Директор совхоза «Труд» Алексей Михайлович Нилин торопливо прошел в контору и заперся у себя в кабинете. Через тонкую фанерную дверь до Лели доносилось, как он вертел ручку телефона и кричал:

— Алло! Лихачево? Дайте эмтээс!

Сперва в конторе было слышно, что Алексей Михайлович узнает у главного агронома, начали ли они бороновать, потом голос Нилина стал беспокойным, а под конец он долго слушал молча.

Повесив трубку, Нилин открыл дверь и спросил:

— Где Вася?

— Если проспавшись, то под машиной, — ответила Леля, размешивая в чугуне мел.

— Позовите его, пожалуйста, ко мне.

Она нехотя разогнулась. Проходя мимо сдвинутого с места конторского шкафа, Леля мельком посмотрелась в стекло, поправила закапанную мелом косынку и вытерла белый нос.

Вася сидел у сарая на корточках возле своей машины. В одной руке у него был гаечный ключ, в другой — кружка с молоком.

— Похмеляешься? — со злостью спросила Леля. — Иди, тебя директор зовет.

Бросив гаечный ключ, Вася залпом, громко глотая, допил молоко и пошел за Лелей. Ее высокие резиновые боты укоризненно чавкали по грязи.

— Ну чего ты? — тянул Вася. — Чего злиться-то? И обязательно если пью, то с лохмелья…

Она вдруг повернулась к нему так неожиданно, что он, столкнувшись с ней, зашатался и взмахнул руками, чтоб не упасть.

— Посмотрел бы на свою морду, — сказала Леля. — Урод! Нос от водки синий, губы бледные…

— Это ж, Лелечка, они от молока бледные, — улыбнулся Вася. — А нос нормально синий со свежего воздуха: сегодня ж с утра два градуса выше нуля…

Он протянул к ней руку, но Леля, не в силах смотреть в его зеленые, смеющиеся и окаянные глаза, побежала к конторе. Когда он вошел, она уже стояла на табурете и изо всех сил водила помазком по стене.

В кабинете директора пахло отсыревшей штукатуркой. Воздух был теплый, парной от закрытых окон. Телефон стоял на полу, мебель еще не протерта после ремонта.

— Как дела? — рассеянно спросил Нилин.

— Дела идут, контора пишет, — ответил Вася.

— Жалуются на тебя, Василий, — вздохнул директор. — Просил тебя зоотехник колья отвезти в лагерь для поросят?.. Бидоны отказался возить? Уж такой пустяк — воду для коровника и ту не привез!.. Прямо не знаю, что с тобой делать!

— Выговор можно, — подсказал Вася.

— А поможет? — спросил директор. — Я тебе за прошлый квартал два раза давал. Ведь у тебя, Вася, душа неплохая, ты и за машину болеешь, и налево редко ездишь, а воспитываться не любишь…

Голос директора звучал мягко; у Алексея Михайловича был тенорок, и порой казалось, что он вот-вот запоет. Вася стоял понурив голову, скучно пережидая,

— Давай уж так, Василий, — попросил директор, — чтоб в последний раз. Заявление зоотехника я порву и объясню ей, что ты осознал. Устраивает тебя?

— Мне что? — сказал Вася. — Лишь бы вам.

— Теперь вот какое дело, — мягко продолжал директор. — Мне из эмтээс сообщили, что в район приехали два товарища. Один как будто из министерства, а другой — корреспондент «Орловской правды». Они хотят заглянуть к нам. А тут, как на грех, дорога раскисла. — Нилин посмотрел Васе в лицо и сделал паузу. — «Победа», понимаешь ты, никак не проедет, Я уж рекомендовал им заглянуть в Дивенский совхоз, но они хотят к нам…

— С чего это им приспичило? — спросил Вася. — Мы ж не передовые…

— В том-то и штука, — улыбнулся директор. — Год никого не было, а тут нате вам. И, главное дело, дорога раскисла. Мимо Дубков совсем не проехать…

— На «победе»? — презрительно усмехнулся Вася. — Да «победа» ихняя как от Лихачева отойдет, сразу сядет на мост. Там снег с грязью, а в колеях воды по пузо.

— Вот видишь, какая неприятность, — сияя, сказал директор. — Я же говорил! А в эмтээс им сказали, что можно проехать на Пронино. Они теперь и ждут наш газик.

