Справедливо утверждение: всякая любовь – счастье, даже несчастливая. Справедливость этого выражения можно признать полностью, без всякой сентиментальности: понимая это как счастье любви в самом себе, которая в присущем ей праздничном волнении будто бы зажигает сто тысяч ярких свечей в затаённых уголках нашего существования, чей блеск яркими лучами озаряет всех нас изнутри. Потому люди с истинной душевной силой и глубиной знают о любви ещё до того, как полюбили. Охваченный ею, человек зарождает настоящую полноту жизни в контакте с другим человеком, в нём высвобождается его творческая сила. Так дело всей жизни, вся внутренняя плодотворность и красота могут брать своё начало только из этого контакта, ибо это именно то, что для каждого человека означает «всё» – момент связи с недостижимой подлинностью вещей. Она – средство, при помощи которого с ним говорит сама жизнь. Жизнь, которая неожиданно становится чудесной, яркой, как будто говоря с нами на языке ангела, милостью которого она находит необходимые именно для него слова.

1

Старший лейтенант Андрей Минин стоял в строю и маялся. Шёл будничный утренний развод военнослужащих части. По его мнению, привычный ритуал затягивался, он всё никак не мог дождаться его окончания. Начинало припекать жаркое среднеазиатское солнце, и саднило справа грудь. Андрей инстинктивно дотронулся до того места, где болело. Чуть слышно хрустнула многослойная повязка, влажно отлипая от кожи.

«Опа. Кажется, кровь протекла из-под повязки, как бы тельняшку не вымазать. Жалко. Только новенькую сегодня надел», – подумал он.

Старший лейтенант спецназа ГРУ Минин Андрей за последние четыре месяца первый раз попал на утреннее построение части.

Сначала он был в служебно-боевой командировке в одной из азиатских республик, потом был на излечении в госпитале по случаю касательного ранения груди. Группа разведчиков под его командованием попала под плотный миномётный огонь. Одна из мин рванула очень близко, метнув сноп осколков ему в грудь. Офицера спас разгрузочный жилет, приняв основную часть удара на себя. Осколками разбило все автоматные магазины, что висели на груди, но два куска металла всё-таки добрались до беззащитного тела, рассекая его чуть выше правого соска. Первый обошёлся со старшим лейтенантом гуманно, просто сильно раскроил ему кожу. Эта рана зажила очень быстро. Идеально ровные края срослись за считанные дни, оставив только тонкий розоватый шрам. А вот второй, зазубренный осколок постарался на славу, оставив после себя безобразно-рваный след, глубоко впился в тело, остановившись, только встретив на своём пути ребро. Вот он-то и доставил Андрею массу неприятных мгновений, так как рана после него никак не хотел заживать. Пролежав около месяца в госпитале, Андрей выписался досрочно, уговорив врача тем, что пообещал ему долечиться в медико-санитарной части по месту службы.

Ему был положен отпуск по ранению. Но он, просидев неделю в общежитии для офицеров, где не было даже телевизора, начал понемногу изнывать от вынужденного безделья. К маме ехать не хотелось, чтобы лишний раз её не расстраивать своими повязками-перевязками. Читать быстро надоело, ехать в центр города, например в кино, лишний раз не хотелось, так как нужно было трястись часа полтора в автобусе только в один конец. И чтобы совсем не сойти с ума от ничегонеделания, он вышел на службу раньше, за две недели до окончания отпуска.

Когда построение закончилось, Андрей подошёл к ротному.

– Товарищ капитан, разрешите, до санчасти схожу, перевязку сделаю.

Капитан понимающе кивнул, а потом, улыбнувшись, добавил:

– Минин. Чего припёрся-то, сидел бы дома, книжки читал, в кино бы ходил и в госпиталь к сестричкам на перевязки. Все в «железного солдатика» играешь?! Да?! А теперь с твоей «царапиной» так получится, что ты вроде бы есть, а вроде как и нет тебя. Чуть что: «А где Минин?», «Как где, на перевязке».

Андрей улыбнулся в ответ:

– Сергеич. Да в общаге с ума сойти можно от безделья, и в центр с нашей окраины на автобусе часа полтора пилить. Никакого кино не захочешь. А в части при деле, рядом с ребятами, да и медсестрички у нас не хуже.

– Да ладно уж, оставайся, – и капитан, соглашаясь, махнул рукой. – Кстати, у нас говорят, в санчасти новенькая появилась. И говорят, что даже очень красивая.

– А вот мы сейчас сходим и проверим, товарищ капитан, что да как. Приду и сразу доложу по всей форме, – сказал Андрей, хитрюще поглядывая на командира.

– Да знаю я тебя, – сказал капитан, – ни одной юбки в санчасти не пропустишь.

И шутливо погрозив пальцем, добавил:

– Смотри, Александрыч, допрыгаешься – женю.

– Есть, – весело ответил Андрей, поднося руку к козырьку кепки. – Разрешите идти.

– Иди, иди. Как вернёшься, найди меня в роте.

– Есть найти, – и Андрей, развернувшись на 180 градусов спиной к капитану, сделал три чётких строевых шага, как положено по строевому уставу, но, не выдержав, обернулся, посмотрел на капитана и засмеялся. Капитан покрутил пальцем у правого виска, улыбнулся ему в ответ.

Они сдружились с капитаном за два года совместной службы и поэтому могли себе позволить пошутить друг над другом, но когда дело касалось службы, то авторитет командира был непререкаемым. Минин зашагал в сторону санчасти. Ротный посмотрел ему вслед. «Смотри, как помчался в санчасть. Как услышал про новенькую, так сразу уши торчком. Конечно, когда появляется перед тобой мужик под два метра, светловолосый, глаза под цвет голубых полос на тельнике, с подвешенным языком, да еще и офицер спецназа, не каждая, даже опытная женщина устоит. А он этим и пользуется, «гад»», – с легкой завистью думал он.

Спустя некоторое время Андрей подошёл к белому, огороженному невысоким забором двухэтажному зданию медсанчасти. Её территория была тщательно убрана, дорожки выметены, бордюры покрашены известью, а перед входом были разбиты две небольшие клумбы. Начальник медицинской части подполковник Ковальчук, а проще начмед Иваныч, слыл в бригаде требовательным и справедливым офицером. Он был хирургом и врачом от бога, обладал твёрдым и не всегда уступчивым характером. Если он с чем-то или с кем-то не соглашался, то никогда не останавливался, пока не добьётся своего. Даже командир части старался не перечить ему. Он серьёзно увлекался народной медициной, знал почти все лечебные травы, из которых готовил по своим рецептам мази и снадобья, известные на весь Туркестанский округ.

Внутри санчасти царила рабочая суета и пахло лекарствами. Сновали туда-сюда врачи, медсёстры, занимаясь своими делами. Тут же находились несколько солдат в больничной униформе из числа выздоравливающих – кто с тряпкой, кто с веником, кто на приём к врачу, а один из числа старослужащих помогал старшей медсестре выдавать лекарство больным. Он нёс торжественно за ней плоский ящичек с таблетками и микстурой, которые были разложены и разлиты в мензурки с написанными на них фамилиями.

Старшая медсестра, старший прапорщик медицинской службы Кротова Алевтина Павловна, была женщиной крупной, и за глаза в бригаде её называли мадам Грицацуева, по аналогии с героиней Ильфа и Петрова. Она всегда сама раздавала лекарства, строго следя за тем, чтобы солдаты принимали, а не выбрасывали их в мусор. Алевтина Павловна в юности была стройной и симпатичной девушкой, увлекалась парашютным спортом, на её счету более семисот прыжков, имела разряд по боевому самбо. У неё был любимый, лейтенант Женя, который служил в этой же части. Дело шло к свадьбе. Но тут началась война в Афганистане, и её Женя был направлен в ДРА. Алевтина Павловна последовала за ним. Эта война перевернула её жизнь с ног на голову. После перенесённого гепатита пошли осложнения, начались проблемы со здоровьем. Она стала стремительно набирать вес, и о самбо с парашютами пришлось забыть. В довершение всего её любимый, лейтенант Женя, погиб при выполнении боевого задания. Она очень тяжело пережила гибель своего Жени, так и не выйдя замуж, оставшись на всю жизнь «соломенной вдовой».

В общей сложности прослужив в спецназе уже более двадцати лет, Алевтина Павловна знала про службу спецназа столько, что могла заткнуть за пояс любого «спеца». Она могла не только диагноз медицинский поставить не хуже любого доктора, но и при случае крепко съездить по роже зарвавшемуся хаму. Всю свою нерастраченную любовь она отдавала молодым девчатам, что служили в медсанчасти. Поэтому все медсестры бригады находились под её материнской опекой, и не приведи господь кому-то обидеть незаслуженно «ёе девочку», в Алевтине Павловне просыпалась тигрица, которая защищает своего ребёнка. Все помнят случай, когда она, находясь в командировке, уложила одним ударом стодевяностосантиметрового бугая – офицера из пехоты, после того как тот, будучи пьяным, сильно оскорбил одну из медсестер. Так что Алевтина Павловна была в бригаде в почёте и уважении у всего личного состава от солдата до командира.

А вот Андрея Минина она почему-то любила особенной, материнской любовью, как родного сына. И поэтому, когда он появился в коридоре санчасти, Алевтина Павловна сразу поспешила к нему, причитая на ходу.

– Да ты мой золотой мальчик, – сказала она, обнимая Андрея, – как же так получилось-то с тобой, ты же лучший у нас командир группы и не уберёгся.

– Мина, Алевтина Павловна, она же дура самая опасная, никогда не угадаешь, где рванёт, – ответил Андрей, осторожно обнимая её, боясь задеть рану, – солдат, главное, сберёг.

– Да, солнышко, ты прав, солдатики важнее, они же совсем ещё молоденькие и глупенькие. А как рана, – участливо продолжала она, глядя на него с нежностью, – зажила?

– Нет, Алевтина Павловна, не зажила. Собственно, поэтому и пришёл. Перевязку бы сделать. А то чувствую, кровит рана.

– А чего из госпиталя убежал так рано? Наверное, набедокурил опять?

– Нет. Просто надоело валяться. Из-за одной перевязки в день лежать нет смысла, а это и у нас можно делать. Да и по вам всем соскучился, – сказал Андрей и чмокнул её в щеку.

– Ой льстец. Врёшь, но всё равно приятно, – ответила зардевшаяся Алевтина Павловна, – ну иди, иди, Иваныч пускай посмотрит, он у нас в этом деле профессор.

– Это точно, Алевтина Павловна, Иваныч спец каких ещё поискать надо.

И, освободившись от объятий Алевтины Павловны, Андрей вошёл в кабинет, на двери которого висела табличка «Начальник медицинской части в/ч № … подполковник Ковальчук С.И.».

В небольшом, но уютном кабинете за столом сидел человек в белом халате и что-то быстро писал. Тёмный ёжик его волос уже тронула ранняя седина, кустистые брови были сведены к переносице, крупные черты лица были напряжены, губы сжались в тонкую полоску.

«Что-то Иваныч важное, наверно, пишет», – подумал Андрей, продолжая рассматривать его.

Широкий разворот плеч, мускулистые руки хирурга, сильные кисти, в которых была почти незаметна ручка, проворно бегающая по бумаге. Под белым халатом, одетым на голое тело, угадывался мощный торс. Чувствовалась уверенная сила во всем облике начмеда.

«Да, Иваныч мужик, – восторгался Андрей, – его рукопожатие вообще может кисть сплющить».

– Проходи, присаживайся, – сказал подполковник, не поднимая головы, – сейчас допишу, и займёмся тобой.

Андрей молча сел на стул. Начмед дописал предложение, поставил точку и, бросив ручку, поднял голову;

– О! Минин! Привет!!! – радостно воскликнул он. – Ты каким ветром? – и вставая со стула, протянул ему руку.

– Попутным, товарищ подполковник, – ответил Андрей, отвечая на рукопожатие.

– Слышал, зацепило тебя серьёзно.

– Да как серьёзно, терпимо. Только вот не заживает зараза уже почти месяц.

– А что из госпиталя ушёл? Лечился бы там.

– Да там, товарищ подполковник, только мазью Вишневского мажут и всё, а она мало помогает. И чистили, и уколы кололи, да всё как-то без толку. Вот я и подумал, лучше к Вам. Вы своими травами да мазями быстрей на ноги поставите.

– Ой ли! Так уж быстрее! – довольно произнёс начмед.

– Конечно быстрее. Про Ваши травы и мази во всём округе знают. Даже в госпитале сказали: «Езжай к своему Ковальчуку, он тебя сам вылечит».

– Так вот и сказали? Ну-ну, – проворчал польщённый начмед, – давай в перевязочную, посмотрим тебя.

Затем поднял трубку одного из трёх телефонов, стоящих на столе, произнёс, дождавшись ответа:

– Лукошкину в перевязочную.

Андрей прошёл в перевязочную. Зная строгие порядки начмеда, он разулся, оставив ботинки у порога, и только потом вошёл в комнату. В комнате для перевязок все сияло стерильной чистотой, стеклянные шкафы с медикаментами, операционный стол, биксы с перевязочным материалом и даже пара находившихся здесь стульев, казалось, блистали аккуратностью. Расстегнув и сняв камуфлированный китель, он посмотрел себе на грудь. На тельняшке, немного ниже повязки, алело кровавое пятнышко.

«Вот блин горелый, всё-таки испачкал тельник, – раздосадованно подумал Минин, – а кровь почти не отстирается».

Тем временем за спиной открылась-закрылась дверь и девичий голос произнёс:

– Добрый день.

– Добрый, – буркнул, не оборачиваясь, раздосадованный Андрей, занятый изучением пятна.

За спиной открылся стеклянный шкаф, загремели инструменты, заклацали замки биксов. Не оборачиваясь и не обращая внимания на звуки, наполняющие комнату, он стянул через голову тельняшку. Ещё раз придирчиво осмотрел пятно. Затем, повесив тельняшку на вешалку, обернулся.

Стоя к нему спиной, девушка в белом халате, в аккуратной белой шапочке деловито раскладывала на металлическом столике всё необходимое для перевязки. Халат, подогнанный по фигуре, очень выгодно подчёркивал стройность её талии. Красивые, загорелые, длинные ноги до коленей были прикрыты подолом. Чем больше Андрей смотрел на неё, тем сильнее у него перехватывало дыхание. От её фигуры веяло чем-то родным и до боли знакомым. Ему казалось, что он знает эти очертания давно, эти волнистые изгибы её тела, эти руки, эту нежную шею и этот упругий, с медным отливом завиток каштановых волос, что непослушно выбился из-под шапочки. И в то же время твёрдо понимал, что прежде он никогда не встречал этой девушки. На него вдруг нахлынуло неистребимое желание подойти к ней, обнять со спины за талию и, нежно поцеловав в шею, спросить: «Как дела, моя хорошая?»

Сердце застучало быстрее, участилось дыхание, его тело стала охватывать неведомая до сих пор истома. Он, конечно, понимал, что неприлично так сверлить взглядом незнакомую девушку, но никак не мог отвести от неё свой взгляд, он как бы напитывал этим образом глаза, стараясь запомнить все чёрточки такого неожиданно милого и родного тела.

Девушка, почувствовав на себе этот упорный взгляд, на секунду замерла, затем обернулась и с улыбкой сказала:

– Товарищ старший лейтенант, вы так дырку во мне прожжёте своим взглядом.

Андрей, смущенно краснея, опустил взгляд к полу и, кашлянув в кулак, попытался ответить, но не смог. Спазм перехватил горло, и из него вырвался только сип. Скрывая своё смущение, он натужено закашлял и, отдышавшись, хрипло пробормотал:

– Извините, так получилось.

– А-а-а, понимаю, – довольно произнесла девушка и неожиданно добавила: – Меня зовут Дарья.

– А меня Андрей.

– Я знаю, – ответила она, – вы гвардии старший лейтенант спецназа ГРУ Минин Андрей Александрович, лучший из командиров групп части.

Андрей поднял глаза от пола и пристально посмотрел на неё. Но солнце, бьющее в окно, отсвечивало своими лучами и не давало разглядеть Дарью. Он видел только очертания лица и ослепительно-очаровательную белозубую улыбку.

– И интересно, откуда у Вас такая подробная информация про мою скромную персону, – заинтересованно спросил он.

– Военная тайна, – ответила она и попросила: – Сядьте, пожалуйста, на стул, я вам повязку сниму.

Андрей послушно сел, но больше не решался рассматривать Дарью, которая вновь повернулась спиной к нему. Он был огорошен своим неожиданным состоянием и никак не мог понять, что же происходит с ним на самом деле. Таких неожиданно теплых и приятных чувств он до этого момента никогда не испытывал.

Теперь Дарья находилась от него на расстоянии метра. На него вновь неистребимо наваливалось желание обнять её. Безотчетно повинуясь своим чувствам, он уже хотел сделать это, как до его обоняния донёсся неожиданно тонкий аромат, который пробился сквозь стойкое амбре лекарств, висевшее в комнате. Андрей потянул носом этот чудный запах, пытаясь разобраться в его природе. А запах, проникая в его сознание, вызвал удивительную дрожь, которая, начавшись с затылка, захватывала в своей стремительной атаке всё тело, терзая его упоительными покалываниями.

«Так ведь это от неё такой дух идёт, – подумал он, прикрывая глаза, втягивая в себя вновь и вновь идущий от неё аромат, – какой же он милый и родной».

Дарья повернулась к Андрею и произнесла:

– Давайте, старший лейтенант, снимем вашу повязку, – в правой руке у неё блестели хирургические ножницы с изогнутыми лезвиями.

Теперь он получил возможность рассмотреть её лицо полностью.

На высокий округлый лоб до пушистых бровей вразлёт была надвинута медицинская шапочка. Большие карие с поволокой глаза, опушённые густыми ресницами, смотрели на него с любопытством и тревогой одновременно. Идеально правильный женский носик над чувственными чуть припухлыми губами и округлый изящный подбородок дополняли, как ему показалось, неземной девичий облик. И когда их взгляды встретились, Андрею вдруг показалось, что он провалился в эти прекрасные глаза, ухнув с обрыва в кофейно-молочный омут, стремительно летя по спирали вниз, замерев на полувздохе, как это бывает при парашютном прыжке.

