Женя Коптев позвонил около одиннадцати вечера. Для него время позднее. Вадим хорошо знал, что Женя всегда ложился в десять, чтобы встать в шесть и до работы успеть проплыть в „Чайке“ обязательные два километра. Лена всегда ставила Женю в пример Вадиму. Ей нравилось в нем все. И спортивный, и за собой следит, и выдержанный, и эрудированный. Ну прямо образцовый мужчина. Слава богу, в набор его достоинств она не включала наличие у Жени денег. То, что Женя, кандидат экономических наук, делал ключи в ларьке металлоремонта на Киевском вокзале, Лену не смущало. Удивляло — возможно, но не смущало.

У Вадима была своя версия Жениной „переквалификации“. Его брат уже четвертый раз сидел „за валюту“, Это была одна из самых серьезных статей, „авторитетная“. Советская власть сурово наказывала тех, кто осмеливался нарушить ее монополию на торговлю иностранной валютой и драгоценными металлами. Вторая „ходка“ по этой статье — и ты особо опасный рецидивист. Женин брат получал по десять лет, отсиживал восемь, выходил на полгода-год и опять отправлялся на зону. Женя всегда резко пресекал любые разговоры о брате, лишь однажды сказав Вадиму: „А ему теперь там привычнее. Да и порядка там больше“. — „А как же свобода?“ — поразился Вадим. „Можно подумать, что мы живем на свободе“, — мрачно оборвал разговор Коптев. Так вот, одна из причин Жениного отшельничества виделась Вадиму в том, что в ларьке металлоремонта Женя чувствовал себя свободным. Ни начальства, ни плана, ни профсоюзной с партийной организаций. Взял болванку, вставил в станок с одной стороны. Ключ — с другой. Прокатил фрезой три раза — и готово. Клиент отдал деньги и ушел. Вадиму так нравился процесс превращения болванки в ключ, что дубликаты своих ключей он, приезжая к Жене, делал своими руками. Разумеется, под присмотром, но — сам.

Имелась и другая версия. Вадим понимал, что более удобного места для сокрытого от посторонних глаз обмена валюты на советские рубли придумать невозможно. Помещение крохотное, поэтому если клиентов оказывалось больше двух, остальным приходилось ждать на улице. Значит, рассуждал Вадим, всегда можно организовать незаметную и якобы случайную встречу пары нужных людей. Друзья Жениного брата, так сказать, коллеги по бизнесу, наверняка Коптеву доверяли (еще бы, брат на зоне — гарантия, что Женя стучать не станет). Ну а Жене, предполагал Вадим, доставались посреднические проценты. Иначе почему у того всегда водились деньги?

Когда Вадим рассказал эту версию отцу, тот рассмеялся:

— Все много проще. Женя покупает на заводе часть болванок легально, а часть — „слева“. Соответственно, деньги за ключи, сделанные из „левых“ болванок, полностью достаются ему.

— Это же копейки! — попытался защитить свою романтическую версию Вадим.

— Чтобы иметь много денег, надо не много зарабатывать, а мало терять! — философски заметил отец.

— То-то у тебя всегда денег не хватает! — огрызнулся раздосадованный сын.

— А это уже другая тема. Я занимаюсь тем, что мне интересно, где мозги крутятся, а не тем, что хорошие деньги дает. И плюс я очень люблю спокойно спать. Поверь, это дорогого стоит. — Михаил Леонидович не обратил внимания на раздражение сына. Он и вправду считал, что жить надо с удовольствием. На сегодня деньги есть, а наступит завтра — вот тогда и озаботимся. На сберкнижке у отца лежали три тысячи рублей, полученные в наследство от бабушки Анны. Все, что он зарабатывал сам, тратилось немедленно и без остатка. И разумеется, не на хрусталь и фарфор.

Какую версию ни выстраивай, факт оставался фактом — среди друзей родителей Женя единственный всегда был при деньгах.

У Вадима с Женей сложились особые отношения. Прежде всего, их сближал возраст. Женя был всего на пятнадцать лет старше Вадима и, соответственно, на десять младше Михаила Леонидовича. Его жена — Эмма, работала вместе с Илоной, была ее подругой, благодаря чему Женя и попал в компанию Осиповых-старших.

За Эммой он ухаживал много лет, переждал ее двенадцатилетний брак с первым мужем и в итоге добился своего. Эмма, разумеется, боялась выходить замуж за человека младше ее на восемь лет. Но как раз Илона ее и уговорила. Благодарное отношение Жени к Илоне естественным образом распространилось и на ее сына.

Став адвокатом, Вадим признал, что поговорка „по одежке встречают…“ в его работе — руководство к действию. Но какой „одежкой“ можно было произвести впечатление на клиентов? Костюмом фабрики „Большевичка“, облачавшим каждого третьего советского мужчину? Туфлями от „Скорохода“? Часами! Да, только часами. Во-первых, если правильно держать руки во время беседы, то часы всегда на виду. Во-вторых, импортные часы достать куда проще, чем финский костюм. Вадим решил купить часы „Ориент“ с зеленым циферблатом, знак роскоши и хорошего вкуса. Стоили они 350 рублей. Для Вадима — деньги немереные. Но Вадим понимал — трата окупится. Лена его поддержала. Даже отец, обычно абсолютно безразличный к внешней атрибутике, согласился — разумно. Оставалась маленькая проблема — у кого одолжить деньги? В компании родителей Вадима, не говоря о его собственной, зарплаты в 100–120 рублей исключали малейший шанс найти богача. Кроме Жени. Но, беда, все знали — Женя никогда и никому денег в долг не дает. Вадим попробовал подкатиться к Эмме, но та призналась, что эта тема единственная, которую Женя объявил запретной для обсуждения. Вадиму терять было нечего, и он напрямую обратился к Жене. Тот сразу не отказал, поинтересовался — на что?

