На обратном пути вся эта история чуть не оборвалась — два главных героя могли погибнуть в банальной автоаварии. Я засыпал за рулем так явно, что обеспокоенный Умница даже предложил повести машину. В квартиру мы зашли по звонку ленкиного будильника…

А проснулся я от громкой наглой музыки. Счастливый Левик пританцовывал вокруг воскрешенной стереосистемы. Умница встретил меня заготовленной фразой:

— Вот, не мог уйти в тюрьму, не вернув ребенку игрушку.

Мрачно буркнув:

— Ударный труд — залог досрочного освобождения, — я скрылся в ванной.

Надо было решать, что с ним делать. Я не желал принимать навязанный мне тон, который обяжет к чему-то, намеченному Умницей. Его заниженная потребность в сне оборачивалась этим утром слишком явным преимуществом.

Для раскачки я решил почитать в газетах о наших вчерашних похождениях.

Лучшего повода смыться из дома было не придумать.

Супермаркет перед шаббатом уже закрывался, но лавчонки еще работали. Я взял толстенную пятничную «Едиот ахронот» и пошел в кафе, как и положено, черт побери, человеку в отпуске. Эпидемия больше не грозила ни человечеству, ни даже остатку моего отпуска. Да и кофе оказался хорошим.

Мы удостоились первой страницы. Народу Израиля сообщали, что в Аль Азарии была обнаружена и ликвидирована подпольная лаборатория по изготовлению взрывных устройств. Особо отмечалось, что для бомб использовалась пластиковая взрывчатка. Да… знали бы они откуда ее Вувос добыл — вот это действительно была бы сенсация! Говорилось и о больших жертвах среди террористов. Из источников, близких к осведомленным сообщалось, что случайный взрыв послужил причиной перестрелки между двумя конкурирующими террористическими группами и привлек внимание сил безопасности. О группе журналистов Си-Эн-Эн даже не упоминалось.

Домой не тянуло, я взял большую кружку «Туборга» и, медленно прихлебывая, начал медленно полистывать. Честно сказать, читал я только заголовки, потому что разгадывание неогласованного текста портило вкус пива.

Ближе к концу газеты я облил брюки, поставил кружку и помотал головой.

Из газетного «подвала» улыбалась мне всеми сорока новыми зубами моя теща, Софья Моисеевна. Рядом с ней стоял крепкий дедок с лицом человека пожившего и собирающегося еще пожить. А над ними скалилась лошадиная морда с зубами, словно от того же стоматолога.

Статья называлась: «История любви». Подпись под фотографией: «Русская тройка в мошаве Аминадав: Софья, Наум и Принцесса». Очень интересно. Из слащавой статьи я узнал кучу новостей. Во-первых, что через три недели состоится свадьба моей тещи с известным даже мне отставным генералом.

Во-вторых, что у жениха уже было шесть неудачных браков. Тут я подловил себя на странной эмоции, типа — зачем же мы отдаем нашу чистую девочку за вашего испорченного мальчика. В-третьих: на свадьбу невеста выбрала себе необычный подарок — породистую кобылу, которая вчера была доставлена спецрейсом из Англии.

Да-а… Я перевел дух и, за неимением в кафе ничего более крепкого, потребовал еще пива. Эту пилюлю надо было запить.

Может быть, журналисту, щадя возраст невесты, не сказали всего? Не уточнили, допустим, что подарок этот она себе выбрала больше полувека назад, весной сорок первого года. Хотелось ей, например, «весенней гулкой ранью проскакать на розовом коне». А Наум, скажем, это помнил. Но нет. Не будет нормальный человек дарить невесте то, чем она не сможет воспользоваться из-за возраста. Это как подарить слепому фотоаппарат. И не настолько богаты наши отставные генералы, чтобы так вот выпендриваться. Значит, теща сама хотела именно этого. Получить лошадь. Анекдот. Будет красить ее в зеленый цвет?

А, главное, что за срочность? Свадьба, как мы теперь знаем из газет — не забыть сказать об этом Ленке — через три недели. Зачем спецрейс из Англии?!

Я прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но тут же представилось, как теща, восседая на норовисто гарцующей Принцессе, въезжает в «Капульский» позавтракать с подругами. Жилистой рукой она сжимает поводья… А другой — стальную косу? Господи, ну зачем этой старой кляче породистая кобыла?!

