Свой рассказ я хочу начать…

Не, рассказ о своей жизни…

Все началось в 2006 году…

Нет, все не так! Этот дневник… Никогда не писал дневники. Не знаю даже, с чего начать, все как-то не выходит…

Ладно, начнем с самого начала. Когда-то меня звали Моисеем. Нет, не тем, который евреев по пустыне водил - просто Моисеем, Моисей Ротштейн, так меня родители назвали. Мою мать звали Сара, в девичестве Кохен. Отца Михаил Ротштейн. Но все это не важно, потому что было в совсем другом мире. Или в этом… Сколько уже тут живу, так и не понял до сих пор, что же со мной случилось.

Все! Опять сбиваюсь! Так, успокойся, и начинай с самого начала! Память еще не подводит, хоть воспоминания о тех годах уже не такие свежие, но все же в том мире я прожил не один десяток лет, и… Все!

Меня зовут Моисей Ротштейн. Я родился в стране под названием Советский Союз, где и жил до самого ее развала в девяносто первом. Много где жил. Я тогда еще был ребенком, и вместе с родителями весь союз исколесил. Они у меня были… Я уже и не помню, кем они у меня были, потому что в девяносто первом году, когда мне было семь лет, я потерял своих родителей. Нехорошая история, не буду ее рассказывать. Тогда я остался совсем один.

Маленький еврейский мальчик-сирота на руинах огромной страны… Мне еще повезло. Нашлась дальняя родня на Украине, седьмая вода на киселе, но приютила. Просто из жалости. Чтоб я в приют не попал, или, еще хуже, в бомжа не превратился. Так я оказался в Киеве, где и прожил, с небольшими перерывами, следующие пятнадцать лет.

Не могу сказать, что это были лучшие годы. Все же самые теплые воспоминания у меня остались от раннего детства, когда мы с родителями от Биробиджана до Бреста колесили, и от Архангельска до Ашхабада. А эти годы… Ну жил. Ну рос. Учился. Угрюмый еврейский мальчик, которому как в первый день кличка "Моше" прилипла, так потом и осталась на всю жизнь. Моше Ротштейн - а что, ничего! Сначала я обижался, а потом даже гордиться начал. Еще бы, Моше Даян - национальный герой Израиля, выдающийся военачальник был. А мы с ним тески, так на что обижаться?

Разное бывало. И мацой меня обзывали, и семь сорок заставляли танцевать. И били, за то, что я еврей, и просто так тоже били, потому что я был маленький, слабенький и не мог дать сдачи. Были у меня приятели, но с настоящими друзьями как-то не сложилось.

Те люди, у которых я жил… Ну, не то, чтоб они меня не любили - и кормили, и поили, и покупали все, что надо, из дома никто меня не гнал. Но как-то так они все это делали… Чувствовалось, что не приживусь я у них. Хорошие были люди, но у них своих двое детей было, которых надо на ноги поставить, те еще оболтусы, вот и доходило до меня все всегда в последнюю очередь. Но я не жаловался. Судьба у меня все же была полегче, чем у Золушки, да и многие родные родители намного хуже к своим детям относятся, чем эти люди ко мне.

На жизнь себе сам рано начала зарабатывать. Причем не сникерсами торговал, или машины мыл, а, как настоящий еврей, работал своей головой. Мне всегда легко давались иностранные языки, вот я и подрабатывал уже с восьмого-девятого класса переводами. Серия "для чайников", переводил продвинутым ламерам с английского на русский самые разные "полезные" книжки. Платили не много, но я был всегда экономным мальчиком, и постепенно собиралась серьезная сумма. Я и на других работах работал. Там компьютер собрать, тут программу простую написать, здесь с сайтом помочь. Много никогда не требовал, но "этого кудрявого мальчика" всегда жалели и часто платили больше, чем договаривались.

Так что по окончанию школы произошло радостное для всех событие - я окончательно и бесповоротно оставил своих родственников и ушел на вольные хлеба.

К тому времени я уже много чего повидал. Но настоящая жизнь началась только теперь. Наконец-то я вырвался на свободу, и сбылась мечта идиота - я отправился на свою историческую родину! Земля Обетованная, Израиль. Ерушалаим, шель захав, вэшэль нехоше вэшэль ор… Золотой Иерусалим Наоми Шэмера… Как это все красиво звучало со стороны! Страна единения еврейской нации, край обетованный. Единственное место на планете, где евреи живут дружно, их никто не обижает и не притесняет…

Только тогда, когда я попал в Израиль, окончательно сформировалось мое мировоззрение космополита! Отныне я дал себе зарок - любить Израиль только со стороны! Если до этого я был близко к сионизму, то теперь стал настоящим интернационалистом.

Так что вместо рая Земли Обетованной судьба меня кидала дальше по свету, каким-то чудом я оказался в Москве, где меня угораздило поступить в МГУ. Пару раз получив в темных переулках за свой уж очень характерный нос и пейсы, я очутился в Питере, где резко сменил свою ориентацию, и стал уже не программистом, а лингвистом. Мне это не понравилась, опять Москва, физика, Ерушалаим, иудаика, питерская, а затем львовская, академия художеств… Пол года в Штатах, накатался от Шикаго на востоке до Фриско на западе, убедился, что американские негры в Окленде любят евреев не больше, чем московские или питерские скинхэды.

Время от времени наведывался в Киев. Меня тут особо никто не ждал, но из приличия - погостить у родни, похвастаться своими успехами, показать новые фотографии, где я то на Эльбрусе, то у Стены Плача, то возле Эмпаер Стэйт или моста Голден Гейт.

Тоже не назвал бы эти годы лучшими. Разное случалось. Много раз меня били, время от времени попадал в больницу, что поделаешь, заносит иногда на поворотах длинный нос. Совал его, куда надо и не надо, вот и получал по заслугам. Кем только я не работал, и актером в театре, и декоратором, и переводил, и программировал, даже несколько статей написал. Про погибшее местечковое народное еврейское творчество, от которого ничего, кроме архива старых восковых цилиндров Эдисона, не осталось. Целый пласт культуры, песни на идише еврейских общин в Польше, Украине и Беларуси, сгинул навсегда, уцелело только то, что чудом успели записать этнографические экспедиции конца девятнадцатого, первых десятилетий двадцатого века.

В Израиле мои статьи похвалили, но… Не сложилось. Не нашли мы общий язык, так что мои работы так и остались не опубликованы. А сам я забросил иудаику и взялся за латынь…

Так прошли пять лет. Кудрявый еврейский мальчик с большим шнобелем, отзывается на кличку Моше, превратился в кудрявого еврейского двадцатидвухлетнего парня по имени Моше, у меня так в израильском паспорте и записано было, Моше Ротштейн. И занесла меня нелегкая летом 2006 года в Киев…

Я тогда даже не думал, что моя жизнь вот-вот повернется на триста шестьдесят градусов, и я окажусь тут, в Латакии, Стране Тысячи Замков.

Не скажу, что тут мне так уж хорошо… Ну да, евреев тут не обижают, потому что не знают, кто это такие, но те же Воины Пограничья или Багряная стража Храма…

Опять меня заносит! Ведь тогда я еще не знал ни про Границу, ни про Храм, даже про Башню Драконьей Кости не слышал! Тогда я… Впрочем, сейчас обо всем по порядку.

Как сейчас помню тот день…

- Милок, дай тебе на судьбу погадаю!

- А погадай!

Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверно, какое-то наваждение. Всегда цыган сторонился, а тут взял, да и согласился. Может, песня повлияла. Ее как раз тогда крутили в одном из киосков, "а что сказать вам, что сказать, устроены так люди, желают знать, желают знать, желают знать, что будет". Вот я и согласился.

А цыганка была странная. Мне сразу показалось - что-то в ней не так. Я много по миру помотался, многих цыган повидал. Не настоящие они. Кочуют, как и прежде, живут своей жизнь… Но исчезла у них искра. Теперь это просто бродяги и шарлатаны, которые и сами не верят в то, что говорят.

А это верила. Я своим еврейским носом почуял, верила. Да и внешне… Какие обычно украинские цыгане? Грязные, оборванные. По метро шастают, деньги просят. Всегда потом проверяешь, на месте ли кошелек. А эта цыганка была настоящей. И голос у нее был завораживающий. Тогда я это не понял, только потом до меня дошло, когда уже поздно было - ее слова как бы мимо ушей, сразу в мозг проходили.

- Дай руку, милок…

Протянул я цыганке свою ладонь. Ухватила она ее, начала изучать, что-то себе под нос бормоча. Другие бы уже и про богатство, что меня ждет, три короба наврали, и про любовь мою лапши навешали, лишь бы я доволен остался. А эта долго молчала. Внимательнейшим образом пальцем вдоль линий водила, но только головой качала. И с каждой секундой все более пасмурной становилась.

- Ой, милок, нехорошо-то как… - наконец заключила она. - Не могу я тебе будущее сказать, и не проси. В тумане оно запрятано, да и знать тебе его не нужно. Но ты, милок, лучше старую цыганку не слушай. Слепа, видать, я стала…

Тогда я подумал - какая же она старая? Молодая, лет двадцать… Потом присмотрелся - не двадцать. И не тридцать, и не сорок - много ей лет. Очень много. Бывают такие люди, и кожа у них гладкая, и морщин нет, но чувствуешь - немало они в жизни своей повидать успели. Цыганка была как раз из таких, даже странно, как я мог ее сначала за свою ровесницу принять.

- Как же так? - возмутился я. - Нехорошо получается. Раз уж взялась судьбу гадать - гадай. Ты не волнуйся, заплачу, за мной не заржавеет…

- Ой, милок, зря ты так, зря… Не нужны мне деньги нечистые… Но воля твоя. Пошли, милок - я тебе на картах погадаю. Кто знает, может и ошиблась я… Но карты не лгут, милок - что скажут они, то и будет. Не боишься будущее свое узнать?

- Уважаемая! - не выдержал я, - Ты ж сама мне погадать предложила! Я у тебя не просил, или ты от слов своих отказываешься?

Ничего мне тогда цыганка не ответила - лишь еще раз головой покачала. Пошла куда-то, а я за ней.

Уже тогда какой-то подвох чувствовать начал. На меня это не похоже, чтоб за цыганкой первой встречной шел неизвестно куда… А вдруг там меня ждут целая банда, обчистят до нитки, поди потом ментам объясни, как я, голый и избитый, оказался один в темном переулке? Посмотрят на мой нос, да волосы курчавые, и скажут - сам виноват. Не, так, конечно, не скажут, но подумают. И правы будут, сам я и виноват.

Но, тем не менее, пошел я за цыганкой. Вроде только что был на людной улице, почти в центре Киева, и вдруг оказываюсь непонятно где. Пустырь, дома вокруг заброшенные, ни машин, ни людей нет. Только кибитка стоит цыганская одиноко, самая настоящая, как их в фильмах показывают.

Зашли мы в эту кибитку, усадила меня цыганка за стол, сама напротив села. Достала из древнего на вид сундука сверток, развернула. Я думал, хоть там что-то особенное будет - нет. Самая обычная старая и потертая колода карт. Рубашка только у них странная. Без символов мистических, а с рисунком небывалой красоты. Я, пока цыганка карты тасовала да на столе раскладывала, внимательно его изучил.

Там нарисован был небывалой красоты город. Один раз на такой взглянуть - на всю жизнь запомнишь. Как там в песне поется, "город золотой". Но еще красивее! Замки, из красного, черного и розового кирпичей. Дороги, люди богато одетые, стражники с настоящими алебардами. Крепостная стена, внушительная и монументальная. Но главное не это - главное башня! Высоченная белоснежная башня, она над всем городом доминировала! Чудо из чудес! Не знаю, кто рисовал эту картинку, но я тогда подумал - если бы этот существовал, то его жителям можно только позавидовать! Каждый день, из любой точки города видеть такое великолепие, описать которое слов не хватит… Счастливые люди.

Мастерство, с которым были исполнены картинки, меня потрясло. Я видел сразу все - и город, и башню, и даже улыбку на лице симпатичной молодой девушки, что остановилась пофлиртовать с мускулистым стражником. Таким место не на старых картах, а в Лувре, рядом с Джокондой. Там их люди только и смогут по достоинству оценить.

Наконец цыганка закончила карты раскладывать, и начала их открывать. У нее какой-то нестандартный расклад был, чем-то на пасьянс "Колодец", или "Гробница Наполеона", похожий. Четыре стопки карт крестом лежали, а между ними пятая, из одной карты всего. Начала цыганка с той стопки, что дальше всего от меня была.

- Это "Грозный Путник", милок… - прокомментировала гадалка.

Насколько рубашка у карт была великолепна, настолько же сами они примитивны. Путник был обычным детским наброском, пару линий, на человека немного похожих, а на плече котомка, немного петлю на виселице напоминающая. Я лет в пять мог красивее нарисовать. А цыганка начала свое гадание.

- Того, кому первым Путник открылся, земля не держит. Нет груза в твоих ногах, ждет тебя путь, долгий и тернистый. Опасностей немало встретить предстоит, но только остановиться попробуешь - хуже будет. Путник остановок не любит, к тем, кто вызов ему бросает, беспощаден. Но ты всегда свернуть можешь - все равно Путнику, куда идти. Вижу, знаком он тебе - ты из тех, кому не сидится на месте, найдете вы с ним общий язык. Хорошая карта, милок, хорошая… Может и ошиблась старая, может начали уже глаза подводить…

Второй была открыта карта из ближайшей ко мне стопки. Я сразу понял - вот они, беды, начинаются. На карте висельник был - такой же примитивный, как и путник. Точка, точка, запятая, минус, рожица кривая, палка, палка, огуречик… Шевелюра у висельника знатная была - на мою похожа, как корона над головой курчавые волосы вились.

- Это "Высокий Висельник", милок… - оптимизма в голосе цыганки заметно поубавилось. - Тот, кому он после Путника открылся, смерть в пути встретит, свою али чужую - от него зависит. Висельник говорит Путнику, чтоб осторожным в пути был - иначе беды могут ждать немалые. А еще он говорит, что свернешь с пути - неизбежна смерть твоя будет. Но Висельник не злой, никогда он сам за жертвами не пойдет, но тех, кто в руки к нему попал, не выпустит уже. Петля шею любит, не попадайся в петлю - из нее только любимчики самой Смерти путь назад найти могут.

Третья открытая карта из правой от меня колоды явила миру короля. Самого настоящего, с короной, он в одной руке меч держал, в другой - посох. А от посоха, как дети обычно лучи солнца изображают, во все стороны какие-то короткие штришки отходили. Я тогда обрадовался, подумал, что король не может плохой картой быть. Но потом на цыганку глянул - сразу вся радость улетучилась. Была она тучи мрачнее, глаза опустила, в мою сторону даже не глянула.

- Это "Император-Чародей"… Он любит власть и силу, и лишь с теми любезен, кто на любые жертвы ради него пойти готовы. Не дружны они обычно с Путником, тот свободу любит, и Висельником, тому любая власть противно. Но раз вместе сошлись - быть большой беде. Будет на твоем пути власть, и ты или принять ее должен будешь, ценою великой, в петлю других отправив, или же свернуть с пути и гинуть смертью лютой. Император и Висельник вместе много горестей людям сулят, их власть через петлю твориться будет, а Путник в такие края может их завести, что и мироздание само сотрясется. Бойся Императора, милок - заманчива его власть, а для тебя сама на пути станет. Но помни о петле, будет она всегда у тебя за спиной призраком видеться…

К четвертой карте, из левой от меня стопки, медленно тянулась рука цыганки, не спешила ее открывать.

- Это, милок, - объяснила она мне гадание, - твой покровитель будет. Ты лучше откажись - не права я была, гадание тебе предложив.

- Ты что, боишься? - удивился я.

- Боюсь, милок, боюсь… - призналась гадалка, - Путник не часто с Висельником пересекается, а чтоб еще и Император стал на их пути… Страшно мне, кто может твоим покровителем стать, пока же не легла карта - можно еще судьбу обмануть. Потом поздно будет…

- Да ладно, открывай… - отмахнулся я.

Цыганка горько вздохнула, перевернула карту, и побелела. Никогда не думал, что человек может таким белым стать - вся кровь, казалось, из ее вен ушла. Белее альбиноса. А ведь на карте ничего особо страшного не было - череп, как я его в детстве на пиратских флагах любил рисовать, и посох рядом. Такой же, как у короля с прошлой карты - с такими же лучами-черточками.

- Сама "Магическая Смерть" возьмет тебя под свое крыло! Смерть сильнее всего, когда после Императора приходит, Висельник - ее верный раб, а Путник - проводник в ее царство. Тот, за которым пустые глазницы Смерти наблюдают, над жизнью властен, а коли есть у него власть над людьми - нет предела силе его. Но не принесет такая сила счастья, когда Император Смерти подчинен, великие катаклизмы встречаются. Ты, милок, коли с пути своего не свернешь, беду принесешь всем людям великую, тебя потомки проклинать будут! А свернешь - Смерть не любит отступников, заведет тебя Путник в гости к Висельнику, и будут ждать тебя там все палачи Императора…

Я тогда подумал - нагадала же мне цыганка! Кого-то совсем страшного из бедного еврейского мальчика сделал. Решил я ее пожалеть.

- Ладно, можешь последнюю карту уже не открывать, все равно я во все это не верю…

- Поздно, милок! - перебила меня гадалка. - Открыта уже твоя судьба! Или не видишь ты, что легли уже все карты на стол?

- Как же все? - удивился я, - А эта? - и показал на центральную карту, лежащую в середине креста.

- Эта? - цыганка меня не поняла, - Милок, в колоде тридцать шесть карт, в гадании их по девять в четыре колонки кладут. Четыре из них открываются…

- Уважаемая! - не сдержался я, - Я все понимаю, но не надо из меня дурачка делать! Не знаю, сколько у вас там карт в колоде было, по сколько вы их в стопку клали - но я своими глазами вижу, что еще одна карта неоткрытой, по самому центру лежит! Или ты думаешь, я рубашку с городом от этих примитивных картинок не отличу?

- Город? - в голосе цыганки послышалась не просто тревога - а нечто, чего я до сих пор не смог уяснить, - Какой город, милок? Нет там никакого… - пауза, - Скажи, милок, а что ты видишь в этом городе? Не видишь ли ты Башню Драконьей Кости?

- Это такая высоченная белоснежная, в самом центре стоит? Конечно же вижу, уважаемая! Не дури мне голову. Давай, открывай - или я сам открою!

Меня тогда захватил азарт. Я вообще человек не азартный, просто я очень любопытный. Сую постоянно свой нос куда надо, и куда нет - и не могу потом остановиться. Так и сейчас. Мне интересно стало, что же там, под последней картой, которую цыганка якобы не замечала.

- Не трогай ее! - цыганка смела со стола все карты, только одна, чудом, осталась - та самая, центральная, - Никогда не трогай центральную карту в "Пасьянсе Судьбы", потому что это карта самого Отца Лжи! А теперь убирайся! Вон отсюда! Прочь!

Надо было мне тогда уйти. Может, и жизнь вся дальнейшая по-другому повернулась бы. Но я так не сделал. Проклятый инстинкт противоречия. Всегда, когда мне что-то запрещают делать, я это делаю. Не на зло, просто… Так получается. И в тот раз я тоже не удержался. Я решил - сейчас уйду, но карту все же открою! Надо же узнать, что там нарисовано. А то всю жизнь потом мучаться буду.

Сделав виду, что я уже ухожу, я извернулся, ухватил со стола последнюю карту и перевернул ее. Мне тогда показалось, что только в этот момент цыганка и заметила карту в моей руке - причем в карте не было ничего интересного! Даже более того, на ней вообще ничего не было. Пустой белый прямоугольник, без черепов, королей или повешенных. Даже не интересно…

- О нет! - цыганка упала на колени, молитвенно вскинув руки к небесам, - О Великий, я молю тебя, пощади Пограничье от…

От чего пощадить загадочное пограничье должен не менее загадочный Великий я так и не узнал. Потому что внезапно все закружилось, завертелось, и я потерял сознание.

Потом, много времени спустя, я поклялся - больше никогда не буду спорить с гадалками и прорицателями, больше никогда не буду слушаться собственной глупости и поступать им наперекор!

Когда я очнулся, вокруг был лес. Никакой кибиткой и не пахло. Я стоял на лесной проселочной дороге, и не имел понятия, как я тут очутился. Я даже не сразу испугался. Сначала был просто шок. Я смотрел по сторонам, и не понимал, что происходит. Зато потом пришел страх.

Честно говоря, я не сразу подумал, что попал куда-то в другой мир. У меня даже мыслей таких не было! Я решил, что надо мной пошутили - напоили гадостью, увезли в лес под Киевом, и бросили. Хотя лес какой-то странный. Я много лесов в своей жизни повидал, и густые сосновые леса севера, возле Валаама, и грязные подмосковные леса, и редкие рощи ливанских кедров, и даже тысячелетние рэдвуды в национальных парках Калифорнии. Но такие деревья, как тут, нигде не мне видеть не доводилось. Они мне сразу какими-то… неправильными показались. Вроде и листья зеленые, и стволы коричневые, но не то. Впрочем, тогда я этому не уделил достойного внимания.

Мои мысли были о другом. Где я? И как назад вернуться? Стою я на дороге, думаю. И друг слышу стук. Как будто лошадь скачет. Повернулся - действительно, лошадь! Но не такая, как я в детстве в деревне встречал, и даже не такая, как я пару раз на ипподромах видел. Те все несерьезные. Или хилые, или худые слишком, у таких лапы под настоящим рыцарем поломаются. Это же была настоящая, боевая рыцарская лошадь. Их такими в кино всегда изображают. Высоченная, лапы широкие, глаза огнем горят. Масть гнедая, красновато-рыжего цвета, с черным хвостом и гривой… Страшный зверь.

А наездник еще страшнее. Я сначала подумал, что тут какой-то фильм исторический снимают. Но сколько я помню историю, такие рыцари никогда не водились. Сам высоченный, доспехи золотом отливают, на боку коня один меч пристегнут, за спиной рыцаря еще два висят. Поверх кольчуги плащ, черный, с серебристой окантовкой. На голове шлем. Да не простой - на лбу рог, по бокам два крыла, а на макушке перья торчат. Не припомню я, чтоб такие в средневековье встречались - те и пониже были, да и богатством таким разве что король какой мох похвастаться.

Рыцарь, заметив меня, коня своего остановил, и спрыгнул. Я аж рот от удивления раскрыл - весь в железе, килограмм пятьдесят, не меньше, он с двухметровой высоты с такой легкостью соскочил, что кошка позавидует. И шума никого. Как будто бы у него не железные доспехи, а спортивный костюм, и на ногах не блестящие кольчужные сапоги, а спортивные кроссовки.

Спрыгнул он, поднял забрало, подошел ко мне. Внимательно изучил. И я его тоже. Лицо обычное, белое, только нос, как у африканцев. Скулы широкие. Глаза темно-синего цвета, такие редко встречаются. У меня подружка была, у нее как раз такие были. Осмотрел меня со всех стороны, ухмыльнулся. Как будто я какая-нибудь диковинка. Повернулся, к коню своему направился. А когда уже хотел в седло опять запрыгивать, я наконец-то опомнился.

- Простите, уважаемый! - бросился я за ним, - Не подскажите ли Вы, где я сейчас нахожусь? Понимаете, меня, наверно, чем-то обпоили, и я что-то не могу сообразить, что это за дорога. Вы не подскажете, как тут ближе всего можно до какой-то трассы добраться? Или железной дороги, или…

Глянул он на меня, еще раз улыбнулся, кивнул, чему-то своему, мне недоступному. А потом как рукой со всей силы меня по плечу не приложит! Я даже не сразу сообразил, что это дружеский жест. Показалось, что пресс гидравлический руку ставил, столько силы у него было.

- Мернахам са арлаха, шмон! Ярха са мернахам. Арайха даву, шмон?

- Простите, что Вы сказали? Я вас немного недопонял, о каком "шмоне" речь? Слово "шмон" происходит от "шмоне", "восемь" на иврите, и пришло в русский язык из блатного тюремного жаргона, потому что в Одесских тюрьмах, где в то время сидело много евреев, обыск традиционно проходил в восемь часов.

Я сам не знаю, почему в тот момент мне не придумалось ничего умнее, кроме как начать лекцию по лингвистике. Наверно, последствия шока, вызванного резкой сменой окружающей обстановки. Но рыцарь к этому спокойно отнесся. Он меня еще раз тряханул за плечо, улыбнулся, погрозил пальцем, буркнул что-то вроде "ай-ай, шмон", и запрыгнул на своего коня.

Тот как будто бы только этого и ждал. Заржал, на задние лапы поднялся, и поскакал, что только пыль столбом. Да еще и меня при этом задел. Так, что я с дороги в сторону отлетел, споткнулся об какой-то корень, упал. Да так неудачно, что головой моей многострадальной прямо о дерево ударился. Ну и, конечно же, опять потерял сознание.

- Шмон! Сайаха мернахам, сайаха!

Первое, что я подумал, услышав эти слова - какой прекрасный голос! Я вообще питаю теплые чувства в низким женским голосам, но этот… Лился, как музыка! Не грубый, хриплый, и не высокий писклявый, а очень нежный, обволакивающий голос. Таким хорошо петь колыбельные, или баллады.

- Сайаха, шмон! Ахи хош, шмон?

Что мне говорили, я не понимал. Какой-то совершенно незнакомый язык, гортанные звуки немного на иврит похожи, но ни одного знакомого слова, кроме "шмон", не попадалось. Но и без слов было понятно, что от меня хотят. Чтоб я не притворялся, что без сознания.

Когда я открыл глаза, сильно об этом пожалел. В прошлый раз вокруг был простой лес, теперь же надо мной склонилась страшная звериная физиономия, с огромными клыками и хищным прищуром глаз. У меня сердце чуть из груди не вылетело. Дело в том, что в тот момент я до сих пор не понял, что это - другой мир. Продолжал упорствовать в своем заблуждении, что "друзья пошутили". Нашли какую-то актрису-цыганку, рыцаря на киностудии Довженко снарядили, а теперь монстр…

Впрочем, я быстро успокоился. Монстр оказался не настоящим. Это было какое-то чучело, висящее на потолке.

- Са сайаха? - раздалось сбоку.

Я обернулся, и обомлел. У девушки, которая со мной говорила, был не только божественный голос, а и сама она была редкой красоты. Тонкие черты лица, без признаков косметики, иссиня-черные, ниспадающие до плеч, густые волосы, глаза, в которых можно утонуть… Мечта. Всегда хотел с такой встретиться. И вот сбылось. Правда, я тогда еще очень мало о ок'Авьен знал. Да я ничего о ней не знал. Я даже имя ее не знал. И на каком она языке говорит. И кто она такая. Вот и спросил, как если бы она была самой обычной девушкой.

- Прости, красавица, ты не подскажешь, где я? А то на меня в лесу какой-то рыцарь наскочил, как настоящий. Я упал, ударился, потерял сознание, очнулся, вот и думаю… Прости, а как тебя зовут? Я Моше.

- Са ун шеля! - пожала она плечами, и улыбнулся.

К такому я был не готов. Я, вообще, к человеческим недостаткам спокойно отношусь. У кого бородавка на носу, у кого бельмо на глазу, а у одной моей знакомой даже усы росли, она их брила, но иногда забывала. Но с таким я еще никогда не встречался. У этой девушки зубки были не как у человека, а как у кошки! Мелкие острые клыки, такие только у хищников бывают.

Впрочем, в голосе ее не было угрозы. Так что я успокоился, и решил со всем разобраться.

- Я Моше, - сказал я, указав на себя пальцем. - Моше. Ты? - указал пальцем на нее.

- Ер ок'Авьен. Са Моше. Ер ок'Авьен.

- Я понял, я Моше, ты ок'Авьен. Ер Моше, са ок'Авьен?

- Ор, ор! - подтвердила она, и так я узнал, как на местном языке будет слово "да".

Так начался мой первый урок. Я благодарен Авьен. Она была очень хорошая учительница, я иногда не мог придумать, как объяснить слово, и тогда она приходила мне на помощь. У нее все получалось. Только за первый урок, он длился несколько часов, я освоил под сотню базовых слов. Теперь я мог сказать "да", "нет", "я голоден", "я хочу пить", "я не понимаю". Трудности иногда возникали, но мы с Авьен их по мере поступления решали.

Урок наш проходил там же, где я очнулся - в бревенчатом сарае, куда местные жители скидывали весь ненужный мусор. Тут валялись какие-то ящики, поломанные лопаты и грабли, погнутые вилы, перекошенные сундуки, разбухшие от влаги доски. Окон не было, но через несколько дырок в крыше поступало достаточно света. Мы с Авьен сидели на сухой траве, кем-то насыпанной в углу.

Но это мне только сначала показалось, что трава просто случайно оказалась тут наваленной. Потом я присмотрелся, и понял, что тут живут. Для кого-то этот сарай с чучелами, прибитыми к потолку, и поломанным садовым инвентарем был родным домом. Я бы спросил у Авьен, кто тут живет, но пока еще словарного запаса не хватало.

Что меня порадовало в местном языке - очень простые грамматические формы. Тут не было множественного числа, падежей или лиц. Все ударения только на последнем слоге, звуки - как в русском, только "х" гортанное, и "н" носовое, как во французском. Слово, например "сайаха", имело разные, в зависимости от контекста, значения. Это было и "вставать", инфинитив, и "вставай", "поднимайся", "вставайте", побудительные формы единственного и множественного числа. "Ер сайха" - "я встаю", "са сайха" - "ты встал", "ты проснулся". "Ун" - "не", "нет". "Ер ун сайха" - "я не встаю", но "Ер сайха ун" - "я встаю наоборот", или "я ложусь".

Порядок слов имел большое значение, но все было логично. Отрицания до глагола означает не действие, отрицание после - обратное действие. Все просто и логично. Казалось, что этот язык специально создали и отшлифовали так, чтоб его было максимально просто учить.

Мы с Авьен уже покончили с основными глаголами, и переходили к существительным, когда дверь сарая открылась, и внутрь заглянула какая-то физиономия. Какая - я не мог на светлом фоне дверного проема различить, солнце прямо в глаза светило.

- Ок'Авьен, са хурдах ун? Шмон шельма?

Эти слова, кроме "шмон", я все уже знал. "Хурдах" - "начинать", значит "хурдах ун" - "заканчивать", "шельма" признак завершенности, финального состояния, окончания процесса. То есть это примерно можно было перевести так: "Авьен, ты закончила? Шмон уже готов"? Что "шмон" - это меня так называют, я тоже понял, а потому ответил вместо девушки

- Авьен ун хурдах ун, - типа "Авьен еще не закончила", - Харба?

"Харба" - хорошее слово. Универсальный совершенно вопрос. Его можно перевести как "что?", "в чем дело?", "что тебе надо?", "не понял, уточни". Не грубое, но в то же время требующее ответа. Когда мне Авьен что-то долго объясняла, а я говорил в конце "харба!", это значило - "повтори". И она послушно начинала с начала.

Но Авьен меня не похвалила за такие успехи, а наоборот. Набросилась, начала что-то лепетать. А потом к тому человеку в дверях подошла, они долго говорили, я ничего не понял. Кроме постоянно звучащего слова "шмон", то есть речь явно шла обо мне. Наконец, сошлись на каком-то мнении, девушка подошла ко мне и попросила:

- Са бербаал ур.

Это слово я тоже знал - "бербаал", это "ходить", значит "са бербаал ур" - "ты ходить я", или "иди за мной". Очень простой язык. Когда я учил иврит, мне было намного сложнее. Тем более, его я учил самостоятельно, по учебникам и кассетам. Когда во мне пробудилось мое еврейское начало, был такой период, и я решил ознакомиться с культурой моей исторической родины, так сказать, а оригинале.

Авьен действительно хотела, чтоб я пошел за ней. Мы вышли из сарая, и только тут до меня дошло - я в другом мире. То есть я и раньше, когда зубы своей учительницы увидел, заподозрил неладное. И потом, когда обнаружил, что у нее зрачки - как у кошки, вертикальные. А теперь убедился окончательно. Потому что в моем мире таких, как это, поселений не водилось.

Я много где побывал. В индейских резервациях, в израильских кибуцах, на стоянках египетских бедуинов. Не говоря уже о европейской и американской глубинке, от сибирских экопоселений, куда уходили люди жить в единении с природой, до самых престижных районов Бэвэрли Хилз. Но таких, как это, мне нигде человеческих поселений не встречалось.

Да и человеческим оно было только условно. Скорее гуманодиным. Вроде и люди вокруг, а у кого зрачки вертикальные, у кого не две, а четыре руки. Я даже одного кентавра увидел. Самого настоящего. Как я тогда опять сознания не потерял - сам не знаю. Наверно, лимит свой уже исчерпал. Увидел кентавра, и даже не удивился. Только это был не совсем кентавр. У него нижняя половина туловища была не лошадиной, а, скорее, козлиной, да и торс на человеческий только отдаленно походил. Например, уши у него были тоже козлиные. И нос. Разве что руки человеческие, с пятью пальцами. Причем кентавр этот не диковинкой местной был, а дворником. Он дорогу метлой подметал.

Но даже если бы на улице было пусто - я бы все равно понял, что это другой мир. Сбитые добротные бревенчатые дома поднимались на пять-шесть этажей вверх, этакими цилиндрическими башнями, и на крыше каждой был золотой шпиль. Или дорога. У нас какие они бывают? Грунтовая, асфальтированная. Может быть щебенкой засыпана, или брусчаткой выложена. А тут дорога - монолит. Тогда я даже не понял, из чего она сделана. Только потом узнал. Керамика. Высокопрочная керамика, обжиг при высокой температуре. Не трескается, не крошится. На местной поселковой дороге можно гонки Формулы 1 проводить, болидам тут как раз комфортно будет. Двери почти во все дома двустворчатые, в обе стороны, как в американских салунах времен дикого запада, открываются.

Такого не построить. Даже в Голливуде, был я там, даже ассистентом на съемках одного "блокбастера" подработал. Это только в кино кажется, что декорации такие "настоящие". На самом деле прекрасно видно, где фанера, а где картон. А тут все было настоящим. Никто избы-бышни специально для того, чтоб меня обмануть, не строил. Тут жили так.

Пока я озирался по сторонам, меня заметили местные жители. Стали пальцем тыкать, у кого пальцы были, переговариваться. И отовсюду загадочное "шмон" звучало. Как будто бы все знали, кто я такой, и только я один об этом не догадывался. "шу-шу-шу-шу-шу шмон шу-шу-шу", примерно так это звучало. Я даже растерялся. Не знал, что делать. Слава богу, Авьен помогла. Ухватила меня за руку, и потащила за собой, на буксире. Прямо сквозь толпу, мимо кентавра-дворника, рядом с группкой четвероруких ребятишек, увлеченно играющих в квача. Того самого, обычного. В которого все в детстве играли. Даже я.

Довела она меня до самой высокой башни этого селения. Этажей десять, не меньше. И шпиль не простой, вокруг него по спирали резьба поднималась. Казалось, будто шпиль этот так и ввинчивается в небо! Красиво. Но налюбоваться этой красотой я не успел, потому что меня затащили внутрь.

Интерьер тут был не менее загадочный, чем экстерьер. Большой зал, совершенно пустой, только в самом центре винтовая лестница, ведет наверх. По ней мы и начали подниматься, судя по затраченному времени, количеству ступеней и боковых дверей, мимо которых мы прошли - на самую крышу. Там, под самым шпилем, нас уже ждали.

- Аникино, ширай! - поздоровалась Авьен с тем, кто нас тут встретил, отдав ему земной поклон.

Наверно поздоровалась. Ни одно из этих слов мы еще не успели пройти.

- Ай-ай, ок'Авьен. Бехде, шмон.

А это я уже знал! "Бехде" - "приветствую", "здравствуйте".

- Бехде, ширай, - поздоровался я, и только тут до меня дошло, что я знаю этого человека.

Хоть он был уже не в доспехах, не на коне, а едва ли не в домашнем халате, но этот нос я из тысячи узнаю. Да, это был мой знакомый рыцарь из леса. Я сразу догадался, что он тут большая шишка, только тогда я еще не знал, насколько большая. А Авьен не успела меня предупредить. Но ей это простили. Я же был шмоном, а значит мог не знать, что если ширай удостоил тебя беседы - это уже великая честь. И поклоны ему до земли отдавать надо. А сказать "бехде, ширай" - это все равно что Людовику XIV буркнуть "здоров, королишка!" Но тогда я еще ничего этого не знал, потому и не обратил внимания на знаки Авьен. Она мне отчаянно жестикулировала, призывая на колени упасть, или хотя бы поклониться, а я вместо этого, как привык, руку протянул.

Лучше бы я на колени упал! Ширай оказался человеком догадливым, он сразу понял, что этот жест значит, ну и пожал мне руку… Если после дружеского похлопывания по плечу у меня чуть рука не отнялась, то теперь я точно знал - правой руки у меня больше нет. Она погибла, раздавленная в рукопожатии рыцаря, и теперь я должен буду стать левшой. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что у меня рука цела осталась.

А потом ширай пригласил нас с Авьен за стол, и мы таки пообедали".

- Он нас понимает, ок'Авьен? - спросил ширай Хомарп.

- Только в общих чертах, Ваше Благородие. Этот шмон достаточно умен, он смог запомнить и понять много простых слов, но у него нет Дара.

- Нет? - Хомарп ухмыльнулся своей загадочной улыбкой, знаменитой по всей Латакии. - Ты слепа, ок'Авьен. У него есть Дар. Просто не такой, как ты привыкла. У каждого шмона есть Дар. Запомни на будущее - те, кто его не имеют, просто не становятся шмонами.

- Я запомню, Ваше Благородие.

- Как тебя зовут? - подал тем временем голос длинноносый.

- Хомарп. Меня зовут Хомарп, шмон. Запомни это имя. Оно тебе может еще пригодиться.

- Меня зовут Моше.

- Шмон Моше? А что, неплохо звучит! Пусть так и будет! Ок'Авьен, властью, данной мне, я нарекаю этого шмона Моше, у него подходящее имя. Теперь ты становишься его даву, научи его языку, расскажи, что да как. Попробуй найти, в чем заключается его Дар - я не уверен, что у тебя это выйдет, но это было бы прекрасно! Этот Моше забавный. Я умею людей насквозь видеть, это только кажется, что он такой хилый, и его любой тадап в узел скрутит. На самом деле в нем есть стальной стержень! Только его надо закалить! Такой клинок выйдет - обзавидуешься!

- Спасибо за такую честь, Ваше Благородие, но я не думаю, что готова стать даву. Это для меня слишком ответственный пост, и я могу не справиться…

- Справишься, девчонка! Вы с ним подходите друг другу, шмон, который моего рукопожатия не боится, и даву, которая…

- Не надо, Ваше Благородие, прошу Вас! Не напоминайте мне об этом!

- Да как хочешь… Все равно он нас не понимает!

- Ваше Благородие… У него очень хорошая память. Знаете, что он спросил у меня среди прочего? "Что такое Пограничье"?

- Да неужели? Молодец! Запомнил, что я ему при встрече сказал! Далеко пойдет!

- Простите, Ваше Благородие, но что Вы ему сказали?