«Это добрая фея спустилась ко мне с небес, – почему-то подумалось ему, – неземная фея!»

Тем временем Дарья нагнулась к нему, нижним изогнутым и округлым на конце лезвием хирургических ножниц подцепив край повязки, начала проталкивать его дальше, стараясь охватить им всю ширину бинта, чтобы разрезать его одним движением. Холодная сталь ножниц ожгла на миг разгорячённую кожу. Андрей инстинктивно вздрогнул.

– Что? Сделала больно? – тревожно воскликнула Дарья, заглядывая с ужасом к нему в глаза.

– Нет. Ножницы холодные. Я от неожиданности. Извини, – ответил Андрей срывающимся на полушёпот голосом. – Продолжай.

– А я подумала, что рану нечаянно зацепила, – облегчённо вздохнула Дарья, – больше не дергайтесь так, товарищ старший лейтенант, а то пораню ненароком, – уже строже добавила она.

– Не буду. Извини – ответил он прикрывая глаза.

Дарья нажала на кольца ножниц, и в наступившей тишине послышался треск разрезаемой марли.

Андрей приоткрыл глаза, и его взгляд остановился на распахнутом вороте халата, через пройму которого он увидел её прелестные груди, которые мирно покоились в чашечках кружевного бюстгальтера. Неистребимый жар желания рванул от живота к голове, мгновенно взбудоражив кровь.

«Бог мой. Родная, как я хочу обнять тебя», – безумно застучало в его голове.

Он оторвал руки от стула, на котором сидел, поднимая их для объятий, теряя остатки разума.

– Ну, где там наш раненый, – неожиданно громогласно прозвучал голос начмеда, который незаметно для Андрея вошёл в перевязочную.

Слова Иваныча подействовали на Минина как ушат холодной воды, отрезвляя и возвращая к действительности. Он сконфуженно опустил руки. А Ковальчук тем временем продолжал:

– Даша. А что это у нас старлей такой красный сидит? Ты его что, пытаешь тут?

– Не знаю, Сергей Иванович, он что-то вздрагивает постоянно. Жалуется, что ножницы холодные, – ответила Дарья с легкой иронией в голосе.

– Нет, Даша. Это он на тебя, наверно, так реагирует. Может, влюбился с первого взгляда, – продолжал ёрничать Ковальчук.

– Да нет, – отвечала в том же духе ему Дарья, – он не может, он же «Железный солдат».

Андрей не выдержал.

– И ничего я не влюбился. Просто жарко сегодня. Вот и всё, – промямлил он и, понимая, что сморозил глупость, стушевался ещё больше, краснея до неприличия.

– Ну ладно, ладно, хватит, – примирительно сказал Ковальчук. – Лукошкина, показывай, что там у него.

«Луко-о-ошкина, – мысленно нараспев повторил Андрей, – какая созвучная имени и вкусно звучащая фамилия. Лукошкина Дарья».

Между тем Дарья, разрезав повязку до конца, осторожно сняла её, обнажая багровый, сочащийся сукровицей, рваный двадцатисантиметровый след от осколка. Сняла и, посмотрев на рану, неожиданно коротко всхлипнула. Поражённый такой неожиданной реакцией Андрей посмотрел на неё. В уголках её глаз дрожали слёзы, уже готовые сорваться вниз, а взгляд выражал столько боли, жалости и сожаления, что у него похолодело в душе.

«Что это она так бурно реагирует на мою «царапину». Опыта нет или как…» – подумал он.

Но домыслить ему не дал голос начмеда.

– Да-а-а, Минин. Постарались «духи» на славу. Распахали так распахали. На всю жизнь метку оставили. Первый шрам-то со временем почти исчезнет, а этот останется, – участливо протянул Ковальчук.

– Да ладно вам, товарищ подполковник. Одним больше, одним меньше, я ещё лет пять послужу, так как зебра полосатым стану.

– Сплюнь, Минин, сплюнь, – суеверно махнул рукой Ковальчук, – пусть он будет последним. Так ведь, Лукошкина.

– Так, – слёзно ответила Дарья и, отвернувшись, стала перекладывать с места на место инструменты, хотя в этом никакой необходимости не было.

Ковальчук вопросительно дёрнул бровями вверх, глянул на Дарью, потом на Андрея и удивлённо пожал плечами, дескать, ничего не понимаю.

Затем он заставил его лечь на кушетку и, протерев руки спиртом, начал колдовать над его раной. Дарья хлопотала рядом, подавая ему необходимые материалы и инструменты.

Андрей лежал, закрыв глаза, лишь иногда кривя лицо, когда врач, прочищая ему рану, делал больно. Он думал о Дарье, думал о себе, стараясь разобраться в новой природе своих ощущений. Всё, что произошло с ним за последние пять минут, не вписывалось в рамки его бытия. Можно даже было сказать, что он был слегка напуган тем каскадом чувств, что внезапно обрушились на него.

– Так, – раздался над ним голос начмеда, – рану мы твою почистили, теперь надо мазь наложить, чтобы всю гадость из раны вытягивала. Как специально для тебя изготовил по новому рецепту вот только вчера, так что дня два-три, и пойдёшь на поправку, а через недельку и вовсе снимешь повязку.

– Спасибо вам, Сергей Иванович, – ответил, не открывая глаз, Андрей, – что бы мы без вас делали.

Слышно было, как загремели склянки. Неожиданно на лоб Андрея легла нежная девичья рука. Он отрыл глаза. Над ним склонилась Дарья, она смотрела на него с любовью и добрым участием.

– Так как себя чувствуешь, Андрюша? Очень больно? – мягко спросила она.

Андрей, улыбнувшись, ответил.

– Что ты, Дашенька. Совсем нет. Это как комар кусает. Не больно, но неприятно.

– Вот и хорошо, – улыбнувшись в ответ, произнесла Дарья и провела рукой по его щеке.

И когда рука скользила по его щеке, он, не удержавшись, быстро повернув голову, поцеловал её в ладошку. Она резко отдернула свою руку. Но чувствовалось, что в этом жесте не было неприязни или брезгливости, просто сработал эффект неожиданности и стыдливости. Что она и подтвердила красноречивым взглядом, брошенным в сторону начмеда, который, стоя к ним спиной, размешивал стеклянной лопаткой в медицинской ступке мазь. Потом, сделав дурашливо-испуганное лицо, погрозила ему пальчиком.

Андрей лежал, глядя на Дарью, и улыбался во все свои тридцать два зуба. Ему было необычайно хорошо. Он смотрел на её милое лицо, и ему казалось, что мир вокруг пропал. Только он и она. Теперь, глядя на эту девушку, появившуюся в его мире так внезапно, он четко и осознанно почувствовал, что к нему быстрым шагом приближалась она, Любовь. Именно Любовь, с большой буквы Л, которая приходит к человеку единожды во всём своём великолепии и остаётся с ним до конца. Любовь, когда ты всеми клеточками своего тела и своего сознания ощущаешь, что эта женщина истинная твоя половинка.

Наконец Ковальчук закончил колдовать над мазью и подошёл к Андрею. Осторожно наложив мазь на рану, он прикрыл её стерильной салфеткой. Затем, не обращаясь за помощью к медсестре, сам крепко перебинтовал ему грудь.

– Ну, пока всё. Значит так, повязку два дня не снимать, не мочить. И потом на перевязку. Первое время будет дёргать рану, но потом пройдёт. Если что не так, сразу ко мне. А пока… гуляй.

Начмед хлопнул его по плечу и направился к умывальнику мыть руки. Дарья, сделав сосредоточенный вид, наводила порядок на столе после перевязки и как будто бы совсем не обращала внимания на Андрея. Задетый за живое таким, как ему показалось, неожиданным невниманием к себе, Минин встал, оделся. Затем сказал, обращаясь к стоящему к нему спиной Ковальчуку:

– Спасибо, товарищ гвардии подполковник.

– Пожалуйста, – донеслось ему в ответ.

– И Вам спасибо, товарищ медсестра, извините, не знаю Вашего звания.

– Ефрейтор, – отозвалась Дарья.

– Спасибо и Вам, товарищ гвардии ефрейтор, – со значением повторил Андрей.

– Пожалуйста, товарищ гвардии старший лейтенант, – весело откликнулась девушка, поворачиваясь к нему, и, дурачась, приложила растопыренную пятерню к шапочке, – ежели что… обращайтесь. Всегда рады помочь!

Андрей пристально посмотрел ей в глаза, и сердце его затрепетало от радости. В её глазах читался явный призыв к продолжению знакомства и обоюдной радости от произошедшей встречи. Он, слегка смутившись, козырнул в ответ и вышел из комнаты.

2

Минин шёл по дороге, не замечая происходящего вокруг. В его душе бушевал шторм из чувств и страстей. Дело в том, что Андрей полтора года назад пережил личную трагедию, развод. Он очень сильно любил тогда свою бывшую жену Татьяну и не замечал, а скорее всего не хотел замечать, что творилось вокруг. Когда он возвращался домой из своих служебно-боевых командировок, то всегда находились «доброжелатели», которые рассказывали или намекали ему о неверности его жены. И о том, что в его отсутствие жена строгостью нравов не отличалась, что её часто видели нетрезвой и в сомнительных компаниях. Но Андрей был ослеплён своей любовью и один раз даже ударил одного из таких «доброжелателей». Он не верил никому. Он слишком сильно, как ему казалось, любил свою жену. И так продолжалось до тех пор, пока в один из обычных дней к нему на службу не приехала жена одного из прапорщиков, служившего с ним в одной части. Вызвав его на КПП, она, плача, рассказала об интимной связи своего мужа с его женой и о том, что в данный момент они вместе находятся в его квартире. Почему-то ему поверилось сразу. Безумная злоба охватила его, ему захотелось крушить, ломать всё вокруг, и он, не удержавшись, кулаком с размаху пробил дыру в деревянной двери КПП, вымещая на ней свою слепую ярость. Затем, поймав такси, помчался домой.

Поднявшись на свой этаж, Минин хотел с ходу высадить ногой дверь и, ворвавшись в квартиру, убить обоих, но удержался. Скорее всего, его удержала мысль о том, он так не хотел этому верить, что это всё неправда и что жена ему верна и ждёт его, приготовив ужин. Андрей осторожно открыл дверь и прошёл в квартиру. Сердце оборвалось, проваливаясь в бездну. Квартиру наполняли стенания и восторженные восклицания вошедших в блудливый азарт любовников. Он осторожно прошёл к полуоткрытой двери их супружеской спальни, где его взору представилась следующая картина. Жена Татьяна, обнаженная, безудержно скакала верхом на голом, распластавшемся под ней прапорщике, начальнике автомобильного склада части, полурусском, полуузбеке. Андрей даже толком не знал, как его зовут. Прапорщик, стеная от удовольствия, закрыв глаза, лапал её своими руками то за попу, то за грудь. Татьяна же, привычно запрокинув руки за голову (это была её любимая поза), ослепленная своим грехом безумно выкрикивала слова и фразы, которые говорила всегда Андрею в час любви и которые, как он считал, предназначены были только для него. В груди Минина вспыхнул всепожирающий огонь. Нет, он не кинулся их убивать, любовники, занятые собой, даже не заметили его присутствия, он просто стоял и смотрел, а огонь в его груди разгорался всё больше. В этом огне сгорала та безумная любовь, которую он испытывал к своей жене, сгорала его совесть, которая не позволяла ему изменять своей супруге, горело счастье, радость и всё то, что связывало, как ему казалось, нерушимо с этой женщиной. Горело всё и покрывало толстым слоем пепла его сердце, вмиг огрубевшее и почерствевшее. Ушла злоба, ушла ярость, остался только холодный рассудок и чувство брезгливости.

Он просто достал сигарету, прикурил и, неспешно затягиваясь, продолжал наблюдать за любовниками. Сигарета быстро догорела. Андрей, с сожалением посмотрев на окурок, бросил его коротким щелчком в сторону неугомонных любовников. Окурок, описав плавную дугу, приземлился точно на грудь прапору, выбив из себя сноп искр, опаляя разгорячённых любовников. Татьяна, взвизгнув, соскочила на пол, суматошно стряхивая с себя горячий пепел. Следом, грязно ругаясь, вскочил и прапорщик. Андрей сделал шаг, входя в комнату.

– Привет. Не обожглись? – спросил он бесцветным голосом.

Татьяна повернулась, её глаза расширились от ужаса.

– Не-е-ет!!! – истерично закричала она, пятясь от Андрея спиной.

Прапорщик, повернувшись на её крик, изумленно уставился на неожиданно появившегося в комнате мужа Татьяны. Андрей сделал навстречу ему мягкий полушаг, левой ногой вперёд, занося её немного в сторону и перенося на неё центр тяжести своего тела, со всей силы впечатал кулак правой руки точно в нос прапора. Громко хрустнуло, прапорщик, теряя сознание, полетел спиной вперёд, врезаясь в прикроватный столик, ломая его тяжестью своего тела, сбивая на пол вазу с фруктами, два бокала с вином, початую бутылку вина.

««Ок Мусаллас», её любимое вино», – отметил про себя Андрей.

Он повернулся к Татьяне, подошёл к ней вплотную и стал пристально вглядываться ей в глаза, словно пытаясь отыскать ответ на свой вопрос.

– За что? За что ты меня так?!

Но в её глазах не читалось ни раскаяния, ни сожаления. Наоборот, первичный испуг сменился на лютую злобу и брезгливое отвращение.

– Это ты виноват, – заорала она. – Ты!!! Со своими вечными командировками и нищенской зарплатой! Мне надоело ждать дома, ходить по госпиталям, таская тебе жратву!!! Я молодая и хочу жить красиво, а не быть женой занюханного лейтенанта!!! Я не люблю тебя! Я тебя ненавижу!!!

У Андрея кроваво полыхнуло в глазах.

– Сука, – только и смог он выдавить из себя и, не удержавшись, наотмашь влепил ей пощечину.

Крик прервался, её голова мотнулась в сторону, как у тряпичной куклы, и она с размаху рухнула на пол. Не глядя на неё, Андрей подошёл к неподвижно лежащему прапорщику. Его лицо с безобразно распухшим носом было залито кровью. Прапор открыл глаза и безумно шарил ими вокруг, пытаясь осмыслить произошедшее. Недолго думая Андрей схватил его за руку и как куль с мукой бесцеремонно потащил по полу на выход. Вытащив его в подъезд, не останавливаясь, стащил его по ступенькам лестницы, выволакивая на улицу. Остановившись на мгновение, осмотрев улицу, он потащил свою ношу к центру двора, на детскую площадку, благо она в это время пустовала… Там взгромоздил тушу прапорщика на карусель и запустил её по кругу. Время было обеденное. В окнах стали появляться любопытные лица, прохожие замедляли шаг или вовсе останавливались, глядя с изумлением на голого мужика, кружащегося на карусели.

Андрей покончив с прапорщиком, вернулся в дом. Татьяна сидела на полу, тихо скуля как подбитая собачонка, размазывая по щекам кровь, что струилась из разбитого носа. На мгновение ему стало её жалко. Чувство вины царапнуло душу. Он прежде никогда не поднимал руку на женщин и не думал, что такое с ним может случиться. Андрей достал из шкафа полотенце, сходил на кухню, намочил его, затем вернулся в спальню, подобрал с пола её халат и всё это кинул Татьяне.

– Утрись и прикрой свой срам.

– Что, возбуждаю? – с вызовом спросила она.

– Нет. Противно!

Татьяна покорно встала, надела халат и, вытерев лицо, села на кровать, прижимая мокрое полотенце к носу. Андрей тем временем достал парашютную сумку и начал складывать в неё свои вещи. Делал он это подчеркнуто небрежно, но сосредоточенно, аккуратно складывая в сумку только свои носильные вещи. Татьяна молча наблюдала. Упаковав вещи, он ещё раз оглядел комнату, затем прошёл в ванную комнату. В целлофановый пакет сложил свою зубную щетку, бритвенные принадлежности, мочалку и также поместил всё это в сумку. После чего вырвал из тетрадки чистый лист, сел за стол и написал в загс заявление о разводе. Потом, не глядя в сторону уже бывшей для него жены, произнёс:

– Подпиши.

Она молча подошла и так же молча без комментариев поставила свою подпись. Затем так же молча вернулась и села на кровать.

– Ну, вот и всё, – ни к кому не обращаясь произнёс Андрей. Он ещё раз осмотрел комнату, и тут его взгляд остановился на вещах прапорщика, что мирно лежали на стуле. Подойдя к ним, он взял в руки его тельняшку и рванул за лямки в разные стороны, раздирая на две части. Затем оторвал рукава от куртки, разорвал материю на спине по шву, потом принялся за штаны, наступив на одну штанину, вторую потянул на себя, порвав их на две части. Трусы в руки брать побрезговал, просто вытер о них подошвы ботинок и, поддев носком, швырнул их на кровать. Затем все разодранные вещи прапорщика собрал в один ком и, подойдя к открытому окну, выбросил всё на улицу.

– Вот теперь всё, – и обращаясь к бывшей жене, добавил: – Прощай.

Он подхватил сумку в одну руку, в другую взял парадную форму, висящую на плечиках, и направился к выходу. Уже спускаясь по ступенькам, не удержавшись, бросил последний взгляд на свою уже бывшую квартиру. В открытых дверях стояла жена и, глядя ему в спину, молча плакала. Что-то похожее на жалость проснулось у него в сердце, но он, отгоняя этот сиюминутный приступ, только быстрее пошёл вниз по лестнице.

