За свои двадцать с небольшим лет я успел повидать столько, сколько мало кому выпадает на век. Исколесил, исходил землю от северных морей до устья Волги и от смоленских болот до предгорий Урала. Но увиденное с верхотуры полуразрушенной башни на улице Стромынка я запомню навсегда.

Ребенком, разглядывая фотографии в довоенных журналах, я представлял себе мегаполисы как некое подобие муравейника – скопище домов, растущих ввысь по мере приближения к центру, где крыши исполинских небоскребов теряются в расцвеченном электрическими огнями смоге. Может, детская фантазия и не ошиблась, может, и Москва когда-то была таким муравейником. Не знаю. Но то, что раскинулось передо мной сейчас, больше походило на… гнездо. Да, именно это слово родилось в голове. Циклопическое гнездо с десятком яиц-кратеров, самые крупные из которых сгрудились в центре и лежали почти вплотную друг к другу. Красивые, поблескивающие черной гладью воды под начавшим проясняться небом. Яйца помельче были разбросаны вокруг, неравномерно, некоторые и вовсе закатились на край – слава богу, противоположный, – рискуя вывалиться. Прозрачный, очищенный дождем воздух позволял видеть на десятки километров, а снижающиеся руины не закрывали обзор, чем дальше, тем больше превращаясь в ровное поле. Лишь кое-где, будто случайные ветки, пробившиеся через подстилку гнезда, торчали особо крепкие и упрямые скелеты зданий.

– Как яйца в гнезде, правда? – поделился я наблюдением с присевшим рядом медиком.

– Скорее как скорлупа, – ответил он тихо. – Птенцы давно вылупились.

– Скорлупа? Хм, пожалуй.

– Обидно, – усмехнулся Сиплый.

– Что?

– Так, ерунда.

– Говори.

– Знаешь, когда Ткач решил идти в Москву, первое, что я подумал, – увижу Кремль и Останкинскую башню. Мы еще с Веслом обсуждали – как там шпиль ее тонкий, устоял или нет? Глупо, конечно.

– Чистый идиотизм.

– Не спорю. Зато я увидел гнездо Сатаны.

– Черт, Сиплый, да ты романтик.

– А вот и Сокольники, – кивнул он направо, в сторону громадного бурого пятна с серыми вкраплениями руин, раскинувшегося далеко на север и соединяющегося там с лесом.

– А это, должно быть, вход в метро, – указал я на приземистую коробку в тени полуразрушенного, напоминающего огромную винтовую лестницу здания.

Сиплый убрал от глаза окуляр прицела и посмотрел на карту.

– Да, похоже.

– В проулки соваться смысла нет. Двинем по Стромынке, а дальше той аллеей и налево.

– Согласен.

Мы спустились этажом ниже. Костер решили не разводить, да и дров, кроме превратившихся в труху оконных рам, под рукой не оказалось. Сиплый достал из рюкзака спиртовую горелку. Я ощипал дичь и, расчленив, кое-как обжарил на скудном огоньке.

– Интересно, метро уцелело? – промямлил медик набитым воронятиной ртом.

– Сомневаюсь, – запил я водой жесткое полусырое мясо, кажущееся тем не менее самым восхитительным из всего, что когда-либо доводилось отведать. – Если только окраинные ветки. Да и те, наверное, затоплены. А ты чего, на эскалаторе покататься хотел?

– Хватит ерничать, – огорчился Сиплый. – Когда еще такой шанс представится?

– Какой шанс?

– Посмотреть собственными глазами на…

– Чудеса прошлого?

– А хоть бы и так.

– Чтоб потом долгими зимними вечерами у печи детишкам рассказывать, пока жинка пироги стряпает?

Сиплый перестал жевать, вынул изо рта обгрызенную воронью ляжку и уставился на меня глазами, сверкающими ядовитой смесью раздражения и жалости.

– Кол, ты вообще способен относиться серьезно хоть к чему-нибудь, кроме убийства и пыток?

– Кто тебе сказал, что я серьезно отношусь к убийству и пыткам? По-моему, это весело.

– Тьфу!

– Жрать закончил? Бросай кости, – подставил я возмущенному мечтателю раскрытую горловину сидора.

