Нам велели не стрелять. Чтоб виднее было, Я поднялся на лафет. Двести пушек било. Бесконечные ряды батарей России Прямо вдаль, как– берега, тянулись, морские. Прибежал их офицер. Меч его искрится. Он одним крылом полка повел, будто птица. И потек из-под крыла сомкнутый пехотный Строй, как медленный поток слякоти болотной, В частых искорках штыков. Как коршуны, к бою Стяги черные ведут роты за собою. Перед ними, как утес, белый, заостренный, Словно из морских глубин, – встал редут Ордона. Тут всего орудий шесть. Дымить и сверкать им! Столько не срывалось с губ криков и проклятий, Сколько ран отчаянья не горело в душах, Сколько ядер и гранат летело из пушек. Вот граната ворвалась в средину колонны, Точно так кипит в воде камень раскаленный. Взрыв! – и вот взлетает вверх шеренга отряда, И в колонне – пустота, не хватает ряда. Бомба – издали летит, угрожает, воет. Словно перед боем бык – злится, землю роет. Извиваясь, как змея, мчась между рядами, Грудью бьет, дыханьем жжет, мясо рвет зубами. Но сама – невидима, чувствуется – в стуке Наземь падающих тел, в стонах, в смертной муке. А когда она прожжет все ряды до края Ангел смерти будто здесь проходил, карая! Где же царь, который в бой полчища направил? Может, он под выстрелы и себя подставил? Нет, за сотни верст сидит он в своей порфире Самодержец, властелин половины мира. Сдвинул брови – мчатся вдаль тысячи кибиток; Подписал – и слезы льют матери убитых; Глянул – хлещет царский кнут, – что Хива, что Неман! Царь, ты всемогущ, как бог, и жесток, как демон! Когда, штык твой увидав, турок еще дышит, А посольство Франции стопы твои лижет, Лишь Варшава на тебя смотрит непреклонно И грозит стащить с твоей головы корону Ту, в которой Казимир по наследству правил, Ту, что ты, Василья сын, украв, окровавил. Глянет царь – у подданных поджилки трясутся, В гневе царь – придворные испуганно жмутся. А полки все сыплются. Вера их и слава Царь. Не в духе он: умрем ему на забаву! С гор Кавказских генерал с армией отправлен, Он, как палка палача, верен, прям, исправен. Вот они – ура! ура! – во рвах появились, На фашины вот уже грудью навалились. Вот чернеют на валу, лезут к палисадам, Еще светится редут под огненным градом Красный в черном. Точно так в муравьиной куче Бьется бабочка, – вокруг муравьи, как тучи; Ей конец. Так и редут. Смолкнул. Или это Смолк последней пушки ствол, сорванный с лафета? Смолк последний бомбардир? Порох кровью залит?.. Все погасло. Русские – загражденья валят, Ружья где? На них пришлось в этот день работы Больше, чем на всех смотрах в княжеские годы. Ясно, почему молчат. Мне не раз встречалась Горстка наших, что с толпой москалей сражалась, Когда «пли» и «заряжай» сутки не смолкало, Когда горло дым душил, рука отекала, Когда слышали стрелки команду часами И уже вели огонь без команды, сами. Наконец, без памяти, без соображенья, Словно мельница, солдат делает движенья: К глазу от ноги – ружье и к ноге от глаза. Вот он хочет взять патрон и не ждет отказа, Но солдатский патронташ пуст. Солдат бледнеет: Что теперь с пустым ружьем сделать он сумеет? Руку жжет ему оно. Выходов других нет, Выпустил ружье, упал. Не добьют – сам стихнет. Так я думал, а враги лезли по окопам, Как ползут на свежий труп черви плотным скопом. Свет померк в моих глазах. Слезы утирая, Слышал я – мой генерал шепчет мне, взирая Вдаль в подзорную трубу с моего оплечья На редут, где близилась роковая встреча. Наконец он молвил: – Все! – Из-под трубки зоркой Несколько упало слез. – Друг! – он молвил горько; Зорче стекол юный взор, посмотри, там – с краю Не Ордон ли? Ведь его знаешь ты? – О, знаю! Среди пушек он стоял, командуя ими. Пусть он скрыт – я разыщу спрятанного в дыме. В дымных клубах видел я, как мелькала часто Смелая его рука, поднятая властно. Вот, как молния из туч вырваться стремится, Ею машет он, грозит, в ней фитиль дымится. Вот он схвачен, нет, в окоп прыгнул, чтоб не сдаться…~ Генерал сказал: – Добро! Он живым не дастся! Вдруг сверкнуло. Тишина… И – раскат стогромый! Гору вырванной земли поднял взрыв огромный. Пунцси подскочили вверх и, как после залпа, Откатились. Фитили от толчков внезапных Не попали по местам. Хлынул дым кипучий Прямо к нам и окружил нас тяжелой тучей. Вкруг не видно ничего. Только вспышки взрывов… Дождь песка опал. Редел дым неторопливо. На редут я посмотрел: валы, палисады, Пушки, горсточки солдат и врагов отряды Все исчезло, словно сон. Всех похоронила Эта груда праха, как братская могила. Защищавшиеся там с нападавшим вместе Заключили вечный мир, в первый раз – по чести. И пускай московский царь мертвым встать прикажет Души русские царю наотрез откажут. Сколько там имен и тел, взрывом погребенных! Где их души? Знаю лишь, где душа Ордона. Он – окопный праведник! Подвиг разрушенья В правом деле свят, как свят подвиг сотворенья! Бог сказал: «Да будет!», бог скажет и: «Да сгинет!» Если вера с вольностью этот мир покинет, Если землю деспотизм и гордыня злая, Как редут Ордона, всю займут, затопляя, Победителей казня, их мольбам не внемля, Бог, как свой редут Ордон, взорвет свою землю.