Сбегая по последнему лестничному проёму, в полутьме подъезда он чуть не врезался на последних ступеньках в прапорщика, который, придя в себя, поспешил укрыться внутри дома от любопытных людских глаз. Увидев быстро идущего Минина, он шарахнулся в угол, стараясь как можно глубже забиться туда. Утихшая ярость вновь проснулась в Андрее, ему захотелось размозжить его голову о ступени. Но так как руки у него были заняты вещами, он отвесил ему сильного пенделя, сбивая с ног. Прапор упал, съёжился и, воя от боли, начал молить о пощаде. Он был так жалок, что пропало всякое желание его бить. Андрей нагнулся и сказал:

– Значит так, урод. Я тебя бить не буду, но при одном условии. Ты завтра же подашь рапорт о переводе в другую часть, и не дай бог ты этого не сделаешь или кому-то проговоришься о том, что здесь было, тебе не жить. Сегодняшний день тебе покажется раем. Ты понял меня?

– Да, да, понял, – захлебываясь кровавыми соплями, торопливо отвечал прапорщик, – я всё сделаю, только не бей.

Андрей выпрямился и, отхаркнувшись, плюнул ему в лицо. Выйдя на улицу, он поймал такси и вернулся в часть. Вечером он уже поселился в общежитии для офицеров, которое находилось в противоположном от его квартиры краю города. Там он закрылся в своей комнатке и впервые в жизни ушёл в запой. Но больше чем на три дня его не хватило, ещё день он приходил в себя и вновь вышел на службу.

Да, внешне к службе вернулся всё тот же гвардии старший лейтенант Минин Андрей, но внутри он стал совсем другим. Ему казалось, что душа его обуглилась, а сердце покрылось броней недоверия ко всем женщинам мира. Теперь женщин он рассматривал только с физиологической стороны, не веря их словам любви и нежности. Ему казалось, что он никогда и никого не сможет, да и не захочет полюбить, а женщины лживы и не способны на верную любовь. В его последующей холостой жизни женщины появлялись и пропадали стремительно, он даже не запоминал их имен.

Когда спишь с женщинами направо и налево, они сливаются в одну. Просто она становится усреднённым образом, меняется имя, кожа, лицо, рост и голос. Длина волос, объём груди, степень эпиляции интимных мест и цвет белья. Вырабатывается определенный стиль общения, с применением шаблонных, заученных фраз.

Делаются одни и те же штучки, совершаются одинаковые движения в установленном порядке. Частые перемены сексуальных партнёрш приводят к повторяемости, равнодушию и цинизму.

Вот поэтому и шёл сейчас гвардии старший лейтенант Минин из санчасти, не замечая происходящего вокруг. В его душе бушевал шторм из чувств и страстей. Он так привык к своей одинокой жизни и смирился с тем, что ему больше не дано любить, что просто-напросто испугался того чувства, которое стремительно рождалось у него в сердце. Он боялся обмануться, довериться ещё раз кому-то, поверить в чью-то любовь и полюбить в конце концов самому, понимая, что он не переживёт ещё одного предательства, ещё одной измены. Но где-то внутри себя Андрей почему-то осознавал, что в отношениях с Дарьей такого случиться не может, и робкий лучик надежды, высокого светлого чувства начал потихоньку пробиваться сквозь пепел его остывшего сердца.

3

Андрей сидел в ротной канцелярии, бездумно смотря на чистый лист раскрытой тетради. Он помнил, что хотел что-то написать, а вот что именно, не знал. В канцелярию вошёл ротный:

– Не понял. Саныч, ты пришёл, а почему меня не нашёл? Я тут тебя с собаками по всей части ищу, а ты в канцелярии затихарился.

– Виноват, товарищ гвардии капитан, задумался, – ответил вставая Андрей, не глядя в глаза командиру.

– Смотрите, они задумались, – иронично протянул капитан, – что ты мне как первогодок отговорки придумываешь.

– Я же сказал, виноват, – уже резче ответил Андрей.

Ротный недоуменно посмотрел на Минина:

– Ты что рычишь, Лёха? Что-то случилось?

Минин громко и горестно выдохнул:

– Случилось, Сергеич, случилось, – и сел за стол.

Командир сел напротив:

– Так говори, не тяни. Что произошло?

– Понимаешь, Сергеич, я пошел в санчасть… а там она.

– Кто она-то? Новенькая, что ли? И как она, классная?

– Да иди ты, командир, с глупостями… – и Андрей возмущённо умолк.

– Так, так, подожди, – проговорил капитан озадаченно, – ты уж не влюбился ли с первого взгляда?

– Да не знаю я, Виктор, – взволнованно начал говорить Андрей, – понимаешь, я её видел впервые сегодня. А у меня такое чувство, что я знаю её всю свою жизнь. Смотрю на неё и понимаю, что она до боли в сердце знакома. Я знаю её тело, голос, волосы, глаза. Ах, какие у неё глаза! Я впервые в жизни утонул в глазах женщины. Представляешь, как в омут провалился. А когда она до меня дотронулась, знаешь, как будто кто-то очень родной прикоснулся. А запах, я как волчара почуял свою волчицу среди многих. Мне кажется, что я её в огромной толпе народа найду по этому запаху. Мне хочется повторять её имя и фамилию постоянно. Лукошкина Дарья. Такое великолепное созвучие, ласкающее слух. Витя, я петь готов и стихи сочинять. Понимаешь, я чувствую всеми клеточками своего тела, что она родная, что я ей тоже небезразличен. Она такая, такая, что я не знаю… – и он, смешавшись, умолк. Торопливо полез в нагрудный карман, достал сигарету, но никак не мог прикурить, потому что дрожащие пальцы не могли справиться со спичками. Они ломались, рассыпаясь у него в руках, и совсем не хотели загораться. Щёлкнула зажигалка, и к сигарете Андрей приблизился её огонек. Это его друг и командир, видя его беспомощность, пришёл на выручку.

Судорожно затянувшись, Минин подошёл к открытому окну и шумно выдохнул, выпуская дым на улицу. В комнате повисла пауза.

– А что не так? Тебя что-то гнетёт? – спросил Виктор, внимательно глядя на Андрей. – Говори, уж тебя-то я знаю как облупленного.

Андрей сделал несколько быстрых и глубоких затяжек.

– Понимаешь… Я боюсь. Честно говорю, боюсь после Татьяны доверять свои чувства девушкам. Боюсь лжи и обмана. Ещё одной измены любимой женщины я не переживу.

– Дело, конечно, твоё, Андрей, – произнёс командир. И после небольшой паузы продолжил: – А что если вы родные души? Что если вы всю жизнь искали именно друг друга? Соприкоснувшись на мгновение с ней, ты вдруг понял, какой может быть земная, настоящая любовь. И что теперь, из-за твоих страхов вы расстанетесь и никогда больше не будете вместе? И тебе до конца дней придётся искать ту, которую нашёл однажды, но испугался и не смог полюбить?

Минин, поражённый таким неожиданным монологом своего друга, удивлённо вскинул взгляд на него. Но ротный был серьёзен. Он продолжил.

– И знаешь, я рад за тебя. Рад, что у тебя внутри зарождается чувство. Какое оно, я не знаю, что будет дальше, время покажет. Но я никогда не видел тебя таким. Я очень хочу, чтобы у тебя всё получилось, ты достоин самого большого счастья, потому что хороший человек, прекрасный друг и отличный товарищ.

– Спасибо тебе, Сергеич! А я никогда не знал, что ты так умеешь говорить. Спасибо!

– Так, ну ладно, Саныч, хватит нюни разводить. Что сказано, то сказано, – ответил слегка покрасневший командир, – теперь о службе. Ты сможешь сегодня дежурным по батальону заступить? Комбат Иванова из первой роты отправил старшим машины, а вернётся он только к полуночи. Остальные офицеры заняты, так что кроме тебя некому.

– Без проблем, командир. Надо так надо, – ответил уже бодрым голосом Андрей.

– Вот и славно. Знал, что на тебя можно положиться. Ладно, я в штаб, в секретную часть, а ты можешь до развода покемарить в канцелярии. Всё равно я сюда только к вечеру вернусь, рота вся в наряде, а в расположении только дневальные.

– Хорошо, я так и сделаю.

Ротный ушёл. Выйдя в коридор, Минин наказал дневальному по роте разбудить его в 16.30. Затем вернулся в канцелярию, закрыл дверь на ключ. Неспешно снял куртку, разулся и лёг на стоявший в углу комнаты старенький видавший виды диванчик. Он прикрыл глаза, и сразу перед ним появилась Дарья.

Она, задорно смеясь, шла по полю, усыпанному ярко-алыми маками. Андрей пытался её догнать изо всех сил, но никак не мог. А она шла и шла, постоянно оглядываясь на бегущего следом Андрея. И смотря на его неуклюжие потуги догнать её, только веселее смеялась. Тут небо затянулось тучами, послышались раскаты грома. А Дарья уходила всё дальше и дальше, и её голос доносился уже издалека.

– Ну что же вы такой неловкий?! Вы меня так никогда не догоните, товарищ гвардии старший лейтенант!

И вот Андрей потерял её уже из виду, а гром всё сильнее и сильнее, и только эхо разносит по округе её голос…

– Товарищ гвардии старший лейтенант! Товарищ гвардии старший лейтенант!!!

Андрей очнулся. В дверь громко барабанили.

– Товарищ гвардии старший лейтенант! Вы сказали разбудить вас в 16.30. Время!

– Да, я понял! Спасибо, дневальный! – крикнул он в ответ и резко сел.

«И приснится же такое, – подумал он, – и главное в цвете и так реально. Давненько я цветных снов не видел».

Затем Минин быстро оделся и вышел из канцелярии, до развода по караулам оставалось 10 минут.

Жизнь закрутилась в привычном ритме. Развод по караулам, приём дежурства, прибытие роты из наряда, ужин, ночная поверка и т. д. и т. п. Армейская жизнь всегда подчинена строгому распорядку дня, и главная задача дежурного по батальону, чтобы военнослужащие его придерживались. И только часам к одиннадцати ночи, обойдя все спальные помещения батальона, убедившись, что все солдаты спят, он смог доложить об окончании рабочего дня дежурному по части и наконец-то остаться наедине со своими мыслями.

Но только он настроился на мажорный лад, как услышал скрип открывающейся двери и приглушённый голос дневального, стоящего на тумбочке.

– Дежурный по роте, на выход.

– Отставить, – произнёс вошедший.

– Отставить, – эхом отозвался дневальный.

– Где дежурный по батальону? – спросил вошедший.

– В канцелярии, товарищ гвардии старший лейтенант, – прозвучало в ответ.

Андрей слышал, как вошедший офицер подошёл к двери. Дверь распахнулась, и на пороге появился Иванов, тот самый офицер, вместо которого заступил в наряд Минин.

– О, Александрыч, привет! – радостно воскликнул Иванов, распахивая объятья.

– Привет, привет, Игорь, – улыбаясь в ответ, сказал Андрей, слегка обнимая его.

– Только осторожно, не помни меня, рана ещё не зажила, – тут же быстро добавил он, чувствуя, как сильно начинает его сжимать товарищ.

– Ой, извини, – отшатнувшись от него, произнес Иванов, – а я думал, всё заросло у тебя уже. Что, сильно зацепило?

– Не очень, но глубоко и никак не заживает уже второй месяц.

– А-а-а. Понятно. Ну ладно, потом как-нибудь за рюмкой чая расскажешь. Просто я устал очень, а через пять часов снова выезжать, нужно поспать немного. Я чего заходил-то, со мной бойцы были. Так вот один чего-то мучился с температурой всю обратную дорогу. Он в казарме спать лег. Ты проследи за ним, что да как. Дежурного по роте своего я предупредил, если что, он к тебе. Хорошо?

– Хорошо, Игорь. Иди, спи. Разберёмся.

– Спасибо. Если что, я сплю в канцелярии роты, – добавил Иванов и ушёл.

Андрей включил настольную лампу, затем подошёл к двери, щёлкнул выключателем, гася верхний свет. Но в комнате темнее не стало. Из распахнутого окна струился яркий лунный свет, заливая всё пространство ротной канцелярии. Слегка удивлённый таким неожиданным эффектом, Андрей погасил и настольную лампу, подошёл к окну. На небе, прямо напротив окна, сияла жёлтая, нереально большая луна. Миллионы ярких звёзд больших и малых рассыпались вокруг неё, мерцая красными, синими, зелёными огнями. Млечный путь своим белёсо – туманным трактом перечёркивал небо наискосок, дополняя величественную картину ночного неба, которое своей чёрно-синей чашей накрыло землю. У Андрея от восхищения замерло дыхание.

«Ух ты! Вот это да!!! Вот это зрелище!!! – мысленно воскликнул он и продолжил: – Как это завораживает!!!»

Он стоял и любовался небом.

«Когда это я вот так просто стоял и смотрел на небо? – неожиданно подумалось ему. – Просто смотрел на небо и любовался им, и видел в этом красоту, а не карту маршрута группы, и не ругался с ним за его яркий свет, который создаёт проблемы для маскировки, а просто купался в этом лунном свете? Наверное, давно… Может, в детстве… Нет, не вспомню. А интересно, Дарья смотрит когда-нибудь на небо? Надо при случае спросить».

Андрей стоял и восхищённо улыбался, разглядывая безбрежный космический океан. Ему было хорошо, легко и очень празднично на душе. Что-то очень хорошее происходило с ним. Это было как перерождение его сущности. Заканчивался один жизненный цикл и начинался другой. Это происходит со всеми людьми время от времени, в разное время, в разных формах. И чаще всего этому способствует любовь в её разнообразном жизненном проявлении. О приближении которой, собственно, пока только догадывался гвардии старший лейтенант спецназа ГРУ Минин.

Раздался стук, Андрей обернулся, дверь в канцелярию распахнулась, впуская яркий электрический свет, который вмиг разрушил очарование лунной ночи. В дверном проёме возник сержант с красной повязкой на левой руке, дежурный по первой роте.

– Разрешите, товарищ гвардии старший лейтенант! – произнёс он, прикладывая руку к пятнистой кепке.

– Да, сержант, входи. Что случилось? – ответил Минин, слегка прищуриваясь от яркого света.

– Да там рядовой Лепёхин, что с Ивановым ездил, блюет в туалете, весь зелёный какой-то и трясётся мелко так.

– Веселье пришло неожиданно, – съёрничал Андрей. – Вот что, сержант. Как он перестанет туалет пугать, пусть одевается. В санчасть со мной пройдёт. Иди. Я доложу дежурному по части и спущусь к вам.

Сержант, откозыряв, ушёл. Минин подошёл к дневальному по роте, возле которого на тумбочке стоял полевой телефон. Взяв трубку в руку, он крутанул рукоятку телефона, посылая вызов.

– Дежурный по части слушает, – хрипло раздалось в телефоне.

– Это дежурный по батальону гвардии старший лейтенант Минин. У меня в первой роте рядовой Лепёхин заболел, температура и блюёт. Я его в санчасть отведу.

– Принял, – послышалось в ответ, – только потом сразу прозвонишься, что там.

– Обязательно, – ответил Андрей и положил трубку.

Он спустился на первый этаж. У входа в помещение первой роты его ждал дежурный, рядом с ним стоял бледный солдат, который, если судить по внешнему виду, служил первый год.

– Ну, что с тобой случилось, боец? – обратился к Лепёхину Минин.

– Наверно, голову напекло, – слабым голосом ответил солдат.

– И где ты так умудрился? – продолжал Андрей.

– Да мы весь день на солнце работали.

– А кепочку мы, естественно, сняли? Жарко.

– Да, – понурился солдат.

– А сколько служишь? – уточнил Андрей.

– Четвёртый месяц, – услышал он ответ.

– И что, за четыре месяца не уяснил, что, когда жара, кепку снимать нельзя? Или не учили?

– Учили. Но я как-то забыл, – пробормотал солдат.

– Забы-ы-ыл, – протянул Андрей. – Сам-то откуда?

– Из Кемерово.

– Понятно. С холодных краёв. До санчасти дойдёшь? – получив утвердительный ответ, добавил: – Ладно. Пошли, – и, взглянув на сержанта, сказал: – Остаешься за старшего. Если что, сразу в санчасть звони. Я пока там буду.

Отперев дверь, Минин с солдатом вышли из здания. Дежурный по роте, задвинув щеколду на входной двери, поспешил в ленкомнату, где у него на столе были разложены фотографии, которые он вклеивал в разрисованный солдатским художником дембельский альбом. Служить ему оставалось всего три месяца.

4

Второй раз за сутки старший лейтенант шёл в санчасть. Случись подобное происшествие в другой день, Андрей бы не раздумывая отправил с заболевшим солдатом дежурного по роте. Но сегодня он пошёл сам. Ему очень хотелось ещё раз побывать там, где он познакомился с Дарьей. Конечно, он втайне надеялся, что может так случиться – и она будет сегодня дежурить, но упорно отгонял эту мечту, считая её нереальной. Просто прийти туда и мысленно ощутить её присутствие уже казалось большой радостью.

Они подошли к зданию санчасти. Над дверью висел плафон, который освещал крыльцо и саму дверь, в которой на уровне глаз был вмонтирован глазок. Минин нажал на кнопку звонка. Входная дверь по инструкции на ночь должна запираться. В центре дверного глазка вспыхнуло маленькое световое пятнышко.

«Свет включили в коридоре», – догадался Андрей.

Из-за двери раздался полусонный голос.

– Кто там?

– Гвардии старший лейтенант Минин. Привёл больного солдата.

– Покажитесь, товарищ старший лейтенант, я вас в глазок не вижу, – послышался уже взбодрившийся голос дневального по санчасти.

Андрей шагнул на центр крыльца, вставая аккуратно под фонарём.

– Теперь видно?

– Так точно. Сейчас дежурной медсестре доложу.

Было слышно, как дневальный, шаркая по полу тапочками, пошёл по коридору. Чуть слышно скрипнула дверь, и вновь стало тихо.

Спустя минуту шарканье в коридоре возобновилось вновь, дежурный шёл к двери. Лязгнул засов, и дверь отворилась, впуская пришедших внутрь.

Коридор санчасти освещался всего одной лампой, что горела около входа, и в конце коридора ещё мерцал голубоватый свет фонаря дежурного освещения.