- Я сказал, что Пограничье его исправит! И не такие тут у нас закалялись! Не он первый, не он последний! Дерзай, даву ок'Авьен! Я через месяц заеду - посмотрим, как у твоего подопечного будут успехи идти! Знаешь, ок'Авьен - не каждый день под копыта моего коня новоприбывший шмон посреди леса бросается! Обычно все наоборот, прочь разбегаются - а этот ничего! Стоит, глаза в глаза моему коню смотрит! Я еще тогда понял - такого шмона нельзя упускать! Так что ты постарайся, не подведи старика Хомарпа!

- Я сделаю все, что будет в моих силах, Ваше Благородие.

"Я понял только некоторые слова из беседы Авьен с шираем. Вроде бы речь шла обо мне, но что именно говорилось - не знаю. В тот раз хорошо поели, Хомарп нас угостил местными винами. Судя по выражению лица Авьен, это было очень ценное угощение. А потом он нас отпустил, мы вернулись в сарай и продолжили урок.

Так началось мое пребывание в новом мире.

Хоть прошло уже много времени, те, первые, дни мне навсегда врезались в память. Все было такое новое, необычное. Другие расы, другая жизнь, другой язы, в конце концов другой мир! Я с этим фактом быстро смирился. Наверно, потому, что даже дома я никогда долго на одном месте не сидел, вечно где-то скитался. Так и сейчас. Я мысленно окрестил Латакию просто далекой страной, о которой раньше я никогда не слышал.

Латакия, или Страна Тысячи Замков - так называлась то государство, куда меня занесла судьба. Более подробно мне не удавалось узнать. Когда я спрашивал у Авьен, "где находится Латакия?", она не понимала. "Латакия тут, Латакия там, Латакия везде", - отвечала она. Тут даже самого понятия "страна" не было, потому что все вокруг - Латакия. "Латакия, это там, где замки", - как-то ответила она. А когда я спросил, что находится там, где нет замков, она ответила "Мернахам". Я попытался выяснить, что это такое, но ничего не получилось. Тут мы не могли друг друга понять, и самый близкий перевод "Мернахама", который я для себя сделал - Пограничье. "То, что рядом с границей Латакии" - это примерно должно было так звучать.

С Хомарпом мы больше не встречались. Мы с Авьен иногда сидели в ее сарае, но чаще бродили по городу, учили языки. Да, именно языки - не только я учил местный диалект, но и Авьен учила русский. Так было проще. Как я понял, ширай назначил Авьен моим даву - непереводимое на русский язык слово, которое означает учительница, наставница, нянька, та, которая несет за меня ответственность. Задачей Авьен было устроить мое интегрирование в местное общество, научить языку, рассказать о мире. Ей лично предстояло отчитываться за мои успехи, и работала девушка не на страх, а на совесть.

Статус даву значительно поднял ее в глазах местных жителей. Если раньше, как я понял, она считалась какой-то убогой, которой из жалости выделили укромный уголок в старом, никому не нужном сарае, то теперь ее все наперебой приглашали в гости. Но она этими приглашениями не пользовалась. Мы только иногда заходили в местную таверну, где нас бесплатно кормили, и еще Авьен часто оставляла меня на ночлег у разных людей. Но сама никогда не оставалась - желала мне вечером спокойной ночи, как маленькому мальчику, а утром приходила, поднимала меня и мы продолжали наши занятия.

Когда я говорю "людей", я так называю местных жителей. Но они не люди. Самым "человечным" из всех, кто мне встретился в этом мире, был ширай. Местные жители относились к не менее десяти различным биологическим видам, самый распространенный - тот, к которому принадлежала сама Авьен. Они кроме вертикальных зрачков и острых клыков во рту от меня ничем не отличались, другие виды имели больше отличий.

Когда я спросил у Авьен, почему так, и как называются те или иные существа, она долго меня не могла понять. А потом, когда поняла, долго смеялась. Она сказала, что "нет таких слов, которые ты хочешь найти" и "мы все ашба". Она показала на кентавра, и сказала "ашба", показала на четверорукого карлика, и сказала "ашба", показала на себя - "ашба". Вот я и перевел "ашба" как человек.

Но мне все же было интересно. Я попытался, довольно коряво, узнать, может ли быть потомство у разных видов ашба, но когда Авьен меня поняла - она ничего не ответила, только покраснела. И перешла на другую тему.

Но я был не ашба, я был шмон. Совершенно загадочное слово. Сколько раз я пробовал поговорить на эту тему - безрезультатно. Девушка просто не понимала меня. "Шмон" для нее было самоочевидным понятием, она однажды мне прочитала целую балладу, где это слово очень часто встречалось. Но я почти ничего не понял. Кроме того, что есть такие шмоны, и к походу в жизнь их должна готовить настоящая даву.

Постепенно, по мере того, как рос мой языковый багаж, мы начинали говорить на новые темы. Так, я наконец-то узнал, что ширай - это не просто рыцарь, это некий очень высокий аристократический военный титул. Шираев мало, и вероятность просто встретить на проселочной лесной дороге ширая равна нулю. Но мне всегда на такое везло! Как я узнал, ширай Хомарп как раз проезжал через эту деревню, где он и "попросил" местных жителей позаботится о потерявшемся в лесу шмоне. То есть обо мне. Когда же меня, бессознательного, доставили сюда, то оказалось, что среди местных жителей нет никого, кто был бы знаком с наукой даву. Тогда и вспомнили о приживалке, ок'Авьен, которая вроде бы когда-то готовилась стать даву. Ну и отправили меня к ней, а потом к шираю, чтоб он решил, что дальше делать.

Друг о друге мы мало рассказывали. Я, потому что не мог. Я не мог сказать слова "мир", "машина", "самолет", "компьютер", "язык" на местном языке. С некоторыми понятно, машина - это изобретение индустриального мира, Авьен не знала ни о двигателе внутреннего сгорания, она даже о паровой машине не слышала. Но очень странно, что тут не было слова для понятия "язык". Я никак не мог объяснить, что подрабатывал переводами и учился на лингвиста. Стоило мне завести разговор на эту тему, и в глазах девушки было полное непонимание. Я выкручивался. Я говорил примерно так - "Ер - Латакия, я - русский", она знала эти слова, но не могла понять, что такое "язык". Когда я спросил, "что же мы учим?", она ответила: "я делаю, чтоб шмон понимал ашба". Сплошные загадки.

А Авьен о себе просто не рассказывала. Вроде бы до того, как попасть сюда, она жила в другом городе, но потом что-то случилось, и она оказалась тут. Ни родни, ни друзей нет. Каждый раз, когда я заговаривал о ее прошлом, замолкала, и грустно смотрела куда-то вдаль. Это тема была одним из табу девушки, она не хотела говорить о себе, а я и не вынуждал.

Наблюдал я за местной жизнью. Поселение, где я оказался, Фиель, был, по словам Авьен, "далеко от замков и больших дорог". И действительно. Это было замкнутое сообщество, тут были представители всех профессий, от пастуха и скотовода до кузнеца и кожемяки. Большая часть людей занималась не сельским хозяйством, а ремеслами. Неподалеку была старая шахта, куда мы тоже сходили на экскурсию, в ней добывали железную руду, из которой выплавляли различные поделки. Где-то раз в месяц сюда обязательно приезжал большой торговый караван, привозил в основном продукты питания, тут земля была бедная, и прокормить довольно большое население Фиеля не могла. Собственно говоря, шахта была единственной причиной, почему тут, в лесной глуши, вырос довольно крупный и богатый городок. Иначе бы тут никогда люди селение не построили.

Много проблем тут было с водой. Рядом не текло ни одного ручейка или речки, не было озер или болот. Сухая, песчаная почва моментально впитывала в себя всю влагу редких дождей, за месяц только один раз поморосило, и, чтоб добраться до глубинных водоносных слоев, приходилось копать колодцы. Потому воду тут зря никто не расходовал. Считалось, что если человек выкупался - вода еще пригодна для того, чтоб посуду, например, помыть, а потом ее на полив использовали.

Торговый караван приехал к концу третьей недели моего здесь пребывания. К этому времени я уже мог почти свободно говорить на простые темы, а потому с удовольствием послушал о последних мировых новостях, которые торговцы традиционно привозили вместе с товаром в этот забытый богом уголок.

Новости оказались неинтересными. Где-то там засуха, в каком-то замке случился пожал, и его ширай созывает мастеров со всего света, чтоб отстроить замок еще краше. Цены на железо растут, зерно наоборот, из-за очень урожайного года, сильно упало. Так что торговля обещала быть выгодной - караван привез почти на треть больше зерна, чем обычно, планируя выменять его хотя бы на такое же, как раньше, количество изделий местных кузнецов. Я спросил у Авьен, разве не могли торговцы скрыть эту новость, и сказать, что зерно сейчас в цене? Она мне объяснила, что все равно люди бы узнали новости, сюда ведь не только караваны, а и обычные путники приходят, хоть и редко. И никогда бы больше с этими торговцами не менялись, а желающие торговать с Фиелем всегда найдутся.

Я уже собирался уходить, когда меня внезапно как током ударило! На одной из повозок, где сам хозяин каравана ехал, над входов висела простенькая картинка. Как будто ребенок символически нарисовал - пару линий, намек на идущего человека, за плечом котомка, на петлю смахивающая. Это был тот самый "Грозный Путник", который выпал мне первым во время гадания цыганки.

- Кто это? - спросил я у Авьен.

- Эрэц Ахтарил! - уважительно ответила она.

Я ничего не понял, и девушка мне принялась объяснять. Честно говоря, я думал, что тут опять возникнут какие-то проблемы, но нет. Авьен моментально согласилась - да, "эрэц", это "бог", "покровитель", "высшая сила", а Ахтарил - собственное имя одного из тридцати шести богов, покровителя тех, кто дал обет быть вечно в пути и никогда не останавливаться. Это было первое упоминание местного пантеона, и меня оно очень заинтересовало.

По рассказу Авьен выходило, что вера в 36 богов - одна из самых старых и редких вер Латакии, эти боги пользуются небольшим уважением, они больше стали героями местных сказок и легенд. О том же Ахтариле повествует детская сказка, о мальчике, который не слушался своих родителей, не уважал старших, нагрубил на улице одинокому путнику, оказавшемуся богом, за что тот наложил на него свое проклятье, и мальчик до конца дней скитался по миру, не в силах задержаться нигде больше, чем не одну ночь. Но встречались люди, которые до сих пор верили в 36 богов - местные староверы и старообрядцы. Их никто не осуждал, смотрели, как на чудаков, как у нас бы на человека смотрели, у Бабы Яги или Кощея Бессмертного помощи просящего. Хозяин каравана, видимо, был одним из таких - они всегда вешали каноническое изображение бога, которого избирали в свои покровители. А так как никто из смертных не знал, как по-настоящему 36 богов выглядят, общепринятыми были эти самые "детские рисунки".

- А почему он тебя заинтересовал? - спросила Авьен.

- Просто я его уже встречал.

- Встречал? Ты встречал Ахтарила?

- Нет…

Мне до сих пор было трудно объясняться, три недели - слишком малый срок, чтоб освоить все нюансы языка. Так, я не мог сказать, что встречал уже это изображение - только оно было на карте, и в моем мире. Но я попытался. Я, как мог, объяснил, что такое карта - "кусок прямоугольный бумажки, их много, на одной стороне они все одинаковые, на другой разные", слова "гадание" я не знал, а потому использовал глагол "класть", в куда класть - показал просто на жестах. Все время, пока я говорил, я смотрел не на Авьен, а на картинку. Меня тогда очень удивило, почему девушка не разу не перебила меня, не переспросила. Быть того не могло, чтоб я не допустил ни одной ошибки, а исправлять их входило в ее работу. Когда же я к ней обернулся…

Честно говоря, она мне показалась не просто белой - наибелейшей! Потрясенная, она смотрела на меня широкими глазами, с открытым ртом, кровь отхлынула от лица, и казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Хорошо хоть мы были одни, все сейчас торговались в другой части каравана, а то бы меня точно обвинили в том, что я довел девушку до полубессознательного состояния.

- Авьен! С тобой все в порядке? Авьен, что случилось? - заволновался я.

- Почему… ты… не… говорил… про… ширай эрэц?

- Ширай эрэц? - я знал язык хорошо, но что может значить сочетание "рыцарь бог" до меня не доходило.

- Ширай эрэц… Пошли, Моше. Я буду с тобой говорить, - последнюю фразу девушка сказала по-русски, и потащила меня домой.

Мои надежды на рассказ Авьен не оправдались. Она очень волновалась, говорила совершенно бессвязно, применяла формы, мне не знакомые. Я уяснил только общую канву ее рассказа - ширай эрэц, так называлось само гадание. Оно было прекрасно известно в этом мире, являлось частью веры в 36 богов, и хоть многие отказывались признавать божественную суть этого ритуала, результатами гадания никогда не пренебрегали. Это все равно, что играть с огнем. Кто знает, может боги действительно есть, и им очень не понравиться, если данные через карты наставления будут игнорировать. Но я совершенно не понял, какое это все имеет отношение ко мне, и почему Авьен так разволновалась. Попытался ее успокоить. Не получилось.

А потом девушка попросила, чтоб я ей рассказал о всех картах, которые мне выпали. Но я этого делать не стал. Я рассудил, что если это действительно религиозный ритуал, каким-то чудом ставший известным цыганке из моего мира, и так ее напугавший, то не стоит пока говорить про висельника, императора и смерть. Потому я рассказал только про путника, первую из открытых карт.

Внезапно Авьен стала очень серьезной. Она тяжело вздохнула, и сказала:

- Это знак судьбы. Тебе было предначертано оказаться под покровом Ахтарила.

По ее словам выходило, что просто так ничего в мире не бывает. И если мне в ширай эрэц выпало стать грозным путником, то теперь я просто обязан отправиться в путь вместе с торговцами, и она, моя даву, пойдет со мной. Я пробовал возражать. Я говорил, что я торговцам не нужен, что они нас не возьмут просто так. Я объяснял, что она дала слово шираю Хомарпу, что дождется его возвращения, и если он действительно такая важная шишка, то лучше слово не нарушать. Бесполезно. Казалось, Авьен просто не слышала - она ухватила меня за руку, и потащила к хозяину торгового каравана.

Так я познакомился с Норром".

- Что тебе надо, дитя? Ты хочешь новое платье? Но это не ко мне, дитя - мы привезли много красивых платьев, они украсят твою божественную фигуру, но торгует ими мой сын. Ты хочешь, чтоб я попросил его тебе уступить? Дитя, я вижу - у тебя мало денег, хорошо, позови моего сына, я поговорю с ним, он уступит.

Норр, хозяин каравана, удивился, когда в его крытую повозку зашли двое, красивая молодая девушка и худой парень с длинным носом и курчавыми волосами. Обычно местные жители его никогда не беспокоили, разве что староста заходил обсудить общие вопросы, решить, что нужно Фиелю, и что этот город ремесленников может предложить. Все переговоры проходили на торжище, там всем заведовали сыновья Норра, но эти двое пришли именно к нему. За почти пять с половиной десятилетий торговли Норр хорошо научился разбираться в людях. Он, еще босоногим мальчишкой, помогал своему деду, потом был компаньоном отца, теперь уже три десятилетия сам заведовал фамильным делом, собираясь с года на год передать на Алеша, старшего сына. Норр видел - девушка пришла именно к нему, она из бедной семьи, возможно сирота, но одета хорошо - значит, следит за собой, а не опускается, как многие другие смазливые сироты. Гости заинтересовали Норр. Он отложил в сторону свои торговые книги, где велся весь учет закупленных и проданных товаров, и повернулся к своим гостям.

- Я пришла сюда не покупать, отец, - отрицательно покачала головой девушка.

- Что же ты хочешь от меня, дитя? Чем я могу тебе помочь? - Норру понравилось, что к нему обратились "отец" - немногие теперь знали, что среди истинно верующих в 36 богов "отец" был не только главой семейства, а и любым старшим человеком.

- Отец, мы хотим, чтоб вы нас взяли с собой. Туда, куда вы направляетесь.

- Дитя…

Норр задумался. Такая просьба не была для него чем-то новым. Он был торговцем, караванщиком - ему довелось побывать в разных землях, обращались к нему и с просьбой укрыть. Много могло быть причин такой просьбы. Жестокое обращение родни, или презрение окружающих. А может, несчастливая любовь - очень похоже. Красивая девушка, но из бедной семьи, или сирота - она не могла рассчитывать на свадьбу с любимым человеком, таких выдавали замуж по договору. А парень, который с ней - он явно испытывает теплые чувства, но, наверно, не может по какой-то причине быть с ней вместе. Вот они и решили бежать, надеясь, что в других краях найдут свою судьбу. Норр мог много рассказать таким парам. Он видел, что лишь немногие находят себя на чужбине. Беды, невзгоды, тяготы и лишения - и уходит любовь, мужчины попадают на самые тяжелые работы, женщины идут в дома терпимости. Норр был не из тех, кто не умеет сказать "нет" - но этой паре он отказать не мог. Он решил, что поможет им, вывезет тайком из этого города, отвезет в большой мир, и даже поможет им найти себе достойное занятие. Девушка была похожа на первую любовь самого Норра, у нее были такие же иссиня-черные волосы, такой же глубокий и пронзительный взгляд. Норр захотел сделать этим любящим людям что-то хорошее, но согласиться сразу не мог. Он должен был, хотя бы для виду, немного поторговаться. Потому что никто бы не поверил, если бы успешный купец так просто взял и согласился безвозмездно помогать совершенно незнакомым людям.

- Дитя, ты, наверно, плохо представляешь, что такое кочевая торговая жизнь. Я вижу - ты со своим парнем очень хочешь уйти отсюда, но мы торговцы. Будет ли у вас чем оплатить проезд?

- Отец, он не мой парень, - улыбнулась девушка.

- Не твой? - Норр удивился, вся его стройная теория сразу лопнула, и он начал подумывать, а не отказать ли этим непонятным людям.

- Нет, отец. Он шмон, а я его даву.

Шмон… Даву… Торговец многое повидал в своей жизни, но такого… Чтоб даву, та, которая имела право ему приказывать, обратилась с просьбой… Шмон, тут, в глубинке, где кроме этого поселения на дни вокруг нет ни одного человека… Это было невероятно. Такого просто не могло быть - если это действительно шмон и его даву, то они должны были иметь все, что местные люди только могут предложить. Никто не имел права приказывать даву, пока она исполняет свои обязанности. А девушка не могла соврать - такими вещами никто и никогда не шутит, если она сказала, то так оно и есть. Норр задумался, но он не видел ни одной причины, по которой шмон и даву должны были куда-то бежать. Им просто не от чего было уходить.

- Почтенная…

- Авьен, отец. Пусть этот титул будет для тех, кто не знает истинной веры.

Норр еще сильнее удивился - Авьен знала о вере в 36 богов больше, чем можно было ожидать от провинциальной девушки. Даже если какой-то ширай сделал ее даву, она не могла знать такие подробности. Перед торговцем оказалась настоящая загадка, и он был этому рад.

- Авьен, дитя, но если ты даву, а он - шмон, от чего вы бежите? Что вам тут угрожает? Прости мое любопытство…

- Отец, ты не должен извиняться передо мной. Мы с Моше никуда не бежим - мы просто должны уехать. Так правильно.

- Но почему, дитя мое?

- Потому что я использовал ширай эрэц, и первым, кто мне выпал, был Ахтарил. Авьен сказала, это судьба, мы должны отправиться с вами, - впервые вступил в беседу шмон.

"Так он все же знает язык, а я думал, что этот шмон еще не успел освоить…" - мысленно подумал Норр, и тут, наконец, до него дошел смысл сказанного. Ширай эрэц, древний ритуал, пройти который отваживались лишь единицы. Ритуал, простой, и в то же время запредельно опасный - он дает человеку знание его судьбы, и тех из богов, кому суждено чести человека по жизни. Обычные люди избирают своими покровителями богов. Он, Норр, в свое время избрал Ахтарила, грозного бога путей, дорог и странствий. Тех же, кто прошел ширай эрэц, избирают сами боги. Это великая честь, но и великая обязанность. Такой человек имеет право потребовать своих покровителей прийти на помощь, но и те имеют право потребовать от человека подчинения. Теперь же…

Если Моше был избран Ахтарилом, то он, Норр, верный слуга своего бога, был обязан подчиниться воле избранного. И Авьен была совершенно права - это судьба свела вместе служителя веры 36 богов, и шмона, прошедшего ширай эрэц.

- Отныне ваша воля - моя воля, - произнес ритуальную фразу подчинения Норр, по очереди поклонившись Моше и Авьен.

"Авьен оказалась, как обычно, права. Действительно, стоило хозяину каравана заслышать о том, что мне гадали, и первым выпал "Грозный Путник" Ахтарил, как мы сразу же стали почетными уважаемыми гостями. Он так и стелился перед нами, так и пытался услужить. Мне это было не очень приятно. Пожилой седой человек, он не должен прислуживать молодым. Авьен полностью разделяла мою точку зрения, и вдвоем нам, хоть и с трудом, удалось уговорить Норра относиться к нам не как в "шмону, прошедшему ширай эрэц, и его даву", а как просто к парню и девушке, которых он согласился взять с собой.

Торговля шла довольно бойко, мешки с зерном распродали за несколько часов, другие товары чуть дольше, но уже буквально на следующий день все было закончено. И торговцы, исповедующие принцип "время - деньги", тут же сложились, и поехали прочь.

Мы с Авьен ни с кем не прощали, да и не говорили никому, что куда-то едем. Вели себя как обычно, ходили, говорили. А потом, когда караван уже уехал, пошли в лес, где нас, по уговору, ждал старший сын Норра, приведший на поводу трех коней. Так мы нагнали торговцев, и дальше уже поехали вместе.

Я при этом никаких особых чувств не испытывал. Единственным близким мне человеком в Фиеле была Авьен, я не успел привязаться и начать испытывать какие-то теплые чувства к этому месту. Моя даву, учительница, наставница и просто красивая девушка Авьен, тоже не испытывала ностальгии, потому и решение уехать нам просто далось.

Вся жизнь каравана была строго регламентирована. Тут каждый знал свое место, повозки шли одна за другой в определенном порядке. Сыновья Норра, их было пятеро, составляли основную часть караванщиков, еще четверо было наемными работниками. Всего телег было шесть, не считая телеги самого Норра - она никогда не использовалась для перевозки груза, но зато в ней жил старый торговец, хранилось оружие и деньги. Тянули все это лошади - по одной на телегу, плюс две запасные - они как правило использовали для разведки. Хоть дороги в этом мире были спокойные, но лихой лесной люд всегда может найтись. Потому у всех караванщиков были мечи и луки. Нам тоже предлагали, но ни я, ни Авьен стрелять пользоваться ими не умели, потому мы отказались.

Я все пытался найти то место, где я впервые оказался в этом мире, и таки нашел! Это было примерно в шести-семи километрах от поселка, вроде бы такой же лес - но я его сразу узнал! Даже слез с телеги, подошел к тому дереву, которое меня "по голове ударило". Не знаю, что меня вынудило так сделать - но я не пожалел. Потому что в траве у дерева я заметил что-то белое, достал - а это оказалась та самая карта, пятая, из разложенного мне гадалкой пасьянса. Которая без рисунка. Я ее тогда в последний момент ухватил, а здесь, когда потерял сознание, она у меня из руки, наверно, выпала. Я тогда не думал, какая роль этой карты во всем произошедшем - я вообще старался не думать о доме.

Я просто поднял ее, и положил во внутренний карман. Даже Авьен и Норру ничего не сказал. Не потому, что испугался, или почувствовал неладное. Просто мне не хотелось опять поднимать разговоры о ритуале ширай эрэц, а стоило мне показать карту - так они наверняка бы опять взялись за свое.

Но зато я вспомнил, что уже давно хотел у Авьен спросить, но все как-то не получалось.

- Авьен, - обратился я к девушке, вернувшись на телегу, - А ты не знаешь такого места - большой город, много замков, а в центре - очень высокая белоснежная башня? Ее, наверно, из любой точки города видно.

- Ты говоришь про Хонери, город Башни Драконьей Кости, - вместо удивленной девушки ответил сидящий рядом Норр, - Это великий город. Ты, наверно, много слышал о нем?

- Моше, я тебе ничего не говорила про этот город! Откуда ты про него знаешь? - взволновано спросила девушка.

- Я не знаю про него, и ничего не слышал. Просто на тех картах, которыми мне делали ширай эрэц, на другой стороне он был нарисован. Потому я и спросил.

Авьен и Норр переглянулись между собой, но ничего больше не сказали. А я не спрашивал.

Ехали мы долго. Лес вокруг казался бесконечным, дорога тянулась бесконечной лентой под зелеными сводами. Если в городе дорожное покрытие состояло из обоженной глины, то в лесу была обычная, знакомая мне грунтовка, протоптанная большей частью такими же, как этот, торговыми караванами. За те пять дней пути, что мы пробирались по лесу, нам не встретилось ни одного человека, этот край действительно был пустынным и безлюдным.

А потом мы выехали из леса на равнину, и я увидел первый из той Тысячи Замков, которыми так гордилась Латакия.

Впрочем, я, наверно, подобрал немного неудачный термин - на самом деле "замки" были не совсем тем, что традиционно понимают под этим словом. Тут "замки" были скорее даже политическим, чем фортификационным понятием. То есть традиционный замок тоже присутствовал, но помимо его под тот же термин попадали и все окружающие замок деревни, все земли, леса, дороги, реки и переправы. Но это не традиционный средневековый европейский феод. Все крестьяне были свободными, земля принадлежала тому, кто на ней работал, а замок просто отвечал за ту или иную территорию. Этакая районная администрация, суд, МВД и МЧС в одном лице. Даже подати с крестьян не владельцы замков собирали, а центральная власть, лишь потом перераспределяя полученный доход по замкам, оплачивая их работу.

Но это сейчас я так уверенно об этом говорю. Тогда я еще почти ничего этого не знал. Я думал, что замок - это большое каменное или кирпичное здание, с высокими стенами, башнями, расположенное на доминирующей высоте. И именно такой замок мне и попался. Высокий, выстроенный на века, он лежал прямо рядом с дорогой, по которой мы ехали, и я имел прекрасную возможность вдосталь на него насмотреться. А Авьен - научить меня новой лексике. Так я узнал, на как местном диалекте будет "крепостная стена", "ворота", "башня", как называется высокий позолоченный шпиль, который и тут венчал все сооружения, я знал и раньше.

Возле замка раскинулось несколько поселений. Но они меня уже ничем не удивляли. Я постепенно привыкал к этому миру. И разнообразие разных рас меня не удивляло. В конце концов, они все люди. И Авьен со своими кошачьими глазами, и Норр, у которого были острые уши, но на каждой руке только по три пальца. А один из наемных рабочих в нашем караване был зеленокожим.

Хотя иногда все же попадались особи, которые невольно привлекали мое внимание. Так в третьей из деревень, через которые мы проезжали, на поле работали самые настоящие фавны! Целая семья фавнов, отец, мать, пятеро ребятишек. А когда мы стояли в очереди на паром, рядом с нами остановилась толпа веселых хоббитов. То есть они, конечно, не настоящие хоббиты, но я просто не мог другого более подходящего слова подобрать. А Авьен говорила, что они все - просто ашба. Она никакой разницы не замечала, ну да, этот ашба с двумя ногами и руками, этот с четырьмя, этот с рогами, а у этого хвост. Так ведь люди тоже разными бывают. У кого растет борода, у кого нет. Кто лысый, кто с волосами. Даже цвет кожи разный бывает. Они же от этого людьми не перестают быть. Так и тут, все живые разумные - ашба, только я, почему-то, шмон.

Норр готов был отвезти нас хоть на край света, но мы отказались. Сказали, чтоб ехал туда, куда собирался - нам будет по пути. То есть это Авьен сказала. Я промолчал. Мне это действительно было все равно, мир этот я не знал, что делать - тоже. Так мы и оказались на ярмарке.

Опять же, как замок - не совсем замок, так ярмарка - не совсем ярмарка. Когда я увидел, куда мы приехали, мне вспомнилось другое, немного устаревшее слово - торжище. Это не рынок, не базар - это целый огромный город, один из многих, куда прибывают караванщики чтоб оптом оперативно продать весь свой товар, и купить новый. Простым людям тут делать было нечего. Тут никто не мерил товар килограммами, а сразу телегами. Пять телег зерна купить, две телеги досок продать. Здесь Норр собирался сбыть закупленные в Фиеле изделия кузнецов, и купить несколько телег шерсти. По его подсчетам выходило, что эта зима будет снежной, и если сейчас, летом, когда шерсть дешевая, ее купить, то зимой можно будет очень выгодно продать. Сама ярмарка эта начиналась весной, проходила все лето и только поздней осенью закрывалась.

А пока Норр с сыновьями занимались делами, мы отправились погулять. Они нам даже денег дали, чтоб мы себе ни в чем не отказывали. Хоть Авьен и говорила, что она - даву, ей не посмеют отказать, но Норр заверил, что с деньгами всегда спокойнее.

Деньги местные меня не впечатлили. Я надеялся увидеть настоящие золотые, а вместо этого - какие-то грязные монетки из непонятного метала, даже не рассмотреть, что на них нарисовано. Но Авьен сказала, что это большая сумма, и за нее можно хорошего боевого коня купить. А когда я спросил, "такого же, как у ширая Хомарпа?", рассмеялась - "такого коня ни за какие деньги не купишь!"

А потом мы встретили настоящего мага.

Я даже сначала не понял, что это маг. Подумал, что фокусник, работает на потеху публике. Но слово "фокус" я уже знал, и на этот раз его Авьен назвала по другому - "шаин". Только это не совсем маг. Скорее подмастерье, так тут называли неопытных магов, которые только-только закончили ту или иную школу. И он не фокусы показывал, а рекламировал свои услуги. Этот шаин был погодником - он вызывал ветер, дождь, а потом развеивал тучи. Как мне объяснила девушка, таким образом он давал знать всем пришедшим на ярмарку торговцам, что готов за определенную плату отправиться с ними, если где-то нужны его услуги. Торговцы тут не только товарами обменивались. Они еще и все новости перевозили - в таком-то замке нужен маг огня, там-то единственный на всю округу кузнец погиб, ученика не оставив, а где-то коновала не хватает. Вот и приходили на ярмарку люди в поисках работы. В основном шаины или подмастерья, которые не хотели больше с мастером своим работать, а свое дело открыть мечтали.

Нам маг был не нужен, но я невольно засмотрелся, как он умело ветром пыль в крошечный смерч закручивает, а потом в самый центр молнией бьет. Красиво. Шаин нас тоже заметил, улыбнулся, помахал рукой.

- Привет, брат! - крикнул мне.

- Привет, - отозвался я.

Хотел уже было поговорить, познакомиться, но тут к нему кто-то подошел. Наверно, потенциальный наниматель. Шаин сразу же отвлекся, и мы с Авьен дальше пошли. Она была такая задумчивая, совсем по сторонам не смотрела, хоть вокруг было много всего интересного. Я спросил:

- В чем дело? О чем ты задумалась?

- Он тебя назвал братом, Моше.

- Ну и что? - удивился я, - Ты тоже Норра отцом называешь, а он тебя - дитя.

- Норр верит в тридцать шесть богов, а у тех, кто верит, так принято. А маги братьями и сестрами только других магов называют.

- Да? Надо же… Так что, он меня за мага принял? - улыбнулся я.

- Наверно… - задумчиво ответила Авьен, и замолчала.

Мы бродили по ярмарке часа два. Ничего толком не купили, просто посмотрели, что да как. А потом вернулись к Норру. И я наконец-то увидел, как тут принято торговые сделки заключать. Честно говоря, моему возмущению не было предела.

- Норр! - обратился я, когда он освободился, - Кто же так торгуется! Это разве торговля? Ну скажи, зачем ты ему уступил?

- Но иначе он бы не купил… - возмущенно начал отвечать Норр, задетый, что его, ветерана торгового дела, поучает какой-то мальчишка. Пусть даже шмон, пусть даже под покровительством Ахтарила.

- Конечно купил! Ты же видишь - товар ему нужен был немедленно, а значит он уже с кем-то договорился его перепродать, и у него просто не было другого выхода. Ты мог запросить в два раза больше, и он бы все равно согласился. И скажи мне пожалуйста, эта шерсть, которую ты купил - ты что, думаешь, что она хорошая? Посмотри внимательно. Никто никогда не будет продавать хороший товар в плохой упаковке, такого просто не может быть. Наоборот - пожалуйста, но если эта шерсть хорошая, то за ней бы был соответствующий уход. Скажи мне пожалуйста, сколько ты за нее заплатил?

- За все тюки вместе я отдал семьдесят монет, это была оптовая закупка, это был хороший знакомый моего сына, и он уступил дешевле, потому что…

- Семьдесят монет, это очень много! - уверенно заявил я, потому что, пока бродил по ярмарке, уже успел освоиться с местными ценами. - Оно стоит не больше пятидесяти. Ты должен был начинать торговаться с сорока, тогда бы вы сошлись как раз на этой цене, если правильно торговаться!

Норр был немного возмущен. Ему не понравилось, что я поучаю человека, который всю жизнь занимался только торговлей. И тогда он предложил:

- Если хочешь, продавай сам!

- Хорошо, - тут же согласился я.

Язык я знал уже в достаточной мере, числа я понимал, потому и согласился попробовать. Дома у меня уже был небольшой опыт. У меня всегда со школы был талант купить подешевле и продать подороже, и хоть потом я занимался другими делами, от научных изысканий в области лингвистики до аутсорсингового программирования, торговать по мелочам всегда приходилось. Особенно это умение хорошо оттачивается на юге и востоке - в Испании, Турции, Египте тебя просто не будут уважать, если ты сразу согласишься на предложенную цену и не попытаешься ее сбить хотя бы в два раза.

Так что я уверенно взялся за дело. Сыновья Норра приводили мне потенциальных клиентов или их представителей, я быстро раскусывал, можно ли этому человеку доверять и насколько он заинтересован в нашем товаре. После чего торговался до победного конца, били по рукам и те, с кем я торговался, облегченно уходили прочь, счастливые, что так легко отделались. Моя манера торговли, видимо, тут действительно была в новизну, местные торговые воротилы просто не имели против нее выработанного иммунитета, потому у меня все прекрасно получалось. Буквально за день торговли я продал все наши товары в два раза дороже, чем планировал Норр, а накупил всего в три раза больше, чем он только мог мечтать.

Ведь что главное в торговле? Главное не законы спроса и предложения, главное - убедить покупателя, что ему таки нужен этот товар! Тогда тебе даже торговаться с ним не нужно будет, он сам выложит больше, чем собирался. Но местные торговцы этого не понимали. Они четко знали, что хотят продать и что им нужно купить, они хорошо умели считать риски, прогнозировать, на каком рынке может возникнуть необходимость в том или ином товаре. Но они совершенно не умели убеждать. И были такими доверчивыми… Им говоришь "да как я могу купить древесину за двадцать монет повозка, в двух днях пути по той дороге мне за десять предлагали - я отказался, потому больше пятнадцати не просите", и они верят!

Удивительные люди. Норр и его сыновья смотрели на меня широко открытыми глазами, они не понимали, что и как я делаю - но зато какой результат! За один день я им принес прибыли больше, чем они до этого за год получали, что было приятно. Жаль, что Авьен нигде не было - она куда-то ушла, как только мы вернулись с прогулки, и до вечера не показывалась. А то бы она убедилась - не такой уж я и безрукий, и по крайней мере в сфере торговли свою карьеру хоть сейчас могу начинать.

Моя даву, уставшая, но чем-то очень довольная, вернулась поздно ночью. Она мне ничего не сказала, только загадочно улыбнулась, пообещав, что "все будет утром".

Когда наступило утро, Норр сказал, что они уже уезжают. Так как одни товары проданы, а другие куплены, то делать им на ярмарке больше нечего. Я не стал возражать. Хотя на самом деле возразить было что. Тут совершенно отсутствовали люди, которые бы исполняли роль посредников - на ярмарке продавцы и покупатели сами сходились между собой, в основном используя личные знакомства. Но это нововведение было, пожалуй, слишком революционно для этого мира. Потому я не стал его предлагать.

Норр думал, что мы и дальше поедем с ним, я тоже так думал. Но Авьен сказала, что наши пути расходятся, и никто не рискнул с ней спорить. Нам дали большую сумму денег, дали бы и больше - но мы отказались, и все отправились своими дорогами. Караван Норра уехал куда-то на север, а мы с Авьен пошли пешком к одной из расположенных у самого края ярмарки палаток.

Там нас уже ждал аршаин Бинор".

- Что значит ушли?

Ширай Хомарп был в гневе, и староста Фиеля, и без того дрожащий от ужаса, едва не упал на колени.

- Простите, Ваше Благородие! Но мы ничего не могли поделать! Они все время где-то гуляли вместе, и когда они исчезли - никто даже этого не заметил! Все думали, что они где-то ходят, и только через несколько дней, когда ни даву, ни шмон нигде не показывались, мы заподозрили неладное! Ваше Благородие, простите!

- Почему они ушли? Что вы им тут устроили!? Почему не догнали и не вернули!?

- Ваше Благородие… - голос старосты срывался, у него в горле сидел комок, и понимание, что жизнь висит на волоске, не придавало уверенности, - Им были оказаны все почести, на которые только они могли рассчитывать! Мы все делали для даву, они ни разу не высказали свое недовольство! Никто не знает, почему они ушли. Это все проклятые караванщики! Это они их увели! Мы думали их догнать, но караваны быстро ходят, мы бы все равно не успели, Ваше Благородие!

- Караванщики? Какие еще караванщики? Что это за караванщики такие, что похищают шмонов?

- Ваше Благородие, пощадите! Это все торговец Норр с сыновьями - он еще когда в первый раз сюда приехал, более десяти лет назад, я заподозрил неладное! Ваше Благородие, он - поклонник тридцати шести! У него на телеге висит картинка, с Ахтарилом, представляете, Ваше Благородие? Это все он - это он похитил шмона и даву, мне всегда казалось, что что-то в нем есть нечистое…

- Ты начинаешь завираться! Ты же только что говорил, что шмон и даву ушли сами? И уже обвиняешь какого-то Норра? С которым ты торговал, сам признаешь, уже десяток лет!

- Простите, Ваше Благородие! - чувство меча, который вот-вот может опустится на его шею, сломило старосту - он не выдержал, и упал на колени. - Они сами ушли, сами! Они ушли в лес, но там их уже ждали - мы нашли следы копыт! Они сами уехали с караваном, да и Норр никогда не вызывал никаких подозрений! Он сюда раз в пол года заезжает, мы хорошо его знаем - всегда привозит лучшее зерно из всех торговцев, и цены за наши товары дает приличные! Но, Ваше Благородие, поверьте - даву и шмону никто слова плохого не сказал! Они всем были довольны, но эта ок'Авьен… Она всегда мне казалась подозрительной! Что-то в ней не то, она неправильная - о своем прошлом ничего не говорила. Пришла, мы ее приютили, жилище дали, работой обеспечили, а она, неблагодарная…

- Теперь ты уже всю вину не на торговца, а на даву хочешь сбросить, да?

