Даже на придирчивый взгляд Тедди Майк выглядел прекрасно. Он казался чуть старше, чуть стройнее и мускулистее. Его глаза засветились радостью, когда Тедди открыла ему дверь, он протянул ей букет цветов, почти такой же, как тогда в «Хитроу». Тедди теперь казалось, что та встреча произошла годы назад.

— Можно войти? — спросил Майк.

— Конечно. — Тедди распахнула дверь и взяла цветы.

Она пошла на кухню, чтобы поставить их, и услышала, что Майк бродит по гостиной. «Помогает себе выпивкой», — подумала Тедди.

— Ты помнишь, где стоят бутылки? — не удержалась она от искушения спросить, когда вернулась в гостиную, неся ведерко со льдом. — Извини, Майк, может быть, ты предпочтешь пиво? Если хочешь, я посмотрю, осталось ли оно в холодильнике.

— Нет, виски подойдет. Я подумывал принести бутылку шампанского, но не знал, будет у нас повод для празднования или нет.

— Не будем забегать вперед, ладно? Давай не будем торопиться.

— Это тебе решать, Тедди. Все решать тебе.

Тедди казалось странным вновь сидеть в этой комнате, так же, как прежде они с Майком часто сидели вдвоем, пить с мужчиной, с которым она четыре месяца назад надеялась провести остаток жизни, и смотреть на него, как на постороннего. Он выглядел таким привычным — кривая улыбочка, прядь черных волос, свешивающаяся на правый глаз, знакомое движение, каким он бессознательно отбрасывал ее назад — и в то же время атмосфера была неестественной, чуть формальной, с короткими паузами молчания, которые каждый спешил прервать принужденным разговором. Их общая нервозность вызывала у Тедди смех, расслабляющий обоих.

— Как у тебя дела, Мичинелли?

— Сказать правду?

Тедди кивнула.

— Плохо, — вздохнул Майк. — Очень плохо, Тедди. Единственное, что хорошего случилось сегодня — это твой звонок. Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо.

— Я искренне говорю, что ты хорошо выглядишь. Каждый раз, когда я вижу тебя — я имею в виду, после разрыва помолвки, — ты выглядишь все лучше и лучше. На ужине бонных дельцов, в Нью-Йорке… и сейчас. Сейчас ты выглядишь лучше всего.

— Я даже не переоделась с тех пор, как вернулась с работы!

— Тебе это не нужно. Тебе не нужно переодеваться. Ты выглядишь просто фантастически.

— Спасибо, — от души сказала Тедди. С выходных она была так расстроена, что была бы благодарна кому угодно, кто сказал бы ей, что она выглядит просто фантастически. — Ты слышал, что Чарльз Бартоломью собирается жениться?

— Разве? — Майк поднял бровь. — Передай ему мои поздравления.

— Я ведь знаю, как трудно тебе было это сказать, Майк! — хихикнула Тедди. — Если бы ты был честным, то сказал бы: «Как, этот ублюдок? Ну и глупая же она корова, раз собралась выскочить за него!»

Майк тоже засмеялся.

— Может быть, ты и права. Он никогда мне не нравился. Наверное, потому, что я всегда ревновал тебя к нему. Он всегда давал мне понять, что знает тебя лучше, чем я.

— Так и было. Он знал меня лучше, чем ты. Так или иначе, Майк, мы все время от времени становимся ревнивыми.

— Тед, я хотел бы поговорить об этом. Я хотел бы сказать, что очень сожалею, в самом деле сожалею о том, что вышло с Глорией. Мне нет никаких оправданий — я сам не знаю, почему это сделал. Это была минутная прихоть…

— Минутная? Бедная Глория! — добродушно съехидничала Тедди.

— Серьезно, Тед. Это была огромная ошибка, я это сознаю и хотел бы иметь возможность ее исправить. Я получил урок — множество уроков…

Тедди встала и вновь наполнила бокал Майка. Она считала, что Майк попусту теряет время, пытаясь восстановить их прежние отношения, и не хотела лукавить с ним или обманывать его.

— Майк, подожди минуту. Сейчас я не хочу говорить об этом. Я хочу честно сказать, что еще не разобралась в своем отношении к тебе. Мне уже не больно видеть тебя — наоборот, даже приятно. Но я не хочу обсуждать будущее — наше будущее — и пригласила тебя сюда не для этого. Мне нужно кое-что рассказать тебе. Но еще больше мне нужно кое-что спросить у тебя. Прежде, чем разговаривать дальше, позволь задать тебе один вопрос.

— Я весь твой, — Майк широко развел руки. — Задавай.

— Была ли законной твоя сделка с Глорией на миллиард фунтов в Черную Среду?

Майк уставился на нее, его темные глаза распахнулись от удивления. Он не ответил ни слова.

— Была ли это законная сделка? — повторила вопрос Тедди.

— Что ты имеешь в виду под словом «законная»? — замялся Майк.

— По-моему, ты знаешь, что я имею в виду. Была ли это нормальная, правильная, законная сделка между двумя сторонами, или это было подстроено?