– Товарищ старший лейтенант, вы проходите к дежурной медсестре. Вон видите, третья стеклянная дверь справа светится. Вот туда, – сказал дневальный, указывая рукой направление.

Подойдя к светящейся матовым светом стеклянной двери, Андрей замер. Кольнуло в сердце и забарабанило в ускоренном ритме.

«Там Дарья», – подумал он и, затаив дыхание, потянул за ручку двери.

Дверь бесшумно отворилась. Прямо напротив двери за столом, на котором горела яркая настольная лампа, сидела Даша, склонившись над разложенными бумагами. Кокетливая с красным крестом шапочка лежала на правом краю стола. Её волнистые каштановые волосы были аккуратно собраны на затылке в хвост и скреплены металлической заколкой в форме крыльев бабочки.

Дыхание почему-то не хотело возвращаться к Андрею, и только когда в лёгких совершенно не осталось кислорода, он, наконец, спохватился и шумно выдохнул, освобождая лёгкие для новой порции кислорода.

Дарья отвлеклась от чтения бумаг, подняла голову. В её глазах вспыхнул радостный огонёк, она улыбнулась.

– Привет, – певуче произнесла она, но увидев за его спиной бледное лицо солдата, спохватилась: – Здравствуйте, товарищ старший лейтенант. Что у вас произошло?

– Солдат приболел, – ответил он, улыбаясь в ответ, – перегрелся, наверно, на солнце. Температура, и рвёт его.

– Понятно. Давайте посмотрим, – и, обращаясь к солдату, добавила: – Проходи, садись и рассказывай, что с тобой приключилось.

Андрей отошёл в сторону, уступая место солдату, опустился на медицинскую кушетку, что стояла в углу. Солдат сел на стул возле стола. Получив от медсестры градусник и засунув его под мышку, он начал отвечать на вопросы, которые ему задавала Дарья.

Андрей не слушал, о чём они говорили, его сердце быстро и весело стучало, выбивая радостный ритм. Он был так счастлив от того, что сегодня дежурила Дарья и он вновь её видит, что ему хотелось только одного, остаться рядом с ней подольше и слушать её певучий голос просто глядя на неё. Минин теперь не стеснялся, не боясь смутить её своим пристальным взглядом, который излучал только любовь и нежность к этой неожиданно родной и любимой девушке. А Дарья, хлопоча над больным, всё чаще и чаще смотрела на него, не скрывая своей радости от его присутствия.

Наконец она забрала градусник, посмотрела на ртутный столбик, переписала данные и, обращаясь к, Андрею сказала:

– Вашего солдата придётся оставить в санчасти на пару дней. Очевидно, у него был тепловой удар и нужно, чтобы его осмотрел завтра врач. Сейчас я ему дам таблеток и уложу спать.

– Хорошо, – произнёс Андрей, продолжая улыбаться. – Как скажете, доктор. Я тогда от вас дежурному по части позвоню, доложу.

– Конечно. Дежурному звонить по белому телефону, – ответила Дарья и, обойдя стол, открыла стеклянный шкаф, ища нужные лекарства.

Встав с кушетки, он подошёл к столу, поднял трубку телефона. В трубке раздался зуммер вызова. Дежурный взял трубку не сразу. Андрей стоял, слушая унылые длинные гудки, дожидаясь ответа. И вновь он почувствовал тот самый аромат, что взбудоражил его сегодняшним утром, и вновь упоительная дрожь стала пронизывать его тело. Ноги сделались ватными, а в ушах зашумело так, что он не сразу расслышал, как на другом конце провода дежурный ответил ему уже два раза и, теряя терпение, рявкнул в трубку третий раз: «Слушаю!!!» – возвращая его к действительности.

Андрей, чувствуя неловкость, торопливо доложил о случившемся. Получив утвердительный ответ, положил трубку, отошёл к двери. Тем временем Дарья нашла нужные таблетки, налила полстакана воды и всё это подала солдату.

– Пей, – сказала она солдату, тот послушно выполнил её команду. Затем, повернувшись к двери, громко позвала: – Дневальный! – некоторое время спустя дневальный появился в дверях. – Значит так, Лепёхина отведи в пятую палату. Забери у него форму и выдай халат. А утром, когда пойдёте в столовую получать завтрак, не забудь получить и на него. Всё понял?

– Так точно, – ответил дежурный и увёл Лепёхина.

Они остались одни. Повисла неловкая пауза. Минин понимал, что его миссия выполнена и пора уходить, но мялся, пытаясь найти повод остаться. Дарья же вернулась за стол и что-то писала в толстой канцелярской книге. Так прошло несколько минут. Вновь появился дневальный по медсанчасти и доложил, что новенького он уложил спать, а его форму отнёс в каптёрку. Дарья, не поднимая головы, кивнула одобрительно. Дневальный вернулся на свой пост около двери. Постояв ещё немного, Андрей вздохнул и, кляня себя за вдруг неожиданную робость, произнёс:

– Ну ладно. Пошёл в батальон, я же вроде как на дежурстве тоже, – и не дождавшись ответа от Дарьи, которая продолжала сосредоточенно писать, вздохнул ещё раз, поворачиваясь к двери.

– Андрюша, чаю будешь? – раздалось за его спиной.

Он резко повернулся. Даша закончила писать и с ласковой нежностью смотрела на него.

– Ты извини меня за молчание, пожалуйста, просто нужно было всё записать правильно о поступившем больном. А то, что не так сделаешь или ошибёшься, потом начмед голову «намылит».

– Конечно, понимаю, – радостно отвечал Андрей, – а чаю я буду с удовольствием!

Дарья улыбнулась и, вставая из-за стола, произнесла лукаво:

– А ты всегда такой нерешительный с девушками? А мне тут про тебя порассказали всякого… Врут, наверное?

– Даша, не знаю, что про меня тебе говорили, – смущённо начал Андрей, – но ты первая, с которой я не знаю, как себя вести, – добавил он неожиданно, краснея.

Дарья хотела ещё что-то добавить, но глядя на зардевшегося Минина, перевела разговор на другую тему.

– Ты какой чай любишь? Чёрный или зелёный?

– Да по-разному. В жару зелёный, вечером чёрный. А лучше всего пополам, чёрный с зелёным.

– А у меня только зелёный, – слегка расстроенным голосом ответила Дарья, – но зато есть вкусные конфеты, «Каракумы».

– Обожаю «Каракумы».

– Тогда давай к столу присаживайся. Но не к этому, а вон за ширму, – добавила она, видя, как Андрей направился в её сторону. – Чай мы пьём там. Ты располагайся, а я пока воду вскипячу.

Он заглянул за ширму. Там прятался небольшой журнальный столик и два стула. На столике стояла сахарница, пара чайных чашек, блюдечко с конфетами. Андрей не стал присаживаться за столик, так как он терял тогда из виду Дарью, а ему этого очень не хотелось. Он вновь вернулся на кушетку и стал внимательно смотреть на хлопотавшую около электрического чайника Дашу. Она налила воды в чайник из бака, стоявшего возле двери, затем установила чайник на перевязочном столике, вставила шнур в розетку. Всё это время она бросала лукаво-смешливые взгляды в его сторону. Наконец закончив свои манипуляции, она повернулась к нему. Засунула руки в карманы, потом, стараясь выглядеть строже, свела брови к переносице и рассерженным голосом спросила:

– Андрей, ты всегда так пристально смотришь на девушек? Это же, в конце концов, неприлично и не всегда приятно, – но веселые чёртики, плясавшие в её глазах, говорили об обратном.

– Нет, конечно, – отвечал Андрей, – только на тебя. Потому что ты мне очень нравишься, – добавил он после секундной паузы. – Так сильно, что я думаю, что влюбился в тебя с первого взгляда.

Щёки Дарьи вспыхнули алыми маками. Смешавшись, она махнула рукой.

– Да ну тебя. Скажешь тоже мне. Видишь меня второй раз в жизни и сразу «люблю». Все вы, ребята, одинаковые. Увидел девушку посимпатичней и сразу «люблю». А мне вот, чтобы быть рядом с любимым, столько пришлось пройти, что… – и, поняв, что сболтнула лишнего, осеклась на полуслове. Чтобы скрыть своё покрасневшее лицо, она повернулась спиной и начала трогать рукой чайник, определяя степень его нагрева. Вновь возникла пауза.

Наконец чайник закипел, и из его носика вырвалась тоненькая струйка пара. Даша выключила чайник, но продолжала стоять к нему спиной. Андрей, поражённый неожиданно вырвавшимся откровением, молчал. Его терзали смутные догадки по поводу её любимого, и он почему-то решил, что Дарья хочет поговорить с ним о каком-то его знакомом офицере. Такой вывод его расстроил и огорчил, портя отличное расположение духа, в котором он пребывал. Он помолчал ещё с полминуты, прежде чем решился заговорить.

– Даша, кто этот, о ком ты хотела… – начал было он, но Дарья, быстро повернувшись к нему, прервала его.

– Давай не будем об этом, – резко сказала она и добавила мягче: – Покажи лучше мне свою повязку, все ли там в порядке.

– Да ладно. Чего там смотреть. Повязка как повязка, – начал было возражать Андрей, но Дарья была непреклонна.

– Снимите китель, товарищ гвардии старший лейтенант! Это приказ!

– А вы не имеете права отдавать мне приказы, товарищ гвардии ефрейтор. Я старше вас по званию, – улыбаясь, отвечал он.

– Это вы там, за стенами санчасти старше по званию. А тут я старшая, так как выполняю обязанности начмеда части в ночное время, и вы обязаны мне подчиняться, – грозно сдвинув брови над смеющимися глазами, наступала на него Даша.

– Ну всё, всё, сдаюсь, – засмеялся в ответ Андрей. – Ваша взяла, товарищ ночной начмед. И начал расстегивать китель.

– То-то же, – полушутя полусерьёзно парировала Дарья. Она пошла к умывальнику мыть руки.

Тем временем Андрей снял камуфлированный китель, тельняшку с уже засохшим коричневым кровяным пятнышком. Сложил это всё аккуратно на стул и встал около стола. Его успокоившееся было сердце в предвкушении чего-то приятного радостно обмерло и вновь застучало быстрее обычного. Он, прикрыв глаза, представил, как сейчас подойдёт Даша, как он вновь ощутит аромат, идущий от неё…

«Вот, примерно такой, как сейчас… И откуда он возник…» – подумалось ему, и, всё поняв, быстро открыл глаза.

Дарья стояла в трёх десятках сантиметров от него, нежно улыбаясь. В её взгляде читалась любовь, нежность, восхищение и тревога одновременно. Это был один из тех взглядов, который говорил так много, что, если кто-то решился бы его перевести на бумагу, то, исписав десяток листов, бросил бы это занятие, не поняв главной сути.

Андрей смотрел на неё, ощущая и радость, и смятение одновременно, понимая, что сейчас происходит что-то очень важное между ними. Что налаживается та духовная, высшая связь между двумя противоположностями, которая, связавшись в невидимый узелок, станет крепче любого стального каната в мире. И что её невозможно будет разорвать ничем, даже смертью.

Сморгнув глазами, Даша опустила свой взгляд на грудь Андрею, осматривая повязку.

– Повернись, – попросила она слегка севшим голосом.

Он повернулся.

– Нигде не давит? – спросила она.

– Нет.

– Повернись. А на груди плотно сидит, не съезжает?

– Да нет. Всё хорошо. Я же сказал.

Даша легонько провела рукою по повязке, как бы проверяя её плотность. Бинты кончились, и её рука скользнула по его коже. Андрей вздрогнул.

– Что, опять больно сделала или руки холодные? – переходя на трепетный полушёпот, спросила Дарья, поднимая взгляд.

– Нет. Это от радости, – таким же полушёпотом отвечал Андрей, глядя в её близкие и любимые глаза, уже подёрнутые пеленой неги и страсти.

– От радости? – переспросила она, продолжая гладить его по груди. – Ты уверен? А так тебе ещё будет радостней? – добавила она и потянулась губами к левой стороне груди, что была свободна от бинтов. Её горячее дыхание на миг опалило нежную кожу соска, и тут же губы сомкнулись над ним в тёплом и нежном поцелуе, пропуская через его тело электрический импульс, заряженный страстью и любовью.

Андрей вздрогнул всем телом на мгновение, каменея всеми мышцами тела. Разряд, что послала ему Даша, за доли секунд пронизал его от головы до пят, вспыхивая осветительной ракетой в глазах. Повинуясь своим чувствам, что ураганом неслись в его душе, он крепко обнял Дашу, обеими руками прижимая к себе. Прервав свой поцелуй, она вновь подняла глаза.

– Лёшенька… Любимый, к которому я стремилась попасть и увидеть целых полгода, это ты.

– Дарьюшка, солнышко, – только и смог произнести ничего не понимающий Андрей срывающимся полушёпотом, уже сам прижимаясь губами к её губам.

Поцелуй длился и длился. Влюблённые были похожи на двух жаждущих путников, что припали к источнику и никак не могут напиться. Наконец запас воздуха закончился, и они слегка отпрянули друг от друга, переводя дух. Их частое дыхание переплеталось обжигающими струями, Андрей не в силах сдерживать себя, начал торопливо и несдержанно целовать её губы, щёки, ямочку за правой скулой, спускаясь всё ниже поцелуйной лесенкой по нежной шее к плечу. Дарья, слегка запрокинув голову назад, прильнула к нему всем телом и, обеими руками обхватив его затылок, прижимала его голову к себе, как бы говоря: «Милый, только не смей останавливаться». Жаркие волны соблазна сотрясали их тела упоительной дрожью. Невообразимо сладко сосало под ложечкой, наполняя тело Андрей ранее неизвестной лёгкостью, освобождая мысли и плоть от всего ненужного в данный момент, пробуждая внутри новое ещё, неведомое ощущение гармонии и лёгкости.

Продолжая целовать её безостановочно, он спускался всё ниже и ниже. Осыпая поцелуями через ткань плечо, грудь через пройму халатика, обнажённую шею. Наконец, сгорая от нетерпения, выпустил Дарью из объятий и стал обеими руками быстро расстёгивать пуговицы её белоснежного одеяния на груди.

Первая пуговица, вторая, третья… последняя. Правая рука, бесстыже проникая под ворот, нежно и властно обнажает плечо, перечеркнутое белой бретелькой бюстгальтера. Даша, отдаваясь во власть жгучего натиска Андрея, отпустила его затылок, опуская руки. Теперь и левая рука Андрея, ложась на другое плечо, скользящим движением обнажает и его, отправляя халатик в свободное падение, который, не встречая сопротивления на своём пути, невесомо скользнул по её опущенным вниз рукам на пол. Она, зябко поведя плечами, прижалась правой щекой к его груди, обнимая его за талию. И столько в этом движении было доверия, непосредственности и естественности, что Андрей в который раз за этот долгий день ощутил всеми клеточками своего большого тела, что к нему прижимается очень родной и близкий человек.

Он погладил Дашу рукой по волосам и вздрогнул от неожиданной колющей боли в ладони. Даша вздрогнула вслед за ним.

– Ты чего, – прошептала она, тревожно глядя ему в глаза.

– У тебя железная бабочка в волосах, и я укололся, – ответил он так же шёпотом, нащупывая и раскрепляя заколку, освобождая из её плена волосы, которые светло-каштановым водопадом заструились по плечам. Андрей зарылся лицом в Дарьиных волосах, замирая на несколько мгновений, осторожно вдыхая их запах. И вновь склоняясь к её плечам, нежно, поочередно касаясь их губами, спустил бретельки бюстгальтера. Затем, скользнув правой рукой по спине, нащупал застёжку. Лёгкое движение пальцами, и предпоследняя деталь Дарьиной одежды уже готова покинуть свою хозяйку. Даша, замерев на секундочку, слегка отпрянула от Андрея, повела руками, освобождая их от бретелек, и отпустила свой кружевной бюстик в короткий полёт вслед за халатиком. Его взору представились упругие, нежные, молочно-кофейного оттенка девичьи груди с вызывающе торчащими в разные стороны коричневыми сосками, похожие на маленькие лисьи носики. Не в силах бороться с искушением, он прильнул губами к этим изящным холмикам плодородия, покрывая их мелкими, но частыми поцелуями, переходя в трепетном порыве от одной к другой. И уже окончательно теряя остатки воли, подхватил Дарью на руки, унося её в полумрак угла, где призывно белела простынею кушетка. Осторожно положив её на ложе, Андрей опустился на колени рядом. Он вновь прильнул к её губам, соединяясь с ней в длинном поцелуе, жадно лаская руками её тело. Вот рука наткнулась на полоску материи, что ещё оставалась на её бедрах. Подцепив пальцами резинку, он властно потянул её вниз, Даша чуть выгнулась дугой, помогая ему освободить себя от остатков одежды.

Андрей выпрямился и замер, глядя на лежащую перед ним обнажённую Дарью.

Свет настольной лампы, горевшей на столе, не мог осветить всей комнаты, и поэтому в том углу, где находились влюблённые, царил полумрак. Рассеянный свет далёкой лампы лишь слегка освещал их обнажённые тела. Но и этого слабого света хватало, чтобы он мог насладиться видом безупречно красивого девичьего тела. Точёные стройные ножки, крутые изгибы бёдер, элегантно тонкая талия и изысканно нежные груди, слегка прикрытые изящной рукой, вторая рука целомудренно лежала на животе, прикрывая тёмный треугольник между ног, глаза её были полуприкрытые, а на губах сияла томная улыбка.

«Эта картина достойна кисти Рубенса», – почему-то подумалось Андрею, хотя Рубенс рисовал женщин излишне полных.

Он с неописуемым восторгом и желанием стал целовать это прекрасное тело, начиная от ступней медленно поднимаясь вверх. Стараясь доставить больше наслаждения себе и Даше, он двигался не спеша, стараясь не пропустить ни одного квадратного сантиметра её кожи. Андрей касался её только губами, так как руки его тем временем быстро развязывали шнурки на ботинках, расстёгивали поясной ремень и стягивали брюки вместе с плавками, носками, ботинками одним большим комом. Поэтому когда нахально-страстные губы приблизились к Дашиным губам, он уже возлежал боком на кушетке рядом с ней в костюме нашего прародителя Адама.

