Поверьте мне, когда лежишь в объятиях воина масаи, то ночной львиный рев не вызывает ужаса. Совершенно никакого. Несколько раз я просыпалась и каждый раз видела, что Доминик лежит рядом со мной, не спит и смотрит на меня. Никогда в жизни я не чувствовала себя в такой безопасности. Но когда он будит меня, и я выхожу из глубокого, лишенного сновидений сна, еще совсем темно.

– Ты должна встать, Дженни, – говорит он, нежно гладя меня по щеке.

– Сейчас? – Кажется, я уже открыла глаза, но вообще ничего не вижу.

– Нам надо кое-что сделать.

Я сажусь на кровати.

– Который час?

– Очень рано.

Кто бы мог подумать!

– Давай же, – уговаривает Доминик. – Нам пора.

Я неохотно отпускаю его руки и выскальзываю из кровати. На автопилоте я нахожу дорогу к своей одежде. Доминик протягивает мне мою теплую шерстяную куртку, чтобы я не замерзла – утром воздух очень холодный. Я еще не совсем проснулась и плохо стою на ногах, поэтому он сам ведет меня к микроавтобусу.

Лучше бы его затея того стоила, думаю я, борясь с желанием заснуть. Около микроавтобуса пасется бегемот, который при нашем появлении поворачивается к нам хвостом и торопливо исчезает в кустарнике. Мы уезжаем в темноту, подпрыгивая на кочках. Я понятия не имею, как Доминик находит дорогу, поскольку фары освещают только маленькое пятно перед машиной.

Когда мои глаза уже различают предметы, я смотрю на часы.

– Четыре утра, – говорю я Доминику, поднимая брови.

– Ранней пташке – жирный червячок, Просто Дженни, – сообщает он мне.

– А, все твои старые масайские поговорки, – подтруниваю я.

– Смотри. – Доминик показывает через ветровое стекло. – Долгоног, он же заяц-прыгун.

Света как раз достаточно, чтобы заметить крошечного зверька, похожего на миниатюрного кенгуру, который с головокружительной скоростью скачет перед нами и исчезает в темноте.

– Мы очень скоро приедем, – с улыбкой говорит Доминик и, конечно же, через несколько минут мы останавливаемся в черной пустоте.

– Здесь?

– Ты должна верить мне, – говорит мой воин масаи.

Мы вылезаем из автобуса – неважно, что здесь везде дикие животные, – и идем в темноту. Внезапно я понимаю, что тут есть и другие люди, поскольку впереди вспыхивает пламя, и я вижу, как огромный воздушный шар закрывает собой светлеющее небо.

– Ух ты, – удивляюсь я. – Это для нас?

– Да, – кивает Доминик. – Полет на воздушном шаре над Масаи-Мара – это одна из тех вещей, которые ты обязательно должна совершить в своей жизни.

Он опять посмеивается.

– Боже мой, боже мой, – кричу я и танцую от счастья. – Не могу поверить!

Мой возлюбленный опять улыбается.

– Счастливого Рождества, моя Дженни.

– Счастливого Рождества, Доминик. – Я горячо целую его. – Такое я никогда не забуду!

Подумать только, я могла бы дрожать от холода в Бакингемшире, сидя дома с Арчи перед камином за рождественским ужином на одну персону! Мои мысли опять обращаются к Майку, и я опять надеюсь, что у него все хорошо. Как же я смогу отблагодарить его за то, что все это случилось со мной только с его помощью?

Доминик пожимает руку и говорит несколько слов человеку, который, как я думаю, будет нашим пилотом. И пока команда готовит воздушный шар, заполняя его огромными вспышками золотисто-синего огня, мы стоим и наблюдаем.

– Пора, – говорит пилот, и после немыслимо короткого инструктажа нам помогают залезть в большую плетеную корзину, еще привязанную к земле.

– Вас только двое?

– Только двое.

И вот мы медленно поднимаемся к ясному звездному небу Масаи-Мара. Все выше и выше, и вот уже плывем над верхушками деревьев. Из-за горизонта выглядывает солнце и заливает равнины мягким золотым светом. В корзине шара тепло. Мы безмятежно плывем по воле ветра, и единственный звук здесь – прерывистый шум горелок.

Доминик обнимает меня и указывает на землю.

– Гиены.

Под нами бежит стая из шести гиен, и движутся они с той же скоростью, что и мы. Стада антилоп гну разбегаются неловким галопом по равнине, а своенравные газели мечутся туда-сюда, когда мы пролетаем над ними. Солнце поднимается выше, и земля меняется. Масаи-Мара тянется, насколько хватает взгляда, ограниченная с одной стороны массивным откосом Олоололо. Под нами бредут три льва в поисках дневного убежища для сна, безразлично глядя на нас. Вдалеке семенит самец страуса, исполняя свой лучший танец перед сидящей самкой, которую, кажется, совсем не интересует его ухаживание.

Наша корзина едва не касается верхушек деревьев, среди которых завтракает несколько жирафов, но все они продолжают жевать. Наше присутствие им нисколько не мешает.

– Это волшебство, – со слезами на глазах говорю я Доминику. – Настоящее волшебство. Огромное тебе спасибо.

Мы плывем над равниной. Солнце поднимается выше, и становится жарко.

– Кажется, вон там хорошее место для завтрака, – говорит пилот, указывая на одинокую акацию. На много миль вокруг никаких других деревьев нет. Под акацией я вижу стол, накрытый на двоих.

– О, Доминик, – кричу я. – Это изумительно!

Мы снижаемся и летим над самой землей. Вскоре воздушный шар плавно останавливается. Доминик помогает мне выбраться из корзины и ведет к столу. Недалеко стоит микроавтобус, которого я не заметила, а за ним я вижу мужчину в куртке шеф-повара. Он стоит у газовой плиты и собирается угостить нас свежеприготовленным завтраком.

И в пестрой тени акации мне подают пышные блины с кленовым сиропом, а затем совершенно английскую яичницу с беконом и настоящие британские сосиски. В бокалах – коктейль из шампанского с апельсиновым соком для меня и молоко для Доминика.

Что бы подумали мои подруги, если бы увидели меня сейчас? Поняли бы они, что Доминик по-настоящему искренен? Что он вовсе не хочет обчистить какую-то легковерную туристку? Или испытали бы ревность, потому что мужчины, вошедшие в их жизнь, отнюдь не такие заботливые?

– Спасибо тебе, что ты все так хорошо устроил, – говорю я. – Это самое прекрасное Рождество, какое у меня когда-либо было. Огромное тебе спасибо.

– Для моей Дженни я готов на все.

– Доминик, – у меня во рту пересохло, несмотря на коктейль, – я должна тебе что-то сказать.

Он терпеливо ждет, пока я подбираю непривычные слова.

– Я люблю тебя.

– Это хорошо, – отвечает Доминик, – потому что, Просто Дженни, я тоже тебя люблю.