Что еще можно делать с лошадью, если не скакать на ней? Можно ее съесть, но породистость качество мяса не улучшает. Можно сдать в аренду, но только кому и зачем. Можно запрячь в телегу. Пахать на ней можно. А можно и разводить породистых лошадей. Чем не аристократическое занятие для пожилой леди? Странно, конечно, но не вполне абсурдно.

Нет, не спроста все это. Лошадь… А ведь последние дни вокруг меня, как назойливые мухи крутятся лошади. До приезда Умницы не помню ни одного «конского» разговора — ни со мной, ни при мне.

И вот что интересно — оба разговора я слышал по «длинному уху» и вел их Умница. Можно предположить, что он говорит об этом и без «уха». Максика он просто достал, тот только и бормотал в ответ: «Все мы немножко лошади».

Ладно. А вот с тещей… кто же из них эту тему начал? Ничего не вспоминается, значит все было естественно, ненавязчивый светский разговор.

Фа-фа, ля-ля, мол, Фимочка, не угодно ли семейный фотоальбомчик… Ах, Софья Моисеевна, какая прекрасная лошадь… Преклоняюсь перед вашей эрудицией, сударь… А я, сударыня, и на скачках поигрываю, а замдиректора конзавода вообще мой одноклассник, валюту гребет, на коне Антее в большой бизнес въехал, а уж жеребенок от него — восьмое чудо света…

Здесь теща стала интересоваться лошадиными именами — с чего бы ей про это спрашивать? Да еще с таким неподдельным интересом — уж я-то знаю эти ее интонации. Что-то такое он теще ответил… а, что начало от матери, а конец от отца. Я еще подумал: «Ясно, что конец от отца», потому и запомнил. Потом была кобыла Дефлорация, потом я психанул и отключился. Зря, наверное, отключился…

Кафе уже закрывали. Пришлось встать и плестись домой. Да, интересно будет посмотреть на ленкино лицо… В общем, так. Сами — на свадьбу. Умницу — на зону. А Левика переименую в Ленбора. Раз уж такая любовь к лошадям в доме, будем продолжать традиции родного конзавода. Дефлорация! Это же надо!

Скрестить такую со знаменитым Антеем, получится Дефлорант. А как теща собирается называть своих жеребят? Скажем, если от того же Антея? Принцант?

А как восьмое чудо света зовут? Икс-ант. Например, Гарант. Или Адьютант.

Аксельбант. Дефолиант. Мутант. Мутант? Мутант…

Как там Максик лепетал: «Все мы немножко мутанты». В этом месте я тоже отключался, но, надо полагать, что Умница его как-то на это провоцировал. Но что он имел в виду — «ахматовскую культуру» или коня?..

Можно ли все это понимать так, что Умница вел лошадиные беседы с потенциальными ворами термоса? Да, а как это иначе понимать. А почему? По идее в термосе должно быть что-то, связанное с лошадьми. А в термосе — сперма. И, как я теперь понимаю, не кроличья. А лошадиная. Но как вор может понять, что это такое? Допустим, и теща, и Максик достаточно смыслят в биологии, чтобы понять, что это сперма. Но что лошадиная? Сильно сомневаюсь.

Значит, если предположить, что я прав, в термосе еще должна быть какая-то документация. Родословная, разрешение на вывоз, неважно. Что-то со словом «конь». А возможно и «Мутант».

Наркобарон был дома и занимался с Левиком математикой. Я отпустил сына на Алмазную площадь — лоботрясничать. И сурово изрек:

— Умница, есть мнение, что ты не полностью разоружился перед новой родиной.

— А что такое?

— Поступила агентурная информация, что сперма в термосе была не кроличья.

Умница просиял:

— Я знал, что ты найдешь! Конечно, не кроличья!.. Боря, так мы вместе? Ты решил?

Ну, то, что я правильно вычислил насчет лошади, я практически не сомневался. А вот угадал ли я с именем коня было очень интересно.

— Следующий вопрос. Лучшую кобылу на нашем конзаводе зовут Мушка? Или Мулька? Или Мурмулетка?

— Мулен Руж ее зовут, Боря! — воскликнул Умница и изобразил канкан. — А где же термос?!

— Пока не знаю. Савланут.

— Но… но ты же прочитал разрешение на вывоз? А оно было в термосе… Где он, Боря?

