Снилась зима, и по белым сугробам Шли вереницами, словно за гробом; Чудилось, будто идем к Иордану, А в вышине отозвалось нежданно: «Господу слава! Народ, к Иордану!» И впереди меня пара за парой Двигались люди – и малый и старый В белой одежде и цвета печали; Слева шли в черном и свечи держали, Как золотые точеные стрелы; Пламенем долу – и пламя горело. А шедшие в белом Справа цветы проносили, как свечи, Шли без огней и терялись далече; Глянул на лица – знакомых немало, Все как из снега – и страшно мне стало. Кто-то отстал; в пелене погребальной Взгляд засветился – женский, печальный. Выбежал мальчик, догнал меня сзади И заклинает подать Христа ради. Дал ему грош – она два ему тянет, Сколько ни дам – она вдвое достанет; Нас обступают, мы золото мечем, Шарим – кто больше; дарить уже нечем Стыд нестерпимый! «Отдай им обратно, Слышно вокруг. – Пошутили, и ладно!» Мальчик кивает: «Берите, кто жадный». Но повернулся я к той, белорукой, Перекрестила, как перед разлукой. Вспыхнуло солнце и снег озарило, Но не сошел он, а взмыл белокрыло И полетел караваном гусиным И все вокруг стало теплым и синим! Запах Италии хлынул жасмином, Веяло розами над Палатином. И Ева предстала Под белизной своего покрывала, Та, что в Альбано меня чаровала, И среди бабочек, в дымке весенней, Было лицо ее как Вознесенье, Словно в полете, уже неземная, Глянула в озеро, взгляд окуная, И загляделась, не дрогнут ресницы, Смотрит, как будто сама себе снится, И, отраженная той синевою, Трогает розу рукой снеговою. Силюсь шагнуть – и не чувствую тела, Речь на раскрытых губах онемела, Сонное счастье, отрада ночная! Кто о ней скажет и есть ли иная Слаще и слезней? От яви палящей Сон исцеляет, как месяц над чащей… Молча приблизился, взял ее руку, И поглядели мы в очи друг другу И не видал я печальнее взгляда. Молвил: «Сестра моя! Что за отрада Снится во взгляде твоем невеселом Словно иду полутемным костелом!» Оборотилась с улыбкою детской: «Прочит меня за другого отец мой, Но ведь недаром я ласточкой стала Видел бы только, куда я летала! А полечу еще дальше, к восходу, В Немане крыльями вспенивать воду; Встречу друзей твоих – тяжек был хмель их: Все по костелам лежат в подземельях. В гости слетаю к лесам и озерам, Травы спрошу, побеседую с бором: Крепко хранит тебя память лесная. Все, что творил, где бывал, разузнаю». Тихо я слушал – и, полный загадок, Был ее голос понятен и сладок. Слушал – и сам себя видел крылатым И умолял ее взять меня братом. Но защемило от давней тревоги, Что же расскажут лесные дороги. И, вспоминая свой путь легковерный С буйством порывов и пятнами скверны, Знала душа, разрываясь на части, Что недостойна ни неба, ни счастья. И увидал я – летит над водою Белая ласточка с черной ордою: Сосны и липы явились за мною, Ветка за веткой – вина за виною… К небу лицом я проснулся от муки Как у покойника, сложены руки. Сон мой был тихим. И в рани белесой Все еще пахли Италией слезы, Все еще теплили запах жасмина, И гор Албанских, и роз Палатина.