Глория сидела на столе Малькольма, покачивая ногой, ее губы сложились в недовольную гримасу.

— Я не могу поверить, что ты это сделала, Глория, — отказывался Малькольм. — Скажи мне, что ты не делала этого. Ты издеваешься надо мной, верно?

— Нет, Малькольм. Я повторяю, что заключила сделку прямо перед закрытием рынка, около четырех, с Майком Мичинелли из «Стейнберга».

Малькольм недоверчиво потряс головой.

— Но я помню, что вчера после обеда мы разговаривали о позиции в миллиард стерлингов. А теперь ты говоришь мне, что у нас два миллиарда? Это невероятно. Я знаю, тебе просто хочется подразнить меня.

— Зачем мне это делать, дружок? Это не шутки для нас обоих. Когда мы разговаривали вчера, у нас был миллиард. Но позже, в четыре часа, я подумала, что курс, скорее всего, поднимется сразу же после закрытия рынка. Я подумала так потому, что валютная интервенция не сработала, а эти Мэр и Ламонт дали рынку «абсолютное обязательство». Поэтому я купила еще миллиард. Я думала, что ночь спустя мы получим прибыль, которая покроет наши потери. Я ошиблась, признаю. Я не предполагала, что они до того отступятся от своих обязательств, что уйдут с рынка. Я сделала ошибку в рассуждениях… небольшую.

Малькольм чуть не подавился на этом слове.

— …большую ошибку в рассуждениях, — поправилась Глория. — Но не писай за это на меня. Ты должен писать на Мэра и Ламонта. Они — настоящая команда, эти двое. Потрясающий дуэт.

Малькольм так и сел. Он не мог сдержать дрожь.

— Но почему ты ничего не сказала мне, Глория?

— По правде говоря, Малькольм, я сказала это тебе. Я отчетливо это помню. Мой рот был занят твоим, хм, членом, — она выговорила это слово с жутким акцентом, — и я на момент освободила губы, чтобы сообщить тебе, что мы изменили позицию. Должна заметить, милок, ты выглядел изрядно довольным, но может быть, ты не совсем понял, что я сказала… — Глория скосила на него уголок глаза.

Малькольм стиснул голову руками, прижав пальцы к глазам. Он ничего не помнил. Он еще мог вспомнить интимную близость, но не помнил никаких разговоров. Придя домой к Кандиде, он уже едва держался на ногах, а когда они закончили ужинать, едва ли был способен вспомнить, как его зовут.

— Может быть, ты не хочешь говорить Большому Джеку, что я рассказывала тебе об этом? — почувствовал он у себя на шее руку Глории. — Может быть, нам лучше не упоминать о том, что здесь происходило прошлым вечером? — Глория толкнула ногой мусорную корзину. — Может быть, ты выкинешь бутылку из-под виски из мусорницы?

Малькольм застонал.

— Может быть, сейчас мне начать закрывать позицию? Как насчет этого, босс?

— Да. Конечно, ты права. Закрывай позицию. Продай ее всю. Продай эти чертовы стерлинги, пока дела не пошли еще хуже. Какой сейчас курс?

Глория перегнулась через него, чтобы взглянуть на экран. Даже находясь в таком потрясенном состоянии, Малькольм почувствовал возбуждение от ее терпкого солоноватого запаха.

— Курс около 2,65, но рынок очень тощий, — сообщила Глория. — Не знаю, удастся ли мне спустить все. Кажется, основная активность идет вокруг кроны, франка и иранской валюты. Все они двигаются на юг — падают.

Малькольм сидел, обхватив голову руками.

— Делай все, что хочешь, Глория, — безнадежно сказал он. — Продавай все, что можешь. Мне нужно подумать о том, что я скажу Джеку.

Малькольма удивляло, почему Глория обо всем говорит так спокойно. Он знал, что она потеряет работу, да и она наверняка это знала, но все-таки вела себя так, будто проиграла в игру «Счастливый случай». Чепуха. У него не было времени переживать из-за Глории. Пусть она сама заботится о себе. Ему следовало побеспокоиться о собственной шее.