Упав внутрь, объедки тут же захрустели, перемалываемые с ужасающей скоростью.

– Так и будешь его за собой таскать? – кивнул Сиплый на мерно подрагивающий в такт жевательно-глотательным движениям мешок.

– Почему бы и нет? Принесу домой, воспитаю, как родного. Да-да, пока ты мечтаешь, я воплощаю в жизнь. Убирай сервиз, выдвигаемся.

Спустя примерно час мы оставили за спиной Стромынку и на стыке с Русаковской свернули вправо, кое-как перебравшись через замерший полвека назад автомобильный поток. Памятуя о яйцах в атомной духовке, Сиплый демонстрировал верх осторожности и даже зачем-то напялил штаны и бахилы от ОЗК. Каждый утешает себя, как может.

От входа в метро, полузасыпанного прахом соседа-великана, тянулась широкая аллея меж покореженных, раздутых опухолями лип. И вот тут мои рефлексы снова сыграли злую шутку, засбоив.

Собак я заметил в зарослях, когда до хвостатых бестий оставалось не больше сотни метров, да и то лишь благодаря забившемуся в панике Красавчику. Но они среагировали раньше.

Сиплый, как обычно от пуза, успел бездарно разрядить половину рожка, прежде чем я схватил его за рукав и направил в сторону ближайшего укрытия – входа в метро.

Мы, перепрыгивая невесть откуда взявшиеся здесь ветки, буквально пролетели две лестницы и нырнули в темноту холла. Удивительно, как мой подслеповатый товарищ умудрился не намотать кишки на сук и сохранить кости целыми. Под подошвами захлюпала вода. Мы включили фонари и начали отступать спиной вперед, зацелив входы. Но тех оказалось слишком много. Дверные проемы располагались не только по центру, но и по обеим сторонам от него. Стая, разделившись, ворвалась сразу через три. Сектор шириной метров в двадцать пять и с углом в девяносто градусов оставлял слишком мало шансов, чтобы сдержать атаку.

Две псины из трех, влетевших через центр, напоролись на очередь из «АК». Я успел подстрелить двоих слева и отшвырнуть прыгнувшую тварь, захерачив ей в ребра прикладом. Сиплый сменил рожок, но сомкнувшиеся на предплечье челюсти не дали ему передернуть затвор. Краем глаза я заметил, как «семьдесят четвертый» поднял брызги, ударившись об пол, а в левой руке медика блеснул нож. Мой двадцатизарядный магазин тоже опустел, и пары желтых огоньков, приближающихся с пугающей скоростью, не оставляли ложных надежд.

«ВСС» еще падал, кувыркаясь в воздухе, когда раж захлестнул меня, и время почти остановилось.

Очередная тварь, мечтающая порвать мне горло, окончила свой прыжок на острие кинжала, засевшем у нее в сердце. Мертвая туша едва коснулась пола, а дрожащий от вожделения клинок уже погрузился в мозг следующего зверя, разделив глаз надвое. Рубящий удар – и метящая Сиплому в пах псина захлебнулась кровью, потеряв нос. Взмах – и не в меру ретивое животное припало к земле, запутавшись в собственных кишках…

Когда раж схлынул, вокруг лежали семь дохых зверюг, остальные ретировались. Вода в холле была алой. Я обтер клинок о шкуру ближайшей шавки, сунул в ножны и, подобрав «ВСС», обратился к покусанному медику:

– Автомат подними, не казенный.

– С-с-с… Дьявол. Глубоко, – закатал он рукав. – Шить надо.

– Может, сразу резать?

Сиплый злобно на меня покосился и, подобрав «калаш», вытряхнул из него воду.

– Это недолго, подожди.

– Давай живее, – я огляделся. – Что-то тут…

Нужное слово пощекотало язык, но так с него и не сорвалось. Жутко. Да, не страшно, а именно жутко. Драпать, визжа и испражняясь на ходу, не стану, но уйти поскорее очень хочется. С собаками было и то веселее. Тишина здесь не успокаивала, а настораживала. Холод не остужал разгоряченные мышцы, а сковывал их. Запах плесени и гниения рождал безрадостные мысли. Глубины сырого подземелья грозили неведомой опасностью.