— Часы хочу купить. „Ориент“. Пижонские.

— Пижонские, чтобы пижонить? — Тон красноречиво предвосхищал ответ „нет“.

— Пижонить рано. Просто клиент, увидев такие часы, поймет — только богатый может их носить. А богатый адвокат — хороший адвокат. Значит, пришел по правильному адресу. Ну и, соответственно, гонорар…

— Понял. Интересная логика. Правильная. Сколько?

— Триста пятьдесят. Но если всю сумму ты не можешь…

— Могу. — Женя мягко улыбнулся. — Пока могу. На какой срок?

— Реально, думаю, на полгода. — Вадим прекрасно знал, что по 75 рублей в месяц он откладывать не сможет. Но больше 6 месяцев просить нельзя. Психологически нельзя.

— Хорошо. Но чтобы об этом никто не знал.

— Извини, не гарантирую. — Увидев, как недовольно нахмурился Женя, Вадим тут же объяснил: — И Ленка, и мать с отцом наверняка спросят, где я достал деньги. А я не хотел бы им врать.

Недовольные морщины исчезли. Женя кивнул:

— Завтра заезжай в районе обеда.

Часы Вадим купил сразу. Клиенты и вправду реагировали на них моментально. Однако Вадим не предвидел, что некоторых они отпугивали — люди понимали, что такой адвокат им не по карману. Поэтому, оценив на первых минутах общения нового клиента, Вадим либо прятал их под манжету, либо, напротив, выставлял напоказ.

Прошло шесть месяцев. Отложить Вадим смог только 200 рублей. Идти к Жене и просить отсрочку — совершенно невозможно. Тогда Вадим обратился к Феликсу и попросил у него 150 рублей на две недели. Мол, клиент дал аванс, а потом передумал судиться. Деньги уже потрачены. Феликс прочел нотацию, но дал. За два дня до истечения срока Вадим приехал к Жене и вручил ему всю сумму — 350 рублей. Женя удивился:

— А почему раньше срока?

— Я подумал, что накануне дня, когда я должен вернуть деньги, ты начнешь прикидывать — верну или не верну. Назавтра с утра у тебя будет плохое настроение, подумаешь, зачем давал. И наконец, когда я деньги привезу, ты испытаешь облегчение, что тебя не обманули. А могли. Следующий раз попросить будет сложно. А так ты и засомневаться не успел!

Женя внимательно-изучающе посмотрел на Вадима. Потом хмыкнул и молча взял деньги.

Через неделю Вадим позвонил Жене и снова попросил 350 рублей на полгода. Женя рассмеялся и согласился. Феликс получил деньги также за несколько дней до истечения оговоренного срока и был очень доволен. Хотя и удивлен. Обошлось без нотаций. А у Вадима образовалось 200 рублей на срочное затыкание дыр.

Еще лет пять после первого займа Вадим пользовался у Жени открытым кредитом, получая любые необходимые суммы. Правда, Женя все равно спрашивал — на что. Вадим был уверен, что это был формальный вопрос. Привычка. Возвращал Вадим деньги всегда за два-три, а иногда и за четыре дня до срока. Тоже привычка.

— Вадим! — Голос Жени звучал озабоченно. — Я бы просил тебя провести одно дело.

— Для тебя — даже бесплатно!

— Нет, это не бесплатно. Гонорар сам определишь. — Женю явно раздосадовал игривый тон Вадима. — Речь идет о близких мне людях.

— Слушаю. — Вадим стал серьезен.

— Помнишь, рядом с моей каморкой стоит будка „Мосгорсправки“?

— Нуда, припоминаю.

— Там работает моя давняя знакомая. У нее есть сын. Балбес полный. Нервов матери попортил море. Сегодня ночью его арестовали. Взяли с поличным, когда этот кретин снимал колеса с машины. Хуже всего, что машина посольская. Дело сразу взяла Петровка, К ним не подкатишься.

— Он был один? — Вадим насторожился.

— А это имеет значение?

— Разумеется, иначе сразу вторая часть, квалифицирующий признак, „по предварительному сговору группой лиц“.

— Хреново! С другом своим. Мама его говорит, что тот и подбил. У него своя машина есть, вот для нее и снимали.

— Погоди, у парня своя машина?

— Образцовый представитель советской золотой молодежи. Папа — журналист-международник. Валя сказала, что родители все время за границей, и он с бабушкой растет.

— Кто сказал?

— Валя. Ну, моя соседка у вокзала. „Мосгорсправка“.

— Понял. Что еще?