Казалось, прошло совсем немного времени, когда Джек примчался в его кабинет. Малькольм взглянул в бледное, осунувшееся лицо Джека и выдавил нервную улыбку. Он почувствовал приступ раскаяния.

— Малькольм! Один из сотрудников отдела только что сказал мне, что в настоящее время у нас есть два миллиарда стерлингов, купленных по средней цене 2,793. Я чуть не уволил его с позором. За гнусное чувство юмора. — Джек говорил очень тихо, его тон был скорее угрожающим, чем злым. — Не будешь ли ты так добр объяснить мне, почему по нашему отделу летают такие дикие слухи?

Малькольм не смел посмотреть Джеку в глаза.

— Это правда, Джек, — пробормотал он. — Боюсь, что это правда.

— Ты, наверное, совсем сошел с ума. Как это может быть правдой?

Малькольм зашуршал бумагами на столе.

— Как ты помнишь, у нас была позиция на миллиард фунтов стерлингов, мы играли на повышение…

— Продолжай.

— Ну, вчера после обеда, мы — то есть Глория — решила ее удвоить.

— Глория решила ее удвоить? — Джек медленно повторил слова, тщательно выговаривая каждый звук.

— Это так. Она считала, что главный подъем курса произойдет сегодня утром.

В комнате наступило молчание.

— Только этого не случилось, — тупо добавил Малькольм.

— Но, Малькольм, я предполагал, что после объявления об отступлении с рынка ты приказал Глории продать позицию в Нью-Йорк?

Малькольм не ответил.

— Малькольм, будь добр, взгляни на меня. — Джек, увидев покрасневшие глаза и виноватое выражение лица Малькольма, догадался, в чем было дело.

— Ты продал позицию, Малькольм?

— Ну, не совсем. Не полностью. Нет еще.

Джек оперся руками на стол Малькольма, наклоняясь вперед, пока его лицо не оказалось в нескольких дюймах от лица Малькольма.

— Почему — нет? — задал он прямой, открытый вопрос.

— Меня не было в офисе. Я ничего об этом не слышал до сегодняшнего утра.

Джек отстранился от стола. Ему хотелось ударить Малькольма. Он еще никогда в жизни не хотел избить кого-нибудь сильнее.

— Понятно. — Джек уставился в окно, выходящее на Каннон-стрит. — Малькольм, будь добр, представь мне все торговые отчеты, все документы о сделках за вчерашний день, и попроси Глорию подойти к нам. Вы ведь еще не прослушивали магнитофонные ленты?

— Ленты? — смутился Малькольм. — Нет, мне это не пришло в голову. Здесь нет никаких уловок, Джек. Глория подтвердила сделку. Все оформлено и записано должным образом.

— Я бы хотел немедленно просмотреть записи, Малькольм, — в голосе Джека прозвучало ледяное презрение.

Джек изучил деловые отчеты перед разговором с Глорией и Малькольмом. Бумаги были в полном порядке. На документе было ясно написано — три пятьдесят семь после полудня, количество равнялось одному миллиарду фунтов, по курсу 2,778, самому низкому из возможного курса фунта на рынке. Факты подтверждали рассказ Малькольма. Бровь Джека поднялась вверх, когда он увидел, что противной стороной сделки является «Стейнберг Рот», но это было вовсе не удивительно. Банк был крупным игроком на рынке, одним из немногих учреждений, способных заключить подобную сделку, а у Глории, конечно, там оставались знакомьте со времен ее работы в «Стейнберге». Только две вещи вызвали недоверие Джека. Во-первых, он не мог поверить, что Малькольм так рано ушел из офиса в Черную Среду, как прозвали этот день газеты. Еще он не мог поверить, что Глория была достаточно убеждена в правильности своих рассуждений, чтобы купить второй миллиард стерлингов. Она брала на себя огромный риск для получения сравнительно небольшой прибыли в случае успеха. И она вопиюще ошиблась.

— Глория, ты обсуждала сделку с Малькольмом до ее заключения? — уточнил у нее Джек.

Глория опасливо покосилась на своего босса и быстро ему подмигнула.

— Нет. Я считала, что могла ее заключить, верно?

— Верно, могла.

— Это не значит, что сделка незаконна? Мы не можем отменить ее? — встрепенулась Глория.

