Майк даже застонал, когда зазвонил телефон. Пятый раз на этой неделе его будили посреди ночи. Наверное, это был кто-то из Нью-Йорка, запутавшийся со своими позициями и нуждающийся в его совете. Майк потянулся через тело спящей Глории, чтобы взять трубку.
— А-а? — проворчал он.
— Майкл?
Майк еще не совсем проснулся, поэтому не сразу узнал голос.
— Да, это Майк Мичинелли, — он протер глаза. Светящийся циферблат будильника виднелся перед ним в темноте. Было четыре часа утра.
— Майкл, это Свен. — Майк тщетно порылся в памяти. — Свен из банка «Скандинавска-Енскильда». Я в Стокгольме.
— Плевал я на то, где ты. Боже всемогущий, Свен, сейчас четыре часа утра! Какого дьявола ты хочешь?
— Я хочу оказать тебе любезность, друг мой. Слушай внимательно. «Риксбанк» собирается поднять вчерашний курс кроны на семьдесят пять процентов. Или еще выше.
— Свен, если это надувательство, то ты — покойник, понял?
— Это не надувательство. У нас есть источники — безукоризненные источники, как говорится. Я говорю тебе это, потому что ты мой друг, и ты сумеешь избавиться от позиции вовремя. Это будет объявлено перед открытием рынка, но ты попытайся торговать с Токио или, возможно, с Хельсинки. Вряд ли ты добьешься большого успеха, но я желаю тебе удачи. Ты ведь играешь на понижение кроны?
— Верно, я играю на понижение кроны. Свен, ты уверен в этом?
— Разве медведь заблудится в лесу?
Майк застонал.
— Спокойной ночи, друг Майкл. Приятного тебе сна.
Майк сделал над собой усилие и сел на край кровати, обхватив голову руками. Свен не мог солгать ему — он пару раз серьезно помог шведскому торговцу, а однажды даже отменил с ним сделку, поэтому Свен чувствовал, что обязан ему. Майк взглянул вниз, на свой петушок, жалко болтающийся между ног. Требовалась величайшая изворотливость, чтобы выйти без потерь из этого дела. Он толкнул Глорию в бок, она забормотала во сне. При взгляде на нее его раздражение усилилось.
Он устал от навязчивости Глории, с которой жил с тех пор, как Тедди узнала о его дурацком заскоке. Глория не отстала от него, а сам он не беспокоился о том, чтобы принять какое-то решение. В конце концов, эту связь пока было легче продолжать, чем прервать. Глория была ненасытной в страсти. Торговцы «Стейнберга» в открытую называли ее Всегда Готовой, как пушечные батареи. Когда Майк рассказал ей об этом прозвище, она была польщена: «Держу пари, они не знают, что я еще и автоматически перезаряжаюсь».
Майк снова взглянул на часы — четыре тридцать. У него не было времени переживать из-за Глории. Она не играла на понижение кроны — он знал, что она поместила весь капитал в стерлинг. Пусть себе спит.
К пяти двадцати он принял душ, оделся и приехал в офис «Стейнберга» на Сан-Паулс. Ночная охрана удивилась тому, что кто-то явился на работу в такую рань, но впустила его, увидев пропуск. Майк сел за свой рабочий стол и закурил сигарету. У него было в лучшем случае два часа на то, чтобы закрыть четыре миллиарда короткой позиции кроны. Перед тем, как взяться за трубку телефона, он вычислил на калькуляторе свои максимально возможные потери. К этому времени он продал четыре миллиарда кроны, которой фактически вообще не имел. Так как шведская экономика продолжала падать и все продавали крону, он рассчитывал позднее купить ее по низкой цене. Все ждали большой девальвации. Разница между ценами должна была дать ему существенную прибыль. Это казалось весьма безопасной ставкой. Ничто не поддерживало валюту шведов, чтобы они могли подняться на ноги. Но шведы оказались отчаянными, они решили подбросить свои ноги сильным взрывом. Повысив курс на семьдесят пять процентов за ночь, они заставят всех торговцев мира покупать их валюту и это поднимет обменный курс до небес — гораздо выше, чем тот, по которому он ее продал.
Когда Майк подвел итоговую черту, то увидел, что теряет кучу денег. Он мог потерять двадцать миллионов фунтов, если не сделает ничего. Это произведет впечатление на партнеров. Двадцать миллионов фунтов, но, тем не менее, он мог еще найти несколько простаков до того, как рынок откроется, и разгрузить позицию. Майк зажег другую сигарету и набрал телефонный номер.
Утром Тедди удивилась тому, как хорошо она себя чувствует. Она крепко проспала до восьми часов утра. Одевшись, она вышла в сад, чтобы выпить там чашку кофе, и посидела немного под блеклыми лучами солнца. Кажется, вновь собирался дождь. Она раздумывала, то ли ей подождать, не позвонит ли Кристиан снова, то ли позвонить ему самой. Это не казалось слишком важным. Кроме того, она размышляла, не позвонит ли Джек. Бог знает, что между ними произошло прошлой ночью на крыльце… Одиночество? Вожделение? Шалость? Тедди улыбнулась про себя. Чем бы это ни было вызвано, она была рада, что поцеловалась с Джеком. Она еще долго вспоминала чувство, возникшее при поцелуе, и оно ей нравилось. По крайней мере, до тех пор, пока она не вспомнила его потрясенное лицо. Это была полная случайность — они могли столкнуться носами и рассмеялись бы, но вместо этого Джек поцеловал ее, и она, пусть и мимолетно, поцеловала его в ответ.
Не такое уж большое вышло дело. Поцелуй — не больше, не меньше. Тедди задумалась о том, почему Джек выглядел таким шокированным — он, безусловно, не был ханжой. Может быть, он подумал, что перед ним законченная потаскуха. И возможно, был прав. Насладившись воспоминанием о поцелуе, Тедди твердо сказала себе, что подобное больше не повторится. Они с Джеком были на пути к тому, чтобы стать хорошими друзьями, и она хотела сохранить эту дружбу любой ценой. Когда Тедди вспомнила о Кандиде, улыбка сошла с ее лица. До поцелуя она рассматривала идею поговорить с Кандидой о Джеке, но теперь это казалось невозможным. Она еще могла расценить стремление подружиться с Джеком, как способ помочь ему помириться с бывшей женой, но не представляла, как в связи с этим объяснить себе происшедшее на крыльце. Этот факт выглядел очень сомнительным. Нет, будет гораздо лучше ничего не говорить Кандиде о Джеке, а тем более — о поцелуе с ним.
В это утро Тедди и Кандида немного поработали вместе над первым назначением. Тедди научилась квалифицированно проводить собеседования, у них с Кандидой хорошо получалась совместная работа. Кандида пыталась нанять старшего торговца бонами для «Стейнберг Рот» и вызвала кандидата на второе собеседование, чтобы узнать, как его оценит Тедди. Перед его приходом она коротко рассказала Тедди содержание первого собеседования. Она колебалась, потому что этот парень, Ричард Бартон, обладал подлинным талантом и вместе с тем неподобающими манерами, или вернее, нескрываемо наглым и бесцеремонным поведением. Они решили разыграть сценарий «хороший полисмен, плохой полисмен». Кандида, встречавшаяся с ним прежде, должна была изобразить саму сладость и обаяние, а Тедди — грубость.