Майк встряхнул головой, глубоко вздохнул, словно собираясь ответить, но не сказал ничего.

— Майк? Расскажи мне это, пожалуйста.

— Боже, Тедди, — покрутил он головой. — Неужели ты пригласила меня сюда, чтобы допрашивать! Давай не будем говорить о работе, о'кей? У меня было дьявольски много работы на прошлой неделе, как и у всех. Я даже не помню каждую заключенную сделку. Знаешь, это было безумное время. Я хотел бы как можно скорее забыть всю эту неделю. Мы спаслись просто чудом. Давай не будем терять время на такие разговоры.

— Я думаю, что эту сделку ты помнишь, — продолжала настаивать Тедди. — Это была очень большая сделка, Майк, и очень своевременная.

Майк снова вдохнул сквозь сжатые зубы. Тедди видела, в каком напряжении он находится, и решила не подталкивать его. Она пожала плечами, словно речь шла о каком-то пустяке, и стала ждать, пока Майк не заговорит.

— Зачем ты об этом спрашиваешь, Тедди? — забеспокоился он. — Откуда ты все это знаешь?

— Ох, перестань прикидываться, Майк! Это же было во всех газетах! — едва эти слова слетели с губ Тедди, как до нее дошло, что в газетах не было ни слова о том, что второй стороной сделки является «Стейнберг Рот». — Впрочем, неважно, я просто слышала об этом. Я подумала, что ты, наверное, принес очень много денег «Стейнбергу», что это увеличивает твои шансы попасть в партнеры… знаешь, Майк, я все-таки интересуюсь твоими делами.

— Разве? Я очень рад это слышать, Тедди. Но я не хочу говорить ни о партнерстве, ни о каких проклятых стерлинговых сделках.

— О'кей. Допустим, это неважно. — Тедди решила взять быка за рога. — Тогда я расскажу тебе кое-что вместо этого. Или точнее, покажу одну вещь, которая озадачивает меня.

Тедди развернула листок «Стейнберг Рот» со списком для выборов и протянула Майку. Он взглянул на листок, его брови резко нахмурились. Когда Майк вновь взглянул на Тедди, его лицо было белым.

— Где ты это взяла?

— Неважно. Достаточно сказать, что я уверена в его подлинности. Ты знаешь, кто это написал?

— Конечно, знаю! Это Фицджеральд! Сукин сын! — выкрикнул Майк, комкая и швыряя листок на пол.

Тедди немедленно подобрала бумажку и осторожно расправила на колене.

— Как ты понял, что это Фиц?

Палец Майка уткнулся в помятый клочок бумаги.

— Потому что это его проклятый почерк! Чертова задница!

— Сядь, Майк, — успокоила его Тедди. — Налей еще виски. Расскажи мне, что означает эта бумажка.

— Она означает, что сукин сын лгал мне! Это листок Нормана Белла с рекомендациями в партнеры. Видишь в углу НБ? Это не проклятое «нота бене», это инициалы Нормана Белла. Фицджеральд сказал мне, что Норман не поставил меня в партнеры. Он сказал, что Норман меня забаллотировал. А оказывается, эта траханая задница сама забаллотировала меня!

— Что означает остальное, Майк? Почему ты так разозлился?

— Это значит, что он все время водил меня за нос! За нос! — Майк стукнул кулаком по ручке кресла, заставив подпрыгнуть бокалы на столике. — Сукин сын!

— Что такое ДО?

— ДО? Не знаю. Дай взглянуть еще раз, — он глянул на бумагу и швырнул ее назад Тедди. — Это не ДО — я знаю почерк Фица. Это ДД. Бог знает, что это значит.

— Джек Делавинь, — прошептала Тедди.

— Что?

— Джек Делавинь. Он хотел спустить тебя на Джека Делавиня.

— Я даже не знаю, кто этот ублюдок.

— Это заместитель директора «Хэйз Голдсмит».

Майк начал раскачиваться из стороны в сторону, схватившись за голову. Его трясло от гнева. Тедди потянулась к нему и нежно положила ладонь на его руку.

— Майк? Расскажи мне о сделке.

Его глаза были пустыми и мутными. На момент Тедди показалось, что Майк вот-вот расплачется, но тот не стал. Он слишком долго не плакал, поздно было начинать сейчас.

— Майк? Пожалуйста, расскажи мне, — попросила его Тедди. — Тебе нужно с кем-нибудь поговорить. Я чувствую, как тебе необходимо с кем-нибудь поговорить. Я не подведу тебя. Разве я когда-нибудь подводила тебя? Я позабочусь о тебе, Майк, — ее голос был нежным, но настойчивым. — Поверь мне, пожалуйста.

Майк взглянул на ее милое, заботливое лицо и сдался.

— Все устроил Фиц, — заговорил он монотонным голосом. — Он сказал, что не может включить меня в партнеры. Ни в этом году, ни в будущем — может быть, даже никогда. Сказал мне, что это — по вине Нормана и управления. Он сказал, что «Стейнбергу» нужен пакет акций «Хэйза» по максимально низкой цене. Много он об этом не рассказывал. После того, как стерлинг был отозван с валютного рынка, он позвонил мне в Нью-Йорк. Потребовал, чтобы я срочно позвонил Глории и заключил с ней сделку на миллиард фунтов, и чтобы мы датировали ее четырьмя часами дня, перед самым закрытием рынка. Он обещал мне премию в пять миллионов фунтов, если я это сделаю.