— К несчастью, нет. Таковы установки торговли. Ты заключила сделку, с разрешения руководства, или без разрешения, а «Хэйз Голдсмит» — не такое учреждение, которое отказывается от сделок. Я мог бы вступить в переговоры со «Стейнберг Рот» и объяснить, что сделка такого размера превосходит твои лимиты, но они совершенно резонно могут мне ответить, что считали, что она заключена с разрешения руководства. Не такое уж необъяснимое предположение. — Джек хмуро взглянул на Малькольма. — Я мог бы также приказать провести расследование, на основании того, что считаю эту сделку мошеннической, и не уверен, что это не наилучший способ действий. Тем не менее, пока мы должны рассчитаться со «Стейнбергом», а затем попытаться договориться с нашими страховщиками. Я подозреваю, что нам предстоит выдержать очень трудную схватку, чтобы вернуть деньги. У нас нет страхового полиса, защищающего от безумия или идиотизма некоторых торговцев. Как у нас текущее положение? Сколько вы продали?

— Около четырехсот миллионов.

— Значит, у нас на длинной позиции еще полтора миллиарда стерлинга, правильно?

— Плюс-минус фунт. — Глория выглядела почти довольной.

— Хорошо. Малькольм, прикажи Марку Митчелсу принять позицию Глории и закрыть ее. Продавайте по любой цене. Глория, я хочу, чтобы сегодня ты ушла из офиса.

— Меня выгоняют? — она дерзко уставилась на Джека, тот хладнокровно встретил ее взгляд.

— Нет. На данный момент я подозреваю тебя в недозволенной торговле, — он обернулся к Малькольму. — Это правильно, Фиачайлд? Торговля была недозволенной?

— Ох, да-да. Абсолютно. Да, — поспешно забормотал Малькольм, избегая смотреть на женщину.

Джек медленно повернулся к Глории и заметил полный презрения взгляд, которым она наградила Малькольма. Такой взгляд мог означать только одно — Малькольм одобрил действия Глории, а теперь подставляет ее в качестве козла отпущения. Этот человек был ему омерзителен.

— Глория, ты пока задержана. Вероятнее всего, твой рабочий контракт будет расторгнут, но сначала мне нужно ознакомиться с формальностями. Оставь свой контактный телефон секретарю, а я позвоню тебе в ближайшие несколько дней.

— С удовольствием, Джек.

Глория неспешной походкой вышла из комнаты. За ней последовал Малькольм, нервно загребая ногами. Он догнал ее у лифта.

— Глория? Глория, подожди!

Она обернулась и благословила его самой широчайшей и натуральнейшей улыбкой.

— Да, дружок?

— Я всего лишь хотел сказать… Я всего лишь хотел сказать… — он взял ее руку в свои. — Я всего лишь хотел сказать, что сделаю для тебя все, что в моих силах — все что угодно — стоит тебе только произнести слово.

— Хи-хи, как это мило с твоей стороны, Мальк. — Глория, казалось, глубоко задумалась. — Знаешь, дружок, кое-какую мелочь ты можешь сделать…

— Скажи. Все что угодно. В самом деле.

— Ты можешь поцеловать мою задницу.

Глория сверкнула ему всеми своими безукоризненными зубами и вошла в лифт.

Тедди частым гребнем прочесала контракт ван Бадингена, чтобы предупредить любые оговорки. Ей хотелось уладить это дело. Сегодня ей было немного досадно, что она не принимала участия в грызне и суетне инвестиционных банков. Тедди могла себе представить дрожь и волнение, царившие в комнатах сделок во время этой бешеной обстановки на рынке, и почти сожалела, что, будучи вербовщиком, оставалась за пределами игрового поля.

Но, как сказала Кандида, в конце игры вербовщики возвысятся, словно судьи. Подобный рыночный кризис вызовет в Сити волну реорганизаций, а значит, пойдут наймы и увольнения, у вербовщиков появится больше работы и ЭРК высоко поднимет голову на поле битвы. Тедди не совсем была согласна с тем, что вербовщики подобны судьям в этой игре — они гораздо больше напоминали ей грифов, растаскивающих гниющие трупы. Как бы там ни было, это добавляло вкуса ее жизни. Она заглянула в кабинет Кандиды, чтобы задать пару вопросов о пенсионных правах.