Когда Ричард прибыл, Кандида провела его в свой кабинет и объяснила, что ему, возможно, будет полезно услышать мнение Тедди о «Стейнберге», так как та сама проработала там несколько лет. Это была первая хитрость. Бартону внушалось, что ЭРК уже принял решение предоставить ему работу и теперь пытается лишь подороже продать свои услуги. Если все пойдет по плану, он перестанет надувать щеки и они смогут увидеть его в истинном свете. Бартон попался на это и пошел под нож, как ягненок, помахивая хвостиком.
Ричард Бартон был грубо скроенным человеком с бульдожьим лицом. Пока Кандида обхаживала и улещивала его эгоизм, Тедди сидела тихо, делая заметки и сдерживая пыл.
— Видите ли, Ричард, когда мы занимаемся такими кандидатами, как вы, с таким выдающимся послужным списком, мы должны быть уверены, что вам будет комфортно в обстановке «Стейнберг Рот». Я надеюсь, что Тедди сумеет вам все объяснить.
— Как вам известно, Кандида, у меня очень высокие требования. Мне трудно перечислить вам, сколько раз ко мне обращались охотники за головами — и большинство предложений были пустой потерей времени. — Бартон заметно кичился собой.
— Я могу себе представить… — утешила его Кандида. В пять минут она раздела Бартона и уложила на операционный стол, подготовив к вскрытию, которое должна была провести Тедди.
— Ричард, можете вы рассказать мне о ваших комиссионных за последние три года? — Тедди намеренно не отрывала глаз от блокнота, небрежно задавая вопрос.
— Я не вижу никаких причин раскрывать это.
Тедди увидела, что челюсти Бартона сжались. Про себя она улыбнулась, но изобразила невинное удивление.
— Почему?
— Мой послужной список говорит сам за себя.
— Так почему бы не позволить себе проиллюстрировать его? Я хочу узнать всего лишь три простых числа…
— Я не могу помнить трехгодичной давности комиссионные доходы, — начал возмущаться Бартон.
— Не можете? Как странно! У вас плохо с памятью? Мы всегда спрашиваем торговцев, сколько они получают комиссионных, и те, кто получает много — такие, как вы, — обычно помнят все заработанное до последнего медяка.
— Может быть, о комиссионных вам рассказывают торговцы акциями, но на бонном рынке это держат в секрете, — теперь Бартон уже заметно надулся.
— Как забавно! Как вы считаете, откуда берется такая разница в поведении торговцев акциями и торговцев бонами?
— Ну, торговцы акциями плохо оперируют с числами. Держу пари, что большинство из них не могут сосчитать даже до десяти. Все, что они делают — одни разговоры.
— Значит, торговцы бонами не могут позволить себе пустые разговоры?
Бартон побагровел.
— Давайте, Ричард, вернемся к вашим комиссионным доходам, раз у вас так хорошо с арифметикой, — продолжила расспросы Тедди. — Мы уверяем вас, что все, сказанное вами, не выйдет за пределы этих стен.
— Я не могу дать вам точные расчеты… у меня были очень высокие доходы в прошлом году… возможно, и годом раньше… мой клиентский список — лучший в бизнесе…
— Ну, вы можете дать нам приблизительные цифры… — упорствовала Тедди. Ее забавляло то, как неудобно чувствует себя Бартон.
— Должен вам сказать, что я — не тот убогий старший торговец, который гордится тем, что привлек внимание вербовщиков…
— Я полагаю, что будет достаточно, если вы укажете, в каком диапазоне расположены ваши доходы. Можем мы считать, что это где-то от 250 до 300 тысяч?
— Они гораздо выше этого!
— На сколько выше? — резко сказала Тедди.
Кандида в совершенстве рассчитала время вмешательства, обернувшись к Тедди и сказав мягким, успокаивающим голосом:
— Тедди, я убеждена, что Ричард не заслуживает подобного допроса… я считаю, что мы можем довериться ему в том, что уровень его комиссионных достаточно высок, не так ли?
Тедди пожала плечами и приготовилась замолчать на некоторое время — достаточно долгое для того, чтобы Бартон остыл.
Кандида повернулась к жертве с теплой улыбкой.
— Ричард, мне кажется, что мы достаточно поговорили о бизнесе. Расскажите о ваших других интересах. Мне кажется, что вы разносторонний молодой человек…
Слово «молодой» сработало магически. Пофыркав и повздыхав, Бартон, которому перевалило за сорок пять и который выглядел на этот возраст, бросил мрачный взгляд на Тедди и посвятил Кандиду в свою деятельность в местной партии тори. Тедди не могла подавить улыбку, услышав слова Кандиды:
— Как это занимательно! Я могу даже представить вас в парламенте в недалеком будущем — я уверена, что вы будете избраны. Как же вы находите время работать так продуктивно?
Десятью минутами позже Кандида начала закрывать собеседование. Бартон, возвеличенный в собственных глазах, сделал роковую ошибку, не задав ни одного вопроса ни о работе, ни о «Стейнберг Рот».
— Ну, Ричард, если у вас нет вопросов… я думаю, что мы можем на этом расстаться, — с сияющей улыбкой сказала Кандида. — Тем не менее, может быть, у вас есть что-то еще, Тедди?
— Всего лишь пара вопросов. Вы упоминали своих клиентов, Ричард. Можете вы дать мне список пяти ваших лучших фирм и фамилии отдельных фондовых менеджеров, с которыми вы ведете ежедневные дела?
Звуки, которые издал Бартон, трудно было определить как слова — это было нечто наподобие смертных мук свиньи, которую избивают палкой. Кандида пожала ему руку и указала на дверь. Вернувшись в офис, она высказалась в манере ведущего конкурс песни на Евровидении:
— А теперь оценки из Лондона. Londres?
— Ici Londres, — сказала Тедди.
— Les points la Norvege?
— La Norvege… nil points.
— Nil points, — подтвердила Кандида с улыбкой.
Пока Ричард Бартон возвращался в свой офис, самодовольный и уверенный, что он на пути к получению от «Стейнберга» предложения на главную должность, некоторые из его возможных сослуживцев были в менее счастливом настроении. Секунды спустя после объявления драматического подъема курса шведской валюты, вспыхнувшего на экранах во всем мире, Норман Белл уже вбегал в кабинет Майка, вне себя от ужаса.
Майк позволил ему немного пошуметь. Он был полностью обессилен, но спас положение ценой двух самых нервных и напряженных часов в своей торговой карьере. Он протянул Норману пачку документов о заключении торговых сделок. В каждом были данные о покупке шведской кроны и время сделки, нацарапанное неразборчивым почерком Майка, в диапазоне от пяти тридцати пяти до семи тридцати по лондонскому времени.
— Майк, негодяй! Ты закрыл всю позицию? — Норман с облегчением опустился в кресло рядом с Майком.
— Не совсем — к моменту открытия рынка осталось купить еще пять миллионов кроны. Я не успел, и мы получим за это головомойку.
— Мы спустились до пяти миллионов? С четырех миллиардов прошлым вечером? Как ты ухитрился это сделать, Майк? Как ты узнал, что произойдет?
Майк молча взглянул на него, и Норман прочел ответ в его глазах. Если тот спас катастрофическую позицию, пользуясь личной информацией — это не касается никого, кроме самого Майка.