— И ты это сделал?

— Угу, — Майк уставился в пространство.

— Тебе было трудно уговорить Глорию?

— Нисколько. Она уже достаточно проиграла, чтобы понимать, что останется без работы. Ей было нечего терять. Я обещал ей миллион, если она это сделает. Она согласилась.

Тедди хотелось сказать, что это верно характеризует Майка. Если бы у него было врожденное чувство справедливости, он разделил бы деньги пополам со своей сообщницей. Возможно, Глория была права. Возможно, только два чувства играют роль в человеческой жизни — жадность и страх. Тедди не сказала ничего. Майк выглядел полностью уничтоженным, а она была не из тех людей, которые бьют лежачую собаку.

— Что ты собираешься делать сейчас, Майк?

— Я собираюсь пойти к Фицджеральду и проломить его проклятую голову!

— Майк, разве ты хочешь попасть в тюрьму за убийство? Это не престижное преступление — ты не получишь за него телевизор или переносный телефон…

— Это будет не убийством, Тедди. Я получу за это медаль. Как бы то ни было, я, кажется, в любом случае попаду в тюрьму.

— Я в этом не уверена.

— А что ты собираешься делать? Ты хочешь все рассказать этому парню — Делавиню?

— Да. Я это сделаю. Но, Майк, ты ничего пока не предпринимай. Выходи завтра на работу, будто ничего не случилось. Все будет хорошо. Все как-нибудь уладится, поверь мне. А сейчас, боюсь, мне нужно уйти. Я должна еще встретиться кое с кем.

Майк пожал плечами. Тедди повела его к двери.

— Майкл, не беспокойся. Я уверена, что мы найдем способ все уладить.

— Можешь ты уладить отношения между нами, Тедди? Это все, чего я хочу по-настоящему. Я не заключил бы эту проклятую сделку, если бы не потерял тебя, если бы мог посоветоваться с тобой… — Тедди открыла рот, но Майк приложил к нему палец и нежно провел по губам. — Шшшш… Не говори этого. Знаю, знаю. Я не потерял бы тебя, если не связался бы с Глорией. Я вот что хотел бы сказать тебе напоследок, Тедди. Когда-нибудь ты поймешь, как я раскаиваюсь во всем и как люблю тебя. Я сделаю все, чтобы доказать тебе это. Даже пойду в тюрьму. Все сделаю, слышишь?

Тедди вытолкнула его за дверь.

— Пока не делай ничего, Майк, — приказала она. — Заляг на дно, держи рот закрытым, а лицо — непроницаемым. Через пару дней я встречусь с тобой и скажу, что делать дальше.

Он кивнул в знак согласия.

— Извини, Майк, сегодня я не могу угостить тебя ужином. В следующий раз, хорошо?

— Зря трудилась, Тедди? Долго ты его готовила? — спросил он с грустной улыбкой.

— Хм-хм. «Хародс Холл». — Тедди мягко прикрыла дверь. Слишком много закрытых дверей было между ней и Майком.

Тедди попыталась поговорить с Джеком, но наткнулась на автоответчик. Это означало, что вместо того, чтобы обсудить дела с ним, ей оставалось полагаться на собственные решения и продолжать действовать по-своему. Она вздохнула с облегчением.

— Джек, это Тедди, — сказала она в автоответчик. — Я разговаривала с Майком — все случилось так, как я и предполагала. Я должна на сутки выехать из города. До моего возвращения ничего не предпринимай и веди себя так, будто ничего не знаешь. Продолжай переговоры о продаже «Хэйза» так, словно ничего не случилось. Я позвоню тебе завтра.

Тедди сделала еще три звонка. Она позвонила Джейми и попросила его сказать на работе, что у нее разболелся живот, поэтому она останется завтра в постели и выключит телефон.

— Я хоть сейчас готов приехать тебе в сиделки, Теодора! — отозвался Джейми. — У меня все еще висит халат нянечки, с тех пор, когда я маленьким мальчиком дулся в постель. Если я найду его…

— Ты надевал его на прошлой неделе, Джейми, если я не ошибаюсь. Я не совсем больна, идиот ты эдакий, мне нужно всего лишь отлежаться день-другой.

— Прогуливаем понемножку? Или одна из этих женских проблем? Я заметил, ты стала что-то слишком раздражительна…

— Это не женская проблема! Во всяком случае, я надеюсь, что ты не будешь обсуждать с женщинами их месячные циклы…

— Нет-нет, Тедди, это только для Кандиды. Я клянусь, что все буду держать в тайне — никому ни слова.

— О'кей, Джейми. Никому ни слова.

— Тедди? Мне только что пришла в голову жуткая мысль! Ты, случайно, не беременна?

— Нет, Джейми, я вовсе не беременна. Просто мне нужно кое-что сделать.