Кандида, как всегда, была на телефоне.

— Джоанна? Это Кандида, — она указала Тедди, чтобы та села.

— Я услышала этим утром кое-какую новость и подумала, что тебе она покажется интересной, — хмыкнула она. — Да, мне кажется, что хорошая. Она касается Черной Среды… Допустим, одна маленькая птичка рассказала мне, что вчера, в конце рабочего дня, торговец — пусть он останется безымянным — некоторого банка на Каннон-стрит купил миллиард фунтов, незадолго до объявления Ламонта… Да, это случилось на Каннон-стрит, дом двадцать два. Ну, скажу тебе, они потеряли весьма значительную часть капитала. — Кандида рассмеялась. — Ты можешь все проверить сама. Джо, я не могу этого сделать, но я уверена в этом, да. Ты можешь добавить еще такой факт, что никто из обоих старших директоров — Фиачайлд и Делавинь, если ты хочешь знать их имена — не был на месте во время кризиса. Нет, я не знаю, где они были, откуда мне это знать? Я подумала, что тебе это понравится. Нет, за это ты мне ничего не должна. Это просто так. Хорошо, пусть будет ленч. Ты идешь на ленч в Гильдию? Да, я по глупости согласилась рассказать по шестой форме о карьере женщин в Сити. Ну, пока.

Кандида с сияющей улыбкой повернулась к Тедди.

— Это Джоанна Френч из ежедневника «Таймс». Мы с ней вместе учились в школе.

— Неужели? Вы разговаривали о «Хэйз Голдсмит»?

— Вот именно. Я о нем такое слышала, Тедди, что тебе его и палкой потрогать не захочется. В общем, как я представляю, нам нужно сделать распечатку из базы сведений о всех сотрудниках «Хэйза» — возможно, кому-то из них потребуется найти работу, а нам нужно ковать железо, пока горячо.

— Что там случилось?

— Вчера они промахнулись с фунтом. Твоя знакомая Глория Мак-Райтер. Я всегда говорила, что она — тупица. Бог знает, почему они наняли ее. Давай мы с тобой просмотрим после обеда эту распечатку, а там подумаем, с кем мы можем начать предварительные переговоры. Ранняя птичка…

— …червячка поймает, — Тедди закончила за нее поговорку, а затем стала задавать вопросы о пенсионном обеспечении.

Тедди вышла из кабинета Кандиды с неприятным чувством. Она уважала своего босса, даже обожала, но все-таки чувствовала, что очевидный восторг Кандиды вызван бедственным положением «Хэйз Голдсмит». Конечно, Кандида ненавидела Джека, и Тедди без труда понимала, почему, несмотря на то что Джек ей самой нравился — и даже очень. Смерть Томми была трагедией того рода, от которых женщины часто не оправляются, и если Кандиде было легче оттого, что она ненавидела Джека, у нее было такое право. Было очевидно, что Джек признавал это право, почему бы Тедди не сделать то же самое?

Тем не менее, Тедди чувствовала себя неудобно. Она сознавала, что неудобство возрастало еще и от того, что она не рассказала Кандиде о своей расцветающей дружбе с Джеком. Тедди было стыдно упоминать об этом, она чувствовала себя так, будто скрывала грязный секрет от женщины, которая была ее боссом и, как она надеялась, подругой.

Однако причиной ее неудобства было и кое-что другое. Еще можно было понять, почему Кандида ненавидела Джека, но зачем она преследовала его? Почему она так настойчиво устраивала Глорию в «Хэйз»? Почему она распространяет в прессе дурные новости о «Хэйз Голдсмит»? И каким образом, черт возьми, она так быстро узнала об этом? Вопросы один за другим вертелись в мозгу Тедди, пока она печатала список «возможно подвижных» и «теплых» сотрудников «Хэйз Голдсмит». Она еще могла правильно вывести список, но если уж придется заниматься таким браконьерством, Кандида может прекрасно справиться с этим сама.

