Медленно, спокойно, ничем не нарушая привычный ежедневный ритуал, Аркадий Немченко прошел по стройплощадке, ощущая на себе дальние взгляды рабочих — появление начальника участка не осталось незамеченным. Блок поликлиники был теперь самым сложным среди объектов СМУ, и Немченко бывал тут ежедневно: ему и вагончик специальный поставили, и телефон-воздушку протянули…

Немченко знал, что на участке его зовут “всевышний” — и не столько за высокий рост, сколько за способность знать и видеть все, что необходимо. Вот и сейчас Аркадий шел, вроде бы глядя лишь себе под ноги — на стройплощадке, да еще такой, как блок поликлиники, ходить надо осторожно, голову тут свернешь не раз, — так и шел сейчас Аркадий, — аккуратно, неспешно, отмечая для себя механически: панели перекрытия на котельную уже завезли, а монтаж до сих пор не начали, на растворном узле оставили мальчишек-пэтэушников, хотя он еще вчера просил дать сюда Каневскую. И арматурной сетки все еще нет, сетку вяжут сами бригады, сварщик, спеша, заваривает прутья…

Несколькими словами, мимоходом урезонил Немченко выскочившего прямо на него молодого прораба, пошел дальше, к вагончику своему, морщась от неудовольствия.

Мерно ступая, обходя кучи песка и щебня, мелкие лужицы, быстро подсыхающие на бешеном солнце, Немченко вошел наконец в темную прохладу своего вагончика, накинул дверной крючок на скобу, сел к столу и отодвинул телефон подальше. Тот, словно отзываясь на прикосновение, тенькнул и залился звонком. Аркадий неподвижно сидел на скамье сбоку, смотрел на телефон и ждал. Дождался — после нескольких заливистых трелей телефон тявкнул и замолк. Немченко закинул длинные руки за голову, медленно наклонился вперед и прижался горячим лбом к прохладе оргстекла, покрывающего стол…

Наверное, еще ни разу в жизни Аркадию не было так сложно и трудно. Словно ехал по трассе: где притормаживал, где набирал скорость, но ехал себе с ветерочком, по асфальту. И вдруг — объезд. Свернул — и пошла, затряслась, загремела машина на дикой стиральной доске, по глубоким окаменевшим колеям, по вывороченному булыжнику. Скорость сбросить нельзя — вывернет в кювет, идет машина — оси трещат, вот-вот колеса сами начнут в стороны отскакивать…

На планерке у начальника СМУ присутствовал Вотяков из треста. Ходили слухи, что Вотяков скоро станет первым замом управляющего. Вотяков был мужик железный, зря его никуда не посылали, если уж приехал на планерку — жди раздолба. Но что раздолб этот обрушится на голову Немченко, этого уж ни сам Аркадий, ни кто-то другой предположить не мог.

Что программа горит — знали все. Знали прекрасно и почему — завод железобетонных изделий третью неделю гнал панели перекрытия, а стеновых панелей не давал вовсе. Линия стеновых панелей на заводе ждала реконструкции уже который год… И вот вышла из строя.

Лихорадило не только СМУ, в прорыве оказывался весь трест. Но у СМУ — среди пусковых — была поликлиника, а с нею висел в воздухе весь план области по социально-культурным объектам. Кое-как перебивались за счет блоков, добытых на стороне, но этот чахлый резерв быстро истощился, монтаж стал. Немченко ездил на завод, пытался добиться стеновых панелей у пароходства, в тресте всем уже проел плешь, до того же Вотякова добивался по три раза на дню. А теперь сам же и оказался виноватым. Другому представителю треста с такими речами Аркадий врезал бы — и все. Но ни за что ни про что костил Немченко именно Вотяков — тот самый, что еще три недели назад намекал ему и на перевод в трест, и на возможное в будущем году назначение начальником СМУ.

И вот разнос — глупый и оскорбительный.

Сам по себе этот разнос был бы обидной ерундой, но вот сошлось же — одно к одному. Уже в конце планерки вошла секретарша, толстая Лидочка, шепнула начальнику несколько слов, тот, нахмурившись, стал что-то тихонько объяснять Вотякову.

А когда выходили с быстро свернутой планерки, в приемной сидели двое. И хоть были они в штатском, но не нужно слыть “всевышним”, чтобы понять — эти двое из милиции, и, конечно, по поводу того ограбления. Полгода прошло, все думали, что закрыто дело, но, видно, все еще копают. И докопаются того гляди!

