Я очнулась во мраке. Был только мрак и давящая пустота.

Я была в маленькой комнате, скорее настоящей коробке, такой тесной, что я обхватила себя руками, а мои колени были тесно прижаты к груди. Странно, мои конечности были слишком длинными. Все мое тело было другим. Мое тело все время изменялось мною когда я хотела, но сейчас это было не мое обычное тело которое я носила с Романом. Оно было другим. На мгновение, это ужасное место казалось поглотило меня. Я не могла дышать. С большим трудом я старалась успокоиться. Здесь было достаточно воздуха. Я могла дышать. И даже если бы я и не могла, это не имело бы ни какого значения. Страх нехватки воздуха был лишь человеческим инстинктом.

Где я нахожусь? После того, что произошло в моей спальне я ничего не помнила. Постепенно я начала вспоминать прекрасный свет и музыку и то как Роман начал рваться ко мне, но было слишком поздно. Я почувствовала как вырывается его могущество, как он принял решение действовать, но я не увидела окончания всего этого. И теперь я была здесь.

На моих глазах внезапно появились две люминесцентных формы, они светились подобно факелам в темноте. Они были высокие и худые, и выглядели подобно гермафродитам. Их тела были закутаны в черную ткань, свет просачивался сквозь нее, длинные черные волосы струились по их головам, они почти сливались с их одеждой. Их глаза были поразительного цвета светящейся синевы, чересчур синего для любого нормального человека, и казались ошибкой их длинные, бледные лица, которые были не мужскими и не женскими.

Очень странно, потому на сколько далеко они стояли от меня комната должна была быть большой, как будто они стояли на расстоянии 10 метром от меня или даже больше. Тем не менее, я по — прежнему была ограничена в пределах своей темницы (коробки) и ее невидимых стен, едва в состоянии пошевелиться. Кроме них, все остальное было пустотой, непостижимой тьмой. Я не могла видеть даже собственное тело или любые другие приметы комнаты. Мой мозг не смог адаптироваться к пространственной метаморфозе. Все это было слишком нереальным.

— Кто вы? — требовала я. — Что я здесь делаю? — Я не видела смысла напрасно тратить время.

Дуэт сразу не ответил. Их глаза были холодными и нечитабельными, но я видела немного самодовольства на их губах.

— Наш суккуб, — сказал один. Его (мой мозг решил обозначить им пол) голос был низкий и скрипучий, шепелявый, что напомнило мне о змее. — Наш суккуб в прошлом.

— Труднее поймать чем мы думали, — добавил другой идентичный голос. — Мы думали, что ты стала суккубом давным давно.

— Кто вы? — повторила я, с вновь вспыхнувшей злостью. Я вырывалась в тщетной попытке сбежать. Мои ограничения были так крепки, что я даже не могла ударить кулаками по несуществующим стенам.

— Мать будет довольна, — сказал один из них.

— Очень довольна, — подтвердил другой.

То, как они обменивались фразами напомнило мне как взаимодействовали Грейс, бывший лейтенант Джерома, и Мэй. С теми двумя это было очаровательно, умеренно жутко ощущать. А с этими… было что-то другое. Как-то ужасающе и с холодом, сжигая мои чувства, прямо как ногтем по доске.

— Мать вознаградит нас, — сказал первый. Я решила называть их Первым и Вторым для удобства работы психики. — Она вознаградит нас когда будет свободна, когда она сбежит от ангелов.

— Кто ваша мать? — спросила я. У меня появились тревожное предчувствие.

— Мы будем мстить за нее, пока она сама не сможет это сделать, — сказал Второй. — Ты будешь страдать за свое предательство.

— Никта, — пробормотала я. — Никта — ваша Мать. А вы… вы Онейриды.

Они ничего не сказали, что я восприняла как подтверждение. У меня закружилась голова. Онейриды? Как же это случилось? Онейриды были вроде демонов снов, но не такие как те демоны с которыми я сталкивалась. Небеса и Ад следили за порядком во вселенной, но были и другие, которые скрывались и часто действовали параллельно с системой, в которой я существовала. Никта была одной из таких сил, лицом хаоса с начала времен, когда из беспорядка был создан мир.

И Онейриды были ее детьми.

Я знала кое-что о них, но никогда не видела их, и никогда не ждала. Они посещали сны, питаясь ими. Никта делала тоже самое, но манера немного отличалась. Она манипулировала людьми, показывая в их снах видения будущего, искаженная версия которых, приводила не к тому результату, которого ожидал спящий. Это приводило к экстремальным действиям, которые порождали в мире хаос, позволяя ей становиться еще сильнее. Она также питалась непосредственно моей энергией, забирая ее в чистом виде и отвлекая меня моими собственными мечтами.