Тедди больше не была на стороне Кандиды. Если у Джека наступили тяжелые времена, она, безусловно, не будет еще больше осложнять его жизнь. Она отправила по факсу предварительный контракт Полу Драйверу, а затем Конраду ван Бадингену, на домашний факс. Конрад, видимо, подпишет его в ближайшие дни, и тогда в ЭРК будет что отпраздновать. Это не подняло настроения Тедди. Напротив, оно становилось все хуже и хуже, пока она работала. Ей нужно было поговорить с другом. Ей нужно было поговорить с Чарли. Кажется, прошли недели с тех пор, как она в последний раз встречалась с ним.

— Бартоломью? С тобой говорит твоя совесть.

— Тедди, старая корова! Как я рад тебя слышать! А я как раз собирался отключить телефон, потому что устал слушать причитания этих мелких фондовых менеджеров, хнычущих о том, как много денег они потеряли. Этим утром я нашел на рабочем столе кучу сообщений от них и спустил в мусорную корзину, все вместе и каждое в отдельности. Каждый раз, когда одно из этих мелких пресмыкающихся звонит мне и начинает плакаться о своих ценных бумагах, мне хочется воздеть руку вверх и провозгласить: «Да! Еще один повержен в прах!»

— Чарльз, мне кажется, что ты должен сменить работу. Ты получаешь слишком большое удовольствие от чужих страданий. Не стать ли тебе сменщиком автомобильных колес? Такая работа очень тебе подойдет.

— Хорошо придумано, — засмеялся Чарльз. — Я в любом случае заработаю на ней гораздо больше денег, чем здесь. И она гораздо веселее.

— Ну, что ты поделываешь, Чарльз? Ты не показываешься на глаза, не звонишь, не зовешь меня на ужин… я соскучилась по тебе.

— Как это мило, Тедди. Как это греет мое сердце! Что случилось со всеми твоими любовниками? Тебя, наверное, все бросили, раз ты назначаешь свидание мне.

— Что ж тут странного, если я хочу пообщаться со старым другом?

— Ничего, но если тебе нужны деньги, то у меня их нет, а если ты хочешь снова одолжить мой переносный телефон, то я тебе его не дам. В прошлый раз ты не выполнила свою сторону сделки.

— Я просто хочу узнать, как ты поживаешь!

— Ну, на данный момент у меня все прекрасно. Действительно прекрасно. У меня есть для тебя новость. Я собираюсь жениться.

Тедди остолбенела от удивления.

— Чарльз! Как необычно! Кто она? Я ее знаю? Когда это случилось? Она беременна? — она не могла поверить, что Чарльз говорит всерьез.

— Ты возмущаешь меня, Теодора. Каждый раз, когда я думаю, что достиг дна твоей низменной душонки, ты открываешь передо мной новые глубины.

Тедди рассмеялась.

— Так когда ты меня с ней познакомишь? До помолвки, надеюсь? Я буду твоей свидетельницей на свадьбе?

— Ты можешь быть старшей подружкой невесты, если хочешь. Если не принимать во внимание, что ты слишком стара, чтобы быть подружкой. Когда же кто-нибудь снимет тебя с полки и стряхнет с тебя пыль, Винингтон?

— Отстань, Бартоломью. Давай лучше встретимся. Ужин за мой счет. Ты, я и… как ее зовут?

— Гертруда. Для друзей — Гетти.

— Ты меня разыгрываешь.

— Да. Ее зовут Мелисса, но это неважно, потому что ты с ней не встретишься. Ни сейчас, ни через неделю, ни на свадьбе — никогда.

— Чарльз! Почему не встречусь? Мы же с тобой лучшие друзья!

— Вот поэтому-то вы с ней и не встретитесь. По правде говоря, я стыжусь тебя, Тед. Она может отказаться выйти за меня замуж, когда познакомится с тобой.

— Ох, я не подведу тебя! Я не буду рассказывать ей о твоих привычках и обещаю не упоминать о том вечере в Неаполе.

— О каком вечере в Неаполе?

— Когда ты нарезался допьяна и так разозлился на всех нас, что вышел в гостиную в моем лифчике и панталонах и упал на стерео…

— Ох… Тот вечер в Неаполе… Я уже совсем забыл о нем. Однако, подлинная причина, по которой я не хочу, чтобы вы встречались, не в тебе. Все дело в ней.