— А чего хочет женщина…

— Того хочет Бог. Будь другом, прикрой меня. И повесь трубку, мне нужно сделать еще несколько звонков.

Затем Тедди позвонила в «Британские Авиалинии» и в парижский отель «Крилон». У нее не было настроения останавливаться в отеле «Сен-Симон».

Во вторник с утра Джек Делавинь и Дик Белтон-Смит получили начальные предложения от «Стейнберг Рот». Американцы предлагали купить все сто процентов банка «Хэйз Голдсмит» по стоимости, лишь немного превышающей текущую рыночную цену на акции. Акции «Хэйза» шли по цене 2,53, а предложение основывалось либо на цене 2,68, либо на цене, превышающей рыночную на пять процентов. Юристы «Стейнберга» настаивали на том, что это — великодушное предложение, невзирая на тот факт, что ровно неделю назад акции «Хэйза» шли по цене 3,98.

«Стейнберг Рот» намеревался взять полный стратегический контроль над «Хэйз Голдсмит». Руководящий персонал «Хэйза» был должен остаться работать по контракту в течение двенадцати месяцев, но не обязательно на текущих должностях. «Стейнберг» не давал обязательств оставить их на работе после этого срока. Все сотрудники «Хэйза», как управляющие, так и другие, были обязаны сдать свои паи в торговом банке по той же цене покупки — 2,68. «Стейнберг» не доверял держателям акций компании, находящимся на уровне партнерства, и не хотел предоставлять партнерство никому из пайщиков «Голдсмита». «Стейнберг» намеревался поставить в «Хэйз» нового заместителя директора из управления американского банка. «Стейнберг» соглашался оставить на работе весь текущий персонал, за исключением Глории Мак-Райтер. Они настаивали на ее увольнении.

Джек и Дик молча выслушали Митчела Фримен, одного из старших компаньонов «Стейнберг Рот», занимающегося требованиями корпорации, и троих юристов, которых Митчел привел на встречу. Алекс Фицджеральд также присутствовал, как представитель торговых подразделений банка, но не раскрыл рта в течение всех двух часов заседания. Он сидел с широкой ухмылкой на лице, наслаждаясь атмосферой.

Джек и Дик ушли на личное обсуждение.

— Боже, Джек, после всех этих лет дойти до такого! — Белтон-Смит печально покачал седой головой. — Продажа банка с молотка кучке нью-йоркских банкиров-выскочек в подтяжках!

— Митчел еще не так плох, Дик. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Это моя вина. Я не знаю, что и сказать тебе.

— Вовсе нет, старина, — Дик похлопал его по спине. — Если кто-то и несет ответственность за этого осла Фиачайлда, это я, — он передернулся. — Подумать только, что в нас течет одна и та же кровь!

— Чем все это кончится для тебя, Дик?

— Ну, я много потерял на валютном рынке в течение прошлой недели. Кроме того, мы с Мэри неудачно рискнули в одном из наших синдикатов, «Ллойде». Должен сказать, я рассчитывал, что пай в «Хэйзе» будет обеспечивать мне жизнь в отставке, а теперь он уменьшился. Все, чего я хочу — просить их об отставке. Мне не улыбается, в мои-то годы, отчитываться перед этой шайкой… Трудно ожидать, чтобы они хотели задержать меня здесь, не так ли?

— Я уверен, что мы сумеем обговорить это условие сделки, Дик. Я уверен и в том, что мы сможем улучшить условия предложения. Не могу выразить, как мне неудобно перед тобой. Я подвел тебя после всего, что ты для меня сделал.

— Ничего не говори об этом, дружище! Ты всегда был мне как сын, Джек, и никогда не делал ничего, что я не одобрил бы. Очень надеюсь, что с тобой все будет в порядке, когда дым развеется.

— Я очень подозреваю, что мне придется работать на Фицджеральда в почтовой комнате «Стейнберга», — с мрачной усмешкой сказал Джек.

— Выбрось эти мысли из головы! Идем назад и скажем этим шутам, что представим им встречное предложение в ближайшие трое суток.

Тедди провела утро за бесконечными чашками кофе в различных барах на Елисейских Полях. Она пришла на встречу в ресторане «Петит Монморанси» раньше назначенного времени. Ее провели за столик, она взяла меню и стала ждать своего гостя.

Уже в момент, когда тот вошел в ресторан, Тедди услышала, что он здесь. Громкий голос провозгласил: «Теодора Винингтон! Какая приятная встреча!», и Филип Редмейен, одарив Тедди смачным поцелуем в щеку, водрузил свое большое тело на банкетку рядом с ней.

— Я сидел за рабочим столом и думал, какой ужасающе скучный денек мне предстоит, как вдруг вы позвонили мне и пригласили сюда! Теперь не так уж часто юные леди приглашают меня на ленч, и совсем редко — такие прелестные юные леди…

— Я надеюсь, что не побеспокоила вас, Филип, — извинилась Тедди. — Я не задержу вас долго.