Ага, значит и здесь я был прав. Был в термосе документик. Оставалось только процитировать классика:

— «Этот метод, Ватсон, называется дедукция».

На Умницу стало жалко смотреть.

— Поклянись, что не нашел, — потребовал вдруг он.

— Клянусь, — автоматически согласился я.

Испытующе-напряженный взгляд Умницы стал недоверчиво-уважительным.

— Ну, Боря, — потрясенно сказал Умница. — А еще говорят, что евреи в Израиле тупеют. А ты — наоборот… Неужели сам догадался? А как?!

Мне всегда легче догадаться, чем объяснять потом — как. К счастью, тут, как в театре, началась новая сцена. Влетела Ленка, ругаясь, что ее задержали на работе, а она ничего не успевает до шаббата, что все на ней одной.

— Ничего, старушка, — успокоил я. — Поужинаем попозже, я еще съезжу навещу Ирочку.

Но Ленка не была бы Ленкой, если бы не потребовала взять ее с собой.

В машине я молча протянул Ленке развернутую газету. Я даже с места не тронулся, чтобы насладиться выражением ее лица. Удивленное, ошеломленное, оскорбленное, догадывающееся, прощающее, недоумевающее. На этом она и остановилась. А я, наоборот, поехал.

— Я все понимаю, — сказала Ленка. — Но зачем маме лошадь?!

Это-то как раз мне было понятно. И я спросил:

— А зачем твоей маме скрывать от нас дату свадьбы?

— Здесь, Боря, на нее не надо обижаться, — смущенно ответила Ленка. — Я думаю, это из суеверия. У них ведь уже был однажды назначен день свадьбы. В сорок первом году, на середину июля. И все приглашены. Наверное, из-за этого… Но лошадь? А знаешь, с мамой в последнее время стало очень сложно.

— Стало? — не удержался я.

— Борька, прекрати. Она совсем сбрендила. Ты знаешь, почему она хочет сдать комнату Фимке?

Знаю. Из стервозности. А вслух сказал:

— Надо думать, чтобы иметь финансовую независимость от своей Синей бороды.

Ленка рассмеялась не без несвойственной ей жеманности:

— Не только и даже не столько. Она хочет нас развести. И чтобы я вышла замуж за Фимку.

— За такого развратника?! — возмутился я. — И это аидише мама?

Ленка по-девчачьи хихикнула:

— Мама считает, что он не так уж порочен. Ведь раньше он таким не был. Что водит баб, чтобы продемонстрировать мне свои мужские качества.

В сторону Маалухи тянулась бесконечная пробка — перед шаббатом все чувствовали себя чуть больше евреями, чем обычно и стремились попасть домой до его наступления. Зато ехать в противоположном направлении было одно удовольствие. Я пролетел объездную дорогу, сделал короткий зигзаг через Аялон и свернул на Сады Сахарова, к кладбищу, где и находилась больница, гордо носившая герцогский титул.

В психушку мне заходить не хотелось, и я попросил Ленку вывести Ирочку на свежий воздух. Ленка помотала головой:

— Их не выпускают.

Вокруг околачивались явные психи, и я указал на них:

— А эти?

— Это мужчины. Здесь такая традиция. Раньше больница была для религиозных, они очень болезненно воспринимали всякие непристойные проявления у женщин. Ну, там сексуальную расторможенность, или поведение какое-то не такое. И женское отделение было закрытым. Так и осталось.

Мы миновали несколько серьезных дверей, словно к Халилю в гости шли и, наконец, увидели племянницу.

Ирочка была заторможена, веки полуопущены, лицо амимичное, наверное, накололи ее всякой дрянью. Но мне улыбнулась и в общение вступила. Ленка суетилась вокруг с гостинцами, засыпала ее вопросами, на большинство которых Ирочка вполне адекватно, хоть и не сразу, отвечала. Потом потребовала, чтобы все спрятали в тумбочку, а то придет прожорливая Мэри и все съест. Я было насторожился, но тут действительно пришла толстая девица по имени Мэри и стала выяснять, что мы принесли вкусненького. Я выдал ей конфету и выставил в коридор. Ирочка была уже достаточно в ладах с реальностью, чтобы ответить на мой вопрос:

— А ты знаешь, Ирка, что было в той пробирке на самом деле?

Ирочка посмотрела на меня неприязненно и нехотя ответила:

— Не вирус. А что было?

— Духи, — улыбнулся я.