Именно теперь, когда все эти призрачные препятствия между ними были устранены, они не стали больше сдерживать своих чувств и эмоций, отдаваясь полностью на волю бога Эроса, всеобъемлющего и всепоглощающего силой притяжения, не имевшего ничего общего с обычным пониманием любви. Эта сила притяжения была столь велика, что, когда, овладевая Дарьей, вошел в неё первый раз нежно и властно, они испытали свой первый, одновременный и обоюдоострый восхитительный оргазм, который не остановил их, а только подхлестнул, усиливая желание обладания друг другом.

Для них перестали существовать запреты и мнимые приличия, они ласкали друг друга везде, где только могли сами себе позволить, погружаясь полностью в хмельной водоворот страсти. Комната заполнилась до отказа звуками любви, протяжными стонами, горячим шёпотом признаний, сочными и звонкими поцелуями, восхитительными криками оргазмирующих любовников, перемежающихся с жарким, тяжёлым дыханием и тихим скрипом разболтанной кушетки. Наконец мир этих звуков заполнил сестринскую комнатку под завязку, и он струйками пара из кипевшего котла вырвался в коридор, заполняя его пустоты, поднимаясь на второй этаж по лестнице, достигая слуха сладко спящих в своих койках солдат. Дневальный, мирно спящий на табурете, тревожно было вскинулся во сне, как бы пытаясь проснуться, но затем поёрзал пятой точкой по сидению, угомонился, сонно причмокнув губами.

Андрею казалось, что Дарья обладала космическими функциями мощной, пронизывающей весь мир любви. Что в неё вселилась Афродита, богиня любви, с её воодушевляющим и вечно юным началом жизни. Она была ненасытна и жадна до любви, своей страстностью распаляя желание обладать ею до исступления. Андрею, уже испытавшему неприличное количество финалов, казалось, что у него нет больше сил. Но снова и снова, попадая под власть девичьих чар, приходя в неистовство от её самозабвенных оргазмов, с полуистерическими всхлипами и мелкой вибрацией тела восходил на пик наслаждения вновь и вновь, стремительно срываясь вниз ярким, до эпилептического припадка, удовлетворением.

После очередного такого взрыва Андрей впервые в жизни «сдался». В полу бредовом состоянии он прошептал:

– Дашенька, солнышко! Если мы не остановимся, то я умру от любви к тебе.

– Нет, милый, от этого не умирают. Но я так хочу, чтобы ты это сделал ещё раз.

– Я бы рад, но ты меня исчерпала сегодня до самого дна.

– Ты ещё не знаешь, где твоё настоящее дно, – прошептала Дарья, целуя его в грудь и не прекращая целовать его тело, спускалась всё ниже и ниже. Поняв её намерения, Андрей замер в трепетном ожидании, и, когда его плоть оказалась в её власти, смог только произнести, погружаясь в упоительный вихрь блаженства:

– Ты чародейка!!!

Не испытывая ранее подобных ласк, Андрей добрался до вершины упоения быстро, вновь удивляясь открывшимся возможностям своего организма. И вот когда он, конвульсивно выгибая тело, начал извергать из себя всё, что ещё осталось от его любовного сока, в его голове как будто щёлкнул невидимый выключатель.

Вспыхнул пронзительно-яркий свет, который постепенно терял яркость, и Андрею казалось, что он видит себя лежащем на плоту, в бескрайнем синем море, его слепит яркое солнце, и этот плот легко качается на волнах, убаюкивая его, а из его груди вырывается на одной ноте протяжный, нескончаемый блаженный стон. Стон прекратился, и послышался шум. Этот шум шёл из ниоткуда, рассыпаясь дробным перестуком капель по жестяной крыше.

«Наверное, дождь где-то идёт», – подумал он, щурясь от яркого солнца.

– Дождь. Летний дождь, – послышался эхом голос Даши.

Андрей встрепенулся и пришёл в себя. Открыв глаза, он огляделся. Они лежали на узенькой кушетке на совершенно мокрой от их пота простыне. Даша прильнула к его груди, обнимая левой рукой, как бы прислушиваясь к биению его сердца. Прикрыв глаза, она улыбалась улыбкой счастливейшей женщины на земле.

За окном, где предрассветно начинал сереть небосклон, шёл дождь, скоротечный по-летнему и сильный. Налетающий неожиданными порывами ветер швырял его свежие, прохладные струи с размаху в окно. И тогда по стеклу начинала стучаться ветка растущего рядом с домом абрикоса. Когда же ветер, меняя направление, отбрасывал дождь от стен, то тогда ему вслед жалобно хлопала открытая форточка.

Так же внезапно, как начался, закончился дождь. Через пару мгновений Дарья сладко потянулась, открыла глаза и, опираясь на локоть, приподнялась над лежащим на спине Андреем. Затем, нежно поцеловав, попросила:

– Андрюша, открой окно. Так хочется дождём подышать.

– Хорошо. Сейчас, – ответил он и начал вставать, освобождаясь от её объятий. Но не тут-то было. Дарья, крепко схватив за плечо, повалила его опять на кушетку. Затем, взобравшись сверху, прошептала, глядя в упор своими счастливыми глазами:

– Нет, не уходи, – и стала нежно его целовать.

Они целовались так минуты три. Потом Даша соскользнула с него и, толкая властно ладошками в бок, смеясь, приговаривала:

– Чего разлёгся, иди, иди. Я тебя полчаса назад попросила окно открыть. А он развалился тут и ухом своим не шевелит, – и нечаянно сильнее обычного толкнула его. Неожиданно для неё Андрей быстро и легко соскользнул на пол. Раздался небольшой грохот. Даша в ужасе подскочила на кушетке. Она увидела распластавшегося на полу Андрей, который беззвучно смеялся, хитро поглядывая на неё.

– Вот вы, девушка, даете, – смеясь, произнёс он, – сначала лечите, а потом калечите.

– А, ты специально это подстроил, – взвилась коршуном Дарья.

– Ну я тебе покажу сейчас «лечишь – калечишь», – и, свесившись с кушетки, еле охватывая его мощную шею пальцами обеих рук, принялась шутливо душить, шипя при этом рассерженной змеёй.

– Я тебя лечила, я тебя и «убью».

Шутливая борьба продолжалась с минуту, потом он легко отнял от себя её руки и, нежно поцеловав каждую, уложил Дашу на кушетку. И вставая на ноги, добавил:

– Я сейчас, милая. Только окно открою.

Он подошёл к окну и распахнул его настежь. В комнату, вытесняя спертость и затхлость задохнувшегося помещения, ворвалась широкая волна свежего воздуха. Запахло озоном, дождевой влагой и свежевымытыми листьями. Убегающий вдаль ветер качнул на прощание абрикос. Внезапно та самая ветка, что стучалась во время дождя в окошко, нагнулась к нему и со всего размаху мазнула его по разгорячённой щеке прохладным ожогом мокрых листьев. От неожиданности Андрей резко отпрянул от окна и, замерев на секунду, рассмеялся.

– Ты чего смеёшься, Андрюшенька? – донеслось с кушетки.

– Не поверишь. Меня ветка абрикоса поцеловала.

– Вот и оставляй тебя одного, не успел отойти, а он уже с деревьями целуется, – шутливо-ворчливо шутливым голосом ответила Дарья.

Андрей перегнувшись через подоконник, схватил шаловливую ветку, подтягивая к себе.

– Даша, иди сюда. Чего покажу тебе. Иди скорей, не пожалеешь.

Скрипнула кушетка, и через некоторое время завернутая в простыню Дарья очутилась возле Андрея. Она, сцепив руки в замок, оперлась на его плечо, прижалась к нему щекой.

– И что ты хотел мне показать? – произнесла она.

– Смотри, – и он, ещё ближе подтянув ветку, приподнял её над собой.

Снизу на ветке висели два больших багряно-желтых спелых абрикоса с застывшими на них блестящими капельками дождя.

– Ой, Андрюша, как красиво, – только и смогла выдохнуть Даша.

– Не зря он в окно стучался. Мы ему понравились. Вот он и дарит нам свой подарок.

– Кому понравились? – не понимая, спросила она, продолжая любоваться плодами.

– Как кому?! Абрикосу. Ты знаешь, что у каждого человека по календарю друидов есть своё дерево, оберег? Вот у меня, например, вяз.

– Такой могучий и большой? – задала вопрос Даша и тут же ответила сама: – Прям как ты!

– А у тебя какое дерево? – спросил Андрей.

– Не знаю. А давай это будет абрикос!!! – весело предложила она.

– Давай, – согласился он. – И раз твои сородичи преподносят нам такой подарок, то в знак нашей любви мы обменяемся плодами.

– Это как? – не поняла она.

– Сначала я сорву для тебя абрикос, а потом ты.

– И ещё накормим ими друг друга, – подхватила она.

– Давай, только вместе.

Они вытянули руки и, одновременно потянув плоды на себя, сдернули их с ветки. Ветка, вздрогнув, устроила для их рук небольшой ливень из застрявших в листьях капелек дождя. Затем они повернулись, синхронно поднося плоды к губам друг друга. Плоды достигли наивысшей степени зрелости, и поэтому, когда Андрей впился в него зубами, по его ссохшемуся небу брызнул прохладный абрикосовый сок, наполняя рот неподражаемым солнечным вкусом. Он умилённо смотрел на Дарью. На то, с каким удовольствием она ест из его рук абрикос, как оранжевой струйкой стекает с уголка губ сок на её подбородок, какими счастливыми глазами она смотрит на него, невероятно остро ощущая, что сейчас они вместе переживают тот момент из-за которого, как говорят поэты, стоит жить. Андрей, задыхаясь от нахлынувших на него чувств, заключил Дарью в объятия, сливаясь с ней в пленительно-нежном, с привкусом спелого абрикоса, поцелуе. Потом они просто стояли обнявшись у окна, слушая свои сердца, и не было для них сейчас другого мира, кроме того, который они создали сегодня для себя.

5

Резкий и требовательный звонок телефона, стоящего на столе, вернул их к действительности, так некстати вырывая их из плена Морфея. Дарья подошла к телефону.

– Если меня, то скажи, ушёл, – быстро сказал Андрей.

Дарья, улыбаясь, утвердительно кивнула головой и подняла трубку.

– Дежурная по медсанчасти гвардии ефрейтор Лукошкина слушает. Никак нет, товарищ старший лейтенант, Минина здесь нет. Он привёл солдата, а затем ушёл. До свидания, – и положила трубку.

– Тебя какой-то Иванов спрашивал, – сказала она, обращаясь к Алексею.

– Точно. У меня в батальоне офицер ночевал, ему в пять утра выезжать надо. Я обещал его разбудить. А сколько сейчас времени?

Даша посмотрела на часы, стоящие на столике, и её глаза удивлённо округлились.

– Вот это да. Уже полшестого. Ничего себе. Тебе уже пора, – ответила она, поворачиваясь. – А что ты так на меня смотришь?

Андрей действительно залюбовался Дарьей. Замотанная в белую простыню, как в греческую тунику, она ему казалась ожившей античной статуей из петербургского Летнего сада.

– Ты в этой простыне похожа на Афродиту.

– Скажешь тоже, – ответила слегка покрасневшая Даша, – ты давай одевайся. И отвернись. Я тоже оденусь, – и, немного помедлив, добавила: – Я ещё стесняюсь тебя немного.

Андрей оделся быстро и ещё некоторое время стоял спиной к Дарье, пережидая момент, пока она приведёт себя в порядок. Наконец он услышал:

– Всё. Можешь повернуться.

Он повернулся. Даша внимательно осматривала комнату, при этом шаря у себя по карманам халата.

– Лёша. А ты не видел мою заколку для волос? Такая, металлическая. В форме бабочки.

Андрей молча осмотрел комнату, потом зачем-то похлопал себя по многочисленным карманам. Но когда хлопнул себя по боковому, набедренному карману, его ладонь что-то неприятно укололо через материю. Он осторожно извлёк из кармана бабочку-заколку.

– Держи, – протянул её Даше, – как и почему в кармане оказалась, не понимаю. Я пошёл?

– Подожди, – она выглянула в коридор. Дневальный продолжал мирно спать.

– Я хочу тебе кое-что отдать. Думала это завтра как-то сделать, но раз всё так получилось, то сейчас.

Она подошла к платяному шкафу, открыла дверцу. Затем, покопавшись внутри, извлекла из глубины белый конверт и подошла к Андрею.

– Я тебе письмо тут написала, думала, завтра отдам. Ты возьми сейчас, но только прочитаешь дома, после службы. Хорошо? Только дома! Обещаешь? – произнесла Даша, с тревогой заглядывая в его глаза.

– Конечно, милая. Для тебя всё что угодно, – ответил он, забирая письмо. И целуя её в щеку, добавил: – Всё. Я побежал.

Они прошли незамеченными мимо спящего дневального. Дарья поцеловала Андрея ещё раз и осторожно открыла дверь, выпуская его на улицу. Он, аккуратно выскользнув на улицу, быстро зашагал в сторону казарм.

Уже погасли звёзды, а на востоке небо стало совсем светлым.

«Рассвет. Это самый лучший рассвет в моей жизни», – подумал он. И вдруг остановившись, обернулся. Ему казалось, что сквозь приоткрытую дверь Даша смотрит ему вслед. Но, увы, дверь санчасти была закрыта.

Время до подъёма пролетело незаметно. Затем начался новый армейский день, как всегда подчинённый строгому распорядку. После того как в расположение батальона прибыл командир, Минин доложил ему обо всём, что произошло за время его дежурства, и наконец был свободен от службы. После ночного дежурства полагался отдых.

Ему повезло, знакомый офицер из автослужбы ехал в город по делам и любезно согласился подвезти его до общежития. Поездка в машине так убаюкала и разморила Андрея, что, прибыв на место, он смог только добраться до своей комнаты и, быстро раздевшись, повалился на койку, засыпая мгновенно, едва успев коснуться головой подушки.

Проснулся Андрей ближе к вечеру, когда солнце уже перевалило зенит и стало постепенно опускаться за горизонт. Он не сразу открыл глаза, вслушиваясь в себя, точнее в своё тело. Ему казалось, что, пока он спал, его кто-то поднял над кроватью и впечатал со всего размаха в матрас. И что он теперь лежит, распластавшись на нём, ощущая всеми клеточками тела рельеф, который образовало его тело в постели. Но при всём при этом ощущал неповторимую лёгкость и осознание того, что отдохнул так, как прежде никогда не удавалось.

«Наверно, вот так впадают в нирвану йоги, отрешаясь от всего земного», – подумал Андрей.

Он пролежал ещё так минут пять, не имея желания шевелиться и вставать, вспоминая события прошедшей ночи, как бы заново переживая их. Осознание того, что у него теперь есть Даша, наполняло новым смыслом и неподдельной радостью его жизнь. Он лежал в тиши своей комнаты, мечтая о том, как будут дальше развиваться их отношения с Дарьей, но коридоры общежития постепенно наполнялись шумом, побуждая его покинуть уютную кровать. Это приходили с работы жёны офицеров и прапорщиков, приводили из детсадов и школ детей, которые начинали бегать и резвиться, радуясь свободе действий.

– Так. Надо вставать. А то сейчас все плиты на кухне по занимают, и придётся голодным сидеть, пока они не освободятся.

Он встал, натянул тренировочные штаны, надел просторную футболку, прикрывая повязку, тем самым отстраняясь от ненужных расспросов соседей, и, взяв эмалированный чайник, вышел в коридор. Его комната располагалась метрах в трёх от общей кухни. Сладко зевая, Андрей добрёл до кухни. Свободные конфорки на трёх газовых плитах, стоящих в общей кухне, ещё были. Он набрал воды, поставил чайник на газ и вернулся в комнату. Пока закипает чайник, он решил собрать вещи, разбросанные в беспорядке по комнате. Сначала он поднял с кресла форменные штаны и аккуратно повесил на спинку стула, затем снял с дверцы платяного шкафа камуфлированную куртку, встряхнув её, тоже повесил на стул. Когда он встряхивал куртку, то обратил внимание, как что-то белое вылетело из неё, скользнув под кровать. Андрей нагнулся и, пошарив рукой под кроватью, извлёк оттуда белый солдатский конверт, на котором красивым женским почерком было написано «Минину А. А.».

– Ох ты. Это же письмо от Дарьи. Как же я забыл про него.

Он спешно распечатал конверт, развернул двойной тетрадный листок, исписанный таким же красивым почерком, и углубился в чтение.