- Нет, нет, Ваше Благородие! - у старосты дрожал не только голос, а и все тело, - Конечно нет! Но никто не знает, поему и куда они ушли! Ваше Благородие, от имени нашего города позвольте засвидетельствовать Вам…

- Прочь! Хотя стой! Когда они ушли? Ты не знаешь, эти торговцы - куда они направлялись?

- Ваше Благородие, они десять дней назад уехали… А насколько я знаю Норра - наш город всегда был в конце его пути, он всегда говорил, что после нас он едет на ярмарку…

- Десять дней? Отвратительно! Значит, мы всего немного разминулись! Уходи! И прикажи оседлать моего коня - я уезжаю!

Настроение у Хомарпа было отвратительное. Странный шмон, который вышел с другой стороны не там, где все шмоны обычно появляются, а тут, в забытой всеми богами лесной глубинке. Загадочная даву, которая в полной мере владела этим редким умением, но скрывало свое прошлое. Торговец, который верил в 36 богов - редкая и не престижная вера. Все это и по отдельности было подозрительным, а вместе… Хомарп должен был во всем разобраться. Он был шираем, целью его существования было поддержание порядка в Латакии, Стране Тысячи Замков. А то, что происходило…

Это было неправильно. Так не должно было случиться. Новых шмонов всегда берут под свое покровительство даву, учат их, выявляют Дар, а потом помогают сделать правильный выбор, стать Воинами Пограничья. Теми, кто хранит мир в Латакии, кто удерживает саму Страну Тысячи Замков на краю бездны. Каждый шмон имеет какой-то дар. В иные годы только благодаря им шираи удерживали Границу. Новые шмоны появлялись всегда. Латакия призывала их в трудную минуту с той стороны, но никто не мог заставить шмона использовать свой дар для защиты Границы. Они могли это делать только добровольно, и именно уговорами помимо всего прочего должны были заниматься даву.

Правильные даву. Не такие, как эта девчонка, ок'Авьен. Хомарп не знал, кто из них принял решение уехать - но даже если сам шмон, в чем ширай сильно сомневался, даву должна была его остановить! Они должны были дождаться его, Хомарпа, возвращения, и только тогда принимать решения, что делать дальше!

Теперь же все планы полетели в бездну. Но ширай не собирался оставить это так. Расстояние, которое караван покрывает за десять дней, он проскачет за три, если староста не соврал, и они еще на ярмарке - то может там их и нагнать. А даже если и уехали - всегда найдутся нужные глаза, никто не посмеет ничего скрыть от ширая. Хомарп собирался догнать шмона Моше и даву ок'Авьен, и выяснить, что заставило их уехать отсюда!

Уже через час ширай Хомарп на своем боевом коне выехал из Фиеля.

"Если шаин - это подмастерье, ученик мага, то аршаин, соответственно, полноправный маг. Тот, который имеет право сам брать учеников, или же выдавать им рекомендации по поступлению в ту или иную магическую школу, в зависимости от способностей. Но тогда я даже этого не знал. Да и не сказала мне Авьен, что Бинор - аршаин. Просто познакомила.

- Моше, это Бинор. Бинор, это Моше, я про него вчера рассказывала.

- Здравствуй, Моше, - поздоровался Бинор.

- Добрый день.

- Ну присаживайся, давай поговорим…

Я не знал, о чем говорить, а потому мы все просто сидели и молчали. Изучали друг друга. Что Бинор во мне выискивает, я еще не знал, сам же просто внешне осматривал человека, с которым Авьен сочла нужным меня познакомить.

Ничего необычного. Среднего возраста, достаточно плотного телосложения, с ранней сединой на висках. А что на руках длинные тонкие пальцы по три сустава имеют, и колени с локтями не назад, а вперед выгибаются - так это сущие мелочи. После того, как я за день до этого с циклопом шестируким пол часа торговался за пять тюков вяленой конины, на такие мелочи, как суставы не в ту сторону выгнутые, грех было внимание обращать.

- Значит, ты шмон… И зовут тебя Моше… Так сколько, говоришь, тебе дюжин дюжин?

Дюжина дюжин - это местная единица времени. Я ее так условно назвал. Не очень удачное название, но другого я просто не мог придумать - местные жители все измеряли дюжинами. А возраст они мерили не годами, а именно дюжинами дюжин - то есть по сто сорок четыре дня. Когда у меня Авьен в первый раз это спросила, я не сразу понял, что от меня хотят. Потом догадался, пересчитал. И теперь мог уверенно ответить.

- Пятьдесят пять с половиной.

- Плохо. Это, много, больше, чем я думал… Конечно, я понимал, что тебе не двадцать и не тридцать, лучший возраст, когда надо начинать, но думал, не больше сорока пяти… Хотя… Пожалуй, шансы еще есть.

Не удивительно, что он меня принял за семнадцатилетнего - мне мои двадцать два года никто не мог дать. Все считали, что я мальчишка - иногда даже проблемы с этим возникали. Приходилось паспорт показывать. Просто такая структура лица, я лет с пятнадцати не менялся, тот же нос, те же курчавые волосы, та же нескладная фигура. Вот и попробуй доказать, что мне уже двадцать два, и я даже по американским нормам совершеннолетний. Я тогда еще не понимал, почему Бинору хотелось, чтоб я был младше. Потому переспросил.

- Простите, шансы для чего?

- Для магии, конечно. Твоя даву, Авьен, была совершенно права - твой дар, это способности к магическому искусству. У тебя он не сильно выражен, великим магом тебе не стать, но освоить азы, пожалуй, шансы еще есть. Но, Авьен, - обратился аршаин к девушке, пока я с открытым ртом переваривал тот факт, что оказался магом, - я учить его не возьмусь. Это достаточно сложный случай, я беру учеников не старше тридцати, - двенадцать лет, автоматически перевел я, - а он уже слишком стар. И в обычной школе ему будет, пожалуй, сложно учиться - он там будет окружен детьми, это неблагоприятный для твоего шмона фактор, который не даст ему в полной силе раскрыть свой потенциал. Он будет все время сравнивать свои успехи с успехами тех, кто намного младше, и испытывать дискомфорт по этому поводу.

- Что же делать? - как будто забыв о том, что я тут тоже присутствую, вели между собой беседу Бинор и Авьен.

- Я знаю только одно место, где он сможет нормально учиться, более того, это единственное место, где вас не разлучат, и тебе разрешат жить вместе с ним. Это школа Ахима Растерзала.

Последнее слово невольно заставило меня улыбнуться - это было имя собственное, но звучало оно как русский глагол, означающий рвать на кусочки. "Сунгхагамаш Ахим Растерзал" - "школа Ахима Растерзала", тогда я еще не знал, что эта лингвистическая шутка окажется пророческой.

- Я никогда не слышала о такой, - пожала плечами моя даву.

- Не удивительно, - тяжело вздохнул Бинор. - Эта школа не из тех, о которой все знают, и о которой идет мировая слава. У этой школы репутация… несколько необычная. Вы это потом поймете. Но другого выхода у вас просто нет - если Моше хочет научиться магии, то научить его смогут только там. И знаете что… Пожалуй, я проведу вас туда. Аршаин Ахим Растерзал - мой старый знакомый, он не очень любит, когда за его учеников просят или молвят слово, но я с ним все равно хотел давно уже пересечься. Пожалуй, я попрошу, чтоб он к тебе, как к шмону, относился несколько более… снисходительно. Хотя, посмотрим. Боюсь, что моя просьба может привести к обратному результату. Но все равно. Если вы готовы, то мы можем выехать туда уже сегодня.

- Сколько это будет стоить, Бинор? - поинтересовалась Авьен.

- Подождите, подождите! - вмешался я. - Как я понял, вы собираетесь меня отправить в магическую школу - а вы уверены, что я хочу учиться магии?

Честно говоря, вопрос был отнюдь не риторический. За последние пять лет своей жизни я слишком много университетов поменял, чтоб сказать с полной уверенностью - учеба, это не мое. Меня не хватает больше чем на пол года, потом мне становиться просто скучно, я все бросаю и ухожу из программирования в лингвистику, а от туда заниматься живописью и архитектурой. Но судя по взглядам Авьен и Бинора, мой вопрос был для них сродни вопросу "почему деревья шатаются".

- Но ты шмон, Моше! - уверенно заявила моя даву, - Это твой Дар, а значит это твоя судьба!

Казалось, она просто не понимала, что у меня может быть другое мнение. Например, я мог заняться торговлей, или чем-то еще. Уверен, этот мир, хоть в нем и бродят фавны, кентавры, хоббиты и циклопы, от моего родного ничем принципиально не отличается. И такой человек, как я, всегда найдет себе дело по душе. Но я не стал спорить. Мне тогда магия казалась каким-то чудом, еще свежи были воспоминания о миниатюрном торнадо, которое вызывал шаин. Мне тоже так хотелось. Тем более, я был уверен, что школа магии меня ни к чему не обяжет - и если мне не понравиться, я всегда смогу просто взять, и уйти. Я всегда так поступал. Никогда даже не забирал документы, просто одним прекрасным днем не приходил на пары, а садился на самолет и улетал в другую страну. Так я планировал поступить и с магией, если она меня начнет угнетать. Потому, в конце концов, я согласился.

У Бинора, как почтенного аршаина, который уже много лет работал на этой и на других ярмарках, была собственная карета, несказанно более удобная, чем даже крытая телега Норра. У него даже был собственный кучер, невысокого роста коренастый крепыш с длинными ослиными ушами. Карета предназначалась в принципе для двух человек, но мы немного потеснились, тем более и у меня, и у Авьен комплекция была худой. Уже через несколько мы часов выехали с ярмарки, так как Бинор и так закончил тут все свои дела, собирался сегодня уезжать, а потому все вещи, например, уже были собраны заранее. Мы лишь внесли небольшие коррективы в его планы. Он собирался по дороге в один из замков, куда его звали помочь укрепить стены, заехать к Ахиму Растерзалу, оставив нас там изучать магию. Меня изучать магию. Авьен просто оставить со мной.

Пока мы ехали, я смотрел на Латакию. Но это было уже не так интересно. Это сначала меня удивили дома-башни с позолоченными шпилями, а теперь я узнал, что тут все так живут. Просто такой архитектурный стиль. И признак богатства, чем выше твой дом, чем красивее шпиль - тем ты богаче. В любом селе по этому признаку сразу можно было определить, где живет местный староста, у него дом самый высокий.

А шпили на самом деле не золото покрывает. Как мне рассказала Авьен, здесь растет такая трава, если из нее выжать сок и что-то им помазать, то оно становиться золотистым. На самом деле все очень просто оказалось.

Пожалуй, самым ярким впечатлением от всего пути были местные дорожные рабочие. Я наконец-то увидел, как делают поразившее меня еще в первый день дорожное покрытие. Бригада рабочих высыпала на землю, где должна была проходить дорога, специальную влажную глину, выравнивала ее, сглаживала. А потом по этой глине шел самый настоящий дракон, и своим огнем ее обжигал. Только это был маленький дракон, размером с пони, и без крыльев. Как мне поведал Бинор, у этого редкого животного совершенно уникальное пламя. Оно не просто прогревало поверхность, а еще, благодаря уникальной природной магии проникало вглубь, тем самым одновременно обжигая дорожное покрытие по всей глубине. Кроме драконьего пламени, ни одно другое так не могло, а потому эти милые существа были нарасхват. Их очень мало осталось, размножались они плохо, а дороги были всегда нужны, вот и приходилось им мотаться по всей Латакии. А может потому и размножались плохо, что слишком много их эксплуатировали. Одно радовало, глина, обожженная драконьим огнем, сотни лет не трескалась, морозов и жары не боялась, а поцарапать ее только самыми прочными минералами можно было, вроде алмаза.

Когда мы добрались до магической школы Ахима Растерзала, я сначала даже не поверил. Подумал, что это шутка какая-то, Бинор решил над нами посмеяться. Потому что больше всего эта школа не школу напоминала, светлое место, где людям дается знание, а какую-то тюрьму. Угрюмая серая коробка, так не похожая на местные дома и замки, она стояла посреди болота, и, судя по всему, кроме дороги, по которой мы сюда доехали, остальные пути вели в самую трясину.

- Бинор, ты не ошибся? - не только я, Авьен тоже немного встревожилась.

- Нет, вы не смотрите на фасад - Ахим всегда был несколько… экстравагантным, это настоящая магическая школа, тут работают хорошие аршаины, тебе, Моше, не найти лучшего места, чтоб твой дар к магии развить.

Меня уверения Бинора не очень убедили. Я много университетов повидал, Стэнфорд, Оксфорд, Сорбонну, МГУ - нигде еще один только внешний вид здания не действовал на меня так угнетающе. Но мы сюда не для того ехали, чтоб в последний момент поворачивать. Слуга Бинора постучал в ворота школы, они, издавая ужасные скрипы и стоны, открылись, и мы заехали внутрь.

- Бинор, дружище! Сколько дюжин дюжин мы не виделись! Старик, как у тебя дела? Все нигде не осел, все по свету мотаешься, как лист перелетный?

Как только мы проехали через ворота во внутренний двор школы, такой же угрюмый, как и сама она, навстречу бодрой походной вышел человек. Честно говоря, я даже удивился - это был первый настоящий человек этого мира, ни тогда, ни после я не нашел ни одного различия межу ним и мною. То есть конечно мы были совершенно разные, я - худой и курчавый, он толстый и с огромной плешью на голове, но я имею ввиду, что ничего нечеловеческого в нем не было.

- Да вот, Ахим, проезжал мимо, решил к тебе заехать!

Бинор вышел на встречу Ахиму. Я думал, они, как старые друзья, обнимутся, или хотя бы руки пожмут - но они остановились метрах в трех друг от друга, и ближе не подходили.

- Да неужели, Бинор? На тебя не похоже - ты никогда просто так к своему старому другу Ахиму не заглядывал! В жизни не поверю, что тебе ничего от меня не надо! А кто это у нас там из кареты так любопытно выглядывает… Бинор! Ну чего ты лукавишь - сказал бы сразу, "Ахим, старина - я тут тебе новую проблемку подкинул, у меня с собой шмон с Даром к магии, и его даву - приюти, научи, разберись!" А то проезжал мимо, решил заехать… Эх, Бинор, Бинор - сколько раз я тебе говорил, что старика Ахима лучше не обманывать?

Подозрительная осведомленность, нехорошая ухмылка плюс общая атмосфера этого места - пока лично мне это не обещало ровным счетом ничего хорошего. Но мы с Авьен молчали. Когда два аршаина выясняют отношения, лучше не вмешиваться. Даже если я шмон, а она моя даву.

- Ахим! - Бинор изобразил само изумление, - да как ты мог только подумать такое! Чтоб я, обманул, своего старого доброго друга? Да никогда в жизни! Я как раз хотел сказать, что мне по дороге забавный шмон попался - он должен магию учить, но ему уже пятьдесят пять дюжин дюжин. Ну и я подумал, тут надо к старому другу, Ахиму Растерзалу обратиться, если и возьмется кто-то его учить - то только он. Неужели я ошибся в тебе, Ахим? Неужели не поможешь молодому шмону? Хотя бы из уважения ко мне, старому другу?

- Бинор, старина, конечно помогу! И даже не из-за уважения к тебе, ты же знаешь - я все эти ваши правила, "учить магию, пока молодой", не признаю! И никогда ни одному ученику не отказал! Если хочет, пусть учиться, мы все будем только рады! Только пусть сам это скажет. Эй, шмон - ты говорить умеешь?

- Да уж не хуже тебя… - буркнул я по-русски, а потом ответил на местном языке. - Конечно, умею.

- Аштарала саййа айл'алха? Ршиаен-хо? - что спросил Ахим, я не понял. И не только я, судя по реакции Авьен и Бинора - они тоже ничего не поняли, а Ахим еще страшнее улыбнулся. - Значит, все-таки хуже, я же тебя понял, а ты меня нет! Но ты мне понравился! Так что, хочешь у меня учиться? Предупреждаю сразу - тут мы сопли не любим, нам слюнтяи не нужны, хочешь учиться - учись, не хочешь - убирайся вон, держать не стану. Ну как?

- Да, я хочу учиться у тебя магии, аршаин Ахим Растерзал, - сам не знаю, почему, произнес тогда я.

- Э, не, шмон - у меня тебе еще рано учиться! Не дорос. Вот когда сможешь… - вдруг Ахим резко повернулся в сторону Бинора, - Ты еще тут, старый плут? Чего ждешь? А ну выметайся - я разве не говорил, что тебе тут не рад? Садись в свою карету, и проваливай побыстрее! А вы чего в карете этого старого обманщика расселись? - на этот раз уже к нам. - А ну вылезайте! Нечего прохлаждаться, приехали магии учиться - а ну быстро на урок! Чтоб через минуту уже на месте были! Эй, Бинор, ты еще не убрался? Ты смотри - а то сейчас прикажу закрыть ворота, так на дюжину дюжин тут застрянешь! Эй, малышня - видели, с какой скоростью этот проходимец смотался? Знает, пройдоха, с Ахимом шутки плохи. А вы чего стоите? А ну брысь, чтоб я вас не видел! А то не посмотрю, кто из вас шмон, а кто даву, превращу…

Я уже тогда почувствовал - воспоминания о школе Ахима Растерзала будут не самыми теплыми воспоминаниями моей жизни. Мы с Авьен, не дожидаясь, в кого же именно он нас собирался превратить, побежали в здание. Там нас уже ждали.

- Вы новенькие? - поинтересовалась строгая дамочка с щупальцами вместо рук и длинными, ниспадающими до земли зелеными волосами, - Шмон Моше и даву ок'Авьен? Приехали учиться магии?

- Да, - только и смог выдавить я, удивленный, что о нас уже все знают, хоть вроде бы никто не представлял. - Только это я приехал учиться магии, а Авьен…

- Это не важно, - отмахнулась дамочка. - Вы зачислены в группу "четыре один Р", вот ваше расписание занятий, поспешите, первый урок через две минуты начинается, вам в аудиторию один три, это до конца коридора, и сразу направо, - показывая левым щупальцем дорогу, правым дамочка что-то заполняла у себя в бумагах. - Лучше поспешите, там как раз сейчас будет занятие по теории магии, аршаин Ли очень не любит, когда на его пары опаздывают. После занятий найдите меня, я покажу вам, где вы будете жить.

Дамочка повернулась и ушла, а мы с Авьен отправились слушать теорию магии в исполнении господина Ли. А заодно и узнать, что это еще за группа "четыре один Р", куда мы оказались зачислены".

- Я рассказал все, что знаю, Ваше Благородие. Но Вы, если хотите, можете спросить у моих сынов - я стар, память моя может подводить, быть может они смогут вспомнить что-то, что я упустил, Ваше Благородие.

Ширай Хомарп старался сдержать свой гнев, но у него это плохо получалось. Ему редко так открыто лгали, смотря прямо в глаза, как это делал Норр. Торговец был сама невинность - он с открытыми объятьями встретил ширая, четыре дня не вылезавшего из седла. Угостил лучшим вином, сыновья торговца отвлеклись от своих дел и занялись уставшим взмыленным конем ширая. Норр с удовольствием подробно рассказал всю историю Моше и Авьен, от того момента, как они пришли к нему и попросили забрать их с собой, до того, как вчерашним утром даву отказалась ехать дальше, и увела куда-то своего шмона. Торговец улыбался, он с радостью вспоминал, с каким изумлением Моше рассматривал первый замок в его жизни, и с восхищением описывал его торговый талант. Сожалел, что шмон не остался с ними - он бы смог стать величайшим торговцем. Норр был сама откровенность, но Хомарп видел - он врет! Все его слова были настолько "сладкие", как они бывают только у человека, желающего скрыть истину, и ширай с трудом обуздал свою ярость. Он решил дать торговцу еще один шанс:

- Значит, ты не знаешь, где они сейчас? И даже не догадываешься?

- Нет, Ваше Благородие. Уважаемая даву не то что меня, она даже Моше не поставила в известность, куда его ведет. У меня нет даже никаких идей по этому поводу. Ваше Благородие, если бы я знал, я бы не стал скрывать от Вас это.

На этот раз торговец не солгал. Хомарп хорошо умел отличать правду от вранья, мало кто мог его обмануть, и Норр к этим людям явно не относился. Хомарп не сомневался - старый торговец избрал оптимальную, с его точки зрения, линию поведения. Говорить правду, только правду, но правду не всю - обычный человек почти всегда попадался на такую ловушку, но Хомарп был слишком опытен. Он не для того три дня гнал своего коня до ярмарки, не для того мотался среди торговцев, выспрашивая про Норра. Он не для того слушал истории о новом, загадочном ученике старого торговца, который за день перевернул представление о торговле многих уважаемых купцов - Хомарп узнал в этом "ученика" шмона Моше. Он не для того гнал своего боевого коня до пены изо рта, чтоб теперь услышать ложь из уст этого караванщика! Хомарп не собирался уезжать ни с чем, и он был на все, чтоб узнать правду.

Один из двух мечей, висящих за его спиной, казалось, сам по себе взлетел в воздух и уткнулся острием в кадык старого торговца.

- А теперь слушай меня, Норр! Хватит! Я должен знать то, что ты хотел от меня скрыть - и я это узнаю! Я не буду тебя убивать! У тебя много сынов, и сейчас я начну их убивать по одному, до тех пор, пока ты мне не скажешь всю правду! Ты мне не веришь, старик? Что же, это было твое решение!

Хомарп знал - лгать никогда нельзя. Люди чувствуют ложь, и когда он говорил, он всегда верил в свои слова. Так и сейчас. В нем не было жалости, шираи давали клятву защищать Латакию и всех ее жителей от врагов, а те, кто укрывали шмона, были врагами Латакии. Если бы потребовалось, Хомарп без всяких угрызений совести смог бы убить всех детей этого торговца и его самого, и старик увидел это. Только теперь до Норра дошло, что никто с ним шутки шутить не собирается, и он испугался по-настоящему. Не за себя. За свой род. За свое будущее.

- Постойте, Ваше Благородие! Простите старика - память уже не та - я вспомнил все, о чем забыл упомянуть!

Как же, память! Хомарп был уверен - Норр прекрасно все помнит, он еще не настолько стар, чтоб страдать забывчивостью. Но умение прощать - обязательное умение, которым должен обладать каждый ширай, и Хомарп был рад, что старик вовремя одумался, и невинным не пришлось отдавать свои жизни.

- Ваше Благородие, - тем временем продолжал Норр, - Вы, должно быть, видели, что я приверженец веры в тридцать шесть богов, - этого было невозможно не заметить, - так вот, когда Авьен с Моше пришли ко мне, они сказали, что шмон прошел ширай эрэц, и первым, кто ему там выпал, был Ахтарил. Потому они и решили…

Норр продолжал и дальше, но Хомарп его больше не слушал. Этого было достаточно. Теперь все стало на свои места - даву ок'Авьен, она наверняка была приверженкой веры в 36 богов. И когда узнала, что ее шмону выпал суровый путник, заставила его бросить все, и отправиться неизвестно куда. Старый торговец просто не мог им отказать - веление бога-покровителя свято для тех, кто в него верит. Это была отвратительная новость. Если ок'Авьен действительно восприняла всерьез ширай эрэц, а такими ритуалами не пренебрегает никто, то проследить их путь теперь невозможно. Они не идут куда-то, они просто идут - туда, куда ведет путь, веря, что сам бог укажет им дорогу.

Ширай Хомарп не верил в 36 богов, он считал это все сказками. Но в ритуале ширай эрэц было нечто большее, чем просто выпадение определенных карт - никто и никогда не рисковал пройти его просто так, для этого у человека должны были быть веские причины. Хомарп не понимал другое - где шмон Моше мог его пройти? Тут, в Фиеле? Невозможно. Даву ок'Авьен была не из тех, кто способен разложить ширай эрэц, а другие… Они тоже не могли. Но с другой стороны - Хомарп застал Моше едва ли не в самый первый миг его пребывания по эту сторону, шмон просто не успел бы пройти такой ритуал. Оставалось предположить невозможное - ширай эрэц известен и по ту сторону, и именно там, у себя дома, шмону и выпали покровители его судьбы.

Внезапно какое-то слово из рассказа Норра резануло Хомарпу слух. Что-то, что он упустил, и…

- Хонери, город Башни Драконьей Кости? Ты сказал слово Хонери? - перебил он торговца.

- Да, Ваше Благородие, шмон спросил про город, над которым возвышается башня, а даву очень удивилась, она считала, что он не может про этот город знать, а он сказал, что тот был нарисован на картах, которые…

- Хватит, старик! Довольно! Езжай, я тебя больше не держу.

Хонери. Человек, который проходит ширай эрэц, всегда видит на рубашке карт то место, где суждено решиться его судьбе. Об этом мало кто знал даже среди приверженцев веры в 36 богов, это было не тайное, но очень редкое знание. Обычно люди просто не говорили об этом. Они могли рассказать, какие боги им выпали, но мало кто упоминал, что было нарисовано на обратной стороне карт. Все считали это неважной деталью. Но теперь ширай Хомарп знал - нет смысла больше искать шмона Моше и даву ок'Авьен. Они не уйдут от судьбы - куда бы они не направились сейчас, потом им суждено оказаться в Хонери. Латакия огромна, это Страна Тысячи Замков, всю жизнь можно ее изучать, но не увидеть и половины. Но Хонери всего один. Теперь не нужно никого искать, достаточно предупредить городскую стражу, и как только они доберутся до города, Хомарпа сразу же предупредят.

Но ширай уехал не сразу. Его боевой конь устал, пришлось подождать, пока он отдохнет. Все это время старый торговец пытался услужить своему уважаемому гостю, но это было излишне - Норр был уже Хомарпу не нужен, и уже вечером он уехал в сторону Хонери, города Башни Драконьей Кости, величайшего из городов Латакии, а значит и всего сущего.

"Школа Ахима Растерзала отличалась от всех школ и университетов, что мне довелось в своей жизни повидать. Кардинально отличалась. Тут вообще не было такого понятия как "класс", все учились вместе, в группах, разделение на которые происходило самым загадочным образом. Просто ты приходил в школу, и тебе говорили, в какой группе ты будешь. Так, в нашей группе "четыре один Р" всего было семь человек, из них трое - как и Авьен - просто пришли сюда, и только четверо собственно говоря учились на магов. Но Ахима это не волновало. Для него учениками были все, кто преступил порог школы, и не имело никакого значения, есть ли у человека хоть какой-то магический дар.

Контингент был еще тот. Так у нас в группе учился дедушка, который в сто восемьдесят дюжин дюжин вдруг почувствовал у себя талант к магии, проигнорировал протесты многочисленной родни, детей, внуков, и даже правнуков, и пришел сюда учиться. А еще была семейная пара, я их людьми-кошами назвал, Фидел и Зосья - у них действительно были острые уши, вертикальные зрачки, усы и когти на пальцах - так они тут уже пять лет учились, и до сих пор ничего, кроме простейших заклинаний, освоить не могли. Из любой другой школы их давно бы выгнали. Но Ахим считал Фидела едва ли не лучшим учеником, потому что он всегда ходил на все занятия и старательно выполнял все, что ему говорят. Ахим иногда приходил, и ставил нам всем Фидела в пример - хоть даже у дедушки все лучше получалось. Был еще мальчик-альбинос, его все Кусмэ звали, а я Кузьмой прозвал. Он был сирота, раньше на базарах воровал, подсознательно чужой взгляд отводя. А потом его поймали, хотели в тюрьму посадить - но он бежал, пришел сюда учиться. Стража приходила, хотела его арестовать, но Ахим никогда и никого из своих учеников не выдавал. Он за несколько недель до нас пришел, но уже такие чудеса показывал, что в любой другой школе его бы уже давно на старший курс перевели. Но у Ахима не было старших и младших, и он тоже учился с нами. Кузя был похож на человека, только очень маленький, абсолютно белый, и руки у него были перьями покрыты. Тоже белыми. А последним в нашей группе был Немой Гигант. Никто не знал, как его зовут, но он был очень большим, метра три ростом, и всегда молчал. А еще он совершенно не имел никаких склонностей к магии. Просто как-то однажды пришел, постучал в ворота школы, Ахим так же молча его пустил и дамочка с щупальцами вместо рук записала в группу "четыре один Р". С тех пор он регулярно посещал все занятия, но так и не сказал ни слова. И не смог ни единого заклинания сотворить. Просто сидел и смотрел.

Сначала я подумал, что попал в сумасшедший дом. Потом я в этом уверился. Какие ученики, такие же тут были и учителя. Мастер Ли, который читал теорию магии, всегда начинал свои лекции непонятно с чего, говорил непонятно о чем, заканчивал так же. А потом задавал непонятные вопросы, и очень злился, что никто на них не мог ответить. Аршаин Фимар читал историю магии, пары у него всегда были интересные, но в конце каждый раз шли контрольные, ничего общего с лекциями не имеющие, и хорошо их писали только Фидел и Зосья. Не потому, что что-то понимали - просто они здесь очень давно учились, а контрольные у Фимара были одни и те же, просто он их повторял по кругу. Аршаин Хармид Хомтрий, у которого кожа отливала блеском отполированного железа, читал прикладную магию, но он все время заикался, бурчал что-то себе под нос, а когда ему задавали вопросы - терялся, и все время прочищал горло. А еще все знали, что он считает себя самого богом, у него в кабинете стоит алтарь и все контрольные, что мы ему сдавали, он не читает даже, а сжигает на алтаре. Какая хорошо горит - ставит положительную оценку, плохо - отрицательную. Потому ему часто сдавали чистые листики, пропитанные чем-то горючим, только Фидел упорно писал ответы на вопросы. Но так как он ничем бумагу не смачивал, то получал оценки как правило хуже, чем мы. А еще был в школе Ахима Растерзала преподаватель теории магических ритуалов аршаин Молопоел, я его обозвал "Мало Поел", потому что он действительно был худой, как палка. Он нам рассказывал про то, как нужно правильно устраивать все магические ритуалы, но как все знали, сам он со всем этим знаком только в теории, а практики он вообще как огня боится, и уже много лет не колдовал. Был и общих дисциплин преподаватель, но он был не аршаином. Просто человеком. Только у него на лбу был еще один глаз, и рук было всего шесть. Звали Маринок. Он должен был нам рассказывать про историю, географию, культуру, но вместо этого читал байки. Причем человек совершенно без комплексов, он мог говорить абсолютно на любую тему, от подробностей своей интимной жизни с одной из учениц нашей школы, и до того, как он однажды голый через весь Хонери от ревнивого мужа своей любовницы убегал. Фидел на его пары Зосью никогда не пускал, старик сам не приходил, а остальные не пропускали. Даже Кузя. Они, мальчик-альбинос с крыльями и огромным магическим потенциалом и пошляк-Маринок, вообще были закадычными друзьями. У них даже много тем было для разговоров. Кузя в свою бытность карманником тоже много историй нахватался, и слов нехороших, а теперь делился своим опытом с Мариноком. А тот мальчишку жизни учил, рассказывал, как правильно женщин охмурять. Авьен тоже на его пары приходила, но только потому, что я туда ходил. Ей Маринок сильно не понравился, и она всегда очень краснела, когда он свою очередную историю рассказывал.

Еще у нас были лабораторные магические работы. Их вели двое, шаин Здас и шаин Сис, они были братьями-близнецами, долго работали в цирке, силачами. А потом узнали, что у них способности к магии есть, поступили в школу Ахима Растерзала, каким-то чудом научились магии, получили звание "шаин", да так и остались. Могли бы уйти, аршаинами стать, но не захотели. Им тут нравилось. Они были настоящими садистами, всегда высмеивали тех, кто не мог справиться с заданием. Здаса и Сис все ненавидели, но они слыли любимчиками самого Ахима, а потому их никто не трогал. Только я пару раз высказал им в лицо все, что думаю по поводу их насмешек, и с тех пор они меня больше не трогали. Не потому, что я такой смелый, а потому, что внимательный. Я заметил, что на самом деле Ахим их тоже не выносит, а статус "любимчиков" - просто слухи, которые он почему-то не хочет развенчивать.

И вот в этом сумасшедшем доме я, скобы, был должен научиться магии. Авьен уже через неделю попыталась меня отсюда вытянуть, решив, что Бинор над нами пошутил, отправив сюда, но я отказался. Я всегда считал себя очень умным, и теперь мне просто обидно было сдаваться. Если те же Здас и Сис смогли тут, в этом сумасшедшем доме, магию освоить, то неужели я не смогу? Потому мы остались, и я упорно, по крупицам, собирал информацию о магии. Пока однажды на лекции аршаина Ли мне не показалось, что я понимаю, о чем он говорит. И спросил:

- Извините пожалуйста, уважаемый аршаин, можно вам задать один вопрос?

- Да, молодой человек? - Ли удивленно на меня посмотрел, он уже и не надеялся, что с моей стороны будет хоть какое-то внимание к его лекциям. А я на самом деле его всегда очень внимательно слушал, только, как правило, ничего не понимал.

- Скажите пожалуйста, правильно ли я понял, что одно из направлений магии, некромантия, кардинально отличается от всех остальных самой ограничивающей природой своего источника?

Моя латакский язык был уже неплох - намного лучше, чем русский Авьен, и даже такие, сложные и запутанные фразы, я произносил почти на полном автомате, только изредка напрягая память, чтоб вспомнить то или иное заковыристое слово.

- Молодой человек, ваш вопрос заслуживает отдельной лекции! - загорелся Ли. - Вы совершенно верно подметили - некромантия, единственное направление магии, где сила заклинания ограничена не внутренними резервами аршаина, а лишь той силой смерти, которую он сможет в себе аккумулировать. При этом, потенциально, предела нет, однако у вас может возникнуть резонный вопрос - если так, то почему некроманты составляют лишь малую часть всех аршаинов? На самом деле ответ на данный вопрос лежит в сфере скорее философской, чем магической, но если брать исключительно силовую составляющую, то очевидно, что та часть магических флюидов, которую некромант получает при жертве живого существа, пренебрежимо мала, и реально некромантия открывает весь свой потенциал лишь при условии добровольного согласия жертвы отдать свою смерть некроманту, что, как вы должны понимать, достаточно проблематично, потому что не многие живые существа добровольно согласятся отдать свою жизнь ради удовлетворения некромантом магических амбиций.

Типичное предложение аршаина Ли, длинное и запутанное, меня не сбило с толку.

- То есть Вы хотите сказать, что для того, чтоб некромант имел запредельную силу, должно быть принесено большое количество обязательно добровольных жертв?

- Не совсем, молодой человек, но суть вы верно уяснили. Нет необходимости именно в жертвенности, просто умирающие должны согласиться, чтоб их смерть использовал данный некромант в своих целях. Вам должны были на уроках истории магии рассказывать, как однажды при прорыве Границы огромные полчища врага прорвались в Латакию, и тогда все некроманты выступили перед войском тадапов, которым все равно было умирать, попросив их в последний момент перед смертью думать не о семье, а о том, что их смерть должна быть отдана некромантам для их заклятья. Тадапы погибли все, лишь малая часть их них смогла побороть лишенные смысла предрассудки, согласно которым нельзя отдавать свою жизнь для ритуала некроманту, но и тух, кто послушался, хватило, чтоб некроманты смогли лишь своей магией удерживать войска врага до тех пор, пока не подошли подкрепления шираев и враг не был уничтожен.

Нам об этом никто не рассказывал. Более того, Авьен учила меня всему, но никогда не упоминала ни о Границе, ни о Пограничье. Я сам постепенно узнавал, что это такое. Прямо ни у кого не спрашивал, чтоб не вызывать лишних подозрений. Но вот из таких вот историй я постепенно понял, что Латакия со всех сторон окружена загадочной Границей, по ту сторону которой живут враги, а по эту - Стражи Пограничья, который и сдерживают вечный натиск врагов.

Ли был не единственным, с кем я в конце концов нашел общий язык. Я вообще всегда сходился с преподавателями, потому что они знали то, что не знаю я, а мне всегда было интересно узнать что-то новое. Однажды на паре Мало Поела, я у него спросил:

- Извините пожалуйста, уважаемый аршаин, можно вам задать один вопрос?

- А? Что? Вопрос? Да, конечно. Задавайте, - удивленно согласился Мало Поел.

- Скажите, уважаемый аршаин Молопоел, а ритуал ширай эрэц, какую он имеет магическую силу?

- Ширай эрэц. Вы сказали, ширай эрэц, да? Значит, ширай эрэц… Ну, вообще-то, я об этом как правило не рассказываю. Ширай эрэц, он вообще-то вообще магией не считается. Это как бы из веры в тридцать шесть богов пришел. Хотя маги как бы тоже его использовали. Но ширай эрэц, значит, он все же не совсем магический - хоть никто и не отрицает, что его результаты заслуживают самого пристального изучения. Вам интересно, как его проводить? Значит так, рассказываю. Для ритуала ширай эрэц используется колода в 36 карт, на каждой из которых как бы изображено по одному богу. Так? Так. Значит, карты раскладываются на 4 стопки, значит получается, по девять карт в каждой. А потом, значит, как бы верхние карты открываются, и то, что выпало, и будет, как бы, судьбой человека. Покровителями, так сказать. Так верят те, кот в 36 богов верит. А, значит, вам интересно узнать, что та или иная позиция в раскладе означает? Или как бы те действия, что значит нужно сделать, чтоб ширай эрэц разложился?

- Не совсем, - вклинился я в вечное заикание Мало Поела, - меня скорее интересует, что может значить центральная карта в ширай эрэц? Если я не ошибаюсь, она называется картой "Отца Лжи"?

После того, как я произнес эти слова, минут на пять воцарилось абсолютное молчание. Даже вечно воркующие на задней парте Фидел и Зосья затихли, у Авьен челюсть отвисла, а Мало Поел на меня так укоризненно-укоризненно посмотрел.

- Как вам не стыдно! - наконец ответил он, - Взрослый человек, а в сказки верите! В ритуале ширай эрэц, значит, нет центральной карты! Это все как бы сказки, значит так! Не более того! А вы бы постыдились, такие слова говорить! Сказки эти пошли от как бы не совсем, так сказать, правильно разложенных ритуалах, когда, значит, одна карта лишней оставалась. В одной из стопок не девять, а восемь было. Кто-то ее когда-то, значит, бросил в центр, оттуда и пошли все эти, так сказать… Сказки! Но от вас, молодой человек, я такого не ожидал! Да! Не ожидал! Вот!

Мало Поел отвлекся и продолжил лопотать что-то свое, а Авьен наконец очнулась и спросила:

- Моше, откуда ты знаешь про пятую карту в ширай эрэц?

- Да так, слышал краем уха… - неопределенно ответил я.

Очень странно, но только тут я вспомнил, что это самая пятая карта до сих пор при мне. Лежит в кармане. Вспомнил, но ничего никому не сказал. Потому что испугался. Уж очень они нехорошо на мой вопрос отреагировали. Я решил сначала узнать, в чем тут дело, а только потом показывать.

В тот же день нас с Авьен вызвал к себе сам Ахим Растерзал.

- Шмон Моше, даву Авьен - поздравляю, - начал он, - вы доказали, что достойны того, чтоб учиться магии. Вы прошли испытание, и я отныне я перевожу вас в группу "один". На сегодня вы свободны, с завтрашнего дня прошу на занятия не опаздывать - в группе "один" посещение всех без исключения пар обязательное. Свободны.