— Не отвечай на этот вопрос. Я ничего не хочу знать, — поспешно сказал Норман. — Ты просто чудо, Мичинелли. Просто чудо.
Майк с боссом молча сидели вместе, оцепенев от мысли, как близки они были к катастрофе. К несчастью, никто не поблагодарит их за потерю трех миллионов фунтов вместо тридцати. Таково было неписаное правило торговли — никто не заслуживает похвалы за то, что спасся от огромных потерь. Заслуживает похвалы только тот, кто принес огромные прибыли.
— Что ты собираешься делать теперь, Майк? — тихо спросил Норман.
— Делать? Во-первых, я собираюсь избавиться от стерлинга. Во-вторых, я собираюсь просидеть здесь до двенадцати часов и искурить пачку сигарет, чтобы заглушить всю эту нервотрепку. А затем я собираюсь пойти в «Эль Винос» и напиться там до бесчувствия. Тебя это устраивает?
— Займи мне место, Майк. И положи подстилку.
Пол Драйвер был разочарован отказом Кристиана Клемент-Гранкура от предложения, но держался сдержанно.
— Ладно, Тедди. Что-то мы выигрываем, что-то мы теряем. Это не разобьет мое сердце.
«Ну, если это не разобьет ваше сердце, — сказала себе Тедди, — то тем более не разобьет мое».
— Значит, нам нужно сделать следующий выбор, — продолжал Пол. — Если Делавинь не согласен, а Клемент-Гранкур выбыл, у нас остаются немец, Пит-Риверс и американская девица, так?
— Трудно назвать Эстер Левинсон девицей, — сухо сказала Тедди.
— О'кей, Тедди, не обижайтесь. Американская женщина.
— Благодарю.
— Это нелегкий выбор. Мне нравится Том, но что-то подсказывает мне, что когда наступит время отчаливать, он не захочет оставить «Стейнберг». Он пошел к ним, чтобы работать в надежных условиях, а мы, несмотря на хорошие перспективы, пока еще относительно новая и непроверенная компания. Да и нам нужен настоящий человек риска. Я не вполне уверен, что Том подходит нам.
Выслушивая рассуждения Пола, Тедди чертила по странице блокнота, играя в игру, которой не занималась с тех пор, как закончила школу. Она выписала свое имя — «Теодора Винингтон», а под ним печатными буквами написала имя «Джек Делавинь». Тедди вычеркнула сходные буквы в обоих именах, и пересчитала оставшиеся — любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Итак, она обожала Джека. Так как Пол все еще жужжал, она проверила буквы, оставшиеся в имени Джека. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится… ненавидит. Дьявол! Тедди скомкала лист бумаги и начала чертить на новом.
— Итак, у нас есть Конрад, который может пойти на риск, потому что хочет расширить масштабы своей деятельности, и у нас есть Том, который может не пожелать рискнуть.
— И у нас есть Эстер, — напомнила Тедди, заставив себя сосредоточиться на клиенте. — Она — настоящий человек риска, в большей степени, чем остальные двое.
Пол не отвечал.
— Пол? Что вы имеете против Эстер?
— Я ничего не имею против нее… но она американка…
— Да. Я не отрицаю этого, но мы пришли к выводу, что, возможно, это окажется преимуществом. Что еще, Пол?
— Она несколько грубовата в обращении…
— Беквичу и Страковски это понравилось. Они сказали, что в компании неплохо бы иметь побольше нахалов, извините за выражение.
— Конечно, Тедди, но не видите ли вы иронию в том, что Эстер будет тем человеком, который обеспечит нам наличие нахалов?
— Нет, я не вижу в этом никакой иронии. Я считаю, что любая женщина, достигшая того, чего достигла Эстер, причем не идя на серьезные компромиссы, должна иметь немалую долю нахальства! — Тедди почти выплюнула последнее слово. — Послушайте, Пол. В чем у вас здесь настоящая проблема? В том, что она женщина? Или в том, что она еврейка?
— Успокойтесь, Тедди! Не кричите на меня. Дело не в том, что она лично — женщина, дело в общем отношении к женщинам.
Хотя Пол не смотрел на Тедди, она в возмущении закатила глаза. Женщина не могла победить в этой игре. Если бы она была обходительной, послушной и традиционно женственной, про нее сказали бы, что она слишком нерасторопна. Если бы она оказалась грубой, упрямой и непробиваемой, сказали бы, что она слишком бесцеремонна.
— Послушайте, Пол, — смирилась Тедди. — Если вы спросите мое мнение, хотя я подозреваю, что оно вам не интересно, я посоветовала бы взять Эстер. Но вы клиент, поэтому выбирать — ваше право.
— Тедди, мне хотелось бы, чтобы вы сделали предложение Конраду ван Бадингену на тех же условиях.
— Разумеется, все будет сделано.
Тедди положила трубку. До звонка Конраду у нее оставалось одно нерешенное дело. Она положила перед собой чистый лист бумаги и написала другой вариант своего имени — «Тедди Винингтон-Смит», а рядом «Джек Делавинь». Любит, нравится… Дьявол! Это было еще хуже! Теперь они оба ненавидели друг друга. Может быть, черточку в фамилии нужно считать как отдельную букву? Но тогда вновь получалось, что она обожает Джека, а он ее ненавидит. Еще одна попытка… «Тедди Винингтон» и «Джек Делавинь». В общем-то это было жульничеством, если вспомнить правила игры, но она ведь только забавлялась, так стоило ли придавать этому значение? Получилось уже лучше. Джек нравился Тедди, а он ее обожал. Но это был еще несовершенный результат. Тедди поддалась внезапному порыву и позвонила в «Хэйз Голдсмит».
— Джек? Это Тедди.
— Я как раз собирался позвонить вам. Я хотел поблагодарить вас за прошлый вечер.
— А я хотела поблагодарить вас. Ведь это вы меня угощали. Это был замечательный ужин. Мне все очень понравилось.
— Мне тоже.
Никто из них не даже не намекнул на то, как закончился вечер.
— Джек, я хотела задать вам небольшой вопрос. Как ваше полное имя?
— Боже, зачем оно вам, Тедди?
— Знаете, я как раз пишу заключительный отчет для ФРЖ, и мне нужно представить полный список людей, с которыми мы вели переговоры, — с легкостью солгала Тедди. У нее было очень много практики.
— Ну и причуда же у них. У меня не слишком привлекательное имя, так что подготовьтесь. Мои родители, по причинам, которые известны только им, назвали меня Джон Артур Мунго Делавинь.
— Мунго? — от души расхохоталась Тедди.
— Да, Мунго. Я был бы признателен вам, Тедди, если бы вы оставили это при себе, если возможно.
Тедди все еще смеялась.
— Тедди, я позвоню вам вечером?
— Конечно, Мунго!
— Тогда до свидания. Поговорим позже.
Тедди взглянула в блокнот. Джон Артур Мунго Делавинь. Это давало ей массу возможностей для комбинирования. Она решила приберечь их до возвращения домой.