Но Онейриды кормились непосредственно снами, черпая свои силы из эмоций и реальностей, переживаемых спящим. Насколько я понимала, они также могли управлять снами, но редко имели для этого причины. Люди сами обеспечивали множеством надежд, мечтаний и страхов. Они не нуждались ни в какой помощи со стороны.

Это был предел моих знаний об Онейридах, но этого было достаточно. Наличие хоть какой-то информации о ситуации придавало мне уверенности.

— О чем идет речь? Вы взяли меня из-за Никты? Но я не была тем, кто ее поймал. Это сделали ангелы.

— Ты помогла им, — сказал Первый. — Привела их к ней.

— А потом отказалась спасать ее, — добавил Второй.

С болью я вспомнила ту ужасную ночь, когда Картер и его соратники поймали Никту, после ее разрушительного для всего Сиэтла освобождения. Той ночью умер ангел. Другой пал. И Никта обещала мне показать будущее и семью с любимым человеком, если только я отдам ей оставшуюся часть моей энергии и позволю ей вырваться на свободу.

— Она лгала, — сказала я. — Пыталась заключить сделку, когда ей нечего было предложить.

— Мама всегда показывает только правду, — сказал Первый. — Сны могут быть ложью, а могут быть правдой.

Я решила не указывать им, что их заявления были бесполезными.

— Ну, уверена, она оценит подарок на День Матери, но вы теряете время. Джером придет за мной. Мой архидемон. Он не оставит меня здесь.

— Он не найдет тебя, — сказал Второй. На этот раз я определенно заметила его самодовольство. — Он не сможет найти тебя. Для него тебя больше не существует.

— Вы ошибаетесь, — ответила я немного самодовольно. — В этом мире нет такого места куда бы меня могли взять и где он не смог бы меня найти. — Предполагалось, что они не могу скрыть мою бессмертную ауру. На сколько я знаю, только высшие бессмертные могли сделать такое. Я не была уверена, что Онейриды не провалятся с этой затеей.

Первый улыбнулся. И это не выглядело привлекательно.

— Ты не на земле. Не в смертном мире. Это мир грез.

— Ты в одной из грез, — сказал Второй. — Одна мечта посреди всех человеческих грез. Твоя сущность здесь. Твоя душа. Потеряна в море многих других.

Мой страх остановил меня от комментариев по поводу его внезапной метафоры. Метафизика вселенной и ее слои, и создания были выше моего понимания. Даже если бы кто-то объяснил мне их, это было бы что-то вне понимания смертного, низшего бессмертного, или любого другого существа, которое было создано, а не рождено. Все же у меня было достаточно понимания, чтобы признать некоторую правду в его словах. Существовал мир грез, мир без формы почти с такой же большой властью, как и физический, в котором я жила. Было ли возможно заманить мою сущность в нем в ловушку и скрыть меня от Джерома? Я была достаточно не уверенна, чтобы не принимать это во внимание.

— И что? — сказала я высокомерно, но звучала так же не просто как себя чувствовала. — Вы просто запрете меня в это коробке-мима и от этого будете чувствовать себя лучше?

— Нет, — сказал Первый. — Ты будешь в мире грез. И будешь мечтать.

Мир снова растворился.

Это был день моей свадьбы.

Мне было 15, малолетка в 21 веке, но уже достаточно давно готова стать женой в 5 веке на Кипре. И слишком высока к тому же. Онейриды послали меня в воспоминания или в сон о воспоминаниях или типа того. Это напоминало о мечтах Никты, в которые она мне помещала. Я смотрела на себя как в кино….и в то же время я была самой собой, совершенно естественно испытывая все.

Это дезориентировало меня, усугубляя положение тем, что я никогда не хотела еще раз видеть себя человеком. Продажа души прошла с очевидными недостатками, но были и льготы: возможность менять обличье и никогда снова не носить то тело, которое совершило такие тяжкие грехи в моей смертной жизни.

Тем не менее я была здесь и не могла отвести взгляд. Будто я была в Заводном Апельсине. В юности я была примерно 5 футов 10 дюймов, высокой по современным стандартам и гигант в ту эпоху, когда люди были меньше. Когда танцую, я хорошо применяю свое длинное тело и конечности, двигаясь изящно и легко. Хотя в повседневной жизни я всегда мучительно чувствую свой рост, неловко и неестественно.

