Эрколэ Сабенэ беспомощно бродил по лабиринту «Космополиса», не зная, за что взяться. Освещение приняло какой-то мрачный, таинственный оттенок. Зажжено было столь небольшое число лампочек, что все помещения тонули в полумраке. Он даже запыхался от своего безостановочного блуждания вверх и вниз. Другие, впрочем, тоже жаловались на недостаток воздуха, но измерители давали нормальные показания.

Тепло также приходилось экономить, и термометры показывали на несколько градусов ниже обыкновенного, тем не менее у большинства выступал пот на лбу, и руки были влажны.

Эрколэ Сабенэ нигде не находил себе места. Укладывался в свой гамак, затыкал себе уши пальцами, но не мог забыться. Напрягая зрение, штудировал Скиапареллиевы карты Марса, но в голове у него быстро образовывался настоящий сумбур от этого лабиринта ландшафтов с названиями, почерпнутыми из греческой мифологии и земной географии. Все эти точки и линии — предполагаемые моря и материки, горы и долины, — хоть и являлись лишь плодом земной фантазии, были наделены именами в роде: Утопии и Тавматии, предгорья Озириса, озера Солнца, бухты Атланта, залива Титанов. Люди, даже пускаясь в научную экспедицию по межзвездному океану, не могли отрешиться от своих земных представлений и тащили их за собой на небо.

Как безразлична была вся эта паутина греческих имен ему, заключенному судьбою во чреве непроглядного мрака! «Небесный корабль» стал ведь «подземным», чтобы не сказать «подводным» судном. Эрколэ Сабенэ и остальные двенадцать человек команды были просто-напросто личинками в навозном шарике, скатанном невидимым жуком и брошенном в вечную тьму.

Эрколэ не ощущал больше ни движения, ни падения. Он слышал только стук и трескотню, словно целый рой демонов беспрерывно щелкал костлявыми пальцами по их шарику, стараясь продырявить его скорлупку. Скоро ли они справятся с ней и повытаскают всех личинок?

Он не разговаривал со своими товарищами по несчастью. Они слонялись вокруг, как тени, и производили на него впечатление выходцев из сумасшедшего дома. Один напоминал камбалу, другой угря, вставшего на хвост. Солнечные кочегары по прежнему щеголяли в красных сетках, не замечая, что у них зуб на зуб не попадает от холода. И почти все ходили с закрытыми глазами, покачиваясь, словно их мучила зубная боль.

Эрколэ Сабенэ, шатаясь, добрел до подвальной обсерватории и здесь во весь свой рост растянулся на полу над полосой спектра. Здесь треск и грохот раздавались с особенною силою и словцо подхватывали его, отчего у него создавалось смутное предчувствие, что, в случае несчастья, эта раскаленная световая сила под ним не даст ему упасть, удержит его в воздухе.

Но даже и здесь надежда скоро покидала его, и он казался себе самому трупом на дне заколоченного гроба. Он упирался глазами в надвинутую крышку. И все глубже и глубже опускался в бездонную могилу вечного мрака, наполненного космическим щебнем, который с шумом и треском ударялся о стенки гроба.

Скоро весь воздух в этой герметически закупоренной гробнице будет израсходован. Уже становилось душно. Эрколэ Сабенэ знаком был с морской болезнью. Но эта «небесная» болезнь была куда мучительнее. Здесь не было уходящей из-под ног палубы, не было беспрерывного качания всех вертикальных предметов, ни внутренней дрожи корпуса судна, ни чувства тошноты; зато здесь все нервы натягивались, дрожали и ныли в этом стремительном падении, все существо до самого мозга костей пронизывалось мучительным током, тянущим в бездну. И Эрколэ Сабенэ старался очнуться, ему казалось, что он сейчас задохнется, но, когда он оторвал голову от пола и широко разинул рот, то заметил, что дыхание в порядке. Только в горле пересохло; его томила невыносимая жажда. И вдруг он вспомнил про кают-компанию, увидел перед собой узкий, стол с бутылками кианти.

Шатаясь, поплелся он туда. Но по пути услыхал голоса:

— Мы не кроты, капитан!

— Подайте нам солнце!

— Мы не в силах дольше терпеть!

Голоса звучали необычайно слабо и прерывисто. Кроты! Он бы сказал: жуки-древоточцы, тикающие, как часы, в деревянном шарике.

И даже голос Аванти звучал утомлением:

— Нам не остается ничего другого, как терпеть.

— Откройте ставни! Дайте нам солнце, капитан!

— Невозможно! Наши стекла разобьются!

— Да лучше умереть! Только бы не быть заживо погребенными! Солнца! Дайте нам солнце!

— Если оно еще существует!

— Впустите к нам солнце, или мы погибнем!

— Кто лег, тот уже не встанет.

— Что это значит? Кто там лег? Пойди узнай, Александр.

— Они мертвецки пьяны! — послышался густой бас.

Аванти вскрикнул и громко скомандовал:

— Все в Солнечную камеру!.

Солнечная камера напоминала мертвецкую. Единственная лампочка бросала зеленоватый фосфорический отблеск на отполированные поверхности конденсаторов солнечной энергии, привыкших купаться в золоте солнечных лучей. Не блестели и градусники и вентиляторы. Воздух казался спертым, насыщенным раздражающим запахом гнили. Трескотня ударов доносилась и сюда.

Аванти и Крафт увидели лишь несколько понурых фигур, тихо пробравшихся наверх.

— Этого быть не может, — шепнул Аванти своему другу великану, державшему его за руку.

— К сожалению, это так. Уильяме и Планетарос напились до того, что свалились с ног. Вот, что я поймал; она ходила по рукам.