- Простите, - отозвался я, хоть Авьен уже повернулась и собиралась выходить, - а вы не подскажете, в чем это испытание заключалась?

- Специально для тебя, Моше, за твою наглость - подскажу, - Ахим улыбнулся своей фирменной улыбкой, - Я считаю, что магию должны знать только достойные. Те, кто умеют не только слушать, но и слышать. И все, что вы должны были сделать - хоть что-то понять из того разнообразия информации, которой вас все это время грузили уважаемые аршаины. Поздравляю, вы справились - твой вывод по поводу природы некромантии безупречен, а вопрос про ширай эрэц оказался очень к месту. Вы доказали, что не напрасно просиживаете тут штаны. Да, именно вы - шмон и его даву, это единое целое, и я не собираюсь вас делить лишь потому, что у тебя, Моше, есть способности к магии, а у тебя, Авьен, нет. Все, довольны? Теперь идите - вы еще должны ознакомиться с правилами учебы в группе "один", поверьте, это мало похоже на то, что было до этого. Особенное внимание обратите на правило один!

Я надолго запомнил это правило. "Никто никогда не должен говорить ни с кем про существование группы "один", нарушение данного правила автоматически влечет за собой самые тяжелые последствия".

На следующий день мы с Авьен убедились - на самом деле под одной крышей существовало две совершенно независимых друг от друга школы, и они почти нигде не пересекались. Первая - это та, где я учился до этого. Вторая, это группа "один". Основное отличие было в том, что тут, в группе "один", таки учили магии!

Причем формально эта группа то остальных ничем не отличалась. Так как нигде не было общего расписания, а названия групп были совершенно произвольные, то студенты других на нас не обращали внимания. Мы точно так же гоняли по аудиториям, у нас даже преподаватели были те же самые. Только они вели себя по-другому. Аршаин Ли каждую лекцию посвящал одному из видов магии, внимательно разбирая всю его структуру, все переплетение энергетических потоков, особенности работы с ними. Аршаин Хармид Хомтрий наглядно показывал нам, как творить те или иные заклинания, а в конце пары мы вместе читали контрольные других групп, которые он якобы сжигал, и смеялись. А я подумал, что в свое время поступил хорошо, что не писал в этих контрольных никаких глупостей, а то бы точно так же смеялись и надо мной. Аршаин Фимар занимался глубоким анализом изменений в структуре магии, как они происходили с первых дней ее зарождения и до нынешнего момента, подчеркивая всю значимость поисковой работы. Он нам всегда подчеркивал, что заклинания прошлого были намного слабее, чем нынешние, и никогда не надо бояться внести в магию что-то новое, ориентируясь лишь на устоявшиеся догмы прошлых эпох. Даже Мало Поел, объясняя очередной ритуал, всегда рассказывал случаи из своей практики, которые подчеркивали строгую необходимость соблюдения всех правил магической безопасности.

А вместо общих дисциплин Маринока у нас вел пары сам Ахим Растерзал, и учил он нас тому, чему в обычных магических школах никогда не учили. Ахим читал философию магии, где, среди прочего, излагал свой взгляд на природу магии, на то, каким образом человек может совершать чудеса и какой именно человек достоин того, чтоб стать аршаином. У Ахима никогда не было никаких контрольных, никто не писал конспект, но слушали очень внимательно. Ахим рассказывал о себе, о том, как ему показалась тупиковой классическая система магических школ, и вместе с несколькими соратниками он основал эту, экспериментальную. Школу без классов, без программ, без возрастных ограничений, единственную магическую школу, куда мог поступить любой человек, даже без дара, причем без экзаменов и совершенно бесплатно. А пары Ахима всегда приходили не только мы, а и все учителя. Они тоже слушали Растерзала, и задавали ему вопросы - как можно сделать еще более непонятным для новичков курс теоретической магии, как можно еще более невнятно прочитать лекцию по практической магии или по какому-то ритуалу. Ахим всегда был рад таким вопросам, и с удовольствием предлагал новые виды испытаний, которые должны были сделать жизнь новичков в стенах этой школы еще более безумной.

Я тоже несколько раз задавал вопросы. Например, однажды я спросил, не думает ли Ахим, что по его методике с водой можно выплеснуть и ребенка? Что даже очень талантливый маг может не пройти первые стадии учебы, и так и остаться в какой-нибудь группе "восемь четыре М", никогда даже не узнав про группу "один"? Ахим сказал, что не думает. По его теории выходило, что для мага талант - совершенно не главное, если маг не умеет думать, и настоящим аршаином должен быть только достойный этого звания человек. Я привел пример Фидела и Кузи, которые старались, но, по словам Растерзала, не имели почти никаких шансов перейти в группу "один", а он привел контрпример старика, который сам обо всем догадался, сам пришел к Ахиму и сам попросил перевести его "туда, где сталбыть магию учат, милок". Аршаин Ахим Растерзал считал, что старик более достойный того, чтоб стать магом, чем разгильдяй Кузя, пусть даже очень талантливый, или чем балбес Фидел, который уже столько лет потратил на учебу, а так ничего и не понял.

Лабораторные занятия у нас вели уже не Здас и Сис, а та самая дамочка, которая всегда встречала новичков и вручала им расписания. Ее все звали Лима, она оказалась тоже аршаином. Она всегда приходила, давала каждому из нас задание, а потом следила, как мы его выполняем. У кого хорошо получалось, хвалила. У кого плохо - не ругала, а подходила и помогала все сделать правильно. Именно она мне помогла зажечь настоящий огненный шар, я до этого, оказывается, все делал совершенно неверно, и ключом к успеху был не жест, а именно внутренняя координация. А жест был всего лишь бутафорией, хоть многие аршаины так не считали. Но Ахим Растерзал всегда говорил: "магия, это не показуха, если вы видите аршаина, который показывает фокусы - то он не настоящий аршаин, а фокусник". А еще он говорил: "никогда не пытайтесь сделать магию красивее, чем она есть на самом деле, она и так слишком прекрасна, и лишняя бутафория ее только испортит". Но чаще всего он повторял: "аршаин не тот, кто умеет колдовать, а тот, кто умеет думать".

В группе "один" количество человек постоянно менялось. Когда мы с Авьен сюда поступили, нас было двенадцать, потом пришел старик, а через еще неделю двое получили звание шаинов и ушли из школы. У Ахима с этим было просто, он не проводил никаких выпускных экзаменов, а когда решал, что ученик знает достаточно, делал его шаином и отпускал. А потом пришли три шаина из внешнего мира, которые тут когда-то уже учились, и остались с нами, чтоб совершенствовать себя и стать аршаинами. У нас с Авьен тут не было друзей, потому что мы просто не успевали ни с кем общаться. Учеба занимала все сутки, и поздним вечером мы приходили в нашу комнату, падали, мертвые от усталости, на кровати и засыпали.

Моя даву уставала не меньше, чем я. Хоть магию она и не могла учить, но чувствовала на себе ответственность за меня, и хотела знать все, что я знаю. Многие считали нас семейной парой, и не удивительно. Мы всегда были вместе, мы были молоды, мы постоянно о чем-то шептались и никогда не расставались. Но на самом деле между нами ничего не было. Авьен мне очень нравилась, но она была моей даву, почти мамой, хоть и была моложе меня на восемь дюжин дюжин. Или три года. Я не испытывал к ней никакого влечения, она просто стала для меня моим самым лучшим другом.

Еще за то время, что я провел в школе Ахима Растерзала, я узнал много об этом мире. Так, я понял, кто такой шмон. Шмон, это пришелец из иного мира. Только они не говорили "мир", а говорили "с той стороны". Имея ввиду, что эта сторона Латакия. Шмон во всем может быть похож на ашба, обычного человека этого мира, но всегда имеет какой-то Дар. Одни шмоны умеют предсказывать будущее, другие - видеть на расстоянии, третьи были величайшими тактиками и стратегами, которые умели малыми силами одолеть любого врага. Дар, это какая-то уникальная способность, но никто не знал заранее, к чему будет склонен новоприбывший шмон. Это должна определить его даву, после чего помочь развить свои способности. Авьен решил, что мой Дар - это способности к магии, потому и затащила меня сюда, в эту школу. Хотя тогда я был неправильным шмоном, среди них редко встречались маги, а если и встречались - то были настолько великими, что могли колдовать и так. Почти все шмоны рано или поздно становились Воинами Пограничья, защищали Латакию от загадочных внешних врагов, которые спали, и видели, как бы ее захватить.

Но это все мне не Авьен рассказала. Она мне никогда о таких вещах не говорила, а когда я спрашивал - заливалась краской и молчала. А я не настаивал. Это все я просто узнал из бесед с другими учениками. Из них никто не знал, что я не ашба, а шмон, а определить это было невозможно. Я говорил на местном языке абсолютно свободно, а других признаков, по которым можно было достоверно вычислить шмона, не существовало. Они всегда не умели говорить и ничего не знали о Латакии. По крайней мере считалось, что во всем остальном они такие же ашба, как и остальные. Но я знал, что это не так - ведь Ахим как-то вычисли, кто мы с Авьен такие. Однажды прямо после занятий мы пришли к нему в кабинет, и я так прямо и спросил - как ты это сделал? И еще я сказал, что должен это знать, чтоб в будущем не попадать впросак.

- Не попадешь! - обрадовал меня Растерзал, радостно хлопая по плечу. - Дети мои, - он обнял нас с Авьен, и шепотом, как страшную тайну, произнес, - я все знаю! Только вы никому-никому об этом не говорите!

Мы не стали говорить, потому что это была шутка. Но на следующий день я еще раз пришел к нему, на этот раз один, и повторил свой вопрос.

- А ты умен, шмон Моше.

На этот раз в голосе Ахима Растерзала не было той наигранности, что я услышал вчера. Я тогда сразу понял - он не хочет говорить при Авьен. Не понял, почему, но пока я буду с девушкой, мне не получить ответ. Поэтому я сегодня ее не взял. Я не стал говорить, куда иду, просто улизнул, когда она на секунду отвлеклась, и пришел сюда. Я знал, что Авьен никогда не решиться сама сюда зайти, она вообще до сих пор боялась Ахима, да и не только она, его все боялись. Кроме меня. То есть нет, я его тоже боялся, потому что он был страшный человек, но я знал, что пока мы не станем врагами, он ничего плохого мне не сделает. А пока я буду послушный, то может рассказать много всего полезного и интересного.

- Я знаю, - скромно ответил я.

- И скромен, как опытная развратница! Моше, я тебе скажу правду, но ты должен понять - ее никто не должен знать. Никто и никогда.

- Я это понял. Ты мне скажешь, потому что я - шмон, и никто, даже моя даву, об этом знать не должны.

- Молодец. Моше, не волнуйся - если ты не хочешь открывать, что ты шмон, а не ашба, об этом никто не узнает. Кроме меня. Но я умею читать мысли. Да, я не знаю твой язык, но тогда, при встрече, я прочитал то, что ты думал, и потому смог тебе ответить. Как сейчас - в латакском нет слова "язык", но я прочитал его у тебя прямо из головы, и сказал его на русском, правильно, твой родной язык именно так называется? Вот видишь, теперь ты понял, как я узнал, что ты шмон, а Авьен - твоя даву? Как только карета Бинора во двор заехала, я это сразу понял. Но мой дар очень редкий. Более того - он уникальный, я не знаю больше ни одного человека, который бы умел читать мысли. А знаешь, почему? Потому что я тоже не человек, я не ашба, а шмон. Как и ты. Только я пришел в этот мир очень давно, шираи не смогли меня найти, это именно они всегда занимаются новоприбывшими шмонами. Я сам изучил язык, мне это было просто, я понимал, что люди думают, и знал, какие слова они хотят от меня услышать. А потом стал магом, и вот сейчас я тот, кто я есть.

- Так у тебя никогда не было даву?

- У меня есть даву, - Ахим улыбнулся, и я сразу понял, кого он имеет ввиду.

- Лима?

- Да, это она. Ее мне не назначал ни один ширай, потому официально она не может считаться моей даву, но когда мы встретили друг друга, это была любовь с первого взгляда. Мы сразу поняли, что жить друг без друга не можем, я ей признался, что шмон, а она с тех пор стала называть себя моим даву. Ты ведь и сам обо всем этом догадался, да?

- Почти, - подтвердил я, - но у меня не было уверенности, потому я хотел от тебя это услышать. Значит, твой дар - читать мысли? А как же магия?

- А кто сказал, что способность к магии - обязательно дар? Да, я умею колдовать, но это многие умеют. Я стараюсь втолковать, что на самом деле любой человек может стать аршаином, пусть даже слабым, но меня не слышат. Меня не понимают, все думают, что магия - это врожденное, что это путь для избранных. На самом деле, это не так. Аршаином может стать любой, даже твоя даву - просто она не хочет. Она для себя уже решила, что мне сможет освоить магию, и только это и не дает ее таланту показать себя.

- Значит, Авьен может быть не права? И мой Дар может лежать в чем-то другом, а магия лишь дополнение к нему?

- Да, так может быть. Так скорее всего и есть, но увы - тут я тебе не в силах помочь. Дар, который имеет шмон, может открыть лишь он сам, даже даву лишь помогает ему в этом поиске.

- Спасибо, Ахим. Ты можешь довериться мне, я не открою никому, что тут услышал.

- Я знаю, Моше. Если бы я не был уверен в тебе - я бы тебе этого не сказал.

Я действительно ничего никому не рассказал. Даже Авьен. Так у меня появился первый секрет от моей даву. Но она сама виновата. Если бы она мне доверялась, я бы тоже ей доверился.

Я не знаю, сколько времени я провел в школе Ахима Растерзала. У меня все воспоминания о этом времени смешались, а счет дням я не вел. Там не было недель, не было выходных или каникул. Ахим не признавал все это, учеба шла постоянно, и люди теряли счет времени. Я потом пытался вспомнить, сколько же я там пробыл - и не смог. Насколько четко в моей памяти остались первые дни в этом мире, первые недели, настолько же смазанной оказалась школа.

У нас не было никакого расписания, по которому можно было бы следить за временем, каждый день вечером мы узнавали, какие завтра будут пары, причем расписание спокойно могло измениться. Когда мы несколько раз брали выходной - Ахим, хоть и редко, разрешал ученикам такие вольности - и ходили в соседнее поселение, то никогда не спрашивали, какое сегодня число. Время шло мимо нас, я даже примерно не могу сказать, сколько же я учился. Может месяц, может два, может пол года, может год. Вряд ли больше. Если бы это была нормальная школа, то каждую дюжину дюжин у нас были бы выпускные экзамены на следующий курс и каникулы, а тут мы просто учились.

Пока однажды Ахим Растерзал не позвал нас с Авьен к себе, и не сказал:

- Поздравляю. Ваше обучение окончено. Властью, данною мне, я присваиваю тебе, Моше, и тебе, ок'Авьен, звания шаин. Отныне вы вольны использовать его там, где сочтете это нужным, тогда, когда в этом может возникнуть необходимость. Если же вы захотите получить звание аршаин, приходите - моя школа всегда будет рада принять своих лучших учеников.

- Но как! - удивился я, - мы же еще ничего не умеем!

Это была не совсем правда. Моя даву действительно мало умела, она так и не смогла поверить, что каждый человек может стать магом, но я уже умел колдовать. Не очень хорошо, мне с трудом давались сложные заклятья, но в ритуальной магии я был один из лучших, потому что был очень внимательным, усидчивым, и мои магические фигуры всегда были почти идеальны. Но я еще не чувствовал себя шаином. Шаин, это подмастерье мага, он должен уметь многое, вызывать дождь, гасить огонь. Я этого не умел. Мне с трудом удавалось себя на несколько секунд от земли оторвать, хоть те же Здас и Сис могли часами в воздухе висеть. Я совершенно не ждал от Ахима таких слов, и очень удивился.

- Моше, не разочаровывай меня! - гневно произнес Растерзал. - Я был о тебе лучшего мнения. Если ты считаешь, что вы еще ничего не умеете, то я готов взять свои слова обратно, это значит, что я напрасно все это время тратил на вас свои силы. Вы уже узнали все, что может вам дать ваша школа, а как вы дальше с этим знанием поступите - зависит только от вас.

- Я понял, Ахим.

Я действительно понял, что он хотел сказать. То, что я сейчас умею, это мой потолок. Я никогда не стану великим, да даже просто хорошим, магом. Аршаины Ли, Мало Поел, Хармид Хомтрий, Фимар, прекрасная Лима с ее божественными зелеными волосами - они дали мне все, что могли дать. Как я смогу использовать эти знания - теперь это только от меня зависело.

- Но это еще не все, - продолжил Растерзал, - вы сегодня уходите из нашей школы, но я хочу, чтоб вы познакомились с людьми, которые пойдут вместе с вами. Заходите, господа.

Из задней двери кабинета Ахима, за которой находились святая святых всей школы, его личные покои, вышли двое. Я их хорошо знал. Это был тот самый старик, что учился со мной еще в группе "четыре один Р", и Немой Гигант из той же самой группы. Только теперь они были не такими, как я привык. Старик был уже не крестьянином, который ушел на старости лет от своей семьи, чтоб учить магию, а Немой Гигант улыбался, хоть до этого никто и никогда не видел никаких эмоций на его лице.

- Господа, позвольте вам друг друга представить, - продолжал Ахим, - шмона Моше и даву Авьен вы уже хорошо знаете, Моше, Авьен, представляю вам тех, кто сегодня уйдет из школы вместе с вами. Араршаин Жан-Але, - старик поклонился, - и ширай Исса, - Немой Гигант отдал жест, отдаленно напоминающий отдачу чести.

Авьен пошатнулась, ухватившись за меня, чтоб не упасть от такого шока. Я тоже удивился. Дело в том, что я уже неплохо научился понимать даже те слова, которые еще не знал, и я сразу догадался, кто такой араршаин. Если шаин подмастерье, аршаин мастер, то араршаин - это тот, кто выше всех мастеров. То есть титул старика можно было перевести как "верховный маг", или "архимаг" - очень странно, что такое оказался в школе Ахима в качестве простого ученика. Я ждал объяснений. Я знал, что они последуют - я уже успел достаточно хорошо изучить характер этого шмона, чтоб не поддаваться на его провокации. Он прочитал во мне эту уверенность, и продолжил:

- Араршаин Жан-Але на самом деле, конечно, не учился в нашей школе. Дело в том, что другие магические школы высказали определенные сомнения по поводу методики моей работы, и решили послать сюда комиссию, чтоб разобраться, дает ли моя школа действительно знания магии, или нет. Но тогда выступил Жан-Але, и он сказал, что сам приедет сюда, и сам во всем разберется, а если что будет не так - расскажет всем об этом. Ведь так все было?

- Так, так, - старик, расправив свои крылья, все это время скрываемые под одеждой, набил трубку чем-то вкусно пахнущим и закурил, выпуская в воздух фигуры из дыма.

- Ну и какой же твой вердикт? - поинтересовался Ахим, хоть все понимали, что на самом деле он уже все знает, а просто разыгрывает эту сцену для нас.

- Сталбыть, сынок, работай. Ты, конечно, мальчик малость необычный, но дело свое знаешь. Я скажу, чтоб тебе больше всякие там комиссии-шмамиссии не мешали.

- Как я понимаю, слово араршаина - это в магическом мире достаточно веский аргумент?

- Веский, веский, сынок, - согласился Жан-Але.

- Да его слово не меньше, чем слово магистра Багряной стражи Храма значит! - впервые за все время своей жизни тут я услышал голос ширая Исса - низкий, зычный, с таким голосом армии в бой вести, а не сидеть в магической школе на последней парте.

- Ширай Исса… - прошептала моя даву, но неожиданным образом этот шепот все услышали.

- Да, девочка, это я. Слышала обо мне, наверно? Вижу, что слышала. Что, не очень хорошие вещи, да? Эх, девочка, ты знаешь, мир далеко не так прост, как тебе кажется… - ответил ширай.

- Судя по тому, что ты почти не удивился, - продолжил Ахим Растерзал, - ты никогда не слышал про ширая Иссу, да? Не успела тебе твоя даву об этом рассказать? И не удивительно. О нем вообще все стараются забыть, а если и рассказывать - то только разные сказки. Мол, продался врагу, перешел на ту сторону Границы…

- Ни один живой не может перейти на ту сторону Границы! - гневно бросил Исса, ударив своим великанским кулаком по столу Ахима. Мне показалось, что землетрясение случилось. Все здание затряслось, а стол ничего, цел остался.

- Я это знаю, Исса, - успокоил его Ахим, - и достопочтенный Жан-Але это тоже знает. И те, кто пускал этот слух, тоже прекрасно знают правду. Но что поделаешь - сам понимаешь, народная молва. Ты стал первым за последние много дюжин дюжин шираем, которого захотели лишить титула и объявить предателем - вот и пошли слухи. Сам знаешь, кто их пустил. Ладно, я думаю, вы в дороге еще наговоритесь. Моше, Авьен - еще раз поздравляю вас, вы теперь шаины; Исса, Жан-Але - рад был вас видеть у себя в гостях. Все, до свидания. Уходите. Я, между прочим, занятый человек - директор школы - нечего отнимать у меня мое драгоценное время! Чтоб через час вас уже тут никого не было! Убирайтесь! Но заходите в любой момент в гости, всегда буду рад вас принять. И еще - Моше, Авьен - можете этим людям, Иссе и Жану-Але, как мне самому доверять! Они люди надежные, не подведут. А теперь прочь!

Мы вчетвером, молча, вышли из кабинета, собрались и встретились во внутреннем дворе школы.

- Знаете что, ребятки… - разминая свои старческий кости, весело бросил араршаин, - я с вами не пойду сейчас, вы дети забавные, но у меня тут всякие дела накопились… Сталбыть, без меня как-нибудь пока обходитесь!

Расправив свои крылья, он взмахнул ими и воспарил куда-то в небеса.

- Я вас тоже, пока, оставлю, - задумчиво произнес Исса, - Было познавательно со всеми вами познакомиться, Ахим Растерзал - как раз тот человек, у которого часто сходятся судьбы совершенно разных людей. Но в одном он не прав - он считает, что вы сами о себе позаботиться не сможете, и просил меня с Жаном-Але вас на первое время подстраховать. А я так не считаю! Вы ребята сообразительные, сами как-нибудь со всем справитесь, а если что не так - просто кликните. Латакия невелика, уж как-нибудь я вас найду, выручу. До встречи, ребята!

Ширай свистнул, и как будто из-под земли возник боевой конь - точно такой же, как у ширая Хомарпа, только еще больше и страшнее. Исса радостно обнял коня, прошептал ему в ухо что-то ласковое, вскочил на спину и был таков, только пыль столбом. И остались мы стоять посреди двора, одни, перед открытыми воротами и дорогой в дальнейшую жизнь.

- Пошли, Авьен, - сказал я, - а то кто Ахима знает, вдруг он решит, что мы не хотим уходить и прикажет закрыть ворота…

Мы вышли из школы, и сразу же за нашими спинами ворота действительно захлопнулись. И я был уверен - сколько бы мы сейчас не стучали, нам бы никто не открыл. Потому по окруженной болотами дороге мы пошли прочь.

- Моше, - тихо сказала Авьен, - скажи, второй картой, которая тебе выпала, был Лихалим, высокий висельник?

- Да, - удивился я, - а откуда ты знаешь?

- А ты разве не заметил? Когда дверь в личные покои Ахима Растерзала открывалась, мне было интересно, я мельком глянула туда. Так там его изображение висело. Большое. Во всю стену. Его сложно было не заметить.

- Вот уж действительно, совпадение! Надо же, я и не думал, что Ахим в 36 богов верит.

- Это не совпадение, Моше, - отрицательно покачала головой Авьен, - таких совпадений не бывает. Это твоя судьба. Это ширай эрэц.

И опять я вспомнил о пятой карте из ритуала. И опять ничего о ней не сказал.

Как и в самом начале, мы не знали, куда идти. А потому пошли вперед. Авьен сказала, что дорога сама приведет нас куда надо, и я ей поверил. Деньги у нас оставались еще с тех времен, как с нами расплатился Норр, школа Ахима ничего не брала с учеников, взамен обеспечивая всем необходимым. Когда мы дошли до ближайшего поселения, оно лежало в километрах десяти, то там как раз проходил торговый день. Приехали торговцы, привезли товары и новости. Мы и решили послушать, что где твориться, потому что школа была изолирована от окружающего мира, и там мы были отрезаны от всех новостей.

Новости были самыми обычными. Там засуха, там наводнение. Там начался загадочный падеж скота, а там с неба упала огромная скала, говорят, аршаины пошутили. В Пограничье беспокойство, говорят, что враг по ту сторону Границы начал проявлять активность. В Хонери прошло общее собрание шираев, они со всей Латакии приехали, чтоб решить какие-то свои вопросы. Говорят, обсуждали, как морских драконов успокоить. Они в последнее время стали нападать на судна, такого уже давно не случалось. На севере после лютой зимы, самой холодной за последние сто дюжин дюжин, все вымерзло, и теперь там срочно в огромных количествах покупают зерно на посадку, потому цена на него заметно подскочила. Замок Кэй-Вэй готов принять на работу двух шаинов, опыт работы не обязателен, стажировка на месте.

На последнюю новость я внимания не обратил, а Авьен сразу сказала - это судьба. Очень редко замки ищут не аршаинов, а неопытных шаинов, и мы свой шанс не должны были упускать. Я не возражал. Мы подошли к торговцу, который про это рассказывал, представились. Я показал несколько магических фокусов, простеньких, но красивых. Торговец обрадовался, оказывается, ему в замке Кэй-Вэй даже премию обещали, если он сможет быстро шаинов найти. Сказал, что у него тут пока еще дела, потому сам проводить нас не может, но позвал одного из своих сынов, дал трех коней и попросил нас довести до места. В этом мире вообще торговля была семейным делом. Каждым караваном руководил отец семейства, а сыновья у него на подхвате были. Куда они жен и дочерей девали - не знаю, наверно где-то и такие были. Не могли же сыновья сами, без женщин, рождаться. Но сколько я наблюдал - ни одной женщине среди торговцев не видел, разве что такие же, как Авьен, путешественницы. Но торговок не встречал ни одну.

Сын караванщика повез нас в замок. Он сказал, что до Кэй-Вэя недалеко, пару дней пути. И действительно, выехав утром, мы уже к вечеру следующего дня добрались до места. Я поблагодарил судьбу, что одно время я целый месяц на английской ферме работал, за лошадьми ухаживал. Там я и ездить на них научился. Так что теперь не смотрелся белой вороной, а держался в седле уверенно, хоть мозоль на заднице все равно натер. То было много лет назад, я тогда думал в Оксфорд поступать, но так получилось, что я в Англии без гроша в кармане очутился. У меня даже обратного билета не было, вот и пришлось на целый месяц конюхом стать. И вообще, жизнь такая штука, что никто не знает, что в будущем пригодиться сможет. Потому знания никогда лишними не бывают.

Кэй-Вэй был типичным местным замком - я их уже с десяток видел, все они одинаковые. Высокие стены, башни с золотыми шпилями, широкие ворота. Как будто по всей Латакии одна бригада строителей по одному проекту строила. Потому особого восхищения я не испытал. Я вообще уже тогда привык к этому миру, для меня все местные уже ашба, людьми, стали. Даже наш проводник, в первые дни я бы с удивлением пялился на его ветвистые лосиные рога и покрытую роговыми пластинками кожу, а сейчас абсолютно спокойно воспринял. Я и не таких уже в этом мире встречал.

Но все же замок смог меня удивить. Не фасадом, а интерьером - я еще никогда не был внутри замка, а потому даже не представлял, насколько он может быть фундаментален. Это был целый город в миниатюре. Тут были свои дороги, площади, дома, и все это стенами, шириной с десяток метров. Тут жили люди, даже выпасали скот - это меня особо удивило. Я даже представить себе не мог, что внутри замка, фортификационного сооружения, может быть полянка, на которой мирно пасутся несколько коров.

Но нас отвели в центральную, самую высокую и укрепленную башню, где представили хозяину этого замка. Шираю Кесарру. Точнее не ему самому, он сейчас то ли занят был, то ли в отъезде, а его заместителю. Тот попросил нас показать, что мы умеем, я показал. Когда он убедился, что я действительно шаин, то заплатил сыну торговца обещанное вознаграждения, а нас с Авьен попросил подождать, пока вечером сам ширай не решит, подходим ли мы ему. Нас отвели в отдельные покои, сытно накормили, и мы с Авьен начали ждать.

Как мы условились еще раньше, мы никому не говорили, что я шмон, а она моя даву. Если бы припекло, то, конечно же, признались бы, а пока никто не подозревает, лучше не говорить. В конце концов, никто и никогда не обязывал шмонов на каждом перекрестке кричать, что они пришли с той стороны, и если я не хочу об этом говорить - это мое право. Тот же Ахим, ведь никто, кроме Лимы и меня, не знает, что он тоже шмон. И ничего, нормально устроился человек, свою магическую школу открыл. Да и вообще, знание - сила, и не только сила, а и деньги. Кто много знает, тот всегда это сможет использовать в свою пользу, так что лучше их не разбазаривать.

Ширай Кесарр смог нас принять только поздним вечером, я бы даже сказал ночью. Он оказался очень большим человеком. Не таким, конечно, как Исса, тот своей головой все потолки задевал, но больше того же Хомарпа. Кесарр был даже не столько высокий, сколько массивный - при росте два метра, он весил явно за двести, причем в нем не было ни грамма жира. Только накаченные мышцы да натянутые жилы, он даже без доспехов, в одном домашнем халате, внушительно смотрелся. А на коне, наверно, и вовсе гора горой. А еще у него росли два огромных клыка, как у саблезубого тигра, и на каждой руке было всего по два пальца, больше на клешню рака, чем пальцы человека, похожих. Обычный ашба, обычный человек.

- Аникино, ширай! - вежливо поздоровались мы с Авьен.

- И вам здравствовать желаю, - ответил Кесарр.

Он нас принял в своих личных покоях - огромной комнате, заставленной различным оружием да охотничьими трофеями, среди которых такие монстры встречались, что мне и не присниться такое. А еще в комнате горел камин, придавая обстановке спокойствие и уют. Мы были только втроем, я, Авьен, и Кесарр, ширай сам решил проверить, стоим ли мы того, чтоб принять нас на службу.

- Значит, вы шаины?

- Да, Ваше Благородие, - в полном соответствии с этикетом отвечал я, этому меня Авьен смогла хорош научить, - мы услышали, что этот замок нуждается в услугах…

- Довольно. Это я знаю и так, а теперь покажите, что вы умеете.

- Да, Ваше Благородие.

Я так и знал, что придется опять фокусы показывать, и приготовился заранее. Как нас учил Мало Поел, "ритуал вступает в силу лишь в тот миг, как он завершен, причем для большинства ритуалов не имеет значения, сколько времени пройдет между их началом и концом". Потому я еще в комнате совершил почти все нужные действия, а сейчас лишь делал последние штрихи, и смотрелось это очень красиво. Как будто бы я - сильный шаин, который одним движением руки сотворить в воздухе фантом или заставить меч из другого конца комнаты прилететь прямо в руки. Но последнее я сделал зря. Я немного не рассчитал, и рукоятка меча меня очень больно по руке ударила, но я не подал виду, что мне больно, и ширай ничего не заметил.

- Достаточно! - оборвал он, хоть моя программа и так подходила к концу, - Мне уже передали, что ты, Моше, если не ошибаюсь, достаточно умелый шаин. Теперь я хочу увидеть, что умеет твоя спутница, Авьен, правильно мне передали?

Мы невольно замолчали. К такому повороту событий никто не готовился.

- Что-то не так? - спросил ширай. - Или она не шаин? Вы должны были знать - нашему замку нужны два шаина, ты, считай, уже зачислен на службу, но если твоя спутница ничего не умеет - мне придется ей отказать.

- Она тоже шаин, Ваше Благородие, - ответил я, сознательно затягивая у себя на шее веревку, так как все знали, что шираям лгать нельзя, - Я готов поручиться, что Авьен получила это звание вместе со мной, мы вместе учились в магической школе, и…

- Тогда пусть покажет, что она умеет, - вынес свой окончательный вердикт Кесарр.

Вы посмотрели на Авьен, а она, как всегда под чужими внимательными взглядами, зарделась, покраснела. А потом вскинула руку, и по комнате настоящий ураган пронесся. Все доспехи повалил, чучела с стен сбросил, камин потушил. Только ширая не тронул, тот слишком тяжелый был, да меня с Авьен стороной обошел. Моя даву не выдержала, потеряла сознание, я ее едва успел подхватить.

- Она очень сильная, но страшно стеснительная, Ваше Благородие, - соврал я, - В ней очень поздно дар открылся, так до сих пор привыкнуть не может, что она шаин. Но сами видите - когда надо, она хорошо умеет колдовать. Авьен жутко застенчивая, она всегда робеет, когда ее просят на публику поработать.

- Извини, что я обидел твою девушку своими сомнениями, Моше, - ответил ширай, - теперь я вижу, что она очень сильная шаин. Я принимаю вас к себе на службу, отныне вы - штатные шаины замка Кэй-Вэй и мои личные адъютанты. Стража! Помогите молодому человеку донести девушку до их покоев, а потом приберите тут все, наведите порядок. И зажгите кто-нибудь камин, тут без него неуютно.

Камин зажег я, пирокинез - одно из моих любимых заклинаний, потому что оно у меня лучше всего получалось.

Так мы оказались на службе в замке Кэй-Вэй, одном из тысячи замков Латакии.

Когда Авьен очнулась, у нее случилась самая настоящая истерика. Она долго плакала, прижавшись к моей груди, а я ее утешал. Я объяснял, что ничего страшного не случилось, что Ахим всегда говорил, что магия есть у каждого человека. Я говорил, что аршаин Растерзал умный человек, и он бы просто так никогда не дал ей звание шаина. Просто раньше она не верила в свои силы, а теперь поверила, и все сразу у нее получилось. Я гладил ее иссиня-черные волосы, и говорил разные глупости, а она постепенно успокаивалась, и так у меня на руках и заснула. Сладким и безмятежным слом младенца. А когда утром проснулась, а я всю ночь не спал, не рискуя ее разбудить, то была бодрая и веселая. И очень довольная, что теперь она настоящая шаин, и умеет колдовать.

То была одна из переломных ночей в этом мире. Во-первых, даву Авьен стала шаином, а во-вторых я понял, что я ее люблю. И что никогда в жизни ее не брошу. Никогда-никогда.

А потом началась сама наша служба".

Ширай Хомарп был в гневе. Последние события полностью выбили его из привычной колеи, все происходило совершенно не так, как должно было. Началось все с загадочной истории шмона, который прошел ширай эрэц, но это все были только цветочки. Ягодки пошли потом. Теперь Хомарп только изредка вспоминал о Моше и Авьен, другие мысли занимали его голову.

Мир сошел с ума. Незыблемые постулаты из прошлого рушились на глазах, до обычных людей доходили лишь отголоски, но он, ширай, знал, что происходило на самом деле. Невиданная активность врага, которые шла последние несколько дюжин дюжин, сменилась затишьем, которое бывает только перед бурей. По все миру происходили неприятные события, как падение огромного небесного камня или морозы, которые погубили не только урожай, а и многие человеческие поселения. Об этом скрывали. Обычные люди не знали, что почти треть северных поселений Латакии в этом году обезлюдили. Когда морозы спали, и шираи смогли туда попасть - их ждали мертвые дома, в которых были погибшие от мороза люди. Никто не знал истинных масштабов беды, но даже приблизительные оценки давали просто ужасающие, катастрофические цифры.

Но даже не это было хуже всего. Мороз, это такая беда, с которой можно бороться. Еще хуже было другое - впервые за обозримую историю, среди шираев произошел раскол. Хомарп как раз сейчас ехал с того общего съезда, что только недавно закончился в Хонери, и то, что произошло на нем, иначе как катастрофой не назвать. Все шираи раскололись на две, примерно равные группы, плюс была еще горстка третьих, как сам Хомарп, которые не стали ни к кому примыкать. Вопрос, который их расколол - наступило ли время Предсказания? Тогда, в Хонери, первым слово взял магистр Багряной стражи Храма, и он сказал:

- Время Предсказания пришло. Мы больше не можем игнорировать знаки, что посланы нам свыше, и обязаны начать готовиться к приходу конца. Мы шираи, мы давали клятву защищать Латакию, это первая и самая главная из клятв, что мы дали. Настало время отказаться от остальных, настало время народу Латакии забыть о том, что такое свобода. Отныне все люди должны стать солдатами, мы должны создать величайшую армию из всех, что когда-либо существовали. Только так мы сможем остановить неизбежное нашествие врагов с той стороны Границы.

Тогда эти слова взорвали зал. Все знали слова Предсказания, каждый про себя их повторил, и задумался. Действительно ли то, что там описано, уже происходит? Или это лишь совпадения?

Вспомнил эти слова и сам Хомарп:

Это могло быть правдой. А могло и не быть. Предсказание, о котором знал каждый ширай, было настолько древним, что его уже не раз трактовали, как сбывшееся. В одних случаях собирали всех юнцов и приносили их в жертву, в других - объявляли общее военное положение, собирали огромные войска ополченцев, но враг так и не приходил. Во всех тех случаях все это заканчивалось это очень плачевно, так подумали многие, и не согласились с магистром Багряной стражи Храма. А другие подумали, что действительно - небесный снаряд уже упал, хоть об этом не говорили, но от огня при его падении было сожжено несколько сел, погибли тысячи людей и огромные поля, которые было некому тушить, полностью сгорели. И мор тоже шел, пусть пока отдельными локализированными очагами, но потенциально глобальная эпидемия могла начаться в любой момент. Северные ветра уже подарили самую холодную зиму, а лето обещало быть настолько жарким, что не удивительно, если пересохнут реки и начнется голод.

Так и разделились все шираи. Одни не поверили, сказали, что они отказываются превращать вольных людей в рабов, и защищать Латакию - это значить защищать права и свободы каждого из ее жителей. Другие согласились, сказали, когда сама Латакия под угрозой, не стоит вспоминать не стоит вспоминать о таких мелочах, как права отдельного человека. Были и третьи. Такие, как Хомарп - они призывали первых быть более бдительными и не игнорировать слова пророчества, а вторых - не спешить с окончательным решением. Но их голос не был услышан - все шираи разбились на два лагеря. Первых возглавил магистр Воинов Пограничья, вторых - магистр Багряной стражи Храма. Ни одно решение не было вынесено как окончательное, голосование было сорвано, и шираи, те, на чьих плечах лежало само существование Латакии, стали между собой врагами.

Одни обвинили других в желании узурпировать всю власть, вторые первых - в преступной халатности и бездеятельности, в трусости и в нежелании взять на себя ответственность за поступок.

Хомарп ехал прочь. Он возненавидел многих из своих собратьев, они показали себя людьми не чести, не долга, а лишь собственных амбиций. Он ехал в сторону Багряного Храма, и дальше - в Пограничье. Сейчас была не его очередь нести там пост, но ширай Хомарп сам хотел разобраться, что происходит по ту сторону Границы. И решить для себя, что делать дальше, и на чью сторону стать.