— Это мне ехать? — спросил Вася.

— Боюсь, на обратном пути застрянешь, — покачал головой Нилин и снова пристально посмотрел на Васю.

— Вчера проезжал, — сказал Вася. — Я там знаю один объезд, прямо по полю.

— То вчера, — сказал директор, — а то сегодня. Сам ведь жаловался, что движок не тянет…

Он присел на корточки около телефона, вызвал райисполком и крикнул в трубку:

— Николай Денисович?.. Так я Ваську сейчас посылаю. Вы только предупредите их, шофер он так себе, как бы не завязил дорогих гостей. Ну жду. Ну спасибо. Ну привет.

Повесив трубку, директор сказал:

— Только застревай уж близ жилья. В хату отведешь, чтоб они молока попили. Лопату возьми с собой — машину откапывать… И всегда с тобой, Василий, неприятности!

Увидев обиженные глаза шофера, директор вздохнул.

— А насчет дров, что ты просил, так завтра можешь взять, я распоряжусь. Иди, милый, тебя люди ждут.

Вася потоптался и спросил:

— А как откопаю и они опять захотят ехать к нам?

— Им к утрешнему поезду надо, — сказал директор. — Повезешь обратно в район. Давай, давай, друг, не задерживайся!

Проходя через контору, Вася хотел было обсудить с Лелей, какое у него смешное нынче задание, но побоялся, что директору будет слышно через фанерную дверь. Да и не любила Лелька таких историй…

Он завел машину, вывел ее к воротам, посигналил, чтобы Леля услышала, что он уезжает, и вышла на крыльцо, но она не появлялась, и Вася дал газу.

Дорога была дрянная. На пригорках она подсохла, можно было ехать без колеи, по мертвой прошлогодней траве; в низинах стояла в колеях вода, а между колеями горбом подымалась, словно перекипев, каша из размокшего, жирного, ползучего чернозема. Пустой легкий зад машины забрасывало то в одну, то в другую сторону, слышно было, как картер и передний мост елозили по грязи.

День был пасмурный, не то весенний, не то осенний, поля вокруг скучные, только-только показавшиеся из-под снега, к ним еще не прикасались человеческие руки. Ничего вокруг не цвело, не рождалось, редкие деревья стояли голые и словно червивые от вороньих гнезд.

Где-то сзади в машине дребезжало пустое ведро из-под бензина; Вася терпел-терпел, а потом переставил его наперед, но оно продолжало настырно колотиться, и он стукнул по нему кулаком, чтоб замолчало. Оно и вправду умолкло.

«Жениться бы, — подумал Вася. — Махнуть на юг… И отчего я такой неприкаянный! А женишься, будет такая жена, как у Нилина, что ее весь совхоз ненавидит. Суется во все дела. Удавить такую бабу!..»

Вцепившись в баранку и виляя машиной по располагающейся грязи, Вася, зло улыбаясь, вспомнил, как прошлой осенью жена директора ворвалась в контору и устроила мужу скандал при всех: агроном был, ветврач, зоотехник, бухгалтерия. Леля пришла с рапортом от телятниц. А у директора было лицо — смотреть тошно. И все приговаривал:

— Нюточка, ну что ты?.. Нюточка, успокойся!..

Дал бы я этой Нютке! Чтоб неповадно было дотрагиваться до моего авторитета. Теперь, сидишь в чайной, каждый мозгляк непременно указывает:

— У вас, говорят, директорша начальство по морде хлещет?

Выпив как-то, Вася намекнул директору, что о нем много говорят, а Нилин вздохнул и сказал:

— Со стороны, Василий, не понимают, что такое настоящая любовь.

И глаза у него стали как у больного барана. Надо же!..

Покуда Вася, разбрызгивая и размазывая грязь и ожесточаясь сердцем на жену директора, приближался к районному центру, в Доме приезжих его уже ждали.

В большой комнате с невысоким потолком, уставленной узкими железными кроватями, между которыми стояли солдатские тумбочки сизого цвета, за длинным столом, накрытым жеваной тонкой простынкой, сидел уполномоченный Министерства совхозов. Перед ним стояла глубокая тарелка с окурками.