«Милый мой и любимый Андрюша!!! Извини, что так называю тебя, мы с тобой почти не знакомы. Но так я тебя называю уже давно, с той самой минуты, когда первый раз увидела. Я служила в окружном госпитале, в инфекционном отделении. В тот день, когда тебя привезли сильно контуженного, я подменяла в приёмном покое свою подружку. Ты был без сознания, весь в кровавых повязках, грязный, в обожжённом местами камуфляже. Говорили, что ваша группа попала с колонной в засаду и что ты вытаскивал раненых из горящих машин, пока самого не контузило близким разрывом гранатомёта. И что тебе повезло, тебя твои бойцы успели доставить на аэродром к борту, который улетал в Ташкент с ранеными. Помню, как я тебя раздевала, срезала прилипшие бинты, как мыла твоё лицо и тело мокрым полотенцем, ты страшно матерился в бреду, продолжая свой окончившийся бой. И мне тогда вдруг показалось, что знаю тебя очень давно и что когда-то я уже была с тобою. Может, в прошлой жизни? Это было как наваждение. Я прибегала в неврологию, где ты лежал, чтобы украдкой посмотреть на тебя, запомнить твоё лицо, услышать голос. И чем больше я тебя видела, тем больше мне хотелось быть с тобой. Но ты мне казался таким взрослым и недоступным и совсем не обращал на меня внимания, а первой подойти я стеснялась, тем более за тобой увивались все сестрички из отделения и вряд ли бы ты обратил внимание на приходящую медсестру. Я узнала про тебя всё: где служишь, где живёшь, то, что ты в разводе, сколько тебе лет, где учился и многое другое. Втайне даже мечтала, чтобы ты подхватил инфекцию и попал в моё отделение. Вот тогда никто не смог бы мне помешать. Наконец совсем собравшись с духом, я решилась первой подойти к тебе, вдруг узнаю, что тебя досрочно выписали за то, что вышел покурить не в положенное время и нахамил начальнику госпиталя. Это было для меня трагедией, не успев тебя найти, потеряла. Тогда-то у меня созрел план перевестись из госпиталя в вашу часть, чтобы быть рядом с тобой. На это ушло больше полугода. Меня не хотели отпускать, не хотели брать в вашу часть, задерживали мои рапорты и документы, все меня отговаривали, особенно начальник моего отделения, потому что был влюблён в меня и предлагал замуж. Но я знала, что без тебя не смогу, и добивалась перевода всё равно. Помог случай. Внук заместителя начальника штаба округа объелся зелёными неспелыми яблоками и попал к нам в отделение. Мальчик был капризный, но привязался ко мне, все процедуры и лечение принимал только со мной. Он быстро оправился и, когда его забирать приехал дед, генерал-лейтенант, он рассказал ему, какая я хорошая. Когда подобревший дедушка спросил, может ли он чем-то помочь, я попросила о переводе, и через неделю приказ был готов. По прибытии в часть узнала, что ты в командировке и будешь месяца через два-три, но это было неважно, так как я была уже рядом с тобой. Потом, когда до окончания твоей командировки оставалась неделя, я узнала, что ты ранен и что ты в госпитале, откуда тебя выпишут только через два месяца. Проревела целый день, потому что наша встреча опять отдалялась на неопределённый срок. Так как 20-го числа этого месяца я в составе сводного батальона уезжаю в Таджикистан на полгода и не смогу тебя увидеть. Поэтому решила написать письмо и передать с Алевтиной Петровной, она славная женщина.

Я хочу, чтобы знал. Я люблю тебя больше жизни!!! И для меня нет человека дороже тебя!!! Надеюсь на нашу скорую встречу.

Дарья Лукошкина».

Андрей дочитав письмо, задумался. Он пытался вспомнить Дарью там, в госпитале, но не получилось, потому что госпиталь хоть и присутствовал в его воспоминаниях, но только как неприятный, вынужденный момент, который отчасти скрадывался присутствием молоденьких медсестёр.

«Нет. Не вспомню. Тем более, она потихоньку приходила», – подумал он и подскочил к двери, услышав стук. За дверью стояла Ирина, жена лейтенанта Скворцова.

– Андрей. Там твой чайник на кухне сейчас взорвётся. Выключить, что ли?

– Нет. Спасибо, я сам, – ответил он и побежал на кухню. Чайник уже вовсю плевался кипятком в разные стороны. Выключив газ, Андрей взялся было за ручку, но услышал разговор соседок, находившихся на кухне.

– У Натальи муж опять в Таджикистан едет, – произнесла одна из них.

– Да. Уже третий раз за два года, – отвечала вторая.

– А когда отправка?

– Сегодня. В 12 ночи грузятся в вагоны и вперёд.

– Подождите, девчата, – вмешался в разговор Андрей, холодея от ужасного прозрения, – так батальон сегодня едет?! А какое сегодня число?

– Двадцатое. Ты что, Андрей!? Как с луны свалился! – ответила стоявшая ближе всех к нему жена капитана Гаврилова.

– Так… ё… она сегодня едет, – наконец-то осенило его. – Твою дивизию, – выругался он и метнулся вон из кухни, бросив чайник на плите.

Чтобы быстро переодеться и выбежать на улицу, он потратил чуть больше одной минуты.

Выскочив на проезжую часть около общежития, он огляделся, дорога была пуста до самого горизонта с обеих сторон. До ближайшей остановки городского транспорта было около километра. Их общежитие находилось как бы на отшибе от основных магистралей города. Оно стояло точно на краю города, сразу за ним начинались дачные массивы, а с верхних этажей общежития была видна кольцевая дорога, что находилась примерно километрах в четырёх. Посмотрев на часы, стрелки показывали семь минут седьмого, Андрей прикинул в уме свои шансы.

«Час пик. Транспорт перегружен. Такси на нашей кольцевой остановке тяжело поймать, а уж в такое время вовсе не реально. Даже если повезёт и я сяду на троллейбус, то до нужной мне конечной остановки дорога, да ещё с двумя пересадками, займёт минимум два часа. А там ещё пешком двадцать минут. Не успею. Точно не успею. И чего я, баран, сразу не прочитал письмо, как в общагу приехал», – посетовал на себя Андрей.

«А что если… – Минин развернулся в сторону кольцевой дороги, – броском напрямик, через дачи. Через двадцать пять минут буду на трассе. А там проще машину поймать». И он, спрятав кепку за пазуху, рванул с высокого старта напрямик.

Сейчас это называется модным словом паркур, а раньше, да и сейчас для спецназовца это называется «марш-бросок по пересечённой местности с особо сложным рельефом». Не будем уточнять, скольких хозяев и хозяек дачных участков он испугал, сколько собак всполошил своим неожиданным появлением, перелетая очередной забор, но ровно через двадцать восемь минут он был на кольцевой трассе.

Андрею вновь повезло. Не прошло и десяти минут с тех пор, как он начал голосовать, когда на трассе появился «Урал» из его отряда. В кабине помимо водителя находились замначальника ВДС и командир автомобильного взвода. Они узнали голосовавшего офицера, и машина, съехав на обочину, остановилась. Из кабины высунулся вэдээсник капитан Синютин.

– Андрюха, привет! Ты чего здесь руками машешь?

– Серёга, привет. Вы в часть?

– Не совсем. Но мимо проезжать будем. Так что прыгай в кузов, довезём.

– Спасибо, – и Андрей, забежав в хвост машины, забрался в кузов.

Дорога до части заняла пятьдесят минут. За это время он успел выкурить пять сигарет и мысленно прокрутить множество вариантов своих действий, как не пустить Дарью в эту командировку. Он готов был дойти вплоть до командира части, чтобы добиться своего. Но для начала он должен был увидеться с ней.

«Урал» стал притормаживать, постепенно останавливаясь. Он выпрыгнул из кузова и махнул рукой в сторону кабины: «Спасибо, езжайте». Пройдя через КПП, он устремился к санчасти.

Там царила предотъездная суета. Хлопотал начмед, подгоняя солдат, грузивших имущество на КамАЗ в широких зелёных ящиках. Повсюду в хаотичном порядке двигались врачи, медсёстры, что оставались в части, в белых халатах и в полевой форме те, которые уезжали. Хлопали двери, звучали какие-то команды, бегали солдаты в больничной одежде, в общем, обычная сутолока перед отъездом. Все были заняты своими делами, и на появление Минина никто не обратил внимания. Даже Алевтина Петровна, проходя мимо скорым шагом, не повернула в его строну головы, занятая своими мыслями. Ему пришлось её окликнуть. Она повернулась к нему:

– Андрюша?! Здравствуй, дорогой. Ты чего пришёл? На перевязку? Давай позже, когда все уедут. Приходи, чаю попьём. Сейчас некогда, – озабоченно произнесла она.

– Да нет, не надо перевязку, тётя Аля. Где бы Дашу Лукошкину увидеть? – слегка краснея, спросил он. Алевтина Петровна от неожиданности вопроса вскинула кверху брови.

– Лукошкина. А зачем она тебе? – и она ещё внимательней посмотрела на Андрей, стараясь заглянуть в глаза.

– Нужно, тётя Аля, – отвечал он, старательно пряча глаза от её пристального взгляда, – очень нужно.

И, собрав волю в кулак, добавил вопросительно, уже глядя ей в глаза.

– Она ведь уезжает сегодня?

– А тебе какое до этого дело, Андрей?

– Тётя Аля… Я… я… я люблю её, – выпалил он и покраснел ещё больше, опять опуская глаза.

– Ну-ка, ну-ка, посмотри-ка мне в глаза, мой золотой, – и Алевтина Павловна потянула его за подбородок вверх.

– Ты это сейчас серьёзно сказал? – участливо и одновременно строго спросила она. Андрей кивнул.

– А офицер, который сегодня ночью в санчасть приходил… Ты?

– Да, Алевтина Павловна. Я. Пусть это покажется глупым и несерьёзным, но я полюбил её с первого взгляда. Роднее и ближе для меня сейчас нет человека, чем она. И я готов всё сделать для того, чтобы не пустить её в это командировку. Вы мне верите?

– Верю, мой золотой. Верю. Если это всё правда, то я только могу порадоваться за тебя и Дашу. Она девушка хорошая, добросовестная, трудолюбивая. Очень мне нравится, – сказала она подобревшим голосом. – Но ей придётся поехать сейчас в командировку.

– Но почему, – возмутился было он, – почему она? Что, больше некому?!

– Почему?! – голос Алевтины Павловны стал строгим. – Потому что она солдат, и это её обязанность. Потому что её очередь, и от этого никуда не денешься. И почему она не должна ехать? Почему кто-то должен поехать вместо неё? Только потому, что в неё влюбился один из офицеров части, пускай даже самый лучший?! Нет, Андрей, она едет. Ты сам прекрасно знаешь наши неписаные правила.

– Да. Вы правы, тётя Аля, – огорошено вздохнул он, – брякнул не и подумал. И всё-таки где можно её найти?

– В сестринской. Предпоследняя дверь налево. Они там санитарные сумки комплектуют.

– Спасибо.

Он прошёл быстро до указанной двери. Дверь была открыта. Дарья и ещё три девушки, уже одетые в полевую камуфлированную форму, раскладывали по большим брезентовым сумкам с красными крестами по бокам медикаменты и перевязочный материал. Делали они это сосредоточенно, не обращая внимания на вошедшего к ним в комнату старшего лейтенанта.

– Даша, – позвал негромко Андрей.

Все девушки одновременно повернули головы в его сторону.

– Можно тебя на минутку?

Зардевшаяся Даша отставила сумку в сторону и быстро пошла навстречу Андрею. Не сбавляя шага, повелительно взяла его за руку и вывела из комнаты, прикрыв за ними дверь. В коридоре, не отпуская его руки, развернула лицом к себе.

– Ты зачем пришёл? – спросила она, глядя на него сияющими от счастья глазами. Голос её звучал строго, но в то же время радостно: – Я тебя не ждала. Я думала, что мы сегодня утром простились.

– Ты почему мне не сказала, что уезжаешь в Таджикистан? А?

– Но я же написала тебе всё в письме.

– Да, но прочитал я его только вечером. А надо было раньше.

– И что бы было, если бы ты прочитал его раньше?

– Я никуда бы сегодня не ушёл. Весь день так бы и провёл с тобой. Или хотя бы рядом.

– А зачем тебе это надо? – спросила с вызовом Дарья, внимательно глядя Андрею прямо в глаза.

– Затем… Затем… – начал было он, но запнулся, опять падая в карий омут её глаз, утопая в нём без остатка.

– Затем, что я хочу заботиться о тебе, любить. Дарить подарки, прощаться с тобой, не боясь потерять тебя, и встречаться с тобой так, как будто в первый раз, ежедневно говорить о своих чувствах и слышать от тебя слова любви, радоваться тебе такой, какая ты есть. Затем, что я люблю тебя! Вот так вот сразу и без оглядки, люблю!!! Я вот и сейчас стою, гляжу на тебя, а у меня голова кружится.

Вот так они и замерли, глядя друг другу в глаза, несмотря на суматоху, творившуюся вокруг. Наконец Даша произнесла.

– Когда я впервые увидела тебя, я встала как вкопанная, у меня перехватило горло, а ноги отказывались идти. Моя любовь к тебе нахлынула на меня как водопад, и я ничего не могу с ней поделать. Мы ещё не расстались, а я хочу тебя видеть снова и снова, я не могу надышаться тобой. Первый поцелуй и твоё имя на губах… С тобой я поняла, кто я такая! Счастливая женщина!!! Сегодня ночью я прижималась к тебе изо всех сил, боясь вдруг тебя потерять. Я не могла наслушаться, как ты дышишь, и мне ничего не нужно, только быть твоей и рядом с тобой….

Выпалив на одном дыхании эту длинную фразу, Даша замолчала. А потом решительно сказала:

– Подожди. Я сейчас, – и вернулась в комнату. Через пару минут она вышла: – Иди за мной.

Она пошла по коридору, Андрей покорно тронулся за ней. Так и идя друг за другом, они спустились на цокольный этаж, продвигаясь вглубь этого полутёмного помещения. Дарья остановилась около двери, на которой висела табличка «Бельевая». Из нагрудного кармана она достала ключ, открыла дверь. Из тёмного провала открытой двери потянуло застоявшимся запахом свежевыстиранного белья. Свет проникал в маленькую комнату через подслеповатое окошко, что располагалось прямо под потолком, высвечивая в глубине большие белые узлы и тюки. Даша взяла его за руку и потянула за собой в глубину комнаты, войдя, подтолкнула Андрея к тюкам. Потом провернула в замочной скважине ключ, запирая её. Затем, быстро развернувшись, стремительно бросилась на Андрей, с размаху запрыгивая на него, обнимая его одновременно руками за шею, ногами за талию и бесконечно много целуя его лицо. Слегка ошалевший и еле устоявший на ногах от такого напора, он обхватил её руками и осторожно опустил спиной на тюки, не переставая отвечать на поцелуи. Как только они оказались в горизонтальном положении, не прекращая длинно и вкусно целоваться, в неистовом и сумбурном порыве начали срывать одежды с себя, при этом помогая друг другу.

Ошалев от внезапности напора чувств, счастья и радости, Андрей неистово овладел ею, двигаясь в бешеном ритме с каким-то остервенелым наслаждением, чувствуя, как передается ей его безудержная энергия и напор. Она двигалась навстречу ему движениями необузданной кобылицы, стеная от наслаждения и страсти, впиваясь ногтями в его могучую спину. Из её груди вырывались какие-то нечленораздельные звуки, которые подхватил и он, входя в раж, приближаясь к восхитительному финалу.

– М-м-м, ах… О-о-о, Даш… Лёш… Мил… хорош… Да-а-а… ну… и-и-и… я, я… щас… и-и-и… я… тож… да, да, да… Да-а-а-а… а-а-аш…

Казалось, что искры полыхнули по углам комнаты, освещая лица впавших в экстазный транс молодых людей. И только две фразы на излёте всепоглощающего оргазма поставили завершающую точку в этом головокружительно-восхитительном танце любви, упоения и страсти.

– Ой, мамочки… умираю, – выдохнула всхлипывая Дарья.

– Как хорошо-о-о, – радостно захлебнувшись, вторил ей Андрей.

Тяжело дыша, он повалился на тюки рядом с ней.

– Я люблю тебя, Даша!

– И я люблю тебя, Андрюша!

И отдышавшись, добавил:

– Ты продержись там без меня. Самое большее через месяц я буду там, с тобой. Я добьюсь этой командировки во что бы то ни стало. И буду с тобой. Ты мне веришь? – оперевшись на локоть, Андрей навис над лежащей Дашей, пристально глядя в её глаза.

– Верю, милый! И буду тебя очень ждать!!! – отвечала она, обнимая его за шею, но поцеловать его не успела, так как в коридоре неожиданно прозвучал звонкий девичий голос:

– Дашка! Через десять минут начмед всех в ординаторской собирает!!! Поторопись!!!

Они подскочили как ужаленные, весело чертыхаясь и смеясь. Через минуту они уже были одеты по всей форме одежды. Когда влюблённые подходили к лестнице, ведущей на этаж, Дарья произнесла:

– Я безумно рада, что ты приехал меня проводить! Подожди меня на улице. Очень хочу, чтобы ты помахал мне вслед!!! – и, поцеловав Андрей в губы, побежала вверх по лестнице.

Минин вышел на улицу. Солдаты, закончив погрузку имущества в КамАЗ, теперь курили, сгрудившись около урны, приспособленной из половины железной бочки. Санитарный автобус цвета хаки стоял подле здания санчасти, ожидая своих пассажиров. Андрей нервно закурил. Он испытывал странное чувство тревоги, которое дегтярной ложкой портило медовую бочку общего позитивного настроя.

Расставаться всегда тревожно и печально, особенно когда разлукой является война. А если этот человек ещё и любимый, то с ним уходит часть твоей души, причём большая её часть. Потому что от любимого мы берем себе что-то хорошее, чему-то учимся и самое главное отдаём что-то важное от себя, становясь при этом единым целым.

Наконец спустя двадцать минут в дверях показались уезжающие и провожающие врачи и медсёстры. Солдаты, побросав окурки, начали забираться в кузов машины. Врачи и сёстры сгрудились около санитарного автобуса. Наступило время прощания. Послышались напутствия, пожелания, все стали обниматься, целоваться. Андрей скромно стоял в стороне, решив для себя, что при всех, из стыдливости, Дарья не сможет подойти к нему. Вот уже по одному командированные стали исчезать в глубине автобуса, как вдруг из толпы провожающих выбежала Даша, направляясь к нему. Подбежав, она не стесняясь уже никого, обняла и крепко поцеловала его. Затем, приблизившись к его уху, прошептала:

– Люблю тебя!!! – и быстро пошла обратно к автобусу.

Андрей сделал несколько шагов вперёд, жадно вглядывался в окна автобуса, выглядывая Дарью. И наконец, увидав её, вскинул руку вверх в приветственном прощании, махая ладошкой вслед уезжающему автобусу.

6

Спустя неделю Андрей в приподнятом настроении шёл на службу. Благодаря мазям Ковальчука рана у него очистилась и начала заживать. Рапорт об отправке его в Таджикистан командир удовлетворил, он готовился через две недели туда отбыть и заменить командира сводной роты, которому по сложившимся семейным обстоятельствам необходимо было вернуться домой. А это означало, что он скоро увидит Дарью. Так что было от чего радоваться жизни гвардии старшему лейтенанту Минину. Он подошёл к зданию казармы.