На блок поликлиники отправился Немченко по окружной дороге, и тут уж его доконало: на перекрестке пришлось объезжать недавнюю еще автокатастрофу — санитары “скорой” в кровяных халатах, автоинспекция с суровыми лицами, толпа зевак, гнутое железо, раскрошенное, шуршащее под колесами стекло… Проехал еще квартал, остановил машину и минут пять сидел за рулем — успокаивался. Вот когда пожалел, что не курит.

Все сошлось — одно к одному.

Дрогнул и снова залился звоном телефон. На этот раз Аркадий медленно поднял трубку, сказал негромко:

— Немченко.

Звонил, конечно, Василий Кондратьевич, сочувственно предложил увидеться вечерком. Аркадий спокойно ответил: занят вечерочком. И аккуратно опустил трубку. Не хотел он с Василием Кондратьевичем сидеть целый вечер и обсуждать расклад ситуации в тресте. Не до того.

Как ни обиден раздолб этот, как ни погано, что Вотяков, судя по всему, нашел кого-то вместо Немченко, вторая история была гораздо опаснее, а значит, и важнее.

Конечно, это они. Тут уж у Немченко не было сомнений. После этих дурацких именин никаких сомнений не было. Они. Слишком уж все сходится. Вот иди знай. Ушков всегда казался Аркадию разумным и симпатичным парнем. Конечно, хитрым. Конечно, непростым, но простых Валя Портнов к себе в бригаду не брал.

Аркадий с грустью вспомнил, как он удивился, увидев в бригаде Портнова этого щеголеватого интеллигентного парня. Немченко тогда еще был прорабом, а Валю Портнова не то что управление — весь трест знал. Огромный мужчина, здоровенный, краснорожий, матерщинник и демагог высшего класса. Но — мастер. Бригада у Портнова была универсальная, все могла — и монтаж, и отделку, и фасадные работы. А главное — могла все быстро, успевай только оглядываться. Пользуясь этим, Валечка своего никогда и нигде не упускал, в любом “аврале”, который был неминуем при сдаче объектов, Портнов свой рубль вырывал из горла, такие номера закатывал — прорабы, железные мужики, потихоньку плакали от него. И на халтурах, по разговорам, спускал шкуру с клиентов. А отбоя от заказчиков все равно не было. Рвал, но делал, давал качество.

Бригада у Портнова была один к одному, здоровенные парни, злые, беспардонные, циничные. Но бригадира слушали. Не любили портновских в других бригадах, не любило их и начальство, хотя ценило. Потому что там, где пахло заработком, равных Портнову не было.

И вдруг вот такой — Игорь Ушков. Веселый, обходительный, спокойный. Но взял его Портнов в бригаду, да не просто взял, а пригрел, через пару месяцев стал он у бригадира правой рукой — если Портнова не было, само собой разговор вели с Ушковым. В бригаде звали его Гошей.

Сошлись Немченко с Ушковым на шахматах. В перекурах стали вдруг возникать на площадке шахматы; удивительное дело — особенно для портновских, которые и в домино-то не играли… Как-то зазвал Аркадий Гошу в вагончик-прорабскую, проиграли до позднего вечера. Так познакомились поближе, а потом и сошлись понемногу — Аркадию был симпатичен неглупый этот, непонятно как попавший на стройку парень. Поинтересовался, навел справки. Узнал, что был Гоша студентом, полтора года учился в инженерно-строительном, потом бросил, призвали в армию. Но в армии пробыл всего полгода — комиссовали.

Одевался Гоша хорошо, работал нормально, разговаривал тихо, почти никогда не ругался, хоть в портновской бригаде без мата никто слова не говорил…

Пару раз встречался Аркадий с Гошей в городе, потом к себе позвал. Потом у Гоши дома побывал, познакомился с Мариной, убедился — приличные ребята. Так и сошлись постепенно.

Только когда Аркадий начальником участка стал, Ушков у Вали Портнова не то что высшее образование получил — докторскую защитил. Четыреста в месяц вышибал для него Валя только по нарядам, а с халтурками, на которые ходил Ушков, по немченковским догадкам, у Игоря все восемьсот выходило.