Ирочка помолчала, затем с подозрением спросила:

— В пробирочке — духи?

Я решил, что надо чуть подправить тему и рассмеялся:

— Ну, ты же знаешь, что Софья Моисеевна — пожилой человек, со своими закидонами. Она держит духи в пробирке. Слушай, а почему ты искала вирус в ее комнате?

У Ирочки от удивления даже приподнялись веки:

— А где же еще? Я же видела.

— Что?!

— Что она унесла к себе термос.

Ну все. Значит, я прав. Не-ет, не так уж был глуп пресловутый капитан МГБ Гольдфельд, таскавший тещу на допросы во время «дела врачей».

Чувствовала гебистская ищейка криминальные наклонности.

— И что потом, Ирочка? — вкрадчиво спросил я.

— А потом Софья Моисеевна спустилась к вам, смотреть на труп собаки.

— А ты почему не спустилась?

— А зачем? Я курила травку на хозяйственном балкончике. И думала… про вирус.

Все хорошо, кроме того, что с хозяйственного балкончика не видны ни коридор, ни тещина комната, ни «занавесочка». И если она видела тещу, то и теща увидела бы ее и не стала бы красть термос. Значит, Ирочка видела тещу сквозь стены. Кажется, я забыл, где нахожусь. Но все-таки сказал ласково-фальшиво:

— Ирочка, ты не могла оттуда ничего видеть. Оттуда ничего не просматривается, детка.

Племянница меланхолично покачала головой и возразила:

— Было видно. Вы большое зеркало из багажа к стенке прислонили, в коридоре. Я курила в темноте и прикалывалась, что я вас вижу, а вы меня нет.

— Да, это может быть, — вслух подумал я. — И что потом?

— Я вошла в комнату Софьи Моисеевны. Левик спал. От фонаря было светло, я сразу увидела пробирку на столике, на туалетном. Она уже успела ее вытащить из термоса. И я ее взяла… Боря, а там точно были духи?..

Во время разговора я поглядывал на Ленку, ожидая увидеть вторую серию немого кино на ее лице, но Ленка как бы и не удивилась. На что я ей и указал на обратном пути. Она покраснела:

— Извини, Боренька… Я маме честное слово дала, что никому не скажу. Особенно тебе.

Я фыркнул. Ленке было очень неловко:

— Боря, мама просто меня пожалела — она видела как я страшно волнуюсь и рассказала мне, что забрала вирус.

— Зачем?

— Потому что она боялась. Она ведь профессионал, и совершенно правильно сказала, что такое страшное оружие не должно находиться в руках человека с таким неординарным воображением, как у Фимки… Ну что ты молчишь? По крайней мере, она его хоть увезла из дома.

— Куда?

— Ну… Наум построил для нее специальный бокс, или что там положено. Мама сказала, что теперь все безопасно, она же в этом разбирается.

Я остановился перед автобусной остановкой на Французской горке. И повернулся к жене:

— И ты молчала об этом и после похищения Номи?! Зная, что мы идем на почти верную смерть?! Из-за того, что у нас нет термоса?

Ленка побледнела, облизала пересохшие губы, но мой взгляд выдержала:

— Боря… кроме того, что я дала честное слово, есть еще одно… Я не могла сказать это потому, что при любых обстоятельствах вирус не должен был попасть в руки врага.

Я вспомнил себя в караване у Вувоса, рассмеялся и поцеловал недоумевающую Ленку. Тут я заметил мою, то есть умницыну Смуглянку на потрепаном «Рено», истошно засигналил и попросил дать Ленке тремп, радуясь и сожалея, что могу попросить с чистой совестью, по-соседски.

Выпущенный на свободу с чистой совестью, я мчался к Принцессе. Теперь у меня была полная картина происшедшего и никакой уверенности, что репродукция этой картины не отпечатана в мозгу Умницы. Я жалел, что взял Ленку в больницу, потому что Умница, оставшись один, конечно же перерыл все тещины бумаги и мог найти адрес Наума. Надо признать, варианты он считал быстрее меня. Зато я быстрее передвигался.