— Коля все признавал. Раскололся. А дружок — в отказе. Насколько я знаю.

— Кто его адвокат? — Вадим заговорил отрывисто и жестко.

— Не знаю. Могу узнать. Это имеет значение? — Сам того не замечая, Женя подхватил интонацию Вадима.

— Срочно! В таком деле мне нужен нормальный адвокат. Не приведи Господи, если каждый начнет работать на себя.

— Понял. Перезвоню. Если они еще не наняли, ты кого-то порекомендуешь?

— Нанимают такси, адвокатов — приглашают, — автоматически отчеканил Вадим. Слово „нанимают“ очень обижало издавна всех адвокатов, поэтому произнесенная Вадимом формула стала чуть ли не общепринятой много десятилетий назад. Не исключено, что раньше, до появления такси, в ней фигурировали извозчики. — Да, Наверное, Славу Хандроева. Мы с ним вместе уже работали.

— Нанимают всех, кому платят деньги! — не остался в долгу Женя. — Сколько времени еще можно звонить?

— Часа два я точно спать не буду.

Женя перезвонил через двадцать минут.

— Бабка бьется в истерике. Ничего не соображает. Внучка тоже не выпустили. Завтра из Парижа собирается прилететь его папаша. Все, чего я добился, это имя адвоката, с которым отец предварительно договорился по телефону.

— Кто? Как его фамилия? Из какой он консультации? — В голосе Вадима звучало нетерпение.

— Я же сказал — только имя. Фамилию она забыла. Но имя редкое. Феликс.

— Черт побери! Хуже быть не могло!

— Не понял? Ты думаешь, это твой Феликс?

— Уверен! На всю коллегию, на все 1200 человек есть только два Феликса — мой заведующий и еще один, глубокий старичок Но тот не ведет уголовные дела.

— А чем плохо, если это твой Феликс? Он же, ты сам говорил, блестящий профи. — Женю насторожила и расстроила реакция Вадима.

— Мне в этом процессе нужен не профи, а послушный исполнитель, без амбиций. Который делал бы, что я скажу!

— А может, лучше наоборот? У Феликса-то опыта побольше! — не лишил себя удовольствия осадить молодого друга Женя.

— Если мне не изменяет память, то последние два раза он защищал твоего брата. Ты этот опыт имеешь в виду? — моментально отреагировал Вадим и тут же пожалел о сказанном. Это был удар ниже пояса.

Женя замолчал. Спустя несколько секунд, уже другим тоном, видимо переборов возникшие эмоции, спокойно продолжил:

— Я имею в виду, что адвоката та семья выбирает сама. Я не могу им навязывать твои вкусы. — И, помолчав, добавил: — Тем более что у меня никаких претензий к Феликсу нет.

Утром Вадим позвонил Феликсу:

— Феликс Исаакович! Доброе утро!

— Доброе. Вадим, это вы?

— Да. Не разбудил?

— Да вы что! — Феликс рассмеялся. — Я уже зарядку закончил! А вы небось себя не утруждаете?

— А мне-то зачем? Меня, знаете ли, начальство так гоняет, что за весь день я и накувыркаюсь, и набегаюсь. Хорошая форма мне гарантирована.

— Ну вот видите, как вам повезло! Я делаю зарядку бесплатно, а вам начальство обеспечивает возможность и хорошую форму сохранять, и еще за это неплохие деньги получать!

— Один — ноль! — Вадим восхитился очередной раз умению Феликса выворачивать смысл сказанного в свою пользу. — Я по делу.

— Слушаю.

— Сегодня у вас будет встреча со Степиным. Журналистом. Из Парижа прилетает.

— Да, в шесть вечера. — Феликс не выказал удивления осведомленности Вадима.

— Надо бы до этого пообщаться.

— Давайте в четыре. В пять у меня клиент.

— Договорились.

— Нам не выгодно, чтобы Коля значился в группе, — в третий раз терпеливо объяснял Вадим несчастной матери арестованного парнишки. — Это более тяжелая статья. Поэтому я не Степина выгораживать собираюсь, а вашего сына защищать.

— А почему нельзя, чтобы тот все взял на себя, а Коля как бы случайно мимо проходил? — Женщина все еще надеялась, что сына можно выгородить.

Разговор длился почти час. Вадим не предполагал, что столько людей обращается в „Мосгорсправку“. И с такими элементарными вопросами. Приходилось все время прерываться. Мало того, Вадиму все это время пришлось стоять, поскольку для второго стула внутри киоска просто не было места.

— Потому что Иван подъехал на машине. Его задержали, когда он был еще или уже в ней. А Колю взяли прямо в момент, когда он скручивал колесо. Можно случайно оказаться на месте преступления. Но нельзя случайно воровать.

К окошку подошел очередной страждущий. Вадим не выдержал и, взяв с подоконничка табличку „Обед“, прямо перед носом подошедшего закрыл ею окошко. Тот, смиренно опустив голову, ни слова не говоря, повернулся и ушел. „Значит, не так ему и нужна справка“, — успокоил свою совесть Вадим. Теперь можно было говорить не отвлекаясь.