— Что же с ней не так?

— Ну, для начала, она намного старше меня. Ей сорок четыре года. И она безобразна. Настоящее страшилище. Если сравнить ее лицо с картошиной, картошина будет выглядеть красавицей. Я женюсь на ней из-за денег. Устал бороться за то, чтобы едва сводить концы с концами. Я хочу жить в свое удовольствие, а не сидеть в этой поганой дыре и разговаривать с фондовыми менеджерами, которые не способны управлять даже туалетом в пивной. Вот вся правда, Тед. Она стара, она безобразна, но она богата. Как этот… кто же этот парень? Богатый парень?

— Джимми Голдсмит? Дональд Трамп?

— Нет, еще богаче. Крез! Тот самый мужик! Она богата, как Крез.

— Послушай, Чарльз. Завтра вечером я собираюсь поехать к Матти на выходные. Она предложила мне привезти с собой нескольких друзей…

— Подруга, тебе это, наверное, непросто! Тебе нужно перелистать старую адресную книгу…

— …так почему бы тебе и твоему старому денежному мешку не присоединиться ко мне и не поехать в Уилтшир?

— Я подумаю об этом. Это не такая уж плохая идея. Может быть, Мелисса и Матти найдут подходящую тему для светской беседы — знаешь, обменяются историями о деньгах и вещах. Я спрошу ее.

— Хорошо. Приезжайте туда в пятницу, во второй половине дня.

— Нужно прерваться, Тедди. У меня на линии Фиделити, а этот парень — один из моих любимцев!

— Почему? Он — редкая штучка, интеллигентный фондовый менеджер?

— Дьявол, нет! Он так туп…

— Как он туп? — услужливо подыграла Тедди.

— Он так туп, что до сих пор думает, что фондовые гарантии — это нечто наподобие замков от грабителей…

Тедди почувствовала себя гораздо лучше после разговора с Чарльзом. Она все еще не верила, что тот собрался жениться. Он наверняка всего лишь завел новую подружку, и связь продлится месяца два, как обычно. Если бы Чарльз действительно решил жениться, Тедди вряд ли обрадовалась бы этому. Одно дело — самой не выходить замуж за мужчину, но совсем иное — вручить его на блюдечке какой-то другой женщине. Если бы это случилось всерьез, Тедди было бы очень трудно порадоваться за Чарльза.

Жизнь снова показалась ей нормальной. Тедди стала звонить Джеку, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, но каждый раз попадала на его секретаршу, которая отвечала, что он «на совещании» и его нельзя беспокоить. Тедди отклонила предложение оставить сообщение.

Большую часть четверга Джек провел в разговорах с коллегами-директорами. Он надолго запомнил этот день, как один из худших дней в его жизни. Ему не в чем было обвинить Глорию, кроме того, что она была богомерзким торговцем. Ему не в чем было обвинить Малькольма, кроме того, что он нанял Глорию и ушел из отдела, не убедившись, что позиция контролируется. Дела быстро ухудшались. Марк Митчелс сражался героически, продав большую часть позиции в Нью-Йорк, где ликвидность была чуть выше, чем в Лондоне. Сейчас Джек стоял рядом с ним. «Хэйз Голдсмит» уже понес потери около девяноста восьми миллионов фунтов, и это было еще не все.

— Что за кошмар, Джек, — жаловался Митчелс. — Ну и денек! Лира отступила с рынка, песета подверглась пятипроцентной девальвации, а проклятый «Бундесбанк» уперся задницей, отказываясь снизить курс. Это какая-то третья мировая война!

— Что говорит Ламонт?

— Он не говорит ничего. Был маленький милый комментарий с Даунинг-стрит, что все коллеги Кабинета держатся за Ламонтом. Если спросить меня — хуже места для них и не придумаешь. Он даже не увидит, кто бросил нож, когда тот вонзится ему между лопаток.

— А как обстоят дела с фунтом?

— Не зови его фунтом, напарник. Он не заслуживает этого имени. Зови его кукишем. Кукиш стерлингов. Это куча мусора, я весь день упираюсь локтями, чтобы разгрести ее.