Смотря со стороны на старую себя, я была поражена, видя, что я не выглядела неуклюжей как всегда верила. Не отрицаю, я чувствовала отвращение глядя на густые длинные черные волосы до талии или на вполне приятное лицо. Тем не менее, для меня было сюрпризом смотреть на себя в реальности (если это была реальность) и в воспоминании.

Было после рассветное время, я несла большие амфоры с маслом на хранение в дом за домом моей семьи. Мои шаги были легкие, я шла стараясь не пролить его, и я снова удивилась, как я передвигалась. Я поставила сосуд возле других в сарае и оглянулась к своему дому. Едва сделав 2 шага, появился Кириакос, мой муж. На его лице было скрытое выражение, которое говорило, что он проник сюда, чтобы найти меня и он прекрасно знал, что не должен был этого делать. Это был смелый шаг и не характерно для него, я критиковала его за нескромность.

— Что ты делаешь? Ты увидишь меня сегодня после полудня… и потом еще каждый день!

— Я должен дать тебе это до свадьбы. — Он поднял цепочку деревянных бус, маленьких и прекрасной формы с крошечными анхами, выгравированными на них. — Они принадлежали моей матери. Хочу чтобы они были у тебя и одела ты их сегодня.

Он наклонился вперед, одевая бусы вокруг моей шеи. Как толь пальцы коснулись моей кожи, я почувствовала что-то теплое и мурашки пробежали через мое тело. В возрасте 15 лет, я не совсем поняла этого ощущения, хотя я очень хотела изучить его. Благодаря моему опыту я сегодня узнала раннее проявление похоти, и… ну, там было кое-что еще. Что-то еще, что я еще не совсем понимала. Электрическая связь, ощущение, что мы были связаны в нечто большее, чем мы сами. Быть вместе — было неизбежно.

— Вот, — сказал он, когда бусы были на мне и мои волосы были зачесаны назад. — Идеально.

После этого он ничего не сказал. Да и не нужно было. Его глаза сказали все, что мне нужно было знать и я вздрогнула. До Кириакоса ни один человек не смотрел на меня дважды. Я была дочерью Мартанеса, высокой к тому же, с острым на слово языком, никогда не думавшей прежде чем говорить. Но Кириакос всегда слушал меня и смотрел на меня как будто я была другой, заманчивой и желанной, как красивые жрицы Афродиты, которые все еще продолжали свою ритуалы в тайне от христианских священников.

Я хотела, чтобы он прикоснулся ко мне и тогда не понимая как я поймала его руку внезапно и неожиданно. Взяв ее я поместила ее на свою талию и потянула его к себе. Его глаза расширились от удивления, но он не отступил. Мы были почти одного роста, было так легко прикоснуться его губам к моим в сокрушающем поцелуе. Я прислонилась к теплой каменной стене позади меня, оказавшись зажатой между ней и им. Я могла почувствовать каждую часть его тела своим телом, но мы все еще не были достаточно близки. Не достаточно.

Наши поцелуи становились все более горячими, как будто только наши губы могли покрыть то расстояние, что лежало между нами. Я снова направила его руку, на этот раз чтобы снять мою юбку с одной стороны. Его руки гладили мою гладкую плоть и без дальнейшего призыва он переместился на внутреннюю часть бедра. Я изогнулась нижней частью своего тела к его телу, почти на нем, нуждаясь, что он дотронулся до меня везде.

— Лета? Где ты?

Ветер принес голос моей сестры, она не была рядом, но без сомнения искала меня. Кириакос и я стояли беспомощно, оба задыхаясь, с пульсом как после забега. Он смотрел на меня, как никогда до этого. В его взгляде горел жар.

— Ты уже была с кем-то до этого? — спросил он удивленно.

Я потрясла головой.

— Тогда как ты… Никогда не думал, что ты сделаешь так…

— Я быстро учусь.

Мы стояли там, замершие на мгновение. Затем он притянул меня к себе, его губы снова сокрушили мои. Его рука возвратилась к моему платью, задирая его до талии. Он крепко держал мои голые бедра и прижимался к моему телу. Я чувствовала его твердость прижатую ко мне, чувствовала, как мое тело откликалось на что-то, что казалось и новым, и естественным одновременно. Пальцы одной руки проскользнули между моими бедрами, пробуя мою влажность. Его прикосновения были подобно огню и я стонала, желая, чтобы он гладил меня там еще и еще.