Ну, спрашивается, чего же ему, идиоту, не хватало?

Вот этого Немченко понять никак уже не мог. Не мог — хоть убейте! Загадкой был для него этот Гоша — вроде бы неглупый, вроде бы своего круга. И вдруг вот такое…

Никогда Аркадий на рожон не лез, никогда еще не чувствовал себя таким дураком. Всю жизнь был сдержан, обстоятелен, нетороплив. На встречах выпускников в инженерно-строительном преподаватели уже на третий год узнавали его с трудом: они помнили ярких, способных, наконец, нерадивых. А Немченко учился тихо и закончил тихо. Блеска не было, а стипендия всегда была. После института хотели его засунуть в техотдел, но Аркадий рассудил по-своему: прораб, конечно, — хлопотное дело, но начальниками управлений, трестов, комбинатов становятся не те, кто на бумажках сидит, а те, кто объекты сдает.

Ладить с людьми Немченко не учился — само собой получалось. В школе у него никогда не было прозвища — звали Аркадием или Аркашей. Только вот на стройке и обзавелся прозвищем — оно нравилось Аркадию, льстило ему. В прорабах — невозможное дело — обходился Немченко 6e. i врагов, старался не доводить дело до скандалов, хоть хватало на участке и пьяниц, и горлопанов, и врунов. Управлялся все же, и тихо, без липшего шума.

Неспешностью своей, основательностью добивался Немченко того, чего не удавалось рьяным и горячим коллегам. Это заметили не сразу, но когда заметили, оценили все. Кривицкий — начальник СМУ — уже через год позвал в производственный отдел, должность предложил с перспективой. И снова подумал Немченко и отказался. И Аллочка поддержала, и тесть сказал: правильно. Еще через год стал Немченко начальником участка. Прежнего бросили на строительство контейнерного терминала в пароходстве, а кого назначать взамен — вопросов не было, первенство Аркадия признавали даже те, кто раньше его в прорабах ходил. С поста начальника участка дорога была видна уже хорошо: или в трест на крупную должность, или в начальники СМУ. А там видно будет… И так все и получилось бы, если бы не эта пара идиотов — жадных и глупых. Вот кто, сам того не зная, подрезал сейчас Аркадию крылышки.

Немченко представил себе, какой поднимется шухер! Дело будет громкое, и тут — как бы косвенно к нему ни прилипать — дешево не отделаешься…

А шло-то как… Сам уже прилично зарабатывал, Аллочка неплохо устроена в архитектурном отделе крупного проектного института. Особых трат не было — Тесть, известный в Приморске архитектор, большая квартира, обставленная, на всех всего хватает. Жили вместе — дружно, спокойно. Библиотека, аппаратуру первоклассную купил Аркадий по случаю. Приятели любили к ним заходить — достаток, уют, порядок. И все это — в тартарары?

И ведь всю жизнь презирал Аркадий тех, кто, едва дорвавшись до тепленького местечка, начинает хватать и хапать. На стройке мало ли возможностей, ведь не раз подъезжали к нему с разными идеями, но Аркадий держался. “Рисовать” наряды и то старался на самом пределе, на самом — что ни есть — минимуме. Он и не опасался ничего — если и начнут за это браться, то не с него, не с него начнут. Он чище всех. Ведь и Валя Портнов поначалу держался от прораба Немченко подальше, понимал — тут горлом не вырвешь.

И Аркадий был рад, что портновская бригада в основном у прораба Быкова держалась. А уж когда стал Немченко начальником участка, деваться стало некуда — сошлись на узкой дорожке.

Из-за халтур этих все началось. Про халтуры портновские, конечно, Немченко все и раньше знал. Но тогда это его вроде бы не касалось. А теперь надо было что-то делать.

И у других бригадиров исчезали люди на день—второй. Объяснения в таких случаях были туманными, да и не требовались эти объяснения — так понятно было. Но Портнов, как обычно, нагличал. У него в бригаде всегда двое-трое отсутствовали.

— А что? В чем дело? — сразу же поднимал крик Портнов, вздувая жилы на толстенной шее. — Мы план выполняем? Качество даем? А рабочие — тоже люди, у них свои дела бывают. Я что — не могу отпустить человека на день? А если я по щекинскому методу работаю?