Майк продал короткий стерлинг Глории. Он не намеревался давать ей преимущество — напротив, он был уверен, что она понесет на этом потери. Но они оба знали положение на рынке, и это был ее собственный взгляд на ведение дел. Было ясно, что она построила большую позицию на стерлинге, а потому с радостью заключила сделку. После этого он направился в «Эль Винос», популярную пивную, с Норманом Беллом и парой других торговцев. Отмечать было нечего, кроме того, что никто не остался без штанов, но они за полчаса прикончили три бутылки шампанского. Будет довольно-таки стыдно, когда «Стейнберг» подведет итоги. Майк мысленно поднял тост за Свена Педерсена, выпивая первый глоток. Он все еще нервничал — нужно было что-то гораздо большее, чем алкоголь, или, может быть, гораздо больше алкоголя, чтобы восстановиться после сегодняшнего утра. Он позвонил в офис с переносного телефона, чтобы проверить, не сделал ли кто-нибудь еще шокирующих объявлений.
— Нет, вокруг полное спокойствие, Дуче, — взял трубку Спиг Холл. — Однако Фицджеральд очень хотел отыскать тебя.
— Фиц? Там что-нибудь срочное?
— Трудно сказать, он ничего не говорил об этом, но звонил два раза с тех пор, как ты ушел.
— О'кей, Спиг. Я позвоню ему. У тебя все в порядке, или нужно, чтобы кто-нибудь из нас вернулся?
— Все спокойно, как в могиле. Слишком спокойно, я бы сказал. Выпейте там за меня, парни.
— Какие-то проблемы, Майк? — спросил Норман перед тем, как заказать еще бутылку.
— Никаких. Правда, звонил Фиц. Спрашивал меня.
— Что от тебя нужно Фицу, Бога ради? — подозрительно спросил Норман. Соперничество и интриги свирепствовали в офисе «Стейнберга», и тот, кто не следил за этим, нередко оказывался в провале. Майк поразмыслил, насколько он может доверять Норману. Видимо, не больше, чем любому другому. Одним словом, нисколько.
— Он пытался уговорить меня вступить в какое-то благотворительное общество… кажется, он назвал «Единый Путь».
— Мы говорим об одном и том же парне, Майк? Алекс Фицджеральд? Участвует в благотворительности? Единственное благотворительное общество, которому Фиц пожертвует деньги — это Общество Удлинения Членов.
Все дружно засмеялись и перешли на другие, более интересные темы, такие, как изменение кривой доходов казначейских бонов. Майк выскользнул в мужской туалет позвонить Фицу.
— Привет, приятель! Хороший был денек?
— Тьфу, Фиц. Ты же знаешь, что натворили эти ублюдки шведы. Ты же знаешь, что у меня была позиция на кроне. Это был чертовски отвратительный денек.
— Да, но я знаю, что ты закрыл большую часть позиции рано утром. Так держать, Мичинелли.
— Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь, Фиц?
— Я люблю быть в курсе дел, Майк. И я люблю держать в курсе дел моих важнейших сотрудников. Поэтому я подумал, что нам с тобой нужно встретиться. До меня дошли кое-какие слухи, и я подумал, что тебе не помешает знать их. Где ты сейчас?
— В «Эль Винос». С Норманом.
— Да? Тогда оставайся там, я присоединюсь к тебе на ленч.
В настоящее время Майк не хотел встречаться с Фицем — было ясно, что тот собирается отозвать его в сторонку и устроить трепку за позицию на кроне.
— По правде, я не голоден, Фиц, — попробовал отвертеться он.
— Разве я сказал, что заставлю тебя есть, Майк?
— О'кей, увидимся здесь.
— Да, Майк, не упоминай об этом Норману, ладно?
Майк побрел обратно в маленький темный бар, где его коллеги начали рассказывать анекдоты.
— Вот один для тебя, Мичинелли, — Толстяк Филдс, один из торговцев, стоял в окружении людей, размахивая бутылкой «Болингера», крепко схваченной за горлышко. — Дьявол пришел с визитом к торговцу валютой. Он сказал: «Какой у меня для тебя есть договор! Я обещаю, что каждая твоя сделка в течение ближайших десяти лет будет удачной. Все, что ты ни сделаешь, принесет деньги. Однако, через десять лет твоя мать умрет от рака, жену изнасилуют и задушат, а детей похитят и перережут им глотки». Торговец тщательно обдумал предложение, а затем спросил: «А какая суммарная прибыль?»
В комнате раздался взрыв хохота. Большинство шуток торговцев обыгрывали тему коррупции. Лучшим юмором считался тот, который больше затрагивал их жизненные интересы. Пока Норман и его парни вспоминали другие анекдоты, Майк наблюдал за дверью бара. Когда в дверях появился Фицджеральд и махнул ему рукой по направлению к задней комнате, Майк удалился, не попрощавшись с остальной компанией.
Задняя комната «Эль Виноса» была темной, тесной и угнетающей, но обеспечивала уединенную обстановку. Фиц сидел за столом, дожидаясь появления Майка.
— Ты выглядишь так, приятель, будто тебе нужно выпить, — приветствовал он торговца. — Что ты будешь пить? Застрянешь на шампанском или перейдешь на что-нибудь покрепче?
— Я буду пить все, что ты закажешь, Фиц.
— Принесите нам два стакана водки с мартини, — заказал Фиц официанту. — Надеюсь, вы знаете, как обходиться с вермутом — налейте доверху. И никаких дурацких олив, вишен и прочей ерунды, вы меня поняли? И избавьте нас от этих меню, мы еще не решили, будем ли есть.
Фиц подождал, пока Майк ополовинит стакан водки, и заказал еще по порции, прежде чем приступить к беседе.
— О'кей, Майк, — начал он. — Итак, у тебя выдался плохой денек. Но ты выкрутился. Все обойдется, «Стейнберг» выдержит небольшую потерю. Не беспокойся об этом. Выкинь это из головы. Я ставлю тебе десять из десяти за то, как ты выбрался из дерьма.
Слава богу, подумал Майк, хоть кто-то из управления похвалил, наконец, его за дело, заслуживающее этого.
— У меня есть другие дела, о которых я хочу поговорить с тобой, — многозначительно сказал Фиц. — Более важные. С более далеко идущими последствиями. Я добился некоторого прогресса касательно следующих выборов в партнеры.
Глаза Майка расширились от удивления, он подался вперед, страстно желая послушать, как Фиц сражается на его стороне отныне и до века.
— Ты и впрямь не хочешь есть, приятель? — спросил тот. — Я готов съесть лошадь. В любом случае, это наверняка все, чем могут обслужить в этой дыре! Хочешь бифштекс?
Майк отмахнулся, и Фиц сделал себе заказ.
— Принесите бифштекс. Особый. Не добавляйте к нему никаких гарниров, никакой кроличьей закуски — ничего. И повторите нам выпивку. — Он выжидающе взглянул на Майка. — Что ты сказал, приятель?
— Ничего, Фиц. Ты упомянул, что слышал что-то — добился некоторого прогресса…
— Это нельзя назвать прогрессом, Майк. Гораздо больше это похоже на неудачу. Я подразумеваю, что узнал плохие новости, и хочу высказать их тебе напрямик. Не рассчитывай попасть в партнеры в этом году.
Фиц дождался, пока его слова дойдут до Майка. Наблюдая за его лицом, Фиц не мог понять, почему у этого парня такая великолепная репутация. Следовало бы ожидать от торговца большего притворства, большего лицемерия и хитрости, а этот парень выглядел так, будто вот-вот расплачется. Что за ничтожество!
— По правде говоря, Майк, я не знаю, станешь ли ты партнером и в следующие годы.