Вместо этого, он развернул меня так, чтобы я уперлась в стену. Одной рукой он придерживал подол моего платья, а другой, как я могла предположить, возился со своей одеждой. Спустя мгновение, он толкнулся в меня. Это был шок, такого я прежде не испытывала. Я имею ввиду то, что говорила ранее: у меня никогда не было другого мужчины. И не смотря на то что я была влажной от желания, было больно ощущать его во мне в первый раз. Казалось, что он слишком большой, а я слишком маленькая.

Я закричала от боли, странной боли, которая не уменьшала огня, разгорающегося во мне. Его толчки были сильными и частыми, без сомнения подпитываемые чувствами, которые ему приходилось долго сдерживать. И через какое-то время, боль стала не важной. Удовольствие начало расти, когда он двигался во мне снова и снова, и я передвинулась, сильнее наклоняясь, и позволяя ему брать меня еще глубже. Он толкнулся еще сильнее, и я снова вскрикнула от удовольствия и блаженной боли. Я услышала приглушенный стон, и затем его тело содрогнулось, когда он излился, его движения наконец замедлились.

Когда он закончил, он вышел и развернул меня к себе. Я впервые видела его голым. На нас обоих были кровь и сперма, которые я попыталась оттереть со своих бедер, наконец, сдавшись, я просто позволила скрыть их своему платью. Я все равно буду купаться перед свадьбой.

Кириакос только закончил натягивать свою одежду, когда мы снова услышали мое имя. На этот раз, это была моя мать. Он и я уставились друг на друга в изумлении, не веря что мы сделали то, что у нас было. Я лучилась любовью и радостью от секса и множеством новых чувств, которые я хотела исследовать более подробно. Страх перед моей матерью заставил нас оторваться друг от друга.

Отступая он улыбнулся и прижал мою руку к своим губам.

— Сегодня… — выдохнул он, — сегодня ночью мы…

— Сегодня ночью, — согласилась я. — Мы повторим это. Я люблю тебя.

Он улыбнулся мне с жаром в глазах, а затем поспешил прежде, чем мы были бы пойманы. Я смотрела ему вслед, мое сердце наполнилось радостью.

Остальная часть дня прошла в мечтательном тумане, частично из-за волнений по поводу свадебной подготовки и еще из-за того, что случилось с Кириакосом. У меня были смутные представления о нашей брачной ночи, но мои представления никогда не приближались к реальности. На самом деле я протанцевала весь остаток дня, в нетерпении стать женой Кириакоса, снова и снова заняться с ним любовью.

Свадьба проводилась в нашем доме, так что было полно работы (наряду с моей собственной подготовкой), чтобы отвлечься. Поскольку приближалось время церемонии, я помылась и одела свадебный наряд: туника цвета слоновой кости из хорошего материала оборачивала вуаль пламенного красного цвета. Я должна была встать на колени чтобы моя мать могла приспособить вуаль, заработав много шуток по поводу моего роста от моей сестры.

Не имело значения. Ничего не имело значения кроме как быть навсегда вместе с Кириакосом. Вскоре гости начали прибывать, и мой пульс участился. Ожидание и дневная жара заставили меня вспотеть, и я сокрушалась, что испорчу платье.

Кто-то крикнул, что Кириакос и его семья приближаются. Волнение в воздухе, разделенное всеми, стало более ощутимым. Все же, когда Кириакос прибыл, он ворвался прямо в дом, нарушая тем самым традиционную процессию и торжественную церемонию, которые должны были состояться. В течении половины секунды я думала, что Кириакос, в своей горячей любви ко мне, просто не мог дождаться окончания церемонии. Я была быстро просвещена.

С полным ярости лицом он подошел к моему отцу. — Мартанес, — прорычал Кириакос, тыкая пальцем в лицо моего отца. — Ты оскорбишь меня если думаешь, что я доведу эту свадьбу до конца.

Мой отец был явно озадачен, ему было не легко осознать. Люди отчитывали меня за мой острый язык, но это было в основном из-за того, что я была женщиной. Я и в половину не было так плоха как мой отец, и он запугал много мужчин в два раза больше его. (В этом была печальная ирония, что, в то время как я была слишком высока для женщины, мой отец был слишком низок для мужчины.) Несколько мгновений спустя, мой отец разразился свойственной ему гневной тирадой.

— Конечно доведешь! — воскликнул он. — Вы помолвились. Мы заплатили приданное.

Отец Кириакоса был там, и судя по его элегантной одежде и удивленному выражению лица, для него это тоже было новостью. Он положил руку на плечо сына.