— Нисколько! — провозгласил Филип. — Рад, что вы здесь! И рад, что на этот раз с вами нет вашего мерзкого лягушатника! Он, случайно, не спрятался под столом? — он поднял край скатерти и уставился вниз. — Кристиан! Трусливая, бесхребетная, скользкая амфибия! Покажись!

Тедди светски-вежливо улыбнулась.

— В общем, в последнее время я не встречаюсь с Кристианом.

Филип намазал булочку маслом и сунул в рот.

— Узнали о его жене, да? — спросил он.

Тедди смахнула несколько крошек, таинственным образом оказавшихся на отвороте ее пиджака.

— В общем, да, — подтвердила она. — Лучше бы вы сказали мне, что он женат, когда мы встретились с вами.

— Извините. Я думал, что вы знаете. Это все знают. Кристиан — приятный мужчина. Очень приятный. У него очаровательная жена, Маргарита. Одна из самых знатных парижских леди, и красивая, как картинка. Они, конечно, преданы друг другу, но Кристиан никогда не упускает возможностей с другими дамами и любит распускать руки. И язык тоже. — Филип разразился смехом. — По-моему, это развлекает Маргариту. Мне самому такая система кажется чертовски хорошей, но я никогда не мог убедить в этом Бертину. Печально, однако.

Глаза Филипа, такие же синие, как и глаза Кандиды, только чуть светлее, сверкнули озорным огоньком.

— А теперь, — предложил он, — давайте закажем старого вина и посидим за приятной беседой. Я расскажу вам, какие лягушатники безопасны, а какие — опасны. Безопасные, — он засунул в рот еще одну булочку, целиком, — это женатые. Для нас, англичан, последнее дело — нарушать чистоту породы…

Он почти закончил основной курс, когда у Тедди наконец выдался случай вставить слово. Она хотела бы встретиться с Филипом за обычным светским ленчем, как они договаривались по телефону, но у нее не было такой возможности. Тедди было необходимо задать вопросы, а Филип был единственным известным ей человеком, который знал ответы и мог рассказать ей правду.

— Филип, — воспользовалась она короткой паузой. — У меня есть некоторые скрытые причины пригласить вас на ленч. Дело в том, что я немного обеспокоена относительно Кандиды.

Филип положил нож и вилку и встревоженно уставился на Тедди.

— Случилось что-то особенное? Я давно не разговаривал с ней — почти месяц. У нее проблемы с бизнесом? «Андерсон Сквирс» увел ваших клиентов? ЭРК вытесняют с рынка, или еще что-нибудь в этом роде?

— Нет-нет, ЭРК процветает.

— Ну, тогда и с Кандидой все в порядке. — Филип вернулся к своей еде. — Видите ли, Теодора, если в ЭРК все хорошо, то и у Кандиды все хорошо. Их нельзя разделять. Это ее жизнь и кровь. Ее дитя, если хотите.

— Мне кажется, что в последнее время она на пределе. Она нервничает, она стала очень вспыльчива, словно переживает из-за чего-то.

— Боже, если она и впрямь нервничает, значит, у нее дьявольски много работы! Сочувствую вам всем!

— Нет, дело не в этом. Я не знаю, как объяснить, — растерянно сказала Тедди. Это оказалось гораздо труднее, чем она предполагала.

Филип поддел вилкой большой кусок бифштекса.

— Мне просто кажется, что Кандида выглядит неудовлетворенной, — сделала Тедди еще одну попытку, — словно ищет что-то… может быть, любви? Я не знаю. Как по-вашему, что это такое?

— Мне трудно совместить мою сестренку и любовь, но, возможно, вы правы. Должен заметить, что в прошлом у нее была любовь.

— Вы имеете в виду Джека Делавиня?

— Верно.

— Ну, наверное, именно это я и пытаюсь выяснить. Мне кажется, что в глубине души они оба хотели бы сойтись снова. Я знаю, какого вы с Бертиной высокого мнения о Джеке, и подумала, что, может быть, нам удастся снова свести их вместе.

Филип в полном шоке уставился на Тедди. Он смотрел не нее так, будто у нее внезапно выросла вторая голова.

— Вы сказали, что хотите свести Джека и Кандиду вместе?

— Да. Мне кажется, что они до сих пор любят друг друга.

— Я просто теряюсь, Теодора, — хмыкнул Филип. — Скажу вам одно — если с моей сестрой что-то не в порядке, это никак не связано с потерей Джека Делавиня. Она ненавидит его.

— Я знаю, — согласилась Тедди. — Я имела в виду, что она думает, будто ненавидит его, но в глубине души все еще нуждается в нем, все еще любит его. И Джек ее любит, я это знаю.

Филип откинулся на спинку сиденья. Его живот, однако, касался стола.

— Боже мой! Кристиану, наверное, пришлось поманеврировать с вами! Это, наверное, выглядело, как рыбалка в бочке!

— Я понимаю, что вы считаете меня наивной, романтичной дурочкой…

— Прелестной романтичной дурочкой. Прелестной — без сомнения, романтичной — определенно, и, конечно, абсолютной дурочкой.

— Но я не такая. Я достаточно хорошо знаю Джека Делавиня, и он прямо сказал мне, что любит Кандиду.