Щекинский метод у Портнова был простой — что ни день, три—четыре человека работали у него на ремонте частных квартир или случайных объектов, заработок шел на дележ…

Немченко публично схватываться с Портновым не захотел. Вызвал бригадира, усадил вежливенько и проговорил один на один, чтобы чужое присутствие не подогревало портновский раж. И случилось чудо. Промолчал Портнов. Промямлил только:

— Вон у Пищика позавчера вся бригада просидела целый день, а кран не подали, а вы, между прочим, начальник участка. Вы за это должны отвечать. Так что вас интересует: где кран был или где мои люди?

Немченко не ответил. Демагогию портновскую он знал хорошо, ждал своей минуты.

— Так вот, если вы дела хотите — скажите. А если вы хотите видимость наводить — тоже скажите, будем знать, что вам каждый рубль, честно рабочим человеком заработанный, сердце обжигает. Понять друг друга не поймем, но учтем в дальнейшем. Так как?

— Про каждый честно заработанный рубль — это вы, Портнов, зря, — улыбнулся Аркадий. Поймал болтуна на слове и улыбнулся: — Заработан он в рабочее время и на государственных, ворованных то есть, материалах, которые, к слову, за моими прорабами числятся. Это значит — честно, да?

— А про материалы еще доказать надо, — буркнул Портнов.

— Вы ж понимаете: требуется — докажем.

И снова случилось чудо — не вскипел, не сорвался Валя, не выругался, как умел, — ошеломляюще. Встал, взялся за дверную ручку.

— Хотите работу — дадим. Хотите ссориться — будем ссориться.

— Нет, не будем, — сказал Немченко снова спокойно. Он уже знал, что победил. — Будет, как я сказал. И пощады не ждите.

— А мы и не ждем, — вдруг засмеялся Портнов. И ушел.

Конверт появился через два дня. Он просто лежал в ящике письменного стола среди других бумаг. Немченко и не понял сперва — что это. Но в конверте лежало пятьсот рублей. Пять новеньких бумажек.

Первая мысль была: прямиком к Портнову и вернуть. При всех. И тут же понял: только этого Портнову и надо. Он поднимет крик на весь участок, и ты начальник, будешь выглядеть полным идиотом.

Второй вариант тоже элементарный: в милицию. Или к начальнику СМУ официально. И снова объясняй — то ли тебе подбросили, то ли ты сам чего то испугался и отказался потом взять. История, конечно, быстро кончится, а сплетня останется и будет хвостом стелиться за Немченко.

Крепенькую задачку подсунул Аркадию Портнов. И сумма соответственная — на всю катушку.

Три дня носил Немченко конверт в кармане — не знал, что и делать. А потом само собой решилось: разменял одну сотенную. Думал: получу прогрессивку и верну. А потом вторая неделя пошла. Тут уже ни первый, ни второй варианты не годились — сразу спросят: почему так долго ждал? Добавки хотел?

Через месяц нашел в столе Немченко новый конверт. Снова пятьсот. Так оно и пошло: не меньше пятисот — не больше семисот.

Никогда ни с кем Немченко об этом не говорил, ни у кого никаких денег не брал. Линию держал прежнюю: всыпал бригадирам, на планерках за все — и за прогулы, и за перерасход материалов и за некомплект бригад. Только дым шел.

Валя Портнов вел себя смирно.

Участок выглядел неплохо, план стали давать регулярно, премии получали. А перед майскими позвонил Кривицкий: дай кандидатуру на трестовскую доску Почета. Лучшего бригадира. Кто у тебя — Портнов, что ли?

— Ну это если по показателям, — мялся Немченко.

— Давай не жмись?

Повесили Валю Портнова на доску. И в тот месяц впервые оказалось в конверте восемьсот.

С омерзением разглядывал деньги Немченко. Ну какой смысл Портнову в этом деле? Премия? Так премия ему — меньше ста. Он за вечер может пропить больше. Доброе имя? Он его что ни день продает, ни про какое свое доброе имя не думает, когда откровенно рвет горло за рупь… Странное существо — человек…

И вот у такого Валечки Портнова Ушков — правая рука. Конечно же, Игорь должен был знать про конверты. Может быть, сам и предложил первую ловушку?