— Кириакос, в чем дело?

— В ней, — сказал Кириакос, указывая пальцем на меня. Его пристальный взгляд переместился на мое лицо и я вздрогнула от такой силы, как-будто меня хлопнули. — Я не женюсь на дочери-шлюхе Мартанеса.

Вокруг были вздохи и шепот. Лицо моего отца стало ярко-красным.

— Вы оскорбляете меня! Все мои дочери целомудренны. Они — все девственницы.

— Все ли? — Кириакос повернулся ко мне. — А ты?

Все глаза повернулись ко мне, и я побледнела. У меня пересохло во рту. Я не могла подобрать слова.

Мой отец вскинул руками, явно раздраженный этой ерундой.

— Скажи им, Лета. Скажи им, чтобы мы могли покончить с этим и вернуть наше приданное.

У Кириакоса был опасный блеск в глазах, когда он изучал меня.

— Да, скажи им, чтобы мы могли покончить с этим. Ты — девственница?

— Нет, но…

Разразился хаос. Мужчины кричали. Моя мать вопила. Гости были воплощением ошеломленного шока и восхищения по поводу новому скандалу. Отчаянно, я попыталась обрести дар речи и перекричать всех.

— Это было только с Кириакосом! — кричала Я. — Сегодня был первый раз!

Кириакос отошел от того места, где он говорил моему отцу, что не вернет приданное. Он осмотрел меня:

— Правда, — сказал он. — Мы сделали это сегодня. Она отдавалась так легко как какая-нибудь шлюха, просила меня взять ее. Еще не известно скольким мужчинам она предложила свое тело или скольким предложила бы даже после свадьбы.

— Нет! — закричала я. — Это не правда!

Но никто не услышал меня. Возникло слишком много споров. Семья Кириакоса бушевала над оскорблением. Моя семья ощетинилась за свое доброе имя, и мой отец старался изо всех сил, чтобы возместить ущерб, хотя прекрасно понимал, что мое собственное признание сулило нам провал. Добрачный секс не был необычным явлением для низших классов, но как семья торговца, мы придерживались многих наших обычаев для наших лучших среди знати, или считавших себя такими. Целомудрие девушки было священным, и отражалось на ее отце и семье в целом. Это позорило всех их и имело серьезные последствия для меня. Что Кириакос отлично знал.

Он двинулся ко мне так, чтобы я могла услышать его несмотря на шум.

— Теперь все знают, — сказал он низким голосом. — Все знают для чего ты.

— Не правда, — сказала я сквозь слезы. — Ты знаешь, что это не так.

— Никто не захочет тебя теперь, — продолжал он. — Слишком плоха для всех. Ты проведешь остаток своей жизни на спине, раздвигая ноги для любого, кто придет. И в конечном счете ты останешься одна. У тебя никого не будет.

Я зажмурилась, пытаясь остановить слезы и когда открыла глаза — меня окружала темнота.

Ну, не полностью в темноте.

Прямо передо мной Онейриды пылали так ярко, как никогда прежде, освещались изнутри ярким светом.

— Интересный сон, — сказал Второй, с чем-то, похожим на улыбку. — Он многое дал на чем питаться.

— Не правда, — сказала я. Проснувшись у меня были слезы на щеках, прямо как во сне. — Все не правда. Ложь. Так не происходило.

Сон запутывал мой мозг, почти заставляя усомниться в себе, но мои собственные воспоминания скоро победили. Я вспомнила тот день. Я вспомнила поцелуй Кириакоса у здания и как мы тогда разошлись в разные стороны, гонимые знанием, что скоро мы станем мужем и женой, что сделает нашу брачную ночь намного слаще. И это было. Это не было быстрое удовольствие у стены. У нас было время, чтобы изучить и исследовать тела друг друга. Он был на мне, смотря в мои глаза, а не на спину. Он говорил мне, что я была его жизнью. Он говорил мне, что я была его миром.

— Ложь, — повторила я более отчетливо, фиксируя сияние Онейридов. — Все произошло не так. Все произошло не так. — Я знала, что была права, все же я чувствовала потребность продолжать повторять это, чтобы быть уверенной, что эти слова правдивы.

Первый беззаботно пожал плечами.

— Это не имеет значения. Я говорил тебе: Мать показывает правду. Но сны? Сны снами. Они могут быть правдой или ложью, и все дают нам пищу. А ты? — Он зеркально отобразил улыбку своего близнеца. — Ты будешь спать… и спать… и спать…