— Валентина Федоровна! Я вас прошу, перестаньте так переживать. Насколько я знаю от Жени, Коля не совсем идеальный мальчик Такая встряска для него даже полезна. — Вадим и убеждал несчастную мать, и увещевал. — Лучше один раз попасть по такой статье и навсегда заречься от криминала, чем сразу влипнуть по серьезной.

— Вадим Михайлович! У вас дочь — вам легче. Я-то надеялась, что его армия исправит, а не тюрьма! — Женщина тяжело вздохнула.

— Ага! Армия. В Афганистане! Из тюрьмы он хоть калекой не вернется. — Вадим сам начал верить в то, что говорит.

— Тоже верно. — Женщина обреченно кивнула. — А не может так сойтись, чтобы совсем его вытащить?

„Вот уж действительно, надежда умирает последней!“ — подумал Осипов. Сколько он ни работал адвокатом, все никак не мог привыкнуть к мистической вере людей в везение.

— Я постараюсь. Но давайте на то, что повезет, не рассчитывать.

— Я… — Женщина замялась. — Я… Я хочу, чтобы вы понимали. Коля рос без отца. И это при живом отце…

— Вы разведены? — Эта тема показалась Вадиму менее болезненной, и он с радостью перешел на нее.

— Нет, мы не были женаты.

— У него другая семья, — понимающе кивнул Вадим.

— Нет. У него нет семьи. Вадим Михайлович, он всю жизнь любил и любит меня и Колю, но… Обстоятельства, понимаете…

— Он разведчик? — Вадим удивленно посмотрел на женщину.

— Разведчик? — Она неожиданно рассмеялась. — Ну нет. Только не разведчик, — погрустнела. — Просто так жизнь сложилась. Это не в Колиных интересах было, чтобы он официально его отцом числился. Да и не в этом дело! — Валентина Федоровна резко изменила тон. — Дело в том, что Коленька никогда ни в чем не нуждался. У него всегда все было. Кроме отцовского воспитания. Я понять не могу, зачем ему эти чертовы колеса понадобились? Уж точно не из-за денег!

— Знаете, так бывает. Перед другом решил повыкаблучиваться. Показать, какой он герой. Такой, как бы сказать, способ самоутверждения, что ли.

— Может быть. Может быть. А сколько ему могут дать?

— Давайте не будем об этом, Валентина Федоровна. А что все-таки с его отцом? Я не просто так спрашиваю. Мне может понадобиться.

— Пет, как раз об этом давайте и не будем. Поверьте, Вадим Михайлович, это вам не понадобится. Здесь вы для Колиной защиты ничего полезного не найдете.

Выйдя из киоска, Вадим зашел к Жене.

— Ну, пообщались?

— Да. Слушай, а кто она, эта Валя? Судя по речи — образованна хорошо, а работает… — Вадим осекся, поняв, что допустил бестактность.

Женя улыбнулся:

— Говори, говори. Не стесняйся. Меня этим не заденешь. Это — мой выбор. И у нее — такой же. Она профессорская дочка, архитектор. Строить пятиэтажки своим призванием не посчитала. Стала экскурсоводом. В Интуристе работала, между прочим. А тут ее папа какое-то неправильное письмо подписал. Дальше понятно?

— То, что из Интуриста выгнали, — понятно. А почему „Мосгорсправка“?

— Смешно, но факт. Она влюблена в Москву. Знает ее как свои пять пальцев. Ну, и опять-таки, начальства нет, партсобраний тоже.

— Понял. А кто отец Николая? — перешел к делу Вадим.

— Зачем тебе? — Женя напрягся.

— Просто хочется знать, кто платить будет, — не моргнув, соврал Вадим.

— Я. — Лицо Жени ничего не выражало, никаких эмоций. — Моя кредитоспособность сомнений не вызывает?

— Нет. Просто…

— Когда-нибудь объясню. — И вдруг, словно спохватившись, уже с улыбкой добавил: — Но не я отец, можешь не волноваться.

Нетерпеливый клиент уже во второй раз засунул голову в кабинет Феликса и тут же втянул ее обратно в коридор — обозначился. Его можно было понять — встречу назначили на шесть тридцать, а шел восьмой час.

— Хорошо, Вадим. Эта версия мне нравится и своей простотой, и наглостью, и очевидностью. Я думаю, что старший Степин не просто так всю жизнь по заграницам журналиствует. Видимо, с КГБ у него связи если не служебные, то прочные. Я со своей стороны тоже постараюсь на следователя выйти. За вами — Николай. Боюсь, это не самый… — Феликс замялся. — Не самый надежный исполнитель.

— Я с ним поработаю. Но… — Теперь замялся Вадим.

— Вадим, давайте быстрее, не мямлите. Меня клиент ждет! — Для Феликса разговор был окончен.

— Я бы хотел поговорить с отцом Ивана!

— Зачем?

— Феликс Исаакович, мы с вами понимаем, что вывод Ивана из дела выгоден и Ивану, и Николаю, Его же родители этого понимать не могут. Ну, что это и Николаю выгодно.

— И что? Короче!

— А то, что я хочу, чтобы за защиту Николая платили они, — наконец разродился Осипов.