Ширай гнал своего коня, и замки один за другим пролетали мимо. Одним из них был и Кэй-Вэй, Хомарп проскакал в нескольких метрах у его ворот, не зная, кто в это время был по другую сторону крепостных стен.

"Работа шаина была несложной. Мы с Авьен работали скорее на должности "подай-принеси", чем по своей прямой специальности. Конечно, я, немного, утрирую, просто первый месяц жизни в замке мне действительно не запомнился никакими примечательными событиями. Я делал то, что мне скажут. Когда проводили ремонт, накладывал на каменную кладку заклинание нерушимости. Когда в соседней деревне люди жаловались, что лето слишком жаркое, дождей почти нет, помогал вызвать дождь. Вернее, это делал не я - это делала Авьен. Она оказалась намного более сильным шаином, причем шаином универсальным, но с талантом в области магии погоды. Когда кто-то болел, я магически сбивал температуру, а иногда, когда к шираю Кесарру, приезжали гости, развлекал их магическим представлением. Еще мы несколько раз с ним ездили по соседним селам, выясняли, какие у людей есть беды, жалобы, пожелания. Если я мог чем-то помочь, то помогал.

Однажды я спросил ширая, почему ему нужны были два шаина? Со всем этим смог бы справиться и один, сказал я, хотя на самом деле это было не совсем так. Кесарр ответил мне очень загадочно: "я думал, что нам придется отправляться в Пограничье, а там всегда лучше перестраховаться, но план поменялись, и потому пока мы остаемся тут". Я сначала не совсем понял, но потом до меня дошло - у шираев какие-то крупные проблемы. Обычно они никогда не говорили слово "план", а просто делали то, что считали нужным. И уж тем более "планы", если они были составлены, никогда не менялись. А раз что-то заставило Кесарра отказаться от своих задумок, то это могли быть только большие проблемы. Но я не разбирался, в чем дело. Это полезное знание, но не из тех, что можно получить без риска. А рисковать я пока не хотел.

Авьен уже начала волноваться. Если в школе Ахима она, казалось, забыла, что мой покровитель - Ахтарил, бог пути, то теперь каждый день напоминала мне об этом. Ей казалось, что мы слишком долго засиделись в одном месте, что замок Кэй-Вэй уже выполнил свою роль, позволив ей обрести магию. Она говорила, что пора уходить, но я проявил стойкость и не согласился со своей даву. Мне тут нравилось. Это было очень покойное место, и я пока еще не хотел бежать за Авьен куда-то прочь, в неизвестность.

А через месяц произошло событие, которое стало поворотным в моей жизни. Все началось с того, что одна женщина, служанка, должна была родить. Но во время родов возникли какие-то осложнения, и ситуация стала критической. Повитуха, которая принимала роды, лекарь, которого она вызвала - они сказали, что ситуация безнадежная, что ни у женщины, ни у ребенка нет никаких шансов. Мать умрет, и ребенок тоже. Они не могли спасти никого из них, но кто-то вспомнил о нас с Авьен, и нас позвали попробовать хоть что-то сделать.

Я никогда не учился на гинеколога, а мои познания в лечебной магии ограничивались тем, как сбить у человека жар. Даже Авьен больше знала о процессе рождения, да и она была более сильным магом, чем я, потому первой попробовала что-то сделать. Когда же она вышла из комнаты, все поняли - бесполезно. Шансов нет, Авьен сказала, что тут уже никто не поможет, что смерть уже пришла, чтоб забрать мать с новорожденным ребенком, и нам остается лишь молиться за их души.

Тогда я отстранил Авьен в сторону, и сам зашел, чтоб сделать невозможное. Это было как откровение. Мне вспомнились все уроки из школы Ахима, слова Авьен внезапно подарили мне идею. Я подошел к роженице, и сказал:

- Я не могу тебя спасти. Никто не в силах тебя спасти, ты умрешь, это неизбежно. Но я могу спасти твоего ребенка. Ты хочешь, чтоб я это сделал?

Это был странный вопрос. Но женщина была не в том состоянии, чтоб об этом думать. Она плохо понимала окружающее, но мои слова дошли до ее сознания, и она кивнула.

- Хорошо. Но я не смогу сделать это без твоей помощи. Если ты хочешь, чтоб твой ребенок жил, то сейчас, умирая, ты должна думать только об одном. Что ты добровольно отдаешь свою жизнь мне, ты согласна, чтоб я использовал ее для проведение ритуала черной магии. Это единственный способ, как я могу спасти твоего ребенка. Ты сделаешь это?

Женщина еще раз кивнула, и мне оставалось лишь ждать. Ждать и надеяться, что она умрет раньше, чем ребенок, что у нее хватит силы воли и желания подарить мне свою смерть, а у меня - умений, чтоб вытянуть с того света ее новорожденного сына. Ритуалы некромантии были очень просты, они почти не требовали никакой формальной составляющей, а лишь полной концентрации воли и нужного источника магической силы. Я был готов к тому, что задумал, и, когда роженица перестала дышать, я обратился к силе ее смерти.

Это был тот самый миг, когда я стал другим. До этого я просто не понимал, что такое истинная магическая мощь, и лишь теперь я это почувствовал. Женщина смогла осознать, что я от нее хочу, и в последний миг она думала лишь о том, чтоб я смог сделать свое заклинание. Она стала той самой добровольной жертвой, которые служили источником магии некромантов, и на миг я стал богом. Я был настолько переполнен мощью, что мог свернуть горы, изменить русла рек и одним мановением руки разметать полчища врагов. Но сейчас еще было не время для таких подвигов. Я дал слово, и я его сдержал - мощнейший магический удар вынес из тела ребенка всю хворь, его сердце забилось, его легкие начали вдыхать воздух. Исчез застрявший в горле кровавый комок, срослись все кости, поврежденные при рождении по вине неопытной повитухи. За один миг ребенок превратился из умирающего в абсолютно здорового, и сотворил это чудо я сам.

Опьяняющая мощь ушла. Я потратил ее всю, до последней капли, на ребенка, но он это заслужил. Это была жертва его матери, и хоть я мог часть силы оставить себе, предпочел этого не делать. Зато теперь я был уверен - по крайней мере первые несколько лет своей жизни этот маленький человек не будет знать, что такое хвори, а если и будет у него какое горе - то только потому, что нет той, кого можно назвать "мама".

Я вышел из комнаты, и сказал:

- Мне не удалось спасти мать. Она умерла. Но ребенок жив, я излечил все его хвори. Позаботьтесь о нем. Он, наверно, хочет есть. Найдите какую-то кормилицу, и…

- Моше, - перебила меня Авьен, - не говори больше ничего. Женщины знают, что нужно делать с новорожденными детьми. Скажи мне, как ты это сделал? Я видела этого ребенка - он умирал, даже сам араршаин не смог бы его спасти. Что ты сделал?

- Я сделал то, что могло спасти хотя бы одну жизнь. Пусть даже ценой другой.

Я тогда не стал рассказывать Авьен о некромантии, потому что не знал, как она к этому отнесется. Но с тех пор я часто думал об этом разделе магии. Мне не раз во снах вновь и вновь грезилась та мощь, что давала некроманту добровольная смерть жертвы, и постепенно в моей голове родился план. Я тогда уже понимал, что он слишком безумный и неоднозначный, а потому ничего про него не рассказал Авьен. Это был даже не план, а лишь некая, пока еще расплывчатая, идея. Даже не идея, решение. Одно из самых сложных в моей жизни. Я решил стать некромантом.

Но тогда я им еще не стал. Потому что нас с Авьен позвал ширай, и сказал:

- Завтра я еду в Пограничье. Вы едете со мной.

И все. Нас никто не спрашивал, хотим ли мы, мы не имели права отказаться. Кесарр сам за нас уже принял решение, и нам ничего не оставалось, как послушаться. Конечно, мы могли куда-то бежать, но зачем? Пограничье - это еще не край света. Хотя близко к нему.

Очень странно, но в Латакии не было карт, и даже слова такого, "географическая карта", не было. Когда я спрашивал у Авьен, как же они ориентируются, что где, она говорила: "если не знаешь, всегда можно спросить". И еще она говорила, что невозможно большое нарисовать маленьким, потому что тогда оно будет все неправильно показывать. Я пытался объяснить, что такое "масштаб", и как можно его "соблюдать", но она не понимала. Она показывала мне тексты, где описывались разные части Латакии, и говорила, что это намного лучше, чем рисовать какие-то картинки. В этих текстах говорилось: "вот вы доехали до перекрестка между Сцалой и Хорвой, если повернете направо, то попадете туда-то, налево - туда-то, если же поедете прямо, то доедете до перекрестка между тем-то и тем-то". И так далее. Тут ходили толстые книги с такими вот путеводителями, но ни в одной из них не было никаких рисунков, и мне приходилось все это представлять самому. Однажды мне это надоело, я сел, взял листик бумаги, и нарисовал Латакию так, как я ее себе представлял. Получилась довольно примитивная карта, а когда я показал ее Авьен - она вообще не поняла, что это такое. Даже когда я объяснил, она все равно не могла понять, что так ориентироваться удобнее, чем на слова из книжки.

Так вот, я уже знал, что Латакия - это огромный полуостров, похожий на Индию. Только повернутый под углом девяносто градусов, если Индия в океан упиралась своей южной частью, то Латакия - западной. А с севера, по ледяной тундре, юга, по жарким пустыням, и востока Латакию окружала Граница. Некая загадочная, непреодолимая для смертных черта, по ту сторону которой жили только враги. Земли, примыкающие к Границе, назывались Пограничьем. Там, по всей огромной длине Границы, несли неусыпную стражу Воины Пограничья. Как я понял из книг, а я к тому времени мог не только говорить, а и писать на местном языке, Пограничье принципиально ничем не отличалось от остальной Латакии. Там тоже жили люди, стояли замки, только законы действовали другие. Законы военного времени. Шираи, и без того законами не ограниченные, там делали все, что хотели, потому что считалось, что они это делают на пользу великого дела, защиты Границы. Там никто не имел право просто так переехать куда-то, и торговые караваны обязаны были получить с десяток разрешений, чтоб проехать в Пограничье. Обычный человек, если он хотел туда попасть или оттуда уехать, должен был оббить пороги сотен инстанций, чтоб доказать, что он не приспешник врагов и не антинародный элемент.

Но мы с Авьен были шаинами, ехали туда, как адъютанты ширая Кесарра, потому вся эта волокита нас коснуться была не должна. Я так тогда думал, и не ошибся. Тем более, как оказалось, мы поедем не одни. Это я думал, что нас будет только трое, и Авьен тоже, а на следующее утро оказалось, что туда едет целая небольшая армия - сотня шираев и почти две тысячи тадапов.

Я не мог подобрать подходящие слова в русском языке, чтоб точно описать эти понятия. Ширай, это и рыцарь, и аристократ, и судья, и феодал. Это звание не передается по наследству, но претендовать на то, чтоб стать шираем, может только ребенок ширая. Или простой человек, но только в исключительных случаях, когда он совершит какой-то выдающийся подвиг, и на общем совете шираев ему скажут слова: "ты не ширай по крови, но ты ширай по духу, так пусть отныне твой дух станет кровью твоей, нарекаем тебя шираем". У каждого замка есть свой ширай-управленец, но не у каждого ширая есть замок. Одни шираи служат в Пограничье, а другие следят за порядком внутри Латакии. Но при этом считается, что они все равные, и нет ширая более главного, чем другой.

Тадапов я сначала назвал "ополченцами", но потом понял свою ошибку. Тадапы не набирались из простого народа, но они и не были профессиональными солдатами, потому что на жизнь себе зарабатывали как и простые люди, ремеслом да сельским хозяйством. Ближе было бы понятие "резервисты", но тоже не то. Тадапов призывали на действительную службу по расписанию, но могли и просто в любой момент позвать, у них всегда было с собой оружие и они обязаны были в течении одного часа прибыть в полном боевом снаряжении на сборочный пункт. Мне эта система напомнила чем-то Армию Обороны Израиля, но там военнообязанными были все, тут же люди добровольно записывались в тадапов, чтоб получать определенные льготы.

Когда мы встретили это войско, Авьен честно призналась, что ей никогда раньше не доводилось слышать, чтоб столько шираев и тадапов ехало по самому центру Латакии. А значит я был прав, и действительно в мире происходили какие-то загадочные, нехорошие события.

Я вначале испугался, что среди шираев может встреться наш старый знакомый, Хомарп. Тогда все наше инкогнито полетит к черту, и начнутся совершенно ненужные вопросы, почему мы скрыли, что я шмон, а Авьен - моя даву. Но нам повезло, Хомарп не встретился.

Зато я в лишний раз убедился, что все шираи огромных размеров. Самый низкий из них был на голову выше меня, самый высокий - три с половиной метра, выше, чем наш старый знакомый, ширай Исса, Немой Гигант. Хотя такой во всем войске был только один, и конь у него был подходящий, крупнее индийского слона. У этого великана всего было много, рук аж целых шесть, четыре глаза, рог на голове один, зато огромный. И доспехи у него были не такие, как у остальных - все в шипах, но не золотые, а иссиня-черные.

- Это ширай Беар, - сказала Авьен, заметив, куда направлен мой взгляд.

- Беар? - переспросил я. - Ты его знаешь?

- Его все знают. Ширай аршаин Беар - магистр Багряной стражи Храма. Он величайший воин и маг из всех ныне живущих, а еще говорят, что его речь способна мертвого поднять из могилы, а труса бросить в первых рядах на копья врага. Еще говорят, что он прочитал все книги на свете и все запомнил.

Тогда я в это не поверил. Сработал стереотип, что чем больше у человека мышц, тем меньше мозгов. Но потом я признал свою ошибку. Когда ширай Беар говорил, действительно хотелось идти за ним, верить каждому его слову, и счастьем было сделать то, что он прикажет. На меня это, конечно, не действовало, но я видел, как преображались другие во время его речи.

Но я немного заскакиваю вперед. Потому что тогда я спросил:

- А кто такой магистр? И что такое Храм?

Но Авьен мне не ответила, как всегда смущенно покраснев и робко понурив голову. Тогда я решил сам это узнать. Я подошел к шираю Кесарру, и спросил:

- Ваше Благородие, скажите, меня давно мучает один вопрос. Если все шираи равны между собой, и нет среди них главного, то чем же тогда отличается магистр от остальных шираев?

- Та задал правильный вопрос, шаин Моше, - ответил Кесарр, - многие это не понимают. Они думают, что магистр главный, а остальные шираи ему подчиняются. Но это не так. Магистр от простого ширая отличается тем, что ему удалось познать великую мудрость, а значит он заслужил особое уважение. Шираи никогда не слушаются приказов магистра, потому что магистр не может никому приказывать. Он лишь дает мудрые советы, и ширай поступит просто глупо, если не будет их слушать.

Тогда я спросил:

- Значит, ширай Беар мудр?

- О, да! - ответил Кесарр. - Ширай Беар - мудрейший из всех шираев, он может не только смотреть, но и видеть. Его взгляд, как огонь дракона, проникает сразу во всю глубину, познавая саму суть, скрытую до времени от остальных. Мы все счастливы, что ширай Беар лично согласился возглавить нас, потому что только такой, как он, сможет осознать, что же на самом деле готовят враги с той стороны Границы. Я удовлетворил твое любопытство, шмон Моше?

- Да, Ваше Благородие, более чем.

Сам того не желая, Кесарр открыл мне больше, чем он думал сам. Не важно, как называть приказ, распоряжением или советом, не важно, исполняют его из-под палки или по уважению. Теперь я знал, кто правит шираями. А раз правитель лично отправился смотреть на врагов, значит ситуация на Границе складывается очень тяжелая. И нас там может ждать опасность.

Но я не стал об этом говорить Авьен.

А потом я узнал, что среди шираев есть еще один шмон. То есть сначала я его заметил, но не знал, кто он такой. Это был старичок, совершенно лысый, но с длинной седой бородой. А еще у него вместо носа был настоящий свинячий пятачок. Шмон ехал отдельно от остальных, в богатой карете, и все шираи к нему обращались очень вежливо. Как мне рассказали, его Дар очень редкий и невероятно полезный, он умеет чувствовать, в пределах недели, где и когда враги решат пересечь Границу. Только один этот шмон позволил в два раза сократить численность войск в Пограничье, и, как я услышал, на лекарей для этого старичка шираи тратят больше средств, чем на содержание иного замка. Ему уже больше двухсот пятидесяти дюжин дюжин, а ничего держится, как молодой.

Но я бы так не хотел. Я вообще не люблю клетки, даже золотые, а люблю свободу во всех ее проявлениях.

До Пограничья мы ехали довольно долго. В основном передвижение тормозили тадапы, у них хоть и были у всех кони, но плохие. Обычные трудовые лошадки, привыкшие поле пахать, а не возить всадников через всю страну. Но мы с Авьен никуда не спешили. Зато мы познакомились с другими шаинами и аршаинами, их ехало со своими шираями почти пятьдесят человек, очень многие взяли с собой своих магов. Только тогда я, наконец, понял и оценил все преимущества методики Ахима. Если в школе Растерзала основное внимание уделяли тому, в чем заключается суть заклинания, то в остальных школах шаинов, как попугаев, просто заставляли заучивать заклинания. То есть колдовать они могли так же, но зато ничего нового, кроме того, что им вбили в голову учителя, сами придумать не могли. Я нашел единственного аршаина, с которым смог по душам про магию поговорить. Да и тот, в конце концов, признал, что мои взгляды на природу магии слишком революционные, и он их не готов еще принять.

А еще я наконец узнал, что такое Багряный Храм и кто такие Багряные стражи Храма. То есть я прямо не спрашивал, это могло вызвать подозрения, а просто как-то завел беседу на общие темы, и плавно съехал на Храм. Среди шаинов один, совсем мальчишка, младше Авьен, оказался очень словоохотливым, и рассказал мне все, что про этот храм когда-то слышал.

История Багряного Храма оказалась тесно переплетена с Башней Драконьей Кости, самым загадочным объектом этого мира. Никто не знает, кто и когда ее построил, а по одной из версий она существовала вообще всегда. Когда на берег океана пришли первые люди, чтоб основать там свои поселения, Башня Драконьей Кости уже стояла. Вокруг нее возникло несколько человеческих поселений, которые постепенно срослись в одно, и стали тем самым городом Хонери, еще его называют Хонери Великолепный. Но сколько люди не пытались переплюнуть творцов башни, ничего у них не получалось. Прекрасные дворцы смотрелись на ее фоне жалкими сараями, и сверкающий блеск золота не мог затмить ее белизну.

Существовала древняя легенда, что человек, который сможет подняться на самый верх этой башни, получит великую мудрость и обретет большую силу. Но только за все те века, что эта башня стоит, еще никому не удавалось добраться до ее вершины. Никто не знал, что находится внутри. Раньше тысячи людей заходили в ее гостеприимно открытые двери, но ни один из них не вернулся. Люди знали об этом, но все равно находились желающие рискнуть и сгинуть навеки.

А потом шираи решили, что так дальше продолжаться не должно. Они закрыли дверь в башню и запечатали ее магическим ключом, а сам ключ оставили на вечное сохранение в храме, стоящем в самом центре Латакии, в ее сердце, где некогда появились первые люди и был построен первый замок. Этот храм получил название Багряный, а те шираи, которые несли службу у ключа, стали называться Багряной стражей Храма. Постепенно храм стал чем-то большим, чем просто хранилищем ключа, там возникла одна из лучших боевых школ, именно там вывели тех самых боевых коней, которыми сейчас пользовались все шираи. Более того, в Багряном Храме была самая большая библиотека в Латакии, даже больше, чем Библиотека Хонери. Со временем роль Храма выросла настолько, что его настоятель стал называться магистром Багряной стражи Храма, то есть он формально был приравнен к магистру Стражей Пограничья, шираю, который отвечал за защиту всей Границы от вражеских сил.

Люди уважали Храм. Его все считали сосредоточением великой мудрости, а если ты не просто ширай, а еще и Багряный страж - то слово твое будет уважаемо вдвойне. Уже почти все забыли о первоначальном назначении Храма, всего лишь хранить ключ от Башни Драконьей Кости. Постепенно Багряный Храм перетягивал на себя властные полномочия, отбирая их от Хонери, негласной столицы Латакии.

Тогда я понял, что Беар еще более важная шишка, чем я думал. Если этот рассказ был правдив, тот этот ширай-великан был некоронованным королем всей Латакии. Впрочем, он не давал никаких оснований для таких подозрений, наоборот, стараясь всегда подчеркнуть, что он лишь один из многих. Беар почти всегда ночевал на открытом воздухе, потому что не было таких домов, в которые он бы мог пройти, и ехал он не во главе войска, а в самой середине. И вел себя по-человечески, как и должен вести уважающий себя ширай.

Однажды я подъехал к Беару, и осмелел настолько, что спросил:

- Ваше Благородие, скажите, вот Вы - и ширай, и аршаин. Но почему второе Ваше звание обычно опускают? Вам не обидно, что люди часто упускают то, что Вы - маг, забывают об этом? Разве это не неуважение к Вашим заслугам?

- Ты задал хороший вопрос, шаин, - почти дословно повторил слова Кесарра Беар, - и я тебе отвечу. Ты молод, ты еще не понимаешь, что слава - это ничто. Человек славен своими поступками, а не тем, как его называют. Я аршаин, но мне не нужно лишнее преклонение и подобострастие. Была б моя воля, я бы отказался и от того, чтоб меня величали шираем - я просто человек, но мир пока еще не готов к этой простоте. Я дам тебе один совет, шаин, послушай его. Не позволяй славе затмить твои глаза, старайся остаться простым человеком, даже если ты достигнешь больших высот.

- Спасибо, Ваше Благородие, я прислушаюсь к вашему совету.

Когда я слушал ширая, мне вспомнился старый анекдот, в котором Брежнев просит: "не нужно мне всех этих регалий, называйте меня просто - Ильич". Человек, который добивается славы, но при этом называет себя простым человеком, может хотеть только одного. Чтоб само его имя, Беар, стало именем нарицательным, и говорило простым людям больше, чем любые титулы.

А потом мы приехали в Пограничье. Я даже не заметил, как мы пересекли ту черту, что отделяет Пограничье от остальной Латакии. То есть там были и блокпосты, и дозорные, но когда едет армия шираев - никто не смеет проверять их документы или просить у них разрешения на въезд. И тех, кто ехал с шираями, тоже не тронули. О том, что мы уже в Пограничье, мне сказала Авьен. А потом она спросила:

- Моше, а ты не боишься?

- Чего, Авьен? - переспросил я.

- Границы. Врагов. Говорят там, по ту сторону Границы, такой ужас, что неподготовленные люди, когда это видят, сходят с ума. А еще говорят, что шмон Аледе уже стар, и не может так, как в молодости, предсказывать прорыв Границы.

- Нет, Авьен, я не боюсь. Но если ты не хочешь, любимая, мы можем повернуться и уехать, я придумаю что-то, чтоб никто ничего не заподозрил.

- Спасибо, Моше, не надо. Это наш путь, мы не должны убегать из-за моих смутных опасений.

Но, говоря эти слова, моя даву думала о чем-то другом, я видел, что в ее глазах загорелся какой-то новый огонь. И только потом до меня дошло, что я ее впервые назвал "hеневья", что значит "любимая". Я не хотел этого говорить, но слово вырвалось как-то само по себе, вне зависимости от моего желания.

Авьен не стала поднимать эту тему, и я тоже молчал.

Тадапов мы оставили разбивать лагерь прямо посреди чистого поля, а шираи и те, кто был с ними, отправились в ближайший замок. Как не странно, но и тут, возле самой Границы, замок был точно такой же, как и везде. Мне даже стало иногда казаться, что во всей Латакии есть только один единственный замок, просто он время от времени меняет свое положение. Такие же стены, такие же башни, даже внутренняя планировка была точно такой же, как и в Кэй-Вэе, единственном из замков, в котором мне довелось пожить.

Ширай аршаин Беар и приближенные к нему шираи, среди которых был и Кесарр, уехали куда-то по своим делам, а все остальные стали устраиваться как могли. Местные жители уступали нам свои дома, потому что мы были шираями, а значит теми, на чьих плечах лежит защита Границы.

Но мы не успели устроиться на новом месте, потому что скоро Беар вернулся, и нам сказали, что мы срочно выезжаем дальше. В сторону Границы.

Никто толком не знал, что и почему на самом деле происходит. И люди даже не задавались такими вопросами. Они верили, что раз сам магистр Багряной стражи Храма ведет их вперед, то только так все и должно быть. Никто не хотел даже попробовать во всем разобраться, и нам с Авьен приходилось мириться с этим, чтоб не вызывать лишних подозрений.

А потом я увидел Границу. До этого я думал, что это понятие условное, некая абстрактная линия, по ту сторону которой находятся вражеские земли. Но все оказалось не так. Граница была зрима - по эту сторону было лето, светило солнце и цвели травы, по ту сторону висели грозовые тучи и шел снег. А между снегом и зеленой травой стояла стена, выше Китайской, я как-то был там на экскурсии. Стена шла от горизонта до горизонта, и сверху по ней ходили люди.

- Это и есть Граница, Моше, - сказала мне Авьен, как будто бы я сам не мог догадаться, - а те люди - Воины Пограничья. Только благодаря им Латакия существует, и только тогда Латакия падет, когда погибнет последний из них.

- А эта стена? Она длинная? - спросил я.

- Она бесконечная, - ответила моя даву, - она начинается у одного океана, и идет до другого. Если бы не эта стена, враги бы уже давно уничтожили Латакию. Стена, и те воины, которые несут на ней свой дозор.

Во мне проснулось любопытство. Я захотел увидеть, что находиться там, за Границей. Я думал, что мы приехали сюда как раз за этим, и надеялся, что мне удастся подняться на стену и посмотреть на мир с той стороны. Но все произошло не так.

Я уже одиннадцатый день пишу этот дневник. И до сих пор удивляюсь. Вроде бы уже столько времени прошло, а все эти события стоят перед моими глазами, как будто это только что было. Свежие, яркие воспоминания. Я помню каждое слово, что сказала мне Авьен в первый день. Я помню первую встречу с Норром, я помню, как впервые увидел Ахима Растерзала. Латакия - это мир ярких красок, это мир живописных образов и колоритных людей. Тут все происходит по-настоящему, друзья приходят на всю жизнь, а враги никогда не дадут покоя. Но есть такие моменты, которые особо врезались в мою память. Один из них произошел тогда, возле самой Границы.

Навстречу нашему отряду выехал другой, не такой многочисленный. Там было не больше сорока шираев, но дело даже не в этом. Мне просто уже к тому времени начало казаться, что шираи - это отдельная раса воинов-гигантов, а теперь я увидел, что это не так. Тот, кто возглавлял встречающий нас отряд, ехал на низеньком пони, с крошечным мечем, больше похожим на кухонный нож, висящим на поясе. И сам он был не выше полутора метров, доспехов никаких, легкая льняная рубашка, кожаные штаны, на ногах сапоги, на голове шляпа с пером. Лицо открытое, улыбчивое, из отличительных признаков - разве что слишком большая, по сравнению с туловищем, голова, так что его можно было спокойно принять за земного ребенка, который решил поиграть в рыцарей. Но не это было тем, что меня поразило, а та аура, что окружала этого человека. Я не знаю, в чем дело, но мне захотелось упасть перед ним на колени, даже больше, чем перед Беаром.

И не только мне. Я видел, как шираи, благородные и величественные, конфузились, когда на них падал взгляд этого "мальчишки", и опускали глаза. Вышла невольная заимка, и единственным, кто смог одолеть общее замешательство, оказался Беар. Он выехал вперед, и обратился:

- Приветствую тебя, ширай Яул, магистр Воинов Пограничья.

- Приветствую тебя, ширай Беар, магистр Багряной стражи Храма, - ответил Яул. - Зачем ты приехал сюда? Я тебе уже сказал все, что думаю. Ты услышал. Ты здесь не нужен. Забирай тех, кого ты привез с собой, и уезжай. Беар, тут тебя не ждали, тебе тут не рады. Одумайся, ширай, я не хочу, чтоб проливалась кровь, но я не позволю тебе наводить тут свои порядки.

Голос Яула был тих, он не шел ни в какое сравнение с голосом Беара. Это были Давид и Голиаф, великан, и мальчишка, который ему не доставал даже до пояса. Могучий Беар, каждая из шести рук которого была толще в обхвате, чем туловище Яула, в грозных доспехах, с оружием, поднять которое я бы не смог. И тихий "мальчишка", Яул, которого Беар мог просто раздавить своим весом. Но, почему-то, всем было понятно - "мальчишка" не боится, и если возникнет необходимость, то Яул пойдет со своим крошечным кинжалом против великана, имея все шансы победить. Ширай Яул не угрожал, а предупреждал: "уходите, вам тут делать нечего, это моя земля и я не позволю отобрать ее чужакам".

Я услышал невольный ропот. По рядам тех шираев, что приехали с Беаром, пошло роптание, но Беар сделал шаг вперед и направил все шесть своих мечей в сторону Яула.

- Ширай Яул, ты забываешься! Охрана Границы - это святое дело, каждый ширай клялся, что отдаст свою жизнь за Латакию! Мы видим угрозу, и мы пришли сюда, чтоб эту угрозу остановить! Ты не имеешь права нам мешать, Яул. Ты - лишь один из равных, твое звание магистра Воинов Пограничья не дает тебе права распоряжаться другими шираями. Мы пришли сюда чтоб своими глазами увидеть Границу, и мы не уйдем лишь потому, что ты нам не рад!

- Нет, это ты ошибаешься, Беар, - покачал головой "мальчишка", - клятва ширая обязывает его прежде всего хранить Латакию, а лишь потом умереть, если не будет другого выхода. Ваше место не здесь, пока вы собрались возле Границы, ваши замки пусты, и некому следить за порядком в Латакии, вершить суд и решать человеческие споры. Уезжайте. Пока Воины Пограничья стерегут Границу, с этой стороны Латакии нет угрозы. Враги никогда не пройдут сквозь наши ряды, вам не нужно было тащить сюда через пол Латакии многоуважаемого шмона Аледе. Ему не пойдет на пользу столь дальнее и утомительное странствие, и то, что ты хочешь сейчас устроить, Беар, будет лишним для его глаз. Я повторяю во второй раз - уезжайте. Я не хочу проливать вашу кровь.

Два голоса, громкий голос великана Беара и тихий Яула, соревновались за право владеть умами людей. Когда говорил Беар, его голос гремел на километры вокруг, заглушая остальные шумы. Когда говорил Яул, все замолкали, и его едва слышный голосок проникал до глубины души.

- Яул! - не отступал Беар. - В Латакии мир, ей ничего не грозит изнутри! Единственная угроза - враги с той стороны Границы, ты это знаешь лучше, чем любой другой! Мы не уйдем лишь потому, что твои амбиции завладели твоим разумом! Ты опьянен своей властью, Яул, ты решил, что имеешь право самолично определять, что нужно Латакии! Но это не так! Мы пришли сюда, и ни один из нас не повернет лишь потому, что тебе неприятно нас видеть! Ты не остановишь нас своими словами, и если надо - мы силой проложим свой путь! Ширай Яул, мы даем тебе последний шанс! Опомнись! Тебе никто не давал прав распоряжаться судьбой Латакии!

Я слушал Беара, анализируя его речь. Он говорил правильно. Я и сам любил многие из тех приемов, что он использовал в своих словах. Например, дважды повторенный аргумент в два раза убедительнее. Или отказ от местоимения "я" в пользу местоимения "мы", тот, кто ведет толпу, не имеет права из нее выделяться, а должен постоянно подчеркивать, что он такой же, как и все. Или, например, использование общих фраз, которые невозможно опровергнуть - Яулу действительно никто не давал прав самолично распоряжаться судьбой Латакии. Обязательно должно быть несколько обвинений, например "ты опьянен своей властью", которые нельзя опровергать, потому что от этого они становятся еще более убедительными. Не говоря уже о интонациях, о голосе - Беар владел ораторским искусством в совершенстве. Но и соперник у него на этот раз был достойным.

- Беар, - покачал головой Яул, - твои слова не более чем сотрясение воздуха. Это ты, а не я, возжелал власти. Посмотри, Беар - это в твоих руках оружие, не моих. Это ты собрал тех, кто сомневался, и привел их сюда. Беар, уходи. Ты - магистр Багряной стражи Храма, ты не Воин Пограничья, тебе тут нечего делать. Это ты хочешь крови, а мы всего лишь выполняем наш долг, долг Воинов Пограничья - следим за тем, чтоб в Латакию не пришла отсюда никакая угроза. Я давал клятву, что пока я жив - в Пограничье будет порядок, и я сдержу эту клятву. Я не позволю тебе навести тут свои порядки, но я не хочу, чтоб люди убивали людей. Мы давали одну клятву, клятву хранить Латакию, и я не хочу, чтоб твои амбиции распространить власть Багряного Храма на Пограничье, привели к гибели людей. Я в третий, последний раз, предлагаю - уезжайте.

Тоже правильная речь. Немного в другом стиле, более спокойная, фразы сказаны без повышения интонации, но в то же время очень внушительно. Особенно мне понравилось про оружие - действительно, шесть обнаженных мечей в руках Беара и крошечный кинжал за поясом Яула, наглядно свидетельствовало, с чьей стороны идет начальная агрессия. Еще один очень сильный ход - слова про "общую клятву", люди всегда чувствительны к таким вещам. Найти что-то общее у себя и противника - это значит пройти половину дороги к миру. Плюс, конечно же, обвинения в желании узурпировать властью. Действительно, никогда нельзя в таком споре оправдываться, а когда тебя обвиняют - всегда надо бросать другие обвинения, это получается намного более убедительно. Но Беар не сдавался:

- Твоя сладкая ложь не может смутить наши умы! Ширай Яул, я, ширай Беар, магистр Багряной стражи Храма, обвиняют тебя в предательстве и утверждаю, что ты больше не достоин быть шираем!

- Беар, ты сам выбрал свою судьбу. Я, ширай Яул, магистр Воинов Пограничья, обвиняю тебя в предательстве и утверждаю, что ты больше не достоин быть шираем.

- Так умри же, предатель!

- Только после тебя.

Великан Беар бросился на "мальчишку", как огромный лев на крошечную мышь. Но Яул не собирался бежать или прятаться, он достал из ножен свой кинжал, размером с рукоять любого из мечей Беара, отсалютовал своему противнику и с ледяным спокойствием встретил его бешенный напор. Это была самая странная из всех битв, что я когда-либо видел. Беар, мастер, шесть мечей которого мелькали со скоростью лопастей вертолета, был бессилен против способного пройти, не согнувшись, у него между ногами Яула, фехтовавшего одной лишь правой рукой, в то время как левая была у него на поясе. Однако насладиться этим зрелищем мне не дали. Шираи с обоих сторон бросились помогать своим лидерам, и смешались в кучу кони и люди. Шаины и аршаины поспешили помочь своим нанимателям, но не мы с Авьен. Я не собирался отдавать свою жизнь за амбиции одного из магистров. А потому спрыгнул с коня, подхватил свою даву и мы с ней бросились прочь, в ближайшие кусты, где и собирались укрыться, пока все не закончиться.

Но не мы одни были настолько оригинальными.

- Да куда вы лезете! Тут уже все занято! Найдите себе другие кусты! - внезапно раздался рядом смутно знакомый голос.

- Да пусть остаются! Они тут оказались самыми разумными, после нас, конечно, зачем ты их гонишь? Пусть сидят, - ответил ему другой.

- Ты так думаешь? Ладно, сталбыть, оставайтесь, ребятки! - не стал спорить первый.

Мы с Авьен раздвинули кусты, и нашим взорам предстала удивительная картина. Прямо на земле лежали трое - араршаин Жан-Але, ширай Исса и ширай Хомарп, наши старые знакомые, и они самым внимательным образом наблюдали за потасовкой, время от времени вставляя свои комментарии.

- Да как он его! - комментировал крылатый старик, - Совершенно бездарный мальчишка! Я мечом в пять дюжин дюжин махал лучше, чем он сейчас! И чего их только учат? А, ребятки, познакомьтесь - это ширай Хомарп, один из самых умных среди всех этих балбесов.

- Мы уже знакомы, - ответил Хомарп, не менее удивленный, чем мы.

- Сталбыть, знакомы? Ребятки, это просто прекрасно! Исса, Исса - ты только посмотри, они что, вообще не знают, зачем на себя все эти железки нацепили?

- Да даже их кони умнее! - прокомментировал гигант, - А ты что думал? Я тебе ужа давно говорил - шираи выродились. Такие, как Беар или Яул, только подтверждают это. Магистры, понимаешь… Да я бы их даже в тадапы не принял! А этот! Ну кто так идиотски свой меч используют! Дурак, у тебя оружие, а не палка в руках!

- Исса, успокойся! А то знаю тебя, сейчас бросишься им показывать, что такое настоящий ширай! Ты лучше на того посмотри - разве не смешно? Он, сталбыть, всегда мечтал скоморохом поработать, а ему не дали! Зря. Скоморох их него намного лучший, чем ширай, получился бы! Хомарп, ты чего такой суровый? А вы, ребятки? Ой, посмотрите! - крылатый архимаг захихикал, указывая своим тонким пальцем на одного из шираев. - Разве не смешно? Запутался в собственной амуниции! Хи-хи… Бедные лошадки… Кого они на себе носят… Клоуны, им, сталбыть, народ смешить, а не заправлять тут всем! Ой, Исса, посмотри на того - он, наверно, забыл, что копье нужно для того, чтоб им колоть. Решил, наверно, что это шест, с которым иногда прыгуны на потеху публики выступают!

- Жан-Але, - грозно ответил гигант, - разве это копье? Это как раз такой шест и есть! Они просто уже все забыли, что такое настоящее копье, и каким оно должно быть! Бездари! Да в мое время я бы им показал, какое должно быть настоящее оружие! Они что, сегодня впервые узнали, за какой конец надо за меч браться? Жан-Але, а посмотри на этого идиота - ему открытую шею подставляют, а он что? Продолжает по нагрудной пластине быть? Да так он ее за час поцарапать не сможет!

Пока араршаин Жан-Але и мятежный шаин Исса с шутками да прибаутками комментировали смертоубийство, мы втроем, я, Авьен и Хомарп, не знали, что и думать. Первым не выдержал именно Хомарп:

- Ваше Преосвященство…

- А? Что? А, это ты мне… - тут же отозвался араршаин, - Мальчик, запомни - никогда нельзя говорить такие нехорошие слова! У меня, между прочим, есть имя, Жан-Але, хорошее, между прочим, имя! Сталбыть, так меня и зови! Или что, у тебя язык к небу прирос, пошевелиться уже не может?

- Жан-Але, - послушно исправился Хомарп, - ты же говорил, что ты их остановишь? Ты же говорил, что только проучишь немного, но до смерти ширая от рук другого ширая дело не дойдет?

- Мальчик, ты совсем взрослый, а говоришь такие глупости! Я что сказал? Проучу! Сказал, сталбыть сделаю! Ты хоть одного дохлого видишь? Вот-вот, они просто отдыхают - я за всем слежу, и не даю им серьезно друг друга поранить. Просто надо же их немножко проучить, правильно, Исса?