Однако, неделю назад Умница просчитался и перегнул палку. Слишком напугал Софью Моисеевну. Он не учел, что она бывший чумолог и для нее вся картина пандемии носила отнюдь не абстрактный характер. Учитывая, что она все наше поколение считает придурковатым, а Умницу еще и непредсказуемым, теща поняла, что человечество надо бы спасти. Конечно, ей сразу пришло в голову подменить термос. А когда услышала об убитой собаке, решила срочно действовать, из суеверия. Потому что еще в прошлый раз выучила примету: убитая собака — к большим неприятностям.

Не заметив прибалдевшую на хозяйственном балкончике Ирочку, теща подменила термос и спрятала его. И быстренько пошла смотреть на Козюлю, для алиби.

Наверное, теща надеялась, что пропажа какое-то время не обнаружится, и она решит что делать с таким смертоносным вирусом. И тут Умница спокойно открывает термос. Просто так, без всякой необходимости и мер предосторожности. То, на что у мента ушло шесть дней, у отставного чумолога ушло шесть секунд — она поняла, что в термосе не вирус. Любопытство у нее с возрастом стало патологическим, и в первый же подходящий момент она, надо думать нацепив противочумный костюм, открыла термос. И нашла в нем разрешение на вывоз спермы жеребца Мутанта. Кроме того, питательная среда явно была не «агар-агар», как уверял Умница. Под микроскопом теща увидела сперматозоиды. То, что это все лишь среда для продуцирующих супернаркотик бактерий, ей в голову прийти не могло. Маскировка Умницы сработала. А если даже и были у нее какие-то сомнения, то услышав, как Ахмат обвиняет Умницу в убийстве Мутанта и обзывает «пробирочным конокрадом», теща уверовала, что у нее в руках огромная ценность. Еще бы! Жеребец-вундеркинд Мутант, это «восьмое чудо света», убит, и все, что от него осталось — эти трубочки с его уникальными генами. Что и говорить, изящно теща выведала у Умницы родословную Мутанта. И, надо думать, не менее изящно подбила своего Наума доставить ей Принцессу со скоростью авиалайнера. И скоро я буду женат на дочери коннозаводчицы! Или израильской зека, потому что тщеславие тещу все-таки погубило — не стоило ей фотографироваться, считая, что никто из нас не читает ивритские газеты.

… Аминадав был одним из тех израильских мошавов, которые лечат «русскую» душу от ностальгии. Люди здесь жили просторно. В больших домах, с большими участками. Я бросил машину, прихватил из багажника жидкость для разжигания углей и, вдыхая сельские запахи, отошел подальше. В сгустившихся сумерках высмотрел пацана лет десяти и узнал где дом генерала. Вроде бы никто из взрослых меня не видел. Вроде не засветился.

Минут через несколько я уже шел вдоль нужного забора. Невысокого, без телекамер, с примитивной сигнализацией. За забором безжизненно темнел большой дом — мне повезло. Хотелось верить, что они не в синагоге, а уехали к друзьям Наума на шаббат.

Через пару минут я уже изучал местность изнутри. В дальнем углу участка мне почудился классический дощатый деревенский сортир. А неподалеку большой сарай. Подойдя ближе, я услышал оттуда симпатичное фырканье, а потом мелодичное ржание скучающей лошадиной девицы.

Замочек на сортире был детский. Я посветил фонариком. Все правильно, я оказался в тещиной лаборатории.

Поозирался. На стеллажах стояло с десяток больших стеклянных банок с белыми крысами. Я постучал пальцем по стеклу, крыса дружелюбно уставилась на меня. Не исключено, что ей было «хорошо». Термос нашелся почти сразу, он был пуст. Было еще много какого-то лабораторного оборудования, с которым мне совершенно не хотелось знакомиться методом проб и ошибок. Но что оставалось делать?

Я выбрал нечто, наиболее похожее на термос и открыл. Повалил холодный пар, я испуганно отпрянул, но потом вспомнил, что Умница «на шашлыках» жаловался на отсутствие жидкого азота. Посветил внутрь и узнал знакомые по фальшивке для Халиля трубочки. Кажется, их было чуть меньше.

Азарт ищейки испарялся, как жидкий азот. Вот, нашел. Разгадал. Опередил. Теперь надо уничтожить, пока этот наркотический «вирус» не поразил весь мир. Выплеснуть на пол и сжечь… И что потом? Собачья жизнь — служить и разыскивать. Хоть волком вой. Может, действительно, пора? Полжизни собакой, полжизни волком. С вожаком Умницей? Ну уж нет. А вот предложи мне игру в наркомафию Вувос, интересно, согласился бы?.. Занятно уже то, что я всерьез об этом думаю. Что-то с нами здесь происходит. А может, не здесь, а с возрастом… Нет, все-таки нет. Западло. Не мое. Стало быть, уж с Умницей-то и думать нечего. Эх, не гулять мне в бархатных портянках с клюшкой для гольфа!