Вспышка гнева мелькнула на лице Майка.
— Чего они хотят, Фиц? Я работаю лучше, чем любой другой торговец отдела. Какого им еще черта нужно? Они, что, думают, будто на таком рынке легко делать деньги? Даже если учесть потерю на кроне, я все еще хорошо выгляжу в этом году. Хотел бы я знать, сколько еще торговцев в этом проклятом городе могут похвастаться этим.
— Успокойся, Майк. Будь сдержаннее. С этим решением ничего не поделаешь. Норман Белл забаллотировал тебя…
— Норман — что?
— …но это из-за обстоятельств в правлении. «Стейнберг» подумывает совсем закрыть собственную торговлю — в Нью-Йорке, возможно, что-то и останется, но все остальное прикроют.
— Это безумие. — Майк на мгновение забыл собственные заботы. Закрытие собственной торговли выглядело стратегическим самоубийством. В эти дни торговля была единственной надеждой инвестиционных банков для получения серьезных денег.
— Разве я этого не знаю, приятель? Я делаю все, чтобы отстоять ее, поверь мне. И, может быть, это решение не пройдет. Но есть у нас недоумки, которые пытаются протолкнуть его в управление — Фримен, Хирш и еще кое-кто. Пока оно висит в воздухе, они не хотят принимать никаких торговцев в партнеры. Временно.
Майк задумался, может ли сегодняшний день оказаться еще хуже. У него была плохая ночь с Глорией. Глория замучила его, желая заниматься любовью в ванной, на кухонном столе, чуть ли не на стенке. А Майк оказался совершенно неспособным ни к чему. Он просто переутомился — с Тедди у него таких проблем не было. То, что Глория хохотала над ним, как проклятая гиена, не улучшило его настроения. Затем звонок от Свена. Затем отчаянные попытки закрыть позицию, превратившие его в комок нервов. И наконец, когда он надеялся услышать хоть какие-то хорошие новости, Фиц выложил ему это.
— Фиц, если не возражаешь, я оставлю тебя и пойду домой, — Майк чувствовал, что от шума в баре у него голова идет кругом. — Мне нужно обдумать все, что ты сказал.
— Я не отпущу тебя, Мичинелли, — остановил его Фиц. — И скажу тебе, почему. Я все уже обдумал. Я хочу поговорить с тобой минут десять. В течение десяти минут ты будешь слушать меня внимательно и не перебивая. Если после этого ты захочешь идти домой, я тебя отпущу, но сначала выслушай меня.
Майк нехотя кивнул. Фиц не мог сказать ничего, что улучшило бы положение, но сидеть и напиваться здесь можно было точно так же, как и дома.
— Итак, начнем, — заговорил Фиц. — Я знаю, что обо мне думают, Майк. Меня не считают приятным парнем — нет, не прерывай. Я знаю, что по общему мнению, я — двуличный подонок, и все они правы. Я стою сам за себя, как и любой другой. Поэтому забудь на минуту о своем положении, и поставь себя на мое место. Я состою в партнерах уже четыре года. Я хорошо справляюсь с делами. Я отвечаю за торговлю в «Стейнберге» и за торговые книги лондонского отделения. Я зарабатываю для банка кое-какие деньги, но недостаточные, понимаешь? Дьявол, да кто их зарабатывает достаточно!
Фиц засмеялся и подмигнул Майку.
— Серьезно, Майк. Мне не поможет, если они прикроют частную торговлю. Мне не поможет, если они так описают моих торговцев, что те разбегутся. Я должен выбраться из этого положения, и при этом прекрасно выглядеть и пахнуть как роза. Вот почему я так сражаюсь за тебя. Я учитываю, что ты — парень, благодаря которому я могу выглядеть наилучшим образом, и не собираюсь менять это мнение. Кроме того, ты мне нравишься. В тебе я узнаю самого себя. Поэтому я говорю тебе, что занимаюсь твоими делами не из-за филантропии — я сам в них очень заинтересован. Улавливаешь?
Майк кивнул. В конце концов, Фиц вел себя честно, что нельзя было сказать о некоторых других ублюдках. Таких, как Норман Белл.
— Итак, я думал всю прошлую ночь, — продолжал Фиц. — Думал о торговле, о тебе, о том, как уменьшатся источники моей силы к концу года. И я подумал — дьявол, Фиц, ты слишком глубоко завяз в «Стейнберге», чтобы уйти оттуда. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? Я слишком стар, чтобы уходить, да и в любом случае, партнеры не уходят. Либо они выбивают богатство, либо их выметают, как мусор, а я еще не готов лезть в мусорный бачок. Ладно. Я нашел для борьбы кое-что другое. Все это между нами, Майк, потому что информация очень доверительная. Нам нужно сделать небольшое приобретение. Допустим, купить акции английского торгового банка. Если нам удастся купить их тихо и по дешевке, это усилит отдел финансовых корпораций, и тогда мы сможем прикончить сторонников основных инвестиций. Значит, нам нужно найти способ купить эти акции. Я думал об этом всю прошлую ночь, думал, как мне справиться с обеими трудностями — как спасти моих торговцев и как купить акции — обе мысли вертелись и вертелись у меня в голове, видишь, что я говорю? И вдруг я подумал, бинго! В точности, как в бинго, эврика! И я увидел, как совместить их обе.
— Я не уловил, что ты имеешь в виду, Фиц. — Майк заслушался, но не представлял, какое отношение все это имеет к нему и зачем Фиц все это ему рассказывает.
— Я тебе это вот для чего рассказываю, Майк. Все очень просто, — Фиц взял солонку. — Давай назовем ее целью, торговым банком, о'кей? — он поставил ее в центр стола и взял перечницу. — А это назовем «Стейнберг Рот», понял? Если о солонке пойдут дурные слухи, что произойдет со стоимостью ее акций? Она упадет, верно?
— Конечно. Не нужно быть магистром экономики управления, чтобы видеть это.
— Правильно. Не нужно быть магистром экономики управления, чтобы подгонять своего осла. А теперь, что случится, если торговец «Стейнберг Рот», — Фиц указал на перечницу, — заключит огромную сделку с торговцем целевого банка, — он указал на солонку, — причем такую, что целевой банк теряет один или два миллиона фунтов?
Майк вник в ситуацию.
— Ну, это зависит от размера торгового банка — какой капитал они могут позволить себе потерять. «Барклай», например, пострадает, но такая потеря не доведет его до конца.
— Я имею в виду не «Барклай». Скажем, это один из старых, небольших английских банков.
— Один-два миллиона потерь разорят его.
— Точно. А что случится со стоимостью его акций?
— Она резко упадет.
— Хорошо! Ты думаешь то же, что и я! И тогда перечница может купить очень много соли, верно?
— Да, но есть одна проблема, Фиц, — засомневался Майк. — В той сделке, о которой ты говоришь. Если торговый банк заключит такую большую сделку, там должны быть веские причины думать, что такая сделка пойдет им на пользу. Как можно иметь уверенность в том, что прибыль получит «Стейнберг»?
— Не беспокойся об этом, — утешил его Фиц. — Предположим, что мы некоторым образом узнали, что эта сделка пойдет на пользу нам. Некоторым образом. Что произойдет тогда?