— Ах да, конечно. Мы с вами говорим о разных вещах. Если вы утверждаете, что Джек Делавинь любит Кандиду — может быть, это правда. Если это так, я посоветовал бы ему проверить голову у врача, но это возможно. Нет, моя дорогая, я имел в виду ваше странное замечание о том, что Кандида любит Джека. Она его ненавидит. Она глубоко ненавидит его.

— Бедный Джек. — Тедди почувствовала, что слезы выступают у нее на глазах.

— Да, совершенно с вами согласен — бедный Джек. Нет, Кандида любит ЭРК, как я уже упоминал. Она любит работать. Наверное, ей достались другие гены, чем нам с Джесси. Я тружусь изо всех сил, чтобы избежать работы, а Джесси — ну, Джесси за всю жизнь палец о палец не ударила. И не ударит никогда, подозреваю. Но для Кандиды работа — это все. Это ее дитя.

— Вы думаете, что она заменяет ей ребенка? — деликатно спросила Тедди. Ей было трудно даже намекнуть на смерть младенца.

— В каком-то смысле, да. Но Кандида посвятила себя работе еще до того, как завела Томми. Мне кажется, что ей было очень трудно прервать работу.

— Да, это была ужасная трагедия. Мне совершенно ясно, почему Кандида после этого бросилась в работу. И совершенно ясно, почему она ненавидит Джека.

— Да, конечно. Может быть, женщины понимают некоторые вещи лучше, чем мужчины. Мне никогда не удавалось понять, почему Кандида ненавидит Джека Делавиня. Он же — соль земли, пробный камень истины. Никогда и волоса на ее голове не задел, всегда за нее заступался. Он принадлежит к той редкой породе джентльменов, которые, боюсь, идут путем динозавров. Однако, я не отношусь к тем сдвинутым парням — ну, вы знаете, психиатрам — и поэтому, наверное, не могу видеть положение дел с точки зрения Кандиды. Знаете, Джек всегда обвинял себя.

— Да, я знаю. Ему, наверное, тяжело жить с такой виной.

— Безусловно. Я говорил ему сотни раз — это не твоя вина, не грызи себя за это всю жизнь.

— Но мне кажется, что он не расстается с мыслью о собственной вине оттого, что Кандида не может ни простить, ни забыть это.

— У Джека всегда было куда больше причин прощать и забывать, чем у Кандиды. И он куда лучше, чем она. Это, конечно, не значит, что я дурно отзываюсь о своей плоти и крови. — Филип сунул в рот ложку взбитых сливок, колечко белой пены осталось вокруг его губ.

— Что вы имеете в виду, Филип? Как может мать забыть такое? Как она может простить мужчину, из-за которого утонул ее ребенок, даже если это ее собственный муж?

Во второй раз Филип уставился на Тедди так, будто она позеленела у него на глазах.

— Разве вы не знаете, Тедди? Это ведь Кандида присматривала за Томми, а Джек оставался наверху в спальне. Это Кандида заснула, и Томми утонул.

Оуксэйка, 4-е октября 1983

Кандида распахнула двери, ведущие из комнаты на балкон, и полной грудью вдохнула свежий утренний воздух. Рекламные проспекты не лгали, Оуксэйка была одним из чудеснейших мест в мире, драгоценностью среди городов, расположенной в мексиканской долине Съерра Мадре дель Сур. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как Кандида и Джек приезжали сюда на медовый месяц в 1979 году. Ничего, за исключением того, что четыре года назад они снимали в отеле «Президент» апартаменты для новобрачных, а на этот раз сняли апартаменты из двух смежных комнат, в меньшей из которых все еще спал блаженным сном их двухлетний сынишка Томми.

Кандида потянулась к распростертому телу лежащего рядом мужа.

— Проснись и встань, дорогой. Сегодня божественное утро, я не хочу, чтобы ты пропустил его.

Джек заворчал и натянул на голову красиво расшитое покрывало, но его жена не признавала ответа «нет». Она забралась под льняную простыню и заскребла длинными ногтями по телу Джека, добираясь до чувствительных к щекотке мест. Джек с воплем вскочил на постели и схватил Кандиду в медвежьи объятия. Она уютно устроилась у него на руках.

— Что тебе снилось? — приласкалась она к мужу.

— Ты. Все мои хорошие сны связаны с тобой.

— Лжец.

— Ты права. На самом деле я видел сон о Рамоне Монсонисе. Знаешь, из испанской фирмы, которая выпустила те акции. Мне приснилось, что они с Белтон-Смитом устроили вольную борьбу посреди Бродгейта. Пожалуй, это был зловещий сон. Монсонис победил.

Кандида хихикнула.

— Я надеялась, что в ближайшие две недели ты не будешь думать о работе, не говоря уже о том, чтобы видеть про нее сны. Ты же обещал.

