дискотеки в 1960-х годах в Нью-Йорке в таких клубах, как Regine’s, Le Club и Ondine, или же в Париже в Chez Castel или Chez Rezine, всплеск популярности танцевальных гей-клубов скорее всего произошел в Нью-Йорке в начале 1970-х годов. Именно тогда, в подпольных танцевальных гей-клубах, таких как Loft, Tenth Floor и 12 West, и зародилась культура диско, где разгоряченные тела кружились под пульсирующие энергичные ритмы и вспышки стробоскопов, где открыто употреблялись наркотики, занимались сексом и танцевали до утра без остановки.

Открытый в День святого Валентина в 1970 году Дэвидом Манкузо клуб Loft был авангардом этого движения. Клуб Манкузо, где проходили неофициальные вечеринки для своих, привлекал гей-сообщество Нью-Йорка тем, что они могли танцевать здесь, не опасаясь действий полиции (по закону Нью-Йорка двум мужчинам было запрещено танцевать вместе). Вскоре открылись подпольные клубы в Филадельфии, Чикаго и Сан-Франциско, где звучала музыка, которую станут называть «диско». Вместе с такими диджеями, как Ларри Леван и Фрэнки Наклз, Дэвид Манкузо внес большой вклад в популяризацию этой музыки. Вскоре такие исполнители, как The O’Jays, Айзек Хейз, Барри Уайт и Глория Гейнор стали лицом эпохи диско. В этот же период Леван и Наклз стали играть в пользующихся дурной славой нью-йоркских банях Continental Baths – гей-банях, известных как самый гедонистический ночной клуб в городе. Именно тогда музыка диско распространилась по всему городу и среди гей-сообщества того времени, пока не завоевала популярность во всем мире.

Американизация британской сценической гей-культуры началась в Лондоне в 1975 году, когда промоутер Ричард Скейнс (более известный как Трики Дики) начал проводить однократные мероприятия в таких отдаленных районах, как Кройдон, Илфорд и Юстон, стремясь повторить успех, который подобные вечера имели в Нью-Йорке. Он снимал целый бар и устраивал гей-вечеринки под названием „Dick’s Inn Gay Disco“, которые каждый раз привлекали 100 или около того гомосексуальных девушек и парней. Но однажды на вечеринке в подвале одной гостиницы в Паддингтоне, в клубе под названием Fangs, он обнаружил, что может заинтересовать гораздо больше людей. В ту ночь там собралось около 600 мужчин-гомосексуалов, которые наслаждались каждой минутой, танцуя всю ночь под такие песни, как „Never Can Say Goodbye“ Глории Гейнор. Песня была смикширована в 19-минутное танцевальное попурри с другими песнями одной из сторон одноименного альбома исполнительницы.

Продолжительные танцевальные миксы вдруг стали основой музыкальной сцены диско и вскоре превратились в мировое явление. Именно благодаря этой глобализации диско в 1975 году появилась запись, выпущенная мюнхенской студией продюсера Джорджио Мородера. В ней использовался интенсивный, повторяющийся ритм, синтезаторы и минимум вокала, создавшие один из самых больших хитов той эпохи. Исполненная бостонской певицей Донной Саммер, „Love To Love You Baby“ была 17-минутным виниловым афродизиаком. Песня стала глобальным топ-хитом, несмотря на то что на «Би-би-си» и радиостанциях США она была запрещена по причине «пронзительных 23 секунд имитации оргазма, который Донна Саммер сымитировала, вызывающе корчась вокруг микрофонной стойки».

Но в 1975 году, когда мир диско владел эфиром, как могла шестиминутная эпическая баллада в трех разных темпах и с оперной вставкой в центре пробиться в хит-парады?

Фредди Меркьюри не сомневался, что его шедевр станет хитом. Однако мало кто разделял его оптимизм.