Я на прощанье осмотрелся, подошел к маленькому столику, полистал тетрадку. В ней знакомым почерком протоколировались эксперименты. Вот что значит старая школа! Софья Моисеевна все-таки проверила сперму на вирулентность — поэтому и счастливые крысы в банках. И даже заметила какие-то странности в поведении грызунов, но, не обнаружив при вскрытии никаких признаков патологии, решилась сегодня утром на искуственное осеменение Принцессы. Вот почему трубочек стало меньше.

Но самое забавное было на полях. Запись личного характера: «Неудобно перед Фимой. Но если он женится на Леночке, то все это скоро вернется к нему. А если нет, то так ему и надо.»

— Так ему и надо, — впервые с удовольствием процитировал я тещу, выливая содержимое сосуда на пол. Покинув «холодную парную», я полил стенки жидкостью из прихваченной заранее бутылочки и запалил, как хату барина, с четырех сторон.

Медленно, но разгоралось. Пора было сваливать. Кто-то уже бежал на свет огня. Я оступил за дерево.

В круг света влетел Умница с лицом новобранца после марш-броска. Хорошо еще, что я отключил сигнализацию, то-то вою бы было. Умница уже сунулся в огонь, да я его окликнул.

— Сукин ты сын! — прошипел он. — Не лезь! — и снова полез в огонь.

Пришлось его спасти — попридержать, хоть он и извивался. Пока он дергался, разгорелось всерьез. Бедная Принцесса уже охрипла ржать. Она билась в своем сарае и вполне могла его разнести.

— Сейчас сбегутся соседи, — объявил я. — Ты остаешься?

Он сразу обмяк, и я его отпустил.

— Ну почему мне так не везет?! — пожаловался он мне. — Если бы ты был хоть чуточку умнее! Или хоть чуточку глупее! Как бы все было хорошо!

Мы дружно перелезли через забор и зашагали к машине. Благополучно выехав из Аминадава, я наконец-то расслабился. А Умница вдруг приободрился и заявил:

— Нет худа без добра! Фиг ты меня теперь посадишь. Вещественные доказательства то сгорели.

Я хмыкнул. Детская психика, упругая, как резиновый мячик.

— Ну, жалко, конечно, — продолжил он. — Но что же делать. В конце-концов мне тоже всегда больше нравились легальные способы заработка. Просто не отказываться же, когда судьба дарит такой шанс… С другой стороны, все мне в этом проекте нравилось, кроме одного. Что культуру я не сам вывел. Значит, теперь сам что-то придумаю. А вот ты, Боря, ты ведь человек не творческий, ты ведь ничего уже не придумаешь… Вот скажи, только честно… тебе-то совсем не жалко?

Я не был готов отвечать честно на такой вопрос, поэтому сказал:

— Мне слегка жалко, что спалил ценный лошадиный генофонд.

Умница истерически захохотал:

— Тогда не жалей! Боря, ты не поверишь! Я сегодня с Россией разговаривал. Меня киданули. И кто? Дремучий зоотехник, антисемит. Мой друг приказал ему взять для меня сперму у Мутанта, а этот национал-патриот взял ее у осла. Нарочно, чтобы российский генофонд не разбазаривать! А потом напился и хвастался, глумился. Вот фашист! Друг-то извиняется, он же не знает, что это всего лишь для маскировки. Хотя, конечно, я подумывал, что и для стартового капитала сгодится. Кстати, он мне еще сказал, что Ахмата убили. Вот не повезло человеку. Ну и денек сегодня, да, Боря?

Да. Я еще раз оценил новый поворот ситуации, прислушался к своим ощущениям и сформулировал:

— Я хочу заключить с тобой соглашение. О молчании. Я молчу, что ты провез в страну наркотик. А ты ни одной живой душе не расскажешь, как тебя киданули. По крайней мере ближайшие девять месяцев, или сколько это у лошадей.

Умница притих, а потом захлебнулся счастливым детским смехом:

— Так ей и надо! Боря, а когда ты догадался, что это она? Я еще позавчера…