— Здрасьте, я ваша тетя! Во-первых, в этом случае кто будет платить мне? Во-вторых, почему вы не хотите?…

— Отвечаю. Потому что парень рос без отца, мать работает в „Мосгорсправке“ с зарплатой в 70 рублей. Платить собирается Женя Коптев, может, помните…

— Помню. Но он вполне платежеспособен.

— Да, но мне брать с него деньги не хочется.

— Нет, Вадим. Со Степиным вы встретиться можете, но об оплате и речи не заводите. Я, может, сам об этом поговорю. — Феликс на мгновение задумался и уже более уверенно закончил: — Точно поговорю, так даже будет лучше для всех. Только вот что… — Феликс чуть помедлил. — Вы ему скажите, что это я поручил вам защищать Николая.

— Зачем?

— Эх, молодо-зелено! Потом объясню. Все, идите! — И, повернувшись в сторону двери, громко пригласил: — Сергей Петрович, заходите!

Николай Николаевич Степин начал разговор с Вадимом сам, еще не успев сесть на стул и даже не дождавшись, пока сядет жена:

— Мне Феликс Исаакович сказал, что вы любезно согласились поучаствовать в реализации его схемы, взяв на себя защиту второго юноши. Хочу вас искренне поблагодарить. И также спасибо, что вы нашли время для встречи с нами в такую трудную для нашей семьи минуту. Хотел бы сразу вас заверить, что ваши усилия будут оплачены. С Феликсом Исааковичем все оговорено. Я рад, что ни вы, ни он не стали наживаться на чужом горе.

Вадим, который и сам не страдал косноязычием, от такого потока округлых, неискренних и выспренних фраз обомлел. Осипов почувствовал раздражение. Лощеный, невозмутимый, разъезжающий по заграницам, живущий в Париже выскочка! Он будто забыл, что надо его сына вытаскивать из тюрьмы! Жена Степина, наоборот, сразу произвела приятное впечатление. Смотрела на Вадима с надеждой, глаза заплаканные, но поправленные макияжем, холеные руки нервно перебирают то складки пальто, то ручки сумочки, то стряхивают отсутствующие пылинки с одежды. Во время тирады мужа смотрела на него с неодобрением. Нет, правильно реагировала. Естественно. Натурально. Без игры.

— Здравствуйте для начала. — Вадим решил немного поставить на место своего посетителя.

— Ой, извините, доброго здоровья. Мне вчера Феликс Исаакович так много о вас говорил, что сложилось полное впечатление старого знакомства. И вообще, будто не расставались с вами. Как бы я хотел, чтобы наш сын был на вас похож. Правда, Маша? — повернув голову к жене, спросил Степин. При этом по выражению его лица никак нельзя было заподозрить, что мнение Маши хоть в малейшей степени его волнует.

— Да, дорогой. Разумеется, — тихо ответила супруга журналиста. Вадиму показалось, что она при этом испытывала чувство неловкости за мужа.

— Хорошо, Давайте о деле, — Осипов не посчитал нужным реагировать на поток слащавых комплиментов. — Откуда у вашего сына машина?

— Мы сочли целесообразным сделать ему такой подарок к 18-летию. Понимаете ли, есть некий комплекс родительской вины. По делам службы я вынужден почти все время отсутствовать в Союзе. Мальчик недополучил родительского тепла. Возможно, это было ошибочное решение, но, поверьте, искреннее — хотелось как-то компенсировать ребенку сложности его детства.

Вадим был уже не рад, что задал вопрос. Разговор в том же стиле продолжался еще минут двадцать, пока Степин не извинился, что ему надо ехать на встречу в МИД, и не покинул кабинет адвоката. Маша осталась. Вадиму даже показалось, что в комнате стало больше свежего воздуха.

— Вам не понравился мой муж, правда? — В голосе Маши слышалась надежда, хотя сам вопрос звучал скорее как утверждение.

— Это вряд ли имеет значение. К тому же у меня есть правило — я не сужу людей, я их защищаю. — Вадиму не хотелось врать, поэтому перевести разговор в шутку казалось самым разумным.

— Нет-нет, это важно. Николай Николаевич почти двадцать лет провел в Европе, Там другие правила поведения. Там никто никого не грузит, как здесь сейчас стали говорить. Там у всех все в порядке. Все приветливы, все говорят приятное. Понимаете?

— Мне ответить вам по-советски или по-европейски? — обозлился на бестактность собеседницы Вадим.

— Понимаю вас. Понимаю. Но поверьте, Николай Николаевич — хороший. Ему просто там очень трудно. Он же журналист, у него нет дипломатического иммунитета…

Вадима как током ударило. Либо она болтливая дура, либо это вербовка. Мол — „теперь ты много знаешь, будешь работать на нас“. Этого только не хватало. Еще с пятого курса, когда КГБ завербовал несколько его однокурсников, кого официально пригласив на работу, а кого просто склонив к сотрудничеству, Вадим страшно боялся, что и его рано или поздно попытаются вербануть. Как себя вести в такой ситуации, решил давно — прикинется полным идиотом. Ну, например, радостно заорет, да погромче: „Ура! Я буду ловить шпионов!“ Но, впервые столкнувшись с ситуацией, весьма похожей на попытку затащить его в сеть „понимающе-сочувствующих“, Вадим растерялся.