– Странно, – подумал он, – никого у входа нет и в курилке. Как повымерли.

Так и не встретив никого на своём пути, он проследовал до ротной канцелярии. В канцелярии находился только ротный.

– Сергеич, привет! – звонко воскликнул Андрей, протягивая руку для приветствия.

– Привет, – буркнул он и, не поднимая головы от бумаг, лежащих на столе, ответил на рукопожатие.

«Не в духе чего-то ротный. Наверно, расстроился из-за того, что я опять в командировку еду, а его не пускают», – подумал Андрей.

Тем временем ротный как-то странно засуетился. Зачем-то надел кепку, потом снял. Переворошил бумаги на столе, заглянул во все ящики стола, громко хлопая ими при этом. Непонятно для чего проверил наличие своих документов во внутреннем кармане куртки. Потом встал, открыл окно, закурил.

Андрей молча смотрел за этим спектаклем, недоумевая, что послужило поводом такому несвойственному поведению его командира и друга. Наконец он, выкурив сигарету наполовину, вопросительно произнёс.

– Саныч! А тебе очень надо ехать в эту командировку? Может, другого пошлём? Ты ведь только приехал.

– Не понял сути вопроса, Сергеич? Ты же знаешь, почему я туда еду. Там Даша, – и вдруг страшное предчувствие глубоко царапнуло его по сердцу.

– Командир! Ты чего-то недоговариваешь, – Андрей хотел шагнуть к нему, но у него не получилось. Ноги не захотели его слушаться.

Ротный, собрав всё своё мужество в кулак, повернулся к нему.

– Нет там Даши, Андрей. Больше нет.

– Почему нет, Коля? Её что, перевели в другую часть или она уволилась? Почему? – повысил голос Андрей. Он пытался отогнать то кошмарное и подавляющее его своей неотвратимостью предчувствие, которое наваливалось на него как бетонная плита, сжимая липкой рукой ужаса его сердце.

– Андрей, – начал было Николай, но стушевался. И собравшись с силами, все же сказал: – Даша погибла.

«Бом! – загудело набатным колоколом у Андрея в голове. – Бом!!! Погибла! Бом!!! Погибла!!!»

Стало трудно дышать, будто воздух вокруг разом выгорел от вакуумного взрыва, перетягивая петлёй полуночного кошмара горло. На плечи обрушилась неимоверная тяжесть, придавливая к земле. Он закрыл глаза, роняя голову на грудь.

– Как? Как это произошло? – еле расслышал его ротный.

– Они шли в колонне, спускались по серпантину. С соседней горы «духи» сделали один единственный выстрел из тяжёлого миномета, и он угодил в санитарную машину. С детонировали баки с горючим, машину взрывом швырнуло в пропасть. Сто метров. Никто не выжил.

Возникла неловкая пауза, которая тянулась, тянулась бесконечным временным пространством, и, казалось, ей не было конца. Минин стоял в центре комнаты со склонённой головой, слегка раскачиваясь в разные стороны.

– Я всё равно поеду и привезу её домой, – наконец проговорил Андрей.

– Нечего там везти, Лёша. Нечего! После падения машина выгорела до основания. Всё, что смогли от троих погибших собрать, поместилось в санитарную сумку.

Дикая боль заполонила душу и тело, подгоняя тошнотворный комок к горлу, стремясь выворотить тело изнутри наружу.

«Даши больше нет. Она умерла!» – от этой монотонно застучавшей в голове мысли сердце, казалось, стало расти, расти, заполняя всё пространство в грудной клетке, выталкивая рёбра, сминая лёгкие, перекрывая кислород, пытаясь вырваться наружу, грозя взорваться на мельчайшие частицы. Вездесущая боль рвала тело на части, ища физического выхода. Хотелось разбить стекло, разрезая себе руки в кровь, или проломить стену, чтобы физическая боль хоть на немного ослабила душевную. Но силы покинули на время Андрея. Ноги подломились, он припал на правое колено. А потом вдруг резко поднёс левую ладонь ко рту, впиваясь зубами в её ребро. Скрипнули зубы, лопнула кожа, брызнула кровь, тело пронзило резким болевым уколом, немного отрезвляя сознание. Он встал, резко повернулся и ринулся из комнаты на улицу.

– Андрей, подожди! Подожди!!! – послышался вслед голос ротного. Но он не реагировал на его окрики и, вырываясь из канцелярии, так саданул дверью, что посыпалась штукатурка над косяком, а дверь заклинило. Это задержало немного его командира, который кинулся за ним, понимая, что в таком состоянии Андрей может «наломать дров».

Минин, вылетев на улицу, остановился. Его безумный, невидящий взгляд судорожно и слепо шарил кругом, не понимая, что происходит вокруг и где он находится. Его душила безумная злоба, требуя выхода. Наконец взгляд его прояснился.

Рядом с казармой находился спортивный городок, на котором помимо спортивных снарядов находились чучела для отработки штыкового боя и ростовые мишени из толстых досок для упражнений по метанию ножей. Какой-то солдатский шутник подрисовал им бородатые лица, придавая сходство с «духами».

Взгляд Андрей остановился на такой вот мишени, с которой на него смотрела, как ему показалось, зверская морда моджахеда. Быстрым шагом он двинулся к ней. Метрах в четырёх от этой мишени солдатик лопатой поправлял землю вокруг турника. Он подбежал к солдату и, роняя его на землю, вырвал из рук лопату. Потом сделал шаг вперёд, поднимая лопату над головой, с силой метнул её в мишень. Удар был такой страшной силы, что толстенная доска, прослужившая не один год, не выдержала и лопнула пополам. Андрей выдернул застрявшую в доске лопату и принялся крушить ни в чём не повинную мишень, превращая её в кучу щепок. Когда от неё остался только обгрызенный пенёчек, он остановился на мгновение и, не переводя духа, набросился на чучело, предназначенное для отработки приёмов штыкового боя, которое висело на тросе. Задержав на секунду дыхание, он, шагая вперёд, совершил резкий разворот вокруг своей оси и нанёс наотмашь рубящий удар лопатой по воображаемому противнику. Но так как манекен был сработан из кусков автомобильных шин, лопата от пружинила, отскакивая в сторону, сбивая равновесие Андрею. Свирепея ещё больше, он ещё раз наотмашь рубанул по манекену, стараясь перерубить трос. Лопата не выдержала. Жалобно крякнув, переломился пополам черенок, оставив в руках у Андрея остроконечный обломок. Тогда он, схватив двумя руками оставшийся огрызок, стал в бессильной злобе наносить удары в голову манекена.

Ротный, наконец справившийся с заклинившей дверью, выбежал на улицу. Он, мгновенно оценив обстановку, кинулся к Андрею, продолжавшему в бесполезной ярости долбить манекен. Подбежав к нему, он обхватил его сзади за корпус, прижимая обе руки к телу, повалил на землю, при этом приговаривая:

– Ну, всё, всё, успокойся! Успокойся! Успокойся!!!

– Пусти! Пусти меня!!! – забился в истерике разом обессиливший Минин. – Пусти! Я их всех перережу! Пусти!!! Дашенька! Как они могли, суки! В тебя и миномёта… Суки! Ненавижу!!!

И он, как показалось ротному, зарыдал, судорожно всхлипывая, обмякнув тряпичной куклой в его руках. Тогда Николай осторожно его отпустил, поднялся на ноги и оторопел, увидев, что плакал Андрей без слёз. Нет, всё происходило, как и полагается в таких случаях, всхлипы, судорожные вдохи и размазывание руками по щекам, но слёз не было. Он рыдал всухую. Как будто сжигающая изнутри боль иссушила его слёзы полностью, застыв окровавленной, искривлённой судорогой гримасой на губах.

На них стали обращать внимание проходившие мимо солдаты и офицеры. Чтобы не привлекать ещё большего внимания и избавиться от ненужных вопросов, ротный поднял Андрей, отряхнул ему спину, повёл прочь от любопытных глаз в городок по воздушно-десантной подготовке, который пустовал в это время.

Там он усадил его на лавочку и достав носовой платок замотал ему прокушенную руку. Затем присел сам, вынул из две сигареты, прикурил и вложил одну в пальцы Алексея.

– Давай покурим, – только и сказал ротный.

Так и сидели они молча плечом к плечу, вдыхая и выдыхая сизый сигаретный дым, постепенно успокаиваясь. Докурили. Андрей носком ботинка придавил окурок. Затем полез в нагрудный карман, достал пачку сигарет, вытащил ещё одну и, чиркнув спичкой, закурил вновь. Он проделал эту операцию механически, но ротный заметил, как мелко дрожали у него руки. Списав это на переживаемое волнение, Николай особо не придал этому значения. Они молчали минут долго, пока, наконец, Андрей не произнёс:

– Сергеич. Я поеду всё равно. Если не ротным, то хотя бы просто в командировку дней на десять. Хочу увидеть то место, где всё произошло. Помоги мне попасть туда, потому что комбриг наверняка будет против.

Повисла пауза. Через некоторое время ротный задумчиво произнёс:

– Ты знаешь, а наверное, получится. Туда собирался замполит части поехать по каким-то своим делам и с собой берёт двух офицеров в сопровождение. Я с ним поговорю, он тебя возьмёт.

7

Длинный жаркий азиатский день подходил к концу. По ущельям потянулись длинные тени. Гвардии старший лейтенант Минин Андрей сидел в укрытии, глядя внимательно в бинокль, он осматривал лежащую перед ним дорогу, что белым серпантином спускалась к подножью скал. Он так же внимательно изучал склон соседней горы. Группа спецназа, в которой находился Минин, вышла к тому месту, где месяц назад при обстреле была подбита и сгорела вместе с Дашей санитарная машина.

Ротный не обманул. Он уговорил замполита части взять с собой Андрей в качестве сопровождающего, ссылаясь на то, что он три раза был там и знает всё про эту войну.

Потом по прибытии на место выяснилось, что, по полученным разведданным, «духи» готовили засаду на колонну, везущую гуманитарную помощь в долину. Андрей заведомо узнал, что эта колонна пойдёт по той же дороге, где погибла Даша, и уговорил замполита отпустить его с группой на два дня для выполнения задания. Задание заключалось в следующем: «проверить район на предмет обнаружения предполагаемых засад до прохода колонны с гуманитарным грузом», или, говоря простым языком, зачистить склоны близлежащих гор у серпантина от «духов». Сначала командир группы лейтенант Свиблов отнёсся настороженно к появлению Андрей, но он его успокоил тем, что идёт как сопровождающий, простым бойцом и в его действия вмешиваться не будет, а если нужно, то, может, пойдёт и в головном дозоре. А так как для Свиблова эта командировка на войну была первой, а задача группы была не из простых, он согласился с тем, что опытный и боевой офицер лишним в его группе не будет.

Андрей закончил осмотр склона и перевёл бинокль на дно ущелья. Грудь болезненно укололо. В окулярах бинокля появился скелет сгоревшей машины. Рана от потери была ещё так свежа, что сразу заныло под сердцем. Но справившись с накатившим волнением, Минин условным сигналом подозвал командира группы. Когда тот подошёл к нему, Андрей предложил ему маршрут, который позволял спуститься в ущелье по склону горы, при этом оставаясь незамеченным. Затем показал на карте точку, куда предполагает выйти после спуска. Лейтенант кивнул головой в знак согласия и тут же задал вопрос:

– Минин, а что руки-то дрожат? Волнуешься?

– Нет, лейтенант. Это после контузии, – соврал Алексей с досадой. Ему не хотелось объяснять, что после получения горестного известия руки продолжали мелко, по предательски дрожать, выдавая его душевное состояние.

Спуск в ущелье занял больше часа, и, когда группа опустилась на его дно, солнце своим краем уже цеплялось за вершину самой высокой горы. Лейтенант объявил 20-минутный привал, и бойцы, измученные трудным спуском, сразу повалились на землю. Присел и лейтенант. Андрей, подойдя к нему, сказал:

– Лейтенант, ты выстави охранение. А я пока посмотрю вокруг. – и не обращая внимание на его возражения исчез в ближайшим кустарнике Минин двигался быстро, но осторожно, прячась за неровностями рельефа. Сейчас он нарушал все мыслимые правила и инструкции, покинув группу не для разведки местности, а по своей прихоти. Андрей шёл туда, где в глубине ущелья на берегу маленькой, но быстрой горной речки лежал скелет сгоревшей машины ГАЗ-66. Собственно, он и прибыл сюда для того, чтобы поклониться тому месту, где погибла Дарья.

Приблизившись, он обошёл сгоревшую «санитарку», осматривая её профессиональным взглядом, как бы восстанавливая картину происшедшего, шёпотом заговорил, обращаясь в пустоту вечереющего неба.

– Значит, мина попала между кабиной и будкой, поэтому баки с бензином сразу и вспыхнули. А потом машина падала, кувыркаясь по склону. Шансов никаких у тебя не было. Я хочу верить, Дарьюшка, что всё произошло быстро и ты ничего не успела понять и не мучилась, – говорил он, гладя рукой железный искорёженный каркас. – Но мир без тебя стал пустым и нелепым. Как небо без птиц. И где мне сейчас найти ответ на самый простой вопрос. Как теперь жить без тебя? Моя любовь к тебе каждую минуту становится всё острее. А моё сердце разрывается на куски от разлуки с тобой, от понимания, что тебя больше нет и я тебя не увижу больше никогда. Почему ты меня покинула? Я же так люблю тебя!!! Люблю так, как никого прежде не любил. Я теперь в этом мире как в пустыне. Меня окружает пустота.

Андрей достал из-за пазухи жёлтый эдельвейс и положил его на диск сгоревшего колеса.

– А это я тебе сорвал. Ты, наверное, такого никогда и не видела. Найти эдельвейс большая удача. Мне повезло, шёл к тебе и нашёл, – продолжал говорить Андрей.

Он ещё раз обошёл машину, заглядывая внутрь будки через покорёженные глазницы окон, пытаясь угадать, где могла сидеть она перед взрывом. Но внутренности будки были изувечены взрывом и последующим падением так, что казалось, всё, что там было: оборудование, металлические ящики, дно и стены будки скрутились в один большой железный чёрный от гари уже местами тронутый ржавчиной узел. Вдруг среди этого хаотично сплетённого узла что-то тускло блеснуло. Он пригляделся. Под большим листом смятого в комок железа лежал какой-то небольшой предмет, тускло отсвечивая в лучах уходящего солнца. Заинтересовавшись, Андрей просунул руку под этот лист и стал на ощупь искать его. Через пару мгновений в ладонь неприятно укололо.

«Есть», – подумал он и, ухватив вещицу двумя пальцами, вытянул её наружу.

Он бросил только один взгляд на предмет, и в глазах его потемнело. В его ладони лежала заколка для волос, металлическая, в форме бабочки, уцелевшая непонятно каким образом в этом аду. Она, конечно, потеряла былой блеск и форму, но это была Дашина заколка. Андрей сжал её в кулаке. По позвоночнику пробежала ледяная дрожь, впиваясь в кожу мелкими иголками. Нахлынули волной воспоминания. Ночь, санчасть, Дашины волосы, её запах, да, да, ему на миг показалось, что повеяло от заколки её запахом, запахом её волос, который стал уже забываться. Он в волнении поднёс заколку к носу и вдохнул… Увы… Заколка пахла смертью. В нос ударила смешанная вонь прокопчённого железа да прокисшего пороха, обрубая последние нити непонятной надежды и слабой веры в чудо, подводя окончательный и безутешный итог.

Глаза у Андрея покраснели, повлажнели, но не выпустили ни одной слезы. Черно было у него на сердце и сухо. Дрожащими руками он спрятал заколку в наружный нагрудный карман, затем присел на край обугленного скелета машины и, попирая все инструкции и запреты, закурил.

Вот только теперь, сидя здесь, на дне горного ущелья, Андрей окончательно прощался с Дарьей. Но скорее не прощался, а отпускал её от себя физически, ощущая всеми фибрами души её пространственное присутствие подле него. Ясно осознавая всю несправедливость этого мира, который, подарив ему яркую, чистую и долгожданную любовь, тут же отобрал её так бесцеремонно, грубо и больно, понимал, что теперь ему нужно привыкнуть к этой боли до тех пор, пока она не притупится и не будет жечь так явственно его исковерканную душу. И что светлый образ Даши навсегда останется в его сердце, неразрывно связанный с войной.

В речку с грохотом и шумом плюхнулся камень. Реакция Андрей была мгновенной, он упал на землю, одновременно сдергивая с плеча и изготавливая автомат для стрельбы. Затем, стремительно переползая под машину, снял его с предохранителя. Приготовившись вести огонь, он левой рукой вынул окурок изо рта и, не глядя на него, втиснул на ощупь среди камней. Окурок, зашипев, погас.

Минин впился глазами в противоположный заросший кустами берег реки, пытаясь понять, камень упал сам по себе или его кто-то столкнул.

Дело в том, что господствующая над серпантином гора была почти сплошным вертикально стоящим камнем с отвесными стенами и крутыми склонами. Только южный склон горы, обращённый к дороге, был покрыт растительностью и имел пологие земляные склоны, позволявшие взобраться на вершину. А попасть к этому склону можно было, только пройдя по ущелью вдоль реки. Андрей как раз находился в том месте подножья горы, откуда удобно было начинать подъём.

Метрах в трехстах от того места, где лежал Минин, каменный уступ врезался своим краем в реку. Его нельзя было обойти верхом без специального альпинистского снаряжения или по другому берегу, так как стремительная река, делая вынужденный поворот вокруг скалы, вымыла своими водами глубокий омут в каменистой почве вплоть до отвесного каменного склона противоположной горы. Поэтому идущий сверху по течению человек или зверь никак не мог пройти мимо этого уступа, не выйдя при этом на открытое пространство. Оттого и наблюдал пристально за этим местом Андрей, определив его как самое вероятное направление для появления виновника шума.