Отступая, мы почти миновали изгибающийся влево коридор, остановились возле странных конструкций. Узкие, метра полтора высотой при чуть меньшей длине, они стояли с равными промежутками, в которые без труда мог пройти человек, и образовывали два ряда сходящихся под углом. Боковые проходы, отгороженные от центра проржавевшими металлическими бортиками, имели по ряду точно таких же устройств. А за ними располагалась площадка с двумя широкими спускающимися вниз лестницами по обеим сторонам.

Лязгнула отвинчиваемая крышка, пахнуло спиртом.

Удостоверившись, что занимающемуся самолечением товарищу никакая зримая опасность не угрожает, я решил осмотреться повнимательнее и, пройдя через железные коробки, остановился с раскрытым ртом посреди громадного затопленного зала длиной не меньше полутора сотен метров, с двумя рядами квадратных, облицованных мрамором колонн. Плиты благородного камня, правда, по большей части отвалились, и колонны щеголяли сеткой ржавой арматуры поверх заросшего грибком цемента. Потолок – вовсе не сводчатый, как я себе представлял, – делился балками на квадраты. Когда-то он, наверное, был беленым, а может, и расписным или даже мозаичным, но сейчас представлял собой мрачную картину из черно-бурых разводов с редкими серыми вкраплениями нетронутого растительностью бетона. «Сокольники» вообще оказались странной станцией метро. Я даже слегка разочаровался – мелкая какая-то, ни громадных эскалаторов тебе, ни свинцовых ворот, присыпанных снаружи костями тех, кто не успел до закрытия. Идущая вниз лестница была затоплена по десятую ступень. Нижняя ее часть терялась в мутной темноте, не поддающейся даже моим глазам. Справа, возле стены с остатками керамической плитки, над чуть колышущейся поверхностью воды торчали крыши вагонов – ржавые, покосившиеся, в шелухе синей краски…

Едва успокоившись после очередного знакомства с собаками, Красавчик испуганно пискнул и принялся царапать плотную ткань вещмешка.

– Черт.

– Что такое? – закончив с рукоделием, Сиплый подошел и встал у меня за плечом.

– Посмотри на воду.

– Колышется, – сразу подметил он.

– Точно. Давай-ка назад, потихоньку.

Едва мы сделали пару шагов, как вода в глубине зала дрогнула и пошла широким, быстро приближающимся клином.

– Ух… – выдохнул Сиплый.

– А теперь бегом!

Повторять не пришлось. Боевой товарищ стартовал еще до приказа.

За спиной раздался громкий всплеск, и на пол со смачным шлепком упало что-то тяжелое, заскрипел металл, сминаемый навалившимся весом неведомой твари.

Вырвавшийся метра на три вперед Сиплый обернулся и, вылупив глаза, припустил еще быстрее. Я сумел обойти его лишь на выходе, вылетел прочь и остановился, услышав окрик:

– Бля! Кол!!!

Чертов наркоман лежал на лестнице, правой рукой направив автомат в хлюпающую темноту, а левой тянулся к свету.

– Живее!

Я ухватил его за эвакуационную петлю и рванул вверх.

– Тяни!!! – Истеричный вопль слился с треском «АК». – Тяни, Кол!!! – Пустой рожок загремел по асфальту, и новая очередь, уйдя в сторону спуска метро, отозвалась звериным ревом. – А-ха-ха!!! Жри, сука!!! Хер тебе, а не Сиплого!!! Все-все, хорош! Хорош, говорю. Тормози!

Я обернулся и, отпустив боевую волокушу, зацелил вход. Но вражина уже ретировалась. На земле остались темные пятна воды, чуть разбавленной кровью.

– Что это за хрень?

– Лучше не спрашивай, – Сиплый был явно доволен собой и пребывал в легкой эйфории от совершенного геройства. – Поворачивай к кустам. Надо ногой заняться. Похоже, колено вывихнул.

– Бля, – я опять ухватился за петлю и поволок калеку влево, прочь с открытого пространства. – То понос, то золотуха.

– К дереву поближе давай, чтоб ухватиться. Вот так, – Сиплый, лежа на спине, вытянул ремень и сложил его вчетверо. – Хорошо. Теперь делаем следующее: я цепляюсь за дерево, а ты хватаешь меня за голень, правую, и тянешь, сильно, но не резко, пока не почувствуешь, что сустав на прежние рельсы становится, потом так же плавно отпускаешь. Ясно?