— Если мы «некоторым образом» узнали, что сделка пойдет нам на пользу, тогда по крайней мере, один, а возможно, и оба торговца получат от пяти до десяти лет тюрьмы. Может быть, я ошибаюсь в расчетах, Фиц, потому что давно не следил за тем, какие сроки заключения присуждают за мошенническую торговлю. Это всего лишь предположения.
Фиц засмеялся и потянулся через стол, чтобы потрепать Майка по плечу.
— Ты наш человек! Точно то самое место, где мой план проваливается. Помнишь, я сказал, что утром, когда я пришел в офис, моя голова была занята двумя идеями — как мне купить эти акции и как ублажить своих лучших парней? Затем я услышал новости, касающиеся шведского центрального банка. Я вызвал Нормана, и он сообщил мне, что тебе удалось закрыть до семи тридцати большую часть позиции. И тогда я понял, как мы сумеем это сделать. Почему бы торговцу здесь, — он вновь указал на перечницу, — и торговцу там, — он махнул в сторону солонки, — не заключить такую сделку? Что случилось бы этим утром, если бы ты, услышав о резком повышении курса кроны, просто так взял бы и выписал документ на приобретение, скажем, четырех миллиардов кроны, например, у «Варбурга», поставив время заключения сделки на семь часов утра?
Майк продолжил его идею.
— Случится вот что — мой документ придет в расчетный департамент, оттуда пошлют запрос «Варбургу», у которого не окажется документа, регистрирующего сделку, и они скажут, что никогда ее не заключали. И будут правы. Затем из расчетного департамента обратятся ко мне, и если у меня нет регистрации сделки на магнитофонной ленте, «Стейнберг» потеряет деньги за эту сделку, а меня выгонят. Тогда мне только и останется пойти в лечебницу для придурков, и вполне заслуженно…
— Подожди минуту, — упорствовал Фиц. — Представь теперь, что у «Варбурга» есть документ о подтверждении сделки. Представь, что другая сторона сделки тоже датирована семью часами утра? Что произойдет тогда?
— Фиц, я не совсем тебя понимаю, — уставился на него Майк. — Ты хочешь сказать, что в «Варбурге» есть торговец, который узнает, что в семь тридцать обменный курс кроны поднялся на семьдесят пять процентов? И, допустим, в восемь утра он выписывает документ, указывающий, что сделка заключена по прежней цене, до повышения курса, и датирует его семью часами утра?
— Правильно.
— Но какая дурная голова пойдет на это?
— Дурная голова, которой захочется быстро заработать миллион.
— Это невозможно, Фиц. Такие мошенничества делаются очень легко, но обоим торговцам придется скрываться. Им придется бежать в Венесуэлу и прожить на побережье остаток дней. Как только они исчезнут, все поймут, что случилось, и банки расторгнут сделку.
— Я так не считаю, Майк. Давай вернемся к стоимости акций. Если потери будут велики, стоимость акций резко упадет, так? Тогда «Стейнберг» купит большой пакет акций торгового банка. И очень много заработает — во-первых, на самой сделке, во-вторых, на инвестициях в акции. Допустим, торговцу «Стейнберга» будет гарантирован большой кусок этой прибыли. И, допустим, он поделится ею с торговцем этого банка.
— Кто здесь может гарантировать это, Фиц?
— Ну, например, я.
— Ты предлагаешь, чтобы я дал кому-нибудь взятку, чтобы тот вступил в мошенническую сделку со мной, а затем угрожал моей карьере за миллион долларов?
— Нет ничего грязнее, нет ничего опаснее, — пробормотал Фиц, наклоняясь к самому плечу Майка. — И нет ничего дешевле. Подумай, все, что я от тебя хочу — это заключить сделку, убедив кого-нибудь из другого учреждения вступить с тобой в сговор. В обмен я лично обещаю тебе премию в несколько миллионов долларов — четыре-пять, а возможно, и больше. Если тебе захочется, можешь оставаться в «Стейнберге» и посмотреть, как я выиграю эту небольшую политическую битву, но можешь перейти и в другой банк с моей блестящей рекомендацией, или можешь открыть собственное дело где-нибудь на берегу Карибского моря. Все в твоих руках. Конечно, я предпочел бы, чтобы ты остался.
— А как насчет другого торговца?
— Ну, я предполагаю, что он или она, скорее всего, потеряет работу. Даже английские торговые банки не слишком церемонятся с людьми, которые теряют такие большие деньги. Твое дело — решать, сколько ты заплатишь ей, или ему. Это должно быть очень личное соглашение.
— Чтобы никто ничего не подслушал?
— Ни единая душа. Я сам бы даже не назвал это мошенничеством. Ты и еще кто-то просто подтвердите, что сделка была заключена, только и всего. Каждый останется на своем месте, будет заниматься своей работой, а ты получишь отличное вознаграждение за хорошо сделанное дело, больше, чем принято в правлении. Кроме того, я лично позабочусь об увеличении твоей премии. Не вижу в этом ничего незаконного.
— Есть еще проблема, — заметил Майк. — Возможно, придется долго прождать такого же большого подъема, как взлет кроны, Фиц. Чтобы принести высокую прибыль, должна измениться одна из главных валют. Мы не можем проделать такое в обычный торговый день.
— Это верно, — согласился с ним Фиц. — Но мы — терпеливые люди, Майк. Если мы хотим проделать все это, мы должны набраться терпения. Верно, приятель?
Майк сидел молча, задумавшись. Он взял солонку и взвесил ее на ладони.
— Есть еще одна большая проблема, Фиц. У меня нет достаточно близких знакомых в «Варбурге».
— Это не «Варбург», Майк. Это «Хэйз Голдсмит». Ты там кого-нибудь знаешь? — подмигнул ему Фиц. — Подумай об этом.
Он похлопал Майка по спине и ушел.
Тедди и Кандида остались в офисе последними, как обычно. Тедди ждала ответного звонка от Конрада ван Бадингена. Кроме того, она оставила сообщение Эстер, решив рассказать ей, как обстоят дела. Даже сейчас у американки еще оставался крохотный шанс быть принятой в ФРЖ. Тедди хотела уговорить ее остаться «теплым телом». Это было стандартное выражение вербовщиков для обозначения кандидата, который не вполне доступен, но которого можно уговорить перейти. Возможно, в будущем Тедди могла бы подыскать другое предложение для Эстер.
Она уже собиралась встать и отправиться домой, как зазвонил телефон. Кандида была в другой комнате, а секретарша оставила связь переключенной на кабинет Тедди, и та подняла трубку.
— Компания «Эштон-Редмейен».
— Эй! По голосу это, кажется, Тедди?
— Правильно. Кто со мной говорит?
— Тедди, это твой дядюшка Алекс. Как у тебя дела, моя сладкая?
— Все хорошо, благодарю вас, Фиц. Кандида сейчас в другой комнате.
— Ладно, я с удовольствием послушаю твой голос. Я сегодня встречался за ленчем с Майком, Тедди. Он очень много говорил о тебе. Знаешь, он так страдает без тебя.
— Неужели страдает? Я не ожидала, что кто-то будет плакаться за него, Фиц.
— Это не мои слезы, Тедди. Это слезы Майка.
— Да? Ну, слезы Майка высохнут быстрее, чем я их успею увидеть. Он уже большой мальчик. Он сумеет присмотреть за собой.