Никогда, ни единым словом не дал Игорь Аркадию понять, знает или нет. И вот это, как ни странно, не отдалило, а, напротив, приблизило Немченко к Ушкову. Для себя Аркадий объяснял это стремление понять наконец, что же за человек этот Игорь-Гоша, но и сам понемногу ощущал — тут что то другое, иное чувство — кроме интереса, кроме любопытства — притягивало Аркадия…

Когда осенью ограбили контору СМУ, было много шума, масса всяких толков и пересудов. Очень популярна была поначалу версия — это кто-то из своих. Если бы спросили Аркадия, кто из своих мог бы это сделать, он мог бы назвать только портновских парней. Но без Игоря. Игорь казался ему умнее, интереснее, просто сложнее, наконец, для банального взлома.

Не хотел верить. И не поверил бы, наверное, если бы вдруг не подумал о себе. А я — все же в полном порядке, и дом, и работа, и перспектива. Чего бы надо?

Немченко на одной догадке остановиться уже не мог: если это был действительно Ушков, то кто еще с ним? И начал вычислять. И вычислил, конечно. А на именинах уверился окончательно, тут уже и вопросов не было они это, именно они.

Сегодняшний визит милиции в контору СМУ был сигналом опасности.

Найдут этих идиотов. Чуть раньше, чуть позже, но найдут. И что тогда станет с ним, с Аркадием Алексеевичем Немченко, уважаемым человеком? Игорь Ушков на следствии, конечно, выложит все, что знает. В том числе и о конвертах начальнику участка. Это до пятнадцати лет. Сумма почти за год набежала приличная, а статья там беспощадная.

Вот и сидел, томился в своем вагончике Аркадий. Что делать? Что? Позвать Игоря и сказать открытым текстом я знать ничего не знаю, а ты забирай своих корешей и вали отсюда сейчас же, пока цел. Он все поймет. Но если они на взлом решились, что им стоит и дальше покатиться? Тут уже пахнет не тюрьмой… А если просто смоются, все равно их поймают. И этот разговор тогда еще усугубит ситуацию.

Просто сидеть и ждать? Но заловят же их — и скоро. Конечно, не мог Игорь про конверты не знать, не мог он у Валечки — мозг, не пойдет сам Портнов конверт подкидывать. Игорь, наверное, и носил. И уж даты записывал и суммы — факт.

Из-за жадных и глупых дураков рушится вся жизнь!

Вот так и на трассе: едешь себе тихонько, все правила соблюдаешь, дистанцию держишь, вроде все в порядке, но откуда ни возьмись вылетает кретин на четырех колесах — и все! Вот такие сволочи вывернули сейчас на Аркадия, и отвернуть некуда.

Была мыслишка: сообщить. Так, мол, и так, точных данных нет, но есть кое-какие наблюдения, прошу проверить. Эту мыслишку Немченко отогнал без колебаний. Сам себе веревочку намылишь и табурет принесешь. Проверят, установят. А тут им эти олухи все и вывалят. Даже если учтут по мощь следствию, скостят пару лет, так окажется их не пятнадцать, а двадцать или десять. Один черт. Отпустить все равно не отпустят. Нет, не выход это, не выход…

И оставалось одно только. Уходить самому, и мгновенно. Единственная надежда на то, что найдут их не сразу — пару месяцев провозятся. А то и полгода. Через пару месяцев, если сейчас же уйти и с глаз скрыться, могут и не вспомнить про конверты. Мало ли что было — к самому взлому это отношения не имеет. На глазах же, конечно, выплывет…

Самое удобное время для ухода — сейчас, теперь же. Все поймут — обиделся Вотяков его разнес публично и ни за что — это всем ясно. Оскорблен и подал заявление. Кто-то похихикает над таким чувствительным строителем, кто-то посочувствует но причину поймут все. Самое удобное время.

Аркадий принял решение. Конечно, это надо еще Аллочке объяснять, тестю доказывать, надо еще дома поссориться, уехать в Тмутаракань года на два, но только так. И никому ни слова. Инсценировать все до последней точки.

Провожаемый взглядами строителей, начальник участка, высокий, худощавый, аккуратный, пересек стройплощадку, подошел к своим “Жигулям”, тщательно почистил туфли, стряхивая с них пыль и песок, открыл дверцу машины и сел, поддернув складку на брюках. К машине подбежал Быков, начал что-то пылко доказывать, но Немченко перебил его:

— Потом. Если будут искать, я в тресте…