В напряжении прошла минута, другая, третья… десятая. Андрей не шевелился, весь обратившийся во внимание и слух, понимая, что если рядом враг, то он тоже внимательно изучает местность, прежде чем проскочить через открытое пространство. И всё равно, как он ни готовился к появлению кого-либо из-за уступа, вздрогнул, увидев внезапно появившегося на берегу бородатого человека с автоматом в руках. Держа оружие на изготовку, бородач сделал несколько осторожных шагов вперёд, остановился, опускаясь на правое колено, внимательно осмотрелся по сторонам.

«Дозорный, – решил Андрей. – Сейчас начнут выходить остальные».

Он ругнул себя за беспечность и порадовался, что ветерок дул от противника, а не к нему.

Иначе духи почуяли бы дым его сигарет задолго до этого места, и неизвестно, был бы он сейчас в живых или лежал бы с простреленной головой.

Тем временем бородач поднялся на ноги и, повернувшись к скале, что-то сказал, а сам, сделав ещё три шага, укрылся за ближайшим валуном, беря на прицел противоположный берег и склон горы.

Один за другим из-за скалы появлялись духи и исчезали в густых прибрежных кустах. Андрей насчитал четверых. У троих помимо автоматов были ещё переброшены через плечи по четыре мины, связанные попарно за стабилизаторы. Калибр миномета, для которого они предназначались, он из-за дальности расстояния определил приблизительно.

«Где-то от 107–120 мм, если не больше. Хотя нет, 160-миллиметровый миномёт они не затащили бы на руках в горы. Да и прятать его сложнее. Скорее всего, это тяжелый горно-вьючный 107-миллиметровый миномёт, или по-научному 107 ГВПМ-138, – блеснул знаниями перед самим собой Андрей. – Такие духам всегда нравились. Мощный, безотказный и на ишаках легко по горам перевозится. Теперь только дождусь, когда они уберутся, и осторожненько к своим».

Выждав ещё минут пятнадцать, Минин двинулся обратно, соблюдая ещё большую скрытность передвижения.

Лейтенант Свиблов начал уже было волноваться такому долгому отсутствию старшего лейтенанта. И потому-то, когда Минин неожиданно возник перед ним, с облегчением выдохнул.

– А я уже думал, что тебя теперь придётся разыскивать. Ушёл и пропал.

Андрей ухмыльнулся в ответ.

– Думаю, уж не духи ли его к себе утащили, – продолжал ёрничать Свиблов.

– Утащить не утащили, а вот куда идут и сколько их, показали, – сказал Андрей, стирая этой фразой ироническую ухмылку с лица лейтенанта.

Он мгновенно стал серьёзным.

– В смысле? Какие «духи»?

– Обыкновенные, – продолжал Минин. – Вышли на меня, в километре отсюда, в количестве пяти штук. Вооружены автоматами и ещё с собой тащат двенадцать мин для 107-миллиметрового миномёта.

– Понятно, – задумчиво протянул лейтенант. – Мины. Понятно. Значит, скоро и миномёт потащат? А мы их и накроем? Так? – весело глядя на, Андрея сказал лейтенант.

Тот глубоко и обреченно вздохнул.

– Нет, лейтенант. У «духов» такая тактика. Они заранее прячут в горах, в наиболее удобных для них местах, тяжёлое вооружение, миномёты, пулемёты и т. д. И когда нужно, приходят, достают, делают своё чёрное дело и прячут снова. А сами потом налегке по горам уходят. Вот и сейчас наверняка у них где-то припрятан миномёт. Найдут, до ночи установят, а так как колонна, мы знаем, пойдёт рано утром, лягут спать. С утречка проснутся, намаз совершат и бах-бах двенадцать мин по колонне, что с собой принесли. Потом миномёт разберут, спрячут и… – тут Андрей осёкся на полуслове.

– Ты чего? – озадаченно спросил Свиблов, глядя на внезапно замолчавшего старшего лейтенанта.

– Да так, ничего. Всё нормально. В спину вдруг неожиданно стрельнуло, – соврал Андрей.

Он замолчал оттого, что вдруг перед его взором на рисовалась явственно картинка. Как спокойно просыпаются моджахеды, как степенно совершают молитву. Как так же степенно наводчик смотрит в прицел, наводя миномёт на дорогу, и как взмахивает рукой, давая команду, командир расчёта. Заряжающий привычно опускает в трубу миномёта мину, и она летит в сторону колонны. Летит, летит и опускается на идущую машину с красным крестом, где сидящая в будке девушка в военной форме, сняв заколку, распустила волосы, беспечно проводит по ним расческой, улыбается, вспомнив что-то хорошее. Затем взрыв, вскрик ужаса, ещё взрыв, и машина, подброшенная взрывной волной, срывается в обрыв. И девушка уже не улыбается. Она мертва.

Ярость заклокотала в груди. Ярость от того, как всё это было буднично и беспечно для тех, кто стрелял, и как больно и жестоко это было для него.

– Ну что, лейтенант, – Андрей повернулся к Свиблову, – предлагаю поступить следующим образом. Я с двумя бойцами иду дозором впереди. Ты в километре с основной группой. Как обнаруживаю «духов», жду тебя, и мы вместе с ними кончаем. Связь по рации. Только теперь молча, без разговоров. Три раза щёлкнул – «Всё в порядке. Веду поиск». Два раза – «Вижу противника». Один – «Срочно ко мне». А если вступим в бой, то и сам услышишь. Возражения? Замечания?

– Нет, – отвечал лейтенант. – Ты опытней. Командуй.

Но поиск по горячим следам результатов не дал. «Духи» как сквозь землю провалились. Навалившиеся, быстрые в горах, сумерки сделали дальнейшие поиски бесполезными и опасными. Было принято решение продолжить поиск с первыми лучами рассвета.

8

Через час непрерывного ползания по горе, уже почти отчаявшись найти «духов», головной дозор группы во главе со старшим лейтенантом Мининым случайно наткнулся на место их ночёвки. Выдал их место расположения силуэт часового, сидевшего на высоком камне и так явственно отразившегося на фоне уже сильно посветлевшего неба. Молодой парнишка, охраняющий сон своих товарищей, беспечно отложив автомат в сторону, сидел на корточках и что-то мычал себе тихо под нос.

Минин внимательно всматривался в окружающую местность, пытаясь определить место лёжки боевиков. Он наметил для себя пару точек, в которых, по его мнению, могли расположиться на отдых моджахеды. Потом Андрей жестом подозвал к себе солдата, у которого на груди висела радиостанция, и, когда тот приблизился к нему, он прошептал ему на ухо.

– Спустись ниже метров на двести и вызови к себе группу, потом поднимитесь сюда.

Солдат осторожно начал отходить вниз по склону, поворачиваясь к Андрей спиной.

– Стой, – неожиданно прошипел Андрей солдату, – у тебя что висит на ремне, за спиной? Сапёрная лопатка? По краям заточена?

И получив утвердительный ответ, добавил:

– Оставь мне.

Солдат молча отстегнул лопатку, протянул её офицеру. Затем так же молча продолжил выполнять полученный приказ. Прошло ещё минут десять, восходящее солнышко всё выше поднималось за спинами спецназовцев, яркие лучи света всё сильнее золотили своим светом верхушку горы. Потянуло сладковатым дымком анаши.

««Дух» совсем оборзел. Курит травку и не боится, что засекут. Слишком уверен в своей безнаказанности. Но ничего, мы эту ситуацию исправим. И как хорошо, что солнце за спиной. Будет слепить часового».

Андрей подполз ко второму солдату, лежащему от него в двух метрах, и тихо произнёс.

– Я сейчас пойду туда, сниму часового и попытаюсь найти место лёжки «духов». Ты будешь меня прикрывать. Дождёшься подхода основной группы, и вместе будете ждать моего сигнала. Видишь, где «дух» сидит? – солдат кивнул. – Я вот там появлюсь и подниму вверх лопатку. Тогда идёте ко мне. А автомат свой оставляю тебе, обойдусь пистолетом.

Он осторожно отложил автомат в сторону, высвободил из чехла лопатку, засунул её за ремень на спине, затем достал из набедренной кобуры двадцати зарядный пистолет конструкции Стечкина, проверил патрон в патроннике и только потом сказал: – Всё. Пошёл. Прикрывай.

Солдат приник щекой к прикладу, беря на прицел часового и одновременно наблюдая за окружающей его местностью, пытаясь увидеть, как старший лейтенант подбирается к часовому. Но все его попытки обнаружить или хотя бы заметить его были тщетны. Офицер как будто растворился среди камней. Наконец осознав бесполезность своего желания увидеть его, солдат сосредоточился на фигуре охранника. Через некоторое время охранник встрепенулся, как курица на насесте, взял в руки автомат и начал спускаться с камня вниз, что-то внимательно высматривая на земле. Но как только он спустился с камня на землю, за его спиной выросла фигура старшего лейтенанта. Над его головой тускло сверкнула своим отточенным лезвием сапёрная лопатка, фигура часового обмякла, повалившись на руки офицера. Потом солдат увидел, как Минин затащил безжизненное тело часового за камень, вновь исчезая из поля зрения.

По спине солдата стукнул маленький камушек. Он резко обернулся, это его напарник по головному дозору подавал сигнал о своём приближении. Вместе с ним прибыла и основная группа. Лейтенант Свиблов лёг, занимая позицию рядом с солдатом.

– Ну что? Где Минин? Где «духи»?

– Он туда ушёл, – солдат повёл стволом автомата, указывая направление. – Часового снял и пропал из видимости. А мне приказал вас дожидаться и его сигнал не пропустить, когда он к себе звать будет.

– Что за ерунда? Какой сигнал? И какого… он туда один попёрся?! – возмутился Свиблов.

– А я что?! Мне приказали, я выполнил, – ответил солдат.

В томительном ожидании прошло около двадцати минут. Солдат, что должен был прикрывать Минина, толкнул Свиблова плечом.

– Лейтенант. Он знак подаёт.

– Где? Где подаёт? – и лейтенант лихорадочно начал шарить глазами, всматриваясь в каждый камень.

– Вы правее большого камня смотрите.

– Есть. Вижу.

Лейтенант увидел Андрей, который стоял с поднятой в правой руке лопаткой. Увидел, как потом он сел на камень и, положив лопатку на землю, осторожно двумя пальцами, словно боясь испачкаться, вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет, так же осторожно достал сигарету и зажигалку из пачки, прикурил. Затем повернулся в сторону группы, махнул рукой, вновь приглашая к себе.

Ничего не понимающий Свиблов с пятью бойцами двинулся к Андрей. Когда лейтенант подошёл к мирно курившему Мишину, он увидел, что его руки обагрены кровью, а его форменная куртка, лицо, шея испещрены мелкими алыми брызгами.

– Андрей, ты что, ранен? – спросил Свиблов.

– Нет, лейтенант, это не моя кровь. Их, – и он кивнул головой в сторону небольшого распадка под скалой, который находился в метрах пяти от того места, где они находились. Там же, у скалы, стоял и миномёт, уже установленный для стрельбы.

– Они миномёт с вечера установили. И хорошо, а то бы я их лёжку сразу не нашёл… – произнёс Минин и помолчав добавил: – Там они все четверо и лежат.

Лейтенант выразительно посмотрел на ближайшего солдата, мотнул головой в сторону распадка. Солдат ответил кивком головы, направился к месту ночлега душманов.

– Лейтенант, не стоит на это смотреть, – произнёс Андрей, – давай гранату в миномётную трубу… да и пошли дальше.

– Я должен всё проверить.

– Дело хозяйское. Я всё сказал, а решать тебе, – произнося эти слова, Андрей нагнулся и начал купать руки в пыли. Когда пыль впиталась в кровь, образовав на руках тоненькую грязевую корочку, он начал сильно тереть ладонями друг о друга, скатывая грязь в тёмные шарики, стряхивая их на землю. Неожиданно со стороны распадка послышались рычащие – булькающие звуки. Это солдат, которого отправил лейтенант проверить место лёжки «духов», выскочил из ямы и не в силах сдержать себя от увиденного, согнувшись пополам, блевал.

– Да что ты там такое натворил, – заинтересованно произнёс лейтенант и тоже пошёл посмотреть.

Ему в спину послышался равнодушный голос Андрей:

– Не ходи, Свиблов. Не надо.

Но лейтенант, быстро преодолев расстояние до распадка, спустился вниз. Его взору представилась отвратительная в своей жестокости картина. У его ног лежало четыре душманских трупа. Всё бы ничего, если бы не одно обстоятельство: голов, в понимание этого слова, у трупов не было. Вместо них были бесформенные кашеобразные кроваво-серые сгустки, земля вокруг была забрызгана кровью и кусочками мозга. А у одного из лежащих, старшего, если судить по остаткам обильной растительности на бывшем лице, прямо к бороде была приколота женская заколка для волос в форме бабочки.

От всего увиденного к горлу Свиблова подкатил ком тошноты, он тоже быстренько покинул это жуткое место. Отдышавшись, лейтенант жадно закурил, гася остатки рвотных проявлений. Несколько раз сильно затянулся, затем спросил, глядя на Минина, который продолжал счищать с рук остатки крови.

– Зачем так-то, а? Не по-людски это. Не по-нашему.

– Зачем?! – и Андрей внимательно посмотрел на лейтенанта. – А затем, что нельзя по женщинам из миномёта стрелять. И чтобы руки не дрожали.

И он вытянул вперёд обе руки.

– Видишь, не дрожат. Значит, порядок.

Затем жестко добавил:

– Хватит разговоры разговаривать, лейтенант. Надо дело делать. Скоро колонна пойдёт.

Андрей встал и уже примирительным тоном произнес.

– Извини, но ты не видел, что они с нашими пленными делаю т.

И пошёл к тому месту, где находилась основная группа. Свиблов недобро, с осуждением смотрел ему вслед.

Потом через некоторое время он узнает о том, какую роль в жизни Минина играла Дарья. Поймёт, что старший лейтенант в лице вот этих, первых попавшихся ему душманов просто отомстил всем, в том числе и тем, что погубили Дарью. Этим жестоким, почти вандальным актом он как бы провёл старинный языческий обряд, поминая погибшего пролитой кровью врагов. А потом он, Свиблов, при встрече с ним, уже в мирной обстановке пожмёт ему руку и извинится за своё недопонимание момента.

Это была последняя командировка для Андрей в эту азиатскую республику. Могучую страну под названием СССР начало лихорадить ещё больше. Отделялись одна за другой республики, становясь независимыми государствами, повсеместно на территории уже теперь бывшего Союза вспыхивали междоусобные межнациональные конфликты, которые сотрясали и разрушали привычный уклад жизни. Появившиеся новые правители делили между собой территории и богатства, расцветал буйным цветом криминал, пытаясь урвать от большого пирога и свою толику. И все эти необъяснимые, многим непонятные перемены ввергали всё и вся в водоворот хаоса, безверия, безвластия. Подхватило этим водоворотом и гвардии старшего лейтенанта Минина. Немало он помотался с автоматом, приходя на помощь то одним, то другим, теперь уже бывшим союзникам в некогда братских республиках, играя, под руководством своих правителей, роль дряхлеющего старшего брата. Видел, как разрушается некогда могучая армия, распадаясь на отдельные куски, как становились противниками вчерашние однокурсники, сослуживцы, однополчане.

Наконец судьба забросила его в воинский гарнизон Приволжского военного округа, где он оказался один, без семьи и жилья. Но он никогда не роптал на судьбу, потому что когда-то сам избрал трудную роль военного и клялся «стойко переносить тяжести и лишения военной службы».

Жизнь в стране возвращалась в нормальную колею. Прожитое и пережитое затиралось временем, лакировалось новыми событиями. Вот только порой, беспокойными ночами, стал иногда сниться ему один и тот же сон.

Утро. Туман. Он стоит посреди огромного поля, усыпанного маками. И вдруг из тумана появляется Дарья, такая же, как в первый и единственный день встречи, в белом халате, медицинской шапочке, в её руках блестит металлическая заколка в форме бабочки. Она проходит мимо него, оборачивается и говорит:

– Ну что же вы такой неловкий?! Вы меня так никогда не догоните, товарищ гвардии старший лейтенант!

Идёт дальше, дальше, пропадая в тумане. Андрей, внутри которого перемежается восторг, любовь, радость, ужас, пытается догнать её, но не может, блуждая в тумане. Наконец, поняв бесполезность своих поисков, останавливается, начинает её громко звать по имени, но его крики тонут в вязкой плотности тумана, и от навалившегося на него отчаяния он в ужасе просыпается, чувствуя, как першит натуженное криком горло.

Проснувшись, он не всегда сразу понимает, где он и с кем он. Но придя в себя, переживая в очередной раз боль потери, встанет с постели, выйдет на кухню, закурит, постепенно возвращаясь в реальность…

Иногда жизнь сводит людей, чтобы развести их…

Вот ты встречаешь такого человека, порою даже на короткое мгновение, на миг, но за это время он успевает перечеркнуть твою предыдущую жизнь. Вы понимаете, что одинаковы, что это тот самый единственный человек, с которым вы пойдёте по жизни рука об руку до конца дней своих. Но понимаете и то, что вы в чём-то разные и что этому вы тоже сможете научить и научиться друг у друга. А потом судьба разлучает вас, неожиданно и нелепо.

Теперь между вами лежат города, разные люди, судьбы, а возможно, и смерть… У каждого из вас появляется своя жизнь… Но вечером, за чашкой чая, за тренировками или гуляя по парку, время внезапно на миг остановится. Вспомнится всё. Улыбка, сияющие глаза, руки, запах волос, разговоры, обещания, совместные планы. Вы вдруг остро поймёте, что этот человек никогда не уйдёт из вашего сердца. Можно быть в разных городах, странах, по разные стороны человеческого бытия, но вы будете помнить об этом человеке. И вот когда вы снова встретитесь, наяву это произойдёт или во сне, ваше сердце сожмётся от счастья и из глаз потекут слёзы, пробуждая в вашей душе те далекие и прекрасные чувства, которые вы испытали при встречи с ним.