— Я уверен, что сумеет, моя сладкая. Это я о тебе забочусь. Разве ты не чувствуешь себя несколько заброшенной в своем одиночестве?
Тедди в отвращении сморщила нос. Это, кажется, становилось одним из ее любимых выражений чувств.
— Нет, Фиц. Я слишком занята для этого…
— Звучит многообещающе. Тогда дай мне знать, если тебе потребуется помощь в том, чтобы занять себя.
— Обещаю, вы будете первым мужчиной, которому я позвоню. Как мило с вашей стороны проявлять такую заботу. Боюсь, что мне нужно срочно позвонить по делу, Фиц. Вы хотите поговорить с Кандидой?
— Нет, просто оставлю ей сообщение. Оно очень важное, поэтому будь хорошей девочкой, запиши его тщательно. Передай ей, что Алекс нашел дурака на рынке, поняла?
— Дурака на рынке?
— Правильно, моя сладкая. Скажи ей слово в слово, что Алекс нашел дурака на рынке.
— Передам. До свидания.
Перед уходом из офиса Тедди просунула голову в комнату, где оставалась Кандида.
— Звонил этот мерзкий Фицджеральд, — сообщила она. — Он просил меня передать вам, что нашел дурака на рынке, что бы это ни значило.
Мгновение Кандида, казалось, была в недоумении, а затем засмеялась.
— Конечно! Это же о старом Уоррене Баффете.
— Уоррен Баффет? Вкладчик?
— Да. Фиц, видимо, имел в виду, что любой игрок, свалявший дурака на рынке, является дураком на рынке. Он действительно передал это, Тедди?
— Именно так он и сказал.
— Спасибо. Большое тебе спасибо. Ты просто обрадовала меня на выходные.
Тедди пожала плечами. Если Кандиде и Алексу нравилось играть в детские игры, это было их дело. Она и сама не могла устоять перед желанием поиграть в детские игры.
Летом Лондон всегда кажется опустевшим. Шел дождь, поэтому Тедди отправилась домой на такси. Усевшись на заднем сиденье, она вытащила газету «Файнэншиэл Таймс», которую не успела прочитать утром, и начала выписывать буквы на краю полосы.
Джон Артур Мунго Делавинь
Теодора Лаура Винингтон-Смит
Тедди быстро вычеркнула сходные буквы и откинулась назад. Широкая улыбка расплылась по ее лицу. Он обожал ее, а она любила его. Неплохо. Совсем неплохо. Она стала просматривать газетную полосу.
Было уже начало сентября. Газета была полна сообщениями, что на валютном рынке сложилась напряженная обстановка. Быстрый просмотр заголовков рисовал мрачную картину: «Европейский валютный рынок потрясен ослаблением доллара и повышением обменного курса марки». «Центральные банки проигрывают борьбу за доллар». «Английский банк перед угрозой девальвации». «Долги членов европейского рынка».
Мысли Тедди обратились к Майку. Несколько месяцев назад она разделяла это с ним, в волнении обгрызая ногти и молясь, чтобы у него все обошлось благополучно, переживая из-за сводной таблицы доходов по бонам за последние пять лет. Теперь ей это было все равно — за исключением мимолетной надежды, что Майк окажется на неверной стороне рынка. Ее больше не заботило то, что происходит со стерлингом или долларом. Ведь она уже не собиралась проводить отпуск в Штатах. И не собиралась выходить замуж за валютного торговца.
Ее глаза вернулись к именам на краю полосы, чтобы проверить, нет ли ошибки в подсчетах. Нет, все было верно. Никто не мог видеть занятия Тедди, но она внезапно смутилась, тщательно зачеркнула имена и стала читать персональные рейтинги делового мира. Ей нужно было знать эту информацию для работы.
Дома Тедди дожидалось письмо от Кристиана, доставленное службой «Федерал Экспресс». Она вскрыла его, не снимая плаща, и быстро прочитала.
Моя возлюбленная Теодора!
Я подавлен тем, как разговаривал с тобой по телефону прошлой ночью. Это было непростительно, особенно то, что я погорячился и сообщил тебе о своей жене. Ты скажешь, что я давно должен был это сделать, и, возможно, будешь права. Но можешь ли ты искренне осуждать меня за то, что я оказался неспособным устоять перед твоим очарованием? Если бы я сказал тебе это при первой встрече, мы никогда бы не сошлись так близко, а я не могу сожалеть о том, что было между нами.
У меня есть своя философия относительно любви, Теодора. Это редкость, можно по пальцам пересчитать людей, которые нашли ее. То, что я женат, не означает, что я не могу влюбляться в других женщин, и не означает, что они не могут влюбляться в меня — я всего лишь не могу жениться на них. И я не верю, что смысл любви заключается в женитьбе. Смысл любви в том, что было между нами — в отношениях не осложненных и не затронутых бытовой стороной жизни.
Я серьезно надеюсь, что наши любовные отношения и в будущем останутся такими же, какими были в прошлом. Мы с женой знаем друг друга с детства, у нас на это одинаковые взгляды. Наш союз держится на рассудительности и взаимопонимании. У нас с тобой нечто другое — я не слишком хорошо владею английским, чтобы описать это. Я предпочел бы держать тебя в объятиях, рассказывая об этом, чтобы иметь возможность показать, что я чувствую. Я уверен — ты в состоянии понять, что это — наилучшее, и не оборвешь нашу особенную дружбу. Я жажду снова оказаться вместе с тобой. Жду твоего звонка, буду с тобой сразу же, как только ты позволишь.
Всегда твой,
Кристиан.
P. S. Я разговаривал с Полом Драйвером и принес свои извинения. Мы очень приятно побеседовали, а я в особенности постарался убедить его, какого превосходного он нанял вербовщика.
К.
Тедди скомкала письмо и с силой швырнула в угол. Ей не верилось, что Кристиан действительно имел наглость думать, будто она когда-нибудь захочет снова его увидеть. Его стиль, прежде казавшийся ей элегантным и чарующим, теперь выглядел притворным и льстивым. Кипя от возмущения, Тедди села писать ответ, где перечислила все его недостатки и недостойные джентльмена действия, не забыв упомянуть, что англичанин никогда не опустился бы до подобного поведения. Письмо затянулось на несколько страниц, получившись куда менее связным и более многословным, чем письмо Кристиана.
Когда Тедди закончила письмо, большая часть ее гнева выдохлась. Перечитав написанное, она поняла, что, в сущности, больше не злится. В конце концов, что такого сделал Кристиан? Она была добровольной жертвой его обольщения, и не могла сказать, положа руку на сердце, что не стала бы спать с ним, если бы знала, что он женат. Тедди надеялась, что не стала бы, но не могла бы поклясться в этом. Скажи он ей о своем «взаимопонимании» с женой — и она могла бы решиться. Да и что она потеряла оттого, что спала с Кристианом?
Кто же тогда пострадал? Ни Кристиан, а если учесть его слова, ни его жена, ни сама Тедди. Она, напротив, получила большое удовольствие от интрижки. Кристиан помог ей восстановить упавшую уверенность в себе, и он не предавал ее. Не предавал, потому что ничего не обещал, не давал никаких обязательств — ему нечего было нарушать. Было очевидным, неоспоримым фактом, что, даже узнав о его семейном положении, сейчас она чувствовала себя гораздо лучше, чем до связи с ним. Странно, но слова Кристиана о том, что жена не позволяет ему переехать в Лондон, подействовали как рвотное — противно глотать, но зато потом чувствуешь себя гораздо лучше. Тедди не зашла так далеко, чтобы испытывать благодарность к Кристиану, но больше не возмущалась. Скомкав письмо, она отправила его вслед за письмом Кристиана и начала писать снова.