— Вы знаете, я не очень интересуюсь заграничной жизнью. Там у них все фальшивое какое-то. У нас в программе „Время“ часто показывают, как Трудно там живется людям. Так что я хорошо понимаю — вашему мужу очень тяжело. И вам я тоже сочувствую. — Растерян-I юсть прошла, в роли идиота пришлось выступать без промедления.

Женщина смотрела на Вадима даже не с удивлением. С состраданием. „Наверное, счастлива, что не я защищаю ее сына“, — подумал Вадим.

— Да, да, конечно! Не буду вас долго отвлекать. Скажите, чем мы можем быть вам полезны? — И тут же поспешила уточнить: — Я имею в виду в этом ужасном деле.

— Думаю, — Вадим обрадовался, что почва под ногами перестала быть зыбкой, — вам следовало бы встретиться с мамой моего Николая. Попытаться сделать так, чтобы она не была особо зла на вас, что ее сын сядет один. А точнее, вместо вашего.

Женщина, услышав последнюю фразу, вся вжалась в стул.

— Почему вы говорите „вместо“? Разве Коля не воровал колеса?

— Воровал. По просьбе или по подначке вашего сына.

— Но ведь Ваня должен был ему заплатить за эти колеса. Он просто приехал их забрать, не зная, что они ворованные. — Голос женщины стал крепче и увереннее.

— Знаете, мне нравится, когда клиенты начинают излагать адвокату его собственную версию событий. Приятно, когда то, что ты придумал, звучит так достоверно, что даже знающие правду верят вымыслу! — Вадим говорил жестко, наотмашь.

— А разве это вы придумали, а не Феликс Исаакович? — Маша искренне удивилась.

— Разумеется — я. Он же не смотрит программу „Время“. — Злоба на этих сытых баловней советской власти пересилила инстинкт самосохранения.

Маша помолчала, изучающе глядя на Вадима, и неожиданно сказала:

— Все не так просто в этом мире, молодой человек Не так просто!

— Соглашусь, — примирительно сказал Вадим. — И даже приведу пример. Коля не нуждается в деньгах. Он снимал колеса не ради денег вашего сына.

— Это я поняла из разговора с его мамой. Мы встречались два часа назад. Она не только не взяла три тысячи, которые мы ей предлагали, а просто нас выгнала.

В те времена адвокат впервые мог встретиться со своим подзащитным только после окончания следствия. При ознакомлении с материалами дела. Одной из причин, заставивших Осипова все реже вести уголовные дела, была необходимость ездить в тюрьму. В Москве действовали только два „общенародных“ следственных изолятора — „Матросская тишина“ и Бутырка. Еще „пересылка“, которую в народе называли „Пресней“, хотя ютилась она где-то между Силикатными проездами, от настоящей Пресни достаточно далеко. Ну и разумеется, „Лефортово“ — следственный изолятор КГБ. Но там Вадим никогда не бывал, так как допуска на ведение комитетских дел не имел, да не очень-то и хотел…

Вадим ненавидел поездки в следственные изоляторы. В СИЗО всегда воняло потом и кислыми щами. Любой его подзащитный первым делом интересовался, не принес ли Вадим поесть. Видеть глаза постоянно голодного человека — испытание не для Осипова. Утром, если мужу предстояла поездка „на каторгу“, Лена заготавливала огромное количество бутербродов, предназначенных, если вертухаи спросят, для него самого.

Еще в СИЗО были очереди. Чтобы гарантированно получить свидание с подзащитным, очередь приходилось занимать часов в 6 утра. Если у адвоката не было машины, он ехал первым поездом метро вместе с заводскими рабочими, у которых смена начиналась в шесть тридцать или семь утра. Коммунисты делали все разумно: заводы начинали работать первыми, в восемь тридцать стартовали занятия в школах, с девяти открывались конторы служащих и, наконец, в девять тридцать или десять — научные институты и министерства. Так что, как правило, в метро ездили однородными социальными группами. Но ранним утром, по дороге в СИЗО, адвокаты имели возможность оказаться буквально плечом к плечу с рабочим классом.

Очередь в СИЗО была единственным местом, где Осипов не мог „начитывать материал“ для кандидатской диссертации. Обычно, где бы ни застала свободная минута, он извлекал из портфеля очередную, из десятков, монографию по наследственному праву, карандаш и стопочку нарезанных чистых листочков. Время для научной работы компенсировалось благодаря обязательной отсидке в очередях — в судах, в милиции, в поликлинике. Однако в СИЗО — не получалось. Мозги переклинивало. Свербила единственная мысль — как бы здесь никогда не оказаться в другом статусе. Как здесь выжить? Что испытывает человек, низведенный до положения арестанта?

И уж совсем жуткое впечатление на Осипова производили скрежет и хлопанье тюремных железных дверей. Никогда и нигде больше не слышал Вадим похожего звука. Его подхватывали каменные стены, покрашенные дешевой масляной краской, разносили по всем уголкам помещения, усиливая и повторяя гулким эхо…

Сегодня, слава богу, очередь занял следователь — одной из пыток для Вадима оказалось меньше.

Николая еще не привели. Следователь, полноватая женщина лет тридцати, встретила Вадима крайне неприветливо. Поздоровались, представились. Наталия Сергеевна, так звали милицейского следователя, проверила ордер Осипова, подтверждавший, что он является адвокатом ее подследственного. Стали ждать.