- Правильно, Жан-Але! Пусть все руки и ноги друг другу переломают, в следующий раз будут знать, бездари, что такое правильный строй! Да если сейчас враги нападут, любой из них всех этих болванов в бараний рог скрутит! Они не знают, что такое вообще оружие, с слова "тактика" и "стратегия", наверно, за ругательства считают! И это шираи?

- Исса, ты, конечно, прав! Впрочем, наверно, нам надо уже вмешаться, ты так не думаешь? А то действительно, если еще немного подождем, и просто некому будет объяснять, как они не правы.

- Это точно! Пошли, Жан-Але!

- Сталбыть, пошли.

Это была великолепная картина, насладиться которой во всей красе могли только три зрителя, одним из которых был я. Араршаин, расправив крылья, веселой походкой вприпрыжку, и грозный гигант направились вдвоем разнимать сотню не замечающих их рыцарей. Намерения у них были самые серьезные, и мелочиться они не собирались. Подойдя поближе, старик мановениями руки стал разбрасывать шираев в разные стороны, а Исса делал то же самое, просто хватая их поочередно за шкирки и откидывая в сторону. Шираи так были увлечены друг другом, что просто не успели отреагировать на новую опасность, и Жан-Але с Иссой вдвоем разбросали всю эту кучу-малу буквально за несколько минут.

Последними оставались магистры - Беар и Яул были настолько поглощены друг другом, что не сразу заметили, что лишились всех своих войск. Но постепенно, даже сквозь боевой азарт, до них дошло, что что-то не так, и схватка была приостановлена. Давид и Голиаф с удивлением уставились на свои войска, стонущие по сторонам, не сразу заметив Иссу с Жаном-Але.

- Ну что, довольны? Этого вы хотели? Этого добивались? - саркастически поинтересовался старик, а гигант лишь ухмыльнулся.

Магистры прекрасно поняли, кто перед ними. Я тогда еще догадался, что они все - старые знакомые, так что Беар с Яулом моментально забыли о своей ссоре и взаимных обвинениях в предательстве, бросившись на нового врага. Но не тут-то было. Это друг с другом они справиться не могли. Старик и гигант морочиться не собирались. Жан-Але просто дунул в сторону Яула, и ширай улетел куда-то далеко в сторону стены. А Исса еще проще, он был лишь на пол метра ниже Беара, а потому просто со всей силы ударил кулаком в челюсть голиафу, да так, что тот полетел вслед за своим невысоким соперником.

Довольные, Жан-Але и Исса пожали друг другу руки, после чего принялись приводить в себя оглушенных шираев и тех, кому не повезло вступиться за своих хозяев. При этом араршаин читал длинные нотации по поводу того, что в лице шираев мир потерял великолепных клоунов, потому что он так давно не смеялся. А ширай был более краток, зато и более емок - он в простых, мало знакомых мне выражениях (Авьен как-то не очень много внимания уделяла местной ненормативной лексике, но я сам ее хорошо освоил. Впрочем, от Иссы в этот раз я узнал много чего нового) высказывал все, что думает по поводу манеры того или иного ширая сражаться, кратко, но смачно, рекомендуя, куда этому шираю следует засунуть свое оружие.

А пока Жан-Але и Исса развлекались, ошарашенный Хомарп по моей просьбе рассказал, как они втроем оказались в этих кустах".

- …и тогда я решил, что не могу согласиться ни с теми, ни с другими. Предсказание могло оказаться правдой, как утверждал Беар, но могло быть и так, что это лишь совпадение, как говорил Яул. Никто из них не слушал другую сторону, и я решил, что должен сам все узнать. Я первым покинул Хонери, я поехал по Латакии. Я должен был узнать, что говорят люди, увидеть своими глазами, насколько страшны предстоящие бедствия. Но чем больше я смотрел, тем мне становилось очевиднее - ни одна из сторон не права. Предсказание действительно описывало нынешние события, но угроза шла не с той стороны, как утверждал это Беар. Я был на Границе, я видел врагов. Нынешнее затишье - это не затишье перед бурей, это общее чувство предстоящей беды.

Я понимаю, это звучит кощунственно. Я не мог поделиться ни с кем своими мыслями, никто и никогда не пытался пожалеть врага. Любое его действие, или бездействие, рассматривалось лишь как военная хитрость, и это действительно так и было. Но я много лет прослужил на Границе. Да, я в прошлом - Воин Пограничья, но я ушел, когда решил, что моя служба в сердце Латакии может принести больше пользы стране. Теперь, когда я вернулся и посмотрел свежим взглядом, я увидел, что все изменилось. До этого враги никогда не испытывали страха, теперь же в их поселениях царил хаос, как бывает у сильно напуганных чем-то существ. Воины Пограничья смотрели на это, но не видели! Они видели лишь то, что им говорил ширай Яул, они видели врага, который задумал подлость и хитрый обманный маневр, и теперь только от них зависит, сможет ли устоять Латакия.

Я пытался сказать, меня слушали, но не слышали. Ширай никогда не смеется над другим шираем, но я чувствовал чужой смех, пусть он не вырывался наружу. Я никому не мог открыть ту истину, что явилась мне - перед тем, что обещает Предсказания, и люди Латакии, и враги одинаково беспомощны. За одни такие слова меня могли лишить звания ширая, так уже происходило в истории. Я как раз вспомнил о том, кто уже говорил похожие слова, но тогда его не слышали - о ширае Исса, единственном ширае, который был одновременно магистром Багряной стражи Храма и магистром Воинов Пограничья. Ни до, ни после его никому никогда не удавалось получить столько уважения, чтоб стать дважды магистром, но Исса лишился всего, был проклят и сгинул неизвестно где, всего лишь из-за своих слов, что враги - тоже люди.

Я понял, что в Пограничье меня не услышат - тут слова лишь одного ширая имели силу. Тогда я уехал отсюда, я направился в сторону Багряного Храма, надеясь хоть там найти понимание. Но и там его я не нашел - ширай Беар собирал своих приверженцев со всей Латакии, и так же, как ширай Яул, он не собирался отказываться от своих слов.

И тогда я понял. Ни тот, ни другой сами не верили в свои слова. Они воспринимали предсказание лишь как шанс получить то, на что ширай не имеет право - власть. Они, называя себя ярыми приверженцами клятвы ширая, блюдя ее слово, давно уже предали ее дух, и это было страшно. Я не знал, что мне делать. Я не знал, где найти того, кто выслушает меня, кто сможет дать мне совет. Я мотался по Латакии, наблюдая, как один за другим шираи заражаются идеями Беара, повторяя друг другу, что время Предсказания пришло и настала время шираям обрети абсолютную власть. Я ездил по Пограничью, наблюдая, как шираи повторяют слова Яула, что нет никакой угрозы, что Беар и его приспешники просто хотят узурпировать власть, и что святой долг каждого противостоять этим предательским порывам.

Беар и Яул играли по разному. Первый искал опору на жажду власти, на то, что каждый ширай клялся побороть в себе, оправдывая это предстоящими бедами Предсказания. Второй пробуждал в шираях идею их избранности, идею того, что только они одни способны удержать мир на краю гибели, а остальные думают лишь о том, чтоб обрести большую власть.

Я запаниковал. Я метался по всей стране, пока однажды мне не встретился араршаин Жан-Але. Я не узнал Его Преосвященство, но он спросил у меня:

- Дите, ты чего такое взволнованное? Бедного старика едва не задавил… Случилось что-то?

Я знал только одного живого, который мог назвать ширая "дите" - и тогда я упал на колени, и взмолился - "спаси, Жан-Але!" Я рассказал ему все, что узнал сам, и тогда он пообещал мне помочь. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что ширай Исса никуда не пропадал, а все это время был вместе с ним, Жаном-Але. Мы втроем направились к Багряному Храму, из которого собранное Беаром войско как раз выезжало на восток. Мы поехали за ними, Жан-Але сделал нас с Иссой невидимыми, и мы ехали среди тадапов, наблюдая за поведением Беара и его приспешников.

Ближе мы не могли подобраться. Жан-Але хоть и араршаин, но и Беар тоже сильный маг, он мог нас почувствовать, потому мы не знали, что именно он задумал. Не видел я и вас, хоть теперь догадываюсь - вы были среди тех шаинов, что ехали вместе с войском шираев, так ведь? Неужели вы стали шаинами? Впрочем, я спрошу вас потом, а пока закончу свою историю.

Вслед за войском, мы приехали сюда, в Пограничье, и тут уже узнали, что и ширай Яул приготовил войско из лучших, самых преданных Стражей Пограничья. Когда Жан-Але это услышал, он сказал:

- Вот и прекрасно! Вместе их всех и проучим!

А Исса добавил слова, повторять которые при тебе, даву ок'Авьен, я не берусь. О том, что было дальше, я думаю, вы сможете и без моих слов догадаться. Мы приехали сюда, а пока шираи Яул и Беар выясняли, кто из них за правое дело воюет, Жан-Але предложил нам всем в кустах спрятаться и подождать, пока шираи "не проучат друг друга". Я предлагал вмешаться, чтоб не допустить лишних смертей, но они меня не послушали. Исса заверил меня, что никто не погибнет и араршаин сможет проследить за этим, мне же оставалось только поверить им.

Жан-Але и Исса даже поспорили, догадается ли хоть кто-то не участвовать в безумной хватке, Исса сказал, что никто, Жан-Але - что один человек такой найдется. Но так как вас было двое, то никто из них не выиграл. А когда я увидел, кто вы такие, то удивился. А араршаин и ширай совсем не удивились, я только сейчас понял, что они, наверно, знали, что вы тут тоже есть. И вы с ними каким-то образом и раньше пересекались, но это уже вы должны мне рассказывать.

Что было дальше - вы и сами лучше меня знаете.

А теперь, шмон Моше, даву ок'Авьен - я хотел бы выслушать вашу историю. Предупреждаю сразу - я знаю, что ты, Моше, прошел ритуал ширай эрэц, а ты, ок'Авьен, веришь в тридцать шесть богов. Но я хочу услышать от вас вашу историю.

"Тот рассказ в кустах - самый удивительный рассказ из всех, что были в моей жизни. Не по содержанию, а именно по форме. Это было как-то странно. Ширай, рыцарь и аристократ; шмон, пришелец из иного мира; даву, наделенная особыми полномочиями и привилегиями девушка, которая обязаны балы научить меня жить в этом мире, лежат в кустах на сырой земле и рассказывают друг другу о своей жизни. Пока архимаг и мятежный ширай приводят в себя два еще недавно враждебных, а ныне помирившихся войска.

Мы рассказали все. И про караван Норра, и про школу Ахима, и про службу в замке Кесарра. Ширай слушал очень внимательно, и не перебивал. Когда Авьен сказала, что мой Дар - магия, Хомарп кивнул, хоть было видно, что он так не считает. Когда я рассказал, что мы очень долго учились в одной группе с Жаном-Але и Иссой, даже не догадываясь, кто они такие, удивленно покачал головой. А когда мы рассказывали про службу в замке - покачал головой удрученно, он потом объяснил, что Кесарр не имел никакого права брать нас с собой без нашего согласия, и мы имели полное право отказаться с ним идти.

Но некоторые вещи я упоминать не стал. Например, про карту. Или про то, как я использовал заклинание из арсенала некромантии. Может быть, если бы мы были с Хомарпом один на один, я бы и рассказал, но с нами была Авьен. А я не хотел сейчас объяснять девушке, почему я раньше ничего про это не говорил.

Как раз когда мы закончили свое повествование, к кустам подошел Исса.

- А чего вы все еще тут сидите? - спросил он. - Понравились кусты? Между прочим, это - гарманта арахаш, редчайшее растение, которое только тут, в Пограничье, и растет. Выходите, нечего валяться, послушаете, как Жан-Але будет шираев уму-разуму учить! Я уже пару раз это зрелище наблюдал, впечатления - непередаваемые! Такого нельзя пропустить!

Мы послушались, вышли. Я тогда еще подумал, что наверно сейчас на нас все обратят внимание, мол, кто такие, в кустах отсиживались, но на нас никто не глянул. Толпа стонущих шираев, серди которых уже нельзя было различить приверженцев Яула и последователей Беара, тряслась от страха. Все их внимание было сосредоточено на вышагивающем взад-вперед крылатом старике.

- …Сталбыть, скоморохи. Да, я так думаю - на этом поприще вы, ребятки, можете лучше послужить Латакии, потому что как шираи вы совершенно бесполезны. Мало того, что вы все предали клятву, так вы еще и ничего не умеете, кроме как смешить порядочных людей. Только я не знаю пока, в кого вас превращать. Так вы слишком смешные, люди просто животы будут надрывать, за вами наблюдая. И ни в коем случае не делайте серьезный вид! Ребятки, когда вы на полном серьезе изображаете из себя воинов, вы просто не оставляете никаких шансов профессиональным артистам, которые учились годы, чтоб так смешить людей. Все свои железки, сталбыть, можете тоже оставить, во-первых это не оружие, а черт знает что, а во-вторых вы все равно с ним так забавно обращаетесь, что поранить никого, даже если захотите, не сможете. Разве что самих себя. А вот коней я, наверно, у вас заберу - это все же кони шираев, ребятки, вам такие не положены. У шутов должны быть шутовские кони, а эти, сталбыть, настоящим шираям достанутся. А теперь давайте подумаем, чем занять каждого из вас. Вот ты! - араршаин указал пальцем на одного из шираев. - Я уже давно не видел, чтоб кто-то так красиво и артистично падал с собственного коня, сталбыть будешь акробатом! Это не сложно, падать ты уже научился, теперь осталось научиться на ногах стоять, и все, считай, что готов. А ты, - на другого ширая, - будешь клоуном. Только клоуны умеют падать и терять сознание, пока их даже чужим оружием не задели, просто так, потому что страшно. Ты, - на третьего, - жонглером будешь, у тебя и так все оружие из рук само падает, сталбыть осталось только ловить научиться, и все, на сцену. А ты…

Жан-Але прошелся вдоль всего строя, лично указав каждому шираю, чем тому стоит заняться вместо защиты родины. Он не ругался. Он, в отличие от Иссы, не произнес ни одного грубого слова. Да и вид у араршаина был совершенно не внушительный, старик едва до подбородка самому низкому из шираев доставал. И ходил он как-то странно, вприпрыжку. Но каждый ширай, на которого указывал палец старика, начинал дрожать от ужаса, на полном серьезе воспринимая слова о будущей цирковой карьере. Жан-Але не пропустил никого, у него для всех нашлись теплые слова.

Когда старик закончил, и приостановился, чтоб дух перевести, весь строй, как один человек, упал на колени. Шираи умоляли, каждый свое, а потому ничего расслышать было невозможно. Но и так было понятно, чего они просили - пощады, не делать из них шутов и клоунов, а оставить шираями.

- А? Что? Ребятки, вы чего? Я же как лучше хочу, - "удивился" араршаин, - на поле боя от вас толку никакого все равно не будет, так хоть сможете в тылу народ рассмешить! Сталбыть, настроение поднять! Ребятки, ну куда же вам в шираи? Мало того, что вы ничего не умеете, так у вас даже силу воли не хватило клятву сдержать, пошли друг на друга, какие же вы после этого шираи? Но как шуты вы ничего!

Шираи продолжали умолять. Жан-Але еще долго с ними препирался, "убеждая", что народ потешать у них лучше выходит, чем хранить порядок. Но в конце концов "старческое сердце смягчилось":

- Ладно, ребятки, если так хотите, сталбыть оставайтесь шираями. Но только тогда послушайте, что мой друг Исса вам скажет. Исса, ты объяснишь ребяткам, что такое настоящий ширай и каким он должен быть? Это хорошо. Сталбыть, слушайте его очень внимательно, а я потом спрошу, все ли вы поняли.

Довольный гигант, наверно, знал, что так все и будет. А потому он занял место Жана-Але перед шираями и начал. Как и прежде, я понимал лишь каждое второе слово, но и этого в целом хватило.

- Бездари! Вы все слабоумные идиоты, ошибки судьбы, возомнившие себя неизвестно кем! Вас всех надо было передушить во младенчестве, чтоб теперь вы не позорили звание ширая своим скудоумием! Да не один из вас не достоин даже отхожее место чистить за настоящим шираем! Вы хоть понимаете, кто такой ширай? Ширай - это защитник Латакии! Вы защитники? Да вы даже свои задницы не можете защитить! Кретины, если в ваших тупых головах осталась еще хоть капля мозгов, послушайте, каким должен быть ширай! Каждый ширая клялся служить Латакии, это первые, и самые главные слова клятвы! Все остальное лишь их расшифровка, одна из частных, и если вы настолько глупы, что не можете понять, служите ли вы Латакии, или же самим себе - вам не место среди шираев!

Так говорил Исса. Он был груб, но в каждом его слове чувствовалась неподдельная боль. Боль от того, во что превратились шираи. Исса хотел до них донести это, на грубом, простом, но понятном языке. Я бы с удовольствием и дальше слушал его речь. Но к нам подошел Жан-Але, и сказал:

- Идем. Пусть Исса говорит. Ему надолго хватит, что им сказать. У нас же есть другие дела.

Я тогда не сразу понял, куда мы идем. И только потом сообразил. Среди толпы шираев не было двоих - самых главных - Яула и Беара. Они сидели отдельно, обезоруженные, обездвиженные и очень-очень злые.

- Ширай Беар, ширай Яул, - обратился к ним Жан-Але, - вы совершили преступление против Латакии. Мало того, что вы нарушили клятву ширая, вы заставили других идти за собой, принеся их в жертву своих интересов.

Араршаин говорил не так, как обычно. И сам он стал не такой. Исчезла вся наигранная веселость, исчезла лишняя экспрессия. Перед двумя шираями стоял древний мудрец. И вершил свой суд.

- Ваше преступление несовместимо со званием ширая, - продолжал он, - и я должен был бы объявить над вами открытый суд, где о вашем предательстве услышал бы каждый. Но, в память о ваших заслугах, я не буду этого делать. Ширай Яул, ты много лет прослужил верой и правдой Латакии, обороняя Границу. Ширай Беар, ты много лет приумножал славу Багряного Храма, ты совершил в своей жизни немало благородных поступков. Но то, что ныне вы совершили, не может остаться безнаказанным. Вас не может оправдать даже то, что вы искренне верили в то, что говорили. Ширай Яул, ширай Беар - я, араршаин Жан-Але, властью, которой я наделен, отныне и вовеки лишаю вас права называться шираями. Но я оставляю вам жизнь, я даю вам шанс одуматься. Уходите. Никто не будет вас преследовать, вы вольны по своему усмотрению строить свою дальнейшую жизнь.

Жан-Але взмахнул рукой, и путы, связывающие бывших магистров, исчезли. Мы с Авьен невольно сделали шаг назад. Я почувствовал, как напрягся Хомарп. Только араршаин остался совершенно спокоен.

Но Яул и Беар не стали нападать. Они не сказали не слова. Великан и коротышка, недавние враги, стояли рядом, и молча смотрели в глаза старику. И взгляд этот был настолько красноречив, что даже я смог в нем прочитать: "старик, мы еще вернемся!" Один взгляд на двоих. Только сейчас я понял, что Яул и Беар на самом деле очень похожи, не телом, а именно той аурой, что их окружает. Они не издали не звука. Молча развернувшись, они ушли прочь, ни разу не обернувшись.

Когда бывшие шираи были уже достаточно далеко, Жан-Але тяжело вздохнул. И сразу как-то весь осунулся, превратился из всесильного архимага в старого, уставшего от жизни человека.

- Как тяжело… - тихо сказал он.

- Ты зря их отпустил, Жан-Але, - сказал Хомарп. - Теперь они считают тебя своим личным врагом, и они еще вернуться, чтоб отомстить.

- Я знаю, - все так же тихо ответил старик. - Но на самом деле у меня просто не было другого выхода. Если бы я объявил суд, то он бы затянулся на дюжины дюжин. У них осталось достаточное количество приспешников, которые выступили бы на их защиту, и никто не знает, чем бы завершился этот суд. А если бы они погибли… Хомарп, ты еще молод, Моше, Авьен - вы еще вообще дети. Вы просто не понимаете, что иногда злодея лучше отпустить, чем превратить в великомученика. Их смерть вознесла бы их на пьедестал, у их идей появились бы новые и новые сторонники, Латакия бы раскололась на много частей. Хомарп - у меня не было иного выхода. Так они ушли в безызвестность, тихо, оставшись в памяти остальных не героями, а предателями.

- Такие люди никогда не уходят в безызвестность, Жан-Але, - покачал головой Хомарп.

- Хомарп, я это знаю даже лучше, чем ты думаешь. Беар и Яул… Что ты знаешь про них, кроме того, что они были магистрами? Ничего. А я знаю много. Их судьба намного более терниста, чем у других, они лишились слишком многого, чтоб стать теми, кем они стали. Хомарп, я тебе скажу другое - Беар очень сильный аршаин. Он пока еще слабее меня, но я стар, мои силы уплывают с каждым днем, а он лишь становиться сильнее и сильнее. Беар может стать следующим араршаином, ты не обманывайся той легкостью, с которой нас удалось их пленить. Если бы мы не застали их врасплох, если бы они не утомили друг друга, то еще неизвестно, смогли бы мы с Иссой вообще с ними справиться. Но довольно о грустном! То, что сделано, сделано. Судьбу не изменить, хватит говорить о прошлом, настало время обсудить ваше будущее.

- Будущее? - удивился я, - А разве мы не остаемся тут, перевоспитывать шираев?

- Мы? - Жан-Але ухмельнулся, хоть чувствовалось, что усталость его никуда не пропала, - Мы с Иссой остаемся. Хомарп, я благодарен тебе - я действительно стал слишком стар, я не заметил той беды, что нависла над Латакией. Гражданская война, когда ширай выходит против ширая - это страшнее, чем нашествие врагов. К счастью, мы успели вовремя - яд сладких слов Беара и Яула еще не успел проникнуть глубоко, и мы с Иссой попробуем исцелить эту скверну. Но вам, дети мои, здесь больше нечего делать. Хомарп - ты один из немногих, который не только смотрит, но и видит. Так смотри же и дальше. Авьен, Моше - ваше служение шираю Кесарру окончено. Ему больше не нужны ваши услуги, да и в ближайшее время он будет занят. Нам с Иссой предстоит много работы, вы нам в этом никак не можете помочь. Яул говорил много лжи, но в одном он был прав. Пока стоят Воины Пограничья, враги с той стороны Границы Латакии не страшны, потому идите на запад, в сердце Латакии. Там вас ждет ваша судьба. Не ждите. Уезжайте прямо сейчас.

- Ты прав, Жан-Але, - согласился я, - только сейчас с Иссой попрощаемся…

- В этом нет нужды! - ответил араршаин, - Моше, ты знаешь одну древнюю мудрость? Она гласит: "те, кого дороги судьбы свели вместе два раза, обязательно встретятся и в третий". Мы еще увидимся.

- До свидания, Жан-Але, - сказал я.

- До свиданья, - повторили Авьен и Хомарп.

- До встречи, дети мои, - благословил нас на прощанье старик.

Мы оседлали коней и поехали прочь. А за спиной еще долго слышались два голоса, грубый, который говорил "бездари, не меч делает из человека ширая, а ширай из меча оружие", и насмешливый, который отвечал "Исса, да чего ты, они, наверно, передумали, решили все же клоунами стать, вот и держат меч нежно, как будто девушку свою обнимают!"

А потом Хомарп спросил:

- А куда вы едете?

- Не знаю, - ответил я.

- Моше, - сказала Авьен, - скажи, какая у тебя была в ширай эрэц третья карта? Это может нам помочь сделать правильный выбор.

- Да, - согласился с даву ширай, - разные из тридцати шести богов изначально считались повелителями разных земель. Путник Ахтарил бродил по северным лесам, там, где мы все встретились. Висельник Лихалим всегда любил сердце Латакии, его редко доводилось встречать в Пограничье.

- Ты много знаешь про тридцать шесть богов, - удивился я, и для Авьен, похоже, это тоже было новостью.

- Я ширай, - пожал плечами Хомарп, - ширай должен помогать и отвечать на вопросы, я всегда ответственно подходил к своей службе. Тридцать шесть богов - важная часть культуры Латакии, наследия прошлых времен, а те, кто в них верят, такие же жители Латакии, как и остальные люди. Увы, даже среди них многие уже забыли, кем были тридцать шесть богов, но я обязан это знать и помнить. Как и многое другое.

- Хорошо, - решился я, - я не знаю, как этого бога зовут, но третьим мне выпал Император-Чародей.

- Хайар-Бараллах… - потрясенно Авьен.

- Да, очень странный расклад, - удивленно подтвердил Хомарп, - Ахтарил и Лихалим - свободные боги, их еще называли богом странствий и богом тяжелого выбора. Но Хайар-Бараллах всегда считался главным богом, самым деспотическим и тщеславным. Среди мифов про тридцать шесть богов нет ни одного, где он смог бы ужиться с Ахтарилом, тот слишком свободен, чтоб слушаться императора-чародея. И с Лихалимом у Хайар-Бараллаха всегда были очень натянутые отношения, очень странно, что они втроем выпали тебе как покровители судьбы. И сама последовательность еще более странная, путник, висельник, император. Свобода или странствия, жертва или выбор, сила или власть. Знаешь, это один из тех раскладов, расшифровать которые я не берусь, особенно не зная четвертую карту. Одно могу сказать точно - ширай эрэц предсказал тебе удивительную судьбу.

- Зато теперь мы точно знаем, куда ехать, - добавила Авьен.

- Точно? - удивился я.

- Да, твоя даву права. Если другие боги часто странствовали по миру, император-чародей Хайар-Бараллах никогда не покидал свой императорский дворец, он еще называется дворцом тридцати шести богов. И хоть никто из смертных никогда его не видел, абсолютно достоверно известно, где он и поныне расположен. В Хонери, городе Башни Драконьей Кости. Хотя я мог, наверно, и сам об этом догадаться. Я же знал, где суждено решиться твоей судьбе…

И Хомарп рассказал про забытую ныне часть ритуала, где по обратной стороне гадальных карт человек мог определить место, где произойдет ключевое событие всей его жизни. Мне выпал Хонери. И Хайар-Бараллах тоже жил по преданиям в Хонери. Туда мы и направились.

Никто еще не знал, какую грандиозную ошибку мы допустили. Впрочем, теперь, когда я вспоминаю это время, я все больше склоняюсь к мнению, что по другому случиться просто не могло. История не терпит сослагательного наклонения. Если бы события пошли не так, то обязательно случилось бы что-то другое. Но что-то я все же чувствовал. И потому попросил Хомарпа:

- Расскажи, что это за Предсказание, которое всех так напугало?

- Пусть лучше твоя даву расскажет, - ответил Хомарп, - это ее прямая обязанность, рассказывать тебе про Латакию, Страну Тысячи Замков, и все, что с ней связано. А я, если что, буду поправлять.

- Я не много про Предсказание знаю, - начала Авьен. - Это древний стих, никто не знает, кто его написал, но все в него верят. Говорят, по одной из версий, что это послание людям от тридцати шести богов, некое предостережение о будущих бедах.

- Это лишь одна из версий, - добавил ширай, - существует множество других, но точно, действительно, авторство Предсказания неизвестно.

- Некоторые его рассматривают в метафорическом смысле, как некие общие слова про беды и про святость, которая спасет мир. Большинство же верит, что все события, которые там описаны, произойдут на самом деле. Само же предсказание звучит так: "Обидится север, озлобится юг…".

- Святой и безгрешный юнец? - переспросил я, когда Авьен закончила читать этот коротенький стих.

- Слова про юнца - одни из самых спорных в Предсказании, - продолжала даву. - Если строки про мор скота все трактуют однозначно, в их прямом значении, как и строки про голод и пересохшую реку, то эти имели самую широкую трактовку. Одни говорят, что юнец - это соборный образ защитника Латакии, который должен быть смели чист сердцем и помыслами. Другие, что это конкретный герой, который лично восстанет против вражеских сил и спасет мир. Про Предсказание написаны целые книги, одни говорят, что события должны происходить именно в том порядке, как там написано. Другие - что они просто должны произойти, и порядок не имеет значения.

- Но почему все уверены, что это правда? - поинтересовался тогда я. - Если никто даже не знает, кто автор этих слов?

- Автора никто не знает, но зато каждый человек может сам прочитать оригинал Предсказания - он выбит на стене Башни Драконьей Кости. Он уже был выбит там, когда туда пришли первые люди.

- Авьен, - добавил Хомарп, - Моше шмон, он может не знать - Башня Драконьей Кости названа так не случайно. Она действительно построена из материала, похожего на Драконью Кость - настолько прочного, что само время над ним не властно. Слова Предсказания - это часть самой Башни, потому что ни один человек, шмон или аршаин не в силах нанести какие-либо повреждения стенам башни, не говоря уже о том, чтоб выбить такой текст.

- Да, - согласилась Авьен, - бесспорно, что Предсказание послано людям свыше, и оно не может обманывать. Лишь трактовки его могут быть разными.

Меня очень заинтересовало это Предсказание. Я немного поработал, и сделал его литературный перевод на русский язык, для себя. Именно тогда оно так зазвучало: "Обидится север, озлобится юг, и силы враждебные станут вокруг. Подуют ветра с ледяных снежных гор. И скот, словно вор, украдет лютый мор. Пшеницу сожжет всю небесный снаряд. От голода пухнут и старец, и млад. Река пересохнет от дикой жары. Полезут чудовища черной норы. Найдет император на плахе покой. Под черта пятой ад наступит земной. И только святой и безгрешный юнец сподобится мира отсрочить конец…" Получилось очень близко к оригиналу. Действительно, очень странные слова. С самого начала. На что обидится север, за что озлобится юг? С враждебными силами, допустим, понятно, и с ветром, и с мором, а вот снаряд… Но тут я вспомнил про скалу, которая якобы по вине аршаинов упала с неба, и спросил:

- Хомарп, а снаряд, который сожжет пшеницу…

- Он уже упал, - подтвердил ширай. - Еще совсем недавно эта часть Предсказания считалась одной из самых загадочных, но этим летом с небес упала огромная скала, полностью уничтожены несколько деревень, сгорели огромные поля. Шираи смогли скрыть это, чтоб не поднималась лишняя паника, но слухи все равно просочились. Предсказание сбывается, Моше. Осталось лишь узнать, кто этот юнец и как он сможет отсрочить конец Латакии…

Я тогда еще не думал, что юнцом окажусь я. Да и сейчас в этом не уверен. Конечно, приятно было бы стать спасителем мира, но я все же не юнец, да и не безгрешный.

Тогда же мы ехали по Латакии. Я надолго запомнил ту дорогу. Стояла дикая жара, даже ночью не приходила спасительная прохлада. Мы не раз проезжали через мосты над высохшими реками, на полях гиб урожай. Колодцы пустели, и хоть нам вода всегда доставалась, местные жители постепенно начинали ее экономить. Ни в одном из селений, где мы останавливались, нам не предлагали ванну, что еще совсем недавно было бы воспринято как неуважение к шираю. Я спрашивал себя: "не та ли это дикая жара, от которой суждено пересохнуть реке?" Но Хомарп сказал, что хоть это лето и очень жаркое, очень сухое, такое не раз случалось и раньше. "Пятьдесят пять дюжин дюжан назад лето было еще более сухое", - говорил он. Но я чувствовал - ширай и сам волнуется. Просто не хочет подавать вида.

Мы с Авьен пробовали помочь своей магией, но у нас ничего не выходило. Дождь упорно не хотел приходить, хоть еще совсем недавно, в замке Кэй-Вэй, у моей даву заклинания вызова воды хорошо получалось. Но Хомарп просил нас не расстраиваться, потому что магия не способна создать новую воду, а лишь вызывает ее оттуда, где она есть, туда, где ее нет. А если нигде поблизости нет воды - то и вызывать нечего. Ширай вообще очень спокойно отнесся к тому, что мы с Авьен стали шаинами. Для него магия была чем-то обыденным, а однажды он сказал: "шираи не боятся магии, наши доспехи всегда зачарованы, а рубить врагов, или монстров, магией сотворенных - какая разница"? А еще он однажды по секрету признался, когда даву нас не слышала: "я не думаю, что твой Дар - магия, магия доступна слишком многим, Дар шмона - всегда нечто очень редкое и необычное". Я был с ним согласен. Я не чувствовал себя великим магом, даже Авьен была намного сильнее меня, хоть еще недавно думала, что она колдовать никогда не сможет.

Когда же я спросил Хомарпа, как мне узнать про свой Дар, он лишь отрицательно пожал плечами. "Я не знаю", - сказал он, - "Дар каждого шмона уникален, обращай внимание на все необычное, что происходит с тобой, и когда-нибудь ты сам это поймешь. Даву должна тебе помогать, но Авьен - самая странная даву из всех, что я знаю. Вряд ли он заметит нечто, что не заметишь ты сам". Тогда я еще пошутил, что, наверно, мой дар - притягивать к себе неприятности. Но ширай отнесся к моей шутке очень серьезно, и сказал, что был в истории один шмон, который по неизвестной причине вызывал лютую ненависть врагов, и только с его помощью тогда и удалось остановить их прорыв, заманив в заранее приготовленную ловушку. Шмон тогда погиб, зато и враги были полностью уничтожены. С тех пор на тему своего Дара я больше не шутил.

А потом я увидел Хонери, и навеки был потрясен этим городом. Я влюбился в Хонери, это была любовь с первого взгляда. Не такая, как к Авьен, а как к самому великолепному творению человеческого гения. Или не человеческого. Потому что, если верить преданиям, рука человека никогда не касалась Башни Драконьей Кости, а она была воздвигнута самими богами. Нерешенный вопрос - какими именно?

Хонери стоял недалеко от побережья, а потому тут жара не так чувствовалась. Время от времени дул приятных, прохладный морской бриз, приносящий не только прохладу, а и столь драгоценную этим летом влагу.

Но тогда обо все этом не думал. Потому что я увидел в живую Башню, и понял, что нет во всем множестве миров ничего более великолепного. А если и есть, то оно, наверно, столь прекрасно, что человеку просто не суждено его увидеть.

Башня была точно такой же, как на карте, и в то же время совершенно не такой. Она потрясала. Высоченная, я до сих пор даже примерно не могу оценить ее высоту, потому что нет ничего, с чем бы ее можно было сравнить. Она как будто бы протыкала само небо, блистая своей белоснежной белизной. Помню, как я завидовал местным жителям, которые каждый день могут такое чудо видеть. Так вот, теперь я понял, что был совершенно прав. Человек, который не видел Башню Драконьей Кости, прожил жизнь напрасно. Я это сразу понял, и до сих пор в этом уверен.

Когда мы въезжали в город, всех заставили представиться. Даже ширая. А когда мы с Авьен назвали себя, командир стражи тут же отдал Хомарпу честь и сказал:

- Ваше Благородие! Докладываю - люди, по приезду которых вы приказывали Вам доложить, только что в черту города Хонери прибыли!

Мы даже не знали, что сказать. Хомарп рассказал, что, ожидая нас в Хонери, велел найти и предупредить его, как только мы прибудем. Но кто ж мог подумать, что мы приедем вместе. Но офицер честно выполнил свой приказ, ему велено было найти и доложить - он нашел и доложил. Дословно выполнил приказ, потерявший свой смысл, но не отмененный. Я тогда, помню, вроде даже улыбнулся, а ширай совершенно серьезно поблагодарил офицера за службу и, наконец, отменил свой приказ. Так мы попали в город.

- Что вы собираетесь делать дальше? - спросил Хомарп.

- Я думал открыть тут свое дело, - немного покривил душой я.

Я действительно собирался открыть свое дело. Но не только. Просто о другой своей задумке я не хотел рассказывать, потому что она была слишком сумасшедшей.

- Дело? - удивился ширай. - Ты собираешься торговать? Как тогда, на ярмарке?

- Почти, - согласился я. - И я хотел бы у тебя спросить - ты не поможешь нам тут на первое время устроиться? Нам бы не помешало недорогое жилье и какой-то стартовый капитал. Потом я тебе все верну.

- В этом нет нужды, Моше. Ты - шмон, я - ширай, я обязан о тебе позаботится. Мне в этом городе принадлежит целый дом, ты с Авьен вольны жить там столько, сколько захотите. Скажи, какая тебе нужна начальная сумма? Тысяча монет устроит?

- С головой! - обрадовался я. - Это больше, чем я надеялся. Спасибо, Хомарп. Авьен, ты останешься со мной?

- Конечно, - возмутилась девушка, - я твоя даву, наши судьбы с самого начала слились в одну, я уйду, только когда я тебе стану больше не нужна.

- Не волнуйся! - успокоил я девушку. - В ближайшее время ты мне понадобишься, как никто другой.

Так началась наша жизнь в Хонери. Дом Хомарпа был небольшой по местным меркам, но как по мне - целый замок. Трехэтажный, сложенный из огромных камней; в нем было больше десятка комнат. И еще всегда царила прохлада, даже если на улице стояла дикая жара. Сам Хомарп, получивший этот дом по наследству, жил очень скромно, занимая лишь три комнаты на первом этаже, еще в двух жила прислуга, а весь остальной дом был отдан в наше полное распоряжение. Авьен тут же принялась обстраиваться, я не стал ей мешать, а пошел в город.

Меня гнало не только любопытство. Конечно, было интересно посмотреть на город замков и дворцов, а когда взгляд ловил Башню Драконьей Кости - так каждый раз дыхание перехватывало. Но у меня был и практичный интерес. Я никогда в своей жизни не был нахлебником, разве что вынужденно, и тут я не собирался сидеть на шее ширая. Я еще не знал, каким именно бизнесом я займусь, но обеспечивать себя и Авьен собирался сам. Потому для начала надо было разузнать, что да как.

Город Хонери был огромен. Не только по местным меркам, даже в моем мире число городов-миллионщиков не такое уж и большое. А в Хонери, по словам Хомарпа, жило не меньше полутора миллиона человек. Причем многие из них за всю свою жизнь ни разу не покидали городских стен, даже не зная, что там кипит своя жизнь.

Улочки тут были самые разные. И узкие, извилистые, где два человека едва могли разминуться, и широкие проспекты, где десяток всадников мог в один ряд проехаться. Столь же разнообразны были и архитектурные стили. Огромные средневековые замки, вычурные дворцы в арабском стиле, дома, аналога которых земная архитектура не знала. Повсюду росли деревья, время от времени попадались скверы, даже парки. На крупных улицах почти все первые этажи занимали торговые лавки или мастерские. За порядком внимательно надзирали стражники, обходившие с дозором весь город. Почти все дороги были из обожженной драконьем огнем глины, золоченые шпили на домах-башнях встречались и тут, но реже. Мне потом Хомарп объяснил, что такой стиль считается провинциальным, а Хонери слишком культурный город, чтоб позволять себе такое плебейство.

К сожалению, как всей Латакии в целом, карт Хонери не существовало. Но я не боялся заблудиться, потому что всегда перед глазами стоял прекрасный ориентир, Башня, а как пройти от Башни Драконьей Кости до дома Хомарпа я хорошо запомнил.