Уважаемый Кристиан!
Благодарю вас, что ответили так быстро — я не ожидала, что при вашей занятости у вас найдется время на ответ. Вам нет необходимости извиняться передо мной за манеру, в которой вы сообщили мне, что женаты. Припоминаю, я очень настойчиво требовала от вас, чтобы вы объяснили мне, почему отказываетесь принять предложение ФРЖ.
Должна заметить, что вступление в переговоры с моим клиентом без намерения принять его предложение не заслуживает одобрения. Я бы советовала вам больше не поступать так — вы рискуете приобрести дурную репутацию, а я уверена, что вам этого не хочется.
Тедди погрызла кончик ручки. Даже если она и не переполнена гневом, нет никаких причин совсем не задевать Кристиана.
Тем не менее, вы совершенно правы в том, что сказали о Поле Драйвере. Кажется, он даже вздохнул с облегчением, получив ваш отказ, и теперь мы с ним надеемся заполнить вакансию более достойным кандидатом.
Что же касается других дел, затронутых вами в письме, то я, безусловно, польщена тем, что вы вновь желаете встретиться со мной в Лондоне, но боюсь, что это не подлежит обсуждению. В настоящее время я слишком занята.
С наилучшими пожеланиями на будущее,
Тедди Винингтон.
Тедди включила телевизор, чтобы послушать новости. Тревор Мак-Дональдс рассказывал о кризисе на валютном рынке, его хорошо поставленный голос был полон дурных предчувствий. Кажется, основное внимание уделялось итальянской лире. Лира упала ниже обычного уровня на европейском рынке, а итальянский центральный банк, пытаясь спасти ее, вливал деньги на рынок, словно в бездонную яму. Девальвация казалась неотвратимой. Тедди сунула в рот шоколадную конфету и взглянула на графики, появившиеся на экране. Доллар, лира и стерлинг выглядели так, будто спускались с Килиманджаро, одна только немецкая марка имела тенденцию к повышению. Тедди задумалась, не повлияет ли это на предложение «ФРЖ Барнеков» Конраду ван Бадингену. Возможно, ФРЖ гарантирует ему доход в немецких марках… Ее размышления прервал телефонный звонок.
— Ууумфф? — отозвалась Тедди. Ее рот был набит шоколадом.
— Это вы, Тедди? — ее спрашивал Джек.
Тедди проглотила конфету.
— Извините, Джек, мой рот был занят.
— Вы ужинаете? Мне позвонить попозже?
— Нет, я всего лишь объедаюсь шоколадными конфетами. Как у вас дела?
— Пожалуй, пока сносно. Я просто подумал, не позвонить ли мне и не спросить ли, чем вы занимаетесь?
— Ну, я лежу на диване, пью вино из бокала и доканчиваю коробку конфет — вишня с бренди в шоколаде… и слушаю, как Тревор Мак-Дональдс поет заупокойную лире.
— Кажется, вы весело проводите время.
— Это так. Не хотите ли вы присоединиться ко мне? Я могу оставить вам немножко вишен в шоколаде.
— Мне бы очень хотелось, но я все еще в офисе. И, наверное, в ближайшие часы не уйду отсюда.
— Ну… — Тедди оценивающе взглянула на коробку. — Здесь осталось только восемь конфет, а я вряд ли смогу долго воздерживаться от них. Однако, вы всегда можете принести с собой еще коробку, — оптимистично закончила она.
— Забавно, вы не выглядите прожорливой, — в голосе Джека звучала улыбка.
— Я и не обжора, обычно, — заверила его Тедди. — Только для вишен в шоколаде. И еще кое-каких вещей. Это мой постыдный секрет.
— Значит, вот какой путь идет к вашему сердцу!
— Угу. Я еще беру и светлый мятный шоколад «Бендик».
— Я это запомню, — он помолчал. — А во что вы одеты?
Тедди рассмеялась от изумления.
— Джек! Что на вас нашло? Это трудно назвать подходящей темой для беседы с вашим вербовщиком! Вы разговариваете, как грязный похотливый старикашка!
— Поверьте мне, я и чувствую себя, как грязный старикашка…
— Ну, в таком случае… на мне черное кружевное белье, чулки, туфли на высоких каблуках, пояс для чулок… ну, как смотрится?
— Ужасно. Как манекен из магазина «Энни Саммерс».
— Премного благодарна. Я всего лишь хотела поднять вам настроение.
— Попытайтесь усерднее. Сейчас мне нужна вся помощь, какая возможна.
— О'кей. — Тедди задумалась на момент. — На мне красная шелковая накидка, розовые шпильки, и я привязана за руки к основанию телевизора, прямо под Тревором Мак-Дональдсом.
— Звучит лучше, но еще недостаточно, — засмеялся Джек.
— Ну и трудно же на вас угодить! — ворчливо сказала Тедди. — По правде говоря, я еще не переоделась после работы. На мне серый костюм. Неописуемо пыльный. Мои чулки заляпаны грязью и вымокли под дождем, а волосы торчат так нелепо, что я похожа на пуделя. Я, если вы хотите знать, сняла жакет и расстегнула молнию блузки, а еще скинула туфли, но они не на высоком каблуке.
— Вот это мне гораздо больше нравится! Теперь у меня есть о чем пофантазировать!
— Вы странный мужчина, Джек Делавинь, — хмыкнула Тедди.
— Не совсем. Я такой же, как большинство мужчин. Мне нравится разговаривать с милой, приятной женщиной, у которой хорошие мозги и чувство юмора и которая ведет себя совершенно нормально, например, набивает рот клубникой в шоколаде.
— Вишней, — поправила его Тедди. — А что вы носите, Джек?
— Я изнашиваю ковер, ходя по нему туда и обратно… Я изнашиваю кое-чье терпение… Я изнашиваю сердце на работе… — сказал он упавшим голосом.
— Ох, Джек! Ваш голос звучит так безнадежно! Вы вовсе не испытываете мое терпение… Вы уверены, что не можете заскочить сюда, чтобы пропустить глоточек?
— Не могу. Чуть позже я встречаюсь с клиентами и, кроме того, должен просмотреть кучу бумаг. Я уезжаю в Сидней на два дня. Я предвидел, что разговор с вами подбодрит меня, так и вышло. Вы настоящее тонизирующее, Тедди. Я очень рад, что познакомился с вами.
Тедди была тронута его словами, но сделала над собой усилие, придавая голосу беспечно-приятельское звучание.
— Ну, тогда заходите, когда вернетесь, о'кей? Или позвоните мне снова. Позвоните мне из Сиднея, если будет настроение, — ей не хотелось выглядеть слишком навязчивой.
— Может быть, и позвоню. А когда вернусь, принесу вам коробку вишен, хорошо?
— Несите две коробки. Я не люблю делиться.
Джек засмеялся и повесил трубку. Тедди аккуратно поставила телефон на место и начала слушать сводку погоды. Предсказание затяжных дождей не испортило ее душевного состояния.