Большую часть своей жизни Андрей Семенович Марченко проводил в командировках. Он давно уже притерпелся к любым дорожным неудобствам, умел спать и есть в любых условиях, и его большой лоснящийся портфель с ободранными углами таил в своих недрах все то, что необходимо человеку, не рассчитывающему в пути ни на что хорошее. Маленькая резиновая надувная подушка, вафельное полотенце, бритвенный прибор, штопор, порошок дуст, пара белья, носки, дисульфан, роман Коптяевой «Дружба», таблетки от головной боли, шпроты, термос — все это занимало среднюю часть портфеля. В боковых отделениях лежали деловые бумаги, копирка, цветные карандаши, бюллетени и брошюры с различными постановлениями и законами. И когда он раскрывал свой портфель, выражение лица у Андрея Семеновича менялось в зависимости от того, в какое отделение он всовывал свою руку. Оно становилось строгим, если рука шарила в боковом отделении, словно уполномоченный пришел в министерство; залезая же в середину портфеля, Марченко распускал толстые губы, чувствуя себя человеком, вернувшимся после трудового дня к себе домой.

Ожидая машину, Андрей Семенович коротал время, записывая свои дорожные расходы. На столе были разложены квитанции, билеты, гостиничные счета. Марченко сидел в кожаном пальто, в высоких сапогах и в кепке.

— От Москвы до Орла — сто двадцать пять, — бормотал он, — постель туда, постель обратно…

Его попутчик, молоденький корреспондент Володя Корытов, окончивший отделение журналистики этой весной и впервые посланный в глубинный район, уже несколько раз нетерпеливо выбегал на улицу, боясь, что совхозный шофер что-нибудь напутает и не найдет их.

— А вы точно сказали, что Дом приезжих? — спросил Володя.

— Глупейшая история, Владимир Ефимович! — скрипнув стулом, повернул свое грузное тело уполномоченный. — Я выехал из Москвы шестнадцатого в двадцать три пятьдесят. Из-за десяти минут теряются сутки суточных!..

За окном раздался гудок автомашины. Володя выскочил на крыльцо. Долговязый шофер в грязной кепке, надвинутой на уши, стоял около машины и стучал каблуком по заднему колесу.

— Вы из совхоза? — спросил Володя.

— Еле дополз, — ответил шофер.

Стали усаживаться. Володя Корытов перелез через переднее сиденье назад, в темное нутро машины, где валялись в беспорядке какие-то тряпки, цепь, веревки, стояло ведро. Марченко подстелил на сиденье газету и сел рядом с шофером.

«Еще газету подстилает, брезговает!» — со злостью подумал Вася.

Дверца машины со стороны Андрея Семеновича на ходу распахивалась, он пытался несколько раз с силой захлопнуть ее, но ничего не получалось. Вася знал, что стоит задвинуть маленькую задвижку внизу у ступеньки — и все будет в порядке, однако не стал говорить этого, а сказал:

— Рукой надо придерживать.

— А директор, когда ездит, тоже держит? — спросил Марченко.

Вася сделал вид, что не расслышал. Сбычившись, он сидел за баранкой и слушал, как толстый уполномоченный, у которого все лицо было покрыто рыжими веснушками, разговаривает со щупленьким корреспондентом.

Толстяк рассказывал про совхоз в Кромах. Из его рассказа было видно, что он недурно смыслит в сельском хозяйстве, и это почему-то стало Васе обидно.

— Если бы три года подряд мы не заставляли их сеять этот дурацкий кок-сагьгз, — сказал уполномоченный, — совершенно непригодный для Орловщины, то они были бы вдвое богаче…

— А вы ихних поросят видели? — спросил вдруг Вася, поерзав на своем сиденье.

— Видел. А что?

— А то, что у них поголовно пневмония. И с кормами они брешут: вагонами от государства получают. А кукурузу у них в прошлом году поклевали грачи. Десять га…

Он с каким-то сладострастием врал про Кромы, сообщая о них все то, что происходило в его собственном совхозе.

— Шофера у них пьяницы, из чайной не вылазиют…

— Позвольте! — изумился Марченко. — Я пробыл в Кромах неделю. У них прекрасный свинарник, пятнадцать поросят на свиноматку, отличные надои, прошлогодние корма в траншеях…

— Аферисты, — мотнул головой Вася.

