Утро началось, как у собаки Павлова — по звонку. Только вместо желудочного сока у меня выделился адреналин. Звонил Архар. Моя племянница Ирочка явилась к нему ни свет ни заря и вот только что ушла. Он не знает, чего эта дочь полка нанюхалась или вколола, но факт, что супервирус Умницы — у нее. Дура сперла его, когда вы выходили нас провожать и задержались из-за этой несчастной собаки. И твоя племянница собирается этой заразой воспользоваться! По прямому назначению! Она вообразила себя новым Ноем, а скорее, ей кто-то это внушил… Может, ею кто-то манипулирует… Боря, представляешь, она подбирает пары из основных народов, чтобы спасти их в каком-то убежище. А остальным — полная эпидемия, пандемия. А мы с ней теперь, как Авраам и Сарра, производители будущего еврейского народа. Боря, оказывается, она в меня давно влюблена… Сделай что-нибудь!

Почему все уверены, что именно я должен спасать человечество?! А сам, извращенец, даже не сообщил этой влюбленной терминаторше о своей сексуальной ориентации, чтобы хоть охладить ее пыл и выиграть время. Где я ее теперь найду?

— Почему ты не позвонил, пока она была у тебя? Где я ее теперь найду?

— Боря, она не сказала куда пошла… То есть, я не догадался спросить… У нее вообще вид очень странный был. А вела она себя…

Ну вот и все. Все-таки, значит, Ирочка. Хоть какая-то определенность, но очень странно… Не надо было обещать сестре, что присмотрю за девкой.

Собственного сына вижу два раза в неделю… С кем же она связалась, идиотка?

Если ею манипулируют, то, скорее всего, из «Американской колонии». Я выдернул из семейного фотоальбома Ирочкину мордашку и поехал в отель.

Перед стойкой портье я поколебался, что приложить к ирочкиной фотографии — свой портрет на полицейском удостоверении, или портрет Агнона на купюре. Выбрал нобелевского лауреата и оказался прав — мне тут же было сообщено в каком номере проживает госпожа. Поселилась в ночь на воскресенье. Будь у меня побольше «агнонов», я бы еще прикупил информации, но как раз на клубных посиделках я, как обычно, отстегнул Ирочке «на учебу».

Так, примерно на трое суток в отдельном номере приличного отеля…

Коридор был пуст. Я приложил ухо к двери, она поддалась — была незащелкнута. Внутри шел какой-то разговор, слов было не разобрать. Оторожно приоткрыл дверь, она почти не скрипела. Говоривших видно не было, ирочкин голос я узнал, второй был мужской, английский для него тоже был неродной, потому что говорили они медленно, внятно, как раз для выпускника советского юрфака.

Я прошмыгнул в ванную и застыл у двери.

— А почему вы не пригласите профессиональных актеров? — спросил мужчина.

— Маэстро Михалков-Кончаловский, — важно сказала племянница, — знаменит своими удачными экспериментами с непрофессиональными актерами. Перед началом съемок мы обязательно покажем вам всем его потрясающую «Асю-хромоножку». И вы все поймете. Это не будет кино в том смысле, как вы думаете. Это, скорее, будет жизнь. Маэстро хочет сделать так, чтобы даже камер видно не было… Ну как, вы согласны?

Ну ее и заносит! Авантюристка. Вызову сестру, пусть сама ее пасет. А сам займусь Левиком.

— Ну-у… в принципе — да, — промямлил гость, — я хотел бы… а сценарий можно прочитать?

Я понял, что говоривший совсем мальчишка — от волнения проявилось неумение управлять новым взрослым голосом, сродни неуклюжести вымахавшего вдруг подростка.

— Я раздала все английские копии, — надменно сказала Ирочка. — А по-русски вы ведь не читаете? Ну ладно, я вам переведу синапсис. — Зашелестела бумага, и Ирочка торжественно объявила:

— Человечество погрязло в грехах. Изменить людей не в состоянии даже Господь. Выдающийся ученый изобретает смертоносный вирус, от которого нет спасения и который может уничтожить человечество в считаные месяцы. Ученый хочет использовать открытие для наживы. Его юная прекрасная подруга слышит Глас. Господь велит ей выкрасть этот вирус, отобрать от основных народов Земли по паре достойных и спасти их от эпидемии в укромном месте…

На фиг ей все это надо? А, может, у нее крыша по-настоящему поехала? На Арарат отъезжает…

— Это как новый Ноев ковчег?! — догадался парень.

— Да! — восторженно воскликнула Ирочка. — Я знала, что я в вас не ошиблась! Фильм так и будет называться «Ковчег-2».

— Я согласен! — захлебнулся гость. — А где будут съемки? А когда подписываем контракт?

— Завтра. В двенадцать ноль-ноль, здесь. Вы должны прибыть сюда с недельным запасом продуктов. Странно? Удивлены? Но это кино будет неотделимо от жизни. Вы будете жить по-настоящему, а это будет фиксироваться. Вы поняли великий замысел Высшего Режиссера? Для вас это — жизнь… — племянница взяла драматическую паузу. — Впрочем, если вы…

— Нет, нет! — выкрикнул парень. — Я согласен! Это, если подумать, полный кайф! Спасибо, до завтра!

Ирочка высокомерно с ним попрощалась, в щели мелькнули желтая щека, раскосый глаз. Хлопнула дверь. Я запер ее и вытащил ключ. Вошел в комнату:

— Хочу попробоваться на роль еврея-самца.