Вдруг Наталия Сергеевна без всякого повода стала сетовать на свою горькую судьбу:

— Вот объясните, как работать? Наверху уж совсем стыд потеряли. Раньше намекали, а теперь… вчера звонит генерал. Минуя мое непосредственное начальство, да и начальство моего начальства, и требует, чтобы я Степина „отсекла“. Я спрашиваю — почему? Он отвечает-по кочану! Мол, у него самого приказ. Я, дура наивная, удивляюсь: „Да кто же вам-то может приказывать?“

А он выматерился так, от души, со смаком, и отвечает: „Контора!“ — Женщина раскраснелась от гнева. — Ну чего эти комитетчики всюду лезут?

Вадим, разумеется, знал о старой и закоренелой неприязни между гэбистами и ментами. Но обычно их свары разрешались тихо, без огласки. Посвящать в свои дела посторонних, тем более адвоката, — это выглядело странно. Но уходить от разговора Вадим посчитал неправильным.

— Понимаю! Мерзко это. Наверное, папаша Степина их человек. Ну а для своих у них особые правила. Я так думаю.

— А закон?! — Следователь взорвалась. — Закон не для всех один?!

— И что вы собираетесь делать?

— А что я могу? У меня в этом году очередное звание. Мне сейчас артачиться — себе дороже выйдет. — Наталия Сергеевна пар выпустила и успокоилась. — Вот, посудите сами, Вадим Михайлович, ну как мне Степина отсекать? На месте преступления был. В первых же показаниях подтвердил, что колеса — для его машины. Ну, ладно, пусть он не исполнитель. Пусть даже не организатор. Пусть, черт побери, даже не подстрекатель! Но покушение на скупку заведомо краденого я ему вменить обязана?

— Да-а. Ситуация! — Вадим быстро соображал, как бы вывести разговор в нужное ему русло. — А я вот не понимаю, мой-то чего полез для Степина колеса доставать?

— Как вы изящно выражаетесь — „доставать“. — Следователь ехидно улыбнулась. — Говорите как есть — воровать!

— Я — адвокат. — Вадим был сама открытость. — У меня это слово в отношении подзащитного как-то не выговаривается.

— Кстати, нормальный парень. — Наталия Сергеевна вела дела малолеток уже не первый год и старалась не только докопаться, кто и что натворил, но и понять, почему паренек или реже девушка свернули на кривую дорожку. — Он, я думаю, сдуру залетел. Куражился.

— И я так думаю. — Подходящий момент настал. — Знаете, мне кажется, можно сделать так, чтобы все было по закону, а вы не подставитесь.

— Не уверена, у меня не очень клеится. — Вадиму показалось, что следователь его провоцирует, в глазах появились озорные искорки, а уголки губ чуть заметно дрогнули в улыбке.

— Ну, давайте посмотрим. Поверим Степину. Он не знал, что колеса ворованные. Тогда в отношении него дело можно, а генерал говорит — нужно, прекращать. Коля, следовательно, идет по первой части, так как нет группы. А с учетом данных по личности дело можно и прекратить.

— Ой, как у вас все просто получается! — Наталия Сергеевна рассмеялась. Причем смех этот не сулил Вадиму ничего особо радостного. — Если бы не одна маленькая, такая, знаете, малюсенькая деталь. Даже две. Машина посольская, значит, квалификация по 89-й УК, хищение государственного имущества. А по этой статье нам прекращать заказано. И вторая, генерал дал указание дело до суда довести, но без Степина. Как вам такая диспозиция?

— Плохая диспозиция. Во-первых, неправильная, во-вторых, нечестная.

— Чем же она неправильная, кроме того, что нечестная?

— Неправильная квалификация! — Вадим заговорил уверенным тоном профессионала, без эмоций, без улыбки. Сугубо по делу.

— То есть? — Следователь заинтересовалась.

— Машина действительно посольская. Но — посольства ФРГ, страны не социалистической. Имущество капиталистических стран, находящееся на территории СССР, рассматривается как частная собственность. Не государственная, а частная. Постановление Верховного Суда СССР от…

— Помню-помню. — Наталия Сергеевна, казалось, обрадовалась. — Согласна. Прозевала. Получается, что тогда это уже 144-я УК. Так?

— А як же! — вспомнив свою псевдоукраинскую бабушку Анну Яковлевну, улыбнулся Вадим.

— Однако, — следователь помрачнела, — вторую детальку мне не обойти. Обвинение я перепредъявлю, Степина отсеку, на 144-ю переквалифицирую, но прекращать — не могу.

— Только не забудьте, 144-ю, часть первую. Группы-то нет! — Вадим старался зафиксировать успех. Пусть его заслуга и была крайне мала, тетка сама оказалась и разумной, и порядочной, но лишний раз расставить все точки над „i“ было нелишним.

— Тещу будешь свою учить! — радостно захохотала Наталия Сергеевна, давая понять, что соглашение достигнуто.

— А из-под стражи до суда не выпустите? — с надеждой спросил Вадим.