– А то я вывихов не вправлял.

– Ну, тогда… Не-не, погоди, – Сиплый проглотил очередную пилюлю, сунул ремень в зубы, снова уцепился за липу и кивнул, мол, поехали.

Под аккомпанемент сдавленного мычания колено захрустело, вытянулось, щелкнуло и вернулось в назначенное ему природой положение. Прокушенный ремень вывалился из хватающего воздух рта.

– Ебаный коновал, – предсмертным шепотом вымолвил пациент.

– Могу вернуть, как было.

– Руки убери! – Сиплый подтащил жопу к дереву, привалился спиной и начал заматывать колено эластичным бинтом.

– Идти сможешь?

– Сейчас обезболивающее подействует – не только идти, вприпрыжку скакать буду. Вот так, – затянул он концы повязки. – Поднимай. Легче. Ай! Дьявол!

– В скачках я бы на тебя не поставил.

– Все нормально. Говорю же – еще не торкнуло. Хорош на меня пялиться, как на говно. Я иду, – Сиплый сделал пару шагов и, старательно маскируя гримасу боли под улыбку, легонько подпрыгнул. – Ай, блядь! Зар-р-раза! Ладно, на ипподроме я сегодня не фаворит, но стрелять меня рано. Кол, поверь, я не задержу. А если что, так нырну в кусты, сойду за стационарную огневую точку, все польза, – он невесело усмехнулся, явно ожидая услышать вердикт.

Черт. А ведь Сиплый и впрямь боится, что я пристрелю его, как загнанную лошадь. Да он, похоже, уже смирился. Так, на всякий случай решил удачу попытать. Ну и ну. Чем же – скажите на милость – я заслужил такое отношение? Побасенками кабацкими? Досужим трепом толстожопых выблядков, что, словно бабы, пересказывают слух про сплетню от золовки троюродного брата кума старого знакомого, будто ни один мой напарник живым не возвращался. Чушь! Из девятерых двое вернулись. А что до прочих – четверо сдохли по собственной дурости, я тут никаким боком; двоих действительно пришлось добить, но это был акт милосердия; а один – даже вспоминать противно – оказался педерастом и счел меня – меня! – объектом, достойным своих педерастических чувств. К тому же все они были слишком тупы, чтобы жить. И вот – подумать только! – неглупый человек, которому я, по большому счету, не сделал ничего плохого, основываясь на столь жалких аргументах, буквально мне в лицо делает подобные оскорбительные предположения! Что стало с этим миром?

– Цепляйся, – подставил я увечному плечо. – Пойдем, глянем, что там собачки не дохавали.

– На кой? – осведомился тот, заметно воспряв духом.

– Вдруг что интересное отыщется.

И оно отыскалось.

– Едрена матрена, – выдохнул Сиплый, склоняясь над трупом. – Как же так?..

Похоже, мы объявились к самому началу банкета. У покойника были слегка подраны ноги, обгрызены кисти и правая сторона лица. Отсутствие носа и губ сильно меняет внешность человека, даже сильнее, чем борода или прическа. Но амуниция не оставляла сомнений – это Гейгер. А виновник его нынешнего плачевного состояния…

– Ткач, сучара.

– В упор, – указал Сиплый на слегка обожженную дыру чуть выше левой брови техника.

– Точно, он, – подобрал я с земли латунную пистолетную гильзу. – И выстрела не слыхать было. Его «ПБ». Если, конечно, ты не успел до нашей встречи сюда сгонять, пришить бедолагу Гейгера, скинуть мою глушеную волыну и перебраться через Яузу обратно, виртуозно имитируя растерянность.

– Кол, ты что? Я – Гейгера?! Да с какого?.. – залепетал медик, на полном серьезе пытаясь обосновать свою непричастность к этому гнусному происшествию.

Наверное, стоит делать лицо чуть менее страшным.

– Опять купился.

– Бля! Завязывай со своими шутками!

– Ладно-ладно. Посмотри-ка лучше, что с нашего усопшего товарища можно снять.

– Сняли уже все. Вообще чистый.