Постепенно у меня появилось сразу несколько идей, которые могли оказаться довольно прибыльными. Я, например, много раз наблюдал спешащих куда-то людей, которые приостанавливались, чтоб купить у лоточника какую-нибудь сдобную булочку или пирожок, но судя по их лицам - им бы хотелось чего-то более серьезного. Свободная ниша - сеть ресторанов быстрого питания. К сожалению, что она начала приносить прибыль нужно больше, чем тысячу монет, да и произойдет это далеко не сразу. Или, например, к моему удивлению в таком огромном городе, как Хонери, фактически не было ничего, даже отдаленно похожего на такси. Люди часто куда-то в спешке бежали, а если и пытались поймать попутную карету, то почти никто не останавливался. Тоже перспективно, но потребует очень много сил и постоянного общения с большим количеством местных жителей. Мы же не будем сами с Авьен всех катать, а значит надо нанимать возничих с собственными каретами, контролировать их, все им объяснять. Это тоже очень долгий процесс, если я этим решу заняться, то ни на что другое времени уже не хватит. А потом я увидел местную стройку, и понял - это как раз то, что мне надо!

Помогла мне это осознать ругань. Заказчики обвиняли главного прораба в том, что все темпы строительства срываются, а он высказывал все, что думает по поводу поставщиков, которые "и камень не тот привезли, и кто же из такой древесины балки ставит?" Поругались они, поругались, и разошлись. Делать-то нечего, все равно не из чего строить, а значит надо ждать, пока то, что надо, прибудет. А то, что не надо, наоборот, увезут, чтоб оно не мешало.

Я вообще в строительстве не сильно разбираюсь. Максимум, что я строил - театральные декорации, я даже слабо представляю, чем бетон от цемента отличается, а кирпич в руках последний раз, наверно, в детстве держал. Зато в свое время четко усвоил - строительный бизнес один из самых прибыльных и стабильных, потому что людям всегда надо будет где-нибудь жить. В таком городе, как Хонери, просто обязаны много строить, а если у них действительно повсюду такой же бардак, как и тут, то просто грех людям не помочь. Ну и себе, конечно, тоже.

Тогда я еще не стал ничего делать, подождал прораба, он как раз обедать шел, присел с ним на один столик, мы разговорились. Краснокожего прораба Ярстеп звали, он размахивал руками, выразительно смотрел на меня своим единственным глазом посреди лба, и жаловался, что в последнее время вообще ничего строить невозможно стало.

- Мы что заказывали? Гранит! - говорил он, ударяя кулаком по столу. - А они что привезли? Зачем мне этот известняк? Они что, думают, я башню из известняка построю? Да меня все после такого засмеют! А дерево! Я же четко сказал - мне нужны доски только из красного дерева, заказчик привередливый, он не потерпит, чтоб в полу насекомые завелись. А привезли? Корабельные сосны! Да из такого ни один уважающий себя ашеназ полы не постелит! Так невозможно работать! Если так пойдет и дальше, то я просто уволюсь - давно уже родня звала бросить это неблагодарное дело, буду с братьями шкуры овечьи выделывать, там такого не бывает, чтоб вместо овечьих шкур лошадиные доставили!

Кроме всего прочего, я тогда выведал у Ярстепа координаты его поставщиков, и отправился туда разбираться, в чем же проблемы. Когда я туда пришел, меня просто поразили масштабы царящего там бардака. Тут вообще никто не вел никакой документации! Камнетесы, лесорубы, другие люди привозили сами сюда то, что у них было, расспрашивали друг друга, что где надо, и, на одни эти слухи ориентируясь, туда это и везли. При мне немалый караван привез десять телег камня, который я условно для себя перевел как "гранит", потому что он на гранит похож был, хоть мог и чем-то другим оказаться. К караванщику подскочил какой-то мальчишка, и сказал: "дядь, там где-то в том конце города как раз что-то такое, как ты привез, хотели, дай монетку!" Получил монетку, он радостно куда-то убегал, то ли тратить, то ли еще что выяснять.

Я решил и сам попробовать - нашел продавцов красного дерева, подошел к ним, рассказал, какая рядом возникла проблема. Они обрадовались, рассказали мне, что у них сегодня ни одного заказа не было, а теперь все получилось лучше некуда, смогут сегодня и уехать. Дале целых две монеты. Никто даже не спросил, кто я, вдруг я обманываю.

Уже было поздно, и пока я шел домой, у меня в голове рождались грандиозные планы. За ночь им предстояло утрястись, приобрести свой окончательный вид, и уже ранним утром мы взялись за дело.

Пришлось еще раз прибегнуть к помощи Хомарпа - нам нужен был "офис", а получить свободное подходящее помещение намного проще с шираем, чем без него. Нам с Авьен пришлось бы долго бегать, выпрашивать, оформлять, платить за аренду и просто взятки, а Хомарпу достаточно было прийти в магистрат и попросить, ему моментально дали все, что нужно. А уж потом закипела работа…

Сначала мы в Авьен все делали вдвоем. Узнавали, где есть какие стройки, какие там проблемы, кто их может решить. Мотались по незнакомому городу (Авьен сказала, что она в Хонери была, но очень давно, в раннем детстве, и потому ничего не помнит), но только не как местные мальчишки, слухи собирая, а с бумагами, где все фиксировалось. И всем, кому помогли, оставляли свои координаты, чтоб они знали, куда обращаться в случае чего, кто всегда может помочь. А потом стало еще сложнее - Авьен сидела в офисе, а вся полевая работа на меня взвалилась.

Сначала мы были просто советчиками, а потом, постепенно, и сами стали в этот бизнес входить. Я узнавал, что где надо, дожидался, пока необходимый товар прибудет в город, первым перекупал его, сам доставлял на место и продавал, но уже дороже. Буквально за две недели о нас уже многие узнали, работы стало слишком много, мы вдвоем с ней уже не справлялись, а потому начали нанимать других. Первым стал, как ни странно, краснокожий циклоп Ярстеп, он таки ушел из прорабов, но шкуры ему тоже не понравилось обрабатывать, и он к нам пошел. За ним другие. Через полтора месяца та тысяча монет, что я вложил в дело, окупилась, а потом и прибыль солидная стала приходить.

Постепенно я наращивал обороты. Теперь уже все знали, что самые поставки стройматериалов обеспечивает фирма "Моше и Авьен", с названием не стали оригинальничать. А поставщики были уверены, что у них все купят, причем сразу, и не будет нужды ждать, пока возникнет спрос на тот или иной товар. Потом я разошелся еще круче - теперь все караваны перекупались нами еще до въезда городскую черту, там же, за стенами, был построен склад, где все это хранилось. Остальное уже мои люди делали - инвентаризовали, проверяли, каталогизировали, вели деловую и финансовую документацию. Для Латакии это все было в новинку, тут только караванщики, вроде Норра, вели торговые книги, где записывали весь доход и все убытки, проверяя, чтоб прибыль совпадала с тем, что лежит в сундуке. О фьючерсах тут вообще никто не слышал, и когда я рассказал, что можно уже продать товар, его еще не имея, все были в шоке. Не поверили, а потом сами убедились, что система работает. В новинку были и идея демпинга, когда я, продавая сам себе в убыток, вытеснял с рынка редких конкурентов. Не говоря уже о том, что я был едва ли не первым, кто ввел облигации - я давал расписки, что за товар будет заплачено, не имея при себе никаких денег, и мне верили.

Активы нашей компании росли день за днем. Конкуренты были, но наши рынки лишь граничили, нигде не входя в особый конфликт. Дело в том, что те стройки, которыми занимался я, были в основном частными проектами отдельных физических лиц. Но помимо этого в Хонери был муниципалитет, который тоже строил свое, муниципальное, жилье, но у него поставки шли по своим каналам. Лишь иногда городским властям приходилось прибегать к услугам стихийных торговцев, чью нишу я захватил, но тут они против меня ничего не имели, потому что специально для города я все продавал по самым низким ценам, так что с этой стороны угрозы бизнесу не возникало.

Был еще третий тип строительства - его вели аристократы. До Хонери я всегда думал, что аристократ и ширай - это синонимы. Теперь же я убедился, что это не так. Да, все шираи происходят из аристократических родов, почти все, но далеко не все аристократы имеют права называться шираем. Это звание еще надо заслужить, из пяти сынов обычно не более двоих становились шираями. Но и остальные не бедствовали - почти весь центр Хонери, это были их особняки, дворцы и замки. То есть это не совсем те замки, которые были разбросаны по всей Латакии - в местном языке это два разных слова. Замок, как фортификационное сооружение крепостного типа, и Замок, как административная единица, построенная по стандартному проекту, заправлять которой имеет право лишь назначенный свыше ширай. Аристократию уважали за их родословную, ценили за их богатство, но никакого благоговения, как перед шираями, перед ними не было. Так вот, аристократы, когда хотели подновить свое фамильное гнездо, или достроить еще одну башню, тоже никогда не обращались к моим услугам, а нанимали мастеров, у которых тоже были нужные связи и возможность все, что надо, добыть.

В такой вот обстановке я уже начал было задумываться о том, что пора бы расширяться. Например, совершенно излишне, что торговцы сами доставляют к Хонери товар - наша компания может взять на себя его переправу. А там гляди, и можно будет собственными предприятиями по добыче и обработке стройматериалов обзавестись, сами строительные бригады не мешало бы взять под свою опеку, выполнять не только наемный труд, выстраивая для заказчика и по его проекту, а и самим начать строить. Ввести систему кредитования, самим же эти кредиты и давать, ипотеку, объяснить муниципалитету и аристократии, что такое "тендер", и почему им лучше обращаться за заказами именно к нашей фирме, чем выполнять все работы самим… Я подумывал о том, чтоб создать какой-нибудь "первый строительный банк", начать расширять свою деятельность за пределы одного города, Латакия большая. Не мешало бы другие, близкие, рынки взять под свой контроль, например - строительство дорог, глина, обожженная драконьим огнем, явно может быть не только для дорожного покрытия, а и для других целей найти широкое применение. Планы у меня были просто наполеоновские.

А потом однажды утром я проснулся, и подумал: "господи, я же хотел совершенно другого!" Я же расценивал все это мероприятие не как самоцель, а лишь как средство, чтоб обеспечить себя финансово и ни в чем не нуждаться. Я просто испугался, что превращаюсь в олигарха из анекдотов, который ничего, кроме своих денег, не видит, и ничего, кроме еще больших денег, не хочет. И тогда я сказал себе: "Моше, хватит! Ты уже вернул Хомарпу все долги, ты стал состоятельным человеком, пора с бизнесом заканчивать, и переходить к тому, для чего все это было изначально задумано".

Когда я сказал, что, оставаясь владельцем компании, отхожу от дел, чтоб заняться благотворительностью, мне сначала не поверили. Но это была действительно не шутка, и хоть у всех был определенный шок, пришлось им смириться. Своим заместителем, который отвечает за все, я назначил Авьен, Ярстеп стал главным хозяйственником, он теперь отвечал за все поставки, чтоб они вовремя выполнялись и клиенты были довольны. А финансовым директором я назначил Бэхэмма Гэлла, мальчишку, с которым мы встретились совершенно случайно, совершенно случайно разговорились и он меня моментально поразил тем, что как губка усваивал все новые и прогрессивные идеи. Он был настоящим финансовым гением, и даже до того, как отойти от дел, в работу его отдела я не вмешивался, лишь для проформы просматривая его отчеты и утверждая их почти без изменений.

Я дал им общие наставления, в каком направлении работать, пообещал раз в неделю контролировать, что они тут наделали. А еще я всем рассказал, что я в жизни сделал много нехороших вещей, и теперь, когда я оказался богат, хочу помочь всем страждущим. Потому теперь половина всей чистой прибыли компании должна идти на благотворительные нужды, причем я буду говорить, кому именно ее следует направить. "В первую очередь", - сказал тогда я, - "помочь надо тем, кому потом эта помощь может уже не понадобиться - наш долг седлать так, чтоб в последние часы своей жизни люди были счастливы".

Меня тогда не поняли. То есть тут знали, что такое благотворительность, но относились к ней так же, как и в моем мире - как к подачкам, которые богатые делают для вида бедным, чтоб те не очень завидовали. Но я взялся за дело всерьез.

Как и под самым красивым одеянием может прятаться черная душа человека, так и в Хонери хватало мест, которые никто и никогда не назвал бы "прекрасными". Кварталы нищеты, кварталы покосившихся зданий и вонючих помоев. Их в Хонери было мало, они были спрятаны на задворках, но я уже жил тут достаточно долго, чтоб знать о них.

Туда я и направился. Даже не совсем туда - в конкретное здание, которое местные жители называли просто - Приют. Именно так, с большой буквы. Это было очень специфическое учреждение, даже не госпиталь, а именно что приют, другого слова и не подберешь. Туда попадали те, кто умирал, от болезни или от старости. Это было место, где людям смягчали последние дни их жизни. Тут не было врачей, потому что те, кому они могли еще помочь, сюда не попадали. Тот же Приют отвечал и за похороны, он должен был следить, чтоб все умершие были приданы земле или сожжены, право на выбор давалось каждому в зависимости от его веры и убеждений.

Для моих целей Приют был просто идеальной находкой, мне несказанно повезло, что тут такая организация существовала. Я тогда пришел к заведующему этим муниципальным заведением, и сказал, что я, такой-то такой-то, хочу взять весь Приют под свою опеку, и лично превратить жизнь каждого умирающего в пусть и короткую, но сказку. Взамен не требую ничего, кроме права с ним поговорить. Я тогда не ставил никаких условий, ничего не хотел для себя, потому моему предложению хоть и удивились, но возражать не стали. Еще бы. Кто же захочет добровольно от денег отказаться?

Когда я впервые зашел в палаты к умирающим, мне стало немного не по себе. Озноб пробил, настолько тут была удручающая обстановка. Старики с впавшими губами, еще молодые люди со следами неизлечимых болезней, даже дети - они все прекрасно понимали, что умирают, и эти последние дни их жизни были полны секундами тягостного ожидания неизбежного.

И тогда я заговорил. Сначала со всеми сразу, потом с каждым по отдельности. Я совершенно не помню, что тогда сказал. Это было как в думке, как в тумане. Слова сами лились из моих уст, и я верил в то, что говорил. Я действительно хотел помочь этим людям. Я подходил к каждому из них, и спрашивал: "какое твое самое сокровенное желание, скажи, и я исполню его!" Мне не верили, даже умирающие люди не могли поверить, что в мире существует истинное благородство. Но я был убедителен, и они, постепенно, стали делиться своими секретами. Они были самые разные, но были у всех. Кто-то мечтал попробовать шоколада. Кто-то мечтал увидать дальние края. А один старик попросил сущую мелочь - он хотел перед смертью увидеть, "хоть одним глазом", свою дочь, которую он потерял несколько десятков лет назад.

Я всем пообещал, что исполню их желания. И я действительно это сделал. Те дни, пожалуй, были самыми тяжелыми днями в моей жизни. Ни до, ни после ничего подобного со мной не происходило, я просто горел, я метался по городу, я думал и фантазировал. С такими мечтами, как шоколад, пусть он в Латакии и стоил дороже золота, было просто. Я его просто купил. С дальними краями было сложнее - я нанял аршаина, который объездил всю Латакию и владел в совершенстве мастерством иллюзии, и за большие деньги уговорил его подарить умирающему мальчику сказку. Но самым тяжелым было найти дочь старика. Я понимал, что я не успеваю. Человек, про которого неизвестно ничего, кроме имени и имени отца, потерянный где-то в Латакии - иголка в стогу сена. Но мне огромную помощь оказал Хомарп, он счел такой благородный поступок достойным своего вмешательства, и через своих знакомых в магистрате мы смогли найти эту дочь, которая уже сама была бабушкой. Хомарп, кстати, был единственным, кого мой благотворительный порыв не удивил, а лишь порадовал. "Ты хороший человек, Моше", - сказал он.

Это было чудо - но я успел. Я исполнил все просьбы до того, как умерли те, кто это просил. Многим я подарил счастье последних часов их жизни, тот же старик не только увидел свою дочь, а и внуков с правнуками, узнав перед смертью, что его "малютка" поднялась из трущоб, став женой одного из самых видных аристократов Хонери. А как несказанно был счастлив мальчишка, который наконец попробовал загадочный шоколад, о котором он всю жизнь мечтал…

Когда меня спрашивали, что я хочу за свою помощь, я отвечал так. "Я грешный человек. Я много нехороших поступков совершил в своей жизни, и теперь я чувствую в себе порыв совершать добро. Мне ничего взамен не надо. Лишь прошу об одном. Когда будешь умирать - вспомни обо мне, подумай, что ты готов посвятить мне свою смерть. Тогда, быть может, на небесах услышат этот порыв души, и хотя бы часть моих грехов будет прощена".

Я не сказал слова "некромантия", я не упоминал "добровольную жертву". Ахим меня многому научил, я только тогда это понял. А среди всего прочего - магические формы излишни, главное - магическая суть. Для некромантии не имело значения, будет ли жертва знать, для каких целей ее смерть будет использовать некромант, или не будет. Имело значение лишь добровольное желание умирающего человека, его разрешение некроманту использовать свою смерть для магических обрядов, а в каком конкретно виде она будет выражена - не имеет значения.

Да, я действительно ничего не делал просто так. Я помогал от всей души, но я получал за свои труды достойную награду - в меня входил огромный поток магической силы! Я подошел к проблеме слабости некромантов со стороны бизнеса, если мне нужны добровольные жертвы - то я их куплю. Именно для этого, чтоб иметь достаточно денег, я основал строительную компанию, именно для этого я стал помогать всем обездоленным.

Сначала было тяжело. Я слишком мало тренировался магии, и я не мог удержать всю ту силу, что попадала в меня. Я был вынужден ее потратить, выплеснуть куда-то, так что по городу даже поползли слухи о мертвых цветах, которые внезапно расцветали за доли секунды у постели умирающего. Но, постепенно, у меня все лучше и лучше получалось удерживать магическую силу некроманта в себе, пополняя ею внутренние резервы, которые есть у каждого мага. Я не спешил ее использовать - я был еще не готов, не уверен, что общество воспримет столь непривычный способ получения силы. Это как-то кощунственно звучало, "покупать чужие жизни", казалось, что я просто использую умирающих людей, обманываю их в своих интересах.

Но ведь это было не так! Я честно выполнял свою часть уговора, они что-то хотели - я исполнял их мечту. Это они меня часто обманывали, такова человеческая натура. Далеко не все думали обо мне перед смертью, и очень часто я напрасно тратил дни, ничего не получая взамен. Обо мне постепенно стали гулять самые разные слухи, люди указывали мне вслед пальцами, называли меня по имени. Все считали меня чудаковатым богачом, но так как я ни разу так и не попросил ничего, все верили, что я действую чистосердечно. Хомарп меня хвалил, он говорил, что ему еще не доводилось встречать в своей жизни люде подобного благородства.

Постепенно, по мере того, как росла слава обо мне, становилось все труднее и труднее. Умирающие уже не ждали, пока я сам к ним приду, а приходили ко мне - и просили, просили, просили. Их просьбы становились все более и более нереальными, я уже не мог отделаться куском шоколада, и приходилось постоянно изворачиваться, чтоб удовлетворить их запросы. Хорошо, что финансовый гений Бэхэмма Гэлла давал нашей компании все больше и больше прибылей, я не был ограничен в средствах, а самые невероятные просьбы стал исполнять своей магией. Той, что накопил - ее становилось все больше и больше. Сам того не зная, я стал самым сильным магом этого мира.

Но сила моя была одноразова. У меня не было других источников могущества, кроме добровольных жертв, а значит я не мог остановить этот процесс. Тогда же я решил, что ресурс Хонери почти исчерпан, и настало время выходить на более широкий простор. Тогда я основал первую благотворительную фирму, которую так и назвал: "Исполнение Последнего Желания". Я начал нанимать наемных служащих, которые получали грандиозные полномочия, огромные финансовые ресурсы, а делать должны были всего ничего - ездить по Латакии, рассказывать обо мне и исполнять желания умирающих, попросив их в последний миг правильно подумать обо мне. Я не знал, сработает ли это, все же в классической некромантии считалось, что жертва должна обязательно знать некроманта. Но в очередной раз оказался прав Ахим, который говорил: "книги мудры, но жизнь мудрее, верьте книгам, пока жизнь не докажет вам обратное". Незнакомые люди, о которых я никогда не слышал, а сами они обо мне узнавали в последние дни или часы своей жизни, дарили мне силу своих смертей, и мой потенциал, как черного мага, рос с каждым днем.

Единственная, кто что-то подозревал - была Авьен. Но и она всего лишь заметила, что я стал намного более сильным магом, чем был раньше, но никак это не связала с моей благотворительностью.

А тем временем события в мире разворачивались своим чередом. Лето, страшное, сухое лето, как-то прошло, пришла осенняя прохлада и уже не столь нужные теперь дожди. Вновь стали полноводными реки. Урожай был хоть и беден, но его должно было, пусть с трудом, хватить до следующего года, и на посев тоже. Нигде не было обещанного голода, от которого "пухнут и старец, и млад", Предсказание отсрочивалось, и Хомарп немного успокоился. Прошла осень, приближалась зима.

От наших старых знакомых шли разные слухи. Ширай Исса вновь был восстановлен в своих полномочиях, более того, его вновь избрали магистром Багряной стражи Храма и Воинов Пограничья. Он пропадал где-то на западе, у него хватало дел в Пограничье, в сердце Латакии, там, где Багряный Храм. Хомарп говорил, что ему пришло несколько писем от Иссы, где гигант передавал привет, в том числе и нам с Авьен. Где-то там бродил и араршаин Жан-Але, про него слышно было меньше, но в Латакии традиционно маги старались стоять в стороне от большой политики, так что в этом нет ничего удивительного. Но хоть Жан-Але с Иссой и были далеко, результаты их работы доносились и до Хонери. Через все того же Хомарпа мы знали про слухи, которые бродили среди шираев - все чаще звучали слова о необходимости не народу Латакии, а самим шираям отказаться от части своих полномочий. То, что Беар и Яул добивались через обман, Исса был вынужден объявить прямо - шираи нуждаются в едином централизованном руководстве, время, когда каждый мог сам определять, где он будет ценнее всего, прошли. Все уже знали о первом регулярном войске шираев - в него превратились отряды Беара и Яула, которых Исса взялся сплотить в единое целое, в единый организм.

О самих великане и карлике ничего не было слышно.

Лютые, бушующие всю очень дожди, которые, казалось, решили отплатить сполна за сухое лето, прекратились в один день, и внезапно ударили морозы. Это была одна из самых холодных зим, по словам Хомарпа - даже море возле Хонери замерзло. Но нам было не до этого. Все были заняты своими делами, хоть строительный бизнес и замедлял свои темпы в зимний период, но не останавливался, и компания "Моше и Авьен" продолжала работать. Хомарп однажды сказал, что он уже достаточно просидел на одном месте, и отправился в очередное странствие, пообещав вернуться только к весне. А я работал кудесником.

Народная молва - странная вещь. Я всегда говорил, объясняя свою благотворительность, желанием скупить свои грехи, а люди восприняли это по-другому. Они говорили, что что бы я не совершил в своей жизни, оно уже искуплено, и теперь я явно задался целью стать святым. А потом начало этой шутки исчезло, зато вывод остался - меня стали называть святым, на полном серьезе утверждая, что только святой может вершить столько добра, ничего не прося взамен. Но, как ни странно, мне эти слухи были только на руку - теперь умирающие знали, что им помогает святой, и дарили мне свои смерти даже без моей просьбы. Очень часто ко мне приходили простые люди, приносили разные веши - кто деньги, кто одежку, кто еду. Они хотели мне помочь, но я им всем отказывал - я говорил, что мне не надо. Мне это действительно было не надо, у меня было достаточно денег, их гроши бы ничего не решили, а устраивать дома склад старых вещей бессмысленно, потому что все равно ни один умирающий никогда не попросит чужие рваные сапоги. Но и это люди по-своему истолковали, превратив меня в этакого святого аскета, который добровольно расстается с последним, лишь бы помочь ближнему своему.

Тогда я не удержался - нанял человека, который принимал все эти дары, а потом перераспределял их среди страждущих, бедных, но еще далеко не умирающих людей. От меня такая "благотворительность" ничего не требовала, по сути люди сами помогали друг другу, а я лишь был посредником, но и это добавило мне лишней святости. Как раз тогда, когда меня даже Авьен в шутку стала называть святым, я в первый раз примерил на себе слова Предсказания. "Святой и безгрешный юнец" - а кто его знает, вдруг двадцать три года, или пятьдесят девять дюжин дюжин, тут еще считается возрастом юнца? "Святым" я уже стал, что до безгрешности… Грех, это очень относительное понятие. Может, мои грехи и за грехи тут не считались? Я до сих пор этого не знаю.

Я даже не думал, что эти слухи сыграют со мной злую шутку.

Зима с каждым днем становилась все холоднее и холоднее. Морозы стали невиданные, таких не помнили старожилы, про такие морозы не упоминалось ни в одной хронике. Лед на море стал настолько толстым, что по нему могли не только люди ходить, а и шираи на своих конях ездить - такого тоже никогда не встречалось. И это тут, на западе, где идущий с моря ветер все же смягчал климат. Что происходило в сердце Латакии - даже страшно себе было представить. Ужасные ураганы, вечные снегопады, и ветер - ледяной ветер, который, казалось, дул со всех сторон. Я, когда выходил из дома, закутывался в несколько шкур, Авьен вообще часто целыми днями грелась у камина. Было очень много обмороженных, хоть людям и рекомендовалось сидеть по домам, нужда гнала их на улицу.

Авьен, которая осенью отметила пятьдесят дюжин дюжин, в местном исчислении ничего не значащая цифра, так как далеко не у всех людей тут было по десять пальцев, все больше молчала, уходила в себя. Я пытался понять, что с ней происходит, но у меня ничего не получалось. Было очень много дел, зимой люди умирали намного чаще, чем летом, а исполнять их желания было наоборот, намного сложнее. Я уходил рано, приходил поздно - а моя даву часто, казалось, так весь день и просидела без движения у камина. Она как-то стала отвечать на все вопросы отвлеченно, казалось, мысли девушки витают где-то далеко. Мы не стали чужими людьми, но то чувство, которое между нами почти возникло…

Я себе говорил, что оно просто впало в зимнюю спячку. Что весной опять все пробудится, опять все начнется с начла. Я убеждал самого себя, что я просто сейчас занят, мне некогда, а вот как только я накоплю достаточно магической силы - так во всем Авьен признаюсь. И про карту расскажу, с которой так никогда не расставался. Я даже иногда думал, что весною, или, максимум, летом, признаюсь Авьен в любви и попрошу ее руки и сердца. Ну и что, что у нее не зубы, а клыки, а зрачки кошачьи, вертикальные? Между прочим, она была одна из самых "человечных" девушек, что я встречал в этом мире, и я просто не мог себе представить жизнь без ее длинных, иссиня-черных волос. Когда я ее встретил, они были до плеч. Теперь уже выросли до пояса, и стали еще более красивыми. Но моим планам не суждено было сбыться, судьба распорядилась по другому.

Впрочем, это я забегаю вперед. А пока была зима, и было холодно. И вот однажды в наш дом, вернее дом Хомарпа, но мы с Авьен его называли нашим домом, кто-то постучал. Это было очень странно, потому что в этот вечер было даже холоднее, чем обычно. Даже для меня.

- Кто там? - спросил я.

- Многоуважаемый Моше, вас вызывает к себе Совет Латакии, не соизволите ли вы прибыть?

- Одну минутку, только оденусь, - тут же ответил я.

Я с самого первого дня в этом мире заподозрил, что тут все же есть какая-то центральная власть. Без нее вся эта система не продержалась бы. Шираи были слишком разрозненны, они никогда не задумывались об экономике, где взять золото, чтоб заплатить жалование страже того или иного замка, или откуда в резервные фонды попадают продукты. Шираи просто "правили", а должен был быть кто-то, кто не правит, а именно управляет этой страной. Но о том, кто эти загадочные личности, я узнал только тут, в Хонери. Они назывались Совет Латакии, никакой особо славы не имели, личность Председателя Совета если и знали, то только редкие специалисты. Зато Совет выполнял всю черновую работу - собирал налоги, оплачивал армию, выносил стратегические суждения, где провести новую дорогу или какому региону страны дать дотации. Официально все полномочия Совета Латакии были ему лишь делегированы общим съездом всех шираев, но так как реально такой съезд проводился дай бог один раз в десяток лет, именно в руках этой загадочной организации были сосредоточены все полномочия и все рычаги власти. Но к ней никто не относился серьезно - Хомарп отмахнулся, мол, есть такие, советники, работают, ну и пусть их; Авьен и того меньше сказала, она с трудом вспомнила, что вроде бы пару раз такое название слышала. Я сам попытался провести собственное расследование, но мне быстро дали понять, что я лезу не туда, куда надо, что мой нос меня до добра не доведет, и я тут же отступил. Тем более, тогда у меня были другие заботы - компания "Моше и Авьен" только поднималась на ноги, и задумываться о геополитике мне было некогда.

Зато теперь она сама вспомнила обо мне. И хоть ни тон, ни слова не внушали угрозы, я предпочел не дразнить льва, собрался и вышел. Посланцем оказался настоящий снежный человек - большой и заросший. Не удивительно, что именно такого послали, он и голяком в любой мороз может спокойно в снежке валяться.

- Идите за мной, - сказал снежный человек, и мы отправились куда-то в центр города.

Я до этого не знал, где именно заседает совет. Оказалось, что едва ли не в соседнем с офисом нашей фирмы зданием, самым обычным, таким же, как и многие вокруг. Нигде не было никаких табличек, простая деревянная дверь, узкий коридор, ведущая в подвал лестница. Тут меня снежный человек передал новому провожатому, с которым мы спустились на подземный этаж, и я наконец-то смог оценить истинный масштаб этого центра власти.

Огромный подземный зал. Для футбола маловатый, а в баскетбол спокойно можно играть, только кольца поставить, еще и для трибун места хватит. Все стены отделаны искусной мозаикой, свет дают не свечи, факелы или камин, традиционные для этого мира, а магические светильники. Яркие, но баснословно дорогие, особенно дорого их содержание, если ты не маг - раз в месяц нужно из заново заряжать. У Хомарпа такие были, но он ширай. И у нас с Авьен, но мы шаины, можем сами их заряжать. Посреди зала стоял круглый стол, такой же, наверно, как в свое время еще король Артур использовал. А вокруг него, собственно говоря, и заседал совет. А одно место было свободно, и стул стоял немного под углом, приглашающе. Явно, для меня.

Но я человек вежливый, без приглашения садиться не стал. Осмотрел советников. Мне их лица тогда ничего не сказали, кроме одного, самого молодого. Его я прекрасно знал. Еще бы, как можно не знать финансового директора собственной компании, Бэхэмма Гэлла? Странно, что я раньше не догадался, что он не тот, за кого себя выдает. Загадочный гений, который мне подозрительно встретился сразу после моего интереса про Совет Латакии - я мог и раньше заподозрить, что это не случайность. Но не заподозрил. А теперь уже поздно было что-то менять.

Зато я был уверен, что раз Бэхэмм один из советником - Совет Латакии имеет обо мне полную и правдивую информацию. А значит, мне действительно нечего было бояться, потому что ничего предосудительного, что могло бы навредить Латакии, я никогда не делал. А лишь занимался бизнесом и благотворительностью, что же тут плохого?

- Присаживайся, Моше, - предложил один из советников. - Или ты предпочитаешь, чтоб мы тебя именовали по полному титулу, шмон Моше?

- Моше достаточно, - не удивился я, присаживаясь за стол.

А чего удивляться? Если Совет действительно занимает в жизни страны то место, которое я им определил, то они обязаны были знать, кто я такой. Слишком много кто об этом знал, Хомарп, Норр, Жан-Але, Исса, Ахим, Авьен… Другие люди - проговориться мог кто угодно, а у таких советов, как правило, уши есть везде.

- Мы давно наблюдаем за тобой, - продолжал тот же самый советник, - ты сразу вызвал у нас большой интерес. Ты не первый из шмонов, который тут, в Латакии, пытался привить образ жизни с той стороны, откуда вы приходите, но ты, пожалуй, самый успешный. Мы и сами хотели организовать что-то наподобие твоей компании, но у тебя это вышло и лучше, и быстрее, и безболезненнее, чем получилось бы у нас.

- Спасибо за комплимент, - поблагодарил я.

- Это не комплимент, это констатация факта. Многоуважаемый брат Гэлл согласился добровольно обучится методам твоей работы, мы согласились. Надеемся, он оправдал наши ожидания? Я слышал, что ты позитивно отзывался о его работе, утверждая, что и сам бы лучше не придумал? - я кивнул, действительно, зашел как-то раз такой разговор, мы тогда с Авьен у камина грелись, а одна из служанок на нем пыль вытирала. - Это хорошо. Ты же не против, чтоб брат Гэлл и дальше выполнял свои обязанности? Не волнуйся, мы на твою часть, или часть твоей даву, не претендуем. Мы лишь хотим, чтоб ваше начинание и дальше работало, оно оказалось полезным для Хонери, а значит и для всех нас. Мы сейчас тебя позвали, чтоб поговорить о другом. А именно - о твоей благотворительной деятельности.

- И что же вы хотите узнать? - легкомысленно спросил я, хоть сердце мое и забилось в груди чаще, чем обычно.

- О, ничего особого. Просто ходят слухи, что ты очень интересовался Предсказанием, и цель твоей "благотворительности" не сеять добро, а стать тем самым святым, о котором говориться в предсказании. Более того, нам достоверно известно, что ты, испытывая к своей даву теплые чувства, тем не менее не имеешь с ней никаких близких отношений, что может свидетельствовать о твоем желании остаться безгрешным. Совет Латакии интересуется, сколько в этих слухах правды, и действительно ли ты собираешься принудительно заставить Предсказание упоминать именно тебя?

Вот так вот. В том, в чем меня реально могли обвинить, меня никто даже не подозревал, зато подозревали в том, что я кроме как шутку воспринимать не мог. Как доказать, что я не слон? Как доказать, как убедить, что я действительно не собираюсь обманывать Предсказание, при этом не сказав правды? Мне предстояла нелегкая задача. Но я в тот раз справился. Главное - не волноваться, говорить уверенно, и самому верить в то, что говоришь. Эти правила работали всегда, не подвели меня и в тот раз.

- Конечно, на самом деле я занимаюсь благотворительностью не потому, что хочу искупить свои грехи, - говорил тогда я, - но клянусь - у меня и в мыслях не было стать святым! Предсказанием я интересовался только потому, что мой хороший друг, ширай Хомарп, сейчас пытается в нем разобраться. Меня тоже заинтересовало, насколько нынешние события применимы к Предсказанию, - между прочим - истинная правда. - А благотворительностью я занялся совершенно для другой цели. Ваш человек, Гэлл, должен был рассказать, что дела у нашей компании идут просто превосходно. А вы не задумывались, в чем тут дело? Ведь на самом деле я ничего нового не придумал, в той или иной мере все, что мы делаем, было известно и до меня. Так в чем же дело? Я вам расскажу. Все дело в доверии. Там, откуда я пришел, доверие к компании стоит на первом месте, там целая земля, например, занимается только тем, что хранит чужие деньги. То, что мы делаем, еще непривычно. Люди, с которыми мы работаем, должны верить, что мы не обманем, что всегда лучше обратится к нам, чем работать напрямую. Гэлл, скажи, ведь даже когда я половину прибылей использовал для своих целей, они лишь увеличивались?

- Да, - вынужден был признать мой финансовый директор.

- Не странно ли? На самом деле нет. Я завоевал для нашей компании всеобщее уважение. Теперь все знают, что мы - порядочные люди. Более того, все уверены в нашей состоятельности. Если я могу позволить такие траты на благотворительность, то значит у нас финансовая стабильность, мы работаем надежно и нам можно доверять. Формирование позитивного имиджа компании является одним из основных залогов успеха ее деятельности. Другой фактор - отношение людей лично ко мне. Традиционно всегда вызывает большие подозрения, когда человек…

Я тогда долго заливался соловьем. Я говорил лишь то, что от меня хотели услышать. Если бы я начал утверждать, что у меня натура такая, я людям помогать люблю, мне бы не поверили. Люди во всех видят свое отражение, советники никогда бы не стали кому-то бескорыстно помогать. Потому, чтоб убедить их, что я не вру, я должен был стать как они. Черствым, прагматичным человеком. Который во всем ищет лишь собственную прибыль. И я этого добился. Я доказал, что на самом деле все мои действия были направлены лишь на то, чтоб компания "Моше и Авьен" стала еще богаче. В местном языке не было таких слов, как "имиджмейкер" или "пиар", но я убедил советников, что я лишь рекламировал себя и занимался созданием образа благопристойного бизнесмена, которому можно доверять.

Намного тяжелее было объяснить наши отношения с Авьен. Тут моя фантазия уже не сработала, и я просто рассказал правду. Да, я люблю ее. Но не как свою девушку, а как сестру, с которой ты всегда рядом, но ничего близкого между вами не происходит.

Когда я закончил свой рассказ, советники попросили меня удалиться и подождать их решение снаружи. Ждать пришлось недолго. Буквально через два минуты меня позвали внутрь, и тот, кого я, условно, назвал "Председателем Совета" высказал общее мнение:

- Нас устроили твои объяснения. Однако впредь Совет Латакии выражает свое желание быть в курсе твоих дальнейших планов, дабы между нами не возникло взаимного непонимания и лишних вопросов. Нам бы хотелось попросить, чтоб через брата Гэлла, который и впредь будет выполнять свои функциональные обязанности в твоей компании, ты информировал о своих новых задумках. Братья за это проголосовали единогласно. Не откажешь ли ты нам в этой небольшой просьбе?

- Конечно нет! - удивился я.

Еще бы. Когда такие люди делают такие просьбы, отказаться может лишь потенциальный самоубийца. А я таким себя никогда не числил.

- Мы рады, что между нами возникло взаимопонимание, и хотелось бы, чтоб оно продолжалось и впредь. Шмон Моше, мы больше не задерживаем тебя.

Я не помню, как я добирался из Совета домой. Помню только, что была ночь, шел снег, и было очень-очень холодно. А еще я был злой.

С тех пор моя работа значительно усложнилась. Я чувствовал, что за каждым моим шагом, за каждым моим словом следят. В офисе приходилось каждый вечер давать отчеты Гэллу, сколько я за сегодня человек осчастливил, как это отрекламировал и что это может дать для бизнеса. Сама компания "Моше и Авьен" приостановила свою работу - дикие снегопады занесли все дороги, в Хонери невозможно было попасть ни пешему, ни коннику. Я занимался исключительно "благотворительностью", используя уже накопленные к тому времени ресурсы.

Даже дома я не мог расслабиться, поговорить с Авьен, рассказать, какие у меня проблемы, что меня взяли под колпак. Я знал, что у этих стен есть уши. Единственное, что мы могли - переходить на русский язык. Но на нем моей даву было очень тяжело объяснятся. То ли я плохой учитель, то ли слишком мало практики, но если я владел теперь уже местным языком в совершенстве, то Авьен на русском говорила, как двухлетний ребенок. Или даже хуже. И она больше его не хотела учить.