Ирочка опешила:

— Но… Мы же родственники…

— К несчастью, — прокомментировал я в стиле Софьи Моисеевны и огляделся. На стене висел самодельный плакат, с теми же глазом и рукой, которые Ирочка намалевала на двери Архара. В комнате был дикий балаган, валялись какие-то странные вещи, часть, видимо, с помойки. На племяннице было втрое больше «феничек», и на ногах тоже. Закутана она была в какую-то тряпку с письменами, среди которых я углядел штамп отеля. Глаза сверкали.

Похоже, племянница была действительно не в себе, и это все очень осложняло.

Требовалось ее как-то встряхнуть, и я не нашел ничего лучшего, чем, кивнув на ее плакатик, сообщить:

— Но зато я не «голубой», как твой избранник на роль нового отца еврейского народа.

— Что?!

— Артур, говорю, очень извинялся и просил передать, что у него ничего не получится, потому что он гомосексуалист.

Ирочка замерла. Потом помотала головой, видимо сбрасывая роль ассистента режиссера и посоветовала:

— Боря, застрелись.

— Прямо здесь? И ты не боишься неприятностей с администрацией?

В ответ она саркастически рассмеялась.

— «Неприятностей с администрацией»?.. Не боюсь. Поезжай домой и, если ты любишь семью, пристрели сначала остальных.

— И Левика? — уточнил я, начиная подозревать, что она не издевается.

— Сейчас… — она застыла и, наконец, облегченно улыбнулась:

— У меня для тебя благая весть. Мне разрешили взять Левика вместо Артура. Но остальных обязательно пристрели. Нам же пока не дано знать, какая смерть от вируса. Наверняка, более мучительная, чем от пули.

Я просто не знал что делать дальше, поэтому тянул время:

— А с вами нам по родственной протекции никак нельзя?

Племянница презрительно посмотрела на меня и процедила:

— Нельзя. Человечество погрязло в грехах. Даже ты! Только что ты хотел купить себе жизнь ценой кровосмесительной связи. Застрелись, Боря.

— А растление несовершеннолетнего двоюродного брата?! — заорал я. — Ты что, совсем сбрендила? А ну, сдавай сюда пробирку, засранка!

В ответ племянница гордо выпрямилась, вспыхнула и прокричала в монаршем гневе:

— Кто?! Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь, смерд?!

Я схватил ее за патлы и ткнул наглой мордой в стол. Несильно. Но зато немного повозил носом по каким-то бумагам, чтобы было обиднее.

— Насилуют! — завопила она на иврите. — Помогите! Помогите!

Я, к стыду своему, на мгновение растерялся, и эта дрянь тотчас же с неожиданной силой выскользнула, впрыгнула на подоконник и, выдернув из лифчика пробирку, прохрипела мне в лицо:

— Дьявол! Отойди! Выброшусь и пробирку разобью! Кровосмеситель!!!

— Тихо, тихо, — забормотал я, кляня себя и слегка пятясь — не так с ней надо было. — Не сходи с ума… прекрати…

Она зло ощерилась:

— Вон! И передай тем, кто тебя послал, что у них ничего не выйдет!

— Слушай, подруга, — сказал я, удерживая дрожь в коленках и голосе. Ты это… поаккуратнее. Я так понял, что у тебя — миссия? Тебе прыгать нельзя. А то ты пробирку разобьешь и сама разобьешься…

Она как-будто прислушалась к моим словам, но на самом деле явно слушала что-то другое. Наконец, мне сообщили:

— Не разобьюсь… — и вдруг, совершенно неожиданно, она резко выдернула пробку из пробирки и торжествующе прокричала:

— Вот так! Пусть начинается!

Я напартачил! Она была абсолютно безумна, и с ней надо было по-другому.

Я мог спасти всех. Но не спас… Она резко взмахнула рукой в мою сторону, и я почувствовал несколько капель смерти на своем лице. Рефлекторно проведя по щеке рукой, я не понял что размазал по трехдневной щетине — пот или… Я посмотрел на свою ладонь, понюхал ее и спокойно сказал Ирочке:

— Вроде как моя миссия теперь — идти разносить заразу?

Она важно кивнула.

— Ну, так я пошел. А ты успокойся. Положись на меня и ищи своих праведников, — и я вышел, напевая «Москва моя, страна моя, ты самая любимая!».

О, сладостный, сладостный, запах духов «Красная Москва»! Почему я раньше не замечал, как он прекрасен! Знакомый с детства запах мамы и ее подруг, плавно перешедший в запах тещи, не выветрившийся даже в Израиле, ибо других духов Софья Моисеевна не признавала. Вместе с товарками добывала их при всякой возможности из Совка, а последний раз вместо трех заказанных флаконов привезли один, и старые мымры честно поделили содержимое, разлив на троих по пробирочкам. И безумная Ирочка, подогретая историей про вирус, клюнула не на того червячка и сперла первую же попавшуюся на глаза пробирочку с любимыми тещиными духами. Как Софья Моисеевна еще только их не хватилась и не потребовала, чтобы я их искал…

По моему требованию портье позвонил куда положено, и мне пришлось сопроводить племянницу в больницу и проторчать там до обеда. Врачи охотно ответили на все вопросы, но умудрились не дать ни капли пригодной для нормального человека информации. Одно было очевидно — Ирочка действительно нуждалась в госпитализации.