— Да что вы, ей-богу, мелете! — рассердился уполномоченный. — Директор получает от Орловского треста премию…

— Конечно, получит, — ухмыльнулся Вася. — У него по осени районное начальство гостит в кладовой: кто — капустки, кто — огурчиков…

Марченко пожал плечами и внимательно посмотрел на шофера.

«Здорово! — подумал Володя Корытов. — Недаром мне сразу показалось, что у этого парня открытое, смелое лицо».

И Володе уже была несимпатична спина уполномоченного, его заросшая, рыжим пухом шея, маленькие толстые уши, похожие на пельмени.

Машина взобралась на пригорок, покряхтела, постреляла и остановилась. Вася вылез, обошел ее вокруг, поднял капот. Копаясь в карбюраторе, он искоса наблюдал за пассажирами. Они тоже вышли из машины. Толстяк спокойно пыхтел длинной папиросой, молоденький корреспондент стоял рядом в своих желтых полуботиночках.

Пошел вдруг дождь. Васе хотелось бы увидеть на их лицах беспокойство или раздражение, ему казалось, что тогда на душе стало бы легче. Он даже приготовил ответную грубую фразу: «А я не нанимался!»

У подножия холма скопилось много талой воды; подрагивая, она стояла рябая от ветра.

— Глубоко здесь? — спросил Володя Корытов.

— Не очень. Неделю назад лошадь утонула, — ответил шофер.

— Веселенькое дело! Как же мы доберемся?

— Хороший шофер везде проедет, — сказал уполномоченный. — В Кромах я плыл на газике, как на амфибии…

«Поплывешь у меня! — растравлял себя Вася. — Возле Дубков так засажу, что маму вспомнишь!»

Через лужу проехали благополучно. Дождь усилился. По ветровому стеклу бились струи воды. Вася знал, что брезент над задним сиденьем протекает. Усыпленный, очевидно, стуком дождя, Марченко спал, прижимая к груди портфель.

— Как вас зовут? — спросил корреспондент,

— Василий.

— А по отчеству?

— А по отчеству нас не зовут.

— Меня, кстати, тоже чаще всего называют Володей или товарищ Корытов…

Слышно было, как товарищ Корытов ерзал на заднем сиденье, гремел ведром, стараясь уклониться от капающей сквозь брезент воды.

— Вы женаты? — спросил Володя.

— Женат. Супруга моя знаменитая в районе телятница. Зовут Леля. Вы запишите, а то забудете…

— И дети есть?

— Двое. Отличники учебы.

Его охватило ожесточение от собственного вранья. Он словно пьянел от него, заглушая тупым враньем чувство обиды на себя, на директора, на Лельку, на свой неприкаянный характер и окончательно погибающую нынче репутацию. То, что шел дождь, казавшийся из машины грязным, и начиналась топкая, расквашенная дорога, на которой ему предстояло завязить людей, переполняло его душу каким-то оголтелым отчаянием.

Приближались Дубки, расположенные в низине. Вдоль дороги лежал неопрятный снег, точно его полили спитым чаем. Почва становилась все более вязкой, уже не видно было колеи, она тотчас же вслед за машиной затекала грязью, Движок мучительно гудел и трясся.

— А совхоз ваш по району считается хороший? — стуча зубами от сырости и холода, крикнул Володя.

— Вы его, Владимир Ефимович, спросите про директоршу, — произнес вдруг уполномоченный, не открывая глаз. — Правильно, товарищ водитель?

Вася не ответил. Он увидел, как с крайнего забора взлетел щеголеватый петух и, очевидно не рассчитав своих сил, шлепнулся золотой грудью посреди дороги; похлопав крыльями, он затих, как муха на липкой бумаге.

Машина проползла еще метров пять на брюхе и застопорилась напротив петуха. Вася завел ее раз, другой, третий — запахло горячим бензином, кузов, сотрясаясь, увязал все больше и больше.

— Bee! — сказал Вася. — Приехали.

Открыв дверцу, он ступил на дорогу и, тяжело вынимая ноги, дошлепал до радиатора; здесь, присев на корточки, он заглянул вниз, под машину. Потом обошел ее и приблизился с той стороны, где сидел уполномоченный.

— Вот какая картина, — сказал Вася, — сели на мост. Колеса проворачиваются, они на весу…

— Эх ты, шофер! — Марченко сквозь зубы выматерился и с неожиданным проворством вывалился из машины. — Чего же теперь делать будем?