— Вольную борьбу ты считаешь работой? — Джек зарыл лицо в сладко пахнущее облако ее волос, щекоча и настойчиво покусывая ее шею. Картина схватки его босса и Рамона Монсониса стала быстро блекнуть. Он попытался представить, как выглядела бы Кандида на вольной борьбе… Его мечтания были прерваны многозначительным толчком его жены. Джек увидел, что Томми, со взъерошенными после сна светлыми волосами, протирает глаза, стоя в дверном проеме их спальни.

— Залезай, старина, — Джек со вздохом откинул край простыни.

Маленькая семья сгрудилась вместе, обсуждая планы на предстоящий день. Джек предлагал весь день провести в постели, Кандида предпочитала совершить путешествие в разрушенный город Монте Альбан, расположенный на вершине горы, откуда открывался вид на Оуксэйку. Томми, в типичной для двухлетнего ребенка манере, настаивал на том, чтобы провести этот день у бассейна, громче всех защищая свое предложение. Джек и Кандида были слишком привязаны к ребенку, чтобы отказать ему, а, может быть, и слишком разнежены, чтобы выслушивать слезы и капризы, следовавшие за отказами. Они благосклонно уступили.

За неделю, проведенную в «Президенте», Томми завербовал всю добродушную, черноглазую мексиканскую прислугу отеля к себе в добровольное услужение. Если запросы Джека и Кандиды встречались вежливостью и безупречным прилежанием, то каждый каприз Томми исполнялся с рабской покорностью. Гордые родители отдыхали после ленча на террасе у плавательного бассейна, наблюдая, как трое садовников, возделывавших идиллические земли отеля, соперничали друг с другом — кто выше поднимет Томми на цитрусовые деревья, выстроившиеся вдоль внутреннего двора.

— Ну и мартышка! Он получил весь персонал этого местечка в свое личное распоряжение! — сказал Джек. Критика в его голосе перемешивалась с гордостью и восхищением.

Джек налил бокал вина Кандиде и заказал себе бренди. Впервые за несколько лет он забыл напряжение работы и наслаждался компанией красавицы-жены и крепыша-сына. Он залюбовался Кандидой. Жаркое солнце превратило ее алебастровую кожу в золотистую, недельный отдых убрал усталость с ее глаз, сделав их нежными и обольстительными. Сейчас она сидела с закрытыми глазами, подставив солнцу лицо и вытянув длинные загорелые ноги. Белые шорты плотно облегали ее стройные бедра. Джек заметил тонкую струйку пота, медленно текущую от ее лба вдоль уха на шею, в ложбинку между грудями, видневшуюся в вырезе бикини. Не в силах сопротивляться соблазну, он потянулся и провел пальцем по пути, оставленному каплей. Кандида не открыла глаз, но довольная улыбка медленно расплылась на ее лице, приподняв уголок прелестного рта.

— Не пора ли на послеобеденный отдых? — хрипло спросил Джек; желание исказило его голос.

Кандида открыла ясные, аквамариновые глаза и погладила пальцами губы мужа.

— Ты забыл, дорогой, что у нас больше не медовый месяц и мы больше не одни. Иди наверх, мой любимый. Ты так много работал, а я палец о палец не ударила за последние два года. Мы с Томми искупаемся, а затем, если Кончита возьмет его ненадолго на кухню, я присоединюсь к тебе.

Когда Джек проснулся, было уже далеко за полдень. Луч солнца пробивался в щель между занавесками, выплескивая лужу света на розовые и синие плитки, которыми был отделан пол комнаты. Джек проспал больше двух часов. Он не собирался спать, дожидаясь, когда Кандида придет с купания, но дремота одолела его. Он пошел в ванную, с удовольствием потягиваясь и разглаживая пальцами волосы на голове.

Кандида, наверное, заходила в комнату, увидела, что он спит, и решила не будить его — подумал Джек с сожалением. Он уверился в этом, когда отдернул занавески и вышел на балкон, откуда была видна его жена, задремавшая на одном из лежаков. Томми, без сомнения, вытворял хаос на кухне. Желание Джека снова вспыхнуло, пока он смотрел на Кандиду. Все еще в полудреме, он вернулся в ванную, смутно ощущая какую-то тревогу, какую-то странность в мертвящей послеполуденной тишине. Что-то стучало в его сознание, заставляя немедленно проснуться.

Джек вновь протер глаза и плеснул на лицо воды. Жуткое чувство ужаса тяжело ударило ему в грудь. Мгновение он стоял, словно прикованный к месту, глядя в зеркало на свое отражение и видя там лицо своего сына. Все мускулы Джека напряглись, он метнулся к балкону. Обшарив террасу бара, его взгляд неотвратимо застыл на привлекательном, выложенном мозаикой плавательном бассейне. В кристально-чистой воде лицом вниз плавало маленькое тельце с распростертыми руками, с одеждой, колышащейся в завихрениях воды, расходящихся от краев бассейна. Пальцы Джека побелели, вцепившись в деревянную ограду балкона. Его отчаянный крик прорезал монашескую тишину окрестностей.

— Томмммм-иииии!

— Вы, наверное, ошиблись, Филип, — прошептала Тедди. — Мне рассказывали об этом случае. Все, в том числе и Кандида, говорили, что это Джек недосмотрел за мальчиком.