– Хм, не думаю, что Ткачу мог понадобиться второй «АКМ».

– Значит, и Балаган с ним. Вот гниды, – Сиплый сплюнул и, закрыв Гейгеру глаза, поднялся.

– Одного не пойму – как же они вдвоем думают центнер наркоты отсюда упереть?

– Балаган сумеет. Эта жадная скотина жопу порвет от натуги, но будет тащить.

– Жопу, говоришь? Считаю, мы просто обязаны помочь ему в столь богоугодном деле.

– Постой. А с Гейгером-то что? Не оставлять же собакам.

– Я не голоден.

Сиплый бросил на меня испепеляющий взгляд, поскакал вокруг трупа, но, так и не придумав способа уберечь тело товарища от переработки в собачий кал, пошкандыбал следом.

– Все же что-то здесь не так, – заключил он, когда мы в конце аллеи свернули налево, возле развалин собора, не доходя метров пятидесяти до покосившихся кованых ворот парка на противоположной стороне забитой машинами улицы. – Не вяжется.

– Поясни.

– Если б Ткач планировал нас кинуть, то зачем он тротил отдал Гейгеру? Мало ли какая случайность, и тю-тю героинчик.

– Не вижу ничего удивительного. Люди склонны к пересмотру планов и взглядов на жизнь. Тем более я сам предложил ему избавиться от лишних ртов.

– Что?!

– Ну, немного в другом составе, конечно. Не переживай, тебя из списка пайщиков исключать не собирались. А вот Гейгера – да, вместе с Балаганом. Но Ткач, похоже, скорректировал предложенный мною вариант.

– Вот суки, все вы, до одного.

– Не надо из себя целку строить, Сиплый. Никто в здравом рассудке не станет делить на пять, когда можно поделить на два.

– Или не делить совсем, – прищурился медик.

– Расслабься, я редко убиваю друзей, особенно полезных.

– Да уж…

– Тихо! Вниз!

Мы присели, скрывшись за кустами и остатками кирпичного забора, некогда отгораживавшего собор от нерадивой паствы.

– Что там? – прошептал Сиплый, прилипнув щекой к прикладу.

– На полдвенадцатого. Третий этаж.

– Ничего не вижу.

– Я тоже. Зато слышу.

В руинах, через дорогу, кто-то скрипел зубами и стонал, негромко, но вполне различимо.

– Слышишь?!

Вдруг стоны смолкли, и через мгновение лязгнул металл.

– Ложись!

Пулеметная очередь превратила кирпич в пыль, осевшую нам на спины. Промедли я секунду, и она припорошила бы расплесканные по земле мозги.

– Балаган, сука! – заорал медик, поспешно стряхивая с себя белое крошево. – Потроха тебе в узел завяжу!!!

– Сиплый?! – раздалось с противоположной стороны.

– Смотри-ка, не ждал, – заметил я, отползая в сторонку. – Продолжай базарить. Меня не упоминай.

– Ты что творишь?! Совсем охуел?! – прислушался к совету медик.

– Я думал… это Ткач! – ответил Балаган не особо бодрым голосом. – Сиплый, черт, помоги! Мне хреново!

– Как быть? – перевел тот на меня вопросительный взгляд.

– Продолжай-продолжай, – я уже поймал в перекрестье голову конкурента, но развитие диалога было слишком уж занимательным, чтобы обрывать его на полуслове.

– Где капитан?!

– Ткач спятил! Пришил Гейгера и меня подстрелил! Сиплый, пожалуйста! – Крик сменился долгим, преисполненным муки стоном.

Либо Балаган действительно плох, либо в нем проснулся незаурядный актерский талант.

– Что думаешь? – поинтересовался терзаемый приступом человеколюбия медик.

– Похоже, не врет. Скажи, чтоб поднял руки от пулемета. Обойди слева, на десять часов. С той стороны будешь вне сектора. Он у меня на прицеле. Дернется – пришью.

– А ты?

– Сразу за тобой.

– Хорошо, – Сиплый прокашлялся и возобновил прерванный диалог: – Балаган! Подними руки!

– Чего?

– Руки подними, говорю! Я не знаю, что у тебя на уме!