— Есть такое предложение, — ответил Вася. — Вон, видите ту хатку?.. Сейчас я вас туда провожу, там молочка попьете, коровка знакомая, здоровая. Можно культурно отдохнуть, у тамошнего мальчонки шашки есть…

— Плевать мне на твои шашки! — сказал уполномоченный. — Мечтал из Москвы ехать в шашки сюда играть… Где лопата?

Вышел из машины и Володя Корытов. Когда он зачерпнул туфлями холодного жидкого чернозема, Вася со злостью сказал:

— Шли бы вы в своих полуботиночках в хату. До ночи, граждане, все одно не откопаем. Мужики придут с поля, подмогнут. А вам к утрешнему поезду, как раз и поспеем…

— Ты человек или нет? — в бешенстве спросил Марченко. — Давай лопату! И чеши отсюда молоко пить, мы без тебя справимся…

— А я не нанимался, — вяло и неразборчиво буркнул Вася; раздражение рыжего уполномоченного почему-то не принесло ему облегчения.

Одну лопату на троих поделили так: Вася сидел в сторонке на пеньке и курил, а Марченко с Володей по очереди подкапывали передний мост газика.

Марченко копал яростно, задыхаясь, кашляя и отплевываясь. Раза два он влезал в машину, садился за баранку и пробовал запустить движок. Втаптывая полы светлого плаща в грязь, Володя Корытов упирался руками и грудью в зад газика и толкал его изо всех сил, чтобы он завелся с ходу.

Дождь хлынул снова.

Сидя на пеньке, Вася лениво подумал, что имеет полное право отобрать у Марченко ключ от зажигания; но вместо этого ему захотелось, чтобы уполномоченный каким-нибудь чудом выволок машину из грязи. Будь у этого рыжего дядьки две длинные доски, он непременно справился бы… «Засадил, сволочь, двух хороших людей! — горестно думал Вася. — Недаром Нилин со своей Нюткой терпят тебя. Развалили хозяйство. Приехал бы такой уполномоченный, с вас перья полетели б…»

Через час, когда стало видно, что все усилия пассажиров ни к чему не приводят — грязь засасывала обратно в яму, — Вася швырнул окурок и пошел прочь к избам. По дороге он выпростал глупого мокрого петуха и подбросил его высоко над головой.

— Сукин сын! — сказал Марченко.

Они продолжали копать, но уже притомясь и понимая, что все их усилия безнадежны. Минут через десять Марченко швырнул лопату.

— Бросьте, Владимир Ефимович! Придется культурно отдыхать…

Они пошли к ближайшей избе. В кухне, у закопченной русской печи, возилась бабка. На большом столе под окнами стояла крынка молока и два стакана. Мальчик лет десяти, стоя коленями на табурете, расставлял на картонной доске шашки…

Напившись парного молока, уполномоченный с корреспондентом доигрывали пятую партию, когда на пороге сеней показался Вася.

— Поехали, — сказал он.

— Куда? — спросил Марченко.

— Ясно куда… Директор небось заждался.

К совхозной усадьбе подъехали засветло. Контора была заперта на замок. Оставив пассажиров в машине, Вася добежал до аккуратного стандартного домика с занавесками на окнах, постучался в дверь. В сени вышла жена Нилина.

— Чего стучишь? — спросила она, зевая. — Кажется, знаешь, что я этого не перевариваю, когда на дом бегают…

— Во-первых, я вам не «ты», — сладко захлебнувшись, ответил Вася, — а во-вторых, зови директора, я начальство привез!

Потом он пошел в телятник. Найдя там Лелю — она наливала телятам из ведра голубоватый молочный обрат, — Вася молча постоял, опершись спиной о столб. Телята толклись около Лели на длинных, подламывающихся ногах и, напившись, стали облизывать друг дружке сладкие лысые носы.

— Приехал? — спросила наконец безразличным голосом Леля. — Беги дрова получать.

— Плакали мои дрова, — сказал Вася.

— Куда людей Девал?

— К Нютке на квартиру.

Она быстро посмотрела на него.

— Главное дело, — сказал Вася, поглаживая теленка, — неудобно получилось: я там одному человеку наврал, что на тебе, Лелька, женат… А он обещал в газетах напечатать…