— Я тоже слышал эту версию, — покачал головой Филип. — Мы все ее слышали. Но это неправда. Когда Джек с Кандидой вернулись из Мексики, во время похорон Кандида говорила, что она сидела с ребенком, что она допустила, чтобы мальчик утонул. Теодора, я не осуждаю свою сестру. Я очень забочусь о ней. В то время, после смерти Томми мое сердце просто разрывалось, когда я глядел на них. «Допустила, чтобы Томми утонул» — это неудачные слова. Никто не допускал, чтобы Томми утонул. Это всего лишь несчастный случай, и вышло так, что Томми в это время находился на попечении Кандиды. Это могло случиться с любым из них. Это могло случиться при них обоих. Это могло случиться… — он поболтал вино в бокале, задумчиво глядя на него, — …с любым из нас. Но, по воле Бога, это случилось с ними.

Филип осушил бокал. Тедди недоверчиво смотрела на него.

— Почему же теперь все утверждают, что за мальчиком присматривал Джек? — вполголоса спросила она.

— После похорон с Кандидой случилось что-то вроде душевного надлома. Долгое время она не могла, или не хотела ни с кем разговаривать. Она отказывалась признать, что Томми умер. Когда этот период прошел, она стала утверждать, что это Джек присматривал за Томми. Джек позволил ей говорить это снова и снова. Он взял со всех нас обещание не возражать ей насчет этого. Он говорил, что Кандида просто не может выносить реальности случившегося. Сам я не занимаюсь подобными психологическими вывертами. Мне кажется, что многие люди платят огромные деньги чужакам, чтобы обсуждать с ними дела, которые следовало бы обсуждать с семьей или с друзьями. Как бы то ни было, Джек объяснил поведение Кандиды тем, что она никогда не хотела ребенка.

— Почему он так считал?

— Кандида всегда возмущалась, что необходимость воспитывать Томми не дает ей заниматься тем, чем она хотела бы заниматься. Поэтому, когда Томми умер, ей каким-то образом стало казаться, что она заснула умышленно, втайне желая, чтобы с ним произошел несчастный случай. Ну, ничей рассудок не выдержит такого напряжения. Со временем, я точно не помню, но, кажется, несколько месяцев спустя, Кандида настроилась против Джека. Она стала обвинять его во всем. Она перестала говорить о Томми. Ее рассудок был совершенно расстроен. Сестра Джесс рассказала мне, что однажды, когда она помогала Джеку упаковывать вещи Томми, Кандида попыталась зарезать Джека кухонным ножом. Джесс тогда показалось, что Кандида убила бы его, если бы могла. После этого случая Кандида выехала из дома. Джек консультировался у психиатра, который сказал ему, что с Кандидой нужно выждать время, пока она не окрепнет достаточно, чтобы справиться со случившимся. Кандида и сама ходила к психиатру, хотя никогда не говорила об этом. Я не имею ни малейшего понятия, что там происходило. После нескольких месяцев посещения одного из этих деятелей с Харлей-стрит Кандида пришла ко мне и сказала, что собирается открыть свой бизнес и хочет, чтобы я переговорил с Джеком о разводе. Сама она не могла ни разговаривать с ним, ни видеть его. Бедняга Джек. Он дошел даже до того, что дал ей деньги для основания ЭРК, хотя она до сих пор считает, что эти деньги пришли от ее матери. В общем, Джек является владельцем пятой части ЭРК, хотя Кандида этого не знает, а он никогда не скажет ей. Одно время он пытался повидаться с ней. Тогда, наверное, он и понял, что это безнадежно. Это было ужасное время для Кандиды. Это было ужасное время для Джека. Жуткая история. Они могли бы вновь сойтись вместе — и тогда помогли бы друг другу пройти через это, — но, к сожалению, так не получилось.

Тедди не могла заставить себя говорить, хотя в ее голове вертелась тысяча вопросов. Печальный рассказ Филипа наполнил ее чувством пустоты и безнадежности. Ей хотелось выяснить возможные мотивы, по которым Кандида хотела бы уничтожить Джека. Ей не верилось, что Кандида все еще так сильно ненавидит Джека за то, что тот заснул, пока ее сын купался — так сильно, чтобы хотеть уничтожить все, что имел Джек. Теперь Тедди чувствовала, что лучше понимает, как глубоко эта трагедия затронула их обоих. Так глубоко, что Кандида до конца своих дней увязла во лжи, как в единственном пути спасения, ненавидя Джека за то, что он знает правду. Так глубоко, что заставила Джека поддерживать эту ложь, похоронив правду о собственном сыне.

Тедди наконец достигла цели. Теперь она поняла, что Кандида сотрудничала с Фицджеральдом, чтобы отомстить Джеку и погубить его, потому что ей было нужно верить, что с ним все кончено. И еще кое-что она поняла — что Джек все еще любит Кандиду, что он всегда будет любить ее, потому что между ними были узы, которые невозможно разорвать. Тедди не могла вернуть Джеку сына или жену, но она могла вернуть ему компанию. Это было не полное возмещение, но это было лучшее, что она могла для него сделать.