— Так держать, Иа-Иа, — Джек похлопал его по спине. — Я постараюсь, чтобы тебя вознаградили за это.

Марк серьезно взглянул на него.

— Не дурачь меня, Джек. Я просидел в этой комнате пятнадцать лет и понимаю, что из-за случившегося наши рождественские премии будут величиной с цыплячий хрен. Не беспокойся о том, чтобы наградить меня, напарник. Я это делаю для тебя.

— Спасибо, друг.

Джек вернулся в свой кабинет. Акции «Хэйз Голдсмит» упали на десять процентов, но это было общим для всего финансового сектора. Если же слухи об их потере выйдут наружу, стоимость акций упадет куда больше и куда быстрее. «Хэйз» теперь был в зависимости от каждого запроса фондовой биржи и Английского Банка о наличии капитала. Джек уже предупредил весь штат о том, что жизненно важно не разглашать случившееся, что никто не должен обсуждать это за стенами фирмы. Он гарантировал работу всем — с благословения Дика Белтон-Смита — хотя и понимал, что трудно рассчитывать на многое, когда под угрозой само существование фирмы.

Нужно было найти добавочный капитал для восстановления денежного обеспечения акций фирмы, и Джек отчаянно надеялся сделать это, пока новости о потерях на валютном рынке не просочились в прессу. Вот почему он не уволил Глорию с позором. Пока у нее есть трудовой контракт, даже если он приостановлен, она не имеет права рассказывать о торговых позициях фирмы. Джек и Марк остались ночевать в офисе в четверг вечером. Джек устроился в своем кресле, а Марк — на плюшевом ковре, покрывающем пол комнаты сделок.

В пятницу утром фунт все еще продолжал падать. Давление на все валюты рынка со стороны немецкой марки усилилось, и Марк закрыл стерлинговую позицию «Хэйз Голдсмит» по средней цене 2,615. Спросив разрешения у Джека, Марк ушел из офиса с обеда, чтобы провести выходные с женой и детьми. У него не было уверенности, что в понедельник нужно будет беспокоиться о выходе на работу. Он чувствовал себя так, будто последние три дня стоили ему десяти лет жизни.

Джек тревожился не о фунте. Он даже не тревожился по-настоящему, вернется ли Марк в офис. Из-за чего он действительно тревожился, так это из-за заметки на семнадцатой странице «Таймс», заметки Джоанны Френч, старой подруги Кандиды, которая присутствовала на их свадьбе и бесчисленных вечеринках. Это была короткая заметка, не более, чем в двести слов, но каждое слово в ней было сокрушительным.

«Английский Банк все же оказался не единственным, кто пытался спасти фунт в эту среду. Его усилия были доблестно поддержаны «Хэйз Голдсмит», который выступил на рынок в этот трудный час, чтобы спасти гибнущую валюту. Эта попытка спасения потребовала от «Хэйза» капитала, не меньшего, чем в «Бундесбанке». Достоверные источники сообщают, что там купили миллиард фунтов перед самым объявлением отступления с рынка. Нам вчера не удалось взять интервью у старших управляющих Джека Делавиня и Малькольма Фиачайлда. Любопытно, что и в среду никого из них не было на месте. Бедный старый «Хэйз Голдсмит» — когда-то почтенное учреждение, оставшееся без руководства в Черную Среду. Некоторые финансисты Сити, нажившиеся на отступлении фунта с рынка, называют ее Белой Средой. Однако, для «Хэйз Голдсмит» она оказалась чернее дегтя».

Как только рынок ценных бумаг открылся, стоимость акций «Хэйза Голдсмита», словно проколотый воздушный шар, немедленно упала до 2,50. Еще в среду они продавались по 3,98. Худшие опасения Джека сбылись. Ему позвонили трое знакомых брокеров и сказали, что идет напряженная распродажа акций, а один из них упомянул о слухах, что кто-то неизвестный контролирует цены на акции с помощью большого опциона «предложить».