— Наглеете, юноша, наглеете! — не переставая смеяться, охладила оптимизм Осипова следователь.

Через полтора месяца дело назначили к слушанию. Николай „шел“ один, по первой части 144-й статьи — „кража“, она же — тайное похищение личного имущества граждан. Там санкция предусматривалась уже не такая страшная — либо лишение свободы на срок до двух лет, либо исправительные работы — до года. Плохо только, что попало дело к молодому судье — Васе Кострикову. А молодые судьи — это беда…

Вадим пару раз участвовал в процессах, где Вася, тогда еще студент, сидел секретарем судебного заседания. В перерывах они бегали вместе курить, травили анекдоты. Несколько раз Вадим даже выручал Кострикова, давая ему свои старые курсовые, чтобы парню не париться, а „передрать и сдать“. По-простому.

На правах старого знакомого Осипов зашел к судье за пару дней до процесса. Так, потрепаться.

Костриков Вадиму обрадовался, выслушал поздравления с избранием судьей, махнул рукой — мол, фигня все это. Вадим заговорил о деле Николая. Вася слушал невнимательно, чуть ли не позевывая. Потом, перебив Осипова посередь фразы, спросил:

— Вадим, чего ты от меня хочешь? Чтобы я прекратил дело?

— Ты прекратить не можешь. Либо оправдать, либо посадить, либо — на доследование.

— Спасибо, товарищ педагог! — Костриков вовсе не обиделся, что Вадим указал ему на ошибку. — Доследовать здесь нечего, оправдать не могу, сам понимаешь, посадить могу — но ты этого не хочешь. Что пристал тогда?

— А ты дай ему исправработы, зачти время в СИЗО и отпусти из зала суда, — обнаглел Вадим.

— Говно вопрос! С прокуратурой я договорюсь, чтобы не опротестовывали. Но, знаешь, ты в процесс опоздай на часок-полтора.

— Зачем? — не понял Вадим.

— А затем, мой ученый друг, что наши с тобой отношения хорошо всем известны! Тебе разговоры лишние нужны? А я до твоего приезда все оформлю. Ну и, конечно, замечание тебе в протокол занесу. Так, чтобы суд уважал и не опаздывал! — Костриков заржал.

— Как скажете, гражданин начальник, — в тон судье откликнулся адвокат.

— Да, кстати, мне всегда жутко нравились твои часы. Это „Ориент“, кажется? — Вася смотрел на Вадима выжидательно. Вадим все понял. Решение надо было принимать немедленно.

— Говно вопрос, как вы изволили выразиться, товарищ судья. Наконец смогу передать эстафету в достойные руки. — Вадим снял часы и положил их на стол Кострикова.

— Я это расцениваю не как взятку, а как подарок по случаю избрания судьей, Я прав? — Костриков внимательно смотрел на Вадима.

— А вы о чем? — Вадим сделал непонимающее лицо.

— Значит, прав! — кивнул Костриков.

Вечером, после оглашения приговора, Вадим заехал в консультацию и зашел к Феликсу. Тот, увидев Вадима, нахмурился.

— Я в чем-то виноват? — вместо „здрасьте“ начал Вадим.

— Вы — нет. Просто вспомнил о неприятном.

— Что такое?

— Да этот Степин! Он ведь так и не рассчитался со мной. Да и с вами, кстати, тоже, — Губы Феликса стали тонкими, как ниточки. — Час назад позвонил из Шереметьево. Улетает в Париж месяца на три-четыре. Говорит, встретимся по приезде. Рожа гэбэшная!

На следующее утро Вадим заехал к Жене на рынок Вечером накануне тот звонил поблагодарить. Попросил заскочить.

Когда Осипов втиснулся в Женину будку, тот молча крепко пожал руку Вадима. Это было какое-то другое, необычное рукопожатие.

— Спасибо еще раз, — наконец произнес Женя. — Ну а теперь — сколько я тебе должен?

— Нисколько. Мой гонорар — ответ на вопрос, кто отец Николая.

Женя нахмурился. Помолчал.

— Я обещал, что никогда и никому этого не скажу. Правда, я не давал слова не говорить, чей он племянник. — Женя опять замолчал.

— Твой?! — с выдохом ахнул Вадим. Женя молчал.

— Так сколько я тебе должен?

— Я уже сказал — нисколько.

— Тогда мы перестанем общаться! — категорически заявил хозяин „Металлоремонта“.

— Это время покажет, — не уступал Вадим.

— А почему ты опоздал в суд? Я, честно говоря, даже заволновался.

— Так было надо. — Вадим вовсе не собирался посвящать кого бы то ни было в детали только что законченного дела. Для себя он решил, что больше никогда к Кострикову в процесс не придет.

Словно читая мысли Вадима, вспомнившего о судье, Женя поделился своим наблюдением:

— У вас, юристов, что, „Ориент“ — фирменный знак? Судья все время рассматривал свои часы. Точь-в-точь как твои.

Вадим помрачнел, и Женя это заметил. Посмотрел на левую руку Осипова.

— Понятно, — протянул Женя. — Тогда твой гонорар я определю сам — 350 рублей.

Что было хорошо при советской власти, так это стабильность цен. За пять лет стоимость часов „Ориент“ не изменилась ни на копейку.