– Ладно-ладно! – пулеметчик перекатился на спину и задрал вверх вымазанные кровью клешни. – Давай скорее! Мочи нет терпеть!

– Пошел, – кивнул я, дождался, пока Сиплый, шурша брезентовыми шароварами, пересечет дорогу, и последовал за ним.

– Ну? Что? Что там? Давай, говори уже. Чего молчишь? – Балаган лежал, сунув рюкзак под голову, весь в испарине, и прерывисто хватал ртом воздух. Шлем и респиратор валялись в стороне. – Черт! Кол! И ты здесь, – заметив меня, пулеметчик улыбнулся, даже предпринял попытку хохотнуть, но вместо смеха издал клокочуще-булькающий звук, сплюнул и утер кровь с подбородка. – Вот говно.

Разгрузка и куртка на Балагане были расстегнуты, рубашка с исподним задраны вверх, из двух пулевых отверстий в животе вытекали черные струйки. Пахло дерьмом и близкой смертью.

– Плохо дело, – констатировал медик.

– Что? – Губы Балагана задрожали. – Это как? Ты о чем говоришь? – Пулеметчик схватил Сиплого за грудки и подтянул к себе: – Отвечай.

– У тебя кишки пробиты вдоль и поперек, – зашипел медик через фильтр в бледнеющее лицо пациента, – скорее всего, разорваны. Брюшная полость наполняется кровью и нечистотами.

– Так сделай что-нибудь. Пожалуйста.

– Даже если я тебя заштопаю, это лишь отсрочит конец. И он будет гораздо мучительнее.

– Мать твою, Сиплый! Ты же врач! Ты сможешь!

– Не здесь. Переживешь операцию – умрешь от перитонита.

Балаган сглотнул и, разжав кулаки, отпустил несбывшуюся надежду.

– Все, что я могу, – продолжил медик, – так это вкатить тебе морфина. Побольше. Уйдешь без страданий.

– Уйду?.. – Глаза Балагана заблестели влагой.

– Ничего не поделаешь.

– Давай, – кивнул пулеметчик после недолгого молчания.

– Не так быстро, – вмешался я в заупокойную беседу. – Сначала расскажи про Ткача.

– Ткач, – физиономия Балагана сложилась в гримасу отвращения. – Падла. Он совсем рехнулся.

– За что Гейгера пристрелил? – поинтересовался Сиплый.

– Откуда мне знать? Я ж говорю – он рехнулся. Пальнул Гейгеру в башню на пустом месте. Шли молча, и тут поворачивается – бах!..

– А ты чего? Стоял, хуй сосал?

– Да я… А что мне было делать? И сообразить-то толком ничего не успел. Ткач сказал: «Так надо» – и пошел себе. Кто же знал, что у него крышу сорвало?

– Кто же знал?! – аж взвизгнул Сиплый. – Блядь! Так, по-твоему, ни с хуя продырявить Гейгеру башку – это в порядке вещей?

Балаган ничего не ответил, молча пялясь на взбешенного медика.

– При каких обстоятельствах сам пулю схлопотал? – решил я перевести разговор в более конструктивное русло.

– Да все при тех же – окликнул эту суку, когда отставать начал, а он возьми да выстрели. Тварь полоумная. Еле… – Балаган запнулся и, скорчившись, застонал. – Еле ноги унес… Черт. Сиплый, коли уже свое говно.

– Ты закончил? – обратился медик ко мне.

– Да, вопросов больше не имею.

– Ну, давай, – Балаган закатал рукав. – Чего тянуть?

Сиплый молча вынул пистолет из кобуры пациента, забрал штык-нож, поднял с пола автомат и «ПКМ».

– Что, – ощерился пулеметчик, демонстрируя кровавый оскал, – с трупа мародерствовать – совесть не велит?

– Слишком долго ждать, – ответил медик и развернулся к выходу.

– Эй! Ты куда?!

– Это за Гейгера, мразь, – бросил Сиплый через плечо.

– Что?! Кол!

– Прости, дружище. Я тут не при делах.

– Дай мне пистолет! Дай пистолет!!! Твари!!!

Некоторое время нам в спину еще летели проклятия, потом мольбы, и, когда руины, ставшие последним пристанищем Балагана, остались далеко позади, я услышал вопль, полный тупого отчаяния…