Но даже тогда я не заподозрил, что с даву что-то не так. Я был уверен, что во всем зима, снежная, холодная и тяжелая, виновата. Я работал на износ, накапливая магические силы некроманта, но мне все время казалось, что их слишком мало. Я хотел еще и еще, это для меня стало наркотиком. Чувство всевластия, когда в меня вливалась очередная порция магии, хотелось повторять раз за разом. В моей голове тогда уже появились нехорошие мысли, что слишком мало людей умирают, и что не мешало бы увеличить их количество. Очень часто я проходил мимо замерзших в снегу людей, их в ту зиму было много в Хонери, и я испытывал не жалость, а сожаление, что эта жизнь потрачена напрасно и мне ничего не досталось от ее смерти.

Потом я перестал возвращаться домой. Было очень много работы, и я сначала одну ночь, потом другую остался в офисе, задремав на матрасе в углу. Авьен мне ничего не говорила, она мне все же была не жена, а даву, учительница. Ее долг - сделать так, чтоб я смог освоиться в этом мире, а не следить за тем, чтоб я ночевал дома.

Сейчас я вспоминаю те дни, тот месяц, и мне становиться страшно. Я действительно едва не превратился в бездушную машину, в наркомана, готового убивать ради очередной порции кайфа. К счастью, это не произошло. Я смог вовремя остановиться. В этом мне помог Хомарп.

Ширай вернулся в Хонери в первый день весны. То есть тут не было такого четкого понятия, как весна или осень - когда начинало теплеть, тогда местные и говорили: "пришла арhаш", то есть весна. А когда после жаркого лета начинали падать листья и идти холодные дожди, говорили: "наступила энhаш", то есть осень.

Я уже настолько привык, что за окнами идет снег и стоит мороз, что даже не поверил, когда увидел солнечное небо. Мне казалось, что зима теперь будет вечно, и ледяной ветер, который дует сразу со всех сторон, никогда не утихнет. Но пришла весна, а вместе с ней, тем же утром, в наш дом зашел Хомарп. Вернее, в свой дом.

Я его не сразу узнал. Этот человек ничего не имел общего с тем богатырем, что я когда-то повстречал на лесной дороге возле Фиеля, в свой первый день в этом мире. Тогда он, пожав мне руку, едва не переломал все кости, а теперь и сам, казалось, может в любой момент сломаться под собственным весом. Худой, изможденный, с новым шрамом на лице, со следами обморожения на руках, у Хомарпа даже не хватило сил подняться в свою комнату. Он упал на скамейку, и мы с Авьен вдвоем его за пол часа едва смогли дотащить до ближайшей кровати.

В тот день я не пошел на работу. Я знал, что будут новые просители, мечтающие перед смертью насладиться обществом первой красавицы Хонери или получить себе гроб из чистого золота. Да, были и такие - их желания я исполнил очень просто, там ничего, кроме денег, больших денег, не понадобилось. Я знал, что вновь смогу получить силу чужой смерти - но сейчас мне было не до этого. Плохо было моему другу, шираю Хомарпу, и моим долгом было позаботится о нем. Мы с Авьен целый день провели у его постели. К сожалению, наша магия ничем ему помочь не могла. Во-первых, потому что все шираи имеют иммунитет не только к ядам, а и ко всей лечебной магии. А во-вторых Хомарп был не болен. Он был лишь изможден, истощен, изнурен до такого состояния, когда только желание жить может вытащить человека с того света.

Днем мы смогли напоить его питательным бульоном, вечером он пришел в себя и смог поесть сам. Но заговорили мы только утром следующего дня. Ширай рассказывал о том, что происходит в Латакии, и его рассказ был страшен.

Прошедшая зима забрала больше жизней, чем все прорывы врагов за исчислимую историю. Она лютовала повсюду, и на севере Латакии, где люди хоть и не были привычны к такому морозу, но имели где укрыться и что на себя надеть. И на юге. Это было страшно. Там, доселе где обычно температура никогда не падала ниже нуля, а снег был некой экзотикой, в эту зиму пришла настоящая стужа, холод вымораживал целые города. Спаслись только те, кто догадался укрыться в замках - но не все это сообразили, а из тех, что сообразили, успели не все. В самих же замках царил голод. Никто даже не думал, что придется содержать такое количество нежданных беженцев, запасы продовольствия таяли слишком быстро. Люди съели всех домашних животных, всех птиц, как в блокадном Ленинграде. Но то была война, а это все происходило в мирное время.

Хомарп говорил о страшных картинах мертвых, замерзших городов. О каннибализме, когда обезумившие матери если своих детей. Ширай сказал, что погибло не меньше половины населения южной Латакии, и еще неизвестно, сколько из выживших уцелеет. Начинались эпидемии. До этого их сдерживал лишь мороз, но теперь, когда пришла весна, и тела мертвых, пролежавшие всю зиму в снегу, начнут таять, следует ожидать прихода всех мыслимых и немыслимых хворей. Будут заражены реки и колодцы. Было рано радоваться приходу весны, потому что беды только начинались.

А еще Хомарп говорил, что шираи паниковали. Люди, на которых до этого держался в Латакии весь порядок, просто не знали, что делать. Они прятались по своим замковым покоям, скрываясь от своих подданных, потому что им нечего было сказать. Они не могли объяснить, откуда пришли такие морозы, и почему к ним Латакия оказалась не готова. Но и это не все, что рассказал Хомарп. Смерть людей - это страшно, это великое горе, но такое случалось и раньше. У шираев не было ответов на вопросы, и они не искали их, как сам Хомарп, а хотели отмолчаться, не понимая, что этим лишь вызывают лишние подозрения. Все громче и громче среди людей звучали страшные слова: "кара небесная", "покаяние". Люди не понимали, за что пришли к ним такие муки, и обвиняли тех, кого до этого боготворили - шираев.

В языке Латакии не было такого понятия, как "гражданская война". Было слово "бунт", и то, что сейчас созревает в умах еще не осознавших это людей, Хомарп так и назвал. "Бунт по всей Латакии". Голодные, лишенные всего люди хотели найти виновного в своих бедах. Они уже не могли думать логически, эмоции затмили разум, и над самим институтом шираев навис острый меч.

Хомарп не успел закончить свой рассказ. Стены имеют уши, и эти уши передали тем, кому надо, то, что говорил ширай. За ним пришли. Вежливо попросили то же самое, что он только что рассказывал, повторить еще раз, только на этот раз уже не для наших с Авьен, а для других ушей. Хомарп был слишком слаб, чтоб идти сам, и его унесли. Куда - никто не говорил, но я это понимал и так. В Совет Латакии.

Впрочем, тогда я был только рад этому. Когда ситуация столь сложная, должны быть люди, готовые взять на себя ответственность за принятие всех решений. Почему бы не советники?

В тот день я тоже не пошел на работу - мои мысли витали далеко. Я до вечера просидел перед камином, осознавая, что мир Латакии - далеко не такая сказка, как я думал до этого. Циклопы, фавны, кентавры, хоббиты, йети, шестирукие великаны и девушки с волосами цвета вороного крыла; дома-башни с золотыми шпилями; драконы, обжигающие дорожную глину; маги; даже Башня Драконьей Кости - это реальный мир, где живут, любят, рожают, страдают и умирают люди.

Авьен сидела рядом, и тоже молчала. На душе у нас было тяжело.

А потом пришли за мной. Меня уже отвели в знакомое здание Совета, в знакомый подземный зал, где вновь, как и прежде, стоял круглый стол с одним свободным местом.

- Шмон Моше, - начал без предисловий Председатель, - ты слышал рассказ ширая Хомарпа, ты представляешь, что сейчас происходит в Латакии. Ширай высказался о тебе весьма благосклонно, мы учли его мнение, сравнили его с нашим, и теперь хотим сделать тебе еще одно предложение. Признаюсь сразу, в свете последних событий Совет Латакии столкнулся с проблемами, решать которые нам еще не доводилось в своей истории, ты же показал, что обладаешь оригинальным свежим взглядом на многие вещи, что в данной ситуации может оказаться полезным. Потому, учитывая, что ты в свое время уже прошел ширай эрэц, что нам до сегодняшнего дня не было известно, и тебе выпали Ахтарил, Лихалим и Хайар-Бараллах, мы бы хотели предложить тебе должность полноправного советника, со всеми вытекающими правами и обязанностями.

- Я должен подумать, - только и смог выговорить я.

- У нас нет времени, - покачал головой Председатель, - ты должен прямо сейчас сказать свое решение. Чтоб облегчить твой выбор, позволь тебе кое что показать.

Председатель поднялся со своего места, подошел к одной из стен, скрытой занавесом, и резким движением рванул его в сторону. Предо мною предстал настоящий пантеон - боги и богини, я их тогда не считал, но сразу понял, кто это такие. Тридцать шесть богов. Крайний - путник Ахтарил, где-то в середине притаился висельник Лихалим, а по самому центру, на троне, сидит император-чародей Хайар-Бараллах. Хоть до этого я видел богов только на картинках, но статуи были точно такие же. Совсем простые, образные. Они лишь давали намек, что это за бог. Лица как будто были скрыты туманом, а сами фигуры расплывчаты.

Авьен бы сказала что-то о судьбе, а я просто согласился.

- Хорошо. Я принимаю должность советника.

Так я узнал, что вера в 36 богов не умирает. Мне потом рассказали, что действительно, эта вера просто ушла в подполье, став верой избранных, сказкой для обычных людей. Тридцати шести богам поклонялись сильные мира сего, у меня возникли определенные ассоциации с масонскими ложами, но это было совсем другое. Еще мне рассказали, что все без исключения советники обязательно проходили ширай эрэц, и у каждого их них были свои покровители. Потому и я, когда они узнали про ритуал, сразу же стал для них своим. Меня уже не в чем не подозревали, называли "брат" и интересовались моим мнением по самым разным вопросам.

Это стало моей новой работой. Бэхэмм Гэлл меня очень быстро ввел в курс дела, ознакомил с правилами совета, которые на самом деле были очень просты. Все вопросы совместно обговаривались, а потом ставились на голосование, и тот, который набирал больше половины голосов, принимался. При этом каждый из советников отвечал за определенную отрасль, был советник по безопасности, советник по экономике, даже отдельный советник по шираям. Совет Латакии совмещал в себе законодательную и исполнительную власть, новых членов избирали по протекции старых, но убедившись, что они действительно достойны и могут принести пользу. Количество советников было не фиксировано, в одни времена их было всего пятеро, сейчас - двенадцать, я стал тринадцатым.

Так как мне нужна была какая-то должность, меня назвали "советником по чрезвычайным ситуациям". Обтекаемая формулировка, которая скорее характеризовала нынешнее время, чем мои прямые обязанности. На самом же деле от меня хотели свежего взгляда на события, от меня ждали советов, до которых другие не могли сами дойти. Все признавали, что раз я пришел с той стороны, то могу знать то, что в Латакии еще долго не будет открыто.

Дома я стал показываться еще реже. Авьен ухаживала за Хомарпом, который очень медленно набирал силы. Удивительным было вообще то, что он смог вернуться. Как потом рассказывал ширай, его конь пал почти в пятидесяти километрах от городских стен Хонери, и все это расстояние по снегу, в мороз, под лютым ветром Хомарп прошел сам. Его вел долг, а удерживала сила воли. Ширай не помнил ничего про этот путь, кроме того, что было очень холодно - в эти дни даже в городе мало кто рисковал на улицу выйти, а Хомарп должен был пройти огромное расстояние. Он шел весь день, и всю ночь, только под утро добравшись до городских ворот. Никто не думал, что в такой мороз и вьюгу кто-то способен прийти, и ширай долго стучал, прежде чем его, наконец, услышали. Поразив городскую стражу своим изможденным видом, он уже был в бессознательном состоянии, и не попросил о помощи. Его ноги сами отнесли туда, где всегда был его дом, и где мы с Авьен о ширае позаботились.

Хомарп был первым, кто принес в Хонери страшные новости о том, что происходит в стране. До него несколько месяцев город жил своей жизнью, закрытый от остального мира. На рассказ Хомарпа отреагировали соответствующие органы, все шираи, которые были в городе, проводили срочные совещания, мобилизовались тадапы. Но страшные слухи не дошли до простых людей, мы, в том числе совет, сделал все возможное и невозможное, чтоб предотвратить их распространение, и нам это удалось.

Лишь через месяц, когда снег окончательно стаял и в город подались первые беженцы из провинции, люди узнали, что за ужас творился там этой зимой. Но мы уже были готовы. Были моментально выпущены заранее заготовленные манифесты, где признавались "значительные проблемы, возникшие за последнюю зиму на территории некоторых регионов южной Латакии". Но, помимо прочего, было объявлено о том, что уже закончена подготовка в ликвидации их последствий, и зачитывалось, что именно предстояло совершить. Общий дух послания предложил я - объяснить людям, что неофициальная столица Латакии, Хонери, город Башни Драконьей Кости, не оставит в беде жителей других регионов, а уже готов прийти им на помощь.

Послание это мы писали и переписывали несколько бессонных ночей. Надо было не просто объявить людям правду, при этом скрыв истинные масштабы предстоящих бедствий, а и удержать на должном уровне их дух. В те дни я вообще дневал и ночевал в совете. Работы было очень много, мы действительно собирались послать на юг государства огромные караваны с продовольствием из не очень богатых городских запасов, отправить туда медиков, шаинов и аршаинов, а главное - туда должны были пойти шираи, которые будут не прятаться от простого люда, а делать то, что их клятва обязывала.

Тогда это казалось самым удивительным. Как шираи так могли? Почему они оказались неспособны унять народные волнения и успокоить людей? Никаких вестей не было от Иссы, от его первой регулярной армии шираев. Не слышно было и про Жана-Але. Они были где-то на востоке, то ли в сердце Латакии, землях около Багряного храма, то ли еще дальше, в Пограничье. Никто не знал, как в тех краях пережили зиму, и почему они никак не дают о себе знать.

Тем временем жизнь вокруг Хонери шла своим чередом. Весна пришла резко, и вошла в свои права раз и навсегда. Люди начали заниматься своими делами, пахать поля, рубить лес. Новые беженцы, поток которых шел нескончаемой чредой, стали привычным явлением. На них уже никто не обращал внимания, их жалели, но первоначальное чувство ужаса от произошедшего ушло. Мало кто понимал, что и без того огромный Хонери, на который работала вся западная часть полуострова Латакии, просто не в силах будет прокормить этих людей. Никто не знал, что Совет пустил на рынок все свои резервы, хранимые как раз на случай экстренной ситуации. Просто никто доселе не мог предвидеть ее масштабы. Мы делали все, чтоб беженцы не создавали социального напряжения, им отстраивали временное жилье за пределами города, оказывали медицинскую помощь.

Но главное - мы пытались объяснить, что им не от чего было бежать. Что зима кончилась, больше не будет морозов, и им намного лучше вернуться по своим домам. Да, там, в мертвых городах, до сих пор лежали тела их родных и близких, хоть наши похоронные команды и двигались на юг, устраивая захоронения и проводя дезинфекцию. Но тут им просто не хватит места. Увы, люди не слушали голос разума. Вся их надежда была на Хонери, потому что все знали - этот город никогда не падет и любой человек в нем всегда может найти себе приют.

Чем дальше продвигались на юг наши посланники, тем им становилось сложнее. Люди, которые там оставались, были крайне враждебны. Они говорили, что мы сознательно слишком поздно пришли с помощью. Начались неприятные инциденты, посланных из Хонери шираев обвиняли едва ли не в том, что по их вине зимой было холодно. То есть это говорилось не прямо. Но суть обвинений была именно такая - шираи накликали гнев богов, и боги навлекли кары небесные на всех, винных и невинных. Мы узнавали страшные подробности. Все замки на юге Латакии были захвачены простонародьем. Люди весною отказывались уходить в свои дома, где изгоняя, а где и уничтожая правивших замками шираев со всеми гарнизонами.

И те совершили грубейшую ошибку. Вместо того, чтоб покинуть замки и идти в нашу сторону, шираи решили отстоять свои права, силой подавив народные волнения. Конечно, у них ничего не вышло. Они лишь разогрели народный гнев, гнев людей, которым уже нечего было терять. И на одном из заседаний совета я встал, чтоб сказать слова, которые, кроме меня, никто бы не решился сказать:

- Братья, мы должны признать - юг Латакии, пусть даже временно, для нас потерям. Мы больше не имеем над ним власти, и мы не должны рисковать, отправляя туда гуманитарную помощь.

Увы, это была правда. На юге Латакии поднялось народное восстание против казавшейся незыблемой веками системы власти. У нас не было сил его придушить, а потому оставалось лишь ждать, пока оно само затихнет.

Тогда я думал, что самое страшное уже произошло. Я ошибался. Когда пришли вести с востока, о юге все временно забыли.

Этой зимой, в самый разгар холодов, враги прорвали Границу и вторглись в Пограничье. Все это время шли затяжные бои. Еще никогда нападение врагов не было столь многочисленным, и столь же неорганизованным. Как рассказывали свидетели тех событий, враги шли черной толпой, сотнями умирая на мечах шираев, тысячами погибая на копьях тадапов, а сколько погибло от магии шаинов и аршаинов - никто и не считал. Они, казалось, просто обезумили, стремясь любой ценой прорвать Пограничье и попасть в Латакию. Только героизм шираев и полководческий талант Иссы, магистра Воинов Пограничья, позволяли людям держаться.

Там, в глубине материка, зима была не теплее, чем в других районах, но там люди к такому были привычны. Утепленные дома, в каждом из которых печь и запас дров на всю зиму, теплые меховые шкуры у каждого человека. Потому никто там не считал прошедшие морозы какой-то вселенской катастрофой, все думали, что тут, на западе, и тем более на вечно теплом юге зима бушевала не так сурово. Потому у нас требовали помощи. Даже не просили, а требовали. В послании так и говорилось: "я, ширай Исса, магистр Воинов Пограничья, магистр Багряной стражи Храма, требую немедленно объявить общую мобилизацию и прислать всех, способных держать оружие, в Пограничье, под мою власть". Это было первое предложение. Всего их было два. "Нас осталось слишком мало, мы обессилены, и если вы не поможете - Воины Пограничья не смогут удержать врагов", - говорилось во втором.

Гонец, который и вез это послание, приехал так поздно потому, что он зачитывал его во всех замках и городах, встреченных на его пути. Он рассказал, что лишь немногие шираи соглашались послушаться такой приказ. Вся надежда была на Хонери, и мы не могли подвести. Уставшие отряды шираев, только что вернувшиеся с юга, были направлены на запад. Туда же мы отправили всех городских тадапов и половину городской стражи. А еще всех добровольцев. Их оказалось больше всего. В основном из беженцев. Люди, лишенные всего, не боялись брать в руки непривычное для них оружие и идти неизвестно куда. Мы попытались использовать прорыв врагов, пустив слухи, что зимние морозы - это как раз результат вражеского колдовства. Я бы не сказал, что это помогло. Но все же нашлись те, кто поверил и загорелся желанием отомстить. Грех было их порыв не использовать.

Так мы смогли послать Иссе подмогу. Меньше, чем он, наверно, рассчитывал. Увы. Мы и так были слишком стеснены в средствах, и каждый раз приходилось делать тяжелый выбор. Помогая одним, мы обрекали на страдания других. Стабильная ситуация оставалась только в центральных, традиционно самых богатых регионах Латакии, все остальные бедствия обвалились одновременно, и ежедневно доводилось решать тысячи насущных проблем.

За всеми делами мы упустили, что народ - намного более наблюдательный, чем часто думают его правители. "Южане, наверно, обиделись на нас", - сказал, наверно, кто-то. "Они такие стали злые", - повторил кто-то другой. "Весь юг озлобился!", - добавил третий, а четвертый напел: "озлобиться юг". И всем как-то сразу стало ясно, что именно мятеж южных земель Латакии, восстание против законной власти, разгромленные замки и повешенные на деревьях шираи: именно об этом говориться в Предсказании. В самом первом стихе - "обидится север, озлобится юг, и силы враждебные станут вокруг". Юг уже озлобился. А силы врагов уже перешли Границу во многих местах сразу, по всему огромному периметру Латакии кипели схватки Воинов Пограничья с враждебными силами. Самые страшные, с основной ордой - на востоке, но можно было без преувеличения сказать, что враждебные силы действительно стали вокруг.

Пока еще никто не знал, что скрывается под обидой севера. Мы сначала не обращали на него внимания, будучи уверенными, что отсутствие вестей, это хорошие вести. Но теперь, когда Предсказание сбывалось, все как-то сразу вспомнили, что за первую половину весны с севера Латакии в Хонери не пришел ни один человек. Как будто целый край исчез с карты Страны Тысячи Замков, со всем своим населением и городами. У нас почти не оставалось свободных сил, но туда были посланы несколько разведчиков, с задачей разобраться, что происходит. Не вернулся ни один. Тогда, впервые на моей памяти, Совет Латакии растерялся. У советников эмоции возобладали над разумом. Они бросали настолько безумные идеи, вроде эвакуации всего Хонери, неизвестно только куда, что их было смешно рассматривать. Все это понимали, но никто, включая меня, не мог предложить ничего дельного.

А через несколько дней меня позвал Председатель, в свой кабинет, и спросил:

- Моше, если я правильно помню твою историю, то ты когда-то был знаком с одним торговцем, он тебя из Фиеля вывез? Ты еще помнишь его?

- Норра? - удивился я. - Конечно, помню! А что случилось?

- А как ты думаешь, он еще помнит тебя?

- Должен, - кивнул я, - еще не прошло четырех дюжин дюжин. Мы, конечно, с ним были всего несколько дней, но я не думал, что он нас с Авьен мог забыть.

- Это очень хорошо, Моше. Тогда только ты можешь нам помочь. Идем. Мы должны спешить.

- А в чем дело? - повторил я свой вопрос.

Пока мы шли, Председатель рассказал, в чем дело. Оказывается, все же были люди, приходившие с севера. Но они молчали. Они никому не рассказывали, где провели зиму, и ни слова не говорили о том, что там сейчас происходит. Мы бы о них так и не узнали, если бы недавнее донесение, полученное советником по вопросам информации, по-простому - главой местной шпионской сети. Хоть таких слов, как "шпион", "разведчик" или "контрразведчик" в местном языке и не было. В донесении говорилось, что один человек опознал в старом караванщике, остановившимся на одном из постоялых дворов Хонери, торговца Норра. Который, как достоверно было известно этому человеку, еще осенью отправился на север, где уже вторую зиму подряд собирался сбывать закупленную заранее шерсть.

Нужные люди тут же отреагировали на это донесение, обратившись к Норру с доверительной просьбой все рассказать. Не звучали никакие угрозы, Норру не грозили застенками и пыточными, тем более таких, официально, вроде и не существовало. Но реакция торговца была удивительной. Он, со своими сыновьями, прогнал этих людей прочь, после чего они все забаррикадировались в трактире и отказывались с кем-либо говорить. При этом еще и захватили заложников, и Норр угрожал их всех убить, если их не оставят в покое и не позволят уйти прочь из города. При этом старый торговец постоянно кричал, что он никому не верит, и отказывается с кем-либо вести переговоры.

Тогда и вспомнили обо мне. Вот уж действительно, мир тесен. Меня попросили разобраться, в чем тут дело, попробовать освободить заложников и, если получиться, все же узнать, что происходит на севере Латакии. Полномочий дополнительных мне никто не давал, потому что я и так был советником. Более полномочного переговорщика, чем я, просто сложно придумать.

Трактир был окружен городской стражей. Простых людей к нему не подпускали, говоря, что там шаин-неудачник что-то не то наколдовал, и пока компетентные органы не разберуться, подходить ближе опасно. Слово "заложник" не звучало. Кстати, тут такого слова тоже не было - дословно выражение звучало как "человек, временно, волей другого человека, лишенный свободы не по своей инициативе". Кстати, уже по этому определению видно, что к идее "добровольных заложников", когда один человек соглашается заменить другого, тут еще не пришли.

Когда мы подошли совсем близко, я услышал знакомый голос:

- Убирайтесь! Я не верю вам, вы все лжете! Я знаю правду! Не подходите!

Это был, без сомнения, Норр. Но хоть его голос изменился не сильно, в нем звучали новые нотки, которых раньше я за старым торговцем не замечал. Паника. Гнев. Смятение. Страх.

- Норр, - крикнул тот, кто вел переговоры с нашей стороны, - с тобой хочет говорить советник по чрезвычайным ситуациям, позволь ему зайти.

- Нет! Никто сюда не зайдет, пока у нас не будут гарантии, что мы сможем покинуть этот город! Убирайтесь, я не хочу никого слушать.

- Даже меня, Норр? - крикнул я. - Или ты меня уже не помнишь? Фиель, черноволосая девушка и длинноносый парень, которого вела прочь сама судьба? Неужели ты меня забыл, Норр? Или со мной тоже не хочешь говорить?

- Моше? - последовало удивленное восклицание. - Но что ты тут делаешь? Как ты сюда попал? Они тебя хотят использовать? Они тебя захватили в плен? Моше, беги - Совет Латакии - страшные люди, а шираи на самом деле все до единого злодеи, мечтающие лишь о больше власти!

- Норр, никто меня не захватывал. Тебе же сказали, что я - советник по чрезвычайным ситуациям, я пришел сюда, чтоб разобраться в случившемся. Позволь мне зайти и поговорить с тобой.

- Ты стал советником? - последовало после длительного молчания, - Ты один из Совета Латакии?

- Да, Норр. Мне можно зайти?

- Заходи, - решился, наконец, старый торговец, - тебе я верю.

На этот раз в его голосе не было ничего, кроме страшной, смертельной усталости.

Когда я пролез через освобожденную для меня щель в завалившей двери баррикаде, то увидел Норра. Он остался таким же. Те же острые уши, эльфийские, как я их для себя называл. Те же три пальца на каждой руке, та же седина… Но Норр был и совсем другим тоже. Это был больше не импозантный, уверенный в себе торговец, думающий не только о завтрашнем дне, а и на годы вперед. Это был старик, уставший и совершенно измотанный, в глазах которого была только смертельная усталость. Поникшие плечи, мешки под глазами, всклокоченные волосы - весь внешний вид Норра свидетельствовал, что на старости лет его жизнь пошла под откос.

Но мне он обрадовался.

- Моше, это действительно ты! Возмужал… А где Авьен? Она все еще с тобой?

- Она сейчас дома. С Хомарпом.

- Шираем? - в глазах Норра загорелся огонь, - Моше, беги, спасай ее! Шираи не такие, как мы всегда думали! Они сами предали Латакию, предали ее давно! Они мечтают лишь о власти, они травят ядом человеческие мозги! Все, что они говорят, ложь! Я столько лет заблуждался, но теперь я, наконец, понял правду! Моше, спасай свою даву, Авьен не должна попасть в хищные щупальца проклятого ширая!

- Подожди, подожди, Норр! - успокоил я торговца. - Ширай Хомарп этой зимой совершил подвиг, он сейчас тяжело болен, и Авьен ухаживает за ним. И он мой друг. Ты лучше расскажи, почему ты решил, что шираи - враги? Это ведь они сторожат Границу, они отражают атаки врагов…

- Это все ложь, Моше! Нет никакой границы, я раньше этого не понимал, а потом мне раскрыли глаза! Ты видел когда-нибудь врагов? Нет, и никто их не видел! Все видели лишь стену, и шираев, которые там, якобы, несут свою стражу! На самом деле они лишь кровопийцы, они пьют кровь из трудового народа! Не существует никаких врагов, шираи - вот настоящие враги! Ты должен это хорошо знать, ты - шмон, а шираи всегда использовали шмонов, как вещи! Пойми, они…

- Достаточно, Норр! - остановил торговца я. - То, что ты говоришь, это ведь не твои слова. Кто тебе все это сказал? Про то, что нет врагов за Границей, про то, что враги - шираи?

- Мне открыли глаза! Я теперь знаю всю правду! И я тебе скажу ее, Моше…

Это был очень тяжелый разговор. Норр просто не слышал меня, он даже себя не слышал. У него в голове стояли слова, и он их повторял раз за разом, убеждая себя, что это правда. Я с такими людьми уже встречался дома. На земле. Там их называли одним словом - фанатики. Это были зомбированные люди, лишенные своего мнения. Сектанты, полностью подчиненные словам своего духовного гуру. К сожалению, я никогда с такими не работал. Я просто не знал, как достучаться до "внутреннего я" Норра, как убедить его раскрыться. Потому приходилось фантазировать. Я попробовал его переубедить, привести контраргументы. Бесполезно. Он просто не слышал все то, что не укладывалось в его новую картину мира. Он мне десятки раз повторял, что я под влиянием лжи шираев, любой аргумент, который не вписывался в его картину мира, торговец просто отбрасывал.

Тогда я пошел на хитрость. Я не соглашался с ним, но попросил уточнить его теорию про "всемирный заговор шираев". На это Норр отреагировал. Он с радостью стал мне рассказывать про все то зло, что они совершили, про весь обман, про то, как Хомарп едва не убил всех его сынов. Он говорил про две клятвы шираев: первую, формальную, где они клялись "якобы защищать" Латакию, и вторую, где они клялись в взаимовыручке, круговой поруке и том, что сделают все для захвата власти над миром. А потом у Норра промелькнула фраза, которая тут же вывела меня на уточняющий вопрос:

- Так ты говоришь, что шираи уничтожают всех тех, кто знает про их страшные дела? Так откуда же ты это узнал?

- Они тоже совершают ошибки! О да, шираи - эти злодеи - среди них тоже встречаются, случайно, достойные! Как правило они их уничтожают, но были двое, которым чудом удалось спастись из их адских клешней! Они рассказали людям всю правду, они мне открыли глаза!

- Беар и Яул! - со всей силы ударил я себя по голове, и мысленно обозвал всеми нехорошими словами, которые только знал.

- Ты знаешь имена Учителей? - восхищенно удивился Норр. - Ты тоже слышал их Истину? Но откуда? Они говорят, что лишь мы, избранные, были ее удостоены, и нам только предстоит открыть глаза людям Латакии?

- Истину, Норр? Беар и Яул сами предатели, они самые страшные лжецы из всех, что я когда-либо встречал! Ты говоришь, чудом спастись? Норр, очнись! Я видел своими глазами, как эти два магистра с позором были лишены звания ширая! Раскрой глаза! Эти два заговорщика мечтали о том, чтоб самим захватить власть над Латакией, а когда их планы раскрыли, вынуждены были бежать, куда глаза глядят! Норр, если бы это были слухи - я видел это сам, и Авьен тоже это видела. Хочешь, я приведу ее, и она повторит слово в слово все мои слова?

- Этого не может быть, Моше! Учителя мудры, они уже открыли глаза нам, и скоро ты поймешь…

- Норр, давай я тебе лучше сам расскажу, кто такие эти твои "учителя"…

Торговец стал меня слушать, и это уже было половиной победы. Фанатик, способный услышать чужие слова, имеет шансы на спасение, и я их тогда не упустил. Мне стало намного проще. Я хорошо помнил Беара, все его речи, помнил, на каких именно чувствах он любил играть, и за какие нити дергать. Яула представлял хуже, мы с ним встречались лишь раз, но тоже имел общее представление. Я догадался, что фанатизм Норра столь глубок, потому что чужие слова нашли отклик в его собственных мыслях. Я знал про случай с Хомарпом, ширай мне сам рассказал, что он едва не убил сынов Норра, выбивая информацию обо мне. Я фантазировал, местами говорил правду, часто лгал. Мне пришлось сделать из двух бывших магистров едва ли не каннибалов, которые каждое утро съедают по младенцу, но я должен был убить в Норре преклонение перед "учителями". Вместе с ним, я был уверен, исчезнет и слепая вера в заговор шираев. Потому что она держалась лишь на авторитете учителей, а не на логических подтвержденных фактах.

Мне это удалось. В один прекрасный миг я увидел, воочию, как огонь, горящий в глазах Норра, погас. Это был переломный момент. Торговец сдался, и мне оставалось лишь его добить. Что я с успехом и сделал. Теперь я мог спокойно попросить его освободить всех заложников, а потом отдать в справедливые руки правосудия, но я этого не сделал. Я спросил:

- Норр, расскажи, что происходит сейчас на севере Латакии?

Норр рассказал. "Обидится север" - теперь я хорошо понял, что это за обида. Обида двух магистров, лишенных всего. Они не одумались, как надеялся Жан-Але. Они решили мстить, и избрали плацдармом для будущей мести север Латакии. Земли, сильно пострадавшие еще в прошлую зиму, были почти готовы к тому, чтоб услышать слова двух бывших шираев. Беар и Яул использовали старый, как мир, принцип - чем гнуснее ложь, тем охотнее люди в нее верят. Они бродили по селам, по городам, выбирали самых недовольных, и заводили с ними беседы. "Учили". "Открывали глаза на мир". Никто не видел врагов воочию? Значит, их не существует. Ширай тебя наказал за воровство, приговорив к отсечению "кравшей руки"? Конечно, ты ни в чем не виноват, ты лишь одолжил чужой кошель, а шираи каждый год отбирают треть всего полученного каждым человеком. Шираи, и их приспешники. Какие еще налоги, это воровство, и если за кошель человеку отсекают руку, то за такое им нужно отсекать голову. Вы голодаете? А вот не заплатили бы налоги, было бы у вас на половину больше еды, и никто бы не голодал.

"Учителя" не пытались захватить власть себе, они лишь выискивали недовольных, обиженных, униженных. Тех, кто не мог сам о себе позаботиться, и винил в этом только других. Дрань, голь. Таким людям говорили, что достаточно сбросить ярмо власти шираев, их гнет и неподъемное бремя их власти, и сразу же самый униженный заживет так, как до этого жили только шираи. Завербованные бывшими магистрами люди вербовали новых приспешников, из таких же, как они сами. "Учение" ширилось все дальше, пока им не оказался захвачен весь север материка.

Это все произошло еще поздней осенью. До того, как ударили лютые морозы. А когда пришел холод, сторонники "учения" начали действовать. Они, как правило ударом в спину, проникали в замки, и убивали шираев. Конечно, не во всех замках это удалось - кой-где стража сумела пленить заговорщиков, но очередная ошибка - их повесили. Беар и Яул, конечно же, не могли не использовать это в свою пользу, и так появились первые мученики за святое дело свободы. В самую лютую стужу, когда юг Латакии вымерзал, восток боролся с прорвавшими Границу врагами, север Страны Тысячи Замков оказался под властью двух бывших магистров. Они сумели организовать надежную патрульную службу, которая, начиная с весны, перехватывала всех перебежчиков с севера и ловила шпионов с юга. Все же и Беар, и Яул были великолепными стратегами и тактиками, и свои звания магистров они получили не за красивые глаза, а вполне заслужено.

Так мы получили нового врага. Врага активного - бывшие шираи не собирались отсиживаться на севере. Они пока не спешили, укрепляли свои позиции, выискивали "пособников шираев", проводя с ними изъяснительную работу, которая, как правило, заканчивалась петлей на шее. Голытьба, ставшая во главе над теми, кто их "унижал", верой и правдой служила "учению". Но опора бывших магистров была не только на них. И среди других людей находились те, кто принимал их учение и соглашался ему служить - например, Норр. Торговец, который злосчастной осенью оказался на севере, поверил Беару с первого слова, он был уже готов, чтоб возненавидеть шираев. Потом были долгие беседы с Яулом, и Норр согласился весной отправиться на юг, став не просто торговцем, а и разведчиком в стане врага. Он, и многие другие, должны были выведать как можно больше, следить за всем, что происходит в мире, возвращаться и докладывать об этом "учителям". Шпионская сеть, нечто совершенно новое для этого мира.

Но эффективное. Норр не знал, что смогли выведать другие. Он не знал, кто они. Но зато когда старый торговец показал мне отчет, который он приготовил для Яула, я был потрясен. В нем детально, во всех подробностях, описывалась текущая ситуация. Беды с "озлобившимся югом", проблемы с "враждебными силами вокруг". Полная военная немощь Хонери, полутора миллионный город мог выставить не больше двадцати тысяч ополчения и пяти тысяч городской стражи, все остальные если и могли его защищать, то лишь с кухонными ножами в руках. Пустые запасы, беспомощность перед любой, грамотно организованной, осадой. Будь я на месте бывших магистров, я бы сразу по получении такого отчета отдал бы приказ - выступать на Хонери войной, и гори все синим пламенем!

- Беар и Яул не думают о будущем Латакии. Они видят лишь несправедливую обиду, и мечтают лишь о мести, - таковы были мои завершающие слова в тот день на экстренном заседании Совета Латакии.

Вся трагикомедия с захватом заложников закончилась ничем. Норр и его сыновья всех освободили, а сами сдались на нашу милость, причем их, по моему указанию, не стали даже сажать в тюрьму, а оставили в том же трактире под домашним арестом. До выяснения. Только оружие забрали. А сам я выступил перед остальными советниками, где пересказал все, что услышал сам. И показал бумаги. И высказал свое мнение.

Воцарилось деятельное уныние. Никто не верил, что мы сможем справиться еще и с этой бедой. Но все понимали, что делать что-то надо. Не важно, что, главное делать. А не сидеть, сложа руки, и ждать, пока бывшие магистры с их "учением" придут сюда.

В тот день я очень устал. У меня больше не было сил ни на что, и я пошел домой, чтоб отдохнуть, чтоб рассказать, наконец, все Хомарпу и Моше. Я думал, что они, может быть, смогут мне хоть чем-то помочь. Не особо на это надеялся, но все же.

Но когда я пришел в особняк, там никого не было. Это было очень странно. Авьен часто выходила по делам, но Хомарп еще был слаб, он до сих пор не отошел полностью от своего зимнего подвига. Он разве что ходил по комнате, а на улицу за все это время еще ни разу не выходил. Я сначала ничего не заподозрил плохого, но потом на мои глаза попалась лежащая на столе записка. Она была написана почерком Авьен. Там были такие слова:

"Моше! Я - неправильная даву. Я тебе больше не нужна, я так и не смогла раскрыть твой Дар. Ширай Хомарп признал, что он совершил ошибку, назначив меня твоей даву. Потому я ухожу. И он уходит вместе со мной. Не ищи нас. Ты - Советник, ты нужен Латакии. Делай то, что ты делаешь. Моше, наши пути расходятся, не пытайся изменить свою судьбу, свое предназначение. Если суждено - мы еще встретимся, хоть я в этом не уверена. Потому прощай.

Твоя даву ок'Авьен.

И еще. Моше, я тебе это никогда не говорила, но я люблю тебя".

Я не помню, что я тогда делал. Наверно, переживал. Может, бесился. Когда я опять контролировал себя, то стоял посреди улицы, держа в одной руке записку, а в другой - карту. Не знаю, каким образом она оказалась у меня.

Я потерял то, что так и не стало моим, и только тогда осознал, насколько я был глуп все это время. Но было уже поздно. Я был один в этом мире.

Но я вспомнил, что мне когда-то сказал араршаин Жан-Але. "Те, кого дороги судьбы свели вместе два раза, обязательно встретятся и в третий". Хомарп ушел с Авьен. Нас с ним судьба сводила дважды. Значит будет и третий раз. И Авьен я тоже увижу.

И тогда я поднял глаза. И увидел вновь чудо из чудес - Башню Драконьей Кости.

На душе моей сразу стало спокойно, потому что я, наконец, точно знал, что мне сейчас делать".