Крафт поставил на стол черную бутылку с коротким горлышком и без этикетки.

— Но это же бесчестно! — воскликнул Аванти. — Они все дали слово!

Крафт пожал плечами и ответил:

— Соблазн сильнее всяких обещаний и клятв. Аванти встряхнул бутылку; в ней еще болталось на донышке.

— Александр! Постарайся собрать их всех сюда. Хотя бы тебе пришлось притащить их на руках. Зови всех на «откупорку».

— Что ты собираешься делать, Аванти?

— Разве ты не слышишь? Откупорку!

Крафт вышел. Аванти проверил запасы кианти в кают-компании. Все бутылки, бывшие не под замком, оказались пустыми, но запертый запас, ключ or которого хранился у самого Аванти, остался нетронутым. Теперь надо было постараться выудить всю контрабанду, какая имелась на руках.

Обещанная «откупорка» привлекла в Солнечную камеру всю команду. Крафт приволок тяжелого топорного американца. Эрколэ Сабенэ пробуксировал маленького японца, который цеплялся за него, как лунатик. В общем, трудно было отличить пьяных от трезвых. Совсем охмелевший русский, Новиков, держался на вытяжку, как на параде, тогда как турок Кемаль-бей, никогда в рот не бравший даже разбавленного кианти, едва держался на ногах.

Аванти обвел взглядом все эти серые или бледные, как у привидений, лица и заговорил жестким, твердым тоном:

— Друзья и товарищи! Страсти опрокидывают все законы, а дьявол алкоголя сидит глубже языка, который дает клятвы. Вы нарушили обет, данный вами не мне, а самим себе. И я не собираюсь судить вас. Дадим лучше праздник в честь солнца. Вы правы: если уж нам суждена смерть, то пусть она постигнет нас при свете солнца. Но прежде, чем откупорить окна, вы должны принести все, что у вас еще осталось спиртного, этого «солнца», согревающего вашу кровь. Не утаивайте ничего. Обещайте все принести сюда. Все бутылки на стол для нашей вакханалии в честь Солнца!

Даже совсем или наполовину охмелевшие мозги прояснились. Некоторые тут же на месте повытащили своих возлюбленных утешительниц; другие пошли за спрятанными сокровищами. Перспектива общей попойки подняла настроение, Трезвые помогали искать и носить. Всех окрыляло обещание впустить солнце. Аванти словно вдохнул в них свое мужество.

С тайным содроганием смотрел он на все растущую на столе батарею больших и малых бутылок. Все были без этикеток, все взяты с собой тайком.

Батарея была выставлена. Все с напряжением ждали дальнейшего.

— Откупоривайте! — скомандовал Аванти. — Пробки вон!

Руки заработали. Хлопанье пробок смешалось с трескотней бомбардировки извне. Из горлышек многочисленных бутылок поднимались винные пары и опьяняющими волнами разносились по комнате. Даже наиболее отупевшие раздували ноздри и раскрывали глаза.

Аванти действовал с уверенностью, почти гипнотизировавшей всех.

— Каждый бери свою бутылку! — скомандовал он, схватив сам одну.

— Мы откупорили и теперь сделаем пунш из наших клятвопреступлений.

Быстрым движением он приподнял крышку вместительного стеклянного чана, который до сих пор заслонял спиною.

Все бутылки автоматически приподнялись над этой широкой пуншевой чашей, сверкавшей топазовым блеском, и словно какая-то неведомая сила разом выплеснула в нее все эти крепкие напитки, являющиеся для многих людей жизненным эликсиром. Как из кратера, хлынули из этой общей чаши горькие и сладкие спиртные пары; духи алкоголя поднимались со дна, смешивались и порождали новые демонические ароматы. А время от времени из чана вырывался резкий запах аммиака, от которого свербило в носу.

У Аванти на минуту закружилась голова при виде всех этих бледных лиц, вплотную окруживших наполненный спиртом кратер. Среди них были еще уста, трепетавшие от жажды; были еще ноздри, раздувавшиеся от вдыхаемого пьянящего аромата. Как тени из преисподней, толпились люди вокруг лакомой жертвенной чаши. Обитатели Аида осаждали этот алкогольный источник, чтобы завоевать себе жизнь. За тысячи миль улетели они от Земли, но земная страсть к возбуждающим средствам все еще жила в них, соблазняла их и парализовала их волю. Аванти видел руки, судорожно тянувшиеся к чаше, чтобы зачерпнуть себе оттуда последнюю чарку живительной влаги. Видел, как вспыхивало на некоторых лицах жадное желание нырнуть с головой в эту мутную вонючую жидкость.

Итак, даже эти избранники, одушевленные, как и он, идеей проникнуть в тайны Космоса, все же оставались рабами своих животных влечений. В минуты страха и сомнения единственным прибежищем для них являлся дьявол алкоголя. Подобно одолеваемым жаждою гномам, окружили они кипучий котел с бесовским варевом и вдыхали спиртное зловоние.

— Солнце! — крикнул кто-то. — Впустите же солнце!

— Да, солнце! — ответил Аванти. — Только солнце может очистить эту загрязненную и зараженную вами воду. Молитесь же, клятвопреступники, каждый по-своему, молитесь, чтобы солнце простило вас и опять дало вам узреть свой лик! Молитесь, Чтобы кончился этот ураган метеоритов. Раньше вы все равно не увидите солнца!

Аванти исчез. Крафт последовал за ним. Один по одному разбрелись и остальные. Лишь двое остались на месте. Они не могли преодолеть свою тайную страсть, не могли уйти от чана, поглотившего столько драгоценной влаги, и жадно вдыхали винный смрад, забывая, что он исходит из чана с помоями.