Джек мало что мог поделать, чтобы укротить этот шторм. Чем ниже падала стоимость акций, тем больше была вероятность, что кто-то неизвестный попытается приобрести контрольный пакет акций «Хэйза Голдсмита». Само по себе это было не обязательно плохо. Банк нуждался в свежем капитале, а нынешние держатели акций не намеревались предоставлять его. Единственным стремлением Джека было защитить будущее его подчиненных и попытаться сохранить существование и репутацию «Хэйз Голдсмит». Банку было почти три сотни лет, и Джек проклял бы себя, если бы «Хэйз Голдсмит» был поставлен на колени глупостью Глории Мак-Райтер и некомпетентностью Малькольма Фиачайлда. Он не видел возможности сохранить собственную репутацию. Казалось, его честь отправилась вслед за честью Нормана Ламонта. Он не видел способа узнать, кто контролирует цены на акции. Если кто-то приобрел пакет, превышающий пять процентов капитала фирмы, он обязан объявиться, но до тех пор Джек оставался во мраке.

Его интерком зазвонил.

— Да?

— Джек, на линии Алекс Фицджеральд из «Стейнберг Рот». Вы хотите поговорить с ним?

— Да, соедините.

После короткой паузы Джек услышал громкий, приятельский голос Фица.

— Джек, старина! Как дела?

— По правде говоря, Алекс, могли бы быть и лучше.

— Да, я видел заметку в ежедневнике Сити «Таймс». Дело дрянь. Плохое время для отпуска, а?

— Я был не в отпуске, Алекс. Я ездил по делу в Австралию.

— Не морочь мне голову. Дело дрянь, однако.

— Чем я могу быть полезен, Алекс?

— Дьявол, Джек, я всего лишь хотел принести свои соболезнования. Это ведь с каждым из нас может случиться, ты понимаешь, что я имею в виду? Я всего лишь хотел сказать, если я что-то могу сделать для тебя — все что угодно, — тебе стоит только сказать слово.

— Спасибо, Алекс. Я это буду иметь в виду.

— Нет проблем. Знаешь, Джек, если ты ищешь работу… — Алексу было так трудно сдержать ликование в голосе, что он даже не попытался этого сделать.

— Я тронут такой заботой, Алекс, но в данный момент я ее не ищу.

— Не тот момент, да? Ну, лучше тебе принять заботу сейчас, старина. Я не стал бы брыкаться, будь я на твоем месте.

— Нет, мне это не подходит.

— Ну, ты знаешь, где меня найти. Чао!

— До свидания, Алекс.

Злорадное предложение от Алекса Фицджеральда о помощи. Хуже быть уже не может. Вновь зазвонил интерком.

— Джек? Здесь на линии Тедди Винингтон. Вы хотите поговорить с ней, или мне отказать? Кажется она — вербовщик, — секретарша произнесла это слово с отвращением, будто оно было сродни слову «прокаженный».

— Да, Мэри, она — вербовщик, но она не собирается вербовать меня. Соедини ее со мной.

— Джек? — услышал он голос Тедди.

— Привет, Тедди! Рад, что вы позвонили.

— Как у вас дела?

— Я надеялся, что вы не спросите об этом. Если честно, я чувствую себя так, будто меня пропустили сквозь паровой каток. Хорошо бы, если бы пришел кто-нибудь и сделал за меня эту работу.

— Послушайте, Джек, может быть, это не ко времени… — голос Тедди был непривычно нерешительным, — …но я хотела спросить вас, не свободны ли вы на эти выходные? Я с несколькими друзьями собираюсь поехать в Уилтшир, к бабушке, и подумала, что, может быть, вы захотите присоединиться к нам. Если вы заняты, или хотите обдумать это, нет проблем…

Джек ни секунды не обдумывал это.

— Я буду рад поехать с вами, Тедди. Хотите, я довезу вас на машине?

— Это будет просто замечательно. Почему бы вам не заехать за мной домой, где-нибудь около шести?

— Может быть, чуть позже. Я не уверен, смогу ли уйти с работы в это время. Наши дела слегка… дезорганизованы.

— Приезжайте, как вам удобнее. Я буду дома после шести.

— До встречи. Да, Тедди?

— Что?

— Спасибо.

— Не благодарите меня, Джек. Вам не за что благодарить меня. До свидания.